Сатаки и я. часть4
Последовала долгая пауза, потом она тихо прошептала:
– Я не хотела тебе об этом говорить.
– Нет, ты должна сказать, – ответил я.
– Ну, так слушай. Дело в том, что Три Бизона, великий вождь кайна, стал все чаще и чаще заходить в наш вигвам. И в то время, пока он разговаривает с моим отцом, он смотрит на меня и следит за каждым моим движением. Апси, я его боюсь – он смотрит на меня такими жаждущими глазами...
– Нет, ты ошибаешься, – небрежно сказал я, хотя в мое сердце, как удар ножа, вошел неожиданный и безмерный страх. – Ты же знаешь, что у этого человека уже есть два вигвама – в них живут двадцать его жен, и обо всех он должен заботиться. Зачем ты ему?!
– Но если он захочет взять меня к себе, мой отец ему никогда не откажет. Три Бизона богат и могуществен. О, Апси, как я боюсь!
– Но он ничего еще не говорил. Даже если дело обстоит так, как ты думаешь, он может еще долго ничего не предпринимать. А завтра ночью твой брат и я уходим в поход против Раскрашенных в Голубое. Мы быстро вернемся с одним, а может быть, двумя или тремя их знаменитыми серыми жеребцами. Тогда твой отец, без сомнения, разрешит нам сделать то, что мы хотим. Постарайся быть мужественной.
– Да. Я буду, буду мужественной. Но, пожалуйста, возвращайся поскорей! – отвечала она.
К нам подошла ее мать.
– Люди стали поглядывать на вас, – сказала она. – Лучше, если вы закончите ваш разговор.
И мы расстались.
На следующее утро, когда лагерь уже был разобран и мы с братом пригнали наш большой табун, неожиданно прискакал кроу Красное Крыло. Мой отец подружился с ним во время переговоров с белыми. Они часто вместе пировали и курили трубку, и кроу в знак дружбы подарил отцу несколько лошадей.
Улыбаясь, Красное Крыло сказал знаками моему отцу:
– Друг мой, теперь мы расстаемся. Я очень сожалею, что теперь долгое время мы не сможем вместе пировать и курить трубку.
– Твои мысли – это мои мысли. Я также огорчен, что мы должны расстаться, – ответил мой отец.
– И раз мы теперь пойдем в разные стороны, я прошу тебя дать мне что-нибудь такое, что бы напоминало мне о тебе.
– Скажи что – и это будет твоим!
Кроу указал на моего жеребца, добытого у Раскрашенных в Голубое, и заявил знаками:
– Вот что я хочу.
Мой отец в удивлении ударил себя рукой по губам:
– Отдать тебе то, что мне не принадлежит?! Эта лошадь моего сына, и я не могу распоряжаться ею. Возьми любую другую.
Кроу посмотрел на меня. Я покачал головой и знаками передал, что не могу подарить ему жеребца, потому что он – выкуп за мою будущую жену.
Глаза кроу засверкали, он свирепо уставился на моего отца и яростно передал знаками:
– Скряга! Лжец! Я тебя ненавижу!
– Забери обратно тех лошадей, которых ты дал мне, – быстро ответил ему мой отец.
Кроу щелкнул перед ним пальцами правой руки – это был знак, выражавший крайнее презрение, и, резко повернувшись, помчался от нас, как стрела.
– Давай отгоним обратно в его табун тех лошадей, которых он нам подарил, – предложил я.
– Нет, пусть он сам за ними приедет, если захочет взять их обратно, – ответил мой отец.
Этот человек за лошадьми не приехал. Мы увидели, что кроу поехали вверх по долине в свою сторону. Вслед за ними выступили мы, сразу же за нами – кайна. Вечером мы разбили свой лагерь, на Их Сокрушила Река [32] , довольно далеко от Большой реки.
Наступила ночь. Я повесил за спину сумку с луком и колчан со стрелами, на бок – сумку с припасами, которые мать подготовила для меня, взял свое ружье и пару веревок, вышел из вигвама и стал ждать Маньяна. Скоро пришел и он, хорошо снаряженный для долгого пути. Мы осторожно вышли из лагеря и направились на запад, прямо через прерии. Я так и не смог еще раз поговорить с Сатаки, с прошлого вечера я даже ни разу ее не видел...
Мой друг нарушил затянувшееся молчание:
– Я забыл сказать тебе, Апси. Она велела передать тебе следующие слова: «Все время молись Бизоньему Камню. Когда встретишься с врагом, будь осторожен. И скорее возвращайся ко мне».
