9 часть. Продолжение о моей жизни в Болотном

               
                Пальма и лимонное дерево.
      Вторая четверть началась с сюрприза. Я вошла в кабинет и ахнула, возле моего стола стояла огромная кадка с лимонным деревом. Подойдя ближе, я почувствовала аромат лимона. Я подумала, что учительница второй смены, которая в этом же кабинете работала с второклассниками, решила озеленить комнату. На уроке, мои как-то таинственно улыбались и, наконец, это же дети, Новиков не выдержал и поинтересовался:
     - Вам нравится это дерево?
     - Очень. И тут же повернулся к соседу и сказал:
     - А ты говорил, пальма, пальма.
     Тут группа моя раскололась и доложила, что искали по всему поселку пальму для меня. Но, ни у кого не нашли. Одна старушка узнала причину поиска пальмы и предложила свое дерево. Сказала, что поможет. Я не сразу сообразила, о чем речь, а когда узнала, была до слез тронута их вниманием и заботой.
      Дело в том, что я все же на каникулах простудилась в этих электричках и слегла. Дети навестили меня. Увидав разрисованную стену, дома заявили, что им надо найти пальму, иначе Гоговна уедет. Так что последние несколько дней осенних каникул они носились по поселку в поисках пальмы для своей учительницы. Все Болотное «на ушах стояло», детям надо помочь.
      
     Кстати, с той доброй старушкой мы с Анной встретились как-то в бане. Аннушка пошла в парилку, а я уже сидела в раздевалке и сушила волосы. Напротив меня на лавочке отдыхала седоволосая старушка. «Какая интеллигентная, красивая старушка», - подумала я и услышала: «Белла, Белла, откуда в наших краях? Как занесло вас в холодную Сибирь?» Разговорились. Когда пришла Аннушка, распаренная и довольная, мы уже о много поговорили.  Я представила подружку, Анна не могла не очаровать её. Старушка пригласила нас к себе. А когда мы уходили, она сказала: «Так это вам, Любочка, ученики искали пальму?!»
     Мы навестили старушку. Она рассказала о семье. Её родные были потомственными врачами, родом из Петербурга, так она назвала город на Неве, Ленинград. Дед и его сыновья погибли в лагерях. Бабушка с горя умерла, когда посадили и её дочь. Но дочь освободилась и осталась в Сибири. И к ней её няня привезла дочку уже подростка. Этот подросток и была наша старушка. Когда взяли её родителей, бабушка перед смертью, сумела договориться, и девочка была записана как дочка няни, с которой она прожила до 15 лет в деревне под Ростовом. Ах, как жаль, что я не записала её историю. В доме у старушки были два тяжелых альбома с фотографиями. До чего же там были красивые люди из века ушедшего. Сколько благородства было в их облике и какая страшная судьба. Мы поразились, насколько порода была явной в нашей новой знакомой. Она говорила на русском, но это был очень красивый русский, она ходила, сидела, держа спину прямо. Она так изящно протягивала нам простенькую стеклянную вазочку с конфетами, что я залюбовалась её длинными пальцами. Сколько оптимизма было в ней. Какая начитанность. Нам было очень приятно общаться с ней. Мы несколько раз приходили к ней в гости, пока однажды весной, не застали её. Сосед сказал, что старушка ушла в мир иной. 
    
