Альфа и Омега

Он не помнил, как и когда начал свое существование, Он вообще ничего не помнил, потому что знал все наверняка, но вопрос своего зарождения даже для него являлся загадкой. А жил Он долго, очень долго, и будет еще дольше, может быть – всегда.
Не было ничего: ни планет, ни звезд, ни галактик, ни вселенных; не было понятий пространства и времени, ни добра, ни зла, просто плохого и хорошего, а такое определение, как Жизнь не укладывалось даже в Его всезнание, но, тем не менее, Он уже был. И жил, существовал, находился в этом «ничто». Его бестелесная субстанция носилась в бесконечности с бесконечной же скоростью, потому что ее не с чем было сравнить, нечем измерить и некому осознать и осмыслить. В конце концов, для себя Он сделал вывод, что существовал всегда. Но дальше так продолжаться не могло, хотя и должно было. Он знал все и не знал ничего, так как сами знания в невообразимой пустоте не имели никакого смысла. Поэтому для начала чего-то надо было определиться именно со смыслом, а потом с целью – для чего? Смысла найти не удалось, а вот целей было множество: для красоты, для реализации фантастических возможностей, чтобы хоть чем-то занять себя, для того, чтобы нарушить свое безусловное одиночество, а может и разделить его с кем-то себе подобным, но главное – чтобы найти тот самый ускользающий смысл.
И вот полыхнуло! Первые куски материи – Им придуманное название – стали наполнять «ничто» с огромной скоростью разлетаясь в разные стороны. Как это получилось, было непонятно, Он просто так решил. Поскольку они удалялись друг от друга все дальше и дальше, то Безымянный ввел термин расстояние, а с ним появилось и пространство. Преодоление расстояния проходило с определенной скоростью, а не мгновенно, как привык Он, отсюда возникло время. Все эти понятия вместе взятые не могли обойтись без начала, а каждое начало должно иметь свой конец. Он твердо знал, что это не так, но для начинающих вырисовываться правил придуманной им игры, надо было закрыть на это глаза и принять, как данность. Данность назвал аксиомой, а сомнения в ней, требующие подтверждения – теоремой. Итак, начало было положено.
Поскольку, понятие времени уже было осмыслено, потекли секунды, минуты, часы, дни, года, миллионы и миллиарды лет. Пространство теперь было наполнено чем-то, что не имело пока названия, но находилось неизменно в движении, хотя некоторые объекты стали постепенно замедлять динамические процессы и приходить в относительно статическое положение. Как оказалось позже, статика разрушительна для материи. Он обогатил свою высшую мудрость этим новым познанием.
Все сущее было названо Вселенной, и пока она продолжала разлетаться во всех направлениях – она существовала. Отдельные ее части – галактики – были обречены на умирание, так как никуда уже не двигались, а лишь летали по большому кругу. Наполняющие галактики куски разнообразной материи были названы звездами – те совсем уж были не долговечными: несколько десятков или сотен миллиардов лет и им приходил конец. Вокруг звезд образовывались звездные системы, состоящие из планет, с безобразно малым периодом существования. Все, абсолютно все получало свои названия, и лишь Он не имел имени.
Впрочем, пока это было неважно. Цель, обозначенная, как «для красоты», была достигнута. В мрачной бесконечной пустоте появилось что-то… можно сказать, радующее глаз, но у Безымянного отсутствовали какие-либо телесные органы. Он просто ощущал, что все правильно и хорошо. А если что-то «хорошо», то рано или поздно его должно сменить «плохо». С осознанием этого, Он стал еще чуточку мудрее.
Вот так, никуда не торопясь, но достаточно быстро по вселенским масштабам, формировались названия и понятия, термины и определения. Безымянный реализовывал свои безграничные возможности, чему, собственно, очень радовался, и что занимало какую-то часть его бесконечного времени. Одно огорчало – смысла по-прежнему видно не было, а без него и достижение целей радовало все меньше и меньше. Одиночество, ранее не осознаваемое, а теперь ввиду множества сотворенного начинавшее давить, мешало радости. Некому было оценить трудов праведных, подивиться, восхвалить – так появилось тщеславие, а с ним пришло окончательное понимание, что значит «плохо».