Это ненадолго подбодрило меня, но вскоре беспокойство опять овладело мною, и я спросил Маньяна:
– Что ты думаешь о великом вожде кайна – Три Бизона, который часто посещает твоего отца?
– Да, он бывает у нас, а в чем дело?
– Сатаки говорит, что он все время смотрит на нее, когда гостит в вашем вигваме. Она уверена, что он хочет взять ее в жены.
Маньян рассмеялся.
– Этот человек не стал бы попусту тратить столько времени. Сатаки думает, что каждый мужчина, который приходит в наш вигвам, жаждет ее. Она их всех просто боится.
Я улыбнулся в ответ, но тягостное предчувствие беды не оставляло меня. Я просил Солнце, свой Бизоний Камень выручить нас и помочь нам совершить то, чего мы хотим.
В страну Раскрашенных в Голубое вело несколько путей, и нам нужно было выбрать, каким из них следовать. Самым прямым был путь через верховье Большой реки, и мы сначала хотели пойти этим путем.
Но потом мы переменили решение – ведь вражеское племя, которое Желтый Волк и его большой военный отряд изгоняли с наших равнин, могло и не уйти за горы. Вполне возможно, что, выждав некоторое время, оно снова вернулось, чтобы убить побольше наших бизонов. Поэтому мы отправились в юго-западном направлении, снова преодолели горы Белт и пошли к Другой Медвежьей реке, от истоков которой изгнал Раскрашенных в Голубое Желтый Волк.
Через несколько дней мы обнаружили то место, где они побежали от Желтого Волка и его воинов вверх в горы, в западную сторону гряды Белт. Направившись по их следам, мы к вечеру набрели на остатки лагеря врагов, в котором они жили несколько дней. Об этом свидетельствовало большое количество золы в кострищах. Они построили большие коррали из стволов деревьев, сучьев и кустов и в них держали своих лошадей. В одном из таких корралей мы остановились на ночь.
Ранним утром следующего дня мы направились к западной стороне лагеря, ожидая увидеть следы ушедших дальше в свою страну врагов, и ничего там не нашли. Мы сделали вокруг лагеря круг и, к нашему удивлению, обнаружили, что следы идут к северу. Теперь мы уверились, что должны найти врагов в нашей собственной стране – они продолжают охотиться здесь. Достаточно отчетливые следы показывали, что они скоро повернули на восток, затем на север. И, идя по ним, мы на третий день снова увидели лагерь Народа Раскрашенных в Голубое.
И где, вы думаете, он был? Точно на Реке Груды Камней [33] , там, где мы – пикуни – стояли несколько месяцев назад! Без сомнения, Раскрашенные в Голубое послали разведчиков и установили, что ни нас, ни наших братских племен в этой части нашей страны нет.
Лежа на краю обрыва и рассматривая их лагерь, мы сделали еще одно открытие. Мы увидели флатхедов – они, совсем недавно заключившие с нами и с белыми мир, – переправились через Большую реку, поднялись сюда и поставили лагерь поблизости от Раскрашенных в Голубое! Мы дали им разрешение охотиться и зимовать на Желтой реке. А они были здесь, далеко на севере от тех мест, вместе с нашими врагами. И было похоже, что с тех пор, как они прибыли сюда, прошло уже много времени.
Мы решили, что будет только справедливо, если мы заставим эти народы пожалеть о сделанном. Мы должны послать большой военный отряд из пикуни и кайна, и они будут вышвырнуты вон с нашей земли.
Наступила ночь. Мы спустились с обрыва и, следуя вдоль реки, приблизились к двум лагерям. Большие серые жеребцы были в верхнем. Мы стали обходить по кругу вигвамы флатхедов, придерживаясь тех мест в долине, где заросли полыни были самыми густыми, и, благополучно миновав нижний лагерь, приблизились к верхнему.
Все его палатки изнутри были освещены пламенем горевших в них костров, и люди еще бодрствовали. Было похоже, что обитатели лагерей часто ходят друг к другу в гости. Однако смеха не было слышно – без сомнения, Раскрашенные в Голубое все еще скорбели о тех, кого потеряли во время нападения на них Желтого Волка.
Мы полагали, что они теперь не очень бдительно сторожат своих лошадей. Ведь флатхеды, наверное, сообщили им, что племена прерий далеко отсюда и не собираются посылать военные отряды в этом направлении. Мы сидели в зарослях и не двигались, пока огонь не погас во всех вигвамах.
Мы прокрались в лагерь и увидели отличных скакунов, которых хозяева привязали на ночь к колышкам перед своими вигвамами. Но мы высматривали только породы серых. Скоро каждый из нас вел по две лошади.
