Глава 12. Новое предприятие

«Лабёрнам Коттедж, Доллингтон, 2-е апреля.
Дорогая фройляйн Поль, не говорила ли я вам, что что-нибудь да произойдёт. «Не я полынь-траву садила — сама уродилась», как говорит пословица, и я думаю, что я – какая-то особенно живучая травка, раз мне всегда удаётся найти себе в мире уголок. И прелестный уголок, как оказалось, - лесистая долина, по которой разбросаны коттеджи, в основном в «староанглийском» стиле, братски похожие друг на друга красными кровлями и острыми торцами. Только одно можно сказать против этого местечка – слишком уж оно очаровательное и слишком близко от города (пятнадцать минут езды через рощу), и потому привлекает к себе толпы народа. Коттеджи так тесно расположены, что, когда гуляешь в саду, приходится понижать голос, чтобы тебя не услышали в соседнем саду (не могу представить, как здесь людям вообще удаётся хранить секреты), и дороги, ведущие в столицу, буквально запружены велосипедами, особенно по субботам. Несмотря на это, местечко, особенно сейчас, с пробуждением весны, несомненно смахивает на райский уголок. Я замечаю, что обе стороны долины соперничают друг с другом, здесь каждый убеждён, что его сторона лучше и что его коттедж расположен лучше остальных, и так и получается, что у каждого здесь самый славный домик в самой славной части долины. В этой Счастливой Долине зависть неведома, а её место заступило непробиваемое самодовольство. Неплохая замена, я считаю, раз все довольны.
Изучению привычек и обычаев соседей много способствует близость домов, так я выяснила, что справа у нас леди выдающихся кулинарных способностей, так как очевидно она проводит счастливейшие часы своей жизни на кухне, а слева – старый джентльмен, чьи сад и совесть иногда конфликтуют между собой. Сейчас объясню. Вы, должно быть, знаете, что в последние годы садоводство в большой моде. Соблюдение же Дня Отдохновения всегда было культом, до какой степени мы не могли себе представить. Ни один добрый пресвитерианин не будет заниматься чем-то полезным в воскресенье, дотронуться до мотыги или лопаты в этот день для него худшее преступление, чем кража шиллинга. Представьте же нравственные мучения, которые испытывает наш сосед, когда, прогуливаясь воскресным днём по саду, вдруг замечает своим орлиным взором крестовник среди крокусов или травинку на безупречной гравиевой аллее. Конечно, есть простое решение – убрать всё это в понедельник утром, но мне кажется, что в пальцах истинного садовника всегда присутствует некий зуд. Я не раз видела, как он стоит перед сорняком, очевидно терзаемый душевной бурей, затем, внезапно наклонясь, вырывает его, отбрасывает прочь, суетливо отряхивает свой воскресный костюм и продолжает прогулку до тех пор, пока следующий изъян не привлечёт его внимания. Я видела, как однажды он наклонялся к сорняку раз десять, и закончил поспешным отступлением в дом, спасаясь от искушения бегством, как человек, что, отвернув лицо, спешит прочь от публичного дома. Мне очень жаль старичка и я хочу, чтобы нашёлся кто-то, кто облегчил бы его совесть, объяснив ему, что, вырывая траву украдкой, он вовсе не совершает смертного греха. Ведь, в конце концов, он всё равно её вырывает, так хоть совесть его была бы покойна. В крайнем случае, он мог бы «разрешать» себе вырывать определённое количество сорняков каждое воскресенье,  хотя, боюсь, что для того, чтобы решить, когда невинное времяпрепровождение заканчивается и начинается запрещённый труд, потребовался бы совет духовного лица.   
Лучше всего то, что он занимается всем этим чисто для удовольствия, ведь он достаточно богат, чтобы нанять себе хоть нескольких садовников. Но, видимо, он так сильно любит свои цветы, что не решается доверить их чужим рукам.
 А теперь о моих хозяевах, хотя, по чести, мне следовало с них начать.
