Таша Дубельт - Nathalie, Princesse de Nassau

               ТАША ДУБЕЛЬТ - NATHALIE, PRINCESSE DE NASSAU 

 12 февраля 1853 года младшая дочь Пушкина Наталия Александровна, Таша, как называли ее в семье, обвенчалась с подполковником Апшеронского пехотного полка Михаилом Леонтьевичем Дубельтом. День в день ровно за 22 года до этого ее мать Наталия Николаевна Гончарова сочеталась браком с Александром Сергеевичем Пушкиным. Много десятилетий спустя, в начале ХХ века сводная сестра Наталии Александровны А.П. Арапова, урожденная Ланская, писала о ней:
«Так как она еще в живых, то неуместным считаю оглашать подробности этой грустной истории. Ограничусь только замечанием, что хотя невеста насчитывала только шестнадцать лет, характер ее настолько сложился, что она сознательно приняла это решение».
 В ранней юности Таша Пушкина была влюблена в графа Николая Орлова. Он отвечал взаимностью, но соединению влюбленных помешает отец Николая, Алексей Федорович Орлов, шеф жандармов, считавший, что брак его сына с дочерью поэта будет мезальянсом для столь аристократической семьи - с 1825 г. Орловы были графами, а в 1855 получат княжеский титул.
 Влюбленность Таши Пушкиной приходится на то время, когда ей было 13-15 лет.. Предположим, А.Ф. Орлов не стал бы возражать против женитьбы его сына и дочери Пушкина, и они бы обвенчались, когда ей исполнилось шестнадцать. Что же ожидало их в дальнейшем?
 На миг оставим этот вопрос без ответа и перенесемся на великосветский бал в мае 1857 года, о котором в последний год уходящего девятнадцатого столетия вспоминал сын известного исторического романиста С.М. Загоскин: 
«Бал этот, удостоенный присутствием Государя Императора, отличался множеством красивых и хорошеньких женщин, но красота одной из них просто поразила меня!... В жизнь мою я не видал женщины более красивой, как Наталья Александровна, дочь поэта Пушкина. Высокого роста, чрезвычайно стройная, с великолепными плечами и замечательною белизною лица, она сияла каким-то ослепительным блеском... Я был представлен ей приятельницей ее княжной Суворовой, и к великому моему удовольствию дочь Пушкина одарила меня несколькими приветливыми словами».
 Что же говорила Наталья Александровна Загоскину? Об этом мы узнаем из примечания к его воспоминаниям:
«До своего первого замужества она была сильно влюблена в князя Николая Алексеевича Орлова, страстно ее любившего и желавшего на ней жениться, но отец его, шеф жандармов князь Алексей Федорович, не допустил этого брака, считая дочь Пушкина неподходящей невестой для своего сына… (Слышано мною от самой Натальи Александровны)».
 Как видим, дочь Пушкина поведала о своем сокровенном чувстве впервые увиденному и совершенно незнакомому человеку - видимо, она не страдала излишней скромностью.
 История, как известно, не знает сослагательного наклонения. И все же попытаемся представить: если бы юная Таша Пушкина вышла бы замуж за Николая Орлова, как бы сложилась их совместная жизнь.
