Чокнутая старуха. Отрывок

Вокруг стояла полутьма. Грязная солома колола лицо. Изо рта вырвалось слабое облачко пара – в сарае было холодно. Уже второй день девушка валялась здесь, запертая. Кара главной женщины рода за то, что Хорунна посмела так дерзко говорить со жрецом.

Хорунну лихорадило и трясло, тело горело от жара. Совсем скоро после того, как жрец ушёл, она слегла с болезнью, как подкошенная. Все силы оказались выпиты. Для чего они теперь Хорунне, если, скорее всего, её цеха скоро не станет?

От голода сводило живот. Все корили Хорунну за худобу – но как она должна располнеть с такими-то наказаниями?! Тонким полусернам и без того не просто накопить жирок.

Что-то заскреблось в дверь со стороны улицы. Будто маленькие колючие когти тихонько царапали деревяшку. Хорунне было совершенно наплевать, кто там снаружи. Наверное, кто-то из зверей выбежал из леса в поисках еды – здесь такое бывало.

Скрежет то затихал и вовсе прекращался, то становился навязчивее. Снаружи глухо забряцала металлическая ручка - кто-то дёргал её, будто пытаясь открыть.

Лязг становится всё нетерпеливей. Хорунна в недоумении оторвала голову от соломы. Стало ясно, что снаружи не звери… Значит, там сейчас стоял кто-то чужой. Свои знали, что дверь заперта снаружи на ключ.
 
Внезапно лязг стих – резко, странно. Воцарилась неестественная тишина. Хорунна уже почти успокоилась и легла обратно на солому. Как вдруг спокойствие нарушил тоненький, противный скрип двери. Она открылась. Но Хорунна не слышала, как поворачивался ключ.

Сквозь дверной проём лился свет полной луны – неестественно яркий, даже какой-то фосфорный. В проёме закопошилась фигура – гнутая, как коромысло. Хорунна хотела вскочить с места, но тело повиновалось слабо. Слабее, чем при обычной простуде или голоде.

- Знаю-знаю. Не любишь меня, - прошепелявил тихий голос. Он звучал скрипуче, неприятно. Хорунна даже не смогла понять, принадлежит ли он мужчине или женщине. -  Маленькая соплюшка.

Хорунна оторопела от такого приветствия. Она присмотрелась – горбатая фигура принадлежала старухе.

- Я тебя не знаю. Иди прочь, кем бы ни была, - прохрипела девушка. Её горло раздирало от простуды.

Старуха похихикала – это было похоже на противный скрежет по стеклу. Незнакомка неуклюже присела на копну сена.

- Вот так вот стараисся, даёшь им свои семечки, а они… Уу, неблагодарное племя! Семечки-то ценненькие, отборненькие.

- Какие семечки? Ты кто? – совсем растерялась Хорунна.

- Каак?! Не признала?! – ахнула старушонка так обиженно, что на миг девушке даже вдруг стало совестно. Она начала перебирать в голове знакомых старух. - Всё только и знаете, что бранить меня да пилить. А хоть бы раз спросили – почему я так сделала?

- А что ты… Вы сделали? – недоумевала Хорунна.

- Эх. Несмышлёнка ты ещё. Головёшкой-то, конечно, в деда пошла! Скудный умишко-то твой ещё так ничего не понял!

Хорунна начала злиться:
- Что Вы себе позволяете! Я Вас в свой сарай не приглашала! Либо говорите ясно, либо уходите!

Незнакомка покачала головой, будто разочарованная:
- Личико у тебя моё, детонька. Щечки мои, ручки мои. Зубки скоро тоже станут, как у меня. Бабуленька ж я твоя родная. Кровь от крови, косточка от косточки. Ну иди ж к старушечке, обымемся! – кряхтя, скрюченная фигура поднялась, и на неё упал лунный свет. Только сейчас Хорунна смогла разглядеть старуху.

Уродливая, иссохшая, сморщенная - она походила на гнилую сливу. Или на чернильную кляксу. На лице протянулись полосы из пятен цвета болотной тины. Женщина из народа пиявок – какое зрелище может быть отвратительнее? И из какой только канавы выползла эта хрычовка?

От отвращения и страха Хорунна чуть ли ни забилась в угол.
- Ты не можешь быть моей бабкой! Моя давно померла! К счастью.
 
