Месьё Кляйн - шедевр режиссёра Джозефа Лоузи

Действие фильма происходит в 1942 году, во время оккупации Франции. Все законы гитлеровской Германии отныне действуют и здесь: французов принуждают проходить унизительные обследования, устанавливающие их расовую принадлежность.
В первом кадре мы видим женщину — брюнетку средних лет — стоящую обнажённой перед врачом. Человек в белом халате осматривает её так, будто стремится проникнуть в глубины её морфологии: он заглядывает ей в рот, как если бы она была не человек, а лошадь. Его замечания записывает медсестра. Он заключает, что кожа пациентки — слишком смуглая для европейской расы, а выражение лица скорее иудейское, хотя мимика «не совсем» такова. Возникает предположение, что она могла бы принадлежать к семитской расе.

Пока врач занимается женщиной, в коридоре скапливается множество людей — каждый ждёт своей очереди. Верхом цинизма становится то, что женщина сама оплачивает это унижение — пятнадцать франков. А результаты — медицинское заключение — она должна будет получить в Префектуре, то есть в полиции.

Выйдя из кабинета, она встречает мужа, прошедшего ту же процедуру. Оба стараются заверить друг друга, что всё прошло хорошо. Сцена в кабинете становится своеобразным прологом к фильму…

Затем действие переносится в роскошную парижскую квартиру антиквара Робера Кляйна. Он живёт здесь со своей любовницей. По роду своей профессии он посещает аукционы, где можно приобрести произведения искусства. На одном из них он видит гобелен с изображением стервятника, украшенный каббалистическими символами. Его спутница просит совета — стоит ли покупать? Кляйн отвечает, что этот предмет несёт в себе дурной знак. Первая интуитивная догадка? Ведь и каббалистические символы, и стервятник — знаки Иудеи, предвестие судьбы.

Пока же, в своей квартире — адрес которой указан на его визитной карточке — он продолжает скупать произведения искусства у евреев, спасающихся бегством. В этот день к нему приходит высокий человек с усиками и в очках. Он предлагает картину Адриана ван Остаде — «Портрет голландского дворянина». Кляйн в восторге, лишь бы только тот не передумал.

Посетитель называет цену, поясняя, что картина всегда висела в их доме, что её привёз когда-то его дед или прадед — он точно не помнит. Как известно, в первой половине XX века в Голландии проживало много евреев.

Робер предлагает за шедевр сумму вдвое меньшую — к тому же в золотых монетах, которые за границей не имеют хождения. Он спешит наверх, достаёт из ящика тканевый кошелёк — такие называли «кошельками благотворительности» — и высыпает луидоры на стол золотым дождём. Посетитель собирает монеты медленно, почти как нищий на паперти, не переставая оправдываться: он бы никогда не продал картину, если бы не был вынужден. Кляйн понимает, что тот в отчаянии. Но вместо сочувствия просит подписать расписку: мол, цена устраивает продавца. Он смотрит на него почти с насмешкой — ведь ему удалось провернуть выгодную сделку.

Отныне они связаны невидимыми узами. Один — еврей по происхождению. Другой — станет таковым по недоразумению. Пока же Кляйн великодушен: предлагает старый кошелёк для монет. Тот отказывается, но просит визитку — для друзей, оказавшихся в такой же беде.

Провожая гостя, Кляйн замечает под дверью газету — «Еврейский вестник». Он удивлён, предлагает её посетителю. Тот отвечает, что у него уже есть экземпляр, и достаёт такую же из кармана. Они прощаются, желая друг другу удачи. Ни один из них не знает, что скоро окажется в том же вагоне — поезда, уходящего в никуда.
А пока Робер Кляйн остаётся добропорядочным французом, верящим в силу государства. Он намерен выяснить, почему ему пришла еврейская газета, и рассеять недоразумение. Забежав в кафе, он видит надпись: «Евреям вход воспрещён». Ему и в голову не приходит, что вскоре это будет касаться и его.

