Кржижановский и Шмидт

1. Коммуналка.

      - Славочка, не сердитесь, Вы теперь у нас жить будете? – Мария Георгиевна внимательно смотрела, как вода смывает с раковины мыльную пену.
   - Хотел вообще-то.
   - Прописались уже?
   - Документы в паспортном столе.
   - У нас коммунальная квартира.- Мария Георгиевна с удовольствием повторила,- коммунальная. А Вы чужим мылом руки моете на коммунальной кухне.
   - Не-а, Мария Георгиевна, у меня своё.- Я гордо вынул из кармана свёрток.- Вот, в полиэтиленовом пакете! Я не первый раз живу в коммуналке.
   - Ещё один жилец на старости лет, - прошептала Мария Георгиевна. В тихом, шепелявом голосе прозвучала обречённость.
   - Я сильно мешаю?
   - Не-а, только вы с Таней молодые, небось, дети пойдут, а у нас две плиты и два крана на одиннадцать человек и, между прочим, один туалет, где бачок почти не работает. И второй кран на кухне, посмотри, ржавый весь, в трёх местах протекает.
   - А слесарь?
   - В соседней квартире живёт. Трезвым его никто не видел. Зашёл в туалет, залез наверх  по трубе, в сапожищах, крышку с бачка скинул и упал, хорошо хоть не на унитаз, а то менять надо б было. Матернулся и ушёл.
   - Я смотрю, вы воду в унитаз вёдрами из ванной таскаете? Ноги не болят?
   - Нет, уже не болят. Не чувствую я их. Весь день ими шаркаю, потом отлёживаюсь. А теперь суеты прибавится. Вы же будете у плиты варить, жарить, парить. Пока вдвоём, а потом…
   - Это когда ещё будет.
   - Намекаете, что не доживу? Могу дожить. Я ведь не помню, сколько мне лет. В документах не вижу ничего. Летом в деревню ездила, так там и нет никого.  Родни не осталось. Напомнить не кому. Уж и болеть перестала. Раньше: то ноги, то руки, то плечи. Помню, шея разболелась. Да так разболелась, что голову не могла повернуть. Сейчас, как будто одна голова осталась. Остального не чувствую. Так что пока не умру.
   - Живите, чего там. Без Вас скучно будет.
   - Так я ж ворчу и ругаюсь иногда,- прошептала она.
   - Я привык, у нас все ворчали и ругались. А Ваш муж, Михаил Анатольевич, помнит, сколько ему лет?
   - Помоложе меня. Говорит восемьдесят восемь что ли. Врёт, небось. Больно старый на вид.
   - Мария Георгиевна, я починю этот кран, сегодня же. А Вы постараетесь не ворчать, договорились?
   - Ладно, посмотрим, как починишь, небось, тяп -  ляп…. Когда ж квартиру-то дадут, господи?!

   Она поползла к себе в угловую комнату, а я угробил часа полтора на кран, благо инструменты у меня были, а магазин сантехники находился напротив дома.
   Старая кранбукса показалась мне слишком блестящей. Прежде, чем выбросить, я  внимательно её рассмотрел. Чуть выше резьбы поверхность была отполирована и кем-то нацарапано слово «комета».

    Я вернулся в свою комнату. Таня уткнулась в телевизор.
   - Что смотришь?- спросил я, усевшись на стул.
   - «Дворник на пасеке – 2».
   - Интересно?
   - Нет. Столько стреляют, что на пасеке не должно остаться никого, а их всё больше и больше.

   - Кран на кухне починил, - похвастался я.
   - Зря.
   - Почему?
   - Они запрягут тебя. Будешь чинить всё подряд: двери, стулья, краны, унитазы.
   - Да ладно, мне нравится. Ты лучше скажи, - решился я,- что может означать слово «комета»?
   - Комета это звезда на небе… с хвостом.
   - Молодец, а если написано на кранбуксе?
   - Где?
   - Вот, - я вынул из кармана старую кранбуксу.
   Она протянула руку и долго рассматривала блестящее на ржавом фоне пятно.
   - Сумасшедших, вроде, у нас нет. А может….  Нет, он давно умер, а это писали недавно, вон, как блестит. Ты знаешь, пожалуй, Михаил в этом как-то замешан. Он один здесь беспокойный.

   - Ко мне жена его подходила. На кухне. Смотрела к чему бы придраться. Слава богу, у меня в кармане кусок мыла в полиэтиленовом пакете лежал.
   - Это пункт номер один. А номер два: будут заходить после тебя в туалет, проверять смыл ли ты за собой. Но, вообще они люди добрые. Даже когда ругаются, стараются не обидеть друг друга. Как в семье, понимаешь?
   - Понимаю. Михаил это Михаил Анатольевич, тощий такой? Где его найти?
   - Ты просто по стене постучи чем-нибудь. Он сразу и выскочит. И станет матом ругаться. Но это привычка. Не обращай…

   - Я поцеловал её в макушку и выскочил из комнаты. Длиннющий коридор протянулся в полутьме вокруг светового дворика. Судя по обрывкам газет, выглядывавшим из-под засохших обоев, ремонт тут не делали лет пятьдесят. В одном месте был виден портрет Сталина, причём газету наклеили под обои почему-то вверх ногами. В знак протеста что ли?

   На серой тумбочке, стоящей у дверей Михаила и Марии лежала старая глиняная тарелка, под которую кто-то подложил газету. И  тумбочку, и тарелку, и газету ровным слоем покрывала пыль. На ощупь тарелка оказалась довольно шершавой и бугристой. Я аккуратно и нежно, чтоб не разбить, постучал ею по стене. Что-то зашуршало, открылась дверь и медленно, пригнувшись, и почти вприсядку, словно медведь из берлоги, Анатольевич вылез в коридор. Все видимые части тела, словно волнами, были покрыты складками кожи. Голова его непрерывно двигалась, глаза сверкали, цепко вглядываясь в полутьму коридора.

   - Слава, это ты? А зачем стучишь по стене, бл…? Что-то ищешь? Кто тебе сказал?! – Повысил он голос.
   - Никто, никто не говорил. Просто захотелось постучать. Странная тарелка, - сказал я, увидев, куда уставился Михаил.
   - Моисеич приволок. Археолог. Жил тут лет тридцать назад. Профессор. Она разбитая была, так он её склеил и положил сюда. Пусть, говорит, полежит, подсохнет. Вот кто мог бы мне помочь, сука. Да сдох уж, небось, давно.
   - Мог помочь?
   - Слава, ты человек с виду разумный. Ведь не обидишь старика?
   - Да ни за что!

   - Погоди, слушай. Ты здесь неделю  живёшь? Или две. Все помещения долбанные видел. Как думаешь, где в этой квартире можно спрятать предмет, длинный такой, около метра. Как он меня достал, гад! Я ведь уже все стены простукал, полы, веришь ли, поднимал и щупами под ними лазил! Давай договоримся, если найдёшь, то половина моя. За информацию.

   - Так что это за штука – метр длиной?
   - Не могу сказать. Ляпнешь ещё кому, набегут сразу и изымут в пользу государства. А мне шубу надо. Не себе, я и в дерьме похожу. Мария просит. На пенсию-то не купить. Если найдёшь, сразу догадаешься. Шикарная штука.

   - Михаил, слушайте, я тут кран на кухне чинил, снял кранбуксу, а на ней слово написано. Не знаете, для чего это?
   Михаил вздрогнул.
   - Какое слово?
   - «Комета». Нацарапал кто-то. Не знаю зачем. Не вы случаем?
   - Надо же «комета». Не говно какое-нибудь. Дай посмотреть.
   Михаил разволновался и пристально смотрел, как я достаю кранбуксу.
   - Нет, не я. Я бы попроще чего-нибудь написал.

   - А тогда кто?
   - Точно не знаю, но догадываюсь. Ты уже знаешь, что мы здесь все праздники вместе справляем. Так и дешевле и удобней - у Антонины ведь, мать его, комната самая большая.
    Пьём-то мы мало, но в тот раз расслабились. Когда все разошлись, она попросила помочь стулья разнести. Мы с Васькой и стали таскать их по комнатам. Принесли к вам и решили добавить. Я тогда ещё выпивал на остатках здоровья. Хлебнули из горла и сели на стулья возле стола. У вас там есть антикварный, что ли, стол. Чёрный такой. – Я кивнул. – У Васьки уже язык заплетался. « Я, говорит, на этом самом столе бумагу видел, когда комиссара забрали. После обыска комната стояла открытая, бумагу кто-то скомкал и бросил, видно не заинтересовался. Я, говорит, расправил, а там фигня какая- то, но запомнилась. «Комета – каждая первая буква от предмета». Сказал и уснул.
   Ты подумай на досуге, что это значит.