Привязав их в зарослях, мы снова отправились в лагерь, доставили еще четырех лошадей. Среди добытых мною был великолепный серый жеребец. Затем Маньян захотел идти опять и попытаться захватить жеребца, но я стал возражать. У меня появилось чувство (и оно все усиливалось), что мы должны уходить. Похоже было, что мой Бизоний Камень как бы советует мне удалиться, и, когда я сказал об этом Маньяну, он перестал возражать. Мы погнали добычу вдоль по долине.
Выехав из нее, мы повернули к Большой реке, переправились на другой берег и поскакали на восток со всей возможной скоростью. Только на вторую ночь мы, не видя преследователей, остановились на отдых. Это было на реке Стрела [34] . С этого места мы решили ехать только по ночам – так было меньше риска, что нас обнаружат военные отряды, которые могут оказаться в этой части страны.
Спустя еще два утра мы прибыли на Их Сокрушила Река, в то самое место, где мы расстались с нашим народом и начали свой поход. Он, конечно, был уже далеко на востоке. Однако мы думали, что нам, может быть, удастся перехватить его на Другой Медвежьей реке. В течение двух следующих ночей мы скакали так быстро, как только было возможно, по следам, оставленным нашим народом.
Но, когда на второе утро добрались до реки, мы не нашли никого из наших – только следы их лагеря, покинутого много дней тому назад.
Хайя! И как же упало у меня сердце, когда я увидел заброшенные остатки лагеря!
Недалеко от лагеря мы свернули в небольшой лесок отдохнуть.
Напоив лошадей, привязали их на колышки у реки: там был хороший корм. А сами пошли искупаться.
Там, где паслись наши лошади, было очень мелко, и мы направились ниже по течению, за излучину реки, где был глубокий омут, и скоро уже плескались в холодной воде. Когда же выбрались на берег, чтобы одеться, мы услышали топот быстро бегущих животных.
– Наши лошади! – закричал я.
– Может быть, это бизоны, – предположил Маньян.
Мы схватили оружие и, не одеваясь, как были, побежали к тому месту, откуда должны были увидеть лошадей. Колючки шиповника и ягодников раздирали кожу, но мы не чувствовали боли. Мы побежали еще быстрее, когда начался ивняк, пробрались сквозь него и увидели: наших лошадей гонит одинокий всадник, и сидит он на моем сером жеребце! Мы побежали вслед за ним, но, когда добежали до опушки, одинокий всадник уже выгнал наш небольшой табун на открытое пространство.
Я выстрелил по нему и промахнулся. Маньян стоял рядом с бесполезным здесь луком в руках. Всадник оглянулся на нас, взмахнул рукой и запел песню победы. Теперь мы знали, кто он. Это была военная песня кроу!
Я опустился на землю. Мне казалось – лучше бы я умер.
– Сатаки! Сатаки! Я так старался для тебя, и все рухнуло! – скорбел я.
Маньян сел поблизости. Мы смотрели, как кроу гнал наших лошадей по долине и, наконец, скрылся за поросшей лесом возвышенностью. И только сейчас почувствовали боль в наших израненных колючками ногах.
Мы промыли свои раны и оделись.
– И что мы будем делать теперь? – спросил Маньян.
Я тоже думал об этом и уже принял решение.
– Для нас осталась только одна возможность, – сказал я. – Идти по следу, оставленному нашим народом. Когда мы найдем наших, нужно составить большой военный отряд – снова выступить в поход против Раскрашенных в Голубое и флатхедов и захватить еще больше жеребцов.
– Сейчас наш народ уже разбил лагерь далеко отсюда, в устье реки Лось, – произнес он в ответ. – Подумай, как много дней пройдет, если мы пойдем пешком. А рядом есть путь по воде. Ты уже плавал в лодке из шкуры бизона и знаешь, как ее сделать. Давай спустимся вниз по реке вплавь. Я не боюсь Подводных Людей.
По долине мы добрались до следующей рощи и там проспали до наступления ночи. Затем мы вышли на равнину, отыскали стадо бизонов, пасшееся поблизости от реки, и убили большого быка. Его язык и немного печени мы поджарили и сытно поели. Затем натянули шкуру бизона на каркас из ивовых прутьев, и наша лодка была готова. Мы не стали сушить ее на костре, опасаясь, что дым выдаст нас какому-нибудь проходящему военному отряду. Весь день она сохла на солнце. На следующее утро мы сели в нее и отправились вниз по течению.
