Речная царевна

Запах корицы и кардамона плыл над пустыми столиками. Совсем немного до рассвета осталось, завсегдатаи разбрелись, попрятались от первых утренних лучей. Кикиморы протирали столы, перемывали посуду, составляли меню к следующей ночи, болотники да речники шашки да шахматы собирали, а кофейная ведьма с лисьим хвостом перемалывала коричневые зёрна, задумчиво улыбаясь, глядя на гостью, что сидела за барной стойкой.

Красавица, царевна, пусть и речная, а всё ж невеста, ждёт своего счастья, надеется, верит, а оно никак не находится. Вот и пришла погадать на кофейной гуще: где суженного искать, когда любовь ждать, да и есть ли на свете добрый молодец, что сердце утешит да согреет.

Смололись зёрнышки, закипела вода, пошла ворожба, да не торопится ведьма, молчит, вглядывается в темноту, что омутом в турке заворачивается, словно в глубину веков завлекает.
— Сколько говоришь, к тебе раз сватались? — наконец нарушила тишину ведьма.
— Четыре, — потупила слегка раскосые, цвета миндаля, глаза царевна.
— Обмануть меня хочешь? — улыбнулась ворожея, проведя ладонью над закипающим напитком, — двадцать четыре, и всем отказала! Всем от ворот поворот показала.

— Так что за прок с царевичей-королевичей?! Никакой пользы от них нет. Богатства у меня и своего хватает, от жемчугов да камней самоцветных сундуки ломятся. Палаты папенька выстроил в три этажа, полный двор русалок: песни поют да пляшут, вот только ни света от них, ни радости. Скучаю я по теплу человеческому, по слову доброму, по взгляду ласковому. А от царевичей только и слышно, что объединим царства - земное да водное, никто нам не указ станет. А мне любви хочется, как в тех сказках, что нянюшка сказывала, что б сердце
оттаяло.

— Любви говоришь, ищешь? — бросила в турку молотых специй ведьма, — а чем тебе эти не угодили? Вот Иван царевич, чем не жених? В плечах широк, от улыбки солнце всходит, гусли возьмёт, так цветы от музыки расцветают, а руки какие красивые! А ты ему в них за место себя рубанок вручила. Ни одного шанса
парню не оставила.
— Проверить хотела, насколько сильны да проворны руки эти. Крылечко у палат моих покосилось. Прислуги полно, а ступенечку новую выстругать некому. Пришлось самой менять. А царевич совсем хворый оказался. Увидел рубанок и в обморок грохнулся. Чуть не утоп.
— Так-то от счастья, что жена у него была бы хозяйственная, не только к балам приученная. А Бову царевича, зачем в печь посадила? Да и зачем она тебе в реке?
— Да я у тётки своей, Яги гостила, а тут он прискакал, судьбу искал. Меня
увидал, руками замахал, мол, всю жизнь по дорогам в поисках скитался, а теперича влюбился без памяти, жизни без меня не мыслит. Вот Яга и задумала пирогов испечь, как на сватание, печь и задымила. А скоро зима, непорядок с такой печью её встречать. Я и попросила, переложить кладку. Кто ж знал, что он изнутри решит оглядеться. Да и не просил его никто за собой заслон закрывать. Вот и запёкся... случайно...

— А Елисеюшка, чем провинился, что ты его в клуб богатырей отправила?
— Так как же не отправить? Мне нянюшка сказывала, что мужчина должен свою суженную на руках носить, а этого лёгким ветерком с бережка сдувало, замучилась из воды вытаскивать, да откачивать. А я что при нем, гирькой служить буду?
— Так тебе ж по статусу положено парней с собой, под воду уводить, а ты наоборот, откачиваешь? — поставила на стойку белоснежную тонкостенную
чашку рыжая ведьма.
— Не хочу под воду, — вздохнула русалка, ; на земле хочу. Чтоб закаты, рассветы, костры жаркие, снега мягкие, весной цвет вишни собирать, летом мёд, осенью нектар яблок да груш. И чтоб он рядом, тёплый, живой, и сердце стучало. Я ж как мечтаю: чтоб тропинка средь дубравы вилась, словно к небу поднималась, а вокруг травы душистые, пчёлки да бабочки игривые, и бегу я по этой тропочке, не запинаюсь, прямо на полянку, к домику небольшому. Вокруг него палисадник цветущий, за ним сад, груши-яблони, весной цветут, как снегом укрывают, а по осени из их плодов варенье варить... А дом не простой, его руками построенный, крылечко, ставенки ажурные, всё-всё резьбой украшено! А он от колодца идёт, воды полные вёдра несёт, знает, что люблю ледяную, сладкую, с самого дна поднятую. А у меня уж и пироги в печи зарумяниваются, я ж в лес всего на минутку отлучилась, травок вкусных в чай набрать. И никаких хвостов. А маменька с папенькой как сговорились, выходи по расчёту, будет тебе и домик и муж, а хвоста у нас, славянских русалок, и так отродясь не было. А я так не могу, по расчёту, это же такая ответственность! Тут рассчитай, там сложи-вычти. А я чистой воды гуманитарий, еще не досчитаюсь чего или пересчитаю. Так что я лучше по любви. Если и вы мне предсказать не сможете, где судьбу искать, то я лучше пойду у меня стамеска новая, да и книжную полку разобрать надобно.

