Как я стал дорожником

                Я мечтал стать журналистом-международником. Очень и очень. Как Валентин Зорин или Фарид Сейфуль-Мулюков. Но даже в свои семнадцать лет я понимал, что МИМО дело серьезное и одного желания, наверное, будет недостаточно, что и доказала Азиза из «А» класса, поступая туда три года и которая в конце концов поступила в Политехнический на специальность «Холодильники и холодильное оборудование». Поэтому выбрав синицу в руках и благо, что к нам приехала выездная приёмная комиссия из Томска, я, сдав последний экзамен в школе в конце июня, в начале июля поступил на специальность «Автомобильный транспорт» в Томский инженерно-строительный институт» сдав все экзамены на отлично, что и повлекло дальнейшее изменения в моей судьбе. Председатель комиссии предложил мне перейти на строительный факультет на «Промышленное и гражданское строительство», как на наиболее престижную специальность института, на что я дал согласие и 17 августа мы поехали в Томск поездом.
       Мы это я, Володя Коробов и его сестра Наташа. В пути мы отметили 19-летие Володи. С Наташей хотя мы учились в параллельных классах познакомились на вступительных экзаменах. Поезд уверенно ехал, а мы с Наташей то и дело выходили подышать свежим воздухом в тамбур. В первый день поездки мы просто стояли друг против друга и болтали о том, что придет в голову. На второй день я, делая какой-нибудь обширный жест, незаметно касался её ладони. На третий я медленно, но уверенно клал свою ладонь на её ладонь и немного сжимал и, если в тамбуре появлялся посторонний я моментально отдергивал руку. Мне кажется если бы мы ехали до Владивостока я в конце пути, наверное, успел бы жениться на Наташе, но увы, мы ехали только до Томска.
      К концу третьих суток, ночью, когда до Томска оставалось часов десять езды, поезд сделал промежуточную остановку в городе Ленинск-Кузнецкий и в наш вагон вошел высокий парень, чем-то похожий на Маяковского. Из багажа у него лишь был тощий рюкзак, а в руке держал букет осенних гладиолусов. Володя с Наташей спали, я лежал на второй полке, а парень занял полку рядом со мной. Мы поздоровались, и я не нашел ничего лучше, как спросить почем он брал цветы, на что попутчик сообщил мне, что цветы - подарок его девушки и показал на окно. На перроне действительно стояла и махала ручкой очаровательная худенькая барышня, которую мы всю дальнейшую жизнь будем называть Лидочкой. Поезд тронулся, и мы начали знакомиться. Парень сказал, что его зовут Володя Корман. «Очень приятно теперь у нас два Володи» -, сказал я.
      А утром следующего дня мы наконец ступили ранним утром на благодатную землю Западной Сибири. Как я уже сказал у нашего сибирского Володи был один тощий рюкзак, а у нас на троих было шесть чемоданов и еще столько же сумок. Но нас встречали, и Володя Корман помог нам загрузить багаж в машину. Привезли нас, соответственно Наташу с Володей Коробовых на Партизанскую 15 к технологам, а меня 17, к строителям.
       До 1 сентября мы красили стены и полы в общежитии, а после шли знакомится с Томском. Первые наши походы были на рынок, на месте которого в дальнейшем построят областной драмтеатр. Там на рынке мы покупали у бабушек кульки с малиной, и вы не поверите кульки с яблоками размером с черешню. Они назывались дички и были совершенно непонятны нам людям, изнеженным фруктами. Потом нам объяснили, что это плоды непривитой яблони. Еще одним интересным моментом явилось кафе, которое называли «Кошачий глаз» недалеко от общежития. В меню мы увидели блюдо «Плов с рисом».
        1 сентября нас распределили по группам, я попал в седьмую и почему-то нас вместо учебы повезли на работу в поселок Копылово под Томском. Мы бетонировали подвалы пятиэтажных домов, а жили в двухместных палатках, оставленных стройотрядом.  Палаточный городок был разбит прямо в сосновом лесу, что само по себе являлось экзотикой для нас. Меня тогда восхитило, да и до сих пор восхищает природа Сибири. Особенно высокие и стройные сосны которые растут на песке и под которыми всегда сухо и тепло во время дождей и даже проливных. И воздух, воздух, такой чистый и свежий. Мне повезло, что соседом по палатке оказался настоящий сибиряк Гоша. Он нарезал лапника, мы уложили его на пол палатки, сверху положили матрасы и спать было так приятно на хвое, вдыхая естественный и неповторимый аромат. Вначале было весело и даже интересно, но 6 сентября пошёл снег, в то время, когда у нас снег идет в декабре, да и то не каждый год. Кроме того, не подвезли продукты. Главное, что бетон они не забывают подвозить. Кликнули добровольцев, а так как мне, ужас как, надоел бетон, я вызвался привезти продукты и на перекладных добравшись до города первым делом выпросил у знакомых телогрейку и сапоги, сапоги оказались болотными, но я   перегибал голенища и ходил эдаким денди. Набрав в магазине всего по списку, я также на попутных машинах приехал в наш палаточный городок. За продукты меня удостоили благодарностью.
      Снегопад не прекращался, и температура воздуха упала ниже нуля. Поэтому, в связи с резким похолоданием нас перевезли в достроенные дома, дали кровати и жить стало намного веселее. С утра приходил бетон мы кучками разгружали его у подъездов и нагрузив в носилки несли в подвал, где разравнивали лопатами и доводили мастерками. Вечером после ужина мы пели песни под гитару, одну я запомнил «Помню в детстве я, слушал у огня певучий бабушкин рассказ» Так прошел месяц, закончилась наша странная практика перед учебой и 1 октября мы начали грызть гранит науки.
      Мы сдружились с моим попутчиком с Ленинск- Кузнецкого – Володей Корман. Он постоянно брал меня с собой, когда ездил на Герцена 49 в общежитие педагогического института в своей подруге Лидочке. Мы заходили в общежитие, Володя вызывал Лидочку через вахтера и в нише у входа они стоя очень близко друг к другу, часами говорили что-то совершенно беззвучное. Иногда мне казалось, что они общаются мысленно и являются телепатами. Я все эти часы сидел рядом на скамеечке и терпеливо ждал, когда закончится эта статическая встреча. Я до сих пор не могу понять зачем он таскал меня к своей девушке, похоже этого не могла понять и Лидочка, которая решила провести своеобразный эксперимент, следующего характера. Однажды я с ним не пошел принципиально, а он ушел один, пришел через несколько часов в совершенно расстроенных чувствах лег животом на кровать и глухо проговорил: «Иди к ней она тебя ждет» и мне приходилось объяснять, что это шутка Лидочки и что она любит только Володю.
      Я заходил также к Наташе, но похоже наш вагонный роман подошел к концу, и Наташа начала относится ко мне все хуже и хуже. Она не хотела идти в кино, она не хотела идти гулять, а когда я пригласил её на Эдиту Пьеху она убежала в рекреацию, где показывали по ТВ очередной хоккейный матч и уселась точно посредине парней, для того чтобы я не мог с ней общаться поближе. В начале я шепотом звал её, потом звал громче и меня чуть не поколотили болельщики. В конце концов я передал через них ей билеты на Пьеху, а она вернула мне их в клочья разорванными. Возможно она попала под влияние песни Марии Пахоменко «Ты разлюбил меня бы что ли»? Но если вы думаете, что у меня появился соперник, то ошибаетесь. Она так начала относится ко всем особям мужского пола. Однажды в совершенно расстроенных чувствах я спускался с пятого этажа на первый, то в районе третьего я столкнулся с девушкой Олей со специальности «Водоснабжение и канализация».
      В первую же минуту после неожиданной встречи я предложил ей пойти в кино, на что она мгновенно согласилась, и мы пошли на фильм «Джентльмены удачи» в кинотеатр имени Горького. В кинотеатре очередь была такой большой что конец или начало были на улице. Но я не растерялся, подошел к контролерше и показав ей своё удостоверение киномеханика 3 категории попросил приобрести два билета для коллеги с девушкой. Что она и сделала. Вы даже представить не можете как я вырос в глазах Оли. Она смотрела на меня снизу-вверх с удивлением, восхищением и восторгом. Наташа так никогда на меня не смотрела.  В фойе кинотеатра мы угостились пирожными картошка, запили это черным кофе и с первым звонком пошли в кинозал. После киножурнала я сразу же взял её маленькую ручонку в свою и не выпускал до конца сеанса. Домой в общежитие мы пошли пешком, поднялись по булыжной мостовой к месту основания Томска и всю дорогу я рассказывал истории, читал стихи, а она внимательно слушала. Проводив её до общежития, я вернулся к себе, а на следующий день пригласил Олю к нам, строителям, на танцы. Дело в том, что у технологов танцы тоже имели место в субботу, но они проходили под магнитофон, народу обычно было немного, что меня вполне устраивало. У нас, у строителей играл ВИА и народу было не продохнуть. Мы танцевали до упаду, и я опять что-то читал Оле, а она внимательно слушала, раскрыв огромные, синие, как два изумительных озерка, глаза и смотрела на меня снизу-вверх. И я сказал: «В твоих глаз можно бесповоротно утонуть!»
