Это Хорошо Жизнь втроем

Жизнь первая
Эштона отдали замуж рано — только-только возраст подошел да полоска шерсти вдоль позвоночника, которую с гордостью демонстрировали друг другу все альфы и беты, густеть начала. Смотрины были короткими. Высокий, мощный, но по меркам Эша слишком старый (лет тридцати или даже сорока), а ко всему еще и хромой альфа задавал вопросы а-отцу и выслушивал его ответы. Но глаз при этом не сводил с мявшегося в углу жениха, спешно вызванного с поля, вымытого, причесанного и обряженного в чистую, вышитую по вороту рубаху. А после взял и поманил к себе. Тоже задал несколько вопросов, но Эш так волновался, что, кажется, сказал в ответ какую-то чушь. Впрочем, альфа услышанным остался доволен, потому что кивнул удовлетворенно и велел заголиться.
Шокированный Эштон глянул на отца, но тот лишь насупил густые брови, словно напоминая, чему учил сына: «Бета должен быть послушным и знать свое место. Глава семьи — альфа. Омеге Бог ребенка выносить возможность дал, так что он второй по главенству. Ты же — трудовая лошадка. Лишь третий в семье. Замыкающий семейную триаду». Эти слова отца пронеслись в голове огненным метеором, и Эштон дрожащими пальцами взялся за ворот.
Альфа покрутил его, пощупал мышцы рук, беззлобно ткнул кулаком в живот, заглянул в рот, тронул лобковые волосы, помял яички, а после велел показать дырку.
— Невинный, — заверил его отец Эша. — Ходил тут вокруг него один с соседнего хутора, молодой да ранний, но я держу сыновей в строгости, так что отвадил.
Эштон стоял нагнувшись и, сгорая то ли от стыда, то ли от внезапно вспыхнувшей ненависти в адрес отца, переваривал известие: «Значит, вот почему Люк перестал появляться!». Детская еще влюбленность в этого молодого альфу после того, как тот пропал, кажется, сошла на нет, но Эш все же его помнил слишком хорошо… Запах. И сильные ласковые руки… И густой каштановый ирокез на холке… Люк казался ему таким взрослым и уверенным в себе, хотя был старше всего года на три… А теперь мужем Эштона станет хромой старик!
Погрузившись в эти мысли и благодаря им максимально отрешившись от унизительных смотрин, Эш даже невольно вскрикнул, когда чужие пальцы проникли ему между ягодиц, закружили вокруг ануса, а после один из них просунулся внутрь. Больно не было — будущий муж, которого Эш сегодня увидел впервые, похоже, палец прежде облизал. Но как же все это смущало! Впрочем, именно это альфе, которого, как выяснилось, звали Жак, и понравилось больше всего.
— Вижу, что в строгости воспитан. Почтительный и послушный, — сказал он, а после легонько шлепнул Эштона по выставленной заднице. — И стесняется так мило. Всё, одевайся. Хороший у вас вырос парень, Морас, годный. Беру.
Свадьбу, на которой Эштон впервые увидел своего второго супруга — крупного под стать мужу-альфе и тоже уже немолодого омегу по имени Андрэ — сыграли, как и положено, по осени, после сбора урожая. Супругов по традиции усадили в торце огромного стола, положив перед каждым из них связанные воедино витой бечевой столовые приборы. Символ семьи, в которой у каждого своя функция, свой долг: нож-альфа, вилка-омега и ложка-бета. Нож, чтобы разрубать, отсекать, разрезать любые проблемы. Вилка, чтобы цеплять и не отпускать, спаивая семью воедино в том числе и при помощи общих детей. И ложка, чтобы брать потяжелее, нести дальше, трудиться больше.
За столом сидели долго. Ели, пили за здоровье молодых, а потом принялись провожать их в спальню, приправляя все это громогласным смехом да шутками-прибаутками.
— Смотри, какое солнышко я нам с тобой подобрал, — с нежностью в голосе сказал Жак.
Сказал и разом стащил с Эша штаны, а после жадно зарылся пальцами в огненно-рыжие кудри на лобке, задевая расслабленный половой орган. Этой своей особенности Эш стеснялся. На голове у него волосы были каштановыми, с явно различимой, но все же не главенствующей рыжиной, а вот ниже, в паху, она вспыхивала словно костром.
— Красивый мальчик, — согласился Андрэ с видимым удовольствием. — И чистенький, пахнет так хорошо. Будто травой свежескошенной. Или одуванчиками… Нет?
— Вы, омеги, такие тонкости лучше определяете. По мне так просто сладко. И сильно. Хороший сильный запах сильного беты. То что надо. Ну, Эш, огонечек ты наш маленький, не бойся. Все будет хорошо.
И все было действительно неплохо, пока Эштона ласкали в четыре руки, целовали и хвалили за послушание. Ласки были приятны, слова тоже радовали, но когда в растянутую и хорошенько вылизанную дырку стал пропихиваться крупный альфий член, Эш не сдержал стона.
— Ничего. Привыкнешь. Еще и просить добавки станешь, — пообещал наблюдавший за ним Андрэ и засмеялся.
Ощущения были странными — вроде и болезненно, а вроде и как-то так, что было опавший член вновь стал наливаться возбуждением. Жак трахал в зад, Андрэ ласкал спереди в такт движениям мужа, и через совсем небольшой промежуток времени Эш забился в оргазме, выгибаясь и запрокидывая голову. Жак, воспользовавшись этим, поставил ему метку — боль укуса на фоне оргазма оказалась почти неощутимой, — выждал немного, позволяя молодому мужу вкусить сладость первого в его жизни соития, а после вытащил член и сделал приглашающий жест Андрэ.
Это было настолько странно, что Эш поначалу только рот разевал. Чтобы омега трахал бету?! Может, он еще и альфу иногда кроет?! Сама мысль о подобном в семье Эштона была крамольной, а тут… Тут Андрэ уверенно вогнал свой куда меньший по размеру член в уже растраханное отверстие и задвигался умело и с наслаждением. Эш сопел, принимая нежданное вторжение, трогал себя за шею — там, где немного кровила свежая метка, и косил глазом на альфу. Но тот выглядел полностью довольным, а после и вовсе сделал то, чего Эш и предположить-то не мог: приставил свой налитой член ему ко рту.
— Отведай, — предложил он с усмешкой. — Частое у тебя в этом доме будет лакомство-то.
Эш сначала робко лизнул, но Жаку, похоже, не терпелось, и он особо миндальничать не стал: надавил головкой на губы, а после того, как Эш послушно их раздвинул, сразу погрузился так глубоко, что накатил рвотный спазм.
— Потише, потише! Вечно ты всовываешь своего дурака, будто в дупло, а не в рот, — со смешком одернул супруга Андрэ.
— Прости, малыш, больно хорош ты, нет терпежа, — тут же извинился Жак и дальше сдерживался, позволяя Эшу знакомиться с альфьим детородным органом самостоятельно.
Дело оказалось совсем не противным. Член был гладким, горячим и пах так вкусно и ярко, что Эш почувствовал новую волну возбуждения, хорошенько поддержанную размашистыми движениями еще одного полового органа — на этот раз омежьего — глубоко в теле.
Андрэ кончил прямо внутрь Эшу, оставив его распаленным и жаждущим продолжения. И тогда к прерванному занятию вернулся Жак.

— Пока никакой с ним вязки, — предупредил Андрэ. — Дырка-то у малыша, поди, и так завтра саднить будет без привычки.