Как-то проносясь над одной из заранее обреченных на скорое исчезновение планет, Он обратил внимание на ее зеркальную поверхность. В ней отражались мириады сотворенных им звезд, местный возвышенный ландшафт, что-то еще, но только не он сам! И тогда Безымянный придумал себе облик, назвав его внешностью. Надо признаться, что не сразу она получилась такая, чтобы вызывать удовлетворение, глядясь в зеркальную гладь планеты. Сначала это был шар, потом куб, затем студнеобразное вещество, газовое облако с хвостом, как у кометы – но все это было не красиво и не оригинально, такого во множестве носилось по сотворенной вселенной уже многие миллиарды лет. Зато Он смог понять, что такое форма, и в соответствии с этим пониманием, наконец, возникло существо с туловищем, ногами и руками, головой – все это вместе получило название «тело». Посмотрев на себя в зеркало, остался доволен.
«Форма должна быть наполнена содержанием, – сама собой пришла новаторская мысль теперь уже в его голову, но тут же появилось и понимание, что для него это абсурд, – мое содержание родилось значительно раньше физической оболочки, я просто впихнул его в созданный мною материальный носитель». Но жить стало веселее, хотя бы потому, что теперь Он мог сравнивать себя с другими объектами. Но от этих объектов его отличало то, что они были не живые, а Он живой. И Безымянный пожелал себе компанию.
Что такое минимизация и гигантомания Он еще не знал, но чувствовал, что начинать надо с малого. Выбрал небольшую пустую безжизненную планетку, вращающуюся во тьме вокруг сравнительно малой звезды – Солнца (так решил назвать созданный им ранее полыхающий шар в тысячи и тысячи раз больший самой планеты), Безымянный осветил ее, четко отделив свет от тьмы – так появились день и ночь; создал воду и сушу, небесную твердь, отделяющую воду под твердью от воды над ней, таким образом, разграничив околоземное и околонебесное пространство, заполнив его атмосферой. Закончив с основой, занялся отделкой созданного шаблона: воду поделил на моря и океаны, реки и озера, сушу раздробил на материки, назвав ее землей. Подумал, и решил, что всю планету можно назвать так же, только с заглавной буквы – Земля. Потом Он покрыл землю растениями, получилось красиво. Да и вообще, процесс творения оказался весьма увлекательным – время летело незаметно.
Когда Земля поворачивалась к Солнцу одной стороной, на другой наступала ночь. Уж очень темно было в это время суток, что каждый раз мешало Безымянному любоваться красотами преображаемой материи. Он придумал Луну и подвесил ее на небо недалеко от планеты. Теперь свет большой звезды, отражаясь от спутника, мог довольно сносно освещать красавицу Землю, когда основное светило скрывалось за горизонтом. В этом был даже какой-то определенный шарм: в ночное время было так здорово сидеть на травке у озера и кидать маленькие камешки в отражение лунного диска в воде.
Передохнув, Безымянный начал населять планету. Фантазии хватило пока на то, чтобы наполнить воду и небо: теперь в глубинах океанов, морей, озер и рек резвились рыбы разной величины и самых причудливых видов, лягушки и жабы, тритоны, различные гады, а в небе парили птицы, столь же невообразимых и разнообразных форм, как и водные создания. Делать их вечными смысла не имело – ведь планета, как и сама Солнечная система довольно скоро (по его меркам) исчезнут в космическом безмолвии, а потому Он наделил созданных тварей способностью плодиться и размножаться, наполняя мир новыми существами взамен тех, кто быстро умирал – блестящая идея!
И все бы хорошо, Земля наполнилась жизнью – понятие новое, до конца не осмысленное, но вот беда – твари, в огромном количестве расплодившиеся на ней, не годились в качестве товарищей Безымянному. На этот раз пришлось подумать, как следует, и это принесло свои плоды – на планете появились звери – хищные и травоядные, домашние и дикие, а над всеми ними Он решил поставить венец своих творений – Человека, создав его по своему образу и подобию из земного праха, что и сделал, вдунув ему в лицо Дыхание Жизни. Не раз потом пожалел, что наделил его разумом и дал возможность высказывать свои мысли, одарив речью, но уж очень игрушка интересная получалась – и то сказать: как же общаться-то, если он говорить не может?