   На следующий день ища подработку, я начал обходить кинотеатры. Одним из первых был кинотеатр имени Ивана Черных. Кинобудка как ни странно находилась на первом этаже и окна выходили на улицу. И что самое удивительное киномехаником оказалась девушка. Я осторожно позвал ее и вручил удостоверение с просьбой узнать нет в этом заведении свободной вакансии. Девушка позвонила по внутреннему телефону и сказала, чтобы я подошел завтра и неожиданно пригласила меня на просмотр фильма, правда из кинобудки, на что я радостно согласился. Шел цветной испанский музыкальный фильм «Кабриола» содержание которого я плохо запомнил, потому что помогал Вере, а именно так звали прелестного киномеханика, заряжать киноаппараты, перематывать ленты и переходить с аппарата на другой аппарат по окончании очередной части фильма. Дело в том, что при окончании части фильма надо внимательно смотреть на экран. Левая рука при этом должна находится на верньере включения двигателя, а правая на заслонке и в определенный момент в верхнем правом углу экрана появляется первая точка я включаю двигатель, а с появлением второй точки я поднимаю заслонку. При этом заслонка на втором аппарате автоматически падает. Вот так незаметно в трудах прошел один сеанс, потом второй и в конце его я невольно спросил Веру, не сходит ли она со мной, чисто по-товарищески, на танцы в городской сад. Вера, увидев мое усердие и профессионализм ответила положительно, и мы отправились на танцы. На площадке играл ВИА, мы танцевали под песню «Червона рута», «Сумерки», «Синий иней». Потом мы гуляли по дорожкам городского сада, сидели на скамеечках и наконец собравшись побрели домой. Вера жила на спичечной фабрике, но я предложил пройти немного пешком, что было большой стратегической ошибкой. Я приобнял ее за талию, мы шли и шли, пересекли улицу Фрунзе и, увлечённый беседой о качествах кинопленки «Свема» в сравнении с кинопленкой «Тасма», я не заметил идущий мне навстречу патруль из трех девочек, живущих с Олей в одной комнате. Сделав вид, что я их не заметил, я, не снимая руки с талии Веры, прошел мимо них и мы поднялись по булыжной мостовой к месту основания Томска. Спустившись мы сели в автобус и, я проводил Веру до дома. Вернувшись я кинулся в общагу технологов, поднялся на третий этаж, постучал в дверь и попросил Олю выйти на разговор. Она долго не появлялась, а когда вышла то все вокруг меня замёрзло насквозь километров на пять. Она наговорила мне столько неприятных слов, которые я ни разу не слышал от Наташи. Пробив меня навылет несколькими залпами бирюзовых глаз, она ушла, захлопнув дверь, оставив за собой пелену разочарования и обиды, а пошел к себе, на мою крайнюю кровать возле двери и забылся тревожным сном. На следующий день после лекций я пошел к Вере в кинотеатр. Я стоял возле окна, Вера была от меня расстоянии вытянутой руки, она стояла ко мне спиной и не отвечала на мои вопросы. Прошло немного времени, она повернулась и отдала мне мое заявление с отказом о принятии на работу. Это был какой-то другой человек, сухой, равнодушный и злой. Это была не та увлеченная и веселая девушка, с которой я провел такой удивительный вечер. Я понял, что агентура Оли добралась сюда и тихо незаметно ушел, оставив на этом месте дымку печали и сожаления.
     Чтобы отвлечься от неурядиц на сердечном фронте я решил уделить больше времени учебе.    Учеба не приносила мне каких-то неудобств, если не считать рисования и как ни странно физкультуры. Дело в том, что в начальной школе я не был аттестован по этой дисциплине, не ввиду какой-то болезни, а потому что у мамы были бланки с медицинскими печатями и она давала мне разрешение на освобождение от уроков физкультуры. Но в пятом классе я перешел в другую школу где меня заставили заниматься спортом, но время уже было упущено и до сегодняшнего дня я боюсь командных видов таких как футбол, волейбол, баскетбол, регби и ручной мяч.  Да и прыгать через коня или через планку у меня не получается, в прыжке я добираюсь до середины коня, планка же у меня слетает при любой высоте. Я уже не знал, что мне делать, как выяснилось, что при посещение студентом какой-либо спортивной секции, зачёт ставится автоматически. Я очень обрадовался, отлегло от сердца, и я записался на секцию классической борьбы. И занимался этим видом спорта почти три года, хотя физкультура у нас была только на первом курсе.
       Учеба в техническом вузе полностью отличается от учебы в гуманитарном. В гуманитарном прочел материал, запомнил, освоил и пересказал. В техническом всё происходит значительно сложнее. Во-первых, необходимо было получив, то или иное задание произвести расчет и всё это собрать в пояснительную записку. Кроме этого необходимо все рассчитанные данные отразить на одном или на нескольких больших листах ватмана и не карандашом, а тушью при помощи рейсфедера. Каждый кто занимался этим знает, как это муторно. Буквально миг отвлечения и здоровенная клякса обеспечена. И хорошо если это настоящий голубой ватман, а не промокашка. В первом случае можно убрать кляксу лезвием от безопасной бритвы, во –втором дырка обеспечена.   
     После занятий мы с Володей Корманом ходили к его девушке Лидочке, вместе с ней мы занимались в городском читальном зале, ужинали в пельменной на Ленина, ели пельмени с бульоном, иногда к пельменям я брал стакан вина. После мы провожали Лидочку до общежития. Я познакомился с соседями Лидочки по комнате в общежитии пединститута. Больше всего меня заинтриговала история Люси Вихровой, которая училась в Рязани и перевелась в Томск из-за несчастной любви. Говорили, что ей посвящена была известная дворовая песня тех лет:
«Как живешь ты в своей Рязани, жду письма, а его всё нет.
Время лечит любые обиды, мне труднее я здесь одинок.
Предположим не хочешь видеть напиши хоть парочку строк
Паровоз загугукает где-то, за окошком синеет рассвет.
Дымкой вьется дым сигареты я по клеткам пишу твой портрет»
    Вообще песнями были пронизаны все мои годы обучения в ТИСИ.  На первом курсе это были песни Марии Пахоменко, скажем такие как: «Любите при свечах», «Ненаглядный мой», песни Галины Ненашевой, песни ВИА - «Люди встречаются, Сумерки, Синий иней, Нет на свете тебя прекрасней, Волна-волна (А я стою на берегу, а ты плывёшь на лодочке), Варшавский дождь» и конечно примы нашей эстрады – Эдиты Пьехи – «Каравелла, Только ты, Разноцветные кибитки, А любовь как песня» и другие
        Зимой после первой сессии, я добрался поездом до Новосибирска, с вокзала я на такси за пять рублей добрался до аэропорта «Толмачёво», где купил билеты. Времени было достаточно, и я поехал в город. После я каждый год, когда зимой ехал домой через Новосибирск, шел по этому определенному маршруту. Первым делом я иду в кинотеатр Маяковского, смотрю фильм, на это раз это был американский фильм «Как украсть миллион» с несравненной Одри Хепберн в главной роли, после кино иду в картинную галерею – там постоянная экспозиция Николая Рериха, потом иду на центральную площадь перед театром, там рядом есть буфет где подают очень вкусную густую сметану, в Томске почему-то встречается постоянно жидкая и завершается прогулка посещением театра оперы и балета.  В тот вечер я приобрел билет на балет "Восточные сказки", поел в буфете мороженое с вишневым сиропом, добрался до своего места и благополучно уснул несмотря на топот ног балерин.
      Так прошли две сессии и с невероятными усилиями я перешел на второй курс. После завершения первого курса у нас была предусмотрена геодезическая практика на Басандайке, речке, протекавшей недалеко от Томска. Это было время сказки, время романтики, время молодости. На огромной поляне перед речкой был раскинут палаточный городок. Месяц, проведенный в палатках пролетел как один день. Днем до обеда работа с теодолитом, нивелиром, после обеда – камеральные работы. А вечером наступал отдых. Везде загорались костры, вокруг них рассаживалась молодежь и, естественно, пели песни, где есть гитара пели под гитару, а если гитары не было, то пели просто так. Песни пели разные, но почему-то запомнилась одна. Называлась она «Королева Непала» Слова в ней были такими: «Вась, посмотри, какая женщина, почему она стройнее кедра. Вась, так зачем она обвенчана с королем по имени Мохедра?» И припев: «Королева Непала, королева Непала, королева по имени Лакшми.» Много позже я узнал, что Лакшми была нашей ровесницей, 1949 года рождения, то есть на период нашего песнопения ей было 23 года.
     Готовили мы сами, готовили на кострах в больших ведрах, чистили картошку, лук и прочие продукты, дружно садились за столы и дружно потом мыли посуду. Казалось неустроенность бытовая была налицо, но почему-то она не воспринималась, а запомнилось только радость, только веселье. А всего в нескольких десятков метров от палаток начиналась настоящая сибирская тайга, вначале с березами и осинами, а дальше с кедрами и соснами.
      Однажды к одному из моих однокурсников приехала его девушка. А так как он был сильно занят камеральными работами попросил меня не слишком загруженную работой личность показать его девушке окрестности нашего городка. Я конечно активно воспротивился, мотивируя своей занятостью. Однокурсник уверил меня что и мою работу он выполнит, если я соглашусь и реализую его просьбу. Делать было нечего, и я повел по окрестностям подругу моего товарища.