День за днем мы плыли по Большой реке и не видели врагов. Маньян был счастлив и часто распевал песню «Я ни о чем не тревожусь» [35] , приглашая меня подпевать. Что, дескать, из того, что мы потеряли наших хороших скакунов? Мы можем захватить их еще больше.
Однако мне было невесело. Мое предчувствие надвигающегося несчастья усиливалось с каждым днем.
На четвертый день, после того как миновали Малую реку, я почувствовал, что скоро мы должны добраться до устья реки Лось, и, значит, до лагеря нашего народа. Мы обогнули излучину реки, затем еще одну, и до нас донесся лай собак, сотен собак большого лагеря.
Вот он где, наш народ! – воскликнул я.
Мы пристали напротив того места, где слышался лай, вытащили нашу лодку на берег, взяв свое оружие, пробрались через тополиные заросли и увидели, что на открытой низине светятся сотни костров, горящих в вигвамах. Приблизившись к ним, мы увидели, что на одном из вигвамов нарисованы два больших бизона – это был вигвам старого Кремневого Ножа, жреца Священного Бизона. Мы подошли поближе и услышали, что люди разговаривают на нашем языке. Мы прибыли домой.
– Ну, мой «почти брат», – прошептал мне Маньян, – теперь ты пойдешь своим путем, а я своим. Мы встретимся завтра и поговорим. – И мы расстались.
Я пошел вдоль лагеря к своему вигваму. Когда я отодвинул занавеску, мать, увидев меня, закрыла голову плащом и заплакала. «Горестные вести для меня! Мое предчувствие оказалось верным!» – сказал я себе. Опустив занавеску, я подошел к своему месту и сел.
Отец смотрел мимо меня, на его лице не было улыбки.
– Ну вот, ты и вернулся, – с трудом произнес он.
– Вы пришли тихо. О, брат! Ваш поход кончился неудачно! – прозвучал тихий голос моего брата.
– Мой сын, у нас горе. Страшное горе. О, Вы, стоящие над нами! Там, высоко в небе, сжальтесь над моим сыном! – выкрикнула мать и снова заплакала.
– Сатаки! Она умерла? – спросил я.
– Ее мужем стал Три Бизона, – ответил отец.
После этих слов я почувствовал себя очень плохо. Я уже знал, что случилось несчастье, но это было слишком!
– Но это еще не все дурные новости, – продолжал он. – Посмотри, что мы нашли перед входом в наш вигвам на следующее утро после твоего ухода.
Говоря это, он вытащил из-под своей подушки стрелу и воткнул ее в землю острием перед собой. К ее древку, пониже оперения, было привязано ожерелье, украшенное посредине тонкой ракушкой, к которой были прикреплены медвежьи когти.
Я взглянул на стрелу, не думая о ней. Для меня все теперь не имело значения.
– Но посмотри на это ожерелье! – настаивал отец. – Можешь припомнить, видел ли ты его раньше?
– Да. Его носил этот кроу, Красное Крыло.
– А! Ты это вспомнил. Ну, а теперь послушай, что я скажу. Как я только что сказал тебе, мы нашли этот знак перед входом в вигвам на другое утро после вашего ухода, а добытый тобой у Раскрашенных в Голубое жеребец и все другие привязанные у вигвама лошади исчезли. Оставив на виду свое ожерелье, этот кроу, у которого не лицо, а собачья морда, хотел, чтобы мы знали, что это он увел наших лошадей. Ты помнишь, в какую ярость он пришел, когда мы не отдали ему жеребца.
– Все это теперь не имеет никакого значения. У меня был другой жеребец, которого я захватил у Народа Раскрашенных в Голубое, и какой-то кроу тоже увел его у нас. Но мне уже все равно. Эти лошади мне теперь не нужны, – ответил я.
После этих слов мать заплакала еще сильнее. Мы же – отец, брат и я – сидели молча. Отец отложил в сторону знак, оставленный врагом.
Всю эту ночь я не спал, только ворочался на своем ложе и не находил себе места. Мне было жалко себя, но Сатаки – еще больше. Я хорошо знал, какие ужасные страдания она испытывает. И, о, как я ненавидел Черную Выдру, который стал причиной наших несчастий!
Наступил день. Мой отец и брат отправились на охоту. И я спросил мать:
– Что же дал за Caтаки Три Бизона?
– Ничего! Он попросил, и отец отдал ее. И все.
– Тогда должна быть какая-то причина, по которой Черная Выдра отказался принять мои дары. Я уверен, что ты знаешь, почему он не разрешил мне жениться на ней. Ты должна теперь мне рассказать об этом, – заявил я.
