Узел. Часть вторая. Стрелец Иван. Гл. 4

4
 Через десять дён отряд сидельцев Азовских, с приставшими к нему людьми, подошёл к Никитину рогу — обширному мысу, где в те годы, запирая броды через Днепр, стояла Запорожская Сечь.
- Паны-казаки,- сказал атаман Гуня своему воинству,- простите меня недостойного, коль чем обидел! Я своё слово сдержал. Вот она — Сечь Запорожская! Душа моя пред вами чиста. Разделим добычу Азовскую, и я вам боле не атаман. Живите своим умом, однако Бога не забывайте.
Гуня смигнул непрошеную слезу в сивый ус:
- Вы вольны поступить, как знаете: пойти в курени свои, к которым ранее были приписаны, выбрать иные - себе по душе, или остаться далее со мною.
 Атаман замолчал.
 Молчали и казаки. Неясное будущее томило души даже самым отчаянным. Выступил вперёд Никита Осадчий.
- Пан-атаман,- сказал запорожец, кланяясь Гуни в пояс,- может кто и желает из-под твоей руки вывернуться — вольному воля, но для меня ты стал заместо батьки. Желаю и дальше при твоём курене быть. За одного битого, трёх небитых дают. Ещё поживём, хлеб пожуём, чай — бывалые!
Большинство сидельцев Азовских поддержали Осадчего.


 Нет среди однообразно бегучих волн ни межи, ни столба, ни колёсного следа, ни иной приметы. Только птицы да рыбы морские ведают в нём дороги. Ещё люди ученые с помощью стрелки, коя всегда указывает верный путь, могут провести корабль в нужному берегу.
 Как мятеж готовили, Иван Семёнович говорил, что капитанский слуга такой человек. Но обманул шпанский немец. Теперь оправдывается — мол, забрал длинноносый Гасанка волшебную стрелку и чертежи с росписью земель с собой, а идти нам надоть на заход солнца — в той стороне христианские земли. Но это мы и без немецкой науки знаем. Плавали!
 Сын боярский Назар Жилин собрал у капитанской каюты людей самых сведущих и разумом острых: равных ему дородством Ивана Климова, Мартина Сенцова, Филипа Кореплясова, да донцов Прохора Герасимова, Ефима Михайлова, которые не раз турецкий берег морем зорить ходили. Тут же был шпанский немчин Сильвёстр.
- Как бы нам вновь к магометанам в лапы не попасть! Человек нам надобен, в науке кораблевождения сведущий,- сказал Назар, и с надеждой взглянул на донцов.
- Не, Назар Васильевич,- сказали казаки,- вся наша наука весло да шашка. Ты и сам в такой науке мастер. А чайки наши водили кормщики опытные, да и те старались берега из вида не выпускать.
- Может средь уцелевших османов учёные люди есть?- выразил надежду, умеющий бойко библию читать, Мартин Сенцов.
- Я уже розыск провёл. Побили всех сведущих,- в досаде Назар хлопнул себя по ляжке.
 Средь советчиков возникло молчание. Бил барабан, задавая ритм гребли. В небе плыли высокие облака похожие на купола попранной османами Святой Софии. Неумолчно журчала вода за бортом, словно кто песню ведёт бесконечную как само море. Повинуясь закатному солнцу, галеас плыл в неизвестные воды.
- Как Иван Семёнович? Выживет ли?- прервал молчание Кореплясов.
- Выкарабкается атаман!- излишне спешно ответил Жилин.
- Дай Бог, дай Бог,- прогудел в кудлатую бороду Прохор.
- А, ты чего помалкиваешь? Как к христианской земле прийти?- приступил с вопросом Назар к немчину.
Только развёл беспомощно иноземец руками. Чего он мог сказать? Осталось надеяться на Божий промысел и молиться.


 Плачь, плачь, Израиля народ! Сион простирает руки, но некому его утешить. Сидят на земле безмолвно старейшины Иудеи, покрыли головы пеплом, опоясались мешковиной. За гордыню рассеял Господь народ иудейский! Едой его зубам стал щебень, питием — желчь и полынь горькая. Нет боле у колен Израилевых своего дома, гонят их паписты отовсюду.
 Приютила евреев Османская империя, туда и потекли из христианской Европы люди и деньги. Стали иудеи для турок опекаемыми — зимми. Дозволено им, смиренно склоняясь пред правоверными, влачить жалкое существование в общинах — миллетах, заниматься ремёслами и торговлей, строить дороги и платить многочисленные подати. Но что не сделаешь, чтобы сохранить живот свой и приумножить богатства свои? Даже объявишь себя приверженцем Аллаха и из простого еврея-яхуди станешь правоверным дёнме.