   Я вернулся к себе.
   - Ты доигрался,- Таня озорно улыбнулась,- тут делегация была. Просили тебя уговорить, чтоб унитаз починил.
   - Что тот чёрный унитаз дореволюционный, у которого бачок под потолком, грязный такой?
   - Конечно, а ты другой здесь видел?
   - Да проще новый купить.
   - Проще, только для этого деньги нужны. Они отказались скинуться на входную дверь, а она в стене еле держится. Даже на дверной звонок не можем деньги собрать.
   - Ну что, меня приговорили?
   - А я тебя предупреждала. Ты вот что – согласись, а делай как можно медленней. И деньги с них собери немного на что-нибудь.
   - Ты, думаешь, дадут?
   - На унитаз они могут дать, но запомнят, и уже осторожно будут обращаться с просьбами.
   - Ладно, только медленно я не смогу. Характер такой, всё делаю быстро.
   - Главная у них Мария Георгиевна, а Анастасия тебя пожалела, пирожки вон оставила.

2. Память Кржижановского.

   - Славочка, не бойтесь, лезьте вверх. Она скрипит иногда и шатается, но с неё ещё никто не падал.
   Мария Георгиевна, одолжившая мне деревянную лестницу - стремянку, прыгала вокруг неё и пыталась держать старые  гнилые опоры и перекладины. 
     - Михаил сорок лет по ней лазит, лампочки вкручивает. Потолки-то четыре метра! Ни разу ещё не упал. Вы там держитесь наверху за что-нибудь.

   Я держался левой рукой за старую ржавую трубу, идущую неведомо куда, а правой пытался снять крышку с бачка унитаза. Бачок был под потолком, чёрный, мохнатый от грязи с еле видимой надписью на чугунном боку: «Комета».
    Я заглянул в него. Древняя конструкция из чугуна и натуральной кожи была неразличима, поскольку заросла грязью. Большая кожаная прокладка, сквозь которую просачивалась вода, почти вся сгнила. Пришлось спуститься.

    Поймав в коридоре Михаила Анатольевича, мужа Марии Георгиевны, я спросил, нет ли у него чего-нибудь кожаного. Он не удивился и предложил поискать в световом дворике.
   - Там, едрит твою мать, говна много. Лет семьдесят или восемьдесят складывали. Славочка, представляешь, два здоровых чулана, метров по пятнадцать каждый, забиты полностью, с антресолями. И в световом дворике горы, гооооры добра. И никто этим никогда не пользовался. У тебя, нет ли знакомого археолога? Археолог, ети его, нужен. Он загоготал и быстро скрылся.

    Попасть в световой дворик можно было из ванны, туалета и из коридора. Туда выходили окна. Свет через стёкла на крыше и эти окна попадал в квартиру. Так что днём электричество можно было не включать. Но это в теории. А на практике стеклянную крышу никогда не мыли, да и окна тоже. Так что в световом дворике была тьма кромешная. Проникнув туда через окно ванной, я стал светить фонариком. Пол был бетонным, стены тоже.  Серые, некрашеные. Справа лежали старые колёса, стёртые, одно с дырой. Не от «Жигулей», гораздо больше. Видимо когда-то в этой квартире у кого-то была машина.  Шуршали тараканы и мыши. Везде на полу валялся мусор: сломанные стулья, просто деревяшки и куски фанеры. На разломанном ящике я нашёл то, что надо – изношенную туфлю из натуральной кожи. Подошва тоже была кожаной и очень толстой. Взяв туфлю в руку, я стал её рассматривать и, вдруг, краем глаза увидел тень на бетонной стене, похожую на силуэт человека, в том месте, куда падал слабый свет из окна. Она сразу исчезла и, сколько я не всматривался во тьму светового дворика, ничего не увидел. В туфле что-то зашуршало и, на пол вывалилась сложенная вчетверо бумага. Развернув её, я увидел, написанное красивой вязью, с наклоном, слово «Комета».

    Полчаса я вырезал прокладку и ещё полтора часа разбирал и собирал чугунное соединение, куда эта прокладка вставлялась. Наконец «комета» ожила и стала работать очень тихо, без капель и журчания. Я протёр бачок и унитаз, вздохнул, собрал инструменты и остатки туфли. Надо было отдохнуть. К тому же из головы не выходили мысли о том, что же я видел на стене, и откуда взялась очередная комета.

   Но на выходе меня поджидали. Увидев, что я открываю дверь, Бабушки и дедушки зашли в туалет всем скопом и зацокали языками.
   - Вячеслав, блестит-то как! А оно работает? Почему так тихо?
 Я улыбнулся. 
 - Дёрните цепочку.
  Михаил дёрнул слегка.
   - Сильней!
   - А не порвётся?
   - Я там всё закрепил.
   Михаил дёрнул, немного отступив с опаской. Раздался рёв Ниагарского водопада и… внезапно оборвался. Бачок сработал отлично, тут же заворчал, очень быстро заполнился водой и затих.
Я напряжённо вслушивался: не течёт ли где-нибудь, но было тихо.
 
За спиной кто-то робко захлопал, его поддержали, и стали меня поздравлять, обнимать и хлопать по спине.
   - Вячеслав, вы совершили подвиг. В нашей коммунальной квартире вы почти Матросов. Ведь как идёшь мимо туалета, слышишь, как вода течёт. За столько лет, наверное, пол Москвы-реки вытекло. Вы собой заслонили этот поток. Анастасия Яковлевна вздохнула и улыбнулась.
   -  Пойдёмте ко мне  праздновать. У меня пирожки, мои фирменные.
   - А я вафель напекла столько, что Михаилу за неделю не съесть.- Мария Георгиевна быстро зашаркала за вафлями в свою комнату.

   Меня посадили на шикарный резной стул справа от Михаила. Татьяна села рядом. Комната Анастасии была большая, метров тридцать или больше.
    Между двух окон стоял такой красивый шкаф, что я залюбовался. Анастасия Яковлевна это заметила.
   - Что нравится? Это шкаф «с двориком», видишь сверху резной заборчик. Вячеслав, ты к окну подойди, к правому. Я подошёл. Здесь стояли секретер и тумбочки, украшенные мелкими резными деталями, которые моя мама, наверное, назвала бы «финтифлюшками». Выглядело это очень красиво.

   - В окно, в окно смотри!
   Я посмотрел. Череда четырёх-пяти этажных  дореволюционных домов, выстроенных как по линейке, а в самом конце башня, венчающая средневековые стены.
   - Это что, Кремль?
   - Да, Никольская башня. Садитесь Вячеслав. Представляете, сколько комната с таким видом стоит? – Я кивнул, и женщины заговорили о чём-то только им интересном.

   -Красота здесь!- Обратился я к Михаилу.
   - Раньше этой долбаной красоты больше было. Все коридоры и бытовки занимала. У Анастасии сестра была замужем за комиссаром. Они жили там, где ты с женой. Всё было забито картинами и мебелью и в комнате Анастасии тоже. А на полу ящики, ящики, ящики и все, мать его, опломбированы. Каждый день привозили и увозили. Солдаты приезжали на вонючем грузовике. Только я, Слав, знаешь, что думаю? Увозили-то не всё, что привозили. Часть добра исчезала.

   - С чего Вы взяли?
   Михаил замолчал, задумался и почесал затылок.
   - Ладно, расскажу. Без тебя мне не справиться.
   Как-то вышел я ночью по своей надобности, а в коридоре мужики с винтовками и комиссар с ними. А в руках у него сабля в ножнах, красоты, сука, необыкновенной. Ножны серебряные, резные, и все в камнях. Переливаются, сверкают. Он саблю вынул, покрутил, любуясь, и примеривает к себе. Потом махнул солдатам: «идите мол!», - а саблю занёс в комнату. Вышел, меня заметил и так цикнул, что я ночью с тех пор старался не выходить. Солдаты потащили всё вниз по лестнице. Однако внизу грузовика не было, и на улицу они не выходили. Мне в окно видно. Звери жадные! Как думаешь? Куда они это дели?

   - Может во дворе подвода стояла. Они через чёрный ход и вынесли.- Сказал я неуверенно.
   - А чего он, зараза, на меня цыкал. Не хотел, чтобы я видел?
   - А откуда эти ценности? И куда их отвозили?
   - У буржуев забирали, это понятно. Самих, мудаков, в расход, а картины и ящики сюда. А потом в Наркомат финансов, мне один солдатик сказал.
   - Ну да, наркомат-то не резиновый, часть ещё куда-то сложили. А почему «мудаков»?
   - Кто поумнее, блин, уехали. У кого конечно деньги были. Бросали всё к едрени фени и в заграницу!

   - А здесь тоже богачи жили? – Я ещё раз посмотрел на великолепные шкафы, резные двери и стулья.
   - Конечно. Отличная квартира была. Мы-то в начале тридцатых въехали. От старой обстановки остался только паркет, да и тот уже покоцаный. Здесь же огромные комнаты были, а теперь фанерные перегородки и дряные комнатушки.
   - Ну, эта-то не дряная.
   - Здесь советские баре жили. Эх, если бы Анастасию переселили, я бы тут поискал. Припрятали, небось, что поценнее. Мария шубу хочет, а где я возьму на пенсию-то.