      Вначале я показал палатки, потом показал столовую, ряд сбитых на месте дощатых столов с врытыми скамейками, потом мы пошли к Басандайке, и тут её заинтересовал лес за палатками и мне пришлось повести её туда. Мы немного побродили по опушке собирая ромашки, но их было очень мало и часть была вытоптана молодым племенем, и мы незаметно углубились в березняк, ярко освещенный полуденным солнцем, немного пройдя, а потом еще немного мы вышли на небольшую поляну, буквально усыпанную ромашками. Собирая ромашки и болтая, мы углубились в лес. Березы качались на легком ветерке, воздух был напоен густым пряным запахом хвои. Девушка немного притомилась я предложил сесть на упавшее дерево. Чтобы развлечь её я вспомнил случай в Михайловской роще ранней весной или поздней осенью, когда мы с приятельницей попали под дождь, прятались под деревом, а деревья в роще хилые и мы промокли до нитки, потом сидели на пеньке прислонившись спина в спине и пытались согреться. Тогда по возвращению из рощи я написал стихи, которые и прочел ладушке моего однокурсника:
« Стоим под деревом как дети,
нас дождь случайно познакомил,
конца его и не заметив,
мы позабыли и о доме.
А деревце - одно названье,
стоит нагое, ни листочка,
твои ладони словно пламя,
откинув голову хохочешь.
Мы оба к дереву приникли,
ты ищешь зеркальце нахмурясь,
а зайцев солнечные блики,
гоняют в лужах мокрых куриц.»
      Она с удовольствием выслушала и хотела еще рассказать о себе, как тут над нами что- то загремело, загудело, внезапно поднялся сильный ветер. «Бежим, быстрее» -, сказал я своей спутнице, и мы побежали, не разбирая дороги. Началась гроза, пошел дождь и пока он шел крупными каплями мы добежали до сосен и кедрача, стоявшего очень кучно и укрылись под большими мохнатыми хвойными ветками. Да это была не Михайловская роща, под кедром было тихо, уютно, тепло и мягко от хвои, упавшей на землю и образовавшей своеобразный ковер. Я убрал шишки и мелкие ветки и пригласил даму присесть и опереться спиной о дерево. Она согласилась, я пристроился рядом и начал читать новые стихи, чтобы отвлечь слушательницу от раскатов грома, от которых она каждый раз вздрагивала. Я читал свои стихи, когда они закончились, я читал стихи Вити и таким образом, успокоив ненаглядную моего однокурсника, мы заметили, что гроза прошла и гром громыхал где-то совсем далеко.  Только выйдя из-под веток взглянули на часы и выяснили, что прогулка длится уже около двух часов. Встревожившись попутчица засобиралась обратно, и мы быстрым шагом отправились в наш палаточный городок. Через несколько минут выйдя на ромашковую поляну, поняли, что это была совсем другая поляна. Мы пошли обратно, и я заметил, что вокруг начало темнеть быстрее и что это уже не березовый светлый лес возле наших палок, а начало полноценной сибирской тайги с шикарными соснами и могучим кедром. Только теперь до нас дошло, что заблудились. Тщетно я начал искать мох на деревьях желая узнать где север, а где юг. Мха не было, количество веток на деревьях было практически одинаково как с одной, так и, с другой стороны. Муравейников тоже не было. Впору было впасть в отчаяние, как меня вдруг осенило. Давеча мы прошли родничок и напились изумительно вкусной чистой воды, что несколько прибавило нам сил. Я понял вода родника приведет нас, как проводник, к Басандайке, больше ей впадать некуда. Мы кинулись к роднику и по берегу ручейка вышли к Басандайке, а там идя по берегу против течения речки через полчаса увидели знакомые очертания нашего палаточного лагеря. Подойдя поближе, на границе городка, я увидел сумрачно насупленного, до ужаса серьезного и страшного моего однокурсника, который кидал ножички в ствол дерева из всех сил. Я быстро попрощался со спутницей, возлюбленной моего однокурсника, предоставляя ей объясняться с ним, а сам резко свернул и побежал к столовой, потому что есть хотелось неимоверно.
      Но самая пикантная история приключилась через несколько дней после наших блужданий. В один из прекрасных вечеров, когда в свободное от геодезии время я сидел на берегу Басандайки, любуясь восхитительным томским закатом, на противоположном берегу возникла элегантная брюнетка восточного типа в белой водолазке, джинсах и кедах, с горячим желанием перейти на нашу сторону. Всего в нескольких десятках шагов от этого места через речку был перекинут очень удобный мостик. Я, конечно, мог сказать об этом загадочной незнакомке, но почему-то промолчал.  Шикарная красавица еще раз спросила меня, что же ей делать и как поступить для того, чтобы перебраться на мою сторону. Я выждал паузу и плюхнулся в воду как был в туфлях и в брюках. Перебравшись на сторону прелестницы, я осторожно поднял её на руки и понес осторожно на нашу сторону, ступая по дну речки. Я шел и особенно опасался, что поскользнусь и уроню свою драгоценную ношу, но всё обошлось и без приключений я поставил принцессу на ноги и помог ей обуться. Она горячо поблагодарила меня и окинув таинственным взором удалилась в сторону палаток. Я не стал её искать, потому что она могла быть подругой другого моего однокурсника, а одного такого случая мне было больше чем достаточно.
      Прошло еще несколько дней, наша геодезическая практика подошла к концу, и мы разлетелись по домам, чтобы встретиться вновь 1 сентября. В этот день четвертой парой был английский, идти не хотелось, но я себя заставил и не пожалел, потому что, опоздав на занятие, постучав в дверь я вошел и увидел за столом преподавателя дивное создание, персидскую княжну, которую я транспортировал через Басандайку. В этот раз она была в чем-то белом без причуд, строгой темной юбке, высоких каблуках, восхитительной прическе, с роскошными сережками в ушах и кулоном на шее в виде часов.
        Тем не менее второй курс на строительном факультете у меня начался не особенно весело, потому что я остался без жилья, без общежития, хотя на первом курсе, я и жил на отшибе комнаты, но там было тепло, светло и почти не кусали мухи. Можно винить конечно в этом страшную высшую математику и еще более ужасную начертательную геометрию, но факт остается фактом и троечникам общежитие не полагалось. Первое время я пытался жить зайцем, это у меня получалось не очень хорошо, но ситуация изменилась, когда, проходя мимо ДК имени Макушина я увидел объявление, что им требуется киномеханик. Устроившись я начал крутить фильмы и познакомился с напарником, Воробьевым Геной, который любил читать фантастику, как и я. Он пригласил меня к себе в гости, жил он очень далеко от ТИСИ, возле ТомНИИВСа (Томский научно-исследовательский институт вакцины и сывороток). Там было два пятиэтажных дома для работников института. Жили они в двухкомнатной квартире втроём – Гена, его брат Вася и их мама тетя Маша. Я зачастил к ним в гости, мы пили кофе, крепкий чай, грог и марсалу, как мне объяснил Гена это был белок растворенный в спирте. Говорили много о фантастике, о будущем, о роботизации, о глобальных проблемах человечества и как-то незаметно я перебрался к ним и снял угол за 30 рублей с питанием и проживанием. Кроме чая мы употребляли и плодово- ягодное вино, а иногда и водку, которую пили с томатным соком, слой водки над слоем томатного сока, тогда это называлось «Кровавая Мэри», разговоры шли и о вымышленных технологиях и научных открытиях, о контактах с нечеловеческим разумом, о возможном будущем или альтернативном ходе истории, о влиянии этих допущений на человеческое общество и личность. За диспутами и жаркими спорами я как-то начал забывать об учёбе, а в один из зимних сибирских дней внезапно наступила сессия и я завалил всё, что можно было завалить. В первую очередь ужасную высшую математику и не менее жуткий сопромат и после третьей попытки был благополучно отчислен за академическую неуспеваемость.
       К тому времени у меня с Воробьевыми не сложились отношения на почве фантастики, и я переехал с первого на второй этаж к тете Вере. Последней соломинкой стало то, что я опоздал на соревнования по классической борьбе, меня не пустили на входе, а когда я попытался их побороть, то меня просто выкинули наружу и засунули головой в снежный сугроб, где я прорыдал, наверное, около часа. Успокоившись, я оставил все личные вещи у тети Веры, в надежде вернуться сюда осенью и попытаться восстановиться, и покинул Томск, взяв курс домой.
       Дома отец, как ни странно, отнесся к этому известию удивительно спокойно и через несколько дней устроил меня на строительство здания облисполкома разнорабочим. Каждый день утром я одевал робу студенческого строительного отряда, которую привез из Томска и на велосипеде ехал на работу. За это время я отрастил довольную густую прическу, отпустил усы и бороду и внешне смахивал на хиппи. Еще более удивительным было то, что отец совершенно не обращал на это внимание, а даже подчеркивал, что я могу отрастить себе волосы хоть до пятой точки опоры. В восемь утра я приезжал к строительной площадке, пристраивал велосипед и по порядку здоровался за руку со всеми рабочими, которые сидели на длинных скамейках, врытых в землю, за такими же врытыми столами, за которыми мы, рабочий класс, обедали. Поздоровавшись с последним в этой шеренге, я садился на скамеечку рядом с ним и со мной здоровались те, кто пришел после меня. Итак, ежедневно, кроме воскресенья.
