Они изменяют нашего Бога на что-то другое, соверше

#кинообзор, #Молчание, #Скорсезе, #ДР, #история, #христианство, #Япония, #иезуиты, #гонения, #Кураев, #ЛиамНисон, #отречение, #Иуда

Размышления о религии в кино, навеянные просмотром фильмов о преследованиях христиан в феодальной Японии

Удачно нынче выпал день рожденья Скорсезе – не скажу, что фанат его, но по этому поводу опубликую свой самый первый кинообзор, коему без малого уж пять с половиной лет – пора, пора уже перепрорастать на следующий уровень, да вот зловредные сми всё тормозят процесс да козни строят, будь они неладны…

Тема, которую я собираюсь затронуть в этой и последующих публикациях, настолько велика и обширна, что вполне сопоставима по масштабности с теми двумя феноменами, на стыке которых она и возникла. Я говорю о религии в кино. Как и в самой человеческой истории, духовность, религия, Бог появились в кинематографе практически сразу с первых лет его существования, и в дальнейшем присутствовали постоянно и по сей день являются одной из мейнстримных тем на голубом экране. Начавшись с классических (для европейского искусства в целом) библейско-христианских сюжетов, в новый вид искусства публичного немедленно проникло и инфернальное измерение другой реальности. Дьявол, бесы, ад, жизнь после смерти, вампиры, оборотни «и все-все-все» нередко делали продюсерам и режиссерам куда лучшую кассу, а актерам приносили зачастую побольше славы, чем Бог, ангелы и библейские сказания. Что и неудивительно – ведь в дуалистичном сознании западного человека это две неизбежные и взаимозависимые реальности, «две стороны одной монеты». Да и извечное любопытство и жажда познания (нередко доходящая до маниакальной зависимости) всего таинственного, волшебного, запретного и страшного посредством «движущихся картинок» удовлетворялась на момент возникновения кино наилучшим образом. Известно, что одним из первых, еще немых фильмов стал короткометражный (всего три минуты 17 секунд) фильм 1896 года «Замок дьявола» - его нередко называют первым фильмом ужасов. А в 1910 году был впервые экранизирован роман Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей».

Масштабность, если не сказать необъятность темы со всей очевидностью предполагает ее серьезное, трудоемкое и продолжительное исследование, пожалуй, вряд ли посильное даже и для одного человека. Поэтому я в своих публикациях буду лишь озвучивать и осмыслять некоторые любопытные и важные факты, истории, тенденции в развитии религиозно-мистического дискурса в кинематографе, иллюстрируя примерами интересных, значимых, достойных внимания – а также и просто злободневных, общественно-политических значимых, да и просто нашумевших фильмов. Разумеется, если их собственно кинематографическое достоинство этого рассмотрения вообще заслуживает.

На непростой истории взаимоотношений искусства с политическими режимами, общественными нравами, коммерческой модой и позицией государственной церкви специально останавливаться тоже нет необходимости – например, вот история «запрещенных фильмов» в США согласно Кодексу Хейса. Разве что это потребуется в связи с актуальными кинопроектами, типа пресловутой «Матильды» (но о ней речь еще впереди).

Не будучи профессиональным киноведом или кинообозревателем, специфически кинематографическим достоинствам и недостаткам исследуемых кинопродуктов в своих обзорах буду уделять минимум внимания, сосредоточив его преимущественно на смысловой, семантической компоненте. Сюжетной линии, основной или вторичной, символизме, параллелях и ассоциациях etc.
Размышлять и анализировать я буду над актуальными и злободневными темами, поднятыми в кино, или даже фильмами, сами по себе ставшими знаковым общественным событием, как в зеркале отразившем жизненные процессы и актуальные проблемы современного, и в особенности российского общества – как те же «Остров», «Матильда» и «Левиафан». Помимо этого, коль скоро моими приоритетными религиоведческими интересами являются восточные религии, НРД и неоязычество, им также будет посвящены некоторые публикации. Как и новейшим трендам в тех жанрах современного кинематографа, где уже почти нераздельно переплелись наука и мистика, религия и фантастика, мифология и философия.

Американская «фабрика грез» давно и успешно эксплуатирует помимо чисто религиозной, и мифологическую тематику. После, кроме – но не вместо, а наряду с традиционными библейско-христианскими сюжетами («Исход», «Ной»), с некоторых пор сценаристы и продюсеры взялись с разной степенью творческого и коммерческого успеха за экранизацию языческих мифов. Мейнстримом пошла древнегреческая мифология - «Война богов», «Геракл», «Битва Титанов», «Гнев Титанов», а параллельно осваивались и другие культуры, и вполне успешно. Три серии блокбастера «Тор» о скандинавском Боге грома и молний, спасающего мир на территории современной Америки, пусть и в формате экранизации комикса от монополиста и законодателя жанра Marvel. Египетская тема, поначалу протестированная на фэнтези-проектах - трилогии «Мумия», «Царе Скорпионов», также была вскоре реализована на следующем уровне. Кинематографическое осмысление древнеегипетской религии, включая и легендарную Египетскую Книгу Мертвых, Голливуд реализовал (конечно, в своем привычном дискурсе) в блокбастере «Боги Египта».