— Пей спокойно кофе, да думай о заветном, я тебе по гуще погадаю, может чего, и скажу, — улыбнулась рыжая ведьма, смахнув хвостом с табурета невидимые, крошки, прежде чем сесть рядом с русалочьей царевной.
— Что люди, что духи, редко кто позволяют себе остановиться да оглядеться по сторонам. Может счастье вот оно, только руку протяни, а вы всё прошлым живёте, или на будущее откладываете.
— Так как оно в настоящем? — всхлипнула красавица, — кого не встретишь, всех с бывшими сравниваешь, на кого похож, да как говорит, что обещает, или уж всё, до последней икринки распланируешь, а он просто на бережок сел, на звёзды полюбоваться да на дудочке поиграть, а жениться не хочет! Вот как такого не притопить?
— Удивительно, — откусила кусочек шоколада ведьма, — не так давно прочла в одной старой книжке, что человек никогда не присутствует там, где он на самом деле находится. Он вечно копается в прошлом или заглядывает в будущее, а просто спокойно побыть в настоящем такая редкость. И, похоже, это относится не только к людям. Допила? — заглянула в чашку к царевне рыжая, — теперь переверни на блюдце, вот так, ага, хорошо. Теперь аккуратно, по часовой стрелке, вращай, пока ручка чашки не окажется с лева и поднимай. Что тут у нас?

За окнами забрезжила светлая полоска. Речной царевне уходить пора, негоже ей под солнечными лучами нежится, так ноги не идут, а вдруг судьба и на самом деле – рядом, затаила дыхание, ждёт, волнуется, что кофейная ведьма скажет. А та всматривается в гущу, улыбается, наконец, подняла глаза на русалку и говорит…

***
— Как странно, — вглядывалась в причудливый узор на дне кофейной чашки ведьма, — никак не ожидала такого.
— Что, что там? — царевна так сильно в нетерпении дёрнула бусы, что нитка лопнула и жемчужинки весело поскакали по полу.
— Прости дорогая, но тебе придётся вернуться вечером, мне нужно ещё кое-что проверить в твоём предсказании. Ты же не против провести эту ночь здесь, в таверне всех дорог, — поставила чашку обратно на блюдце рыжая.
— Нет конечно, воскликнула русалка, — это же для того, чтобы вы, уважаемая, смогли точнее мне рассказать о любви, верно?
— Верно, — повернулась к окну ведьма. Там, светлая полоса разделила на пополам землю и небо. — Ступай, солнце всходит. Я соберу твои бусы.
Речная царевна ловко соскочила с табурета, поклонилась, вышла за порог и растворилась в предрассветной дымке.

***
В маленькой комнате, уставленной шкафами полными старинных книг, ведьма разожгла в камине огонь. Пламя жадно глотало пучки шалфея, аниса и гамамелиса, по стенам заплясали шаманские танцы тени. Вода в котелке над очагом забулькала, настало время сварить и себе крепкий терпкий кофе. Рыжая скинула плащ, повела плечами, и любой, кто сейчас заглянул бы в замочную скважину, увидел бы удивительную картину: прекрасную девушку-духа с девятью золотистыми хвостами, задумчиво перебирающую кофейные зёрнышки, унёсшуюся мыслями далеко в прошлое.