– Хорошо, ты сейчас узнаешь, – ответила она. – Никому я об этом не рассказывала, даже твоему отцу. И то, что я сейчас тебе скажу, ты не должен говорить другим.
Это было много лет назад, когда я была совсем юной девушкой. Меня добивались двое – Черная Выдра и твой отец. Я боялась и ненавидела Черную Выдру – такого гордого, скупого и подлого, но уже тогда богатого. И я любила твоего отца – бедного, но такого доброго и отзывчивого. Он был похож на моего отца, которого ты никогда не знал; он умер еще до твоего рождения.
Однажды мой отец обратился ко мне: «Черная Выдра прислал мне своего друга рассказать, какой он хороший молодой человек, как он богат, щедр и храбр на войне. Моя дочь, он хочет на тебе жениться. Теперь скажи мне, что ты об этом думаешь?»
Я обняла отца и сказала: «Отец, он богат, он храбр, но у него злое сердце. Я боюсь его. Но есть один, кого я люблю. Он очень беден, но сердце у него доброе. Разреши мне быть женой Пятнистого Медведя. Ты любишь мою мать, ты любишь меня, разреши Пятнистому Медведю и мне поставить наш вигвам».
И что же он произнес в ответ на это? Он наклонился ко мне и прошептал на ухо: «Дочь моя, есть одна вещь, которая значит больше, чем все богатства и походы против врага. Это любовь мужчины к женщине и женщины к мужчине. Разве я не знаю этого! Твоя мать и я. Ха! Ты и Пятнистый Медведь можете поставить свой вигвам, как только твоя мать и те, кто будут ей помогать, смогут его изготовить и снабдить всем необходимым».
Для вигвама нужно было много выдубленной кожи. Мать и ее подруги нарезали кожу на большие куски, сшили их вместе, собрали необходимые принадлежности, шкуры для лож, изготовили парфлеши для пищи, миски, ложки из рога бизона, большие черпаки, сделанные из бизоньих рогов, собрали вязанки нарубленных дров. И пришло время, когда мать сказала мне, что через четыре дня все будет для нас готово.
В назначенный вечер она отправила меня отнести блюдо с пищей в вигвам родителей твоего отца, чтобы передать ему. Когда я шла через лагерь, люди, старые и молодые, ласково смотрели на меня и молили Солнце дать счастье, долгую и полную жизнь моему будущему мужу и мне. А на обратном пути меня остановил Черная Выдра. Он сказал: «Итак, ты не будешь моей женой. За то, что ты отказала мне, ты заплатишь! Я призываю Солнце в свидетели тому, что сейчас скажу тебе: всеми доступными мне способами я заставлю страдать тебя и твоих детей!»
Я никому не рассказала об этом ужасном заклятии. И, прежде всего, я не хотела, чтобы знал твой отец – иначе он мог попытаться убить Черную Выдру и погибнуть сам. Зимы приходили и уходили. Я думала, этот человек забыл свою клятву. Я видела, что он не только разрешил Сатаки играть с тобой, но и создал все условия для того, чтобы вы всегда были вместе. Он даже велел матери Сатаки с помощью «почти матерей» изготовить этот вигвам для игр, в котором вы играли столько времени. Я была счастлива.
Глупая, как же я сразу не поняла, какую он замыслил подлость! Со временем я разгадала ее, но даже тогда я надеялась, что такой скупердяй, как он, если ты дашь ему много, очень много самых лучших лошадей, забудет свою ненависть ко мне и разрешит тебе и Сатаки поставить собственный вигвам.
– Но, вредя тебе и мне, он еще больше вредил Сатаки, собственной дочери! – сказал я.
– Как будто это имело для него значение! Он не любит ни своих детей, ни своих жен. Всех их он принес в жертву своей ненависти ко мне и моим близким, – отвечала она.
– Я убью его за то, что он сделал с Сатаки! – крикнул я.
– Тогда ты тоже будешь убит.
– Это не имеет значения.
– Но как ты не понимаешь? Ты начнешь кровавую вражду между его родственниками и нашими. И прежде чем она закончится, твой отец и брат, а также твой дядя Птичий Треск, вероятно, будут убиты – у него родственников много, а у нас – мало.
– А как держится Сатаки?
– Она в лагере кайна, ниже по течению реки. Я ее не видела, но слышала, что она во втором вигваме Трех Бизонов, молчаливая и неподвижная, как будто каменная. Ее мать так за нее переживает, что даже заболела.
– И я чувствую себя больным, – сказал я,
– О, мужайся! Сделай все, чтобы переломить свою беду, – ответила мать.