На востоке огромного куска суши, называемого материком, Он создал невообразимой красоты сад и назвал Раем, велел ухаживать за ним; запустил туда животных и птиц, сказал Человеку, чтобы дал им названия, какие сам выберет. Играть, так играть – придумал соблазн, посадив в Райском саду два особых дерева – древо жизни и древо познания добра и зла, с последнего строго настрого запретил вкушать плоды под страхом изгнания из Эдема . Только Человеку все равно оказалось – нельзя, так нельзя, что он – без них не обойдется, что ли? Вон сколько всего вкусного вокруг! Безымянному даже как-то обидно стало: старался, старался, а тому хоть бы хны, никакого любопытства и соблазна.
Но Человеку быстро надоело слоняться по зеленой травке, жрать в изобилии произрастающую пищу, и гонять названных и неназванных животных. Ску-у-учно! В таком ключе и пожаловался Безымянному. Подумал тот, и решил, что так и надо, все правильно – раз все плодятся и размножаются, чем же Человек хуже? Пусть и он, как все. Усыпил творение свое, вынул у него кость из груди и сделал из нее еще одного человека, поменьше, поизящней, ну и там всякие анатомические различия добавил.
– Получай помощника. Ты мужчина, она – женщина, – улыбнулся, когда первый Человек очнулся от сна, – вдвоем веселее, да смотрите – меня не забывайте и наказ мой помните!
Поначалу все шло хорошо, вот только женщина оказалась значительно любопытнее изначального творения Безымянного. Плоды дерева добра и зла были-таки опробованы людьми, за что Он, узнав и осерчав типа, и изгнал парочку из Рая.
«Потом все верну на круги своя, – подумал, зевая, – а пока пусть помыкаются, сравнят два образа жизни – в Саду и за его пределами, покаются… А мне и отдохнуть не мешало бы».
Мысль была трезвая, цели, поставленные перед собой, Он достиг; смысла деяний правда, по-прежнему, было не видно, но – утро вечера мудренее. С тем и решил на некоторое время предоставить созданный Мир самому себе.
________________________________________________________               

Собаки и кошки могут проводить во сне до 18-19 часов в сутки, человеку для того, чтобы восстановить силы, как считается, вполне хватает семи – восьми часов, жирафы спят от десяти минут до двух часов в день, какие-нибудь насекомые, чей жизненный цикл измеряется днями или, даже, часами, наверняка вообще не спят. А сколько надо времени для отдыха тому, кто сотворил всех их, и не только их, а все, что они могут видеть и чего видеть не могут, о чем могут только догадываться? Кто знает? Но факт остается фактом: когда Безымянный вновь появился на планете – глазам не поверил! Люди расплодились настолько, что заселили все сколько-нибудь пригодные участки суши, они плавали по морям и океанам, ловили рыбу в реках и озерах, охотились на животных; человечество объединилось в сообщества, образовав расы, народы и народности, кланы и фамилии. Они строили города и жили в них, избирали правителей, которые затем решали их судьбы, казнили или миловали.
С одной стороны, это не могло не радовать Безымянного – то, к чему не надо прикладывать усилий для его функционирования, идеально, а ведь он был создателем этого совершенства. С другой – ему стало немного не по себе: хотел нарушить свое одиночество, сотворив себе товарища по образу и подобию, а получил абсолютно независимое и автономное сообщество, прекрасно справляющееся без своего создателя. Впрочем, ни что не бывает так плохо, как кажется на первый взгляд – надо было все проверить, обследовать изнутри, проанализировать. Безымянный спустился с небес на землю.
«Как же так? – Недоумевал Он. – А я?! Они забыли про меня!»
Он шел по вымощенной грубыми камнями дороге, терзаемый невеселыми мыслями о том, что не надо было пускать все на самотек. Но его отдых не был слишком уж длинным, чтобы жизнь на Земле изменилась таким кардинальным образом – всего один день! Получалось, что день в его понимании равнялся многим тысячелетиям в восприятии людей. Впрочем, время идет не быстро и не медленно – это просто люди слишком скоро старятся.
«Все относительно, – подумал Он, – надо будет поручить кому-то создать теорию на эту тему. Но это потом, сейчас надо разобраться в происходящем».