                А лимонное дерево, увы не долго простояло.
 Буквально через неделю вхожу я в кабинет, сажусь за стол, жду ребят и что-то показалось мне в кабинете странным. Оглянулась…вот это да, дерево стоит лысое, и только наверху один маленький листочек. Дверь распахнулась и прямо с порога Марья Ивановна засыпала меня извинениями. Я в шоке. Мне неловко слышать извинения пожилого учителя, а главное за что, понять не могу. Оказалось, её малыши все листочки ободрали. Один сорвал, пожевал. Кисленько, приятно. Другой подошел и сорвал. Пожевал. И так по цепочке все тридцать пять соблазнились и прикончили все листочки. Кроме одного малюсенького, что рос на самом верху дерева. И был такой бледненький, и еле держался там на верхушке. Я, долго не раздумывая, встала на стол и сорвала этот листочек, протерла. Какой аромат пошел! Разделив пополам, протянула ей со словами: «А давайте и мы попробуем, в конце концов, «мы что, рыжие?», нам тоже витамин С не помешает». Мы жевали эту кислятину и смеялись. Правда, со своими ребятами пришлось повозиться. Они так переживали, так возмущались, ведь это был их план, как удержать Гоговну. А Гоговна ломала голову, как помочь этим замечательным мальчикам и девочкам одолеть эти злосчастные семнадцать неудов. 
       В первую субботу второй четверти классный час прошел замечательно.
, мы обменивались впечатлениями.  А их было достаточно много после наших поездок в Новосибирск. Я даже не ожидала, что они подготовятся и напишут о своих впечатлениях. Разумеется, мне было также приятно слышать от родителей, тем более от коллег положительные отзывы. Но при всем при этом, меня мучала мысль, как исправить положение с такой вопиющей неуспеваемостью. Именно вовремя этих разговоров я поняла, что надо мне моих отличниц настроить так, чтобы они сами захотели помогать отстающим ребятам. Так в классе был выдвинут клич «Учись сам и помоги другу».  Я уцепилась за мысль о помощи и решила подключить своих коллег, которые с такой легкостью думали отделаться от Гоговны. Что с неё возьмешь? Зеленая, неопытная неумёха. «Ну-ну, мы еще посмотрим, кто есть кто».
               
               
                Под колпаком.
      А тут произошло ЧП школьного масштаба. На первой же неделе вся школа покрылась шелухой от семечек. Семечками пахло в коридорах, в кабинетах, от детей, которые в карманах приносили в школу и грызли семечки, умудряясь делать это даже на уроках. Но ведь запах выдавал, не говоря уж о щёлканье. Я как-то поделилась с ними, что всему свое время и место. Я люблю семечки, и они полезны, но когда ученики в школе открывают рот и на уроке от них пахнет семечками – это очень неприятно. А уж парень, который в тихую грызет на уроке, да еще бросает шелуху в парту или того хуже в горшок из-под цветов, тут не найдя слов, я показывала им свое отвращение.  То же самое я проговорила на других уроках, в других моих группах. Мои красавицы- девочки взяли в свои руки инициативу, и мальчики подчинились, по утрам, добровольно высыпая из карманов семечки в мусорное ведро, а потом и вовсе перестали таскать в школу. Пару раз поймала своих проказников, оставила после уроков и попросила классную комнату перемыть, в каждую парту заглянуть. Проблем с семечками у меня на уроках не было. Да и на класс не жаловались.
               А в учительской разговору было только об этих семечках.
     - Представляете,- говорит одна коллега другой,- моя дочь вчера заявила нам, что во время просмотра фильма, не грызут семечки,- и отобрала у нас с отцом семечки. - Вы,- говорит,- не на лавочке у забора сидите, а гениальный фильм смотрите.  А моя замечание сделала старшей сестре:
     - Зубы надо чистить не только утром и перед сном. - От девушки должно пахнуть свежестью, а не семечками. Как вам это, а?
 Пока они обменивались и хохотали, я схватила журнал и смылась из учительской.
      На днях  дети спросили меня, грызу ли я семечки? Что я ответила, не помню, но дети уже «на ус что-то намотали». А дома я сказала Анне, что мы тут как у «Мюллера под колпаком». Любое слово тут же по поселку, в дома проникает.
     - Слушай, Аннушка, - ученики всё в дом несут, обо всем докладывают.
 Аннушка была в курсе, оказывается и у них в школе все про нас знают. Ей одна коллега сказала, что слышала, как её ребенок и его друг на лестничной клетке спорили о том, чья учительница лучше.
     - Наша учительница в лисьей шапке ходит.
     - И у нашей шапка лисья, как апельсин на снегу. Это явно твой, - вставила Анна.
     - А наша носит разные красивые бусы. У нее 1000 бус.
     - А у нашей красные бусы и рябиновая брошь.
     - Наша так поет, что заслушаешься!
     -Знаешь ,- спросила меня Анна,- что сказал твой?
     - Что?- засмеялась я.
     - Он растопырил десять пальцев, поднял их вверх и сказал: (тут Анне помешал смех, который она уже не сдерживала) с трудом справившись с ним она сказала:
     - А у нашей вот такие длиннющие ресницы.
     - А твой?- спрашиваю я.
     - Ничего не смог сказать, ошалел!
      