Он направляется в еврейскую общину — хочет понять, почему газету отправили ему. Служащий проверяет картотеку и отвечает, что такой подписки нет. Робер возмущён: «Кто мог так пошутить надо мной?» Но собеседник серьёзен: это издание информирует французских евреев о происходящем в стране. Это не повод для шуток. Робер извиняется и уходит. Он уже не тот самоуверенный человек — его лицо тревожно.
Он узнаёт, что картотеку еврейской общины забрала префектура — и идёт туда. В префектуре не находят его имени. Но комиссар уточняет адрес — Кляйн называет его, подчёркивая, что живёт там более семи лет, с тех пор как переехал в Париж, ещё до войны. Однако в их базе адрес другой. Значит, существует ещё один Робер Кляйн.
Робер хочет узнать больше об этом тёзке, но ему отказывают: закон запрещает разглашать такие сведения. Комиссар лишь записывает в досье новый адрес — и теперь в их базе два Робера Кляйна. Судьбы этих двоих будут неразделимы.

Робер Кляйн решает отправиться по адресу, который был назван в полиции. Подойдя к дому, он замечает, что полиция кого-то разыскивает. Владелица квартиры — консьержка — объясняет, что господин Кляйн действительно жил здесь, у него была девушка, но она почти его не видела: он приходил поздно, уходил рано. Когда её просят описать жильца, она, увидев Робера, прогуливающегося неподалёку, вдруг говорит: он похож на этого мужчину.Выходит, Робер Кляйн, пришедший к дому, поразительно похож на того, кого ищет полиция.

На вопрос, по какому поводу он пришёл, Кляйн отвечает, что хотел бы снять квартиру для своего друга. Как мы узнаем позже, консьержка была влюблена в настоящего Робера Кляйна и потому старается скрыть всё, что касается его. Её муж — в немецком плену, и она не желает проблем. Полицейским она говорит, что на имя Робера Кляйна всё ещё приходит почта и газеты. Она лжёт — и Робер это чувствует.

Тем не менее, она не может отказать ему в осмотре квартиры: он, как будто случайно, хочет её «снять». Она всячески отговаривает его: квартира, мол, в плохом состоянии, там крысы, нужен ремонт, и цена высокая. Очевидно, она не желает впускать нового жильца — у неё есть свои причины.

Для Робера это лишь предлог — он хочет попасть внутрь. Там он находит женский сапог — такие носят танцовщицы варьете. Его взгляд притягивает книга: ему важно понять, чем интересовался другой Робер Кляйн. Между страницами — квитанция из фотолаборатории. Он незаметно прячет её в карман. В буфете — ошейник и намордник. Собака, очевидно, была крупной. Консьержка позже подтверждает: у жильца была немецкая овчарка.

Робер идёт по следу. Фотоателье, указанное в квитанции, встречает его как «старого знакомого». На фотографии — молодая женщина с красавцем-псом. Фотограф интересуется: остался ли у него мотоцикл с коляской, и снова упоминает «непроницаемое лицо» — то же, что и раньше. Робер молчит, забирает фотографию и уходит.

Он направляется к своему другу Пьеру — адвокату, с женой которого у него тайная связь, несмотря на то, что у самого есть молодая любовница Жанин. Робер Кляйн — человек неприятный, с моралью весьма сомнительной.

Тем не менее, ситуация вынуждает его искать настоящего Робера Кляйна, чтобы снять с себя подозрения. Но пока он ещё живёт своей старой жизнью. В халате из полосатого шелка он расхаживает по квартире, слушает арию из оперы. Он эстет. Но рисунок халата будто бы отсылает к полосатой форме узников концлагерей. За окном — дождь, в лице — тревога, в душе — мрак.

Однажды он получает письмо от некой Флоранс. Она просит его приехать на вокзал: хочет проститься, уезжает навсегда. «Не опаздывай, иначе потеряешь меня», — пишет она. На вокзале его встречает роскошный лимузин. Водитель везёт его в старинный замок.

Замок кажется вымершим. На стенах — следы от снятых картин: многие, очевидно, были проданы. В салоне — хозяева дома и их отпрыски. Они как будто сошли с полотна голландского живописца. Звучит камерный оркестр. Хозяина зовут Шарль-Ксавье, его жену — Флоранс.