Голливудская продукция этого жанра, как и вся вообще, инфильтрует используемые мифологические сюжеты традиционными ценностями WASP – «Белого Англосаксонского «Протестанта». Это культ супергероя – обычно выходца из социальных низов, борьба за справедливость, равноправие, и даже «права человека», взбунтовавшегося перед богами. В последние десятилетия этот дискурс был разбавлен и дополнен толерастными ценностями – особым вниманием к ущемленным и разнообразным «меньшинствам». Как и говорит автор одного из обзоров религиозного кино – «Моисей Ридли Скотта — типичный голливудский герой, который должен преодолеть себя и обстоятельства, убедить соратников и победить врагов. Для этого ему нужна вера — как в светском, так и в религиозном понимании. Для американского героя свойственно соединение этих двух вер. Америка вообще склонна к оправданию своих интересов через предание им мессианского окраса».

Многообразные трактования иудеохристианского бессознательного наследия западноевропейской (и наследующей ей американской) цивилизации, типа проекта «Догма», фильма-с-продолжением «Брюс Всемогущий», а также постоянного присутствия – и непосредственного участия Бога, Христа, Дьявола в многочисленных мульт- и телесериалах я также пока не буду касаться – как-нибудь в другой раз, в одном из следующих обзоров.

Сегодня меня интересует другой популярный кластер религиозного кино – исторические экскурсы, представленные во всех жанрах, от экранизаций и римейков до вольной ненаучной фантастики «на тему». С известной долей условности сюда можно отнести даже «Страсти Христовы», но Мела Гибсона я вспомнил сейчас из-за его «Апокалипто». А с другой стороны – Мартин Скорсезе с его «Кундуном», «Последним искушением» и вот теперь третьим эпиком на религиозную тему – «Молчанием» 2016 года.

Вслед за «Молчанием» я посмотрел и первую японскую «Тишину» 1971 года, размышлениями о чем и поделюсь. Оба фильма - экранизация одноименного («Молчание» или «Тишина», яп. Тинмоку) романа Сюсаку Эндо, японца-христианина.

Для начала ставлю «неуд» Скорсезе. Возможно, он на старости лет проникся верой, воцерковился и прочая, но в целом в его римейке нет ничего принципиально нового, почти дословный пересказ японской «Тишины». Впрочем, в свое время мне не понравилось и его "Последнее Искушение" - затянуто, вяло и неубедительно, почти не передана главная идея экранизированного текста Казандзакиса - противостояния и сопротивления идущего духовным путем Восхождения адепта всепожирающему болоту мiра сего. А в «Молчании» как всегда хорош великолепный Лиам Нисон, конечно.

Из-за отсутствия принципиальной разницы в двух фильмах и размышления получились скорее обобщающими, «на тему».
В середине 16-го века иезуиты привезли в Японию христианство, а к началу века XVII христиан в стране было уже несколько сотен тысяч. Возможно, сами миссионеры и несли совершенно искренне Свет Христов заблудшим душам, однако очевидно, что их грубо использовали европейские монархи в своей колонизаторской политике. Так, японский чиновник рассказывает падре Родригесу басню о человеке, выгнавшем всех четырех своих любовниц, сражавшихся за превосходство, и сравнивает с персонажами Японию и четыре страны, борющиеся за власть над ней – Испанию, Португалию, Англию и Голландию.

Использовала отцов-иезуитов и Римско-Католическая церковь, нуждавшаяся в новых овцах стада Христова и зонах влияния для компенсации утраченной в результате Реформации паствы. И опять-таки красноречива фраза в начале фильма "в 1549 году С ОРУЖИЕМ В РУКАХ на южном побережье Японии высадился Фрациско Ксавьер". Вот не могут воины Христовы по-доброму, по-хорошему, завсегда "с оружием в руках".
Простоватым и наивным крестьянам новый Господь и упование на небесное искупление показались, видимо, альтернативой государственно-чиновничьему, обслуживающему интересы господ синто-буддийскому культу, и количество новообращенных быстро, за полвека достигло аж трехсот тысяч. Что пошатнуло устоявшийся культурный, религиозный и социальный уклад Японии, власть почувствовала угрозу и начала репрессии.
Исповедание христианства сёгун Иэясу Токугава объявил преступлением.
Христианам под угрозой смертной казни полагалось отречься отказаться от новой веры, поправ ногами распятие, или, плюнув на изображение Девы Мария, назвать ее непристойным словом. Этот обряд назывался «фумиэ».