Безымянный задумался так крепко, что не заметил, как сошел с тракта и, укорачивая путь до видневшегося вдали города, перешел широкую реку прямо по воде. Из задумчивости его вывел глухой голос, доносившийся снизу. Он остановился и опустил взгляд.
– Милости прошу и на тебя лишь уповаю! – Разобрал он невнятные слова.
Перед ним коленопреклоненный стоял темноволосый молодой мужчина. Грудью и лицом он касался мокрого прибрежного песка, руки вытянул далеко вперед, едва не касаясь ими ног Безымянного – чуть не наступил на них.
– Встань, – скомандовал Он, – и объясни, чего ты хочешь.
Юноша повиновался.
– Я Валарис, – представился он, по-прежнему не смея посмотреть собеседнику в глаза, – раб амазонки Лисиппы . Не выдержав тяжкого труда и постоянных унижений, бежал из Фемискры , и теперь меня ищут конные отряды безжалостных слуг царицы, для того, чтобы предать ужасной смерти. Помощи прошу и защиты у Бога.
– Как! – Глаза Безымянного сверкнули, – кто-то позволил себе уничтожать то, что создал я!
Этого он допустить не мог, но коль скоро это уже было сделано, кто-то должен был понести наказание.
Юноша опять рухнул на колени.
– Пощади, Господи, – заголосил он, – лишь тебе подвластно порушить порочные законы земные, заменив их совершенными Божественными. Ты справедлив и всемогущ и можешь навести порядок в подвластных тебе владениях.
Безымянный опустился на песок рядом с несчастным.
– Как ты назвал меня? Господи? – Спросил Он.
– Ты ведь Бог, начало и конец, Альфа и Омега, – молодой мужчина, наконец, посмотрел ему в глаза, – ты создал этот мир, только что перешел по воде Фермодон , ты можешь все. Как же мне еще называть тебя?
– Бог, – Творец в задумчивости склонил голову на бок, имя ему понравилось, – Альфа и Омега, – посмаковал он. – Пусть будет так! А теперь расскажи подробней, почему женщины, созданные из ребра первого мужчины, преследуют и даже собираются предать смерти того, по просьбе чьего предка я дал им жизнь?
Этого Валарис не знал. Он поведал Всевышнему лишь то, о чем сам имел весьма отдаленное представление: амазонки пришли в Грецию с Меотийского озера . Оттуда они совершали военные походы по всей Малой Азии, добираясь даже до Сирии и Египта; основали такие города, как Эфес, Смирна, Синоп и Пафос. Один раз в году амазонки предпринимали набег на кавказские племена гаргарейцев с целью зачать от них детей. Рожденных от такого «союза» мальчиков в лучшем случае возвращали отцам, некоторых обращали в рабство, но чаще всего – убивали. А девочек учили работать в поле, охотиться, но главным образом воевать; так и появлялись на свет новые представители племени воинствующих женщин.
Ему, Валарису, повезло – его хоть и не возвратили в родное племя, но и не убили, а сделали рабом, но порою ему казалось, что смерть была бы лучшей долей, чем такое везение.
– Понятно, – получивший имя поднялся, – успокойся, царица только что забыла о твоем существовании, преследователи повернули коней и скоро привяжут их в стойлах столицы, а ты можешь идти куда захочешь – отныне ты свободный человек, но что делать с этой свободой – решай сам.
Юноша вскочил, но тут же рухнул обратно на землю и принялся целовать ноги Господа своего.
– Перестань, – отстранился тот; Валарис послушался, – но прежде чему уйти ответь мне: почему ты верил в меня, ведь никто из ныне живущих не мог меня видеть и знать наверняка о моем существовании?
– Понятие веры подразумевает абсолютное незнание, – не раздумывая, сказал паренек, – а теперь я не верю, потому что видел тебя. Теперь я знаю! Я посвящен!
«А они умнее, чем можно было подумать, – усмехнулся про себя Господь, повернулся спиной к «посвященному» и зашагал по направлению к городу».
