Об именах. Вольтер

Есть повод вспомнить о Вольтере. 21 ноября будет 330 лет со дня его рождения.

Я уже давно замечал и не раз отмечал в своих публикациях, что при отсутствии действенного контроля  власть  почти всегда деградирует. И это уже невозможно скрыть. Этот вывод с требованием остановить гадину я позаимствовал у Вольтера. Он жил в совсем другую эпоху, но и в нашу выводы его актуальны.

Вот,  к  примеру, если бы Марат Шакирзянович Хуснуллин (выписываю из Википедии: тат. Марат Шакир;ан улы Х;снуллин; род. 9 августа 1966, Казань, Татарская АССР, РСФСР, СССР),  российский государственный деятель, заместитель Председателя Правительства Российской Федерации с 21 января 2020 года (и.;о. 7—14 мая 2024),  куратор в Южном федеральном округе, был бы под действенным контролем Парламента и Финансовых органов, разве он занялся бы строительством  городов-человейников? Он бы сам прочувствовал, каково людям жить в таких городах с очень плотной застройкой в десятки этажей, больше похожих на пчелиные соты. Жить в домах из железобетона  в тридцать и более этажей нельзя, можно только существовать. Там дети не рождаются, там  старики годами не покидают своих  квартир на высоких этажах, а редкие дети не в состоянии без сопровождения взрослых выйти даже на детскую площадку. С организатора строительства  не спрашивают, а он со своими ведомствами  размахнулся в создании мишений для натовских ракет, которые уже готовят запускать с территории Украины. Неужели до этого чиновника не доходит, что он по сути отражает  вражеское отношение к строительству, к стране, к народу,  и это на фоне СВО. Остановите гадину.

Бесконтрольны финансовые структуры. Центробанк во главе с либеральными чиновниками   даёт возможность получать просто немыслимо гигантские  доходы банкам для спекулятивных сделок и узаконенного ростовщичества. Они не дают  этим средствам  попасть в полном объеме  в экономику, в промышленность. А обесцененный в сотни раз рубль позволяет либералам во власти наши ресурсы продавать  в недружественные страны за копейки или отдавать их бесплатно тем, кто с нами воюет. Остановите гадину.

Одним из первых, кто начал бороться с бесконтрольностью власти был просветитель (слово-то какое – несущий свет знаний) Вольтер.

Вольтер – это псевдоним, на мой взгляд, в этом псевдониме два русских корня: ВОЛЯ (этот корень мы найдем в словах революция, револьвер, эволюция) и ТАЙНА (тайга, фонтан, Таймыр, Китай, ТАЙВАНЬ, контейнер,  - слова однокоренные, только не всегда эта связь на виду, ведь в прошлые века языкознание мощно отштукатурили и не на один раз, а бесконтрольная власть Российской империи соглашалась со всем, что предлагали иностранцы, формируя мир под свои интересы, но зорко следя за идеологией, чтобы наши поэты, писатели, властители дум, не сказали больше, чем им позволено).

Яркий образец, когда бездари от  власти тормозят развитие личностей и в целом культуры, дан в сериале «Хор» (2023) режиссёра Алёны Райнер. Создателя детского хора высокого уровня нагло отстраняют от дел чиновники, управляющие культурой, преступники угрожают ему возбуждением уголовного дела. А он в ответ смог громко назвать их словом ГАДИНА.

ВОЛЬТЕР, имя при рождении -  Франсуа-Мари Аруэ (фр. Voltaire, Fran;ois Marie Arouet; 21 ноября 1694, Париж, Королевство Франция — 30 мая 1778, там же) — французский писатель и философ, один из главных представителей просветительской мысли XVIII века; поэт, прозаик,  сатирик,  трагик, историк и публицист.
Точное происхождение псевдонима Voltaire неизвестно. Это может быть анаграмма «Arouet le j(eune)» — «Аруэ младший» (латинское написание — AROVETLI), пример верлана — Вольтер поменял местами слоги в названии своего родного города Эрво: Airvault ; vault-air ; Voltaire, может происходить от его детского прозвища «le petit volontaire». Из Википедии

А я считаю, что сын нотариуса Франсуа Аруэ (1649—1722) и его жены Марии Маргариты д’Омар (1661—1701), взял имя ВОЛЬТЕР, чтобы посвятить свою жизнь  служению ПРАВДЕ, ДОБРУ, СПРАВЕДЛИВОСТИ, а начал сознательную жизнь с учёбы  в иезуитском колледже «латыни и всяких глупостей». 