Робер пытается завести разговор о настоящем Робере Кляйне, но Флоранс избегает этой темы. Она не хочет даже взглянуть на записку, которую, по всей видимости, сама же и отправила. Но кому? Настоящему Кляйну? Нам это неизвестно. Возможно, это месть за дешёвую скупку их фамильных ценностей — картин, проданных от отчаяния. А он пользовался этим, торгуясь до последнего франка.

Флоранс просит вернуть письмо — возможно, оно адресовалось другому Роберу. Когда Кляйн спрашивает, не еврей ли он, она отвечает: «Он атеист. Если и подписан на "Еврейский вестник", то только из любви к чтению». Позже Пьер сообщит ему, что семья из замка уехала — то ли в Мексику, то ли ещё куда. И исчезли, как исчезают лица с фотографий, оставляя за собой лишь тени.

Робер Кляйн решает отправиться по адресу, который был назван в полиции. Подойдя к дому, он замечает, что полиция кого-то разыскивает. Владелица квартиры — консьержка — объясняет, что господин Кляйн действительно жил здесь, у него была девушка, но она почти его не видела: он приходил поздно, уходил рано. Когда её просят описать жильца, она, увидев Робера, прогуливающегося неподалёку, вдруг говорит: он похож на этого мужчину.

На вопрос, по какому поводу он пришёл, Кляйн отвечает, что хотел бы снять квартиру для своего друга. Как мы узнаем позже, консьержка была влюблена в настоящего Робера Кляйна и потому старается скрыть всё, что касается его. Её муж — в немецком плену, и она не желает проблем. Полицейским она говорит, что на имя Робера Кляйна всё ещё приходит почта и газеты. Она лжёт — и Робер это чувствует.
Тем не менее, она не может отказать ему в осмотре квартиры: он, как будто случайно, хочет её «снять». Она всячески отговаривает его: квартира, мол, в плохом состоянии, там крысы, нужен ремонт, и цена высокая. Очевидно, она не желает впускать нового жильца — у неё есть свои причины.

Для Робера это лишь предлог — он хочет попасть внутрь. Там он находит женский сапог — такие носят танцовщицы варьете. Его взгляд притягивает книга: ему важно понять, чем интересовался другой Робер Кляйн. Между страницами — квитанция из фотолаборатории. Он незаметно прячет её в карман. В буфете — ошейник и намордник. Собака, очевидно, была крупной. Консьержка позже подтверждает: у жильца была немецкая овчарка.

Робер идёт по следу. Фотоателье, указанное в квитанции, встречает его как «старого знакомого». На фотографии — молодая женщина с красавцем-псом. Фотограф интересуется: остался ли у него мотоцикл с коляской, и снова упоминает «непроницаемое лицо» — то же, что и раньше. Робер молчит, забирает фотографию и уходит.

Он направляется к своему другу Пьеру — адвокату, с женой которого у него тайная связь, несмотря на то, что у самого есть молодая любовница Жанин. Робер Кляйн — человек неприятный, с моралью весьма сомнительной.

Тем не менее, ситуация вынуждает его искать настоящего Робера Кляйна, чтобы снять с себя подозрения. Но пока он ещё живёт своей старой жизнью. В халате из полосатого шелка он расхаживает по квартире, слушает арию из оперы. Он эстет. Но рисунок халата будто бы отсылает к полосатой форме узников концлагерей. За окном — дождь, в лице — тревога, в душе — мрак.

Однажды он получает письмо от некой Флоранс. Она просит его приехать на вокзал: хочет проститься, уезжает навсегда. «Не опаздывай, иначе потеряешь меня», — пишет она. На вокзале его встречает роскошный лимузин. Водитель везёт его в старинный замок.

Замок кажется вымершим. На стенах — следы от снятых картин: многие, очевидно, были проданы. В салоне — хозяева дома и их отпрыски. Они как будто сошли с полотна голландского живописца. Звучит камерный оркестр. Хозяина зовут Шарль-Ксавье, его жену — Флоранс.

Робер пытается завести разговор о настоящем Робере Кляйне, но Флоранс избегает этой темы. Она не хочет даже взглянуть на записку, которую, по всей видимости, сама же и отправила. Но кому? Настоящему Кляйну? Нам это неизвестно. Возможно, это месть за дешёвую скупку их фамильных ценностей — картин, проданных от отчаяния. А он пользовался этим, торгуясь до последнего франка.