Он вошел в городские ворота – мужчинам сюда, кроме рабов, трудящихся в каменоломнях за городом, вход был воспрещен, но никто не осведомился о целее его визита; двинулся дальше по мощеным узким улицам. Он шел по направлению к дворцу, мимо сновали смуглые невысокие девушки и женщины в длинных туниках, почти у всех за спину были перекинуты луки и колчаны со стрелами. Стража в таком же облачении была к тому же вооружена небольшими щитами в форме полумесяца – петла, за пояс был заткнут сагарис – топор с двойным лезвием, грозное оружие в руках неукротимых амазонок. Периодически на пути Господа попадались женщины, дополнительно экипированные небольшими копьями – эти куда-то спешили, видимо, исполнить приказ своей царицы, связанный с ведением каких-то боевых операций. Получившему имя запомнился такой разговор двух воительниц.
– И ты безропотно пойдешь на войну? – Спрашивала первая, совсем юная дева с черными, как смоль волосами.
– А что остается делать? Они первые напали на нас, разбили передовые укрепления на границе, двинулись дальше, и теперь уже нам приходится защищаться. Мы всегда воевали на территории наших врагов, но сейчас нам предстоит отстаивать наши собственные рубежи.
– И тебе совсем не страшно?
– Ну, почему же – страшно, – вторая была постарше, но так же, как и первая, черноволосая и со смуглой кожей.
– А тебе не хотелось сбежать от всего этого, спрятаться где-нибудь, переждать нападение? Рано или поздно, война закончится, и мы как всегда победим – нет сомнений. Вот тогда можно будет и вернуться. Никто не заметит, всем будет не до того.
Та, что постарше, горько усмехнулась.
– Может и не заметят, но сколько прекрасных амазонок погибнут в этой войне! А я буду трусливо отсиживаться в горах, прячась за их спинами?
Она в упор посмотрела на юную собеседницу.
– Может статься и ты погибнешь… Как мне будет жить с этим?
– Сожалеть о кончине могут только живые! А если погибнешь ты, как буду жить я?
Молодая девушка опустила глаза, в них стояли слезы.
– Так, давай вместе защитим свои идеалы и останемся жить, или уж, буде так случится, вместе умрем. Не надо слез и боязни, и не надо думать, что ты идешь на смерть ради какого-то абстрактного государства, пусть и такого великого, как наше. Просто представь, что ты – последний солдат, и кроме тебя больше некому встать на защиту нет – не страны, города или правящей династии, а дома, где ты родилась, старой матери и маленькой дочери, того, во что ты веришь, того, что ты любишь. И нельзя отступить, как нельзя погибнуть – тогда ты будешь биться без страха и, даст Бог, победишь и останешься жива.
«Даст Бог? – Ему понравилась благородная проповедь Амазонки. – Я дам?! Что ж, может и дам».
И Он двинулся дальше. Названый шел никем не замечаемым. Как маленький ребенок играет в солдатиков, передвигая их по своему усмотрению, куда хочет, так что они вдруг оказываются то в тылу врага, то на башенной стене, то в густом лесу, совершенно невидимо для игрушек «противоборствующей» стороны, так и Господь двигал себя куда хотел, оставаясь совершенно незамеченным для обитателей Фемискры. Может, они и видели его, но совершенно не обращали при этом внимания на странного путешественника, которому в царстве женщин было совсем не место – Он не задумывался над этим. Это была его игра, и только Он устанавливал здесь правила.
Пройдя мимо многочисленной и до зубов вооруженной дворцовой стражи, поднявшись по широкой мраморной лестнице на террасу второго этажа, Он толкнул огромную, выложенную сияющими золочеными пластинами с изображение сцен охоты, дверь, и предстал перед царицей Амазонок Лисиппой в своем настоящем обличии – Бога, Творца всего сущего, первого и последнего судью во Вселенной. Монархиня ничуть не удивилась, поднялась со своего золотого трона и низко склонилась перед вошедшим.
– Ты не падаешь ниц?
– Я каждый день молюсь тебе, преклонив колени, и ты не отвечаешь мне, – она выпрямилась; воздушная газовая туника была так прозрачна, что не скрывала некоторой кривизны ног правительницы – Амазонки редко сражались пешими, основную ударную силу их армии составляла конница, и это сказывалось на стройности конечностей, – так дай хоть поговорить с тобой, стоя на ногах.
– Ты не боишься меня, – не столько спросил, сколько констатировал Господь, подойдя вплотную к царице.
– А надо бояться? – Она не казалась ни напуганной, ни удивленной.