Наиболее хитрые ученики хотели стать правоведами или адвокатами, чтобы жить безбедно и, как говорил когда-то Аркадий Райкин, на свой кусок хлеба положить ваш кусок масла. Вольтер же отдал предпочтение  литературе и  свою литературную деятельность начал во дворцах аристократов в качестве поэта-нахлебника.

Удобное это дело быть поэтом-нахлебником. Прочитал толпе богатых бездельников  стихи – и тебя все знают, приглашают в гости, наливают тебе чашу лучшего вина. Родственник матери аббат Шатонеф, увлекающийся  его литературным опытом, ввел молодого человека в аристократический круг. Это было так называемое общество Тампля, объединившееся вокруг герцога Вандома,  главы Ордена мальтийских рыцарей.

Вольтер приготовился всю жизнь  проявлять  терпимость к чужим мнениям,  он проповедовал принцип: «Мне ненавистны ваши убеждения, но я готов отдать жизнь за ваше право их высказывать». Он-то думал, что аристократы ответят тем же самым, то есть уважением к чужому мнению. Как же он ошибся, познакомившись ближе с представителями этих правящих  классов.

Впрочем, он поправил своё мнение, ему принадлежит антиклерикальный  девиз (лозунг),  ставший крылатым выражением: ;crasez l’inf;me, ;crasez l’inf;me! (с фр.;—;«Раздавите гадину!»)


Многие письма  французского просветителя Вольтера были подписаны «;crasez l’inf;me», а также сокращёнными вариантами словосочетания («;cr l’inf», «;crlinf», «E. L.»). В литературе на различных языках выражение часто цитируется на французском в различных формах, а также в видоизменённых переводах и значениях, что вызвано сложностью нахождения близкого эквивалента. В русскоязычной культуре девиз стал наиболее известен в форме «Раздавите гадину!» И сегодня можно услышать эти слова Вольтера, встретить их в произведениях искусства. Сериал «Хор» - тому подтверждение.

Вольтер на себе не раз испытал всесилие ничем не ограниченной власти, особенно  религиозной.

За сатирические стишки в адрес регента и его дочери герцогини Беррийской поэт попал в Бастилию,  потом был отправлен туда вторично.

В январе 1726 года Вольтера  избили лакеи шевалье де Рогана, которого осмеял. Оскорбленный и униженный Вольтер хотел вызвать Рогана на дуэль, но вследствие интриги обидчика снова очутился в тюрьме, откуда его освободили  с условием, что он уедет  за границу; занимателен тот факт, что в юности два астролога предсказали Вольтеру всего 33 земных года. И именно эта несостоявшаяся дуэль могла сделать предсказание реальностью, но случай решил по-другому. Об этом в 63 года Вольтер записал: «Я назло обманул астрологов уже тридцатью годами, за что прошу покорно извинить меня».

Позже уехал в Британию, где прожил три года (1726—1729), изучая её политический строй, науку, философию и литературу.

Вернувшись во Францию, Вольтер издал свои английские впечатления под заглавием «Философские письма»; книгу конфисковали (1734), издателя отправили в  Бастилию, а Вольтер бежал в Лотарингию, где нашёл приют у маркизы дю Шатле (с которой прожил 15 лет). Будучи обвинён в издевательстве над религией (в поэме «Светский человек»), Вольтер снова бежал, на этот раз в Нидерланды.

В 1746 году Вольтер был назначен придворным поэтом и историографом, но вскоре  возбудил  недовольство маркизы де Помпадур, вынужден был порвать  с королевским двором.

Тему «Помпадуры и помпадурши» позднее ярко раскроет великий сатирик
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, который решился разъяснить те основные пункты помпадурской деятельности, которые настолько необходимы для начинающего помпадура, чтобы он, приезжая на место, являлся не с пустыми руками. Таковы, например: проводы, встречи, отношение помпадуров к подчиненным, к обывателям и к закону, выбор помпадурш и т. д. Щедрин писал: «Я выбрал форму рассказов, потому что она понятнее. Сухие, отвлеченные рассуждения едва ли доступны молодым людям, получившим воспитание в заведении искусственных минеральных вод, и, во всяком случае, должны показаться им несносными. Рассказы же они прочтут, и даже, быть может, усвоят. Знаю, что я далеко не исчерпал всех случаев помпадурской деятельности, но меня утешает то, что я первый сделал почин в этом смысле».

Русские корни в слове ПОМПАДУ  (ПОМПА и ДУРЬ) дают широкий простор для фантазий на заданную тему.

