Пробка

"Хрен тебе, а не Рюмашечку, – крикнула мадам Бутылкина своему сожителю давнему и повалилась со звоном на закусь острую.
 
И пришла бы, как говорится, тут Водкину хана верная, если бы не подвернулась дочурка Пробочка к случаю.

Хрен-остряк на такое поношение лишь слегка осклабился, но начинать бодягу с Бутылкиной всё же не осмелился – знал её как облупленную ещё с детских пор, когда она была совсем "маленькой".

А ведь когда-то так хорошо начинала свой путь жизненный – такая Чекушечка была, любо-дорого посмотреть: хоть и небольшого росточку и по объёму незначительная, но всегда с улыбкою, нарядная, с наклеечкой приветливой многообещающей.

И ценили ведь её за такие вот чудесные качества – всяк норовил прибрать-ухватить за талию и устроить засос форменный.
 
А со временем мадам располнела как-то вся, стала заносчивой и грубою, чуть-что – «По булькам, – говорит, – буду отцеживать, чтоб не зарывались тут некоторые со своими возможностями и попридержали свои пошлые хотения.  И не грубите мне, а то ваще прикрою лавочку, скоты форменные, мерзавцы самочинные, гады недорезанные» и так далее...
 
От этой злости своей безудержной иногда теряла равновесие и со звоном на тарелку какую-нибудь падала, создавала неловкость застольную.

А в это время сожитель её Бутылкин-Водкин, к примеру, как раз нацелился на Рюмочку изделия гусь-хрустального, а тут, пожалте – облом форменный получается. Стыдоба-а-а...
 
Соседи Бутылкиной от неё потихоньку отодвигаются, чтоб ненароком не попасть под каток площадной ругани.

Конечно, Водкин, её сожитель, свинья порядочная, но и его понять надо – отчего у него-то такая вот сволочная жизнь образовалась, что за каждой Рюмашкой волочиться приходиться.
 
До того опустился в своём моральном облике, что уже не смотрит на привлекательность Рюмкину – лишь-бы влиться поскорее к обоюдному, так сказать, удовольствию-удовлетворению.
 
Чувствует сожитель Бутылкиной, что тесно ему в этом состоянии угнетаемом, что приходится ему, такому тонкому знатоку всех моральных наклонностей обходиться в тесных рамках дозволенного.

А это непременно способствует развитию в личности всякого невротического с душком патологическим.

Но, тем не менее, всегда рядышком находились истинные ценители прекрасного – чуть всплакнёт Водкин о минулом героическом, тут же появятся деятели разномастные, чтоб разделить вопоминания с товарищем и налить себе лишнюю стопочку.

Сядут кружком вокруг Водкина и с интересом слушают воспоминания-излияния разные – про путешествия, трудности, опасные приключения и испытания суровые.

А особенно любил он вспоминать истории художественные, про свои связи с искусством истинным, про знакомства-встречи с известными художниками.
 
— Вот, к примеру, такое вспомнилось – иду как-то по набережной Кутузова, а навстречу Петров выруливает, а я ему такой: «Привет друг Петров, как там уровень творчества, может сообразим чего-нибудь на двоих?» А он и говорит: «Конечно, друг мой Водкин».

Посидит немножко в мечтании созерцательном, а потом вновь ворошит славное своё минулое.

– Да, куролесили мы на славу, очень он ко мне хорошее отношение имел – а потом ещё и в соавторы приписал без моего дозволу-соглашения. И везде стал подписывать в уголке – мол, Петрова-Водкина произведение. Во как!
 
И базарит, базарит всё без устали, пока вконец не рассердится Бутылкина и не заткнёт ему хлебало решительно.

Тут уж совсем раздрай-барагоз получается, полная свистопляска базарная с матами и затрещинами беспощадными.

Дочка их совместная Пробочка и раньше-то была с надломленной психикой, а тут и вовсе развинтилась от постоянной родительской ругани и накрутки мамашиной против папкиного своеволия.

И не выдержало как-то раз терпение девичье, невозможно стало жить в такой атмосфере постоянного разложения и грубости – соскочила у неё резьба, давно уже разболтанная: "Да пошли вы оба к чертям собачьим, ироды", и скокнула Пробочка в неизвестном направлении – куда-то в зауголье под печкою, чтобы никто уж не отыскал, даже с фонариком.

Тут и Бутылкина закружилась от досады и нерастраченной ругани, повалилась, как обычно, на закусь острую, а закуси-то и нету – всю слопали...
 
Так и брякнулась прямо на скатерть своей тушкою, покатилась до края без препятствиев и со звоном кокнулась об какую-то половую железячину...

А следом и Водкин испустил последний свой дух ароматический, и никто на него уже теперь не позарился.
 
Вот она, какая бесславная хана неминучая, потому что не получится союза крепкого на ругани и пороке низменном.
 
А Пробочка так и осталась в одиночестве под печкою, зато без матов и постоянных мамкиных накручиваний.

Заслужила за своё терпение.