 В тени косого паруса двухмачтовой фелюки, идущей из древнего Каира в столичный Стамбул, беседуют четверо купцов.
- О, Бог, создавший на радость сынов Адама твердь земную,- говорил компаньонам, снедаемый беспокойством, яхуди Шмуль чёрный и подвижный как жук маленький человечек, впервые пустившийся в опасное плавание,- своими ушами слышал: матросы опасаются, что свежий малтеми, раздувающего паруса нашей лодки, может перерасти в бурю, тогда нам не миновать беды!
 Переглянулись попутчики: всё в руке Господа, а фанариотский грек Георгокоста опытный капитан! Но беспокойство подобно птахе, залетевшей в пустой чердак, заметалось в глазах.
«Страшиться надо на берегу,- подумал умудрённый жизнью Дауд ибн Натан, степенный купец-дёнме,- а доверился морю — положись на Божью волю и мастерство кормщика!»
- Послушайте, достопочтенный Шмуль, и вы, мои друзья, о чём мне некогда поведал мой дед,- решил отвлечь попутчиков от навязчивых мыслей Дауд.
- В давние времена приснился повелителю правоверных султану Осману, мир его праху, сон,- начал свой рассказ сын Натана.
При слове «правоверный» мудрый еврей, для выгоды принявший ислам, чуть заметно усмехнулся — дурак не заметит, умный смолчит, посвящённый поймёт.
- Приснилось султану, что теряет он один за другим все свои зубы… Рассказчик замолчал и устремил взор к горизонту, будто там желал увидеть продолжение своей истории. Стало слышно, как ветер шумит в парусах, как переговариваются матросы, вглядываясь в изменчивую гладь морскую.
Торопыга Шмуль аж засучил ногами от нетерпения.
Насладившись вниманием компаньонов, Дауд неспешно продолжил повествование:
- Наутро, встревоженный султан, велел призвать к себе толкователей снов. Первый, молодой и нетерпеливый,- Дауд выразительно посмотрел на Шмуля,- предсказал Осману, мир его праху: «Султан, скоро ты потеряешь всех своих близких!»
 Разгневался повелитель правоверных на дурную весть и велел казнить прорицателя. Евреи дружно возвели очи горе. Им ли, представителям гонимого народа, не знать произвол мирских владык.
- Второй толкователь снов произнёс такие слова: «О, царь царей, брат солнца и луны, владетель древа жизни, несокрушимая опора Вселенной — радуйся! Аллах тебе благоволит. Ты переживёшь всех кровных родичей».
Обрадовался султан доброй вести и велел наградить прорицателя.

 Уставились друзья на рассказчика. «О, творец мира, но второй прорицатель лишь подтвердил слова первого!»- подумал каждый про себя.
- Но они сказали одно и то же, только разными словами!- не удержал язык за зубами Шмуль.
- Мало произнести слово. Надо найти нужное, потому как каждое слово имеет свою цену!- изрёк Дауд ибн Натан и пощупал желтыми пальцами воздух, словно монеты считал.
Вновь возникло молчание.
- Зачем ты нам это рассказал, уважаемый Дауд?- наконец спросил, одетый подчёркнуто скромно, дёнме Ицках ибн-Гешель, удачливости которого завидовали все евреи столичного миллета.
- Друзья мои, однозначности в мире нет. Ветер, грозящий бурей, наполняет паруса нашей фелюки. Товар наш весьма нежный. Мне не терпится скорее сбыть его с рук и получить свою долю прибыли,- ещё шире улыбнулся мудрый Дауд,- если мальтеми не утихнет, мы скорее избежим этих опасных вод. Давайте слышать доброе в словах матросов!
 Торопливый яхуди Шмуль вспомнил о товаре в который он вложил все свои деньги: индийских пряностях, двух девственницах из франской земли белокожих и пышных, до каких теперешний наш султан большой охотник, трёх мальчиков безупречной красоты и двух мавров, купленных на невольничьем рынке в Каире, и озаботился.
- О какой опасности ты говоришь, о премудрый Дауд?- спросил Шмуль,- что может быть страшнее бури для нашей фелюки, подобной щепке?
- Ты не ляпни это перед капитаном, он очень гордится своей лодкой!- вмешался в разговор, доселе молчавший молодой яхуди Гешель,- Страшнее любой стихии люди!