       Из всех рабочих строительных специальностей больше всего мне понравилась работа сварщика. Во-первых, она была относительно чистой, в ней наблюдалась некоторая элитность и избранность. Привлекала одежда сварщика - костюм для защиты от искр и брызг расплавленного металла, ботинки и сапоги, термостойкий защитный щиток со светофильтром, очки и перчатки. Сварщик в полном комплекте одежды представлял собой фантастическую и таинственную фигуру. И когда мастер дал мне варить незначительные швы на арматуре лестницы я проработал почти целый день и разумеется «поймал зайчика», то есть получил, говоря учёным языком, ожог сетчатки и слизистой оболочки глаза по причине воздействия ультрафиолета. Перед глазами несколько секунд стояла белая пелена, вскоре уменьшаемая до размера небольшого пятна, которое при вращении глазами перемещалось, чем-то напоминая прыгающего туда-сюда солнечного "зайчика", пускаемого зеркальцем. Несколько дней я прикладывал ночью к глазам сырой картофель, молоко и зеленый чай. На работе же меня перевели в поливальщики бетона. Принято считать, что только через 25-30 дней залитый бетон обретает свою максимальную твердость. Так чтобы повысить качество бетона, ему нужно «помочь» путем увлажнения. Делать это в жару можно через 3-4 часа после того, как бетон залит, и как только раствор загустеет и станет неподвижным, то можно начинать увлажнение. Делал я это лейкой, а так как на улице было очень жарко, то поливал бетон по 5 раз в день. Утром я из водопровода набирал трехтонную прямоугольную ёмкость водой и башенный кран подавал её на 5 этаж где до обеда я выливал всё на бетон, при этом следил за тем, чтобы на поверхности не оставались лужи, в то же время не нужно было жалеть воду, если она моментально впитывается и поверхность быстро высыхает, а после обеда процедура повторялась снова. Эта работа мне тоже понравилась. Я был один, я был выше всех, и я пел песни во весь голос целый день, и я видел практически весь город.               
     Глаза мои через некоторое время зажили и меня перевели на бетонные работы. Выглядело это следующим образом. Бетонная смесь в бункере подается башенным краном к месту укладки, где ее укладывают в опалубку перекрытия и уплотняют с помощью глубинных вибраторов. Вибронаконечник глубинного вибратора располагается на гибком валу, что обеспечивает удобство его применения для обработки бетона в отдаленных местах. Наконечник такого устройства погружается в бетон на достаточную глубину, что позволяет качественно проработать весь объем смеси. С помощью глубинных вибраторов уплотняют бетонную смесь последовательно от одного конца конструкции к другому. Рабочий наконечник вибратора погружают вертикально или немного наклонно в бетонную смесь, некоторое время выдерживают там, а затем медленно извлекают и погружают в соседнем месте. Для лучшего уплотнения бетонной смеси погруженный в нее рабочий наконечник вибратора слегка приподнимают и опускают на 5 - 10 см в пределах бетонированного слоя. Особенно тщательно следует уплотнять бетонную смесь в местах с густой арматурой, у стенок опалубки и во всех углах. Вибрирование прекращают, когда появляются признаки достаточного уплотнения: завершается осадка смеси, на поверхности выступает цементное молоко. Всё это очень легко описывается, но на деле тяжелый, постоянно трясущийся вибратор норовит залезть совсем не туда куда нужно. Вязкая масса раствора не дает его переместить. Иногда он проваливается в какую-то яму и утаскивает меня прямо туда в бетонную жижу, где я трясусь внутри опалубки вместе с этим тяжелым и ненавистным вибратором. Вибратор мне давали в руки ежедневно, рабочим видимо очень хотелось увидеть этот цирк. Каждый день я приезжал домой весь в бетоне. Бетон был везде и в длинных волосах и в усах, и в бороде, и в носках и даже в трусах. Меня хватило ровно на 5 дней. В воскресенье я не мог встать с кровати и валялся целый день, а в понедельник не смог сесть на велосипед и на медленной скорости еле добрался до стройплощадки. Видя моё состояние, прораб перевёл меня в вагончик на бумажные работы, потому что я не был годен даже на подметальные и поливочные работы. Неделю я изучал проекты, писал табели и наряды, после меня перевели к женщинам штукатурам.
       Штукатурить мне понравилось. Состав известково-гипсового раствора: 1 часть гипса на 2-5 части извести. В воду понемногу высыпают гипс непрерывно перемешивая смесь до получения однородного, сметанообразного состояния. Затем в смешанный с водой гипс добавляют известковый раствор и снова тщательно перемешивают. Полученный раствор твердеет через 5-7 минут после приготовления, поэтому рекомендуется использовать его сразу же и готовить небольшими порциями, не более 3-4 литров. Конечно мне доверили самый первый слой штукатурки, и я вроде бы справлялся с задачей, если не считать того, что половина раствора была у меня и на одежде, и на земле. Тем не менее, хотя я приходил домой теперь уже в извести и в гипсе, но уставал гораздо меньше.
      Так шли мои рабочие будни, как в один из самых жарких июльских дней прораб направил меня с худущим рабочим напарником и пожилым экспедитором на длинновозе, сейчас их называют шаландами за трубами подмостями на дальний законченный объект, который находился в степи. Когда мы подъехали к этому объекту было уже за полдень. Температура в тени была не менее 40-45 градусов, а уж на солнце, наверное, все 60. Экспедитор с водителем укрылись под навесом, а мы с моим напарником начали погрузку труб. Когда была погружена большая часть труб, я почувствовал себя очень странно, у меня стало слабое, сонливое состояние, вялость. Голова начала кружится, появились, «черные точки» в глазах, нарушилась координация при движении и меня качало из стороны в стороны. У меня даже начались небольшие галлюцинации и очень мучила жажда. Я потерял сознание и очнулся под навесом где перепуганные экспедитор с водителем обмахивали меня бумажными папками. И тут меня осенило. Почему-то весь период меня загружали непосильной тяжелой работой, которая явно была не для меня. Вот почему отец спокойно воспринял моё отчисление. Он тогда уже продумал план методики трудового перевоспитания лентяя, то бишь меня и во взаимодействии с прорабом и мастером управления начал претворять его в жизнь. Действительно в Томске я получал стипендию в 35 рублей, ежемесячно отец присылал 50 рублей, а из Уфы тетя Раиса еще 20. Итого ежемесячно я имел 105 рублей. Такого дохода не было ни у одного студента ТИСИ. А я получается на всё это наплевал и перестал учиться. Я страшно разозлился и заставил себя закончить погрузку труб.
     Так как дело происходило в субботу то вечером пошел на танцы в ДК. Там познакомился с выпускницей нашей школы этого года Таней и проводил её до дому. Когда я попытался пригласить её на следующее свидания она категорически отвергла мое приглашение сказав, что я слишком стар. А у нас была на тот момент разница в два года. На следующий день я постригся наголо, сбрил бороду и усы и сняв надоевшую защитную стройотрядовскую робу, в которой меня считали демобилизованным воином, у которого нет другой одежды. Одев нормальную одежду и водрузив на голову тюбетейку я на следующее утро раньше всех пришел на работу и уселся на скамеечку. Пришедшие рабочие здоровались со мной за руку, потом в изумлении таращили глаза, узнавая меня в новом обличии. Говорили даже, что я стал похож на человека.
      В начале августа я уволился по собственному желанию и получив характеристику я вернулся в Томск после почти семимесячного отсутствия. В Томске я вновь поселился у тети Веры и начал хлопоты по восстановлению в студенты на строительный факультет. Тетя Вера познакомила меня со своей племянницей Леной, а та с подружкой Таней. Мы втроем гуляли по городу, по набережной, ходили в Лагерный сад, ездили на дачу. По вопросу восстановления мне было велено прийти через неделю. В один из прекрасных августовских дней я после просмотра польского фильма «Анатомия любви» в кинотеатре «Октябрь», проводил Лену, проводил Таню и поехал из района железнодорожного вокзала к тете Вере в район ТомНИИВСа. То есть с одного конца города на другой конец и еще немного дальше. Автобус уже не ходил, я на троллейбусе добрался до его конечной остановки, а там километра три надо было идти пешком.
      Я шел по обочине, с обеих сторон дороги был сосновый лес, с удивительными стройными соснами. Светила луна, воздух тут за городом был совершенно другим, чистым, свежим, напоенным ароматом сосновой хвои. Я почти добрался до места моего назначения и за поворотом должен был показаться первый дом микрорайона. Но вместо дома ревущее, мчащееся по обочине на полном ходу, одноглазое чудовище ударило меня и отбросило на несколько метров от места нашей динамическом встречи. Я пришел в себя на середине дороги с неестественно повернутой ногой. Мотоциклист скрылся с места происшествия, я сидел на теплом асфальте, в голове была абсолютная пустота. Рядом остановилась машина из нее выскочили два человека, которые убедившись, что я жив отвезли меня травматологию.
      В больнице ко мне долгое время никто не подходил, хотя люди в белых халатах разговаривали совсем рядом со мной. Прошло еще немного времени и один из врачей подошел ко мне и начал осмотр. Я чувствовал себя относительно нормально, голова, руки, туловище и одна нога вроде бы функционировали как раньше. После рентгена выяснилось, что у меня разорван коленный мениск на правой ноге. Мне стало немного легче, что это не перелом. Больше всего я боялся, что не смогу пойти в деканат через несколько дней для восстановления в студенты. Кроме того, я уже позже обнаружил ощутимые ссадины не левом плече и на левой ноге. После медицинского осмотра ко мне подошел представитель ГАИ и подробно расспросил о ДТП. Записав мои слова, он спросил меня буду ли я писать заявление. Я немного подумал и отказался, мотивируя тем, что я жив, относительно здоров и мы простились со стражем порядка. На самом деле я несколько кривил душой. Я предполагал, что мотоциклист живет где-то в наших двух домах, возможно он несовершеннолетний, а наживать врагов среди соседей мне совсем не хотелось. Похоже я начинал мудреть. Меня отвезли в процедурную наложили гипс на ногу, сделали пару уколов и отправили в очень большую палату, в которой было более десяти человек.