Этим же вечером отец обратился ко мне со следующими словами:
– Мой сын, что сделано, то сделано. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, потеряв свою любимую. Однако ты должен преодолеть свое горе. Лучше всего двигаться и что-то все время делать. Почему бы тебе не пойти против кроу и не попытаться вернуть того жеребца, которого увел от нас Красное Крыло?
– Нет! Я не собираюсь идти против кроу или куда-нибудь еще. Я прошу всех вас оставить меня одного, – отвечал я.
После этого долгое время никто со мной не разговаривал.
Я ничего не делал в течение почти двух месяцев. Только один раз я принял участие в охоте, когда моя мать потребовала мяса и шкур. Я редко выходил из нашего вигвама. Однажды я встретил мать Сатаки. Когда она увидела меня, то заплакала и убежала. В другой раз я встретился лицом к лицу с Черной Выдрой.
– Мерзкая собака, вот кто ты! – бросил я ему.
Он громко расхохотался и прошел мимо. Если бы со мной было оружие, я убил бы его на том же месте.
Мне очень хотелось увидеть Сатаки, и наконец я отправился в лагерь кайна. Я привязал свою лошадь на опушке леса и стал бродить между вигвамами, пока случайно не набрел на два, хозяином которых был Три Бизона. Это были большие вигвамы, стоявшие рядом друг с другом – его клан. Вигвам, в котором он жил сам вместе с некоторыми из своих жен и детей, был украшен изображениями двух больших выдр, нарисованных черной и красной красками. Он был жрецом Солнца, а выдры были его могущественными «тайными помощниками» [36] .
Я заметил, что он вышел из вигвама, но меня не увидел. Он хорошо выглядел: высокий, могучего сложения человек, что-то около пятидесяти зим от роду. Шел он медленно, с высоко поднятой головой – было похоже, что вся земля и все, что на ней находится, являются его собственностью.
И, действительно, ему принадлежало многое – двадцать жен, а среди них теперь и Сатаки; пять сотен лошадей; два хорошо оснащенных больших вигвама. Для него охотились молодые люди, доставляли ему мясо и шкуры и пасли его лошадей. Раньше он был великим воином, но теперь он ничего не делал, только ходил в гости да задавал церемониальные пиры. Сердце у него было холодное и жестокое. Одну из жен, которую он обвинил в неверности (как выяснилось впоследствии, напрасно), он сначала обезобразил, отрезав у нее нос, а потом, несколько дней спустя, убил.
И во власти такого человека теперь находилась Сатаки!
Я стоял возле меньшего из двух вигвамов, надеясь, что выйдет Сатаки, надеясь на то, что удастся поговорить с ней. Но что теперь можно сказать? Ничего. Все кончено. Хотя нет, я могу рассказать ей, как я страдаю, и, что лишившись ее, я никогда уже не заведу собственный вигвам.
Наконец она вышла, шла медленно, не смотря по сторонам и не видя меня, тихими и неуверенными шагами. Я заметил, что она очень похудела. Она стала огибать вигвам, и тут я позвал ее:
– Сатаки!
Она повернулась и посмотрела на меня своими большими печальными глазами. О, какими страдающими они были! Затем, не сказав мне ни слова, она накинула на свою голову одеяло и медленно вошла обратно в вигвам.
Я не знаю, как я прошел по лагерю к своей лошади – я ничего не видел и не слышал. Мне было так плохо, что я подумал – я умираю, но не жалел об этом. Моя лошадь сама доставила меня домой и остановилась около нашего вигвама. Я вошел в него и сказал отцу:
– Ты советуешь мне выступить против кроу и постараться отбить жеребца, украденного у нас Красным Крылом, и того, другого, который увел у меня одинокий воин кроу. Хорошо, я пойду.
– И я тоже, – подал голос мой младший брат.
Я думал тогда, что у нас с Сатаки не осталось никакой надежды. Я должен пойти против кроу и умереть, сражаясь против них.
Странным было, однако, то, что мать не стала возражать, чтобы Маство, мой младший брат, пошел со мной. Наоборот, когда отец заявил, что он слишком молод для военной тропы, она настояла, чтобы он присоединился ко мне. Она стала готовить наше снаряжение, в том числе много пар мокасин из толстой бизоньей кожи, ведь наступала зима. По утрам вдоль берегов Большой реки появлялся лед.
Как только по лагерю разнеслась весть, что я собираюсь идти против кроу, многие молодые люди захотели присоединиться ко мне, потому что они знали: хотя я тоже был молод, в сражениях с врагом я уже добился успеха. Было много разговоров о том, что Солнце благоволит ко мне благодаря могущественному Бизоньему Камню, который я всегда ношу на груди.