— Привыкнет, — еще раз пообещал Жак, но мужа послушался, и когда узел в основании его члена раздулся так, что Эш при каждой фрикции начал невольно вскрикивать, альфа отстранился и вновь кивнул Андрэ.
— Кончим втроем! — предложил тот, и Жак тут же согласился.
Андрэ трахал Эштона, рукой лаская ему член. Жак обошел совокупляющихся супругов и, насколько смог понять Эш, вставил теперь Андрэ. Получилось, что теперь в дырке у Эша орудовал словно бы один большой член — естество альфы стало продолжением естества омеги, погруженного в Эштона. Мысль оказалась такой яркой и жаркой, что Эш задышал тяжело, сам задвигался навстречу Андрэ, который раскачивался на члене супруга, не испытывая от его размеров никакого неудобства, а после вновь излился.
Кончив еще более сладко, чем в первый раз, он провалился в какое-то странное полуобморочное состояние, словно бы растекся по кровати. Ему было так хорошо и томно, что он даже не особо застыдился, когда Жак, натянув портки, вышел к по-прежнему пировавшим гостям и пригласил родителей нового члена семьи Базен в спальню, чтобы засвидетельствовать: брак свершился не только на небе, но и на земле, а юный бета стал членом триады не на словах.
Так же прикрывший чресла Андрэ сначала заставил Эша показать отцам метку, а после встать на четвереньки и отклячить задницу, чтобы продемонстрировать то, какой стала его дырка после супружеского секса.
— Вижу, сын мой будет счастлив в семейной жизни, — подтвердил как всегда строгий и скупой на эмоции отец Эша и отправился обратно за стол.
— А теперь поспи, — с улыбкой сказал Андрэ и накрыл уже совсем сонного Эштона одеялом. — Часа два у тебя есть, пока Жак силы не восстановит. Нравишься ты ему. Слезать первое время вообще не будет. Да и мне ты люб. Ладная попка, член хороший, крепкий. В течку познакомлюсь с ним поближе.
Так Эш и понял, что быть сверху ему позволят только в дни омежьего цикла, когда организм Андрэ будет давать знак, что готов к зачатию. А все остальное время ему придется обслуживать своей дыркой не только аппетиты хоть и старого, но, как оказалось, очень охочего до постельных дел мужа-альфы, но и потребности супруга-омеги.
Впрочем, следовало признать, что все это, особенно после того, как Жак растрахал Эша в достаточной степени, оказалось только в радость. Молодой организм просил секса и получал его столько, что другим на зависть. Оба мужа были в постели ласковыми. Да и Эша поощряли на всяческие эксперименты. Например, на то, чтобы принимать в себя член Жака с полностью раздутым узлом.
Занятие это — продолжать трахаться вместо того, чтобы смирно лежать в сцепке — альфа очень любил. С Андрэ затея не проходила — организм омеги был устроен так, что внутренние мышцы в определенный момент смыкались вокруг альфьего узла, не позволяя тому двигаться так, чтобы не причинить мужу увечья. А вот дырка Эша для подобных игр вполне подходила. Жак засаживал в нее член вместе с узлом, а после медленно вытягивал его, доводя Эша до умоисступления и множественных сухих оргазмов. Дырень, правда, после этого становилась такой, что впору кулаком трахать — Эш видел себя в маленькое зеркальце, которое как-то подал ему Андрэ, — но быстро смыкалась. Юное тело было гуттаперчевым и способным на быстрое восстановление.

Мужья Эша любили, холили и называли огоньком или солнышком — за цвет интимных волос, о котором знали только они. Эш, который столько тепла не получал никогда в жизни, тоже отвечал на это добром. Любви — страстной, горячей, всепоглощающей — в его сердце по отношению к Андрэ и Жаку не родилось, но были уважение и искренняя привязанность. Не огонь разгулявшейся стихии, но ровное надежное тепло домашнего очага.
Эшу поручили домашнюю работу. А кроме того присмотр за имевшимся уже в семье первенцем — девятилетним сыном-альфой по имени Данэ. Когда же несколько лет спустя в семье появился второй долгожданный малыш — бета, то и его Андрэ, оправившись после родов, стал оставлять на Эша. Забегал лишь покормить младенца, которого на семейном совете было решено назвать Ладу, а после снова уходил в поле или на скотный двор.
Хозяйство у семьи Базен было крепким, как и все его члены, а потому никто не голодал, да и на продажу кое-что оставалось. Так что у Эштона вскоре после свадьбы стали появляться обновы — ладные, сшитые по размеру сапоги, теплая куртка. Торговали, в основном, с соседями-имперцами. Просто потому, что к границе было ближе, чем к любому населенному пункту в Республике. По этой же причине большинство язык соседей худо-бедно знали. Да и браков смешанных было немало. Эш на имперском болтал вполне успешно именно по этой причине — его папа был родом оттуда.
Жак это оценил по достоинству и стал всегда брать с собой мужа, когда ехал на ярмарку к границе. Это каждый раз становилось для Эша настоящим развлечением. Жизнь была хороша, и он на свою судьбу нарадоваться не мог.
Все разрушила война. Жак из-за хромоты мобилизации не подлежал, его сын-первенец Данэ — альфа шебутной и непослушный — еще был маловат для призыва, только-только шестнадцать исполнилось, а вот Эштон подходил и по возрасту, и по полу. Половина армии Республики как раз и состояла из бет. Тем более что за время сытой жизни с мужьями, Эш вырос, раздался в плечах и бороду давно брил ежедневно.
Вот только в рекруты он так и не попал — война пришла в их общий с мужьями дом сама. Когда ее и не ждали.
Это был имперский конный разведотряд, который вышел на хутор семьи Базен, судя по всему, случайно. С чего все началось, Эш не увидел — возился дома с капризничавшим младшеньким, которому только-только год исполнился, и болтал с приемным сыном. У Данэ был непростой период — в ранней юности жизнь вообще кажется странной штукой. Хотя… Хотя сам Эш в этом возрасте уже готовился стать чьим-то мужем, войти в чужую семью…
Эш как раз втолковывал мальчику, что ему уже пора бы повзрослеть, когда тот сунулся к окну и вдруг закричал, кинулся прочь из дома. Эш, оставив в люльке еще громче заголосившего мелкого, выскочил следом и успел увидеть, как убивают кинувшегося на всадников с вилами Андрэ. Жак к этому моменту уже был мертв — его большое тело лежало в отдалении, лицом вниз и с широко раскинутыми руками. Так, будто он и после смерти пытался удержать, не отдать чужакам родную землю.
Имперские конники в вызывающе яркой форме с легкостью закололи Андрэ, а после переключили внимание на дом и замерших в дверном проеме Эштона и Данэ. Он, видимо, начиная приходить в себя от первого шока, было качнулся, чтобы кинуться вперед — с голыми руками на вооруженных солдат, — но Эш вовремя ухватил его за ворот и удержал, прошептав:
— Только напрасно погибнешь…
Внутри все звенело от напряжения. На убитых только что мужей смотреть было нестерпимо больно, но при этом разум словно бы отказывался принимать факт их смерти. Зато где-то внутри билось в такт сердцу одно: «Дети! Надо спасти хотя бы детей!»
Имперцы тем временем неторопливо спешились. Двое направились в сторону скотного двора, двое пошли к дому и, соответственно, к Эшу и детям.
— Бета, — поведя носом сообщил один из них и, усмехнувшись мерзко, запустил пальцы себе в густой ирокез на шее. — А ничего такой, хоть и деревенщина.
— А мальчишка — альфа, но тоже хорошенький. Распечатаем?
— Беги, Данэ! — выкрикнул, сразу все поняв, Эш и схватил прислоненную у входа в дом палку, на которую теперь уже мертвый Жак опирался, когда его калечная нога принималась особо сильно болеть.
И конечно же никак это не помогло! Не прошло и пяти минут, как Эша скрутили — командир отряда и двое других имперцев, подоспевших со скотного двора. И Данэ сбежать не сумел. Помчавшийся за ним четвертый солдат, нагнал его у ограды, повалил лицом вниз и теперь срывал с мальчика штаны.
Эша тоже сбили на землю, некоторое время пинали обутыми в крепкие сапоги ногами, а после уткнули носом в пыльную траву и вздернули задницей вверх. В доме кричал малыш Ладу, в стороне, у изгороди ругался и, кажется, одновременно плакал Данэ. Да и сам Эш, хоть и был к анальному сексу привычным, вскрикнул, когда чей-то член ворвался ему в нутро раскаленной кочергой. Он бился и рычал, но держали его крепко. А потом, после того, как его оприходовал уже третий по счету альфа, сил на борьбу больше и не осталось. Эш лишь лежал под очередным насильником и глухо выл при каждом движении внутрь.
— Не затрахайте до смерти, — распорядился кто-то — наверно, все тот же командир отряда. — Должен дожить до рабских бараков. Иначе плакали наши денежки.
— Там в доме еще малец годовалый. Тоже бета. В расход?
— Нет! — выкрикнул Эш и попытался вскочить, но был сбит ударом кулака обратно на землю.
— Понимаешь, стало быть, речь нашу? — заговорил, присев рядом, командир. — Хорошо. Дороже продать можно будет. А что до спиногрыза твоего… Нет, так нет. Все в твоих руках. Будешь тихим да ласковым с нами дор?гой, позволю с ним нянькаться. А будешь делать все с огоньком, — мерзкие пальцы вцепились Эшу в его слишком вызывающие рыжие лобковые волосы, — может, даже Кюсак тобой чаще прельщаться станет, а твоим старшим сыном пореже. Усек?
И Эштон только кивнул, прикрывая глаза. А что еще оставалось делать?
Дом разграбили и подожгли. Эшу в руки отдали притихшего Ладу. Данэ же связали. А после погнали их по дороге прочь — так, как и были, в рубахах и в обуви, но без штанов, с голыми задницами.
— Для удобства пользования, — прокомментировал Кюсак и огладил Данэ.
Мальчик шарахнулся, Эш выступил вперед, прикрывая его собой.
- Вечером на привале, - пообещал ему солдат и подмигнул.
Жизнь вторая
Данэ шел первым. Эш видел яростно вздыбленную боевым ирокезом шерсть у него на холке, связанные в запястьях за спиной руки и бледные ноги. Бедра оказались заляпаны спермой, но крови видно не было, и это радовало — хоть не порвал его этот урод…
Твари! Господи, и как таких вообще мир терпит?!
Перед внутренним взором мелькнула картина — мертвый Жак, обнимающий родную землю. Андрэ, с воплем отчаянной ярости кидающийся с вилами на четверых вооруженных саблями всадников… Тоже хотелось кричать, упасть на дорогу и биться головой, кататься и выть. Но у Эша были дети… Один уже почти взрослый, другой еще совсем малыш. Один — только что испытавший такое, что не дай бог испытать никому, а уж подростку и подавно. Второй — ничего не понимающий, перепуганный и наверняка уже очень голодный… И в перспективе лишь одно — рабство.