     Справедливости ради надо сказать, что мотоциклиста нашли почти сразу же. Им оказался, как я и думал, совсем молодой парень, который жил в соседнем доме. Сотрудники ГАИ сняли показания и начали делопроизводство. Тут, естественно, началась суета, как это бывает в таких случаях. Мне выдали костыли и выписали на третий день, чему я очень удивился. Я уже потом узнал, что в зависимости от времени пребывания в больнице зависит и мера ответственности. Тетя Вера, Лена и Таня ждали меня на выходе и отвезли меня к себе, где я расположился в зале, в первой комнате, на кровати.
      Теперь о тете Вере. Тетя Вера была настоящей доброй русской женщиной. Работала она уборщицей на предприятии и от этого предприятия получила двухкомнатную квартиру. Было у нее трое детей старшей Ларисе на ту пору было 15, Коле 12, а маленькой Иришке – 7. Мужа не было и ни разу за три-четыре года я его не видел. Мебель в её квартире была довольна своеобразной. В первой, большой комнате с балконом была пружинная кровать, шифоньер без дверец, порубленный топором, тумбочка с телевизором, который никогда не работал. Во второй комнате имелось две панцирные кровати и книжный шкаф без стекол, без дверцы, также со следами топора. На кухне всё было на месте, стол, табуретки, газовая плита и посудный шкаф. Всё было в нормальном состоянии. Входная дверь открывалась монетой в две копейки. Я ни разу не поинтересовался, что за ураган прошел по квартире, но несмотря ни на что тетя Вера сохранила веру в людей, оптимизм и чувство юмора, свойственные только ей. У неё всегда было идеально чисто, светло и хорошо пахло. Готовила она великолепно и даже незатейливые блюда выходили из её рук истинными шедеврами кулинарии. Основным блюдом были пельмени и картошка – жареная, пареная, вареная и печеная. Употреблялось много квашенной капусты. Вот чай пили в более малом количестве. Заварка могла стоять неделями. Взамен чая все с удовольствием вкушали молоко. Тетя Вера добавляла ко всему этому пироги и грибные блюда.
     Начиная со дня моего заселения из больницы, к тете Вере ежедневно с продуктами приходила мама мотоциклиста. Она приносила, мясо, картошку, лук, капусту, солености в трехлитровых балках. Я подозреваю, что и денежно она поддержала тетю Веру, так что голодным я не оставался. Также нашли и принесли мой новый чудесный лакированный туфель, который слетел с ноги при аварии. Меня очень часто навещали Лена с Таней. Домой я решил не писать, чтобы не сеять лишнюю панику.
    Прошло два-три дня. Я несколько освоился с костылями и решил поехать в деканат строительного факультета. Интересно было спускаться по лестнице со второго этажа дома на костылях и еще увлекательней было забираться в автобус через переднюю дверь, где мне сразу уступали место. Доехав до института, я вышел, доковылял до нового корпуса и поднялся на третий этаж в деканат строительного факультета. В деканате несмотря на положительную характеристику строительного управления, несмотря на видимое плачевное положение на костылях, мне категорически отказали в восстановлении на строительный факультет. Совершенно расстроенный, потерянный, опустошенный я не знал куда идти и что делать. Я растерялся, потому что был уверен в благоприятном решении вопроса. Так я, раскачиваясь из стороны в сторону, спустился на второй этаж и по переходу пошел в красный корпус. Там я зашел в буфет попил воды и встал у урны покурить. И тут произошло чудо. Видимо мера моих злоключений и страданий была превышена и оттуда сверху была дана команда помочь мне. Таким ангелом доброй вести оказался малознакомый сокурсник, которому я поведал свои горести. А он просто посоветовал пойти в деканат дорожного факультета. «Там берут всех!» -, сказал он. И я, не надеясь, что возможно для меня еще счастье на этом свете, побрел обратно в новый корпус через переход, спустился на первый этаж и зашел в двери деканата дорожного факультета, где меня безоговорочно восстановили даже, не взглянув на документы. Ура! Ура! Ура!
      Таким образом я вновь стал студентом второго курса дорожного факультета ТИСИ по специальности «Автомобильные дороги» группы №4. Ежедневно ранним утром я выходил из дома, спускался со второго этажа, садился в переднюю дверь автобуса и ехал до института. Там я смотрел расписание и шел на лекцию, садясь на места в первом ряду. Вся большая аудитория потока была заинтригована новым сокурсником, ходящим на костылях. Если это была высшая математика, то её у нас вел Литвин Анатолий Иванович. Каким-то образом он знал мою историю и постоянно отмечал меня на лекциях, стараясь подбодрить и утешить. А однажды на улице возле светлого корпуса он шёл ко мне навстречу с Мишей Слободским, который завалил меня в прошлом году по математике и Анатолий Иванович видя меня на костылях начал кричать Мише в шутку: «Смотри до чего довел парня, до костылей!».
       В обед я шел в буфет красного корпуса, там было меньше народу, и я стоял в очереди, не хотел, чтобы меня пропускали. Брал двести грамм колбасы вареной, сто грамм сметаны, хлеб, чай и шел в читальный зал, на втором этаже. Занимался я до ночи, потом автобус и домой.
      Через месяц сняли гипс, я сдал костыли и купил себе трость и далее ходил, прихрамывая как английский джентльмен. Вот с этих пор в поведении тети Веры начались какие-то изменения. То ли мотоциклетное снабжение прекратилось, то ли ей надоело спать на полу, но началось обычное целенаправленное выживание, я решил найти квартиру, начал искать поближе к вузу и нашел на улице Роза Люксембург, рядом с недавно открытым кинотеатром «Родина».
      Дядя Ваня жил в полуподвале. За входной дверью после небольшого тамбура имелась небольшая комната. Слева кровать дяди Вани, справа возле окна старый стол, большая печь и дверь в следующую комнату. Вторая комната была больше первой и значительно светлее, потому что в ней было целых три окна. Низ окон был вровень с землей и нам были видны только ноги прохожих. В этой комнате было две кровати и стол с двумя венскими стульями. Комнаты сдавались в основном по 10 рублей на человека в месяц. К примеру, в общежитии 10 рублей брали за год. Говорили, что благоустроенные квартиры сдавались по 50 рублей, но такую квартиру я не видел, да и снимать её было дороговато. Я занял кровать во второй комнате, которая стояла вдоль стены обогреваемой печкой. Вроде бы где-то должен был стоять рукомойник, но его я не помню. Готовить что-нибудь существенное было невозможно, кроме как готовить чай в стакане с маленьким кипятильником.
      Обычно дядя Ваня покупал тройной одеколон, наливал его в граненный стакан добавлял немного воды, жидкость в стакане начинала бурлить и становилась абсолютно белой. Дядя Ваня залпом выпивал этот коктейль, потом долго сидел на кровати задыхаясь и громко дыша. Утро у него начиналось очень рано, часов в шесть дядя Ваня поднимался, садился на кровати и кричал: «Голова болит, дырка пухнет, бл…..ть охота». Для меня это был как звонок будильника. Я тоже просыпался, вставал, одеваться не было нужды, я спал одетым, потому что зимой температура в комнате не поднималась выше 18 градусов. Кое-как умывшись, я собирал тетрадки и брал курс в сторону вуза со скоростью насколько позволяла мне выздоравливающая нога. Добравшись до института, я завтракал, ел бутерброд с маслом и сыром, какао с молоком и шел на лекции. Ко мне начали привыкать, и я даже начал пользоваться некоторым уважение и вот почему.
     На строительном факультете я погорел в основном из-за сопромата. Поэтому в новой жизни я начал глубокое изучение именно этого предмета. Я задерживался в читальном зале допоздна, приходя к дяде Ване, я еще работал часов до 2-3 ночи и когда я пришел сдавать первое задание по сопротивлению материалов через день после его получения, наш преподаватель практических занятий Вадим Георгиевич Талантов очень удивился, хотя не подал виду. Приняв первое задание, он выдал мне второе, сам на месте придумав все данные и я побежал в читальный сгораемый желанием разрешить задачу по предмету, который возненавидел в прошлом году. Воистину от любви до ненависти всего один шаг. Поэтому в группе я стал считаться настоящим знатоком, самого страшного, для нашего брата студента, учебного предмета, все у меня консультировались, особенно девочки, что было приятно вдвойне.
     Кроме сопротивления материалов был еще один предмет на который следовало обратить внимание. Это теоретическая механика. Тут я тоже значительно преуспел, выполняя задания буквально через несколько дней после их получения. В результате моих усилий и усердия наш преподаватель незабвенный Ходор Алексей Дмитриевич, принимая у меня очередное задание, не раскрывая его, на виду у всей группы ставил пятерку. И если некоторые из моих сокурсников пытались что-то сказать, он поднимал указательный палец и говорил: «Товарищ волокёт!»