Итак, мы составили отряд в двадцать человек и однажды вечером, после того как жрецы Солнца провели с нами обряд потения [37] и помолились за наш успех, мы покинули лагерь и направились в страну кроу. Мы надеялись отыскать их где-нибудь на верхнем течении реки Лось или на одной из небольших речек, впадающих в эту реку с юга.
В том месте, где река Лось впадает в Большую реку, есть большая излучина. Мы верхом пересекли этот изгиб реки и, выехав ранним утром в нужное место, целый день отдыхали. Отсюда мы продолжили путь по долине реки уже по ночам. Становилось все холоднее и холоднее, и, когда мы прибыли в устье реки Язык [38] , мы вынуждены были задержаться там на два дня из-за снежной бури. Потом мы немного поднялись по реке Язык, но не нашли следов врага. Поэтому мы повернули обратно к реке Лось и стали двигаться к верховьям по льду.
На следующий день, миновав в полдень устье реки Горный Баран и обогнув вдававшийся в реку мыс, заметили дымок, подымавшийся из рощи с высокими деревьями. Без сомнения, он шел от костра, зажженного вражеским военным отрядом. Как только мы обнаружили дымок, то сошли со льда и укрылись в ивняке на южном берегу реки. Заросли были не очень густые, к тому же они находились на противоположном берегу, и мы не могли приблизиться к врагу незаметно. В то время как мы обсуждали, как нам лучше поступить, враги вышли из рощи и спустились на лед, где они простояли некоторое время, разговаривая. Их было тринадцать человек.
О, если бы они только подошли! – воскликнул я. И когда они двинулись вниз по реке, я сказал своим друзьям: – Без команды не стрелять!
Они подходили, мы уже могли рассмотреть их одежду, вплоть до деталей. Это были кроу – высокие, стройные, с волосами, заплетенными в длинные косы. Без сомнения, они будут пытаться совершить набег на наш народ.
Когда кроу оказались прямо перед нами и достаточно близко, я приказал стрелять и выстрелил сам. Четверо или пятеро из них упали, и мы выскочили, чтобы прикончить остальных. Они были так ошеломлены нашим неожиданным нападением, что в страхе побежали обратно в рощу. Я стал преследовать здоровенного мужчину, который на бегу доставал из висевшей на боку сумки лук, а из колчана стрелы. Я выпустил в него одну стрелу и промахнулся. Когда я приладил вторую, он повернулся, чтобы выстрелить в меня. И тут я пустил свою стрелу прямо ему в грудь, он упал.
Я побежал, чтобы прикончить его, но когда я приблизился, он выхватил большой пистолет и выстрелил. Я упал, моя правая нога оказалась перебита выше колена. Но, падая, я не потерял своего лука и стрел. Я сел и выстрелил в него снова, он захрипел и умер. И тут я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, то обнаружил, что мои друзья уже отнесли меня в рощу. Я спросил их, сколько человек из отряда у нас убито. Ни одного, нет даже раненых, отвечали они. А все враги нашли свою смерть и оскальпированы!
Вражеский костер в роще еще горел. Друзья положили меня около него на плащ, протерли мне ногу снегом, обложили ее нарубленными сухими палками и обвязали кожаными ремнями. Они сказали, что доставят меня домой на бизоньей шкуре. Но я заявил им, что не могу пойти на это, поскольку не перенесу такую боль.
На самом деле это был предлог, чтобы отклонить их предложение: я пришел сражаться с врагом и умереть. И раз мне не удалось погибнуть в бою, я собрался добиться этого другим путем. Я приказал сделать для меня хороший вигвам, снабдить топливом, добыть мясо, бизоний пузырь с водой и затем оставить меня поправляться, а самим возвращаться домой. Я не сказал им, что не собираюсь есть это мясо, пить воду и использовать заготовленные дрова.
Друзья построили вигвам – не там, где мы были, а в узкой, густо заросшей лесом ложбине, идущей к реке с юга и находившейся выше Бобровой Головы. Они соорудили его из многих упавших деревьев, шкур убитых ими бизонов, и снарядили его так, как я распорядился. Ложе сделали из удобных сучьев, травы и шкур. Чтобы все это построить, они работали напряженно два дня и на третий приготовились покинуть меня. Они полагали, конечно, что мой младший брат останется со мной. Так думал и он сам.
Но я велел им взять его с собой домой – дескать, он будет нужен там, чтобы помочь отцу и матери, а я могу прекрасно сам ухаживать за собой. Маство, конечно, протестовал и говорил, что меня не покинет. Друзья тоже просили меня разрешить ему остаться. Но я был тверд, и они удалились, уведя брата с собой.