Моя новая ученица – новый типаж для меня. Юная спортсменка, двенадцать лет, но выглядит на пятнадцать, щёки как бифштекс с кровью, мощные конечности, и силы довольно, чтобы поднять меня в воздух, что довольно унизительно для моего достоинства, как вы понимаете.  У неё есть сестра, молодая леди, которая уже «выезжает в свет», такого же спортивного телосложения, но весьма приятного вида – великолепная фигура, совершенство которой подчёркивают велосипедная юбочка, тенниска, или же платье для игры в крикет. Должна сказать, что спортивные игры – и чем более атлетические, тем лучше – составляют основное занятие семейства Грантов, которое состоит, помимо двух девочек, из трёх мальчиков и, натурально, их родителей. Они не тешатся каким-то одним видом спорта, для этого их вкусы слишком разнообразны, а их энергия  слишком безгранична. Когда они не играют в гольф или крикет,  они играют в теннис или крокет. Если погода загоняет их в помещение, они играют в пинг-понг на обеденном столе или в прачечной. Когда наступает неизбежное воскресенье, они не рискуют бросать вызов своим соседям, взявшись за ракетку, взамен того они берутся за перо и пишут письма в газеты, консультируясь насчёт «сомнительных ситуаций» в крокете  или протестуя против новейших правил игры в настольный теннис.
Вы не удивитесь тому, что мне, в таком окружении, пришлось восполнять пробелы в моём образовании, и я уже неплоха в пинг-понге, и усердно совершенствуюсь в крокете и теннисе.
Одна лишь миссис Грант не вписывается в эту картину. Бедная дама, мне кажется, она и сама это чувствует. Её занятия двойственной природы, и своё время она делит между письменным столом и кухней. Если б она знала Иду Ридл, я бы сказала, что она старается соответствовать идеалу Иды, соединяя в себе черты как «традиционной», так и «современной» женщины, как вы однажды выразились. Моя хозяйка имеет отношение к литературе, или, говоря попросту, она пишет романы. Ясно, однако, что литературные амбиции не убили в ней хозяйку дома. Постоянно составляя сюжеты, она также составляет и рецепты варенья, и посреди мук творчества встревоженная совесть вдруг выгоняет её из её убежища, с пером в руке, заставляя вопрошать с озабоченным видом,  отдавала ли она распоряжения насчёт стирки.  Варенье её не хорошо – я пробовала, что до романов, не могу вынести суждения, так как ещё не набралась смелости атаковать хоть один из них. Но, судя по некоторым косвенным данным, могу предположить, что они не слишком хорошо оплачиваются. Иначе лицо миссис Грант не имело бы того растерянного выражения, которое  я замечаю на нём, когда две противоборствующих стихии сталкиваются в ней, например, когда взбешённая кухарка влетает в десять часов утра с сообщением, что на обед нет мяса, поскольку хозяйка забыла распорядиться, видимо, переживая за судьбу главной героини, или же горничная угрожает расчётом, если не прибудет новая порция щёток.
Боюсь, в этом доме мне придётся иногда подождать своего жалованья, но я слишком сочувствую этому литературно-домашнему рабству, чтобы сильно переживать из-за этого. Я помогаю, чем могу, и уже научилась заказывать обед почти так же хорошо, как играть в пинг-понг. Но моё место всё-таки в классной комнате, а на мисс Грант надежда плоха из-за того, что она постоянно занята на разных «площадках» и «курсах». Это мощная девица и сама головная боль своей матери. Все эти костюмы для тенниса и велосипедной езды стоят немалых денег, тем более что Эдит не приемлет и мысли о том, что стоило бы немного сэкономить  на одежде или играх. Устроить её в жизни – самое горячее желание миссис Грант, и я не могу укорять её за это.
Сейчас она возлагает надежды на историю под заглавием «Розовая клумба», которую как раз сейчас заканчивает. Если они оправдаются, то ей удастся экипировать Эдит на лето, а тем самым обеспечить для неё светские визиты, от которых ожидает многого. Все возвожные партии для неё в Доллингтоне уже перебраны и найдены приемлемыми, но, хотя подходящие кандидаты не слепы и, конечно, восхищаются этой Дианой крикетного поля, предпочитают делать это на расстоянии.       
До свиданья, дорогой друг, вынуждена закончить, меня вызывают для партии в крикет, кому-то не хватает партнёра. Кроме того, мне вскоре нужно смешивать салат, так как миссис Грант как раз дописывает последнюю главу и, конечно, позабудет об этом. Ваша
Клара Вуд»
Примерно три месяца спустя, воскресным июньским утром, Клара стояла у окна и, глядя с веселым любопытством через стену сада, с удивлением заметила, что мистер Битсон, их сосед, не один. Его седовласая фигура в чёрном продвигалась по гравиевой дорожке, но рядом с ним был виден высокий, слегка сутулый человек с рыжей бородой, которого она никогда раньше не видела в обиталище старого холостяка.