Это в Республике ничего подобного и близко не было, а Империя славилась тем, что бет в ней вообще за разумных существ не держали, а продавали в семьи как скот. Еще хорошо, если добрые люди попадутся, а что как нет? И не возразишь, не пожалуешься, не уйдешь… Кстати, хороший вопрос: если с самим Эшем и его сыном-бетой все ясно, то как солдаты поступят с Данэ? О том, чтобы на рабовладельческих рынках Империи торговали пленными альфами, Эш никогда не слышал. Вполне возможно, что это вообще противозаконно. Значит, что? Значит, вполне может быть, что мальчика убьют, как только Кюсак натешится с ним.
Поздним вечером, как и обещал этот гад, на первом после долгого, изматывающего пути привале, альфы вновь возжелали порцию «сладенького». Данэ развязали, чтобы он держал Ладу, а заодно и покормил его разжеванным хлебом за неимением чего-то другого. А вот Эштону было уготовано другое. И каждый раз, как солдатам казалось, что он непокорен или «недостаточно нежен» и плохо старается, ему указывали на детей…
Эш постарался отключиться, отделить ставшие механическими действия от себя самого, от своих чувств и мыслей. Губы сосали, язык лизал, бедра двигались в такт движениям сзади, а в голове… В голове варилось совсем другое. Он не думал о мести, для которой наверняка случай не представится, он всего лишь тщательно и рассудочно планировал побег для Данэ. Помечтал, конечно, и о том, чтобы мальчик взял с собой младшего брата, но тут же приказал себе не дурить: очевидно, что шансы уйти от вооруженных конников у Данэ упадут почти до нуля, если с ним будет младенец. Значит, нет. Значит, с этой идеей, с перспективой развязать себе руки хоть для сопротивления, хоть для смерти, придется проститься. В конце концов, он же бета, а не излишне эмоциональный омега или взрывной, слишком агрессивный для разумных действий в такой ситуации альфа! Прорвемся!

Когда солдаты насытились настолько, что даже Кюсак ограничился в адрес Данэ одними лишь скабрезными шуточками и обещаниями, Ладу передали обратно на руки Эшу. Данэ же вновь связали — не только по рукам, но и по ногам. Плохо! Это было плохо. Но совсем скверно стало, когда ближе к ночи скрутили и Эша: связали ноги, а оставшуюся часть веревки обмотали вокруг его тела так, чтобы Ладу оставался у него на руках, но более этими самыми руками Эш ничего сделать не смог бы. И все же, когда солдаты расселись у костерка в некотором отдалении и принялись трапезничать (как же пахла чертова еда!), Эш сумел дотянуться до Данэ и шепнуть ему:
— Сегодня ночью ты убежишь, сынок. Я развяжу тебя, и ты убежишь.
Данэ вскинулся, глянул через плечо, и Эш увидел у него в глазах слезы… Мгновенно к горлу подкатили рыдания, но с ними удалось справиться — нельзя было распускаться. Если Эш хотел сделать хоть что-то, нужно было держать себя в руках.
— Сегодня ночью, когда эти скоты заснут! — еще раз проговорил он и решительно кивнул. — Потому что на тебя, Данэ, вся надежда. Только если ты сумеешь убежать, а после позвать на помощь, мы с Ладу получим шанс. Ты понимаешь это? Ты альфа…
— Он… Он… Какой я теперь альфа?..
— Настоящий. Весь в своих родителей, которые погибли, защищая родной дом и нас с тобой. Ты сможешь. Ты победишь. Я верю в тебя. Я знаю, что ты, Данэ, сумеешь уйти сам, а потом поможешь и мне с Ладу.