Но они успели проделать лишь небольшой путь. Он скрылся от них и вернулся обратно. Им пришлось тоже возвращаться за ним. Но Маство так кричал и умолял наших друзей разрешить остаться, что они больше не стали слушаться моих распоряжений и отправились домой, оставив брата у меня. Мне пришлось притвориться очень довольным и счастливым и принять его заботу. Но себе я сказал, что постараюсь восстановить силы так быстро, как смогу, доставлю его домой, а затем пойду опять сражаться с врагом и погибну.
Вигвам, который построили наши друзья, был очень теплым и хорошо защищен от снега. У нас было много жирного бизоньего мяса. Имелся у нас и медный котелок, в котором можно было варить мясо, когда мы не хотели есть жареное. Некоторое время я страдал от сильной боли в перебитой ноге. Когда кости стали срастаться и я смог спать, я стал видеть странные сны о Сатаки – о днях, когда мы играли вместе. А в одном из снов я увидел нас вместе: мы угоняли у врага табун лошадей.
Проснувшись, я горько рассмеялся. Она и я угоняли лошадей, а она ведь теперь жена Трех Бизонов!
Теперь наступила настоящая зима. По ночам деревья около нас трещали от холода, а лед на реке звенел и тяжко вздыхал. Мы хорошо знали, что военные отряды не выйдут в поход в такой ужасный холод. Тем не менее, мой брат много раз в день поднимался на вершину утеса над ложбиной и осматривал обширную равнину – не приближается ли враг.
Мы полагали, что если даже враги направятся в нашу сторону, они нас не заметят, потому что наш вигвам был хорошо скрыт в узкой лесистой ложбине, а сухие тополевые дрова, которыми мы топили днем, почти не давали дыма.
Мой брат считал проходящие дни, делая каждый вечер отметку на палке. Настала сорок восьмая ночь нашего пребывания здесь, она была холодной. Вскоре после того как стемнело, я попросил брата зажарить мне мяса, и он сел у костра. Я полулежал, опершись на спинку, которую он сделал для меня.
Неожиданно мы услышали, как кто-то поблизости зовет:
– Апси! Ты здесь?
Мы оба молчали, но у меня по спине пробежал холодок, и я заметил, как вздрогнул мой брат. До нас опять донеслось:
– Апси! Апси! Ты здесь?
– Ты узнаешь этот голос? – прошептал я.
– Да, конечно. Там снаружи Сатаки, – ответил брат.
– Да, но это ее дух. Я должен сразить его и освободить ее тень, чтобы она ушла к Песчаным Холмам. Дай мне мое ружье и прикрой костер, – сказал я.
Маство прикрыл золой угли, и в вигваме стало темно. Я приготовил ружье. Снова и теперь уже ближе послышалось:
– Апси! Ты здесь?
Какой это был красивый, чистый и мягкий голос! Я по-прежнему любил его! Сатаки умерла! И теперь я должен поразить ее тень!
Одновременно мы услышали снаружи шаги – громкий скрип мерзлого снега. Шаги приближались ко входу в вигвам.
– Духи передвигаются бесшумно! – воскликнул Маство.
– Твоя правда! Верно! Открой костер. Хаи! Сатаки! Мы здесь, – закричал я и уставился на вход, закрытый куском шкуры.
Как только Маство открыл угли и вигвам осветился красным светом, шкура отъехала в сторону и в вигваме появилась Сатаки. Она бросилась ко мне, обняла, поцеловала и прошептала:
– О, Апси! Ты жив!
А потом заплакала, да так, как даже женщины плачут редко. Я гладил ее волосы, бесконечно повторяя:
– Не плачь. Все хорошо, сейчас все прекрасно, ты здесь.
Но прошло много времени, прежде чем она успокоилась.
Потом она поднялась и вышла из вигвама – мы не могли понять, зачем, пока не услышали, как она разговаривает со своей собакой:
– Ты сделал это, Короткий Хвост, – говорила она. – Без тебя и без того груза, который ты нес, я никогда, никогда не смогла бы добраться сюда. Ты получишь мясо! И пока будешь жить, будешь получать вволю мяса!
Маство уже опять разжег костер и стал жарить на нем мясо. Я велел ему добавить еще, чтобы дать этой замечательной собаке. Мне казалось, что схожу с ума, я все не мог поверить, что Сатаки явилась сюда. Но это было правдой! Она пришла! В мире нет никого счастливее меня, думал я.
Свидетельство о публикации №224111701669