Вечно подозреваемый в политической неблагонадёжности, не чувствуя себя во Франции в безопасности, Вольтер последовал (1751) приглашению прусского короля Фридриха II, с которым давно (с 1736) находился в переписке, и поселился в Берлине (Потсдаме), но, вызвав недовольство короля неблаговидными денежными спекуляциями, а также ссорой с президентом Академии Мопертюи (карикатурно изображённым Вольтером в «Диатрибе доктора Акакия»), был вынужден покинуть Пруссию.

Французское правительство запретило ему въезд в Париж и не отменило потом этого запрета до самой смерти Вольтера. Ему пришлось направиться в Швейцарию, где в 1753 году он поселился в республике Женева. Здесь он купил имение около Женевы, переименовав его в «Отрадное» (D;lices), приобрёл затем ещё два имения: в швейцарской Лозанне — Турнэ, и, рядом с республикой Женева во Франции — Ферне (1758), где жил почти до самой смерти.

Состояние Вольтера пополнялось из разных источников: пенсионы от знатных особ, наследство отца, гонорары за издание и переиздание сочинений, поступления от продажи принадлежавших ему должностей и от финансовых спекуляций и мошенничества. В 1776 году его годовой доход составил 200 тысяч ливров, что превращало философа в одного из богатейших людей Франции.


С французского «;crasez l’inf;me» часто переводят как «раздавите гадину». Это  призыв французского просветителя Вольтера против бесконтрольной власти, против суеверий и Церкви. Раздавите ту гадину,  которая любит сжигать людей на кострах, её нужно уничтожить. Вольтер даже в частных посланиях не мог не бороться с нетерпимостью и фанатизмом, кровавым христианством, которое и в его время еще вырывало щипцами язык, отрубало руку и сжигало на медленном огне, предварительно вывихнув ему руки на дыбе и раздробив ноги в испанском сапоге, любого, кто только не снял шляпу в дождь и не упал в грязь на колени пред проходившим мимо монахом.

 Число корреспондентов, с которыми Вольтер  состоял в переписке, превосходило восемьсот. Вольтер, когда его донимали посетители, уходил к себе в комнаты и писал письма, иногда больше 30 за день во все концы Европы. Это манифесты, памфлеты.  Неутомимый и беспощадный враг церкви и клерикалов, Вольтер обрушивался и на иудаизм, и на христианство, изъявляя при этом своё уважение к личности Христа. 

В годы Великой французской революции эти слова Вольтера станут лозунгом, под которым во Франции начнется борьба с церковью. Иносказательно, это  призыв к уничтожению некоего общественного зла. Вольтер не был атеистом но говорил, что бог все сделал и жизнь людей определяется их деянием. Они должны бороться с теми,  кто распространяет ложь, суеверие.

Ферне стало местом паломничества для новой интеллигенции; дружбой с Вольтером гордились такие «просвещённые» монархи, как Екатерина II, Фридрих II, возобновивший с ним переписку, Густав III шведский. В 1774 году Людовика XV сменил Людовик XVI, а в 1778 году Вольтер — восьмидесятитрёхлетний старик — вернулся в Париж, где ему была устроена восторженная встреча. Он приобрёл себе особняк на улице Ришельё, активно работал над новой трагедией «Агафокл». Постановка его последней пьесы «Ирен» превратилась в его апофеоз. Назначенный директором Академии, Вольтер приступил, несмотря на преклонный возраст, к переработке академического словаря.

Сильные боли, происхождение которых поначалу было неясно, вынуждали Вольтера принимать большие дозы опия. Вплоть до самой смерти, рядом с ним почти неотлучно находилась его племянница Мари-Луиза Миньо (дочь его сестры Катарины Аруэ — фр. Catherine Arouet). 30 мая 1778 года Вольтер скончался во сне в Париже. Его тело было тайно вывезено и захоронено в Сельерском соборе, в тридцати лье от Парижа.

В 1791 году Конвент постановил перенести останки Вольтера в Пантеон и переименовать Набережную Театинцев  в Набережную имени Вольтера. Перенос останков Вольтера в Пантеон превратился в грандиозную революционную демонстрацию. В 1814 году во время Реставрации Бурбонов ходил слух, что останки Вольтера были выкрадены из Пантеона, но это противоречило  действительности. Прах Вольтера и сегодня  находится в Пантеоне.