   Таня услышала наш разговор и подозвала меня.
   - Слав, ты с ним поосторожней.
   - Слушаюсь, товарищ командир!
   - Зря смеёшься. Он тут самый вредный. «Был руководящим работником Главпочтамта». А на самом деле заведовал отделом подписки, пока не выгнали. Мой отец с ним вообще не разговаривает. Правда ему и некогда.
   - А за что выгнали?
   - Потом расскажу. Иди, тебя там ждут. Анастасия тост хочет сказать. И не пей много. Её настойка крепкая.

   - Постой. Постой. Там ещё одна бабка появилась. Какая-то странная, всё время хихикает.
   - Сумасшедшая. Инессой Фрицевной зовут. Ей за восемьдесят, а она всем мужчинам глазки строит. Латышка из дворян, говорит.

   Вечер продолжался. Хвалебные речи заставили меня краснеть, но в тоже время и насторожиться. То и дело слышалось «Вот если бы он ещё починил кран на правой раковине….  На чёрном ходу замок бы в дверь вставить… Петли совсем разболтались…» и т.д.

   Инесса Фрицевна внезапно села напротив меня. Она легко перебила непрерывно матерившегося Анатолия.
   - Вячеслав,- официозно обратилась она,- Вы знаете, в какой знаменитый дом Вы попали? – Её глаза сверкнули,- Его построил Шехтель. Здесь жили великие люди, - она повысила голос,- здесь создавался план ГОЭЛРО…
   После этих слов Михаил встал, наклонил голову и быстро вышел. Это показалось мне странным. Инесса Фрицевна захохотала и махнула ему рукой.
   - От некоторых слов его крючит. – Она обворожительно улыбнулась,- хорошо, что в нашей квартире будет хоть один приятный мужчина. То, что Вы сделали, возрождает историческую память. Ведь этот сортир Кржижановского помнит.

3 Сны и воспоминания.

   - Тань,- обратился я к жене, вернувшись в комнату,- я так и не пойму, сколько в квартире живёт человек.
   - С тобой одиннадцать. Правда, двое прописаны, но не живут. А было 33! Представляешь? – Таня сделала страшные глаза.- Две четырёхкомфорочные плиты на кухне и всегда заняты. И везде толпы: на кухне, в коридоре, в туалете. Каждому под девяноста, а они жалуются друг на друга и ругаются.

   - А где они все?
   - Кто-то умер, кого-то расселили.
   - А вас, почему не расселили?
   - Так указ мэра был «старше восьмидесяти лет». Мне ещё почти шестьдесят лет ждать, а родителям почти сорок. Она рассмеялась. А помнишь, как мы познакомились? – Спросила она непоследовательно.

   - Да, в Тобольске. Я  ждал кого-нибудь постарше и другого пола. Мороз такой, что теодолит замерзал. Приходилось руками отогревать.
   - Хорошо, что ты термос с горячим компотом взял.
   - Ага, а ещё теплотрасса нас спасла. Помнишь, как сидели на ней и отогревались?
   - Конечно, я так испугалась. Ты же сразу приставать  стал.
   - Щас, я согреться хотел! Ты ко мне прижалась и я, конечно, обнял тебя.
   - Ладно, замнём. Всё хорошо закончилось. А интересно, наш план кому-нибудь пригодился?
   - Так трамвай скоростной  же построили.

   Я вспомнил, как боялся первой встречи с тестем и тёщей. И как был восхищён огромной коммуналкой.
   Нам достались две проходные комнаты, по десять метров каждая. Два окна выходили  на улицу Кирова и рёв машин, и пыль свободно долетали до третьего этажа. Моё вселение не вызвало ни у кого протеста, а когда выяснилось, что я не только изыскатель, но и квалифицированный электрик и сантехник, я стал самым уважаемым жильцом.
 
   Мария Георгиевна, которой на вид было где-то девяносто лет, уже немного привыкла ко мне. Однажды утром она
подошла на кухне и, постучав пальчиком по локтю, сказала:
   - Славочка, розетка в комнате искрит. Когда освободитесь, приходите посмотреть. На замену розетки у меня ушло десять минут, а на чай с пирогами и воспоминаниями ещё минут сорок. Слушать её было очень интересно. Про голод в деревне, про вербовщика, соблазнившего работой на фабрике в Москве. О жизни в казарме, с такими же завербованными, о стачках, о хороших и плохих хозяевах. Во время Войны работала в госпитале и влюбилась в немолодого генерала, которому её любовь не помогла, но он успел ей выхлопотать комнату в коммуналке и оставил в наследство трофейную машину.

   Выйдя в коридор, я наткнулся на Анастасию. Как всегда подтянутая, в добротной дорогой одежде, она казалась моложе своих лет.
      - Вячеслав, съешьте последний пирожок. – Она протянула тарелку. Я с удовольствием откусил от чуда кулинарии, хотя до этого съел не менее пяти штук и с удовольствием бы умял ещё столько же. Они были мягкие и жирные с удивительным запахом и вкусом.- Что Михаил говорил про меня?
   - Муж Вашей сестры был комиссаром?

   - Был, да. И изъятием ценностей занимался. Потом в Наркомате обороны служил, я не знаю кем. Общался с большими людьми. Здесь даже маршалы бывали. Нас водил на правительственные концерты. Потом кого-то арестовали и его допрашивали и с обыском приходили. Вячеслав, здесь обыск был! Всё переворошили и даже вскрыли паркет у меня в комнате. Дыра под комодом в углу. Так что никаких ценностей тут не осталось,- она подняла глаза в потолок и чуть мечтательно сказала, - к сожалению! А эта мебель получена официально по ордерам и изъятию не подлежит.

   Ночью я спал неспокойно. Один сон переходил в другой ещё более интересный. Из дыры в Анастасьином полу комиссары в кожанках доставали комоды, набитые деньгами, с антресолей снимали резные старинные сундуки с бриллиантами, а в световом дворике стояли ящики, ящики, ящики, все опломбированные. Вдоль них ходил Михаил и огромными клещами откусывал пломбы. Его лицо недовольно хмурилось, так как все ящики были набиты шубами и женским бельём.

   - Вот тебе шубы,- сказал я. Он ответил по обыкновению грубо:
   - Нахрен мне эти шубы, бриллианты где, и сабля?
   - Проснувшись утром, я вспомнил сон, а также то, как быстро Михаил ушёл с вечеринки. Татьяна вертелась на кухне. Я попросил её объяснить, что это значит.
   - Слав, не лез бы ты к нему. Он грубый и подлый, ещё сцепитесь. Я не отставал.
   - Ладно, пошли в комнату.

4. Пылесос и задница.

   Он с Войны вернулся почти невредимый, так пару царапин, с орденом и медальками. Мария говорила, славный был и вежливый, сейчас не поверишь. Устроился на почту. Ну, его, как ветерана, стали двигать выше. Поставили на подписку, а  знаешь, что это такое? Блат, связи и огромные деньги. Попробуй тогда подписаться, например, на «Литературную газету». А он мог подписать на любую газету, на любой журнал. Были ещё подписные издания книг, тоже дефицит. Они стали богатеть. На море каждый год ездили, в ресторанах обедали. Казалось бы, живи и радуйся. Так нет, он возомнил себя искателем сокровищ. Ты видел, какой пол в коридоре?

   - Паркетный.
   - Название одно осталось. Раньше по всему полу были решётки бронзовые вентиляционные. То есть паркет проветривался снизу. Тогда так делали. Между основным полом и паркетом было пространство. Вот он и возомнил, что именно там скрыты сокровища. Все бронзовые решётки отвинтил. Сначала руками там шарил, потом, между решётками ведь расстояние большое, взял в чулане чью-то удочку и прямо так, с леской на неё намотанной, и поплавками, засунул под паркет. А на удочке ещё и колокольчик висел. Пошарил, пошарил – нет ничего – и стал вытаскивать. Леска путается, поплавки гремят, колокольчик звякает. И вот он сидит на полу и дёргает удочку, как будто крупную рыбу тащит.

    В это время Мария Георгиевна вышла из своей комнаты. Она обожала бульон из сёмги. Тогда в магазине сёмгу было не купить, и она её «доставала» с переплатой в столовой старых большевиков. Была такая в нашем же доме. Идёт она на кухню с кастрюлькой в руках и видит картину: её Михаил держит удочку, леска уходит под паркет. Он её дёргает – крючок-то зацепился. Поплавки прыгают, гремят, Михаил психует.  Рожа у него грязная, вся в паутине. Он ещё для такой работы рубашку старую рваную надел. В общем, настоящий вурдалак, он же упырь. А надо сказать, он до этого две недели стены простукивал. Всех достал, включая Марию. Она опешила:
   - Миша, ты что делаешь?

   Он глянул на удочку: «Рыбу ловлю, не видишь что ли?». Серьёзно так сказал. Мария прижалась к стенке и, молча, протиснулась в кухню. Бросила там сёмгу на стол и бегом к телефону. Приехавшим медикам Михаил ответил то же, что и Марии.
   Из психушки он вернулся быстро, дня через три, но его было не узнать. Внешне не изменился, но характер.…  Стал совершенно спокойным, даже тихим. На всех стал смотреть как-то подозрительно, с прищуром. На вопросы или не отвечал, или отвечал грубо. Стал материться к месту и не к месту.