 Во время Крымской войны полковник Николай Орлов был в составе армии под командованием И.Ф. Паскевича. При осаде Силистрии в мае 1854 года он жестоко пострадал - получил девять ран и лишился глаза, после чего долго лечился. Его жене, если бы в то время он был женат, пришлось бы отказаться от выездов в свет, уделяя все внимание израненному супругу.
«Что муж в сраженьях изувечен» - эти слова Татьяны Лариной, ставшей княгиней, невольно приходят на память.
 Сумела ли выдержать столь тяжелые душевные испытания Таша Пушкина, которой было всего восемнадцать? Разумеется, появление дочери Пушкина, сделавшейся княгиней Орловой, на балах и раутах безмерно радовало бы ее самолюбие. И теперь, танцуя с Загоскиным, она беззаботно веселилась, хотя не могла не знать о тяжкой судьбе, постигшей любимого некогда ей человека, и умолчала о том, что ныне этот человек  страдает от жестоких ран. У нее в мыслях не было навестить того, кого прежде любила и помнила до сих пор. Однако воспоминание о нем связано только с упущенной возможностью стать княгиней.*
 Не вникала Наталия Александровна и в служебные неприятности мужа, смещенного в результате интриг с престижной должности, на которую он был назначен покойным императором. Вероятно, Михаил Леонтьевич бывал далеко не на всех балах, где блистала его супруга. Он явно отсутствовал и на том, на котором С.М. Загоскин познакомился с дочерью Пушкина, - недаром воспоминатель ничего не говорит о знакомстве с ее мужем, который кратко упомянут лишь в подстрочном примечании: «Незадолго перед тем она вышла замуж за сына известного генерала Дубельта, флигель-адъютанта Михаила Леонтьевича Дубельта. Но брак тот не был счастлив».
 Скромной и тихой жизни, о которой мечтала ставшая княгиней Татьяна, дочь Пушкина предпочла блеск и пышность балов.
____________________________________________________
*В своем рассказе Наталья Александровна присвоила более высокий титул прежнему возлюбленному - к моменту общения Николая Орлова с Ташей Пушкиной он был не князем, а графом. Его отец А.Ф.Орлов получит княжеский титул после подписания Парижского мирного договора в 1856 году
                                      ***
 В своих воспоминаниях близкая знакомая младшей дочери Пушкина Е.А. Новосильцева писала: «По ее собственным словам, у нее на теле остались следы его шпор, когда он (М. Л. Дубельт - А.К.) спьяну, в ярости топтал ее ногами». Обвинение весьма серьезное, но насколько достоверно свидетельство? Ставшая в конце ХIХ столетия генеральшей Регекампф, Е.А. Новосильцева писала воспоминания в 1927 г., спустя 65 лет после того, как семья Дубельтов распалась. Сама она следы шпор на теле Натальи Александровны не видела и знала о них только «по ее собственным словам» Это сомнительное (по причине давности написания) свидетельство полностью опровергается официальным документом - медицинским заключением, написанным в августе 1862 г., во время начала бракоразводного процесса, когда Наталия Александровна, стремясь избежать встречи с мужем, писала о невозможности приезда в Россию, мотивируя ее заболеванием, выраженным «в хронической и упорной охриплости», иначе говоря болезнью горла, вследствие чего она должна проводить время в теплом климате - о следах шпор или иных побоев в медицинском заключении даже не упоминается. 
             