И все получилось! В течение пары часов так точно, пугаясь каждого звука, Эш зубами распутывал узлы на веревках, стягивавших руки Данэ. И сумел-таки освободить их. Дальше стало проще — ноги себе мальчик развязал уже сам.
— Беги, — велел Эш.
— Я сниму веревки и с тебя, и мы уйдем вместе. И малыша унесем!
 Беги, — решительно повторил Эш. — Я слишком измучен, а Ладу может заплакать в неурочное время. Мы оба для тебя помеха. Так что иди. И постарайся привести подмогу… Я буду ждать, Данэ. Ждать и верить. Беги. А мы… Мы… прорвемся! Да! Прорвемся!
Утром Эша чуть не забили до смерти, причем особо зверствовал Кюсак, который было замахнулся на Ладу, но в последний момент был остановлен командиром. Тот, как видно, уже подсчитал денежки, которые сможет выручить сразу за двоих бет, и терять их совсем не хотел. Поиски Данэ ни к чему не привели. И этот факт стал той неугасимой лампадой, которая осветила для Эштона весь дальнейший ад. Его почти не кормили, постоянно насиловали, издевались так, что и не передать, пугая муками для Ладу… И все же каким-то чудом они оба дожили до границ Империи, а после и до дома, в котором Эша с ребенком, как и планировалось, продали в рабство.
— Два беты по цене одного, — говорил командир имперцев, убеждая покупателя — кряжистого хмурого альфу в крепких сапогах и плотной одежде зажиточного крестьянина. — Если старший сдохнет, так младшенький подрастет. Сможешь попользоваться, а после продать его. Причем в разы дороже, чем заплатишь мне сейчас.
Солдаты ушли. Новый господин некоторое время рассматривал Эша, презрительно оттопыривая нижнюю губу. Казалось, что так можно было бы смотреть разве только на убогую скотину, с которой непонятно что делать — выхаживать или дешевле зарезать.
— Я много что умею, — прохрипел Эш. — И вообще не из городских слабаков, хозяйство вести привык. Языкам обучен, так что и в торговле с соседями смогу помочь. И малыш мой обузой не станет, клянусь. Мне бы только немного… оклематься.
— Хорошо, — коротко кивнул альфа. — До утра время у тебя есть. А с рассветом встанешь и начнешь отрабатывать свой хлеб. И хлеб сына тоже.
И Эш встал и начал отрабатывать. Ладу тихо гулил, играя сам с собой, привязанный для надежности и удобства за спиной отца, а Эштон копал, мыл, кормил скотину и убирал за ней дерьмо… Внутри все еще болело от пережитого насилия, но альфа по имени Колтон, который велел называть себя просто «хозяин», секса от Эша и не требовал. До поры, как выяснилось. Когда у его супруга — смешливого, словно в противовес мрачному Колтону, полненького омеги по имени Турен — началась течка, купленный за бесценок раб-бета потребовался и в постели. Для создания триады, от сексуального единения которой только и могли появляться на свет дети.
Хозяин велел Эштону вымыться, а после голого — в одной лишь обуви, чтобы не запачкать ноги — повел в дом. Стало понятно, что хозяева и купили раба только потому, что давно хотели зачать детей, а бету взять было неоткуда. Но при этом, хоть Эша и привели в супружескую спальню, мужем или даже просто равным, разумным существом его здесь никто не считал. Им просто пользовались, при этом презирая!
— Не зажимай дырку, — постоянно командовал Колтон. — Привычный ведь после четверых солдат! И давай, подрочи себе, что ли. Если не встанет, если Турена покрыть не сможешь — сразу в расход пущу. И тебя, и твоего спиногрыза.
Эту болевую точку Колтон нащупал в Эше так же быстро, как командир имперского отряда. И неудивительно: даже слабое прикосновение к ней всегда срабатывало четко. Эш сцеплял зубы… ну, или наоборот, открывал шире рот и расслаблял горло, делая все, что от него требовали. Но вот чтобы возбудиться?..
— Погоди, у меня есть кое-что! — Турен поднялся с кровати, торопливо сходил к низкому шкафчику у окна и принес какой-то пузырек. — Знал, что так может обернуться, и купил. На!
Несколько капель жидкости из пузырька упали в стакан с водой. Турен протянул его Эшу и тот покорно выпил, а после вновь подставил зад под член Колтона и вобрал в рот естество Турена. Сначала никаких необычных ощущений в организме не было, а потом…
Потом внутри словно жаром плеснуло. Разлилась сначала мелкая, неприятная дрожь, сердце заколотилось, разгоняя кровь по жилам, потом томный, возбуждающе тянущий клубок появился и начал разрастаться внизу живота. Колтон нащупал член Эша и удовлетворенно констатировал:

— Работает! — а после грубо приказал: — Давай, берись за дело.

Турен извернулся, встал на четвереньки, оттопыривая пухлый зад. Дырка у него была полураскрытой и текла. Запах показался, скорее, неприятным, но член благодаря принятому средству действительно стоял, а потому Эштон успешно справился с задачей — вставил его Турену, а сразу после почувствовал, как в его собственный анус в очередной раз протискивается член Колтона.

— Давай, — еще раз приказал тот, и Эш, прикрыв глаза и стиснув зубы, задвигался, одновременно вбиваясь в тело омеги и теми же движениями доставляя удовольствие альфе.

Длилось все долго — несмотря на лекарство, кончить Эштон все никак не мог. Но, кажется, всем участникам процесса это только понравилось — чем дольше, тем ведь только слаще.

Из спальни Эшу разрешили уйти лишь после того, как он излился в нутро омеги, а после течную дырку Турена запечатал альфий узел.

— Часа через три снова понадобишься, а пока поспи, — велел Колтон, сам склоняя голову на подушку.

Но уснуть не удалось — член стоял колом и никак не хотел успокаиваться. Состояние было мучительным, Эш мыкался по углам, стесняясь своего стояка, дрочил, вызывая перед внутренним взором картины из прошлого, которое стало таковым так трагически и еще так недавно… Наверняка это выглядело бесконечно убого: взрослый бета с членом в кулаке и со слезами на глазах. Но никто из работников, которые натыкались на него, снуя по дому и двору, не смеялся. А Колтон, узнав о дрочке, еще и разорался, сказав, что Эш попусту тратит семя, которое должно стать залогом будущей беременности Турена.
К концу омежьей течки Эш уже едва ноги таскал. О том, чтобы вновь «поставить» ему член, речь уже не шла, так что телом Эштона пользовались уже просто как доступной дыркой. Все больше Колтон, который, похоже, тоже распробовал секс не с омегой, а с бетой, и теперь трахал Эштона с узлом да еще и пальцы в дырку ему засунув. Вскоре стало ясно зачем — к Колтону в теле Эша присоединился Турен.