   - А сокровища ищет?
   - Ищет, только тихо. Когда все разойдутся по поликлиникам и магазинам. Но пока не нашёл.

    С ним вечно истории. Лет десять назад, я ещё маленькая была, он решил разобраться в чулане, том, что у чёрного хода. Долго гремел и шуршал. Потом, я случайно заметила, потащил оттуда пылесос, старинный такой, знаешь, в виде трубы. Вскоре отнёс его обратно, но уже со своей пылью. Пылесос оказался Василия Борисовича, у которого сын милиционер и почти генерал. Здесь был скандал. Они вдвоём доказали Михаилу, что он вор и, если не почистит пылесос и не извинится, заведут уголовное дело. Он взял пылесос, вышел на улицу, перешёл на другую сторону и демонстративно вытряхнул из него пыль в уличную урну. А потом, видя, что они смотрят в окно, снял штаны и, нагнувшись, показал им голую задницу.

 Этого «почти генерал» не стерпел. Написал бумагу и дал нам всем подписаться, мы же все на эту картину в окно смотрели. А бумагу отправил в партком по месту работы Михаила. Там быстро разобрались, особо отметив, что совершён хулиганский поступок, а именно «оголил нижнюю часть тела напротив мемориальной доски, посвящённой плану ГОЭЛРО и памяти верного ленинца Г.М.Кржижановского». Время было спокойное, дело возбуждать не стали, а просто потихоньку турнули Анатолия с насиженного места на пенсию. С тех пор он слова «ГОЭЛРО» и «Кржижановский» на дух не переносит.

5 Дверь и здоровая нога.

   Утром я вышел из ванной и чуть не столкнулся с Анастасией Яковлевной.
   - Вячеслав, как Вам у нас живётся? Привыкаете? Коммуналка же.
   - Что вы, какая коммуналка. В детстве пришлось в бревенчатом доме жить. На пять семей. Двенадцать метров на четверых: родители и мы с сестрой. Приходишь из школы и делаешь уроки, сидя на кровати, держа тетрадь на коленках, потому что на столе мама бельё стирает в корыте – вот это коммуналка! А здесь санаторий. Коридор сорок метров, на роликах кататься можно. Никто никому не мешает, даже помогают при случае. Только Михаил немного суетится. Ничего, скоро сокровища найдёт и тоже успокоится.

   - Хоть бы нашёл! Может с нами поделится. Он ведь не жадный. Как-то одолжил мне пять рублей, тогда это были деньги, и забыл. Еле доказала, что я ему должна,
 - Анастасия замолчала, как будто вспоминая что-то. – Да, чудаков здесь было много.

   - Каких чудаков?
   - Да разных. Жил тут во время Войны Аркадий Семёнович, инвалид ещё Гражданской. Прихрамывал на правую ногу. На фронт его не взяли – хромой, да и старый уже. В бомбоубежище ему спускаться была не просто, вот он и придумал способ избежать этого. Нас  заставляли, было особое распоряжение, заклеивать окна бумагой, чтобы осколки не могли нас поранить. Мы всё заклеили и во время сигнала тревоги запирали двери и шли в подвал по чёрной лестнице.

   Аркадий Семёнович, комната его была напротив чёрного хода, открыл дверь, но с нами не пошёл, а злобно так заговорил: «Ну что вы всё бегаете? Не дети уже, - мы стали прислушиваться, - отчего вы бежите? Взрывная волна, так? Откройте окна настежь и двери тоже откройте, прижмитесь к стене. Волна свободно пройдёт, и окна целы будут!»

   Мы не прореагировали. Как потом сказала Анастасия Яковлевна, «товарищи, это предчувствие!». Спустились по длинной лестнице. Подвал был настолько глубокий, что никто не боялся, сидели, болтали, то и дело слышался смех. Было тесно, но мы уселись на пол, на принесённые газеты. Грохнуло только один раз, правда, основательно. Все смолкли и только молодой женский голос испуганно прошептал: «Наверное, гоголь-моголь разлился, я его на столе оставила». Тут все грохнули, и это разрядило обстановку. Потянулись к выходу.

   Дверь чёрного хода оказалась распахнута и даже немного ударилась о косяк, так, что сорвалась пружина. Войдя на лестницу,  обнаружили Аркадия Семёновича, лежащим на другой двери. Мы очень удивились.
   - Дорогой мой, Вы, что её с собой принесли? – спросила с сарказмом Мария Георгиевна, и при этом хлопнув правой рукой по знакомым царапинам, почти уже лишённой краски двери.
   - Приехал на ней, - простонал Аркадий, растирая бока. – Я, наверное, что-нибудь сломал. Весь пролёт на двери, как на санках.
   Он опёрся на руки и колени и, наконец, встал.

   - Нет, кажется ничего. Пара синяков и, знаете, даже нога не болит, прошла.
   - Как прошла? У тебя ж ранение, осколок что ли? – Мария Георгиевна глянула на ногу, которой Аркадий, любуясь, вертел в разные стороны.
   - Нет, сочинил кто-то, с лошади я упал. Снаряд недалеко рванул, лошадь дёрнулась, ну я и грохнулся. А врач в госпитале сказал, что сустав нарушен, неизлечимо это.
   - А что же ты сегодня волну-то не пропустил?
   - Пропустил! Да, только кто-то дверь чёрного хода захлопнул. Вот я своим телом её и вынес и полетел с ней по лестнице. Кто дверь-то захлопнул?
   - Я – а – а, - тихо протянула Настя - она жила тут во время Войны, - нечаянно.

   - «Нечаянно». Ты посмотри, что ты с ногой-то сделала. Синяк здоровенный и болеть перестала. Женщины, вы же курсы кончали, должна нога болеть или не должна?
  - Нормальная нога не должна, а твоя, может быть, завтра отвалится. – Мария засмеялась, - Аркадий, тебе ногу вылечили, а ты недоволен.
   Аркадий посмотрел на «больную» ногу и стал вертеть ею в разные стороны.
   - Чёрт знает. Непривычно, столько лет болела, ныла по ночам, не уснуть. Я привык уже, а сейчас не болит. Что делать-то?
   - Ну, спустись на двери ещё раз.
   - Нет уж, я завтра на комиссию схожу. И в ополчение! А то с вами тут с ума сойдёшь.

   Я улыбнулся.
   - Да, забавно. Больше окна не открывали?
   - Нет, рисковать не хотелось, а то у него нога прошла, а ведь мог и вторую сломать! Да скоро и бомбёжки закончились.
   - А призраков тут никто не видел?
   Анастасия задумалась.
   - Я не видела, но что-то было. Кто-то говорил. Погоди, дай вспомнить. Васька, вроде. Подходит ко мне на кухне, я у плиты стояла, и стал просить чайник подогреть без очереди. Все конфорки были заняты. Я его отшила, а он со смехом: «Призрак тебя накажет. Ты его прогонишь, а он тебя в световой двор утащит и съест». Гадёныш! Я всю ночь не спала. Всё в темноте тени мерещились… Кто-то ещё. А вон Инесса идёт.

   - Инесса, ты в нашей квартире призраков не видела?
   - Славочка, здравствуйте, что же Вы почти не одеты. Здесь у нас сквозняки везде. – Она резко повернулась к Анастасии. – Каких призраков?
   - Любых. Худых, толстых, синих, зелёных, в крапинку.
   - Зелёных? Нет, наверное. Серого такого, в телогрейке, от него пахло нехорошо. Я мусор выносила по чёрному ходу. А он, я не заметила, откуда, прыгнул  и за плечи меня схватил.
   - Ну, и дальше что? – Заинтересовалась Анастасия.
   - И обнял, - Инесса покраснела.
   - Ужас какой! И надругался? – С надеждой спросила Анастасия.
   - Нет, что Вы!  - Инесса оглянулась и затихла.- Обнял меня сильно и в ухо задышал, я завизжала, а он исчез, я даже не поняла как.

   Она сказала это чуть слышно. Анастасия засмеялась.
   - Ты, видимо, его взглядом испепелила.
   - Смущённая Инесса отвернулась и быстро засеменила по коридору.
   - Боже, как же отдельную квартиру хочется! – Анастасия вздохнула и удалилась в свою комнату.

6. Васькино пальто.

   Крючок на двери коммуналки позеленел от древности. От толчка или рывка он выскакивал из петли. Дверь не распахивалась только благодаря старому, держащемуся на трёх шурупах (четвёртый когда-то вылетел и потерялся) замку. Замок этот, однако, легко открывался вилкой или линейкой, стоило только просунуть их в дверную щель. Поэтому ключей в карманах никто не носил. У меня была с собой алюминиевая вилка с обломанной ручкой. Михаил Анатольевич обходился расчёской.

   От нашей комнаты до входной двери было метров пятнадцать, а до туалета от силы пять, но он находился на повороте и, открыв ночью дверь и, включив свет, я увидел в тёмном коридоре какую-то тень. Грабитель, если это был он, уже готовился выйти из квартиры. Я метнулся к нему и схватил за ворох тряпок, висевших на спине. Дурнопахнущий мужик грохнулся на пол. Ручка двери громко щёлкнула и тишина исчезла. Захлопали двери. Зажёгся свет. Множество ног зашаркали в нашу сторону.