Нежелающих отречься от веры во Христа пытали и убивали, но, несмотря на это многие отказывались совершить «фумиэ». Возможно, в этом проявилось буддийское, и даже более –«фундаментальная склонность человека воспринимать себя вечным и нетленным» (Эрих Нойманн), видение и чаяние вечности жизни, или свойственное японской культуре особое отношение к смерти?

Двое португальских иезуитов прибыли в начале восемнадцатого века в Японию, чтобы найти пропавшего падре Феррейру и восстановить христианскую веру. Как оказалось, падре Феррейра - теперь его по-японски зовут Савано, отрёкся от веры, живет с японской женой, занимается астрономией и пишет книги в опровержение христианства. Феррейра побуждает Родригеса последовать его примеру. Испытав невероятные моральные страдания и физические муки, Родригес ради великой любви - спасения жизней японских христиан следует примеру Феррейры.

Есть в фильме и свой «Иуда» – слабовольный Кичиджиро, многократно отрекающийся, а впоследствии кающийся. Наконец, однажды он предает и самого падре Родригеса за «300 сребренников». Сам он объясняет свою нестойкость в вере аналогией с рисом – «Рис, который мы выращиваем здесь, крепкий, а я родился слабым». Красноречиво его признание-покаяние:

«Падре, выслушайте меня! Я отказался от веры! Но если бы я родился снова, то жил и умер бы как настоящий христианин. Но я родился во времена, когда христианство под запретом. Как я сожалею об этом!»

Стояние в вере и страдания за нее вплоть до смертных мук вполне естественны для неофитов и сообществ новообращенных. Мне же наиболее красноречивым показался диалог двух бывших падре в конце фильма, прекрасно иллюстрирующий трудности и коллизии миссионерства, а также типично азиатский религиозный синкретизм:

"Я прожил здесь 20 лет, и знаю Японию лучше тебя. Наша религия не может здесь укорениться. Это болото, ужасное болото, где из любой рассады вырастает гниль….

…Это не наш Бог, это их боги, в которых верят эти люди. Мы долго не понимали этого.
Мы думали, японцы приветствуют приход христианства.
Японцы поклоняются богине Каннон, как мы – Деве Марии
Ксавьер учил их о Боге, а они изменили его на своего собственного бога солнца. Они называют его Дайначи. Это ИХ бог.

Они изменяют и превращают нашего Бога во что-то другое...совершенно непохожее."

Что и подтверждают реалии современной Японии – как рассказывал знакомый японист, современные японцы при рождении совершают синтоистские обряды, венчаются в церкви, а провожают усопших по-буддийски.

И, да - чуть не забыл - обязательно #скажите_это_Кураеву. Ведь именно «диакон всея Руси» своим очередным миссионерским спамом про кровожадных буддистов, убивших 300 тысяч японских христиан, в основном и сподвиг меня посмотреть эти фильмы. Так и живописуется в воображении картина – в 16-17 веке в до-, или, вернее, на предпетровскую Русь "с оружием в руках" вторгаются буддийские (или индуистские, или еще какие-то нехристианские, языческие) миссионеры. В считанные десятилетия обращают в свою бусурманскую веру сотни тысяч русских православных людей - и добрые христолюбивые царь и патриарх, аккурат почти в это время жегшие живьем за веру старого обряда своих же сограждан – сестер и братьев во Христе! - сотнями и тысячами, и пальцем их не трогают. Наоборот, предоставляют вид на жительство, права, свободы и прочие преференции наряду с "православным большинством". Или, может, традиционно исповедующие буддизм и шаманизм народы - буряты, калмыки, тувинцы, алтайцы сами напросились в подданство Белого Царя, искренне и истово прося просветить их верой Христовой? А вовсе не «православные миссионеры» тысячами «обращали» – якобы – в христианство простодушных и доверчивых туземцев-сибиряков, катализируя процесс «огненной водой»?
Как сказала в обсуждении фильма в Фейсбуке одна знакомая, «христианам обязательно стоит смотреть этот фильм. Может, тогда они задумаются о своем поведении… .» Пожалуй, особенно стоит задуматься о нем предстоятелям, идеологам, менеджерам и миссионерам доминирующей в России религиозной организации, пока она не превратилась окончательно в подобие то ли новых крестоносцев, то ли тех самых «кровожадных японцев», аж до смерти преследовавших религиозное меньшинство.

Впервые опубликовано на Портале Кредо весной 2019 года, но после известных событий оригинал публикации недоступен...

Гедеон Янг, религиозный журналист, публицист