– Мне даже не надо ничего делать, чтобы тебя не стало, – Он не грозил, просто размышлял вслух.
– Не важно, когда умереть – главное, не успеть это почувствовать, – был ответ, – зачем пугать – делай, что собрался. Все мы в твоей власти, а самое мудрое деяние Бога – это то, что человек заранее не знает времени и причины своей смерти. Поэтому, мы всегда будем чтить тебя.
Он прошел мимо Лисиппы и сел на ее трон; рукой указал на скамеечку рядом с престолом. Царица покорно опустилась на жесткие доски сиденья.
– По какому праву ты подвергаешь гонениям граждан мужского  пола сопредельных стран? – Вопросил Господь. – Разве тебе не известно, что первая женщина сотворена была из ребра первого мужчины по его собственной просьбе?
– Да, так говорят, – ответила она, – но у меня было достаточно оснований сомневаться в этом.
– Вот как? – Он вскинул брови. – И что же это за основания? Вы существуете только благодаря тому, что моему первенцу стало скучно! Стоило мне на некоторое время предаться отдыху, и все перевернули вверх тормашками, а что было бы дальше, не приди я сейчас!?
– С уверенность говорить можно только о прошлом, и только о своем. – Лисиппа поправила иссиня-черные волосы, – ты не знаешь, какие страшные дела творятся именем всемилостивейшего Бога. Где ложь, а где правда – разобрать невозможно. Но миру нужен порядок, а ты решил «на некоторое время предаться отдыху»…
В голосе царицы послышался сарказм – это задело Бога, но он хорошо знал, что недостаточно все видеть, надо кое-что не замечать.
– Будешь слишком добрым – сядут на шею, и буду пользоваться тобой, а потом свалят на тебя все беды, выставив безвольным правителем; будешь слишком жестокой – заклеймят тираном, и долго будут плеваться при упоминании твоего имени. И что же делать? Я женщина, поэтому решила быть добра именно к ним, хоть и держу их в ежовых рукавицах, а мужчины… мужчины средство для продолжения рода. Для первых я мудрая и справедливая правительница, для других – грозная завоевательница, страшный враг, а потому по определению не самодур и не тиран. Тех боятся и презирают, а врага можно уважать.
Она перевела дух и закончила:
– Жестокость по отношению к мужчинам, откуда бы ты не узнал о ней, наверняка была сильно преувеличена – для людей с разным типом культур характерно создавать подобные легенды о земле, где жизнь коренным образом отличается от их собственной. Все это сложно объяснить словами – мы живем на земле, рождаемся и умираем, а ты везде и всегда, а значит нигде – Бог единственный, кому не надо существовать, чтобы править.
Господь задумался: «Надо будет набросать им десяток аксиом, назовем их заповедями, в которых объясняется, что делать нужно, а что нет, а то творят тут Бог знает что!»
Но Он-то, как раз, и не знал.
«Надо заменить мое имя неким антиподом, например Черт! Черт знает что – так лучше. И создать что-нибудь противоположное Раю – Ад, как вариант. Пусть грешники, нарушающие заповеди, туда и отправляются после смерти. А с меня взятки гладки – там черти правят бал!»
Бог поймал себя на мысли о том, что принял точку зрения царицы Амазонок. Это его разозлило.
– Ты смелая женщина, – нетерпеливо, изрек он, – но не обязательно бояться слонов, чтобы уступать им дорогу. Неужели тебя не волнует, что, прогневавшись на такое твое правление, я сотру тебя с лица земли вместе с твоим королевством и всеми его подданными?
– Не это меня тревожит: если все время волноваться об одном и том же, то, в конце концов, станет на это наплевать. Года бегут, и, сдается, что и без твоего гнева, мне и так осталось немного – это особенно хорошо замечаешь потому, как стачиваются клинки наших мечей.
Она ласково погладила лезвие висевшего на боку акинака.
– А что же? – вопросил Он.
– Память.
– ??
– Все когда-нибудь закончится, и это хорошо и правильно, но мог бы ты сделать подарок – не мне – Амазонкам?
– Какой? – Всевышний уж точно не был настроен ни на какие подарки.
– Я прошу, чтобы о нас не забыли в веках!