     Вновь наступал понедельник, и вновь появлялось раздражение от того, что законный метод день был занят. Занят совершенно бездарной работой. Так, по крайней мере, я считала. В этот период на политинформациях, по понедельникам нам всем указали на то, чтобы мы читали с детьми о событиях в Чили. Там происходили трагические события. К власти пришла хунта. Неугодных этой власти людей сгоняли на стадионы и расстреливали. Дети читали, слушали песни Дина Рида, высказывали свое мнение, но все это, по большому счету, мало что давало ученикам, разве что приучало к пустому разговору. Ну да, пишем плакаты, потом вешаем их в классах и пылятся они там, зато директор с завучем заходят и видят, что работа ведется в этом направлении. Выступаем против хунты в Чили на классных часах. А то, что среди детей ходит мнение, что мальчик немец, и они с ним не общаются-это нормально? И это 1973 год ХХ век. А учителя порой не обращают внимания на это. Да грош цена таким политинформациям, таким мероприятиям по воспитанию интернационализма. На деле все это для галочки.  Я смотрела на коллег, которые так рьяно готовили материал, принося газеты и вырезанные фотографии, похоже они верили в то, что все делают правильно.  По накатанному не хотелось идти, но и «революцию» делать было бы глупо.  На одном из классных часов, я спросила ребят: «А, у меня, к вам вопрос. Нашу проблему кто решит, кто поможет, если не мы сами». Вот и появился наш собственный призыв к действию «Учись сам и помоги другу». Тут уж все как на ладони, увильнуть, отделаться обещанием не получится.
               
                Он любил подслушивать.
     Помню, что директор любил стоять в коридоре возле дверей кабинета по утрам и подслушивать как проходит политинформация. И как бы он не передвигался тихо, коллеги и ученики распознавали присутствие за дверью его персоны.  Что он этим хотел сказать? Это же унизительно, подслушивать? И что это за тип проверки? Убедившись в том, что это не байка, я стала держать дверь своего кабинета распахнутой. Надеясь, что этим доставляю ему некоторое неудобство. Он доходил до моего кабинета и останавливался возле дверей. Мне видна была его тень, да и дети начинали поворачиваться в сторону открытой двери. И случилось так, что очень скоро он перестал вообще подходить к моему кабинету по утрам в минуты политинформации. Я пользовалась этим, и часто меняла тему бесед. Мне надо было больше узнать детей. Раздавала анкеты с вопросами им понятными и близкими. Потом на классных часах устраивала диспуты по их анкетам. Кстати, очень пригодилось мне мое неоконченное музыкальное образование. Часто проводила классные часы, похожие на уроки муз литературы. В Болотном имелась, к моему удивлению и радости, богатая библиотека. Я пользовалась её фондом на все сто процентов. А отвратительная привычка подслушивать, подглядывать меня просто отталкивала от директора. Я все так же старалась поменьше сталкиваться с ним в коридорах.
    
    Однако, надо сказать, что отношение к учителю со стороны родителей и вообще жителей поселка, было уважительным. Да, это были другие времена. Слово учителя было законом. И в голову не приходило людям смотреть на учителя, как на обслуживающий персонал. К слову учителя порой дети прислушивались больше, чем к речам родителей.
      
                О том, как мы с Аннушкой пошли сдавать бутылки.
      