   - Слава, вы кого держите? – Михаил Анатольевич склонился над ворохом тряпок и выдернул оттуда что-то длинное и цветастое, - это мой халат, зараза! Ворюга паршивый. До войны покупал, не ношу, берегу, а этот стащить хотел. Держите его крепче. В милицию его сдать надо!

   Жильцы набросились на пыльную кучу.
   - Через минуту все тряпки были разобраны. В руках у грабителя  осталось тёмно - коричневое пальто.
   - Чьё пальто? – Анатольевич поднял правой рукой  огромный, тёмный предмет, явно покрытый пылью. – Ты где его взял, лишенец?
   Неудачливый вор сидел на полу, сгорбившись и поджав под себя ноги. В ответ на вопрос он указал грязным пальцем на старую вешалку.
   - Господи, да это ж Васькино. – Инесса Фрицевна, «дама с чудинкой», обворожительно улыбнулась мне. – Славочка, а что же Вам не дают подойти? Смотрите – антикварная вещь. Дворник у нас жил, Васька. Он купил его после войны на барахолке. Тогда всё на барахолке покупали. Только он же лет сорок как умер. И что, оно так и висело в коридоре на стене? Сорок лет?

   Анастасия Яковлевна, как всегда шикарно одетая, подошла к месту стихийного сборища. Несмотря на возраст, выглядела она прекрасно. Глядя на толпу, тихо вздохнула.
   - Моего, надеюсь, там нет?
   - Шарф не твой, Анастасия? Вон лежит на полу.
   Анастасия подняла элегантный блестящий шарфик, настолько элегантный, что в этой квартире мог принадлежать только ей, и медленно удалилась в свою комнату. Все, почему-то смотрели ей вслед.

   Внезапно в дверь постучали так громко, как могут стучать только представители власти.
   - Это я милицию вызвала,- похвасталась Инесса Фрицевна.
   Два милиционера в форме ввалились в коридор и наткнулись на виновника торжества.
   - Этот что ли вор? – брезгливо вопросил тот, что в капитанских погонах, - хорошо, привлечём за проникновение.
   Окинув взглядом «пострадавших» и кучу украденного тряпья, они подняли за воротник «обвиняемого» и исчезли за дверью.
   Воцарилось молчание. Инесса Фрицевна тихо, почти неслышно спросила:
   - Его сильно накажут?
   Анатольевич нервно махнул рукой.
   - Не дурите. Даже протокола не составили.

   Все разошлись, унося свои вещи. В окно нашей комнаты было видно как на улице, рядом с подъездом, милиционеры похлопали по карманам нашего вора и не найдя ничего толкнули его в сторону. Старший, для ускорения, поддал ему под зад ногой.
   Васькино пальто, поскольку оно не поместилось в мусорное ведро, повесили обратно на стену, с обещанием избавиться от него в первый же субботник. Я осмотрел его и, подражая милиционерам, похлопал по карманам. В правом что-то хрустнуло. Это была грязно-жёлтая бумажка. Разгладив её руками, я разглядел почти стёртую карандашную строчку: «комета». Ко мне подошёл Михаил.

   - Что, ещё одна комета? Знаешь, чуланы надо трясти. Остальное я уже проверил, ети его мать! Только чуланы остались. Где-то там сабля. Объявим субботник. Как Ленин. Только он брёвна таскал, а мы кое- что поищем.

7. Субботник.

   Субботник устроили в среду, во-первых, потому что ни у кого не было записи к врачу, а во-вторых, Михаил его начал никого не спросясь. Утром мы обнаружили кучу вещей, сложенных у чулана возле кухни.

   - Налетайте, даром дерьмо отдаю,- Михаил пнул кучу ногой, и от неё покатилась пустая банка от растворимого кофе,- смотрите сразу, а то выброшу. Чья-то кофемолка здесь электрическая, мать её… Инесса, не твоя ли?

   - Не-а, у меня не было. Это, я помню, полковник у нас жил. Анастасия, ты тоже должна помнить, её кто-то без спроса взял, включил и забыл выключить. Скандал ещё был. Она сгорела и чуть ли не пожар. Ну, её в чулан и бросили. А полковнику квартиру дали вскорости. Это было лет десять…. Небось, помер давно.
   - А пылесос полковничий я себе возьму. Ещё поработает. Протереть только надо.
   - Тот самый? – Инесса лукаво взглянула на Михаила. Тот слегка покраснел.
  - Настрадался я с ним, должок у него.

    Настроение в обществе изменилось. Соседи сообразили, что субботник может принести им доход, особенно если первым разобрать залежи старых вещей, скопившихся во все углах большой квартиры.
   - Чур, я кухонный шкаф, я больше всех туда складывала,- Мария Георгиевна почти бегом понеслась на кухню. Шкаф был размером с танк, занимал всю стену огромной кухни и был высотой почти под потолок. На пол полетели старые гнутые алюминиевые миски, в своё время принесённые Марией Георгиевной из госпиталя, такие же вилки и ложки. Пачки салфеток, которые где-то когда-то «достали», положили в кухонный шкаф и забыли. Сверху на шкафу ждали своей участи засохшие кисти и битые тазики.

   Инесса Фрицевна принялась разгребать чулан рядом с её комнатой. На стене у чулана висел общественный телефон, под которым стоял древний, весь в жёлтых заклёпках, стул.
   То и дело слышались возгласы: «Ой, велосипедное седло. Чьё это. Кто-нибудь помнит?»
   - В кучу его на выброс! У меня тут тоже кусок велосипеда.
   - А у меня тапки, ещё носить можно, растоптанные!
   - Брось их, грибком заболеешь!
   Мне это надоело, я обошёл кучу Михаила и скрылся в своей комнате.

   - Что смотришь? – Спросил я.
   Таня  отвернулась от телевизора.
   - «Дворник на пасеке 3»
   - Интересно?
   - Не-а. Опять стреляют.
   Я заметил у неё слёзы на глазах.
   - В чём дело?
   Она всхлипнула.
   - Слав, я всю жизнь в этой коммуналке. Надоело! Люди хорошие, но так хочется уединиться, постирать лишний раз, готовить спокойно на кухне, чтоб никто не лез. Да и центр мне надоел. Всюду толпы, пылища и грязь. Занавески постираю, к вечеру уже нужно перестирывать. Окно напротив, кажется, руку можно пожать алкашу, что оттуда смотрит всё время. Приходится занавески задёргивать. Неужели всю жизнь так будет?

   Я присел на стул.
   - Слушай, мы же работаем. У меня приличная зарплата, ты тоже что-то получаешь. Давай отдельную квартиру снимем где-нибудь на окраине, но рядом с метро.
   Глаза у Тани заблестели, рот раздвинулся до ушей.
   - Здорово! Мне и в голову не пришло.

   - Слушай у нас ведь субботник. Правда чуланов не осталось, но, может, у себя разберёмся. Найдём что-нибудь.
   - Ты что, здесь мама всё разбирала, а потом я, и шкаф и стенку. Там всё уложено как надо. Полы Анатольевич все вскрыл, всё там проверил. Здесь полы двойные: внизу чёрный пол, а выше паркет. В каждом углу бронзовые решётки вентиляционные. Он их все отвинтил и просмотрел между полами. Ничего не нашёл. Ручку только. Он её мне подарил. Вон в стакане. Я машинально взял шариковую ручку. Старая исцарапанная она не имела колпачка, а сбоку красовалась почти стёртая надпись: «комета».

   - А искал-то что?
   - Какую-то саблю или шашку, я не разбираюсь, то ли золотую, то ли серебряную. До Революции принадлежала кому-то из великих князей. Вся в драгоценных камнях, он её в награду получил от императора за победу над кем-то. По телевизору рассказывали. Пропала бесследно. А Анатолиевич говорил, что видел её в этой квартире.

   - Надо Инессу спросить.
   - Спроси, спроси…. Она тут фамилию свою вспоминала минут пять.
   - Пальто-то она Васькино вспомнила!
   Чмокнув Татьяну в макушку, я вышел.

8. Караси и сабля.

   Инесса стояла на кухне, глядя на сковородку с рыбой. Рыба шипела и брызгалась маслом. Я решился.
   - Инесса Фрицевна, можно Вас отвлечь?
   Она вздрогнула и, увидев меня, широко улыбнулась.
   - Славочка, здравствуйте, подождите немного, я Вас рыбкой угощу. Настоящий карась, свежий. У меня много, я за ним в Серпухов езжу. У меня там знакомая. Как только завезут, звонит мне.
   - До Серпухова сто километров! В Москве карасей что ли нет?
   - Есть, а там в два раза дешевле. И хлеб дешевле на три рубля! Туда-обратно часа четыре. Проезд у меня бесплатный, по дороге книжку читаю, ой, не сгорело бы. - Она отвернулась к плите.