Он, было, хотел посмеяться и ответить отказом, но вдруг вспомнил случайно услышанный разговор двух воительниц, собиравшихся на битву. Неправильно будет стереть память о такой тихой и скромной доблести… Но и оставлять все, как есть Он не собирался, кого-то надо было наказать, и у него не было сомнений кого.
– Хорошо, – сказал Бог, – пусть будет по-твоему: живите и мучайтесь вопросом, когда вас не станет; а когда царство Амазонок падет – а это я вам обещаю – память о нем останется, но лишь в легендах и сказаниях. Никто наверняка не будет уверен в существовании женщин-воинов.
– Спасибо и на этом, – Лисиппа склонила голову в знак покорности.
– Подожди благодарить, – ветхозаветный Бог не был всепрощающим, это потом его сделали таким, а пока он вершил правосудие в соответствии со своим весьма жестком представлением о нем, – ты умрешь в первом же бою, в котором примешь участие – Я так решил, но тебе на смену придет твоя дочь. Став наследницей, она превзойдет свою мать в приумножении славы царства Амазонок. Она введет обучение девочек с семилетнего возраста грамоте, физическому и духовному воспитанию, в том числе древним таинствам исцеления, и покорит многие народы от Танаиса до Фракии. С не меньшим успехом будут царствовать её преемницы. Но…
– Но!?. – Лисиппа вся обратилась в слух, напряглась, как пантера перед прыжком.
– Но все это произойдет, – Господь встал, – если ты сможешь ответить на мой вопрос!
– Говори!
Он помедлил… Впервые, как себя помнил, Он не знал на что-то ответа: такой коротенький и, казалось бы, простой вопрос, но он мучил его все время существования вселенной.
– Есть ли смысл в моих деяниях? – Выпалил на выдохе, и ему стало неловко – Он, придумавший эту игру, устанавливающий в ней правила, меняющий их по своему усмотрению, обращается за разъяснением к «солдатику»! Господь снова опустился на сидение трона.
Лисиппа расслабилась. Казалось, что вопрос совершенно не удивил ее и уж точно не поставил в тупик. Бог понял, что сейчас услышит нечто, чего не знал даже Он.
– И ты не знаешь ответа? – Царица смотрела на Вседержителя широко распахнутыми карими глазами.
Тот молчал.
– O sancta simplicitas !
Всевышний аж подпрыгнул: услышать латинскую речь из уст этой дикарки – это уже перебор; осталось только, чтобы она с пером в руках, используя математические формулы, доказала ему, тот или иной вариант ответа на его вопрос.
–  Как одним и тем же событиям можно давать совершенно разные оценки исходя из абсолютно одинаковых посылок, – произнесла Амазонка, – так и на твой вопрос можно дать разные ответы – смотря, кто отвечает.
– Отвечаешь ты, но уяснить суть я хочу для себя.
– Что ж, слушай: для тебя нет смысла абсолютно ни в чем, что ты делаешь, но ты делаешь великие дела, наполненные глубочайшим смыслом для нас.
– Почему так?
– Ты, наверное, не помнишь, как появился на свет?
Ответа не последовало, но Лисиппа его и не ждала.
– Ты вечен – был всегда и никогда не исчезнешь. Тебе нечем дорожить, ибо бесконечное существование подразумевает нескончаемое повторение всего. А мы смертны, а смысл начинается именно там, где осознают, что все конечно.
– Не понимаю, – ему было очень трудно признаться в этом.
Лисиппа улыбнулась.
– Часто, чем труднее найти решение, тем проще оно оказывается. Для смертных существует лишь прошлое и будущее, а настоящего нет, настоящее – это процесс превращения одного в другое, будущего в прошедшее. Мы живем мечтами в будущем и воспоминаниями в прошлом, и все, что мы делаем в отмеренном нам отрезке времени наполнено глубочайшим смыслом, ибо мы знаем, что умрем и стремимся оставить по себе память в новом народившемся поколении. А ты вечен – для тебя нет ни прошлого, ни будущего, ты существуешь только в настоящем. Твой жизненный отрезок – бесконечность, в которой нет ничего неосуществимо, как нет ничего безвозвратно утраченного. Так, какой же смысл может быть в сиюминутности?