      Я вновь общался с Володей и Лидочкой Корман, с Володей и Наташей Коробовыми. Мы опять как год назад ходили заниматься в городской читальный зал, ужинали в пельменной на Ленина. Я всё еще ходил с тростью, и Володя иногда помогал мне при подъеме и спуске. Лидочка смотрела на нас идущих рядом и говорила: «Зам. министра и парторг». Увы заместителем министра не стали ни я, ни Володя, но парторгом у себя в дорожном управлении мне пришлось однажды побывать. Я часто бывал у них на Степановке где они снимали полдома. Пили чай, ели, приготовленные умелыми руками Лидочки манты, что само по себе являлось экзотическим блюдом для сибирячки. За чашкой чая мы вспоминали как тащили панцирную кровать в феврале в лютый холод. Тогда помочь с переездом Володя попросил меня. Я, естественно, согласился и мы вдвоем перевозили двуспальную железную кровать с панцирной сеткой с одного конца города на другой его конец. Дело было зимним вечером в самую стужу, мороз был где-то за 40 градусов, но вначале нам было даже весело и погрузив себя и кровать в трамвай мы начали наше долгое путешествие от площади имени Батенькова до железнодорожного вокзала. Самое интересное началось после того как мы сошли с трамвая и начали свой пеший путь до места нашего назначения. Вначале один из нас нес две спинки, а второй панцирную сетку, потом мы менялись, потом мы брали каждый по спинке, а панцирную сетку несли вместе с двух концом. Но, честно говоря, легче от этого не становилось. По дороге мы грелись в тамбурах магазинов, но потом и магазины кончились и греться было уже негде. Но еще боле увлекательной стала ситуация, когда мы взобрались на пешеходный мост над ж/д путями. Там наверху температура почему-то упала еще на несколько градусов, мелкий снег вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. «Володя – закричал я, – беда: буран!..» Я огляделся: все было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностью, что казался одушевленным; снег засыпал меня и Володю. Я изо всех сил вцепился в перила моста не отпуская кровать и глухо произнес: «Володя я больше не могу, повернем обратно!» На что Володя ясным и звонким голосом сказал: «Ты комсомолец ты не имеешь права бросать начатое и ты должен идти только вперед!!!». И сразу силы возникли неизвестно откуда, небо озарилось северным сиянием ленинского знамени и сердце Данко помогло мне оторвать пальцы от перил и тащить вниз с моста двуспальную железную кровать с панцирной сеткой. Очень странно, но днем, когда мы переносили относительно легкие вещи этот путь, казался мне намного короче. Тем не менее мы доволокли нашу ношу до съемной квартиры и ввалившись в нее я буквально лег на еще не остывшую печку.
      А сейчас спустя одиннадцать месяцев также топилась печь, в которой потрескивали березовые поленья, во всей комнате чувствовался уют, который свойственен только женской руке. Мне даже стало немного завидно и было страшно возвращаться от тепла, нежности и обустроенности в мое полуподвальное логово с неандертальцем дядей Ваней.
      Попрощавшись с друзьями, я сел в трамвай на заднее сидение. В трамвае было холодно, окна были покрыты изморозью изнутри, потому что пассажиры выдыхали тёплый воздух, который при соприкосновении с холодным окном замерзал, образуя «морозные узоры" инея различной конфигурации и только по количеству остановок можно было угадать свою. Против меня сидела миловидная молодая женщина в зимнем пальто, в сапожках и белой шали. В руках она держала младенца. Внимательно осмотрев меня, она попросила подержать ребенка пока она возьмет проездной билет. Я было хотел сам предложить сходить за билетом, но серые глаза незнакомки заставили осторожно принять дитя. Первый раз в жизни я держал в руке новорожденного и честно говоря не знал, как это делать. А в это время молодая мама взяла билет и задержалась о чем-то разговаривая с вагоновожатой. Мне стало неуютно я поднялся подошел к женщине и хотел вернуть ей драгоценный груз, мотивируя выходом на своей остановке. На мой смиренный возглас дама медленно обернулась и непонимающим взглядом окинула мою скромную персону. Когда я повторил свою просьбу она выразила непонимание, о каком ребенке я говорю, если она даже не была замужем. Своими действиями я приковал внимание всего вагона. Передачу свертка с ребенком никто не видел, а вот обратный возврат младенца оказался у всех на виду. Я опешил, оторопел и остолбенел. Вагонный народ объединившись начал свои суждения обо мне, моем поведении и моем безразличии к ребенку. Но ситуация разрулилась очень быстро, ребенок заплакал, и мамаша выхватила у меня его из рук со словами: «Никому нельзя довериться!» Я не стал анализировать её слова, вылетел в открывшуюся дверь и так не опускаясь на землю долетел до дяди Вани. Там я уселся на кровать судорожно достал любимый учебник Даркова А.В. и Шпиро Г.С. «Сопротивление материалов» и с экстазом погрузился в мир вычислений, расчетов, балок, рам и колец.
     Утром следующего дня доцент Завьялов Виктор Николаевич до начала лекции объявил, что на стенде на четвертом этаже подготовлены задачи по сопромату, несколько выходящие за пределы программы и если кто-то решит пару этих задач, то четверка на экзамене ему будет обеспечена. Я чрезвычайно заинтересовался и поднявшись на четвертый этаж изучил предложенный материал и решил задать лектору возникшие у меня вопросы после урока. Виктор Николаевич внимательно выслушал меня и пригласил еще раз подняться к стенду. Что мы и сделали. Поднимаясь по лестнице, я немного прихрамывал на правую ногу и очень удивился, когда увидел, что мой попутчик тоже прихрамывает только на левую ногу. Разговорившись я выяснил, что он сломал ногу катаясь с дочкой на санках, а он выяснил, что на меня наехал мотоцикл. Таким образом получилось, что нас объединяет не только любовь к сопромату, но и еще мы родственные души по травме ног. Так как я уже выполнил все практические задания, то с жадностью накинулся на задания, предложенные лектором.
      У дяди Вани меня часто проведывал Володя Коробов. По темпераменту меланхолик он попал в крайне неудачное общество. В его комнате казалось собрался самый буйный контингент общежития. Постоянные злоупотребления алкоголем, шум, ссоры, даже драки выводили Володю из себя. Он не мог заниматься, он не мог отдыхать, он не мог нормально выспаться. Последним испытанием его расшатанной нервной системы явилось то, что соседи по комнате, притащившие в общежитие женщину с низкой социальной ответственностью уложили её в его постель и от её приставаний наш аскет, как ужаленный ядовитой змеей, выскочил из кровати, наскоро собрал вещи и прибежал ко мне и дяде Ване, благо у нас имелась вторая кровать. Теперь сюда приходила его девушка Таня и мне приходилось уходить к дяде Ване в комнату забрав с собой увлекательный томик высшей математике и погружаться в сладостный мир интегралов, дифференциалов, полей, дифференциальных уравнений, теории множеств, теории вероятностей и элементов математической статистики. Однажды я так и уснул за столом и проснулся, когда благодарный Володя разбудил меня, когда пошел провожать Таню.
      Приближался Новый год, зимняя сессия была не за горами, а поскольку я выполнил все практические задания, то взяв в деканате направление на досрочную сдачу экзамена, я направился на кафедру сопромата и моментально получил заслуженную отличную оценку у Виктора Николаевича Завьялова, через день я пошел на кафедру теоретической механики, предварительно взяв разрешение, где был благосклонно принят Алексеем Дмитриевичем Ходор, который написал вывел слово «отлично» в моей зачетной книжек. Еще через два дня я собрался на кафедру высшей математики. Там я попал на сессию заочников и с ними взяв билет начал готовиться. Распрекраснейший Анатолий Иванович Литвин, к которому я подошел, взял у меня листы с ответами экзаменационных вопросов, отложил их в сторону и кивнул в сторону груды зачетных книжек. Я с вполне понятным волнением открыл свою зачетку и увидел против высшей математики слово «Отлично» и подпись Литвин. Мне очень хотелось поклониться перед этим замечательным человеком, потому что всё моё основное время было потрачено на изучение сопротивления материалов и теоретической механики, а высшую математику я знал в лучшем случае на четверку. Анатолий Иванович дружески мне подмигнул и выкрикнул: «Следующий». Когда я вышел и все накинулись на меня желая узнать оценку, полученную мной, я от смущения сказал: «Четыре-Хорошо». Остальные экзамены после пятерок по основным предметам я собрался сдать после Нового года
          На день рождения я пригласил Володю и Лидочку Корман. День рождения был чисто символически – чай и торт. Володя и Лидочка подарили мне пластинку оперы Риголетто, Володя Коробов приготовил для меня чашечку с блюдцем, спрятал их за портьерой и начисто про них забыл. Теперь он сидел и пыжился, пытаясь вспомнить где же они есть. Я тихонечко глазами указал ему на портьеру, и он с благодарностью достав их оттуда, торжественно вручил их мне.
На улице вовсю трещали рождественские морозы. В комнате, несмотря на печку было довольно холодно. Окна нашей каморки покрылись таким слоем изморози, что их не пробила бы даже лопата. После ухода гостей мы решили лечь спать пораньше. Одели на себя всё что было возможно, на головы натянули шапки, а Володя даже завязал веревочки от шапки у себя под подбородком. Он заснул мгновенно. Я немного поворочался, немного повспоминал и потихоньку вошел в негу сна.