— Ну и дырень! Знатно ты его разъебал, муженек. Даже не предполагал, что кого-то можно разъебать до такого состояния, чтобы в два члена, да еще и с узлом.
Играть так им явно понравилось. Эштон надеялся, что, когда Турен узнает о беременности, раба-бету перестанут брать в супружескую постель, но ошибся. Омега, узнав о своем положении, словно с цепи сорвался — секса стал хотеть постоянно. Причем, если ложиться под альфу он опасался — вдруг да повредишь как-то малышу внутри, то трахать безответного бету было самое то. А в процессе и Колтон подтягивался…
«Зато еды в достатке. И Ладу в относительном спокойствии и безопасности», — любуясь сыном, убеждал себя Эш. Малыш уже здорово подрос, начал разговаривать и теперь сам, своими ножками, ходил за Эшем. Был он хорошеньким, как ангелок, обладал прекрасным покладистым и совсем не плаксивым нравом, так что в доме все его любили. И даже Колтон, подобревший в ожидании своего ребенка, иногда ему улыбался. Так что мыслей о побеге у Эша не было. Точнее так: они были, иной раз целые ночи напролет он вертелся на своем набитом сеном матрасе в углу коровника, мечтая о свободе, но каждый раз разум и рассудительность брали верх над эмоциями. Нет. Попытка обречена на провал. Одно дело, если бы Эш был один! А с ребенком на руках без вариантов. Догонят, поймают, накажут.=
Война незаметно прокатилась мимо. Никто на расположенном в стороне от основных дорог хуторе альфы Колтона Маттиаса и не заметил, как прямо по их землям прошла, смещаясь все дальше в сторону столицы Империи невидимая линия фронта. А ведь это была еще одна мечта Эша — чтобы в один прекрасный день на пороге дома возникли солдаты в форме республики. Той самой форме, которую собирался надеть сам Эштон. Он скажет им о себе, и они, конечно, освободят его от рабства, возьмут с собой или как-то помогут добраться до родины. Что он станет делать на пепелище да еще и с маленьким ребенком, было непонятно, но ведь именно туда в конце концов вернется и Данэ! Эш каждую ночь молил всех богов спасти и сохранить сына, который хоть и был ему приемным, но стал родным, дорогим сердцу.
Однако ничего такого не произошло, и победа Республики над Империей жизнь Эшу не облегчила. Как не изменилось ничего для него и после того, как Турен разродился здоровеньким альфочкой. Эш ведь не стал отцом будущего наследника дома и хозяйства. Нет. Он так и остался рабом по кличке «дырка», который днем трудился по хозяйству, выполняя самую грязную и тяжелую работу, а вечером спускал штаны, чтобы удовлетворить желания Колтона или Турена… Или чаще обоих одновременно.
И ведь самое ужасное, что Эш с этим как-то даже смирился, втянулся. Настолько, что в следующую течку, начавшуюся у Турена через положенное время после родов, пить возбуждающее средство не пришлось — член встал сам. Да и запах омеги уже не казался мерзким. Он, конечно, не стал сладким и притягательным, как у давно погибшего Андрэ, но был вполне терпимым.
И тем не менее Эш все равно постоянно мечтал о будущем. О том, что Турен вскоре снова забеременеет, а после подарит мужу второго ребенка. К этому моменту Ладу еще немного подрастет. А сам Эш решится, сходит к Колтону и попросит отпустить его и сына. Те гроши, что тот заплатил за пленного бету («два по цене одного»), Эш уже с лихвой отработал, да и жизнь в теперь уже бывшей Империи стремительно менялась — даже до удаленного хутора Колтона стали доползать слухи. Говорили, что рабство бет теперь против закона и что за нарушение этого правила жестоко карают. Казалось, что Колтон, который тоже все это прекрасно знал, должен согласиться, но альфа проблему решил по-своему: просто пригласил чиновника и через несколько минут после этого Эш стал не рабом, а законным супругом. И никто не стал обращать внимание, что он сказал «нет». Только по завершении скоротечной церемонии Колтон здоровенную оплеуху за непослушание отвесил, а когда Эш вскинулся, не сдержав эмоций, оттаскал за шерсть на холке, а после впился острыми зубами в изгиб шеи, ставя свою метку поверх той, что когда-то поставил Эшу Жак…
Это неожиданное и насильственное действие ударило даже сильнее, чем самое первое, самое жестокое изнасилование — на родной земле, рядом с трупами убитых мужей. Метка, которую Эш в первый раз воспринял как дар, как признание того, что он, Эштон, нужен и ценен, теперь стала чем-то вроде рабского клейма. Перекрыла собой все хорошее, что было раньше, забила запах Жака, который Эш все еще носил на себе. Осознание, что теперь он пахнет Колтоном и воспринимается окружающими, как его бета, подкосило, заставило впервые по-настоящему задуматься о том, чтобы наложить на себя руки. Но у Эштона был сын — маленький Ладу. Малыш служил прямым доказательством того, что прошлая, вполне счастливая жизнь не приснилась, а значит, этот крохотный островок света и тепла надо было сохранить несмотря ни на что.
Так что Эш это новое, более чем наглядное подтверждение своей несвободы в очередной раз стерпел, повторяя: «Ничего, прорвемся! Все равно прорвемся…». И, наверно, сумел бы заставлять себя смиряться и дальше. Но судьба в очередной раз сделала какой-то уж совсем жуткий кульбит.
То, что этой, уже второй по счету вроде как супружеской жизни конец, стало понятно в тот момент, когда на хутор заехала разбойничья шайка. Двоих бандитов удалось узнать сразу — это были солдаты из того самого имперского отряда, который и сломал Эшу жизнь, превратив в раба и «грязную дырку». Куда делись еще два члена той проклятой четверки, было неизвестно, да Эш и знать не хотел. Хотя бы потому, что их с успехом заменили двое других — еще более мерзких.
Колтон сначала встретил их как хороших давних знакомых, но очень быстро понял, насколько ошибался. Правда, понимание это длилось очень недолго — ровно до того момента, как ему перерезали горло. А кроме него и некоторым другим работникам, которые не додумались убежать сразу и решились поддержать хозяина в его попытке протестовать против грабежа.
А вот Эшу и Турену жизнь оставили. Для понятных целей. И все повторилось — и насилие, и глумление, когда не одного лишь Эша, но и Турена с ним на пару заставляли прилюдно удовлетворять желания альф. И уже не господин и раб, но измученные бета и омега голыми ползали на четвереньках между рассевшимися вокруг костра бандитами, чтобы сосать их давно не мытые члены, а после и принимать их в себя по очереди, глядя на то, как напротив насилуют твоего товарища по несчастью.