Очень давно, на её родине, царил великий голод. Великая богиня Инари, ответственная за плодородие и рисовые плантации, будучи доброй покровительницей всего живого, сжалилась над страдающими крестьянами и спустилась к ним в облике лисицы, чтобы спасти засыхающие поля. Справившись с бедой, она оставила своих верных слуг следить за порядком на планете. Так Каёко стала одной из избранных, отвечающих за гармонию, плодородие и счастье людей. На тот момент у неё было лишь три хвоста, совсем юная ёкай, с удовольствием использовавшая свои магические силы для шалостей: проучить слишком гордых самураев, жадных купцов и хвастливых людей, или влюбить в себя милого юношу, ради смеха, или забавной побрякушки.

Вот только случилось так, что один из соблазнённых сам похитил её сердце. Они были красивой парой. Он мудрый правитель небольшого, но процветающего города, она - его возлюбленная, зорко следящая за миром и благополучием. Земля одаривала богатым урожаем, питаясь силой их любви, стада становились тучнее, песни, что пели люди - звонче, праздники ярче и веселее.

И жила в то время одна девушка, что решила во чтобы то не стало, стать женой правителя города и самой управлять всеми богатствами. Вот только мудрейший не видел никого кроме своей возлюбленной Каёко, и прошло много времени, пока девушке удалось проникнуть в тайну Кицуне и открыть глаза правителю на ту, с кем он делит ложе.

Не поверил владыка служанке, но тень сомнения всё же поселилась в его душе. Узнал он у старейших как можно заставить выдать себя лисий дух, устроил испытание любимой. Вот только никто не поведал ему, что Кицуне должна покинуть своего мужа сразу же, как только он увидит её хвост. Обернулась Каёко лисой и убежала в лес. Правитель был безутешен, искал свою милую по всем лесам, звал обратно в свой дом, уверяя в вечной любви, умолял не дать ему погибнуть без неё.

Но нельзя Кицунэ вернуться к возлюбленному. Хранительнице великих знаний, управляющей погодой, подчиняющей людей своей воле, изменяющей время и пространство не место среди людей. Долго искал её правитель, не смог принять её уход. Винил себя в неверии и предательстве. Ведь девушка ни разу не дала ему повод усомниться в себе, была преданной и верной, а он, как мальчишка повёлся на провокации. Свели с ума правителя обида и боль, что не доверился любимой. Сбежал он в леса, да и сгинул.

Завистливые соседние царства разрушили процветающий город, не смогла его защитить сломленная Кицуне. И обрушила она гнев свой на девушку, что так неосмотрительно полюбила правителя. Заморочила её видениями страшными. Окружила кустами непролазными с шипами острыми. Так сознание спутала, что та до костей мясо с тела сорвала, прорываясь сквозь колючки тоской отравленные, а пробравшись сквозь них, упала со скалы в пучину морскую.

Узнала о том великая богиня Инари, закручинилась, рассердилась на любимицу свою, наложила заклятие на Каёко: не будет ей ни покоя, ни сна, пока листья разметываются в неровной зимней мороси, пока это не становится похоже на рисунок слез, который я уронил на свои рукава.

Сколько долгих лет, столетий, Кицуне пыталась разобраться в этих словах- пророчествах, что ей нужно сделать, чтоб вернуть расположение богини и свои силы? Нашла приют в старой таверне на перекрёстке всех дорог, зарабатывала на жизнь гаданием на кофейной гуще. Бессмысленно долгая жизнь в серости будней.
И вот, в чашке речной царевны она видит его, владыку её сердца, а на рукавах его слёзы, что жемчугом сыплются с порванной нитки бус. Значит ли это, что если Каёко поможет вернутся русалке в мир живых, то и с неё спадёт проклятье богини Инари, и повернёт вспять время прекрасная Кицуне, отрастившая девять хвостов, но так и забывшая возлюбленного.

Прогорели поленья в камине, сложился узор кофейного жмыха на дне тонкостенной чашки, остановили свой танец тени, закончилась ночь. Каёко приняла решение...