                 «Докторское Свидетельство
 Я, нижеподписавшийся, сим свидетельствую, что Ея Превосходительство Наталья Дуббельт, супруга Императорско-Российского Генерала, хроническою и упорною охриплостью страдает.
 Так как это страдание у дам в [ея] летах Ея Превосходительства, если оное было бы запущено, может иметь весьма дурные последствия, то Доктора настоятельно советуют Г-же Дубельт провести предстоящую зиму в теплом климате, этим только можно избегнуть увеличение болезни и ускорить излечение.
Брогиан 21го Августа 1862.
(подпись)
Окружной Доктор Борзаревского Комитета Ожлангерского Округа
Сим свидетельствую верность подписи:
Брогиан 21 Августа 1862 года
Андрей ф. Райнер»
Л. 6 - перевод
(ЦГИА СПб. Ф. 19. Оп. 54. Д. 60. Л. 6 перевод).

 Имение Брогиан принадлежало барону Густаву Фогелю фон Фризенгофу, за которым с 1852 г. была замужем тетка Наталии Александровны - Александра Николаевна Гончарова. Видимо, врач, выдавший свидетельство, постоянно пользовал это семейство, и родственнице жены барона несложно было получить подобный документ. Как видим, о следах шпор или других побоев на теле дочери супруги Дубельта в медицинском заключении не упоминается Кроме того, воспоминания Е.А. Новосильцевой опровергаются признанием самого Дубельта: «с самого своего рождения, имея врожденное отвращение к вину, он никогда к нему не прикасался»
 
                                    ***
 Клянясь в безумной любви к невесте и обещая принести ради нее в жертву свои увлечения, в том числе к карточной игре, Михаил Леонтьевич обратится к картам, стараясь найти в игре забвение от семейных горестей - об этом свидетельствует перечень кредиторов с указанием дат их заемных писем, расписок и других долговых документов. (Тверские губернские ведомости, 16 июня 1866 г.)
Причину разорения он объяснял в своих воспоминаниях так:    
«Крупная ошибка Дубельта, оказавшаяся исходом всех постигших его бедствий и которую можно назвать безрассудством, но не преступлением - это образ жизни гораздо выше имеющихся у него средств. Имея до 20 тысяч ежегодного дохода, он тратил гораздо более тридцати, но при этом никакими предосудительными страстями не увлекался, а только баловал донельзя Наталью Александровну. Ее же собственно в этом винить не следует, ибо как молодая, светская и замечательной красотой женщина, не знавшая в сущности средств своего мужа, она только пользовалась не стесняясь расточительностью Дубельта. Он же, любивший жену до безумия, не только не отказывал ей ни в чем, но как бы сам устраивал ей всевозможные дорогостоящие удобства. С 1860 года однако денежные средства Дубельта заметно стали сокращаться, но по-видимому это не влияло на их супружеское согласие. Когда же средства эти иссякли, то Наталья Александровна поступила весьма практично и даже откровенно, ибо покинувши мужа, она громогласно заявила, что так сам Михаил Леонтьевич приучил ее к роскоши, то она не чувствует себя способной вести иную жизнь». (РГВИА.Ф 3545.Оп. 3. Д. 495. Ч. 1)
 В письме от 19 июня 1862 г. к жене Дубельт признавал вину: «Я искренно прошу у тебя прощения в том, что довел тебя до этой крайности, ибо по всей справедливости, я виновный» и предлагал три варианта их дальнейшей жизни:
1. Простить меня совершенно, без всякой задней мысли и неприязни. С моей стороны страх и уверенность потерять тебя произведут благодетельное влияние на наши будущие отношения, клянусь тебе. Честное слово, я совершенно изменюсь. Я буду таким, каким бы должен быть всегда. - Будь великодушна, прости меня, испытай еще раз, последний раз. Даю тебе честное слово, что при первом твоем требовании, я возвращу тебе полную и желанную свободу.
2. Будем жить врознь…. Ты меня никогда не увидишь, но будь уверена, что самая пламенная молитва моя к Богу та, чтобы ты со временем меня простила, чтобы ты возвратилась ко мне, хотя бы через 20 лет, хотя бы к смертному моему одру.
3. Развод, но с одним формальным условием, что я всю вину беру на себя и чтоб ты осталась невинною… - Думаю, что в день твоей свадьбы я умру, но не будь великодушной и если хочешь принять развод, то прими его.
Чтобы ни случилось, остаюсь твоим другом.
М. Дубельт
19 июня [1862].
Одесса.
 Не огорчай меня предположением какой-либо задней мысли в этом письме. Клянусь тебе душою покойного отца моего, что с первого до последнего слова все искренно и все будет в точности исполнено».
ЦГИА СПб, Ф. 19. Оп. 54.  Д. 60. Л. 102 и об.