 «Парус по правому борту!»- раздался с носа фелюки крик матроса. Все четверо купцов вскочили на ноги и уставили встревоженные очи в горизонт. О, Аллах! О, Яхве! Там в опасной близости от их лодки кланялся волнам незнакомый корабль под многими парусами.
 Испуганных пассажиров успокоил Георгокоста. «Это галеас турецкой постройки,- сказал капитан,- идёт курсом из Стамбула в Каир».
 Страх в глазах пассажиров сменился радостью.
- Капитан,- обратился к греку любимец фортуны дёнме Ицках,- нельзя ли подойти ближе к этому замечательному кораблю? Будет полезно расспросить: не видали ли они в этих водах проклятых христиан? Заодно узнаем новости из столицы. Это может быть весьма полезно.
 Все четверо евреев с надеждой уставились на капитана.
- Отчего не подойти? Можно и подойти,- ответил рейс Георгокоста Ицкаху и направил фелюку встреч турецкому кораблю.

 Высокий корпус галеаса навис над лодкой Гергокоста, как царственный орёл над наседкой. В изумлении глядели купцы на прочнейшие мачты, снабжённые парусами, каждым из которых можно укрыть всю их фелюку, на многочисленные канаты из прекрасной пеньки, на корпус, искусно украшенный золочёной резьбой, ровные ряды гребных вёсел, грозные пушки над ними, одетых во всё новое, молчаливых матросов на палубе.
- Не попадались ли вам на пути христианские корабли?- крикнул в сторону галеаса капитан Гергокоста, сложив ладони рупором.
 Из-за фальшборта турецкого корабля высунулась улыбающаяся физиономия.
- Кяфирам повезло, что не встретили нас в море, кормить бы им рыб!- крикнул в ответ приветливый человек с бритым, как это заведено у янычар, подбородком.
- Вы давно из Стамбула? Какие новости в столице?- вступил в разговор Дауд ибн Натан.
Приветливый человек в галеасе обернулся к кому-то невидимому, стоящему позади него, быстро переговорил, потом вновь перегнулся через борт.
- Наш корабль третий день в пути,- крикнул он, не переставая улыбаться,- новостей в столице много, рассказывать долго. Поднимайтесь к нам на борт. Капитан приглашает вас откушать, чем Аллах послал!
 Грек Гергокоста поднял брови и выразительно посмотрел на пассажиров — чего ответить, господа?
 Купцы переглянулись. Фелюка десять дней в пути. Им до смерти надоело есть в сухомятку. От хлеба с оливковым маслом и сушёных овощей брюхо пучит, глупо не воспользоваться приглашением щедрого капитана.

 «Поберегись!»- верёвочный трап упал с высокого борта турецкого галеаса. Торопыга Шмуль первым вцепился в канаты. После утлой лодчонки корабельный борт, сделанный из прочнейшего дуба, показался пугливому еврею землёй обетованной. «О, Всемогущий!- взмолился купец,- как бы я желал продолжить путь на таком замечательном корабле!»
 С помощью матросов, одни из которых тянули за руки, другие подталкивали снизу, почтенные купцы поднялись на дружественную палубу. Капитан Гергокоста попытался отказаться от приглашения, но улыбчивый человек с галеаса проявил настойчивость, и грек сдался.

 Когда, истосковавшиеся по горячей еде, путешественники стали крутить носами, чтобы определить, какое угощение им приготовил гостеприимный капитан, многочисленная команда галеаса разразилась хохотом. Так смеются шакалы в аравийской пустыне перед тем, как вонзить зубы в горло заблудшей овечке! И тогда бедолага Шмуль понял, что к несчастью, Бог его услышал.