***
Туман казался живым, он мерцал, переливался, обволакивал, укутывал тяжёлым покрывалом, путался в ногах и заползал за ворот рубашки. А они все шли, шли. Ему казалось, что прошла вечность в этом лавандовом ничто, и вот, наконец, туман начал редеть, забрезжил рассвет. Лес отступил, и первые лучи солнца осветили холмы и расстилающийся под ними город. Мир был прекрасен, ярок, наполнен немыслимым количеством звуков, которые, прекратив таиться в тумане, выпорхнули легкокрылыми стрекозами, шелестом листьев, колокольчиками, позвякивающими на шеях коз. Он смотрел на плывущие по небу облака и вдыхал запахи, казалось, давно забытые. Ласковый, теплый ветерок лениво шевелил листья на деревьях, а порой осторожно, словно ладонью нежно казался его лица. Многоголосый птичий хор, подчиняясь руке невидимого дирижера, не замолкал ни на минуту.

— Ну вот и пришли, — раздался голос за его спиной, — ну как, вспоминаешь чего?
— Ну, не знаю… я вот вообще сомневаюсь, что нужно что-то вспоминать. И вообще, смотри, живу как есть: никуда не встреваю, приключений не ищу. Прекрасно себя чувствую! И зубы на месте!
— Странно, а мне рассказывали, что ты тот самый герой без страха и упрёка, и с чудовищами, и с мельницами сражался! И не было тебе равных в подвигах ради прекрасной дамы. А что теперь?
— А теперь мне хорошо, никто не бьёт, из-за поворота не нападает, жениться, тоже не требует! Ляпота! Правда пришлось в чаще заблудиться, и вообще, сгинуть. Нет на свете прекрасных дам, понимаешь, нет! — и герой потёр выпирающий из дырявого кафтана локоть. — Хотя, ты прав, здесь ощущается жизнь, только вот тут, — герой коснулся груди, — очень странное ощущение, не понимаю.

— А ведь именно здесь, я нашёл тебя тогда, — прошелестел голос за спиной героя, — ты сражался как лев, защищая этот город и девушку чьё имя и образ ты отдал мне в обмен на покой, помнишь? А сейчас… ты стал какой-то бесхребетный… скучный…
— Иди к чёрту, — усмехнулся герой, и ощутил во рту давно забытый привкус крови. Это голос, не стихающий в его голове, единственный спутник его мытарств в туманных сумерках, неожиданно решивший показать другой, давно забытый мир света.
— Иди к чёрту, — повторил герой, приподнимая сиреневую пелену тумана, за которой скрывалась боль, принесшая и победу и поражение.

— Что, сильно тогда по репе настучали? Мой прекрасный и такой печальный герой, вот зачем ты тогда полез в эту битву? Она же была не твоя! Ты что не знаешь пословицу: два мага дерутся – рыцарь не встревай?!
— Я не мог иначе, я тот, кто совершает подвиги ради прекрасных дам! А она, наверное, была прекрасна! Да к чёрту, даже если она была дочерью трольчихи и болотных гномов, как вообще можно сражаться с женщиной, пусть даже если она и в не настроении! — у героя в этот момент задёргался глаз, в который, в пылу битвы, угодил один из огненных шаров дамы.
— Не переживай ты так, — прозвучал голос, будь спокоен. Если что, туман вон он, руку протяни, и ты снова в нигде, печальный, с лёгкой сумасшедшинкой, уверен, такие очень нравятся женщинам! И наверняка, если пустить слух, что прекрасный, но сильно потрёпанный жизнью герой, заблудился в тумане, толпа дам ринется тебя спасать. Туман правда жалко, порвут на мелкие кусочки, восстанавливать потом замучаюсь…

Ты, главное, если решишь в жизнь вернуться, в поисках своей прекрасной дамы, к чужим бабам не лезь! — продолжил голос. — А то мужики и обидеться могут… а заборов, которые можно на дубинки разобрать, полно. Береги голову! Останешься без зубов, кто же подвиги совершать будет? А я с шепелявым совсем заскучаю… Хотя, как звучит: шепелявый рыцарь печального образа, а?! Пусть трепещут! Больше боятся будут!

А герой молчал и размышлял о своей жизни. Конечно, он не помнит не прекрасную даму, ни жизнь, что была до тумана, но сколько можно? За пару недель он приведёт себя в божеский вид, и начнёт выступать с мечом за чужих прекрасных дам, и, возможно, даже за ту, о которой твердит голос за его спиной и, пусть даже и не узнает об этом, если не убьют на фиг, продолжит жить и сражаться в соответствии со своими принципами? Вперёд, прекрасный рыцарь с жемчужными каплями на рукавах, так похожими на слёзы! Там, за горизонтом тебя ждут великие и добрые дела! Ведь ждут же?!

Продолжение следует...