Не привыкший к такому, избалованный жизнью и мужем Турен сломался очень быстро, превратившись в безвольное, безучастное существо. Эш держался. И потому, что был бетой — сильным, терпеливым и разумным. И потому что теперь он снова нес ответственность за жизни двоих детей — ребенка погибшего Андрэ и малыша, рожденного не так давно Туреном.

И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не этот, казалось бы, лишившийся воли к жизни омега. Потому что именно он подсказал Эшу решение проблемы. Яд! В хозяйстве у домовитого Колтона чего только не было. В том числе и средство, которым травили грызунов в амбарах с зерном. Его-то Эш после подсказки Турена и подсыпал в пищу бандитам, которые его еще и кормить их горяченьким заставляли. Как видно, ожидая от Эша, который, несмотря ни на что, глядел на насильников волком, любой пакости, те всегда требовали, чтобы он, а вместе с ним и Турен первыми пробовали пищу. Но одно дело кусочек, прожеванный и проглоченный на глазах у мерзавцев, а другое — полновесная порция, которую сожрал после каждый из них.
Да, Эш и Турен рисковали, но первый решил, что риск того стоит, а второй теперь более всего стремился именно к этой цели — умереть. Яд подействовал. Альфы сдохли в корчах, захлебываясь собственной рвотой и проклиная убийц. Эш и Турен, истово насладившись этим зрелищем, после тоже предсказуемо заболели. А вот дальше пути их разошлись. Отчаянно боровшийся за жизнь Эш провалялся в постели больше недели, стал похож на тень, но выжил, а Турен скончался.
Вернувшиеся на хутор работники — те, что остались в живых, — схоронили омегу в одной могиле с его мужем-альфой. А после Эштон вдруг осознал, что из-за насильственного брака, который не так давно организовал Колтон, именно он стал официальным хозяином хутора. Благо с недавних пор беты в бывшей Империи получили равные с двумя другими полами права. Так что Эштон, едва встав на ноги, взялся за наведение порядка в хозяйстве, раз за разом повторяя себе словно молитву или колдовской заговор: «Прорвемся!»
Дел было много, пришлось еще утверждать свой авторитет среди работников, но позднее Эш вспоминал этот период, завершивший собой второй, откровенно трагический этап в его жизни, как не самое скверное время: он был свободен, он был сам себе голова, у него были дети и хозяйство, которое забирало кучу сил, не оставляя времени горевать и предаваться воспоминаниям. Теперь только сны нет-нет да напоминали о пережитом, заставляя Эша среди ночи вскакивать с криком, а из невыплаченных долгов прошлой жизни остался лишь один. Тот, что тянул и зудел, — Данэ. Спасся ли мальчик, сумел ли найти тех, кто ему помог и поддержал?
Желание узнать о судьбе сына было нестерпимым. Так что, выбрав момент, когда дел на хуторе стало поменьше, Эш сел на лошадь, которых теперь в хозяйстве стало неожиданно много, — отравленные бандиты ведь все были верхом — и добрался до ближайшего городка, где в администрации сделал соответствующий запрос на поиск без вести пропавшего.
В Империи уверенный в себе бета, вдовец, да еще и хозяин собственного немаленького хозяйства, по-прежнему выглядел чем-то диким и невероятным, так что чиновники смотрели косо, но запрос все же приняли.
Это посещение Эштоном города обернулось для него и совершенно неожиданными последствиями. Хотя бы потому, что в округе узнали: по соседству живет свободный молодой бета. Бета уже с двумя детьми — еще одним маленьким беточкой и крохотным альфой! Бета, который владеет целым хозяйством, способным в голодные послевоенные годы полностью прокормить себя и своих работников! И это в стране, где бет отчаянно не хватало! Эш знал, что связано это было с политикой, которую в отношении бет вела Империя. Стало результатом того, что все представители третьего пола были здесь зачислены в ранг недолюдей. Никто почему-то не захотел задуматься о такой простой вещи, как воспроизводство населения. В деревнях новорожденных бет просто убивали, не желая кормить «лишний рот». В городах отдавали в приюты, где условия содержания были аховыми. Неудивительно, что бет стало критически мало. А тут Эш со своим богатым хутором!
«Да это ж мечта!» — наверняка подумал каждый глава незавершенной триады в составе альфа-омега и начал действовать.
Сначала изумленный Эш сватов встречал вежливо и даже за столом принимал, кормил-поил. Но потом стал отправлять прочь прямо от порога. Вежливых — спокойно, а особо ретивых — за шерсть на холке со ступеней вниз, да еще и палкой по спине напоследок. Просто потому, что совсем обнаглели и окончательно достали. Да и потом Эш не видел никакой нужды заводить мужей только для того, чтобы они были. Статус? Он Эша полностью устраивал. Секс? Беты никогда не были существами сексозависимыми. Хотя бы потому что у них не было ни течки, ни гона. А если не ради секса, то ради чего? Ради любви? Так где она?! Эш и рад был бы влюбиться безоглядно, отчаянно, так, чтобы голову от этого чувства потерять, так, чтобы словно крылья обрести. Но, видно, не было предусмотрено в его судьбе такого вот пункта. Любовь к детям — да. Любовь к родной земле, которой для Эша теперь неожиданно стала чужбина, хутор на краю Имперской географии, — тоже да. Любовь к омеге или того сложнее к альфе, который еще и наверняка захочет командовать всем? Нет. Спасибо, но хватит. Альф в жизни Эша уже было и так более чем достаточно. И насильников, и мужей. Меток на шее и то две…
Так что теперь Эштона интересовали лишь два представителя этого беспокойного и слишком агрессивного племени — пока так и не найденный Данэ и сын Турена, которого Колтон назвал Николасом. Имя почему-то не нравилось, но Эш ничего менять не стал. Что сделано, то сделано. Не имя красит человека, а человек имя.
Жизнь третья
Время шло. Эш даже выбрал момент и съездил туда, где со смертью Жака и Андрэ закончилась его первая жизнь и начался путь на чужбину, ко второй. Но пепелище так и осталось пепелищем. Данэ если на земли отцов и возвращался, то оставаться на них не захотел. Эш подумал было, что надо навестить родителей, сказать, что спасся и даже внезапно стал хозяином своей жизни, но потом…
Воспоминания о детстве были не самыми радужными. Строгость отца-альфы, для которого вера в бога и строжайшее соблюдение всех ее догматов оказались важнее простого житейского счастья, Эша всегда если не пугала, то точно отталкивала. Да и вдруг подумалось: а что как и там одно лишь пепелище? При всей нелюбви к родному дому, которая вдруг стала очевидной благодаря времени и возможности оценить все словно бы со стороны, тот факт, что этого самого «родного дома» не стало, оказался бы для Эша уж слишком сильным ударом. Пережить такое было бы тяжело. Так что, наверно, впервые в жизни он позволил себе спраздновать труса и навещать родных не поехал, решив вернуться туда, где его ждали дети — на некогда чужой и злой хутор, который теперь стал новым домом. Туда, где он вновь окажется не один, а втроем. Да, не с нежными и заботливыми супругами, но зато с любимыми детьми.
Так что Эш еще немного побыл возле общей могилы, в которой схоронили всех убитых во время того проклятого имперского набега, постоял на коленях, зарыв пальцы во все еще мягкую могильную землю, под которой покоились Жак и Андрэ, а потом молча поднялся, поклонился в пояс и забрался в седло.
Прорвемся!
Когда он пересек границу Империи, уже стемнело. Эти земли на стыке двух недавно воевавших государств все еще были неспокойными — ходили слухи, что в окрестностях по-прежнему бродят шайки бывших солдат, ударившихся в грабежи и убийства. Рисковать было глупо, Эш и не стал: решил остановиться на ночлег. Нашел приличный с виду постоялый двор, заплатил за ужин и комнату. В планах было поесть, а после, сполоснувшись над умывальным тазом, завалиться спать — долгая дорога вымотала, хоть Эш всегда очень любил верховую езду — ветер в лицо, теплый запах разгоряченной лошади, удовольствие от единения с этим мощным красивым животным. Но все же опытным конником, которые, как говорили, легко могли спать в седле и не уставали от езды вообще, он не был, а потому с огромным удовольствием думал о кровати с нормальной подушкой и одеялом.
Когда Эш шел по длинному коридору в оплаченный им номер, то уловил слабый аромат, показавшийся знакомым и до странности приятным. Настолько, что он даже на мгновение остановился и с силой втянул в себя воздух. Но потом, постояв, двинулся дальше. И то: не ломиться же в номера, расположенные по обе стороны коридора, в поисках источника запаха. Да и кто знает — может, его носитель уже за тридевять земель, один только аромат от него, удержанный, например, тканью штор или ковром под ногами, и остался. Так что Эш, уже ни на что не отвлекаясь, добрался до нужной комнаты, где его ждало все, что нужно — вода и койка, застеленная чистым бельем.
Разбудили его солнечные лучи и набиравший силу скандал под окнами. Судя по голосам, в спор с обслуживающим персоналом вступил какой-то совсем молодой омега-имперец. Эштон, лениво потянувшись, вслушался. Омега хотел получить лошадь, но ему в ней отказывали. Жалеть этого назойливого малого Эш не стал: и ножками дойдет, не развалится. Но когда он через полчаса, наскоро перекусив, спустился во двор, чтобы оседлать своего коня, то понял, что был не прав: омега не капризничал, когда говорил, что без лошади не может, и заботился при этом даже не о себе. Оказалось, что посреди двора, неудобно, на самом проезде стоит распряженный возок, в котором, судя по всему, лежит раненый. Гм… Эштон удивился, осознав, что, судя по видневшемуся кителю, это офицер армии Республики. Тогда понятно, с чего такое отношение у обслуги постоялого двора Империи!

— Что у вас? — коротко спросил он у нахохленного омеги, который стоял наклонившись над раненым и обмахивал ему лицо, попутно капая на него слезами.

— Лошадь… А они — мол, нет. А я… Я не знаю даже… — омега, видно, почувствовав в словах Эша сочувствие, вдруг окончательно расклеился.

— Куда вы?

— Мы… Не знаю. Люк говорил — домой, к его родным. А я… не знаю! Я здешний, мы во время войны… сошлись. Я медбратом служил в больнице, где его оперировали. А родичи его… Я даже не знаю, как они меня примут… И примут ли вообще. А он… Он совсем плох…

— Так! — сказал Эш решительно, и рыдающий омега даже как-то подобрал сопли и прекратил трагически заламывать руки. — Ну-ка! Ранение? Болезнь? Что с ним?

— Жар, — тут же сообщил омега, вытянувшись чуть ли не во фрунт. — Он после ранения еще не восстановился, но настоял, чтобы отправиться в дорогу. Хотел меня с близкими познакомить. А я говорил! Я говорил, что…

— Так! — повторил Эш и, подойдя, склонился ближе, чтобы оценить состояние офицера.

Склонился… и ахнул, не веря себе. Аромат! Не зря он показался таким сладким, притягательным, а главное, знакомым. Люк!

Кажется, он произнес это вслух, потому что омега тут же закивал и спросил:

— Вы знаете его?