   - Я хотел про саблю спросить. – Она вздрогнула.- Говорят, Михаил Анатольевич видел её.
   - Чего он только не видел! Я тогда молодой ещё была. Помню, что привезли её солдаты со всем имуществом какого-то князя. И Михаил вроде видел её у кого-то в руках. А больше ничего не помню. Знаете, я ведь сейчас лечусь от памяти. Врачиха лекарство дала, такие жёлтенькие таблеточки. Сразу после первого приёма память восстанавливают. Только не помню, как они называются.

   - Понятно, спасибо, я у Михаила про саблю спрошу. 
   - Славочка, а Вы не слышали про квартиры для ветеранов? За десять лет хотят тех, кто старше восьмидесяти лет, обеспечить. Скорей бы!

   Михаил Анатольевич грустно сидел в одиночестве у стены, на которой висел телефон. В руке он держал пакет с домашним печеньем.
   - Здравствуйте,- обратился я к нему,- можно вас побеспокоить?
   Михаил встрепенулся. Глаза его заблестели, рот изогнулся в улыбке.
   - Вячеслав, присядь. Ты, говорят, призрака видел?

   - Нет, только тень на стене в световом дворике. Знаешь, жутко стало. Мне же приходилось ночевать и в горах и в глухих лесах. На Камчатке с медведями сталкивался. На Кавказе туннель строили – под камнепад попали. Лошадь как-то на меня села. – Анатольич внимательно посмотрел на меня. – Да, села. Плохо привязали, она ночью попятилась, а я в палатке на раскладушке лежу и вижу  -  тёмная глыба на меня валится. Успел откатиться. Но хотя бы тайны такой не было. Вышел, увидел лошадь, отогнал, а тут тень человечья на стене. Вы-то не видели?
   - Нет, мать его, не видел, слышал только. Ночью в туалет вышел и на тумбочку налетел, свет-то у нас… ни хрена не видно. И еле слышно со стороны Инессиной комнаты: «Ходят, суки, не спится им». Я моментально лампу включил, весь коридор прошёл и – никого. Знаешь, звук как-то сверху шёл.

    Я приземлился на мешок, набитый вещами. Михаил протянул мне пакет с печеньем: «Угощайся, помогай Марию спасать. Ей врачи запретили, так она их втихую печёт и прячет в кухонном столе. А ночью ест. Я подъедаю бл…, чтобы ей не так вредно было».

   - Мы здесь семьдесят лет почти живём. Это же хрен знает сколько! Всю квартиру знаем до последнего уголка. Всё здесь было: и рождались люди и умирали. Правда, больше уезжали куда-то. И богатые, ети его мать, тут жили и бедные. Про комиссара  ты знаешь? – Я кивнул, - жил здесь в двадцатых - тридцатых. Большую власть имел. Чуть министром, вернее наркомом не стал, мать его.
   Он немного подумал. Посмотрел на меня.

   - Не зови меня на «Вы». Не привык. Михаил и всё.
   - Хорошо. И что нарком?
   - Да проворовался что ли. Или ещё как-то проштрафился. Загребли его в году тридцать восьмом, по-моему.  Больше не вернулся. А Васька рассказывал (мы с ним здорово выпили тогда), что слышал как он, комиссар то есть, в соседней комнате – стены-то у нас фанерные ¬- выговаривал солдату. Мол, не твоё собачье дело, где остальные вещи. Бери вон сундук опечатанный и вали, а старшему скажи, что саблю я упаковал с остальными вещами и отдал курьеру из наркомата.

   - И что?
   - А то, что Васька, конечно дерьмо, но врал только трезвый, если ему выгодно, а пьяный правду нёс, да и верил в любую чепуху, мать его. А мы тогда хорошо выпили.
   - Не догоняю. Так Васька пьяный, какую правду-то  сказал?
   - Слав, так ты поможешь мне? Старый я, мозги сдохли. Руки-ноги как ватные.
   - Он про саблю правду сказал?
   - Он, зараза, сказал, что в этот день никакого курьера не было! Понимаешь? Никто не забирал её и, значит, она лежит где-то здесь. Комиссар спёр её и где-то тут спрятал. Где?! Чёрт бы его взял. В чуланах нет, на  кухне я искал и на чёрном ходу тоже. Ты в вашей комнате под подоконником смотрел?
   - И сверху и снизу простучал. Звук глухой, да на нём же рама громадная стоит.

   - Думать надо. Что с этими кометами?
   - Я первые буквы выписал. Вот: первая на кранбуксе, значит «К», вторая в туфле -  «Т», на бачке в сортире «Б», на ручке «Р», в Васькином пальто «П».
   - Ни хрена не поймёшь! Никакое слово не получается. Слушай, он ведь несколько языков знал. Гимназию кончал и университет, ети его. Может надо на немецком или английском?
 
9. Мандолина и риэлторы.

   Прошло месяца три. Я работал в Москве, и каждый вечер возвращался домой. Михаил так и не нашёл сокровища, а, однажды, подошёл ко мне и вручил магнитофонную кассету.
   - Слава, возьми, когда будет грустно, послушаешь. Я записал несколько мелодий на мандолине, сам сочинил. А я скоро умру, уйду в лучший мир к ****и матери. И, всхлипнув, ушёл по коридору.
   Умер он через полгода, после того, как нас расселили, в больнице. Пока же, встречая меня, каждый раз говорил: «Подыхаю, бл*ть!», - и жалобно вздыхал.

   Я вставил кассету в магнитофон. Раздалась нежная негромкая мелодия. Несмотря на это, на меня она сильно подействовала. Я испытал беспокойство, тоску и даже ужас. Видимо, эти мелодии надо слушать не когда грустно, а, наоборот, в часы безудержного веселья. Я выключил, вынул кассету и больше к ней не прикасался. Таня заметила, что так может действовать только настоящее искусство.

   Время шло. Стали появляться частные предприятия и кооперативы. Помещений в центре им не хватало. Всё чаще по подъезду бродили риелторы. Самым возрастным: Анастасии Яковлевне и Марии Георгиевне власти города предложили квартиры в новых районах у чёрта на куличках. Они обсуждали это с невесть откуда взявшимися родственниками.
 
   Как-то утром я увидел в подъезде двух незнакомых девушек. Они казались расстроенными, быстро и сердито разговаривали.
  - Я же ясно объяснила, что она получит однокомнатную квартиру рядом с метро. До центра полчаса езды. Я даже намекнула, что и двухкомнатную можем дать.
   - Наташ, ей восемьдесят семь лет. Нафига ей твоя двухкомнатная квартира? Тут соседи, хоть и плюются в суп, но в случае чего помогут, хоть врача вызовут. Вот она и кроет их матом, чтобы не соглашались переезжать. А потом, втихоря, с ними вежливо мирится.

   Я сразу сообразил, что это удача. И не тихо ходит за спиной, а громко лезет в окно.
   - Простите, вы риэлторы? -  Девицы кивнули. – Этажом выше такая же квартира и все согласны переезжать. Мечтают об отдельных квартирах.
   - Семьдесят первая? Наташ, мы там были?
   - Свет, у них звонок не работает.
   - Никто деньги ни на дверь, ни на звонок сдавать не хочет, - оправдался я.
   - А сейчас можно посмотреть?

   Девчонок сразу поразил световой дворик. Мы открыли окно в ванной и, по лесенке из двух ступенек, проникли внутрь. Здесь по-прежнему царил полумрак, и наш разговор сопровождался жутковатым эхом. Пока они рассматривали грязно-серые стены, я повернул голову вправо и обомлел. На прежнем месте красовалась тень. Как и в первый раз, она дрогнула и моментально исчезла. Правда, в этот раз в районе окна, выходившего в дальний чулан, что-то чуть слышно звякнуло.

   - Вячеслав, вы что заснули? – Света дёрнула меня за рукав.
   - Призрак, - вымолвил я, махнув рукой в сторону чулана.
   - Ну, Вы даёте! Хотите нас заинтересовать? Нам тут итак всё нравится.
   - Людмила, заказчица, обалдеет!- Наташа обхватила голову руками, - Это ж метров тридцать незарегистрированной площади.
   - Тридцать два, я мерил.
  - А вся квартира?
  - Двести пятьдесят метров, не считая этого дворика. И призрак.
   - Товарищ, нам не до призраков. Вы быстро можете выехать?- девицы заинтересованно посмотрели на меня.

   - Надо собраться, упаковать барахло, оформить документы.
   - Что Вы? Что Вы? Нам быстро надо. От вас всех  только согласие. Составьте список ваших требований поимённо. Кому сколько метров, размер квартиры, месторасположение, какой район и тому подобное. Документы подпишем, и мы всё упакуем и перевезём. У нас и машины и грузчики есть. Всё бесплатно!

   - А сколько  можно просить?
 Девчонки переглянулись.
   - Вы навели нас на эту квартиру, просите, сколько вам надо. И постарайтесь завтра у всех собрать их требования. Людмила, заказчица, хотела именно такую квартиру, завтра мы встречаемся с ней. И сразу к вам.