Флоранс просит вернуть письмо — возможно, оно адресовалось другому Роберу. Когда Кляйн спрашивает, не еврей ли он, она отвечает: «Он атеист. Если и подписан на "Еврейский вестник", то только из любви к чтению». Позже Пьер сообщит ему, что семья из замка уехала — то ли в Мексику, то ли ещё куда. И исчезли, как исчезают лица с фотографий, оставляя за собой лишь тени.

Робер не хочет отдавать письмо Флоранс, но она вырывает его у него, а затем, поднеся к его лицу зажжённую спичку, говорит жёсткие, нелицеприятные вещи. Она называет его хищником, эгоистом, человеком, испытывающим чувство превосходства над другими. В сущности — стервятником.

Разговор принимает неожиданный оборот. Она его провоцирует, и он почти готов уложить её в постель. Но внезапно Флоранс смотрит на него внимательно, словно издалека, и говорит, что уже поздно, что её ждёт муж. Он бросается к окну и видит, как она выбегает во двор и устремляется к мужчине, выскочившему из мотоцикла с коляской. Они обнимаются. Это был настоящий Робер Кляйн. Он — её любовник.

Утром, перед отъездом, Робер встречается с Флоранс. Он угрожает ей: пойдёт в полицию. Она умоляет его не делать этого. Взамен он требует адрес настоящего Кляйна. Она толком не знает, но вспоминает, что слышала от посыльного, приносившего флейту, что тот живёт где-то в районе станции метро Аббес. Посыльный передал, что Кляйн просил сохранить флейту до лучших времён — пока он, как выразился, «впадает в спячку». На прощание Флоранс всё же называет адрес: 36, Rue du Bac — «там его можно найти», — и ещё раз умоляет: «Не иди в полицию».
События тревожат Робера. Он начинает понимать: ему нужно достать семейные метрики.

Он едет в Страсбург, к своему престарелому отцу.Отец откровенен. Он говорит: «Человек может быть кем угодно — лицемером, эгоистом — если только он осознаёт это. Иначе всё это — лишь пустые угрызения совести. Подобно стервятнику, пронзённому стрелой, который всё ещё стремится к своей добыче».

Отец не понимает, зачем сыну метрики — его, родителей, предков. В его квартире висит огромное полотно — родословная семьи Кляйнов, медали и кресты за заслуги перед Францией. Он возмущён: разве удостоверения личности недостаточно? Робер объясняет, что существует другой человек с тем же именем — и, возможно, он еврей. Отец резко протестует: «Невозможно! Мы католики! Французы со времён Людовика XIV!» Но потом всё же вспоминает: когда-то у Кляйнов была голландская ветвь…

В это время Пьер, его друг и адвокат, звонит. Он нашёл три метрики, но отсутствует одна — бабушки из Алжира. Та женщина действительно жила в Алжире, но не была арабкой: оказалась там из-за депортации мужа. Пьер настаивает: Роберу надо уехать. Немедленно. Не ждать метрик. Он сообщает и то, что замок, в который он направил адвоката, опустел — всё заперто. Семья, возможно, уехала в Мексику.Евреи покидают Францию. Но Робер всё ещё упрям. Он верит в государственные институты, в силу бюрократии.

Тем временем в его парижской квартире появляются осведомители. Они видели его у хозяйки настоящего Кляйна. У них оказалась его визитная карточка — возможно, та самая, которую он оставил мужчине, продавшему ему картину. Ему предлагают пройти в комиссариат. Он отвечает, что уже был там. Тогда его временно оставляют в покое, но просят сообщить, если найдёт второго Робера Кляйна.

В кафе, где он встречается с Пьером, он слышит, как кто-то произносит его фамилию. Подойдя к барной стойке, узнаёт: его действительно искал человек, похожий на него.
Он решает переночевать в квартире двойника — вдруг встретит его там. Консьержка отказывается пускать его, ссылаясь на запрет полиции. Он всё же проникает в квартиру. Вдруг — звонок. Он берёт трубку. Женский голос, называя его Робером, говорит, что видит его из окна. Она спрашивает, всё ли в порядке, и тревожится: не дал ли он ей новый номер Робера?