- Радуйся – жива, жива твоя бабуленька! Ну иди сюда! Поцелуемсо! – страшная карга широко раскинула руки, ковыляя к Хорунне.

- Ты не моя бабка! Ты пиявка! А у меня другие корни! Из других водников!

- Ох, не знаешь ты своих корней, дитятко! Вот я тебе всё и расскажу! И даже покажу!

- Поди прочь! – Хорунна в страхе уползла под лавку. С полупияками шутки были плохи. Все знали, что от своих звериных предков они сохранили любовь к крови.
 
- Ах, значит, вота как заговорила! Не желаешь бабусю приветить! – старуха разочарованно опустила руки. В голосе послышалась угроза. – Ну тогда давай сразу к делу! Внученька!

Бабка рванула к Хорунне с поразительной для старой женщины скоростью. Только что она казалась хилой и дряхлой, будто вот-вот развалится. А теперь костлявые руки схватили Хорунну за голени крепко, как щипцы. Старуха рванула на себя ноги девушки, выволакивая её из-под лавки, и потащила через весь сарай. Хорунна кричала. Она пыталась лягаться, задеть старуху копытами, но та была удивительно сильна.

- Ну что за мОлодежь пошла! Ну никакого уважения к старости! – цокнула языком бабка, выволакивая девушку из сарая. – Как никак, это я – главная женщина твоего рода!

Хорунна закричала. Она была уверена, что вот-вот её голос должен перебудить весь дом. Но никто так и не выбегал ей помочь. - Део-о-он! Брат!

- Горлышко-то не дери так! И без того болезное!

Старуха всё дальше волокла Хорунну по траве. Её платье задралось. Ногти девушки драли землю. Ветки и камни до крови царапали руки. Хорунне удалось схватить какой-то камень и бросить его в старуху. Но той было хоть бы хны. От злости девушка зарычала.

- Вижу уже зёрнышки - терновые, еденькие! Ещё увидишь, как мы с тобой похожи! Увидишь - ты такая же потаскушка, как и я!

- Чокнутая кровососка! – рычала Хорунна. – Только выпусти меня – я тебя до смерти копытами затопчу!

Старуха волокла Хорунну к ручью. Он втекал прямо внутрь цеха – приводил в действия сукновальное колесо. Полупиявка дотащила девушку к дальнему концу ручья – там, где он струился с горы и начинал виться по равнине.

- Таких девочек, как ты, я, бывало, ела! Когда везло. Как звонко похрустывали на зубах их маленькие, сладкие хрящички, ммм! Ну прямо семечки! Тебе б тоже понравилось! Но да ты не волновайся – тебя я не съем! Ты ж роднуленька моя! Своя пиявичья кровь – она ж не вкусная совсем!

У самого ручья старуха остановилась. Её крючковые пальцы вдруг прижали горло Хорунны к земле. Карга вдруг наклонилась к девушке совсем близко и замерла, вглядываясь в её лицо.

Взгляд мутных глаз будто всосался в нутро девушки. Секунда за секундой он выскребал Хорунну изнутри, как дочиста выедают из скорлупы яйцо. Рот карги медленно изогнулся в безобразной улыбке. Он растягивался до пределов, которые были неестественны даже для пиявок.

От ужаса Хорунна будто вросла в землю. Она не могла оторвать глаз от жуткого рта. Он был набит рядами мелких колючек, которые складывались в узор, словно сатанинский цветок.

- Теперь ты будешь принадлежать мне! И не противься, детонька! Сейчас покажу твои зёрнышки! Сейчас ты у меня всё увидишь! - грозилась старуха с каким-то изощрённым удовольствием. Её толстый, склизкий язык в предвкушении облизывал сухие губы.

Хорунна и сама не поняла, как оказалась в ручье. Руки старухи крепко прижимали её к илистому дну. Тело обожгло пронзительным холодом воды. Будто сотни ледяных игл впились ей под кожу. Воздух мгновенно вышибло из лёгких.

Что-то гладкое противно скользнуло по спине, обвило ногу. Хорунна в ужасе распахнула глаза. Кто-то длинный и мерзкий извивался в её волосах, щекотал лицо. Гигантские пиявки? Осьминожьи щупальца? Змеи?..

В глазах у Хорунны темнело. Жизнь покидала её.