– Когда я создавал время, то создал его достаточно! – Бог, наконец, понял, что хотела сказать бесстрашная женщина, но ему не хотелось признаваться в том, что она оказалась, пусть только в этом вопросе, но все же мудрее его.
Он опять поднялся. Встала и Лисиппа.
– Только благодаря дискретности событий мы ощущаем бесконечность времени, – поклонилась царица, всем своим видом выражая полное смирение и покорность.
Оба молчали – Бог думал, воительница ждала вердикта.
– Я ответила на твой вопрос, – не выдержала она, – ты оставишь людям память об Амазонках?
– Все случиться так, как я обещал, – Он принял окончательное решение.
– Сколько нам еще осталось? – Лисиппа умоляюще взглянула на Всевышнего.
– Я же уже сказал: живите и мучайтесь этим вопросом. Но успокойся – у вас еще есть время совершить подвиги для мифов и легенд.
В туже секунду Он исчез, а царица начисто забыла о беседе – она просто точно знала, что ждет ее саму и ее народ, но откуда взялись эти знания и уверенность – объяснить не могла. Да у нее никто и не спрашивал – в царстве Амазонок не ставили под сомнения слова его основательницы.
А святой дух был уже очень далеко.
«Какой же смысл может быть в сиюминутности? – Слова земной царицы не давали ему покоя, – самоуверенная стерва… Ничего, скоро придет и твой черед».
Как хотелось ему, надеющемуся услышать в ответ на заданный вопрос бессвязные отговорки Лисиппы, бросить ей в глаза: «Обожаю слушать ложь, ведь Я знаю правду!» Но не получилось. Не получилось у него! У Бога!!!
Впрочем, маленькая планетка Земля, как и люди ее населяющие, быстро надоели Господу, подтвердив тем самым последнюю фразу царицы Амазонок. Какое-то время, будто по инерции, Он еще активно и жестко вмешивался в дела земные; несколько раз являлся отдельным представителям человеческой расы, даже оставил какому-то бородатому мужику, Моисею, кажется, скрижали с десятью добродетельными заповедями, которые тот поначалу зачем-то разбил, но потом, правда, все восстановил.
Но наигрался Бог в живых «солдатиков», не было больше места в его вечном настоящем людской пастве. И он забыл про Землю, отправившись за новыми знаниями в бесконечные скитания. Но люди не забыли о нем – быстро смекнув, какую выгоду можно извлечь из этой памяти, от его имени стали говорить попы. Церковь набрала такую силу, какая и не снилось светской власти. Теперь простодушный люд молился не Господу, а церковнослужителям, которые подменили собой божественное начало. А для того чтобы заставить себе молиться, им не нужно было заново создавать Рай, достаточно было оповестить людей о наличии Ада – придумка божественная, а реализация мирская. И верили люди, и жертвовали всем, вплоть до жизни своей.      
Вопрос безграничного доверия разбивается даже о небольшой опыт маленького предательства. Много с тех пор за церковнослужителями дурного было замечено, да только такова сила религиозного дурмана, что верующие все им либо прощали, либо просто отмахивались от фактов, не принимая их всерьез, руководствуясь фразой литературного классика «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Бог нам всем судья, да только ему не до нас.
Закрыв глаза можно увидеть многое. Я, родившийся много позже описанных событий, например, вижу зеленый луг с пасущимся стадом коров, пастух дядя Ваня с длиннющим кнутом, деревянная рукоять которого заткнута за пояс, угощает меня собранной в полях дикой малиной. Мой дед складывает в кучки березовые ветки, стягивает их небольшими веревочками – вяжет веники для бани; бабушка быстро шерудит деревянной ложкой в небольшой кастрюле – сбивает масло из парного молока, а мама жарит котлеты, аромат которых приманил деревенских бродячих котов. Этих людей давно нет на этом свете, но я их вижу, потому что помню, потому что они – мое прошлое, прекрасное прошлое, наполненное глубочайшим смыслом. Надеюсь, что и будущее будет не хуже. А настоящего не существует, оно мгновенно из будущего превращается в прошлое. И нет в этом ничего божественного, люди давно научились сами творить чудеса, жаль, что они все больше и больше напоминают страшную сказку. И теперь, когда истинный Альфа и Омега забыл про своих первенцев, так будет всегда. До самого конца.