«Кандид, или Оптимизм» (Candide, ou l’Optimisme) — наиболее часто публикуемое и читаемое произведение Вольтера. Повесть была написана, вероятно, в 1758 году и год спустя появилась в печати сразу в пяти странах под видом «перевода с немецкого». Она тут же стала бестселлером и была на многие годы запрещена под предлогом непристойности. Сам Вольтер считал её безделкой и в некоторых случаях даже отказывался признавать своё авторство.  Причисляется к канону Эпохи Просвещения

Повесть отразила пессимистическую обстановку Семилетней войны и некоторое разочарование автора в эффективности философии («будем работать без рассуждений»). Его попытка «просветить» зачинщика войны, Фридриха Великого, закончилась бегством писателя из Прусской державы. Причины кровопролитного конфликта, поставившего под ружьё миллионы солдат в разных уголках Европы и требовавшего от них убивать друг друга, были труднообъяснимы. После покушения Дамьена на короля во Франции сгущалась атмосфера реакции и религиозного обскурантизма. Газеты трубили о сотнях тысяч португальцев, чьи жизни унесло Лиссабонское землетрясение. Всё это в совокупности ставило под сомнение рационально-оптимистический настрой эпохи Просвещения.


По жанру это философская повесть (conte philosophique) с налётом абсурдистики и цинизма, «замаскированная» под плутовской роман. Герои повести — Кандид, его подруга Кунигунда и наставник Панглосс — колесят по всему обитаемому миру, присутствуя при сражениях Семилетней войны, взятии русскими Азова, Лиссабонском землетрясении, и даже посещают сказочную страну Эльдорадо.

Странствия героев служат автору поводом для того, чтобы высмеивать правительство, богословие, военное дело, литературу, искусство и метафизику, в особенности оптимиста Лейбница с его учением о том, что «бог не создал бы мира, если бы он не был лучшим из всех возможных». Эти слова перефразированы Вольтером как «всё к лучшему в этом лучшем из миров» и звучат саркастическим рефреном каждый раз, когда на долю героев выпадают новые бедствия.

В финале повести герои оказываются в Константинополе и узнают от местного дервиша о тщетности метафизических изысканий. Излагаемый им рецепт счастья прост — забыть о треволнениях окружающей жизни, и в первую очередь общественной, посвятив себя избранному ремеслу — «возделыванию сада».

Приложение

Вольтер. «Кандид, или Оптимизм»

Глава семнадцатая.
 