- Взгляни, Нэн. Мистер Битсон добыл кого-то, кто будет вырывать для него сорную траву по воскресеньям, - засмеялась она, ибо незнакомец шагнул к клумбе, наклонился и, очевидно действуя по указке, подобрал две травинки. – Неужели нарушение Дня Отдохновения чужими руками более простительно, чем когда действуешь собственноручно?
- О, я знаю, кто это, - сказала Нэн, опираясь подбородком на плечо Клары, чтобы взглянуть. – Это мистер Эйкман, племянник, о котором говорила мама. Она говорила, его ждут в субботу.
- Очень своевременно. Что, мистер Битсон собирается сделать из него садовника?
- О нет, - продолжала болтать Нэн, преисполненная важности от сознания своей осведомлённости. – У него другое занятие, он – художник. Я слышала, как мама говорила это Эдит. Она объясняла ей, что он – подходящая parti (франц. партия – прим. переводчика) (кстати, что это значит?), - потому что, если он и не богат сейчас, и живёт только своими картинами, однажды он унаследует деньги своего дяди. Мистер Битсон делает бумагу, знаете  ли, ну или он как-то получает свои деньги благодаря бумаге.
- Ясно, - сказала Клара с понимающей улыбкой.
- Мама ещё сказала, что пригласит его на обед на этой неделе, но не раньше, чем будет готово новое розовое платье Эдит.
«Мудро, - подумала Клара. – Раз он художник, цвет имеет значение».
- Сначала Эдит говорила, что он для неё слишком стар – ему тридцать семь, как мама сказала, но потом она, кажется, передумала.
«И это мудро», - подумала Клара, с любопытством глядя на рыжебородую фигуру по другую сторону садовой ограды, чьё будущее обсуждалось с таким забавным sang-froid (франц. хладнокровием – прим. переводчика).
Эта гибкость в подходе к возрасту потенциального жениха казалась ещё умнее в связи с последними событиями. С самого начала Клара заметила в домашнем хозяйстве Грантов признаки хронического напряжения, вызванного необходимостью свести концы с концами, хотя напрягалась только миссис Грант, остальное семейство топило все возможные тревоги в безмятежном море спортивных игр. В последнее время появились более серьёзные симптомы, такие как заметное упрощение меню, увольнение кухонной служанки, отказ от уже заказанного платья, - для миссис Грант, разумеется, поскольку гардероб Эдит, на которую возлагались матримониальные надежды, нельзя было ограничивать. К этому добавлялась непрекращающаяся переписка с издателями, оживлённая, но, очевидно, пока безрезультатная. Если судить по выражению лица, с которым неудачливая леди просматривала эту деловую корреспонденцию, в «розовой клумбе» обнаружились шипы. Но самым серьёзным симптомом показалось Кларе то, что однажды мистер Грант не присоединился к теннисному матчу и супруги провели что-то вроде военного совета.
Что же, если тот человек с рыжей бородой действительно мог считаться parti, не удивительно, что миссис Грант остановила на нём свой материнский взор.
…
Вечером того же дня миссис Грант пригласила её для приватной беседы в гостиную, которая одновременно являлась её литературным святилищем.
Автор «Розовой клумбы» была грузной женщиной с лицом, словно вылепленным из пластилина, кружевной чепчик всегда сидел криво на её неприбранной голове, из-за чего её крупные черты и выпуклые зелёные глаза приобретали вид рассеянности.
Когда она тяжело опустилась в кресло за письменным столом, Клара заметила, что чепчик сидит как-то особенно криво, а сам стол завален свежеисписанными  листами, что выглядело так, словно миссис Грант осквернила священный Шаббат. Среди моря рукописей, там и сям, выглядывали уголки счетов.
«Не собирается ли она снизить мой гонорар?» – подумала Клара во время последовавшей паузы.
Но всё было ещё хуже.
Миссис Грант начала с уверений, что у неё нет причин жаловаться на Клару, и что она вполне ценит её услуги, - такое начало даже для неопытной Клары прозвучало зловеще. Далее она проинформировала её, что ей не удалось продать свою последнюю книгу так удачно, как она рассчитывала, и что, следовательно, ей придётся экономить. Она и мистер Грант серьёзно всё обсудили и пришли вот к какому заключению.