Проснулся я внезапно, абсолютно не понимая где я нахожусь. Меня разбудил свой сильный кашель, который не останавливался ни на минуту, голова болела и раскалывалась, хотелось пойти куда-нибудь и заменить её на другую, довольно сильно тошнило и глаза слезились так, что я с трудом различал наши замороженные окна. Каким-то образом я сообразил, что мы угорели, то есть отравились угарным газом. Видимо, чтобы сберечь тепло в печи дядя Ваня рано закрыл вьюшку. Я начал раскачивать себя и наконец сполз с кровати и пополз в сторону Володи постоянно окликая его по имени. Он не отзывался. Я дополз до его кровати и ухватившись за спинку встал и быстро осмотрел друга. Он еще дышал, но совершенно не реагировал на мои действия тормошения и орания.  Я даже ударил его пару раз, но он никак не реагировал. Тогда я взял его за подмышки и потащил к выходу. Хорошо, что двери открывались наружу и были незапертые на засов. Я тащил тяжелого друга, спиной открывая двери, его ноги волочились по полу и громко стучали, падая с порогов. Голова моя, не то, чтобы болела, а казалось, что ее нет вообще. Рядом начали крутится какие-то тени. Я понимал, что это галлюцинация, не обращая на это внимание я всё-таки вытащил товарища и себя во двор. Бросив Володю на снег, я улегся рядом с ним, радуясь, что мы не замерзнем, потому что были тепло одеты. Володю стошнило, и он начал приходить в себя. Моя голова тоже начала возвращаться на место. Я лежал на снегу, не ощущая жгучего мороза и думал о том, что мог умереть только-только, победив сопромат и высшую математику. Вспомнив это обстоятельство мне стало приятно и хорошо, и я начал думать о будущем изучении этих дисциплин как вдруг что-то опять ударило меня изнутри и подняло на ноги. «Дядя Ваня»-, с ужасом прошептал я и кинулся обратно в нашу берлогу. Входная дверь оставалась открытой настежь. Я вошел в комнату дяди Вани. Он лежал, скорчившись на своей двуспальной кровати, оставшейся от далекой супружеской жизни и занимал совсем мало места. Я осторожно прикоснулся к нему, и он показался мне совсем холодным. «Дядя Ваня!!!» -, закричал я и заплакал. А он вдруг резко подскочил на высокой кровати, ударившись головой о низкий потолок начал быстро бормотать: «Кто бл..ть, где бл…ть, зачем бл….ть». Я объяснил ему, что мы угорели. Тогда он свесил с кровати ноги произнес свою сакраментальную фразу: «Голова болит, дырка пухнет, бля.овать охота». Похоже угарный газ не оказал ни малейшего отрицательного воздействия на его проспиртованный организм.
На следующий день я открыл дверь деканата дорожного факультета и с высоко поднятой головой подошел к столу зам. декана. Владислав Трофимович Кургановский не поднимая головы что-то усердно записывал у себя в блокноте. Я тихим, но уверенным голосом попросил место в общежитии. Заместитель декана, не поднимая головы коротко ответил: «После, и по результатам сессии». В свою очередь я молча положил перед раскрытую зачетную книжку и сказал: «А я уже!» Взглянув мельком на зачетку и не выразив никаких эмоций, Владислав Трофимович Кургановский подошёл к шкафу, достал ордер с печатью и вписал в него мои данные, адрес –Партизанская 19 и номер комнаты – 537. Победа, полная и бесповоротная победа, в первую очередь над самим собой.
Я молниеносно вернулся к дяде Ване, собрал свои вещи, Володя собрал свои и мы, рассчитавшись с хозяином квартиры, в мгновении ока перенеслись на Партизанскую 15. Там я первым делом заставил студенческий совет перевести Володю Коробова в другую нормальную комнату, а сам направился к себе на Партизанскую 19. Комната располагалась на пятом этаже, крайняя со стороны телецентра, жило в ней 7 первокурсников. Я был восьмым. Но это обстоятельство никоим образом не смутило меня. Главное я теперь находился в тепле, с чистыми свежевыглаженными простынями, нормальным санузлом и прочими удобствами. Да это была абсолютная виктория торжества разума.
      Вот так   досрочно сдав сессию на отлично, я получил койку в восьмиместной комнате № 537, на Партизанской, 19. После хождений по грязным, холодным полуподвалам, в которых мне пришлось снимать квартиру, проживание даже в такой густозаселенной комнате, теплой, с мягкими матрасами и чистыми свежевыглаженными простынями казалось верхом совершенства. Я начал обживаться. Одногруппник Витя, который из-за плохой успеваемости, не имел общежития и как-то получилось, что он «зайцем» переехал в нашу восьмиместную комнату на 5 этаже Партизанской 19. Днем он прятал сетку кровати под моей койкой, а ночью вытаскивал и спал на полу на этой сетке. Матрацем, подушкой и бельем его снабжала заботливая кастелянша общежития за некоторую мзду. Хотя нас было в одной комнате 9 человек, этот период моей жизни и моей учебы был комфортным и приятным.
      Особенно вспоминается томская весна того года. Цвела черемуха, окна общежития открыты настежь и слышна музыка из кинофильма «Крестный отец». Фильма мы не видели, поэтому этот крестный отец казался нам добродушным дяденькой.
      Я начал учиться играть на гитаре и через месяц с небольшим уже набирал аккорды на шестиструнной весьма недурственно. Главным хитом того года была песня «Звёздочка». Помните: «Песни у людей разные, а моя одна на века…». Как-то мы вместе все девять человек, пели эту песню, далеко за полночь и спели её больше десяти раз, так она нам понравилась. Но оказалось, что не всем, так как во время исполнения песни в двенадцатый раз к нам вбежал из комнаты напротив Толик сказал: «за.бали» и отобрал гитару.
        Однажды я стоял у кинотеатра имени Горького. Фильм был интересный – Иван Васильевич меняет профессию. Суперхит, как говорят сейчас. Билетов не было ни на один сеанс. А я, воспользовавшись корочкой киномеханика взял два билета на вечерний сеанс и ждал кому отдать второй билет. То есть ловил рыбу на живца. Просящий народ шел густо, но всё больше парами. Одиноких представительниц прекрасного пола пока не наблюдалось, а если они и встречались, то это были просительницы еще одного билетика для своего представителя не прекрасного пола. Я уже не знал, что и делать, как обратил внимание на девичью, практически девчоночью фигурку в стройотрядовской робе, которая тоненьким голосочком просила лишний билетик. На робе было написано: «ТУКТ». «Что за невидаль?» -, подумал я. Про свой ТИСИ, ТПИ, ТИРЭТ, ТГПИ, ТГУ, ТМИ я слышал, но ТУКТ мне знаком не был и постучав в спинку девушки я сказал: «Тук-тук». Она обернулась, и я обомлел.
         Передо мной стояло небесное создание с роскошной косой. Ее взгляд был настолько проницательным, что казалось, будто она видит меня насквозь и моя душа засветилась огоньками как новогодняя ёлка. Ее глаза были как два озерка наполненных бирюзовой прозрачной водой, и отражали всё на свете. Она казалась далекой и непостижимой, словно сокровище, которое нужно искать и доставать из глубин земли. Я был пленен ее загадочностью и привлекательностью, которые окружали ее как прозрачное облако. Всё это произошло в одно мгновение, а небесное создание в стройотрядовской робе удивленно и насмешливо кричало мне: «Алло, вы там не уснули часом?» Я пришел в себя и протянул ей билет. Она приняла его с благодарностью и хотела было рассчитаться, но я категорически отверг это действие, и мы с толпой желающих лицезреть Ивана Васильевича вошли в кинотеатр. В буфете была уйма народу, но я ухитрился взять четыре картошки со вкусом лимона, черный кофе с сахаром и два бокала апельсинового сока каждый по 40 копеек. Гулять так гулять. У Тамары, как мы познакомились на входе, оказался удивительный характер. Простой и доброжелательный. Сейчас можно сказать коммуникабельный. Она не строила из себя кого-то, а вела себя так, что казалось мы знакомы целую вечность. Она сразу признала меня своим кавалером и когда при просмотре картины я умышленно взял её ладошку в свою она внутренне и внешне затрепетала, но ладошку не убрала. После фильма мы пошли пешком, долго гуляли, много болтали, но меня все-таки не отпускало ощущение того, что я пионервожатый. Ведь Томе было всего 16 лет. Так мы шли, шли и шли, и наконец пришли к зданию с вывеской «Общежитие Томского учетно-кредитного техникума». Вот что такое ТУКТ!.
      Во дворе техникума имелась ярко освещенная беседка и мы немного отдохнули на её уютной скамейке. Всё вокруг, даже воздух был напоён добротой и любовью. Хотелось пойти и победить какого-нибудь дракона и принести его голову к ногам любимой. Это было абсолютно женское общежитие, и аура у него была соответствующая.
     На следующий день я позвонил в общежитие ТУКТа, где предварительно взял у подозрительной и вредной вахтерши номер телефона общежития и попросил пригласить Тому. Её позвали и через некоторое время я услышал нежный голос в черной трубке телефона. Я приветствовал её и спросил куда мы можем пойти и предложил снова сходить в кино. Она мне ответила, что ей безразлично, можно и в кино сходить. Тогда я говорю: «Давай тогда сходим в цирк, если тебе хочется».
Она мне отвечает, что в цирк ей хочется и не хочется, а в общей сложности  без разницы. И мы пошли в Лагерный сад.