Прибытие Кандида и его слуги в страну Эльдорадо, и что они там увидели

Когда они были уже за пределами земли орельонов, Какамбо сказал Кандиду:
- Видите, это полушарие ничуть не лучше нашего; послушайтесь меня, вернемся поскорее в Европу.
- Как нам вернуться туда, - сказал Кандид, - и куда? На моей родине болгары и авары режут всех подряд, в Португалии меня сожгут, а здесь мы ежеминутно рискуем попасть на вертел. Но как решиться оставить края, где живет Кунигунда?
- Поедемте через Кайенну , - сказал Какамбо, - там мы найдем французов, которые бродят по всему свету; быть может, они нам помогут. Должен же Господь сжалиться над нами.
Нелегко было добраться до Кайенны. Положим, они понимали, в каком направлении надо ехать; но горы, реки, пропасти, разбойники, дикари - повсюду их ждали устрашающие препятствия. Лошади пали от усталости; провизия была съедена; целый месяц они питались дикими плодами. Наконец они достигли маленькой речки, окаймленной кокосовыми пальмами, которые поддержали их жизнь и надежды.
Какамбо, который всегда давал такие же хорошие советы, как и старуха, сказал Кандиду:
- Мы не в силах больше идти, мы довольно отшагали; я вижу пустой челнок на реке, наполним его кокосовыми орехами, сядем в него и поплывем по течению. Река всегда ведет к какому-нибудь обитаемому месту. Если мы не найдем ничего приятного, то, по крайней мере, отыщем что-нибудь новое.
- Едем, - сказал Кандид, - и вручим себя Провидению.
Они проплыли несколько миль меж берегов, то цветущих, то пустынных, то пологих, то крутых. Река становилась все шире; наконец она потерялась под сводом страшных скал, вздымавшихся до самого неба. Наши путешественники решились, вверив себя волнам, пуститься под скалистый свод. Река, стесненная в этом месте, понесла их с ужасающим шумом и быстротой. Через сутки они вновь увидели дневной свет, но их лодка разбилась о подводные камни; целую милю пришлось им перебираться со скалы на скалу; наконец перед ними открылась огромная равнина, окруженная неприступными горами. Земля была возделана так, чтобы радовать глаз и вместе с тем приносить плоды; все полезное сочеталось с приятным; дороги были заполнены, вернее, украшены изящными экипажами из какого-то блестящего материала; в них сидели мужчины и женщины редкостной красоты; большие красные бараны влекли эти экипажи с такой резвостью, которая превосходила прыть лучших коней Андалузии, Тетуана и Мекнеса.
- Вот, - сказал Кандид, - страна получше Вестфалии.
Они с Какамбо остановились у первой попавшейся им на пути деревни. Деревенские детишки в лохмотьях из золотой парчи играли у околицы в шары. Пришельцы из другой части света с любопытством глядели на них; игральными шарами детям служили крупные, округлой формы камешки, желтые, красные, зеленые, излучавшие странный блеск. Путешественникам пришло в голову поднять с земли несколько таких кругляшей; это были самородки золота, изумруды, рубины, из которых меньший был бы драгоценнейшим украшением трона Могола.
- Без сомнения, - сказал Какамбо, - это дети здешнего короля.
В эту минуту появился сельский учитель и позвал детей в школу.
- Вот, - сказал Кандид, - наставник королевской семьи.
Маленькие шалуны тотчас прервали игру, оставив на земле шарики и другие свои игрушки. Кандид поднимает их, бежит за наставником и почтительно протягивает ему, объясняя знаками, что их королевские высочества забыли свои драгоценные камни и золото. Сельский учитель, улыбаясь, бросил камни на землю, с большим удивлением взглянул на Кандида и продолжил свой путь.
Путешественники подобрали золото, рубины и изумруды.
- Где мы? - вскричал Кандид. - Должно быть, королевским детям дали в этой стране на диво хорошее воспитание, потому что они приучены презирать золото и драгоценные камни.
Какамбо был удивлен не менее, чем Кандид. Наконец они подошли к первому деревенскому дому; он напоминал европейский дворец. Толпа людей суетилась в дверях и особенно в доме; слышалась приятная музыка, из кухни доносились нежные запахи. Какамбо подошел к дверям и услышал, что говорят по-перуански; это был его родной язык, ибо, как известно, Какамбо родился в Тукумане, в деревне, где другого языка не знали.
- Я буду вашим переводчиком, - сказал он Кандиду, - войдем, здесь кабачок.
Тотчас же двое юношей и две девушки, служившие при гостинице, одетые в золотые платья, с золотыми лентами в волосах, пригласили их сесть за общий стол. На обед подали четыре супа, из них каждый был приготовлен из двух попугаев, вареного кондора, весившего двести фунтов, двух жареных обезьян, превосходных на вкус; триста колибри покрупнее на одном блюде и шестьсот помельче на другом; восхитительные рагу, воздушные пирожные - все на блюдах из горного хрусталя. Слуги и служанки наливали гостям различные ликеры из сахарного тростника.
Посетители большею частью были купцы и возчики - все чрезвычайно учтивые; они с утонченной скромностью задали Какамбо несколько вопросов и очень охотно удовлетворяли любопытство гостей.
Когда обед был окончен, Какамбо и Кандид решили, что щедро заплатят, бросив хозяину на стол два крупных кусочка золота, подобранных на земле; хозяин и хозяйка гостиницы расхохотались и долго держались за бока. Наконец они успокоились.
- Господа, - сказал хозяин гостиницы, - конечно, вы иностранцы, а мы к иностранцам не привыкли. Простите, что мы так смеялись, когда вы нам предложили в уплату камни с большой дороги. У вас, без сомнения, нет местных денег, но этого и не надобно, чтобы пообедать здесь. Все гостиницы, устроенные для проезжих купцов, содержатся за счет государства. Вы здесь неважно пообедали, потому что это бедная деревня, но в других местах вас примут как подобает.
Какамбо перевел Кандиду слова хозяина гостиницы. Кандид слушал их с тем же удивлением и недоумением, с каким его друг Какамбо переводил.
- Что же, однако, это за край, - говорили они один другому, - не известный всему остальному миру и природой столь не похожий на Европу? Вероятно, это та самая страна, где все обстоит хорошо, ибо должна же такая страна хоть где-нибудь да существовать. А что бы ни говорил учитель Панглос, мне часто бросалось в глаза, что в Вестфалии все обстоит довольно плохо.


Заметили, что в стране Эльдорадо не ценятся ни золото, ни драгоценные камни? Все живут своим трудом и все участвуют в возделывании сада.