 Накануне 7 ноября мы обнаружили, что у нас много пустых бутылок из-под шампанского. Решили  сдать бутылки.  Мы с Аннушкой любили побаловать себя по праздникам этим напитком и орехами грецкими, которые покупали в магазине-сарайчике, как мы его называли. Вин там не было, только шампанское и водка. Но водку мы не пили. На площади возле универмага был пункт приема стеклотары, вот мы с утра по раньше, пока народ еще дремлет и отнесли туда бутылки. У Анны возник план, как провернуть операцию по -тихому. Она предложила обернуть каждую бутылку в газету, чтоб приглушить звук бутылок при движении. Упаковали мы их в сумку и пошли в такое время, когда народу нет. Несли осторожно, тихо хихикая, но бутылки все равно сталкивались и достаточно громко раздавался характерный звук стекла. Мы вначале шли с серьёзным видом, осторожно неся сумку. Было нелегко, так как ростом мы были разными. А потом стали хихикать. Сумка дергается, и все громче звенит пустая тара. И чем громче звенит стекло, тем звонче мы смеемся. Сдали мы бутылки, и пошли в магазин. Купили зефир и по дороге домой съели. На следующее утра, мне старшеклассники радостно сообщили:
     - А мы теперь знаем, что вы любите.
     - Я много чего люблю, море, например, свой город, солнечный день.
     -  шампанское,- добавил кто-то из ребят.
     - А, так вот оно что. Разведка донесла?
      И вот так все время, жили  мы под пристальным взглядом местных. Никто не обижал! Сибиряки люди очень добродушны.
 На седьмое ноября, после демонстрации на площади, когда мы уже все прошли перед трибуной и прокричали «Урра!», Аннушка познакомила меня со своими коллегами. Одна из них, в летах дама, очень пристально меня разглядывала. Это была бухгалтер школы-интерната, которая часто приглашала Аннушку к себе и вообще проявляла особую благосклонность к Анне. Так вот она заявила Анне, что пока я с ней, замуж она не выйдет. С чего она так решила, ни я, ни Анна не поняли, да и не стали об этом думать. Ревновала, вероятно, особенно после того, как Анна перешла жить ко мне. А ведь эта женщина «смотрела в воду», но об этом позже..
   
               Пора рассказать о моем плане по борьбе с семнадцатью двойками! 
               
                Я придумала-таки план! И он сработал.
      К концу осенних каникул, пока я ездила с детьми в Новосибирск, у меня созрел план, как помочь детям избавиться от двоек. Да и себе помочь. Аннушка одобрила. Ну, я его создала, мне его и выполнять.
      


    
     В школе, буквально через пару дней, я подошла к тем предметникам, которые поставили «неуд» и попросила после уроков позаниматься индивидуально с каждым. Кто-то сразу согласился, кто-то вначале «сделал большие глаза», поджав губки, назначил все-таки время. Ни те, ни другие не знали, что я решилась все и всех под контроль свой взять. Приведу Батова или Кирикова, Иванова или Самойлова и сама располагаюсь на последней парте в этом же кабинете со своими тетрадочками. «Позвольте мне у вас поработать, мой кабинет занят, а в учительской шумно»,- говорила я таким тоном, что отказать мне было не возможно в таких случаях. Проходит день, другой. Проходит неделя. А я опять на пороге кабинетов со своими двоечниками стою. Коллеги будто договорились, стали объяснять мне, что ребятам дополнительные часы больше не нужны. Они, видите ли, сами стали справляться. «Ежу понятно», у коллег семьи, хозяйство, им домой надо скорее. Это мы-учителя молодые, одинокие в две смены должны были работать. Я, конечно, не афишировала, что мои отличники и хорошисты тоже взялись за ребят. Списывать не дают, объясняют и упорно ждут самостоятельного решения, если это математика, например. Если тот или иной ученик сбегал после уроков, ребята могли пойти к нему домой и там уже пускали сильный аргумент, который попадал в яблочко.  «Ты что, хочешь, чтоб Гоговна уехала от нас?!»  Срабатывало только так.