Робер решает идти в варьете. У него есть фотография девушки. Ему говорят, что она здесь больше не работает, но кто-то видел её у станции метро Balar. Одна из бывших коллег рассказывает: раньше она была милая, но с тем типом изменилась, стала жёсткой. Её видели в рабочей спецовке — теперь она, похоже, трудится на заводе. Там есть отдел детонаторов. Робер идёт туда, но даже с фотографией не может её найти. Кажется, её имя скрывают, а оставленный ею кому-то адрес — фальшивый.
На экране появляются резкие чёрно-белые кадры.

В Префектуре идёт подготовка к массовой облаве на евреев. На огромной карте, висящей на стене, проложены маршруты, рассчитаны минуты прибытия. Автобусы уже готовы. На стадионе подготовлены платформы. Поезда ждут. В Германию.

Мы вновь оказываемся в парижской квартире Робера. Но теперь всё изменилось. У него изъяли удостоверение личности, автомобиль и коллекцию произведений искусства. Ему запрещено входить в бары и рестораны. Он кипит праведным гневом, забывая, что маршал Петен беспрекословно исполняет приказы немецкой администрации.
Робер требует от своего друга — адвоката — подать жалобу: дескать, в дом проникли незаконно. Пьер в замешательстве. Он не понимает, как можно говорить о законности, когда над человеком нависла смертельная угроза. Но, как выясняется, у полиции был ордер, и все действия — формально легальны. Робер всё же настаивает: он не еврей, он требует, чтобы его не путали с другим. Примечательно, что он не высказывает возражений против самой практики арестов евреев. Ему важно только одно: его не должны тронуть.

Пьер объясняет, что Робер сам же и привлёк к себе внимание, когда обращался в Префектуру. А в те дни многие стремятся укрыться под чужим именем. Он предлагает Роберу сделать фальшивый паспорт, а квартиру — срочно продать. Человек, находящийся под подозрением, не имеет на это права. Робер хочет за неё двенадцать миллионов. Пьер считает, что и семь — восемь было бы достаточно. Но Робер ещё не готов уехать.

Однажды он покупает газету. На её страницах — тревожные статьи, наводящие на мысль, что готовится нечто большое. Он шепчет: «Пьер прав. Они готовят общественное мнение…». На последней странице — объявление: разыскивается огромная овчарка. Она потерялась. Худая, голодная. Возвращаясь домой, Робер замечает: за ним бежит именно такая собака. Может быть, потому, что он похож на её настоящего хозяина.

Разглядывая фотографии из лаборатории, он понимает: это собака другого Кляйна. Он оставляет её себе. А после прочтения статьи отправляется в морг. Там он узнаёт, что недавно несколько человек пытались взорвать гестапо. Служащий морга, принимая его за родственника погибшего, замечает: «В мотоцикле с коляской было достаточно взрывчатки, чтобы снести пол-Парижа». Мотоцикл, девушка, работающая на заводе детонаторов… всё указывает на то, что настоящий Робер Кляйн был не только евреем, но и членом Сопротивления.

Теперь наш Робер готов к бегству. На вокзале он с собакой, с фальшивыми документами. Его путь лежит в Марсель. Как говорит Пьер: «С Робером Кляйном покончено. У тебя теперь другое имя». Квартиру удалось продать, но за бесценок. Покупатель предложил франки. История повторяется — теперь уже против самого Робера.

Пьер даёт ему пятьсот тысяч франков и обещает позаботиться о собаке. Напоследок Робер с иронией говорит:;— Я устал от Франции. Здесь все вежливы, деликатны… и абсолютно замотаны.;А другу — пожелание:;— У тебя теперь деньги, хорошая собака и красавица-жена. Что ещё нужно для счастья?