— Знал, — с трудом сдерживая всколыхнувшиеся эмоции, не сразу, но все же ответил Эш. — В ту пору, когда мне было шестнадцать, а ему немногим больше… Боже, как давно это было! Сколько же? Кажется, что сотню лет назад, а ведь еще и десяти не прошло! Или все-таки меньше? Как много всего за это время случилось…
— Война… — тихо проговорил омега и опять стал обмахивать мужу лицо. — Произошла война, будь она во веки проклята! Сколько смертей, сколько горя…
— Так! — уже в третий раз повторил Эш и распрямился. — Лошадь у меня есть. И отсюда до моего дома всего полдня пути. Это если не спеша, чтобы раненого не растревожить. Полежит, придет в себя, сил наберется, тогда и двинете дальше.
Омега начал благодарить, стискивая хрупкие, совсем не крестьянские руки. Эш отмахнулся. В груди рождалось что-то такое… Большое, но… непонятное. А когда что-то смутное творилось на сердце или в голове, Эш всегда начинал действовать, за беготней и делами ища успокоения.
Вскоре его лошадь впрягли в возок. Омега сел на край, чтобы следить за Люком, Эш привычно взял коня под уздцы и вывел повозку через суету приграничного городка на дорогу. Здесь стало проще. Но все равно останавливались несколько раз. Отдохнуть, напиться, а в последнем крупном населенном пункте уже совсем недалеко от хутора Эша — для того, чтобы показать Люка врачу и купить прописанные им лекарства. По словам медика, все было бы не так и страшно, если бы не жар. Больному требовался покой и уход. Тишину и покой Эш на своем уединенном хуторе обеспечить мог с легкостью, а муж Люка Шабри, как опытный медбрат, гарантировал, что уход за раненым будет профессиональным.
Эш топал по дороге в сторону хутора и нет-нет да качал головой — надо же, Люк! Тот самый Люк, который когда-то очень активно ухлестывал за Эшем. Тот самый, кого отвадил отец, выдав после сына за куда более богатого и солидного Жака… Узнает ли Люк Эша? А если узнает, то что скажет? И еще этот молоденький омега… Эш принюхался, но ничего не уловил. Пахло лошадиным потом, а не омегой, который был довольно далеко, рядом с мужем. И все же от одной только мысли о нем, о его хрупких руках, никогда не знавших тяжелого физического труда, о стройном теле, скрытом изящной городской одеждой, в груди как-то теплело… Да и не только в груди.
«Небось, у него и трусики кружевные…»
В доме Эша Люка разместили с максимальным комфортом — в спальне бывшего хозяина хутора, ныне покойного Колтона Маттиаса. Дверь из нее вела в соседнюю, ту, в которой раньше жил Турен. Это даже по обстановке и украшениям очень омежье помещение логично досталось Шабри.
— Ну вот, — сказал Эш и улыбнулся. — Устраивайся. Пойду распоряжусь насчет обеда. Как все будет готово — позову.
— Кто здесь, в этих комнатах, раньше жил? — остановил его Шабри.
— Мои как бы мужья, — пожав плечами, ответил Эш.
— Как бы?
— Как бы, — отрезал Эш, мрачнея, и ушел.
Но за обедом все же под влиянием милого тепла и обаяния, которое исходило от Шабри, разговорился. Скупо, без особых подробностей, обрисовал то, что пришлось пережить. А потом даже замер, когда омега, вскочив со стула и обежав стол, вдруг обнял его, прижимая голову к груди и причитая что-то маловразумительное, но явно сочувствующее.
К вечеру Люку стало хуже — Шабри даже на ужин не пошел, и Эш отнес ему еду в комнату. Зато к утру кризис миновал. Альфа ненадолго пришел в себя, но как-то даже не поверил в это — смотрел на Эша и слабо отмахивался от него рукой, словно от привидения. Следующая ночь была уже совсем спокойной. А утром Люк попросил, чтобы ему дали поесть. Незамедлительно был сварен бульон из молодого петушка. Шабри кормил мужа, а тот все посматривал на пристроившегося в кресле у окна Эша.

— Судьба, — коротко, в ответ на эти взгляды сказал Эш и улыбнулся. — Вот бы уж никогда не подумал, что снова встречу тебя.
— Создатель не дурак, знает что да как, — откликнулся Люк и перевел взгляд на Шабри.
Смотрел он на омегу с нежностью. И от этого взгляда и у Эша теплело на душе. Он тоже испытывал желание оберегать и холить Шабри. Наверно, что-то подобное когда-то испытывали по отношению к нему самому — такому молодому и неопытному — Жак и Андрэ… Эх…
Захотелось познакомить гостей с детьми, и Эш пошел за ними — одного привел за руку, второго принес, прижимая к груди. Ладу сразу стал стесняться и прятаться у Эша в ногах, второй — маленький альфа по имени Ник — лишь гулил и тянул ручки, пока еще не испытывая никаких проблем, связанных со взрослением. Опять пришлось повторить историю появления на свет обоих и кратко пересказать то, как получилось, что оба имеют лишь одного отца-бету. Правда, теперь, рассказывая о пережитом Люку, Эш был еще более сдержанным на подробности. Остро не хотелось, чтобы тот узнал, под каким количеством альф… и не только альф пришлось побывать. Но Люк лишь стиснул челюсти, а после пробормотал:
— Проклятая война.
Повисло молчание. Разрушил его опять-таки Люк: вдруг улыбнулся, махнул рукой, прогоняя скверное, и сказал:
— А ты, Эш, стал очень взрослым, очень самостоятельным… и очень красивым. Был птенчик, а стал таким… Мне теперь даже кажется, что ты старше меня. Он такой… властный, да, Шабри?
— Да, — омега вдруг покраснел и смущенно глянул на Эштона. — Я, когда ты, Эш, только подошел, решил, что это какой-то альфа. И только потом запах уловил. Удивился сильно. Привык иметь дело с военными в госпитале. Те, хоть и раненые, а уж такие любители покомандовать! А ты похож. Как сказал это твое: «Так!» — ух, я даже присел. И как-то сразу поверил, что все теперь будет хорошо.

— Обязательно будет! Прорвемся! — подтвердил Эш, испытывая давно позабытое смущение и, пожалуй, даже гордость.

И ведь было чем гордиться-то: как судьба ни ломала — выдержал, победил. И первого кровного сына сохранил, и нового родил… Еще бы Данэ сыскался…