 
     По истории и литературе я тоже взялась проверять выученный материал. Разговор был короток: «Выучил - расскажи, а теперь марш домой. Молодец».  И этого мне показалось не достаточно.
                Я пошла на шантаж.
Да, да, по другому и не назовешь. Аннушка одобрила. Она верила, что результат я получу тот, который мне нужен. «Нутром чувствую, что учителя просто устали от моих ребят, да и от меня. Завтра начну с другого конца атаку на этих опытных коллег», - говорила я подруге. И я это сделала! Напомнила о проблемных учениках в их классах, которым я пошла навстречу и в первой четверти, понимая, что им надо привыкнуть ко мне, оценки несколько завысила. Однако сейчас, когда я предлагаю помощь, назначаю дополнительные часы, они не остаются. Намечаются неудовлетворительные оценки. И я кинулась в бой, атакуя коллег. Чего уж греха таить, у них же и подсмотрела такую тактику. «Ольга Васильевна, я по поводу вашего Петрова. Первая четверть прошла, время притирки закончилась. Вы согласны? Вот не тянет он на тройку по- английскому, не знаю, как быть?», «Мария Петровна, ваша Смирнова при близком знакомстве вовсе не отличница по- немецкому языку». 
     Забегали коллеги, четверть-то маленькая. Стали своих учеников вылавливать, приводить на дополнительный час. К моим ребятам внимательнее стали относится, так с ходу двоек в журнал не лепили. И время у них нашлось обратить внимание на молодого учителя, и на иностранные языки как предмет. Привыкли они к тому, что предмет иностранный язык вроде как есть, вроде как его и нет.
     Каждую субботу на классном часе я хвалила своих учеников: и тех, кто помогал, и тех, кому помогали. И в результате… из семнадцати двоечников осталось к концу второй четверти ... только двое неуспевающих и при этом по одному предмету. 
     Это была маленькая победа всего класса и моя. Вот так- то лучше, а то «молодая, неумелая...старшие товарищи помогут, подскажут». Разбежались, как же! Все самой пришлось придумать, составить и исполнить. Ну, прямо, как нынче в рекламах вопят отовсюду «три в одном».
           На втором, зимнем педсовете никто не заметил результатов 7б. На педсоветах было принято ругать учителя. А похвалить? Ни-ни. Коллеги, англичане мне сказали, что первый год директор очень лоялен к молодому специалисту. Что означала его «нелояльность» я не очень понимала. Все было впереди.
На втором педсовете директор не долго задержался на 7б.
     - Что думаете делать, Любовь Гоговна, у вас два отстающих?- спросил он меня.
     - Будем работать. Всем известно, что в 7б в первой четверти было семнадцать двоек, а во второй - отстающих двое. Работаем с детьми. Всем коллегам спасибо за сотрудничество.
     Итак, последний день перед зимними каникулами, раздаю дневники, дети грустные сидят.
     - В чем дело, ребята?  Вы такие замечательные. Преуспели в учебе. О двух неудах сегодня не будем говорить. Не каждый может сказать и сделать сразу. Кому- то нужно больше времени. Так ведь? - спросила я моих двух отстающих, улыбнувшись им, - Впереди - Новый год, ёлки, свобода. Спи, сколько хочешь, гуляй, сколько сможешь, - продолжала я свою речь, а сама уже мысленно видела себя в самолете Новосибирск-Баку. «Домой, домой к маме»,- стучит в висках. Душа рвется домой.  Класс молчит. Андрюшка не выдержал, вскочил и прокричал:
     - Вы не вернетесь?! Полу вопрос, полу утверждение.
     - С чего это ты взял? Вы мне вон какой подарок сделали. Лимонное дерево подарили. Где только достали? Вы заботились обо мне, навещали, когда я заболела, лучше всех работали осенью на поле. Какие вы ловкие. Я забыть не могу, как вы меня учили вязать снопы. Даже директор похвалил вас тогда, помните? А он у нас строгий. Вы меня не огорчаете, а только радуете. Вы моя радость. Разве можно от радости уехать?
Дети заулыбались и на этом мы разошлись по домам.
    

    
     Я не помню те десять дней, что провела в Баку, как встретила Новый 1974 год. Много спала, мама откармливала меня. Приходил брат Гриша- играл Шопена и Листа. Приехала подружка Мила из Тбилиси и навестила меня пару раз. Я ходила в театр с Тамусей, гостила у сестер Жанны и Светы, которых очень интересовал граф Барнаульский. И как же они были удивлены, что мы с ним продолжаем переписываться, что он за полгода ко мне не приехал. Я говорила всем, что он в экспедиции, хотя сама давно уже сомневалась в этом. Навестила любимую учительницу Клаву, рассказала, как из семнадцати двоечников осталось два неуспевающих. Разговор был очень откровенный. Клавдия Шулимовна слушала мои наблюдения и поразилась тому, как много открылось для меня в такой малый срок. Она обняла меня и сказала: «Я знала, что ты все поймешь сама. И еще я знаю, что ты на своем месте».
    