В поезде он оказывается в купе с молодой женщиной. Он — в себе, молчит. А она, высунувшись в окно, разговаривает с кем-то на перроне. Мужской голос советует ей не беспокоиться. Позже станет ясно — это был настоящий Робер Кляйн.
Наш Робер не узнаёт его. Он садится на место, не обратив внимания ни на девушку, ни на фигуру у поезда. При отправлении вагона в кадре мелькает стройный силуэт: тот самый Робер Кляйн, которого мы ищем весь фильм.Через некоторое время наш Робер приходит в себя и обращается к попутчице:;— У нас с вами есть общий знакомый — Робер Кляйн.Она смотрит на него удивлённо.;— Не может быть. Он же провожал меня на вокзале. Вы должны были его видеть.;— Но я… не узнал его.;— Как странно, — отвечает она, — ведь вы… так похожи.

Поняв, что Робер Кляйн жив и по-прежнему обитает по тому же адресу, наш Робер сходит на следующей станции и возвращается в Париж. Он звонит Пьеру и сообщает: тот самый Кляйн никуда не уезжал, афиша «Квартира сдаётся» была лишь уловкой, чтобы отвлечь внимание. Настоящий Кляйн продолжал приходить туда каждую ночь.
Робер набирает номер квартиры. Ему отвечает сам Господин Кляйн. Они договариваются о встрече.

Когда Робер подходит к дому, он видит, как кого-то сажают в полицейскую машину. Консьержка выскакивает и кричит в ужасе: «Нет!». Тут же появляется Пьер. Он говорит, что это он вызвал полицию — ради спасения друга.
Робер возвращается в свою разграбленную квартиру. Там пусто. На полу и креслах — разбросанные вещи Жанин. Он вдыхает их запах, смотрит на картину — «Портрет голландского дворянина». В последний раз. Затем — взгляд в зеркало. Лицо тревожно. За окном идёт дождь.

Он замечает, как к дому приближаются осведомители. Дом окружён. Он пытается объяснить: «Я не Робер Кляйн…» — но теперь он официально тот самый, кем стал по документам. Его никто не слушает. Его грубо заталкивают в огромный автобус.
— Куда нас везут? — спрашивает женщина рядом.;— Не знаю, — отвечает он.;— Говорят, нас передадут немцам. Отправят в Германию. Не может быть! Французская полиция не способна на такое!;— Я… ничего не хочу знать. Это меня не касается, — устало говорит он.

Два добропорядочных француза, верящих в институты республики. И всё это — в оккупированной Франции.Автобус въезжает на стадион, огороженный колючей проволокой. Вышки. Люди выстраиваются под буквами своих фамилий. Здесь — дети, старики. Мальчика отрывают от дедушки. Кто-то носит жёлтую звезду, кто-то — нет.
Чуть поодаль стоит тот самый Господин. На его тёмном пальто — жёлтая звезда. Он — тот, кто когда-то продал Роберу картину. Теперь они — в одной очереди.
На трибуне появляется Пьер. Он машет бумагой и кричит: свидетельство о крещении бабушки Робера прибыло из Алжира! Оно у него! Робер может доказать, что он не еврей!

Но Робер смотрит на него с усталой иронией:— Не нужно. Я вернусь.;Он не берёт метрику. Он — самонадеян, до последнего верит в спасение.Как говорил герой из другого фильма с Делоном: «Везения не существует. Раз не повезло до сих пор, почему повезёт теперь?»

Из громкоговорителя раздаётся имя:;— Робер Кляйн!
Человек, которого мы видим со спины, поднимает руку в знак идентификации — и исчезает в подземном переходе. Толпа движется вперёд — по узкому проходу, словно по коридору скотобойни. Как будто этот коридор способен вывести их к свободе.
В поезде Робер оказывается рядом с тем самым человеком, у которого он когда-то купил картину. Двери закрываются. Поезд уходит в Освенцим. Круг замкнулся.
Робер — без жёлтой звезды. Но выбраться из этого кошмара он, вероятно, уже не сможет.

Он бросает последний взгляд в окно — на исчезающий за спиной мир. В стекле вагона отражается силуэт того, кто пришёл к нему с картиной. Их судьбы теперь неразделимы. Хотя ни один, ни другой — ни в чём не виновны.
В финальной сцене звучат голоса.Мы слышим их старый диалог. Тот самый момент, когда Робер впервые увидел картину:

— Вы смеётесь надо мной? За такую цену я лучше оставлю её у себя.

— Как хотите.

— Легко так поступать с теми, кто вынужден продавать...


17 ноября 2024 года, Брюссель