 Совсем скоро четверо компаньонов оказались ограбленными и прикованными к вёслам галеаса рядом со своими маврами. А потом и вся турецкая фелюка от носа до клотика была обшарена коварными кяфирами с тщанием, какое выказывает бурсак, забравшись под юбку слабой на передок панночки.

- Вот это жопа!- изумлённо выдохнул бывший Одоевский крестьянин Никита Афанасьев, проведший на галерах двадцать пять лет, поддерживая снизу испуганную девку, одну из двух обнаруженных в трюме турецкой фелюки. Белобрысая, обильная телом девка послушно лезла по трапу, даже не пытаясь удержать меж ляжек юбки, чтоб скрыть срам пред жадными мужскими очами, и только жалобно скулила, как побитая собачонка. Вторая пленница оказалась бойчее и поднялась на палубу самостоятельно. Команда внезапное появление женщин встретила восторженным рёвом.
- Ой, братцы, пустите меня!- жадно блестел лешачьими очами Ивашка Лукьянов,- Я не я буду, если той рыжей счас не вдую!
- Экой, вдувальщик выискался!- попробовал окоротить бойкого москвича Никита,- Мои девки! Я их первый нашёл!
- Ты?- рассмеялся охальник Ивашка,- Чего сразу не употребил их по назначению? Забыл, как это делается? Я бы своего не упустил. А, у тебя, поди, за тридцать лет без бабы там уж всё отсохло!
- Заткнись, москаль вороватый! Иначе все твои поносные слова вобью назад в твою срамную глотку!- Побагровел лицом Никита и схватился за нож.
- Кто это тут без атамана своевольством решил добычу дуванить?- вмешался в спор Назар Жилин,- Не по чину лапы простираете, мужичьё!
- А ты чаво встреваешь? Кто ты такой? Ты мне не атаман, и я те клятву не давал!- окрысился на Жилина Никита Афанасьев,- Вспомнил старое, сынок боярский?
 Никиту поддержали донцы:
- Жила, чего глотку дерёшь? По какому праву? Мы тебя атаманом не выбирали!
 Средь людей возник шум и движение. Словно невидимая, но могущественная сила разделила ещё недавно единую команду надвое. По одну сторону от испуганных бабёнок, жмущихся со страху друг к дружке, стали дети боярские во главе с Назаром Жилиным, по другую - Никита Афанасьев с простолюдинами. С удивлением увидел Никита, что срамник Ивашка, с которого всё началось, примкнул к нему.
- Побойтесь Бога, смутьяны!- Назар Жилин ткнул перстом, с нанизанным на него драгоценным перстнем, в небо,- Хоть баба не лужа, однако нас желающих без малого двести пятьдесят душ будет. Чего от них останется? Предлагаю, как в земли христианские придём, турчанок продать, а денежки поделить по-честному.
- Видим мы барскую «честность»!- закричали из толпы,- Уже вырядились во всё лучшее, драгоценными каменьями обвешались! По каким заслугам?
- Так оделись, чтобы турков обмануть,- попытался оправдаться лысый, что твоя коленка, сын боярский Мартин Сенцов.
- Ты, Мартинка, в шелка и парчу ещё вчерась облачился, как мог знать, что османов встретим? А перстень на палец Жила, тоже чтоб туркам понравиться надел? Кого обманываешь, сынок боярский? Мы с тобой пятнадцать лет одно весло тягали, последний сухарь на двоих делили, ты ноне в шелках, а мне гольный кукиш? На - жри, не подавись, Максимка! Такая твоя правда?- потряс в воздухе жилистым кулаком Полуэктов.
- Жребий на турских девок будем метать!- выкрикнул Ивашка Лукьянов,- Пусть Бог укажет, кому первому медок лизать!
- Жребий! Жребий!- заревела толпа,- Бог укажет!
Девки, догадавшись, что спор идёт о них, ещё теснее прилипли друг к дружке. Та что побойчей с мелкими конопушками на удивительно белой, какая бывает только у рыжих людей кожей, попыталась успокоить, рыдающую во весь голос, подругу.
- Чего шумим, люд православный?!- раздался над палубой знакомый голос.
 Словно морок спал с глаз русинов, уже готовых подобно псам, учуявшим течную сучку, вцепиться в глотки друг другу.
На пороге капитанской каюты, опираясь на шпанского немца, стоял Иван Мошкин.