    Да, теперь, когда прошло более сорока лет, ясно, что мне повезло: мой выбор был верным. Мне везло с детьми- я понимала их и они тянулись ко мне. Мне везло с родителями, которые были со мной в одной упряжке, доверяли своих детей.
Спустя годы- могу сказать, что я счастливый учитель, получающий радость от  выбранной профессии. И там, в далеком сибирском поселке, и на исторической родине, в блокадной Армении, разрушенной после землетрясения, и тут в России, в тяжелые 90ые, при развале  СССР и по сей день я на своем месте.
    В одном не везло, это с директорами. Ничего не изменилось за сорок с лишним лет. Не встретился мне интеллигентный, думающий, увлеченный своей профессией руководитель. Но об этом я пока ничего не знаю, не ведаю. Одно знала наверняка- хочу быть в этой профессии. И видела себя такой, как высказался когда- то Г. Аполлинер:
                - Come to the edge                - Подойдите  к краю.
                - We can’t. We're afraid.                -Мы не можем. Мы боимся.               .
                -Come to the edge.                - Подойдите к краю.
                - We can't. We'll fall.                - Мы не может. Мы упадем.
    And they come.  And he pushed them… And they flew!.      И они подошли. И он толкнул их…И они полетели!
    
                Грипп и удивительные сибиряки.
      А тем временем зимние каникулы закончились. Я прилетела в Болотное на день раньше Аннушки, и ждала её с нетерпением. Январь был суровым, впрочем, вся зима была холодной. Снег шел и шел. Морозы крепчали. Бывало, бежишь, не отрывая ног в теплых валенках эти два км с хвостиком от дома до школы под звездным морозным небом, а под ногами снег хрустит и поблескивает, будто бриллиантами обсыпанный. Красотища! И так шесть раз в неделю бриллианты у ног твоих. Да, мы были молоды, и ко всему относились с легкостью.
      В феврале заболела Анна. У них в школе объявили карантин. Грипп. Её взяла к себе бухгалтерша и быстро подняла на ноги. В это же время заболела и я. Пришла с работы с головной болью, а ночью поднялась температура. Утром с трудом поднялась, постучавшись к соседям, попросила вызвать врача. Температура взлетела, временами я горела так, что сбрасывала одеяло на пол, хотелось пить. Воды в комнате было мало, и я смачивала платок и обсасывала его. Перед глазами стоят  радужные круги, дышать тяжело.
      Молоденькая врач, ровесница, тоже по направлению прибыла в Болотное, пришла и определила: «У вас воспаление легких, двустороннее». Она же принесла ведро воды и вскипятила чайник. Потом она сама в аптеке купила лекарства и приходила каждый день делать мне уколы. Её приходы не остались не замеченными соседями.
 
     Вскоре жена директора, К.П. принесла парное молоко, и с тех пор через день заносила мне литровую баночку козьего молока. Мы с Аннушкой пили и умывались этим молоком. И в результате побелели наши лица. Когда я летом прилетела в Баку, все заметили, что я побелела.  А пока болею и очень тяжело переношу температуру. Нина Ник. Заходит с компотами. Пришла врач, принесла мне кастрюлю борща. Сама приготовила. Аппетита нет, слабость. Она заставила съесть при ней. Сижу, ем, стучатся. Дети пришли навестить. А вечером такое началось. Кто ягоды, кто грибы сушенные, кто курочку, кто мед -  несли всего. И когда Аннушка, а она встала на ноги раньше меня, появилась, квартира напоминала овощной склад. Мне досталось от подруги, которая заявила: «Надо есть, чтобы встать. Через не хочу, понимаешь, ты- балда». Балда не сопротивлялась и встала на ноги и ходила в поликлинику на физиотерапию. Лечение врача и постоянное питание, которое установила Аннушка, сделали свое дело. Я поправилась.
     В школу я вышла в середине февраля. Как же радостно встретили меня ученики и коллеги. 7б ходил хвостом за мной по школе. Они мне сразу сообщили, что двойки в классе не намечаются. А ведь четверть третья большая, все можно успеть.