 Обращенное к дочери Пушкина письмо, говорившее о преданной любви, было представлено ею в Консисторию и выставлено на всеобщее обозрение.
Вспомним, что в романе «Анна Каренина» Л. Н. Толстого знаменитый адвокат, с которым Каренин советуется по поводу развода, поясняет: «Дела такого рода решаются, как вам известно, духовным ведомством; отцы же протопопы в делах этого рода большие охотники до мельчайших подробностей».
Помимо этого письма, носившего сугубо личный характер, Михаил Леонтьевич пишет другое, официальное - признание в неверности и согласие на развод, - скрепленное  гербовой печатью:
«Я, нижеподписавшийся, сим удостоверяю, что законная жена моя, Наталья Александровна Дубельт, рожденная Пушкина, имеет полное право просить о совершенном расторжении нашего брака...» (Л. 108.)
Это письмо младшая дочь Пушкина также представила в Консисторию.

                                        ***
 Сестра Пушкина Ольга Сергеевна Павлищева писала сыну Льву Николаевичу 24 сентября 1862 года:
 «Таша Дубельт точно хочет разводиться с мужем, что подтвердила Маша Гартунг… Таша не добьется разводной - разве муж возьмет на себя грех небывалый для ее потехи, что невероятно». 
 Однако невероятное произошло. Ради любви к жене Михаил Леонтьевич отважился признать виновным себя. По образному и меткому выражению О. С .Павлищевой, с его стороны это был действительно «грех небывалый». Однако Наталье Александровне было мало того, что он взял вину на себя. Нет, «для потехи» ей надо было знать  подробности его измен - «где, когда и с кем именно нарушал [он] святость брака», и сопоставлять его измены с ее собственными, но уже не мнимыми, а реальными.. С еще большим наслаждением она желала бы прочитать подробности, «в чем заключались те его особенные предосудительные против меня поступки, в коих он, извиняясь предо мною, неотступно испрашивал моего прощения»
 Наталия Николаевна Пушкина-Ланская очень переживала по поводу нежелания дочери восстановить семью и возвратиться к мужу. Поскольку дочь настойчиво избегала приезда в Россию, встречи и объяснения с мужем, то на вопросы, заданные Духовной консисторией, пришлось отвечать матери,. 26 октября 1863 года она собственноручно написала ответы на «вопросные пункты», составленные в Консистории. Не решаясь опровергать мнение дочери, но не соглашаясь с ним, она замечает: «Убеждения насчет верности Михаила Леонтьевича остаются при мне - высказывать их не желаю»  Это один из последних автографов вдовы Пушкина - ровно через месяц Наталии Николаевны не стало.
                                    ***
 До конца жизни Наталия Николаевна Пушкина-Ланская, как самое дорогое, бережно хранила пушкинские письма. Она обещала передать их старшей дочери Маше, однако накануне кончины, вспоминая о младшей, оказавшейся по ее представлению в трудном положении, изменила решение и попросила передать их Таше. Однако младшая дочь не приехала проститься с матерью. 
 Бесспорно, Наталия Александровна слышала от свекра Л.В. Дубельта, который после смерти  поэта совместно с В.А. Жуковским разбирал бумаги ее отца, что по решению обоих письма Александра Сергеевича к жене были возвращены непрочитанными Наталии Николаевне. Но предстоящая публикация семейной переписки Пушкина, что сделало бы письма известными большому числу людей, не смущала младшую дочь.  Получив в свое распоряжение пушкинские письма, она решила расстаться с ними и продать их за высокую цену, хотя и понимала, что они будут изданы и преданы гласности, не думая о том, как отнесутся к этому остальные дети Пушкина. Об этом напомнил ей петербургский книгопродавец Я.А. Исаков в письме от 24 сентября 1866 года, отвечая на ее предложение издать переписку отца: «Семейные письма по содержанию своему есть достояние всех детей, оставшихся после умерших родителей, - следовательно, чтобы сделать из них какое-либо в коммерческом виде печатное употребление, необходимо согласие и прочих членов Вашего семейства, и потому покорнейше Вас прошу почтить меня Вашим уведомлением, на каком основании уступлены Вам упомянутые письма Вашими братьями и сестрицей...». Однако получить согласие на издание пушкинских писем от братьев и сестры Наталии Александровне не удалось, и намерение Исакова не осуществилось. Она сделала еще несколько попыток найти менее щепетильного издателя.
*Издатель сочинений Пушкина под редакцией Г.Н. Геннади, вышедших в 1859 году  (в 1870-1871 годы они будут переизданы)
 