   Впервые в семьдесят первой квартире у всех была бессонная ночь. Было слышно какое-то шуршание, тихие разговоры и шёпот. Иногда от возбуждения кто-то вскрикивал: «Иди ты со своей « Юго-Западной», я у реки хочу».
   Инесса Фрицевна постучала к нам в два часа ночи.
   - Вячеслав, у меня двоюродная сестра живёт на Карамышевской набережной. Я могу там квартиру попросить или это дорого?
   - Сказали предоставить наши пожелания, а там уж будут решать.
   - Тогда я ещё и большой балкон впишу и прихожую хотя бы метра три.

   Я вернулся в комнату.
   - Господи, ей почти девяноста, а она большой балкон хочет.
   - Слав, слушай, - Татьяна сидела перед огромным листом бумаги, исписанным цифрами, -  на нас ведь приходится половина квартиры. Мать, отец, бабушка и Пашка, брат, они хотят трёхкомнатную. А если Пашка женится? Опять коммуналка. Риелторши сказали, мы можем рассчитывать на сто сорок тысяч долларов. Если нам однокомнатную, а им трёхкомнатную, то еле вписываемся.
   - Тань, они мне сказали, чтобы я представил утром наши требования. А если мы родим кого-нибудь? Ты подумала. Пиши нам двухкомнатную, а родителям четырёхкомнатную. И всё. Урежут, будем думать. Им же срочно надо, а у заказчицы денег немеряно. Будем думать, пока не уступят. Шутка ли – квартира с видом на кремль! И давай спать, завтра будет сумасшедший день.

10. Три двухкомнатных.

    С раннего утра я бегал по комнатам. Списка требований ни у кого не было. Вся ночь ушла на споры жильцов. Все зевали и тёрли глаза. Я бесился. Делал зверское лицо и тряс бумагами.
   - Мария Георгиевна, вы же всю ночь думали.
   - Славочка, но у меня же муж больной, Михаил, ему присмотр нужен и чтоб поликлиника недалеко. Так что двухкомнатная и метро пешком.
   Я, конечно, понимал, что ухаживать за обоими в расчете на квартиру будут два престарелых племянника, с утра сидевшие на кухне. Я вписал все требования и дал Марии расписаться. Та же картина сложилась в комнате у Антонины, только там сидел её собственный сын, до сих пор очень редко её посещавший. Она была согласна на однокомнатную квартиру, но только рядом с квартирой сына. Добавив наши требования, плод ночной работы жены и тёщи, я вручил всё приехавшим  риэлторшам.

    События этого дня пронеслись сказочным вихрем. Собрав все ценности и документы, мы, толкаясь и галдя, покидали любимую, но надоевшую квартиру. Рабочие с нетерпением ожидали, когда мы «отвалим». Сзади, за спиной раздался треск, и что-то посыпалось на пол. Мы ахнули.

   - Ничего, ничего, перегородки сносят. Не волнуйтись, девочки и мальчики, - Света радостно, почти пританцовывая, пересчитала нас по головам, – ночевать будете в новых квартирах. Юрист все договоры и другие бумаги давно оформил, сейчас туда ваши данные вписывает. На улице машины с рабочими ждут, когда мы уедем. Всё по спискам перевезут. Стол антикварный точно не будете брать?

   Я встрепенулся.
   - Нет. Он пустой, хотя и неподъёмный. Ни в одну современную  квартиру не влезет.
   - Как хотите. Бригадир разобьёт его на части. Рабочие вынесут на помойку.
   Стало немного жалко старого стола. Согласно легенде, когда-то за ним сидел академик Отто Юльевич Шмидт. Я застал стол ободранным и выкрашенным суровой чёрной краской. Перед отъездом проверил ящики – везде было пусто.

   Пройдя все круги ада, посетив риэлторское агенство, нотариуса и несколько офисов, подписав огромное количество бумаг, мы во главе с риэлтером Наташей, ехали в новые квартиры. За нашим микроавтобусом следовал грузовой фургон с мебелью. Я немного волновался, опасаясь какого-нибудь мошенничества.
   - Скажите,- обратился я к Наташе,- мы в договоре писали «рядом с метро».
   - Пятьсот метров до новой станции, открыли неделю назад, пять минут пешком. Устроит? Не бойтесь, нам вас обманывать не выгодно. У вас же договор на руках. В случае чего, всё затормозится, и мы своих денег не получим. Людмила Витальевна женщина крутая. Единственный нюанс: в этом доме четырёхкомнатных квартир нет. Мы на вас оформили три двухкомнатных. Причём две из них рядом на одном этаже, а третья в соседнем подъезде.

   Послышался нервный смешок. Таня закрыла лицо руками и стала всхлипывать.
   Наташа похлопала её по плечу.
   - Не расстраивайтесь: две двухкомнатных всегда можно обменять на четырёхкомнатную.
   -Я не расстраиваюсь,- Таня всхлипнула, голос её задрожал,- просто не верится – жили толпой в трёх комнатушках, а тут…, да ещё и метро рядом.

   - Сейчас поверите. Кухни по двенадцать метров, в каждой квартире две лоджии по три метра, одна во двор, другая на бульвар, большая прихожая.
   Она замолчала и внимательно посмотрела на ближайший подъезд.
   - Так, я что-то не понимаю. У вас по плану две машины, а тут две у подъезда и одна за нами едет. Ладно, разберёмся, идите за мной.

    Пока папа, мама, бабушка и Пашка охали и ахали в соседних квартирах, восторгаясь огромными кухнями и прочими удобствами, мы пошли в соседний подъезд. Наташа отомкнула замок и отдала мне ключи. Я расписался за них и попытался открыть дверь. Она приоткрылась и во что-то упёрлась. Я навалился на неё всем телом. Что-то скрипнуло и тяжело продвинулось вглубь квартиры. Наташа побежала выяснять что-то у водителя. Я протиснулся в щель. Посреди прихожей, оставляя у стены лишь небольшой проход, стоял «антикварный» стол.

   Прибежала Наташа
   - Шофёр сказал, что стол хотели разбить или разломать, а в среднем ящике письмо лежало. Смотри, что на нём написано. – Наташа сунула мятый конверт мне под самый нос. «Везите стол Вячеславу, он очень просил. Вячеслав, помнишь, что обещал Михаилу?». - Они всё прокляли, пока его грузили. Сказали, если что-то сломано, то это не их вина. Уж очень старый, труха сыплется. Да, кстати, конверт они не открывали.
   - А кто ж его в стол положил?

   Но Наташе уже не было. От лифта шла Татьяна с двумя огромными пакетами в руках.
   - Представляешь, у нас в доме магазин. Там всё есть. Я на первое время взяла… что это?
   Последнее относилось к чёрному чудовищу.
   - Стол. Ты же видишь.
   - Ты нарочно, да? Чтобы я плакала? Он же пол квартиры займёт.
   - Это не я. Кто-то письмо оставил. Таня рассмотрела конверт.
   - Здесь написано – ты просил, чтоб его сюда привезли.
   - Наверное, пошутил кто-то. Я ничего не знаю, ей богу.¬
   Праздничное настроение пропало. Я стал проклинаемым виновником доставки чёрного стола.

   - Двигай его куда-нибудь, я пройти не могу. – Сказала она и покраснела. В щель между стеной и столом, в которую я свободно протиснулся боком, Татьяна еле поместилась и, чтобы протиснуться, ей пришлось руками сжимать живот.
  К счастью, широкая двойная дверь в большую комнату оказалась рядом. Я распахнул её и минут за двадцать сумел впихнуть чёрное чудовище.
   - К стене ставить?
   - Ещё чего? Ставь к окну, тогда хотя бы мешаться не будет.
   Стол вполне поместился у окна так, что до угла осталось довольно много места. Я уселся за него и вскрыл конверт.

   «Вячеслав, я раньше жил в семьдесят первой квартире. Три года назад мне пришлось уехать, а теперь вернуться, чтобы выправить документы. Пытался договориться с Инессой, пожить несколько дней, но она меня не узнала и испугалась. Михаил разрешил мне ночевать в световом дворике. За это я должен передать прилагаемый листок тебе. Он сам не может, так как ложится в больницу. Я уезжаю, письмо брошу в ящик стола. Привет Михаилу. Призрак».

   В конверте был ещё небольшой листок, явно вырванный из блокнота. Мягким карандашом на тёмной от старости бумаге кто-то написал следующее: «П это Т, Р – Д, Б – И, К – Ш, Т – М. Если всё нашли, догадаетесь».
 
   Вошла Татьяна.
   - Тань, а ты почему не сказала, что беременна?
   - Я думала, ты сам поймёшь.
   - Я понял, благодаря столу. А так почти не видно. А кто у нас будет?
   - Не скажу, сглазишь ещё. Так что в письме? Куда ты его спрятал?
   - Вот на столе. Помнишь, пять «комет»? Тогда ничего не понятно было. Мы с Михаилом головы свернули. А здесь на листочке от призрака все буквы меняются. Правда, всё равно непонятно: было ПРБКТ, а теперь ТДИШМ.

   Таня внимательно вгляделась в листок старой бумаги.
   - Ну, хотя бы одна гласная появилась! – Она помолчала. – Слушай, ты же эти «кометы» случайно находил. Значит, они могут быть в любом порядке. Думай, а то мне волноваться нельзя.