С этого момента Люк быстро пошел на поправку, но все равно был еще слишком слаб — ходил, опираясь на палку и на плечо Шабри, и задыхаться начинал уже после десятка шагов. Эш откармливал его сначала бульонами, свежими фруктами и овощами. А потом и мясом — настоящей едой альф. Шабри, избавившись от забот и тревог, тоже покруглел щеками и взглядом повеселел, сделался игривым и смешливым. А Эш стал замечать, как тот все чаще задерживает на нем задумчивый взгляд. Было ощущение, что что-то зреет в голове юного омеги, но заговорил с Эшем не он, а Люк. Сказал с присущей альфам прямолинейностью:
— У мужа вот-вот течка, а я еще слабый совсем. Так вот он хочет, чтобы ты… Чтобы ты ему помог. То есть, не только ему, но и мне.
— А ты? — спросил Эш и глянул Люку в глаза.
— А я заполучить тебя себе в постель мечтаю уже лет десять, кажется… Когда ты юным стесняшкой был, мечтал. А теперь и вовсе с ума схожу. Сам еле на ногах держусь, а член, знаешь, уверенно так, зараза такая, стоит. В общем, если ты не против…
Но Эш против совершенно точно не был. И все, случившееся за дверями спальни, оказалось для него поразительным, незнакомым и невероятным.
Потому что впервые он был главным в постели. Потому что не его, а он. И потому, что в груди росло огромное, с трудом сдерживаемое чувство, которое так хотелось считать тем, на что Эш уже и не надеялся — любовью.
Шабри краснел и стеснялся, пряча лицо в ладонях. Его нежная, очень светлая кожа была невероятной на ощупь и, кажется, вспыхивала, загоралась жаром под ладонями. Небольшой омежий член был умилительно розовым, яички маленькими и лишенными волос. Чистенькой, лишенной шерсти на холке оказалась и узкая спина, а дырка… Эш даже запнулся в своих мыслях — настолько не подходило это грубое деревенское определение к утонченному, хрупкому омеге. Не дырка, нет, — дырочка, бутон, цветок с нежными, еще нераскрывшимися лепестками. И самое сладкое было знать, что он, Эш, очень скоро раскроет его. Сначала заласкает губами, вбирая в себя вкус и запах течки, потом пальцами, а после и членом.
Люк — нагой и прекрасный — лежал на краю кровати, подперев голову рукой, и наблюдал, не вмешиваясь. Шрам на его груди все еще был немного воспаленным, и Эш старался на него не смотреть, чтобы не рухнуть в совсем ненужные сейчас жалость и сопереживание. Все заживет. Все будет хорошо, а сейчас… Шабри выгнулся и застонал, теперь пряча лицо в изгибе локтя. Эш приласкал ему член и опять двинул бедрами, погружаясь глубже, а потом велел Люку:
— Поцелуй его. Не видишь, он зажимается от смущения, а я боюсь причинить ему боль.
И Люк тут же придвинулся, убрал руку Шабри, приник ртом сначала к его губам, а после принялся ласкать мужу соски — чуть припухшие из-за течки, бледно-розовые, совершенные. Свободная рука Люка при этом легла Шабри на член, и Эш позволил себе начать двигаться энергичнее — омега уже не был так зажат. Кончать в него, наверно, не стоило — в конце концов, кто такой для этой пары Эш? Так что он выскользнул из тела омеги и излился ему на живот, мешая свою сперму со спермой самого Шабри, который тоже только что кончил. Но все же вершины наслаждения Эш достиг в тот момент, когда Люк, склонившись, начал медленно слизывать секрет с омежьего живота. Он слизывал семя Шабри и… Эша! С наслаждением! Неужели и правда хочет?.. Неужели Эш ему и правда интересен? Даже после всего, что он перенес, после насилия, которому подвергался раз за разом?..
Захотелось плакать, но тут Шабри засмеялся, забрыкал стройными ногами, извернулся, поцеловал сначала Люка, потом Эша, затем присмотрелся внимательнее и снова поцеловал — глубже, с большей страстью, и уже только Эша.
Ночь была… изматывающей. Но никогда еще физическая усталость не несла с собой столь полное удовлетворение. Люк заснул первым, утомленный единственной вязкой, на которую оказался способен. Дальше Эшу пришлось трудиться над течным омегой в одиночку. Но он справился и даже сумел укатать его настолько, что Шабри отключился прямо во время очередного сексуального раунда: руки расслабились, в уголках губ залегла удовлетворенная улыбка. И только ресницы мелко подрагивали, словно крылья каких-то маленьких птиц или бабочек. Эш укрыл его. Проверил Люка — все было хорошо, лоб альфы не горел. Потом, натянув подштанники, сходил и глянул на то, как спят дети. И уже после всего этого накинул куртку и вышел в предрассветную тишь.
В близких кустах пели птицы. В стороне, в коровнике тяжело переступали и мычали коровы, ожидая утренней дойки. Эш глянул в ту сторону, вздохнул, напоминая себе сделать выволочку дояру, который, похоже, опять все проспал, и двинулся дальше.
Воздух был чист и свеж, будто первый глоток воды после долгой жажды. Солнце только-только поднялось над горизонтом, окрашивая в нежно-розовый все вокруг — и далекий лес, и близкие поля, и стену старого сенного сарая. Эш потянулся, наслаждаясь увиденным и тем, что сейчас чувствовало его уставшее от секса тело. Улыбка сама собой родилась на лице, и Эш даже пощупал пальцами губы. Ощущение было непривычным, и он вдруг с ужасом понял, что забыл как это — улыбаться. Смеяться — горько, иронично или зло, — это да, а вот чтобы просто тихо улыбаться оттого, что внутри тепло и покойно?
Это ощущение следовало запомнить, а действия, вызвавшие его, повторить, а лучше затвердить, для того практикуя с регулярностью. А значит… Значит, надо Люка и Шабри никуда не отпускать, пока те не поймут единственную правильность такого пути: брак с ним, с Эшем, заключение тройственного союза.
Для самого Эштона это впервые по-настоящему желанное замужество стало бы третьим. И совершенно точно ознаменовало бы новый, опять-таки третий этап в его жизни. Казалось, что однозначно счастливый. Ведь это был бы брак, созданный не по прихоти родителя или извращенному выверту хозяина, который просто оказался таким алчным, что любой ценой решил удержать у себя раба. Это был бы союз… для себя. Созданный просто потому, что хочется быть рядом с мужественным и, несмотря на болезнь, очень красивым, за время службы в армии заматеревшим и раздавшимся в плечах Люком и нежным, маленьким, но преданным Шабри. Такой брак мог стать правильным, настоящим. Взрослым, наконец. Таким, в котором можно было бы зачинать и растить новых детей. И воспитывать в любви и согласии тех, что у Эша уже были.
Вновь подумав о них, он собрался идти в дом, чтобы еще раз проведать малышей, а после тихо войти в спальню, наполненную ароматами тройственной любви, и лечь в огромную общую кровать… Как вдруг увидел вереницу всадников, показавшуюся на дороге. Сердце совершило кульбит и заколотилось где-то в горле. В голове билось одно: «Только не сейчас! Только не теперь, когда я, кажется, наконец-то обрел людей, с которыми хотел бы прожить жизнь до ее финала! Только не в тот момент, когда мне показалось, что я все-таки могу любить и быть счастливым!»
Эш торопливо вернулся в дом и взял всегда заряженное ружье, что висело на стене. Он не сдастся без боя. А если смерть настигнет, то пусть она будет такой же, как у Жака — быстрой, на границе родной земли и в обмен на смерть врага, посягнувшего на то, что дорого сердцу.
Проверив заряд, Эш сбежал со ступеней крыльца и двинулся навстречу незваным гостям. Дошел до невысокого забора, ограждавшего пастбище и вскинул оружие. Как вдруг…
— Эштон! Отец!
Руки дрогнули, когда от кучки всадников отделился один — теперь стало видно, что одетый в цвета армии Республики — и поскакал наскоски*, понукая лошадь перепрыгивать попадавшиеся на пути ограды и невысокие кусты и при этом продолжая выкрикивать радостно:
— Родной ты мой! Счастье-то какое! Жив!
Эш опустил ружье и вскинул руку, прикрывая глаза от солнца. Но всадника все равно было не разглядеть, хотя сердце, кажется, его уже узнало… Вот он достиг двора, торопливо спешился и, пробежав остававшиеся несколько шагов, обнял Эша. Запах был знакомым, родным до боли… И все же иным. Такие перемены могли бы произойти, если бы мальчик-альфа вырос и возмужал, став взрослым мужчиной.

— Данэ? Ты?

— Я! Конечно я! Как же я тебя искал! Все списки из рабских бараков перетряс, всех, кого мог, опросил…

— Нас с Ладу не довезли до рынков. Продали прямо здесь, у границы.

— Ты до сих пор раб? — с ужасом, отстраняясь, выговорил Данэ, а потом сам же и махнул рукой: — Да нет. Не похоже. Ты для этого слишком чистый, слишком сытый и слишком счастливый.

— Так и есть, — подтвердил Эш, в свою очередь рассматривая Данэ. — А ты, я вижу, уже корнет.

— Долго рассказывать, — Данэ рассмеялся, а после обернулся на всадников, которые как раз подъезжали к воротам. — Как тут, примут уставших путников?

— Надо поговорить с хозяином, — ответил Эш и даже прижмурился от новой волны счастья. — Он тут сердитый и всех держит в ежовых рукавицах.

— Альфа? — поводя носом и кладя руку на эфес сабли, спросил нехорошим тоном Данэ.
— Нет. Бета. И… это я.
— Но как?!
— Долго рассказывать, — отплатил той же монетой Эш и снова обнял только что обретенного сына.
— Я никуда не спешу, — с намеком в голосе откликнулся тот.
— Тогда пошли. Встретим как положено твоих спутников, накормлю вас, на постой определю…
— Я буду должен тебя кое с кем познакомить, отец, — Данэ опять оглянулся назад, на всадников.
Эш прищурился, изучая, и тут же наткнулся на прямой взгляд одного из них. На таком расстоянии что бы то ни было определить оказалось невозможным. «Да и незачем! Рассмотрим позже. В подробностях!» — сказал сам себе Эш, а после, уже вслух, пообещал:
— У меня тоже кое-кто тут гостит. Пара очень близких мне людей.
— Очень, — подтвердил Данэ, вновь принюхиваясь, и, вне всяких сомнений, улавливая запах секса и омежьей течки, который исходил от Эша.
— Да. Все верно. И получается так, что ты, сынок, подоспел как раз к тому моменту, когда я, кажется, собрался начать третий этап своей жизни. После всего пережитого смог полюбить настолько, чтобы попытаться войти в состав новой триады. Я помню твоих отцов, но…
Однако Данэ смущенные оправдания Эша прервал, лишний раз показав ему, насколько изменился и повзрослел:
— Жизнь продолжается, и я рад за тебя! — сказал он, улыбаясь, а после, помолчав, вдруг уточнил: — Значит, я что-то пропустил, и этот брак для тебя уже будет третьим?
Эш кивнул, пряча глаза — о первом замужестве, о погибших отцах Данэ, говорить по-прежнему было больно, а о втором браке, который и назвать-то так было сложно, откровенно мерзко. Но сын положил Эшу руку на предплечье и лишь кивнул ободряюще:
— Помнишь, что ты мне сказал тогда, перед побегом? Нет? А я помню и всегда повторяю себе, когда становится сложно: прорвемся! Я опоздал к тебе со спасательной миссией — ты справился сам. Зато теперь вполне могу поддержать, вернув это твое: прорвемся! Бог любит троицу, отец. Будь счастлив!