13 декабря 1866 года посредственный беллетрист Б.М. Маркевич писал редактору газеты «Московские ведомости» и издателю журнала «Русский вестник»  М.Н. Каткову из Петербурга в Москву: «Наталья Александровна Дубельт, дочь Пушкина, желала бы, вследствие сложившихся обстоятельств, продать в какой-либо журнал находящиеся у нее 73 письма отца ее к матери ее. Я читал их все, они весьма интересны. К сожалению, кое-что придется из них повыкинуть. Пушкин страдалец, Пушкин, обреченный на довременную смерть вследствие сложного своего положения, вследствие «холопства, добровольно им на себя принятого, вследствие отвратительной тирании, не дозволявшей ему ни быть помещиком, ни жить свободным писакой - говорится в каждой строке этих писем. К ним Лонгинов, с помощью Соболевского, мог бы написать прекрасное предисловие. Если бы вы хотели приобрести эти письма, я бы вас попросил не медлить с ответом и поручить отвечать мне Н.А. Любимову, с которым мы и вошли бы в обстоятельные переговоры об этом».
М.Н. Катков заинтересовался предложением, и ему были высланы копии писем Пушкина. Однако в феврале следующего года Наталия Александровна изменила решение.
28 февраля 1867 года Маркевич писал Каткову:
«Кончаю письмо мое передачею вам настоятельной просьбы Н.А. Дубельт о немедленном возвращении ей посланных вам копий писем ее отца. Она решилась их вовсе не печатать, говорит она. Ради Бога, пришлите их скорее. Она, с обычным женским нетерпением, каждый день бомбардирует меня письмами по этому поводу, точно письма эти у нее украли и напечатают без ее позволения».
 Наталия Александровна готовилась выйти замуж за принца Нассауского (свадьба состоится 1 июля) и более не испытывала материальных затруднений.
Братья были убеждены, что с этим сокровищем Наталия Александровна сможет расстаться только в том случае, если все возможности избежать бедности будут исчерпаны и иного способа сохранять прежний образ жизни не останется.
 После замужества Наталия Александровна возвращается к мысли продать пушкинские письма, хотя стала супругой принца фон Нассау и никаких материальных затруднений не испытывала. Вновь, как и прежде, она решает сделать это без ведома братьев и сестры, не думая о том, что ставит их в крайне неловкое положение.
 8 (20) апреля И. С. Тургенев писал М. М. Стасюлевичу: «Графиня Меренберг (Дубельт)  уже предлагала их нескольким лицам, но, во-первых, она требовала за них цену ни с чем не сообразную, а во-вторых эти письма скорее могли бы быть предметом биографического «этюда»., чем поступить голым материалом в литературно-публичный  водоворот». 
 Первый биограф Пушкина П.В. Анненков, внимательно изучавший семейные письма поэта, выразил сомнение в возможности их опубликования. Об этом 4 (16) апреля он писал Тургеневу:
«А что касается до писем Пушкина, то вот уже 5-6 лет, как графиня Нассау-Дубельт продает свой секрет на всех площадях. Если Вы пробежали эти действительно драгоценные (для умного биографа) письма, то Вы увидели, что они похожи на разговоры мужа с женой в 4-х стенах их спальни о людях и вещах. И вот дочка собирается показать народу папашу и мамашу нагишом - без всякой биографической рубашки - и притом за деньги. О покупателе она не заботится - будь хоть жид или первейший негодяй, рассчитывающий на выгоду скандала, лишь бы деньги дали. В 1869 г. она предлагала эти письма Каткову, мне, Соллогубу в Петербурге, кн. Львову - всем встречным и поперечным, и в эти дорогие и деликатнейшие излияния поэта, раскрывающие его семейное горе, погружались бесчестные глаза - это всем хорошо известно <...  >- господа эти, полагаю, даже и выписали из них наиболее резкие места. Теперь эта обесчещенная переписка Вам препровождена на комиссию; поместите ее в какой-либо публичный дом. Если бы я располагал какими-либо свободными деньгами, я бы купил эту исповедь Пушкина и, может быть, сделал бы из нее небезынтересный этюд, во всяком случае этюд приличный и поясняющий дело. В таком виде переписке этой и следовало бы появиться на свет, а не так, как замышляет Меренберг-Дубельт - т.е. получить деньги и бросить фамильную святыню в уличный ручей - пусть, кто хочет, тот и добудет ее вонючим крючком оттуда. На беду какая-то дама из самого высшего света нашего и умеющая читать по-русски, сказала Меренберг, что за эту рукопись в России дадут ей 20 тысяч рублей. Шесть лет тому назад Графиня и требовала эту сумму в России, но, конечно, никто не дал ей и рубля, да и зачем давать, все уже gratis попользовались ею. Не знаю - насколько она сбила теперь цену с своего товара, но знаю, что ничего другого не остается, как предоставить его, через посредника или лично - берлинской или лейпцигской русской печати…. разве найдется тороватый русский, который приобретет его из пиетета и имени Пушкина. Вот мое мнение, которое сложилось у меня не со вчерашнего дня».
 Однако со временем Анненков несколько изменил мнение о возможности публикации пушкинских писем. 24 августа он писал Стасюлевичу:
«Переписка эта очень любопытна… хотя из пиетета к Пушкину я всегда отговаривал дочь его накладывать руку на нее и отдергивать занавесы постели… но так как она не чувствует к этому ни малейшего отвращения, то уже хотелось бы, чтобы переписка попала в порядочные руки и напечатана была с некоторыми необходимыми выпусками, приличием требуемыми».
 Публикация семейной переписки Пушкина, не снабженной какими-либо комментариями и примечаниями, оказалась преждевременной. Большинство читателей выразили недоумение, разочарование, порой - даже возмущение. Многие, наверняка, ожидали совсем иного - высоких рассуждений о поэзии, о литературе, об изящном.
 Отрицательного мнения были братья и сестра Наталии Александровны, с которыми она не советовалась при публикации. Вскоре после выхода мартовского номера «Вестника Европы», в котором завершалась публикация - 25 марта 1878 года Тургенев писал Стасюлевичу: «…Меня какой-то А.В. письменно предуведомил, что сыновья Пушкина нарочно едут в Париж, чтобы поколотить меня за издание писем ее отца! Почему же меня, а не родную сестру, разрешившую печатание?» - резонно спрашивал он. Мария Александровна, иcполнив последнюю волю матери и расставшись с письмами отца,  вовсе не ожидала, что так поступит с ними сестра. Поэтому можно понять ее раздражение, когда на слова общей знакомой Е.А. Новосильцевой-Регекампф о жалобах Наталии Александровны на редко получаемые письма она резко ответила:
«Скажите ей, что наш отец писал за нас всех».
 