   Я стал тасовать буквы: дишмт, ишмтд, шмтди и так далее. Яснее не становилось. Если я не забыл окончательно математику, число комбинаций из пяти равно факториалу пятёрки, то есть сто двадцати. Перебрав все сто двадцать вариантов, я найду искомую комбинацию. В голове зашумело.
   Таня подошла справа.
   - Говорят, у беременных мозги активизируются. Дай я посмотрю. – Она задумалась. – Слушай, у нас одна гласная, так? Значит, она должна стоять в середине. Иначе будет по три согласных слева или справа. А таких слов не бывает.
   - Бывает, только редко. Значит минус одна буква. Двадцать четыре комбинации. Это я быстро.

   Таня ушла гладить шторы, которые я должен буду скоро развесить. Я снова стал перебирать буквы.
   - дтимш, тшимд, шмидт, - шептал я вполголоса,- стоп, что-то осмысленное!
   - Таня, иди сюда!
   - Нашёл?
   - Единственное слово со смыслом – вот.
   - Шмидт? Лейтенант?
   - Стоп, я, кажется, понял. Нет, не лейтенант. Коммисар в какой комнате жил? В нашей! А у нас один только Шмидт – вот этот стол, я показал на него пальцем.

   - Славик, у тебя что с головой, это не Шмидт, это стол.
   - Это стол. Это стол, за которым сидел академик Отто Юльевич Шмидт, геофизик. Что связанное с этим столом, сабля?
   - Ты же весь обыскал его. Все ящики проверил.

   - Ящики, да. Ты знаешь, когда мой дед умер, бабушка осталась без денег. Она знала, что у него есть сбережения, он ей рассказывал, но где хранил, не сказал. Она осталась одна в доме, где, в основном, была старинная мебель. Стала искать. Добралась до древнего секретера. Просмотрела все ящики, простучала стенки и ножки. Затем решила его повернуть, чтобы пододвинуть к стене и освободить место. Упёрлась спиной в шкаф, а ногами в секретер. Тот не сдвинулся с места. Она ещё напряглась, упёрлась руками. Секретер наклонился и грохнулся на пол. Повылетали ящики и полки, некоторые, при этом, разлетелись на куски. А на задней стенке открылась небольшая дверка, абсолютно незаметная в закрытом виде.

   Денег было не очень много, но и это было хорошим подспорьем к пенсии. Правда, не долго. Летом мы приехали с сестрой Татьяной в гости и, бабушка всё истратила на шоколадки и конфеты. Тогда это была роскошь!
   Татьяна терпеливо выслушала мою речь и, скорчив недовольную гримасу, фыркнула:
   - Здесь его не переворачивай, ремонт придётся делать.
   - Я только разверну.

   Навалившись всем телом, я стал толкать стол, но он не сдвинулся ни на сантиметр. Видно продавил линолеум и, ножки оказались в образовавшихся ямках. Я пытался приподнять его с разных сторон, но только чуть-чуть сдвинул. При этом одна из ножек медленно вышла из пазов. Образовалась щель сантиметра в два-три, в которой что-то сверкнуло…

11. Четыре миллиона.

    - Прошло три месяца. Квартира преобразилась. Поскольку не было нужды снимать жильё, деньги истратили на мебель и большой холодильник. Таня уже с трудом проходила в довольно узкую кухонную дверь. Любые разговоры о ребёнке пресекались, «чтоб не сглазить».

   Я собирался на работу. Телефон как-то злобно затренькал.
   - Вынесено решение по Вашему кладу, - кто-то зашипел мне в ухо, - Вам следует явиться, желательно сегодня (далее следовал адрес). Вся информация при встрече.
   - Таня, это про клад. Даже не верится, что, наконец, что-то решилось. Я могу отпроситься, но меня оштрафуют.
   - Насколько?
   - Больше трёх тыщ.
   - Ну, я надеюсь, за саблю больше дадут?
   - Даже представить ничего не могу. Закон очень запутанный.
   - Езжай, а то весь день гадать будешь. Ошибок наделаешь.

   Вернувшись часа через четыре, я бросил на стол новую платёжную карту и, прилагающуюся к ней бумагу.
   - Тань посмотри, я ничего понять не могу. Мне там все руку жали и поздравляли, а сколько дали я так и не понял. То ли четыреста тысяч, то ли четыре миллиона.

   - Сколько? У тебя, наверно, десятерилось в глазах.
Она взяла бумагу и, молча, стала считать нули.
   - Два нуля и ещё три нуля. Всего пять нулей. А впереди 87.
   - Значит на этой карте восемь миллионов семьсот тысяч. У меня кружится голова.
   - А налоги?
   - Сказали не надо платить, так как это не продажа, а сдача государству.

   - Ты говорил, что если что-то дадут, надо делиться с Анатольевичем.
   - Он без сознания, но я знаю, чего он хотел.
   В первый же выходной мы явились в найденный по интернету  ближайший меховой салон. Ни я, ни Таня на богачей не тянули, и продавец остался стоять у кассы.
   - Слушай, а какой у неё размер?
   Я взглянул внимательно на Таню.
   - Она такая же, как ты, но худая. Я имею в виду, без живота. И рост примерно такой же.

   Шубы висели в один ряд вдоль стены, а пяти-шестизначные цены скромно ютились рядом на стене. Таня потрогала мех ближайшей шубы. Человек у кассы тут же вскочил.
   - Извините, - сказал он, окинув нас взглядом,- шубы дорогие, просто так их трогать нельзя.
   - А купить?
   - А купить вы можете в соседнем зале, там подешевле.
   - Мы хотим купить самую дорогую.

   Продавец оцепенел, подозрительно оглядев нас.
   - Самая дорогая стоит как небольшая квартира. Баргузинский соболь -  четыре миллиона двести тысяч рублей.
   - Как раз,- сказала Таня, посмотрев на меня.
   - Она Вам не подойдёт. – Продавец взглянул на Танин живот. – У Вас пятьдесят шестой размер, а там пятидесятый.
   - То, что надо, несите. Я не буду застёгиваться, не люблю.
   - Ну, если не застёгиваться…
   - То, что он принёс, сопровождали два охранника. Они же распахнули шубу и медленно и осторожно надели на Таню. Тёмносерый, с видимой сединой, мех волнами спадал сверху вниз и трепетал от малейшего шевеления. Таня попыталась запахнуть шубу и, сверху это ей удалось, на животе же осталась полоска без шикарного меха.  Все, молча и неподвижно, стояли.

   - Принцесса, - невольно вырвалось у меня. – Ещё бы корону.
   - Корон, к сожалению, у нас нет. – Продавец сказал это совершенно серьёзно, что вызвало у меня улыбку. – Мне кажется, шуба в самый раз, если не застёгиваться. Если желаете, можно оформить доставку. Таня, с сожалением сняв шубу, продиктовала адрес Марии Георгиевны.
   - Если это возможно, доставить надо четырнадцатого ноября. Это подарок на день рождения.

   Один из охранников улыбнулся, а продавец, сглотнув, как-то хрипло проговорил:
   - Давайте пройдём на оплату.
   Четырнадцатого ноября мы приехали в середине дня, но за столом уже сидела почти вся наша старая компания. Вдоволь наобнимавшись, Мария Георгиевна открыла шкаф и достала шубу, висевшую на золочёной вешалке, в прозрачном пакете, застёгнутом на молнию.

   - Почти ничего не весит, - похвасталась она, - я про такую мечтала.
   Так как ходила да и стояла Мария с трудом, мы подхватили её под руки. Вчетвером, пыхтя, достали шубу из чехла, и надели на неё. Шуба подошла идеально. Пуговицы застегнулись легко, мех сверкал и переливался, повторяя каждое движение тела. Но это была не принцесса, а, скорее, британская королева - мать.

   Объяснив Марии, что это подарок, скорее Михаила, а наш всего лишь чайный сервиз и букет, мы отбыли домой.
   Дома Татьяна, ни слова не говоря, уселась на стул у чёрного стола. Она о чём-то думала, глядя на него.
   - Ты не о шубе думаешь? Хочешь, мы тебе такую же купим на оставшиеся деньги? Машина подождёт.

   - Нет, ты видел, когда Мария сняла шубу, она улеглась на кровать и меня подозвала?
   - Видел, она устала. Да и все уже засобирались.
   - Она мне на ухо сказала загадочную фразу: «Мечта сбылась. Когда родится маленький, приезжайте ко мне и его привезите. Я в этой шубе один раз только пройдусь завтра по улице, чтобы было, что вспомнить. А Вячеславу скажу, что я была права и дожила до времени, когда вас стало больше. Тогда и шубу заберёте, тебе она нужнее».

   Мы дружно засмеялись, потом Татьяна затихла, к чему-то прислушиваясь и погладила свой живот, а затем  провела ладонью по чёрному столу, как бы благодаря его.
   - Завтра поедем в автосалон. Слушай, а ведь у этого стола есть ещё три пустотелых ножки!