Тут она начала так путаться в словах, что Клара, уже догадывавшаяся, что должно воспоследовать, почувствовала к ней жалость.
- По зрелом размышлении мы решили отказаться от этого дома и снять поменьше, в месте не таком дорогом для жизни, здесь слишком близко от Эдинбурга. Я ещё не знаю, куда мы отправимся, - куда-то, где хорошие площадки для гольфа, я полагаю, - сказала миссис Грант с тяжким вздохом.  – На здешнюю они постоянно жалуются. Мы уже получили очень хорошее предложение касательно дома, было бы безумием отказаться. Конечно, я должна сократить расходы насколько возможно, и для этого необходимо отдать Нэн в школу.
- Понимаю, - сказала Клара, принуждая себя казаться спокойной, хотя от неудержимого возмущения краска бросилась ей в лицо. – Значит, вы во мне больше не нуждаетесь?
- Уверена, я всегда буду нуждаться в вас, - вздохнула бедная миссис Грант с полной искренностью. – Вы были моей правой рукой, дорогая мисс Вуд, но дошло до того, что я не могу себе этого позволить.
- Так вы решили отрубить себе правую руку? Довольно болезненно для этой конечности, вы согласны?
- Да, болезненно, - покорно согласилась  миссис Грант. – Но я не могла предвидеть, что издатели окажутся так упрямы.
- Как Эдит перенесёт это? – спросила Клара, желая сменить тему.
- Эдит не придётся много переносить. Наш круг друзей, по счастью, весьма обширен, если пожелает, она может быть в гостях хоть полгода. Одна проблема – платья, но сэкономив на арендной плате, я смогу одевать её даже лучше, чем прежде. С Эдит будет всё в порядке. Кроме того, - сказала миссис Грант с мелькнувшим огоньком в глазах, глядя мимо Клары в окно на стену сада, - Эдит так миловидна, что этот вопрос может быть разрешён в любой день.
 Клара вышла из комнаты, не выдав себя, но с тем чувством опустошённости, которое привело ей на мысль два драматических дня её жизни – день похорон баронессы Сейфорт и трагедию в цирке.
Опять её отбросило к началу! Опять пускаться по океану жизни, без якоря, без пристани, не видя гавани даже издали. Вернуться в эту утомительную контору, в которой её принимали каждый раз всё холоднее, и в этот ужасный «Приют», где в последний день старого года мужество почти покинуло её. Одна мысль об обшарпанной, но благопристойной, гостиной заставила упасть её сердце. С кем же на этот раз она разделит этот кров? А может быть, там всё те же лица? Хоть бы мисс Хант оказалась среди них! 
Вспомнив о мисс Хант, она вспомнила и её историю, - рассказанную подле остывшего камина, под завывания ветра за окном. Не то же ли самое переживает она сейчас? «Ходить по одной половице», так она тогда сказала, и насколько это верно Клара сейчас узнала от миссис Грант.
Какое ж средство от этого? Собственный дом, сказала седая гувернантка. Но как его найти, будучи уволенной почти без предупреждения!
- Собственный дом, - произнесла Клара вслух, как если бы для того, чтобы лучше прочувствовать сладость этих слов. Никогда ещё они не звучали для неё так заманчиво. Как же она устала от борьбы за эти неполных три года! Что же будет с ней дальше, ведь ей ещё далеко до срока мисс Хант! И не придёт ли избавление слишком поздно? Что будет, когда она утратит свою свежесть? А ведь у неё нет других чар, кроме этой свежести!
- Она права! Права! – пробормотала Клара, в гневе меряя комнату шагами, с сердцем, отчаянно колотящимся в пароксизме возмущения судьбой. – Ничего другого не остаётся!
Она резко остановилась у письменного стола, на котором лежало письмо для фройляйн Поль, от которого её отвлёк вызов миссис Грант.
Она села, окунула перо в чернила и в горячке принялась писать:
«Спустя полчаса – я уволена. Опять старая история под новым предлогом. Если сдержать гнев - значит скрыть свои чувства, то я их скрыла. Но с меня хватит! И я фиксирую в этом письме здесь и сейчас своё твёрдое и неотменимое решение выйти замуж за первого же попавшегося приличного мужчину, годного для брака. Призываю вас в свидетели! Теккерей сказал, что я могу сделать это, если только пожелаю, - и я верю, что могу, воистину верую в это!»