     Однажды после прогулки по Томску, когда мы посетили место основания города и сидели в беседке у общежития она, неожиданно спросила меня как будет на узбекском: «Я люблю тебя». Я сказал: «Мен сени севаман». Тома засмеялась своим удивительно обворожительным смехом и сказала: «Нет, неправильно» И повторила ту же фразу заменив в слове «севаман» букву «В» на букву «К». Я несколько оторопел и сказал, что эта фраза тоже выражает любовь, но только в её физическом, материальном смысле и в светских домах Лондона и Филадельфии оно считается вульгарным и нецензурным. Но Тома твердо стояла на своем, и я согласился.
       Прошло два или три месяца. Мы встречались, ходили в драмтеатр на спектакль «Странная миссис Сэвидж», ходили на танцы в горсад и плясали под «Червону Руту», «Толстый Карлсон» «Люди встречаются», «Сумерки», «Синий иней», иногда не виделись неделями, и я звонил в общежитие. Однажды заметил я холодное отношение ко мне до этого благожелательных вахтерш. Это я сейчас знаю, что вахтерша — это не профессия, это состояние духа. А тогда не понимая ничего, в один из дней я попросил к телефону Тому и мне ответили, что Тома, якобы, не хочет со мной разговаривать. Не поверив я ринулся в общежитие и на суровой вахте получил необычное послание. «Дорогой!» -, писала Тома еще детским ученическим почерком. – «Не обижайся, но мы больше не будем встречаться. Я еще маленькая и мне еще рано дружить. Прощай. Тома.». 
      Растерянный я пошел пешком по заснеженному городу, почти тем же маршрутом каким мы ходили с Томой. Вначале шел мелкий снежок, потом он повалил крупными хлопьями. Если в европейской части России падающий снег ассоциировался с холодом, то в нашей Западной Сибири считалось потеплением явление падающего с неба, искристого от света уличных фонарей, снега. Я брел по ночному Томску, по Пушкина мимо Соляной площади, нашей альма-матер, мимо ДК Макушина, мимо Белого озера и водонапорной башни и потихоньку пришел на свою Партизанскую. В душе было спокойно и немного непонятно странно.
            Через некоторое время я получил место в общежитии в трехместной комнате на третьем этаже. Виктор переехал за мной из восьмиместной под мою кровать, так что комната автоматически стала четырехместной. Но после многоместной комнаты тут был, конечно простор и нега.
      В это время мы три молодых сердца с нетерпением ждали появления на свет Наташи. Мы трое - я просто ждал, а Володя и Лидочка непосредственно задумали и исполняли это чудесное явление. И наконец свершилось! Ночью в начале октября 1975 года Володя отвез Лидочку в родильный дом, терпеливо просидел до утра на крылечке и дождался-таки благой вести о появления дочери, которую ему сообщила через квадратную амбразуру двери заботливая нянечка. Володя отдал ей всю наличность, которая у него имелась и в абсолютно невменяемом состоянии пробежал весь город, ворвался на щите в общагу, на Партизанскую 15, сообщил нам столь радостное известие и упал бессильный и опустошенный на кровать.
      На следующий день он попросил и меня проведать Лидочку, на что я с радостью согласился. По дороге Володя купил в магазине шипучку (была тогда такая сладкая водичка, её продавали в бутылках из-под шампанского), короче – безалкогольное шампанское. Наконец мы добрались до места нашего назначения, начали кричать: «Лидочка, Лидочка» и когда она вышла на балкон мы с шумом открыли наше шампанское, разлили его по бумажным стаканчикам и начали веселиться. Мы прыгали как зайцы, скакали как кони, кувыркались как обезьяны, пели и орали как иерихонские трубы, плясали немыслимые танцы африканских племен мумбо-юмбо, вертелись юлой, тряслись, читали стихи, пытались совершить акробатические этюды, чем чуть не повредили позвоночники. Мы резвились как дети, оставленные без присмотра в детском саду и не было предела нашему ликованию. Всё это мы проделывали в совершенно трезвом, адекватном состоянии. Я до сих пор не могу понять, как же это происходило без водки? Лидочка смеялась от души и когда соседки спрашивали её не алкоголик ли часом её муж она отвечала нет не алкоголик, а просто веселый человек. В конце концов программа нашего концерта была исчерпана, мы попрощались с Лидочкой и пошли по домам.
     Некоторое время спустя Лидочку выписали, и она вернулась в съемные полдома в районе ж/д станции Томск 2. Я и мои товарищи тоже пошли поздравить Лидочку с Володей. Когда мы вошли в дом, мое сердце забилось сильнее. Я был полон радости и волнения, ведь я собирался увидеть маленькую Наташу впервые и мое сердце сжалось от счастья, когда увидел Володю, который держал в руках свою дочь. Его глаза сияли от счастья и гордости. Я подошел к ним и увидел маленькую Наташу. Она была такой крошечной и беззащитной, но в то же время такой прекрасной, изумительной и очаровательной. Я не мог оторвать глаз от нее. Он осторожно передал свое сокровище Лидочке, и я еще раз искренне поздравил их с рождением дочери и передал незначительный подарок, заранее приготовленный для этого случая. Ко мне присоединился и Витя, и так как он был родом из Сахалина, то подарил 100 граммовую баночку красной икры, которая в при дальнейшей дегустации никому из присутствующих не понравилась и Вите пришлось её съесть самому. Это было потом, а пока Наташу покормили и уложили спать.
      Мы тихо слонялись по комнате, боясь говорить громко, говорили шепотом или не говорили вообще. Мы удивлялась, потому что при рождении наших братишек и сестренок никто не соблюдал тишину, а скорее наоборот. Но с своим уставом не полезешь в чужой монастырь, и мы старались придерживаться той линии поведения, которую задала пригласившая нас семья.  Наконец настало время торжеств, тостов и заздравных речей, которые скорее всего пришлось бы произносить шепотом, все расселись по своим местам праздничного стола, и тут выяснилось, что нет одного из основных инициаторов праздника - самого папаши Володи. Меня выбрали парламентёром найти и привести отсутствующего.
     Я вышел в прихожую, где и нашел искомого виновника торжества. Это надо было видеть! Такие моменты в жизни крайне редки и должны быть запечатлены в легендах и рукописях! С мрачным видом римского раба в каменоломнях, этот истинный джентльмен, никогда не снимающий белых перчаток, этот староста «Школы молодого лектора» ТИСИ, этот Атос нашей четверки, этот кремень, из которого запросто можно было делать гвозди, этот Маяковский сибирского разлива, стирал детским мылом новые пеленки в большом эмалированном тазу. Всё внешнее состояние Володи говорило о глубокой депрессии, о переосмыслении нового уровня его жизни, в которую он входит, о его обязанностях и полномочиях и о потере той свободы, равенства, братства и счастья в безоблачный внебрачный период.
      Можно с большой долей уверенности сказать, что я выбрал не самый подходящий момент, можно даже отметить, что это был самый неподходящий момент, когда я, еле сдерживая порывы сарказма и вредности, подошел к эмалированному тазу и тихо и мягко произнес: «Володя, пошли к столу – люди ждут» Этим вопросом я как бы выдернул чеку спокойствия и благоразумия, которыми всегда отличался Володя. Гнев и безумие застлали его разум и резко повернувшись ко мне и обдав меня мыльной пеной он тоже тихо, но в тоже время резко произнес: «Люди, катились бы вы куда подальше! Люди!» Я всегда заводился с полуоборота и резко с места прыгнул к порогу. Володя прыгнул за мной, но я вырвался и ушел куда глядят глаза.
      Положа руку на сердце можно с точной уверенностью сказать, что это была наша с Володей единственная размолвка за все шесть лет томского общения. И всё время пока мы не разговаривали, а было это около полутора месяцев, мы мучились и страдали от того, что не поняли друг друга. Но всё разрешилось очень просто и где-то ближе к Новому году Володя пришел ко мне в общежитие и совершенно непринужденно и как бы между прочим предложил мне присматривать вместе с Володей Коробовым за домом, который они снимают, так как они с Лидочкой и Наташей уезжают к родителям в Ленинск-Кузнецкий. Так я и сделал. Вторую половину дома с отдельным выходом занимали две очаровательные студентки театрального училища, к которым мы с Володей Коробовым иногда заходили на огонек. Мы танцевали, пили легкое белое вино «Рислинг» и закусывали красной икрой из баночки, которую любезно предложил нам Витя из Сахалина. Икра нам не нравилась, но мы не подавали вида и с видом гурманов проглатывали эти маленькие солёные шарики, пахнущие рыбой. Девушка, с которой я танцевал решила сделать мне небольшой подарок. Она подошла к комоду, взяла ножницы и отрезав у себя прядь волос протянула их мне. «Тебе, на долгую память» - сказала она тихим приятным голосом. Я абсолютно не знал, что делать в таком случае, но интуиция мне подсказала правильный путь. Я с благоговением принял прядь, завернул её в газету и осторожно положил во внутренний карман пиджака. «Ближе к сердцу!» - сказал я проникновенно и с выражением.
       Но всё хорошее быстро заканчивается и через определенный промежуток времени я начал поверхностно относиться к учебе и меня лишили места в трехместной комнате общежития. Мы с Виктором сахалинским, сняли комнату у тети Вари на улице Тюремной. Об этом можно прочесть в новелле «Галя+Витя»