 Наталия Александровна уверенно шла к намеченной цели, ни с кем не считаясь и не останавливаясь ни перед чем. Когда наконец эта цель была достигнута, она не замедлила известить об этом великосветский Петербург. 5 декабря 1867 г. беллетрист Б.М. Маркевич, близкий к императорскому двору, писал из Петербурга редактору «Московских ведомостей» М.Н. Каткову:
«На днях одна дама из светского общества, дружная с Нат. Ал. Дубельт (дочь Пушкина), получила от нее телеграмму, в которой значилось следующее: все мои желания исполнены, я замужем. И подписано: Nathalie, рrincesse de Nassau. Оказывается, что она, не разведясь с мужем, вышла замуж за принца Нассауского, брата экс-владетельного герцога, для чего она перешла в лютеранизм»
ОР РГБ. Ф. 120. К. 7. № 34.  Лл.106 и об.

 Хотя Наталия Александровна, выйдя замуж за принца Нассауского, вступила в морганатический брак и не имела права носить фамилию особы королевской крови, она подписала «принцесса де Нассау» послание, отправленное в Петербург, и о ее замужестве стало известно не только в аристократическом обществе, но и в высочайших сферах, в частности императрице, о чем упоминает далее в своем письме Маркевич. Однако там делали вид, что о новом замужестве младшей дочери Пушкина им ничего не известно. Хотя двоебрачие преследовалось законами Российской империи, она не преследовалась за это. Напротив, ее первый муж  в конце декабря 1867 года был уличен в измене жене, которая почти полгода была замужем за принцем Нассауским. Факт прелюбодеяния был зафиксирован свидетелями - таковыми стали два дворянина, взявшие на себя роль сыщиков, восве их не украшавшую.
 Обращает внимание, что подписываясь фамилией германского принца фон Нассау, дочь Пушкина заменила немецкую частицу von французской de, и в дальнейшем, получив титул графини фон Меренберг, она по-прежнему ставила в своей подписи перед фамилией не фон, а де.
 Младшая дочь поэта несомненно знала пушкинские строки:

Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.

 По всей вероятности, ей были чужды эти чувства. Выйдя замуж за немецкого принца и поселившись в Висбадене, она только один раз после этого приезжала в Россию - в 1880 году на торжества, посвященные открытию памятника Пушкину. По окончании празднества графиня Меренберг вернулась в Висбаден, время от времени посещая с мужем Париж, Лондон и другие европейские столицы и города, однако Петербург и Москва не входили в их число.
 Видимо, она надеялась прибыть в Россию на юбилей столетия Пушкина, но не получила приглашения. Возможно, сказались осложнившиеся отношения между братьями и сестрой после ее публикации пушкинских писем в «Вестнике Европы», еще более обострившиеся после их требования передать оригиналы писем в Румянцевский музей. Однако приехать на родину не на празднество и находиться не в центре всеобщего внимания, а просто, без помпезности - посетить родные места, где прошли детство и юность, побывать на могилах родителей, встретиться с близкими людьми - подобная мысль, видимо, не посещала ее.

                                    ***
 Просматривая послания, написанные дочерью Пушкина в период второго замужества, невольно обращаешь внимание на любопытное обстоятельство. Еще в телеграмме Наталии Александровны, датированной 1867 г., в которой она сообщала: «все мои желания исполнены, я замужем, подписанной: «Nathalie, рrincesse de Nassau», немецкая частица von , указывавшая на дворянское происхождение обладательницы, была заменена французской de., хотя ее вторым мужем стал принц Николаус-Вильгельм фон Нассау.
 И в дальнейшем, получив титул графини фон Меренберг, на протяжении многих десятилетий подписывая письма, она неизменно ставила между именем и фамилией не фон, а де.
В РГАЛИ в фонде князей Вяземских хранятся письма Наталии Александровны, писавшиеся в середине 1870-х гг. давнему другу семейства П.А. Вяземскому на французском языке, неизменно подписанные де Меренберг
Известно также письмо Наталии Александровны, написанное уже в ХХ столетии одной из дочерей, подписанное инициалами Н. де М.         
Столетие спустя в книге «Дети и внуки Пушкина» Г.А. Галин, говоря о втором замужестве младшей дочери поэта, неизменно именует ее Натальей Александровной фон Меренберг, хотя, думается, von было бы уместнее опустить. Так поступил И.С. Тургенев - в предисловии к публикации пушкинских писем, датированном ноябрем 1877 г., он, выражая признательность дочери поэта, называл ее графиней Н.А. Меренберг без добавления какой-либо частицы (немецкой или французской) перед фамилией.
И только в надгробной надписи на могиле дочери Пушкина на кладбище Висбадена дважды встречается немецкое фон: «Grafin Natalie von Merenberg, geboren von Puschkine (1836-1913)»