Глава 6. Завтра начинается сегодня

Особенность капитализма состоит во лжи. Убедится в этом достаточно легко, ведь рядовому потребителю то и дело, постоянно пытаются внушить какой-то товар, чтобы благодаря ему человек почувствовал себя богаче или красивее, но покупая в кредит «Ролекс», многие люди в итоге осознавали, что ни счастливее, ни удачливее и тем более ни богаче от этого они не становились. И к большому огорчению, это осознание почти всегда настигало их уже после того, как они расставались с собственными деньгами. Законы этого бала хищников, как и принципы, на которых строился коварный мир капитализма, прекрасно понимал и Френсис Байер, который на отличии от самого Гоудена, пришел в «Гленкор» не из министерства, а непосредственно из кузницы будущих инвестиционных гигантов – шумных залов Нью-Йоркской фондовой биржи, и хотя многие годы он там уже не торговал, но по прежнему был предан своей старой привычке завтракать в кофейне, которая собственной атмосферой многим напоминала знаменитое «Тонтин Кофехауз», заведение на Уолл-Стрит 82, которое находясь недалеко от Ист-Ривера и Бродвея, стало местом встреч для всевозможных торговцев и предпринимателей, которые за чашечкой свежесваренного «американо» частенько обменивались ценными бумагами и акциями первых американских банков. Вскоре, когда биржевая торговля была формализирована, многие брокеры перенесли свои операции на второй этаж «Тонтина», что и сделало это заведение знаменитым. Кафе «Пилигрим», в котором любил завтракать Байер, сыскало подобную славу, получив в окружении белых воротничков из Уолл-Стрит 11 репутацию того самого кафе, которому более ста пятидесяти лет назад удалось заложить основы будущего финансового центра Америки. И эта репутация была полностью оправдана, ведь здесь можно было приобрести или продать акции, услышать или поделиться последними новостями или продать какой-нибудь инсайт. Именно по трем этим вышеназванным причинам, игнорировать «Тонтин» было равносильно добровольному отказу от возможностей, которые любезно предоставлял случай.
Байер прекрасно помнил тот день, когда, приехав в «Пилигрим» и подсев к мелкому брокеру, торгующему фьючерсными контрактами на кофе, услышал популярное среди людей его окружения клише: «для того, чтобы преуспеть в любом виде торговли, нужно хорошо знать собственный продукт».
– Очень априорное заявление, мистер Дэвис, оно не перспективно. – В этот момент принесли круассан с маслом и большую чашку кофе, которую он выпивал каждое утро за завтраком. 
– Тогда позвольте мне вас переубедить?
В ответ на это совладелец «Гленкора» снисходительно улыбнулся: он любил дерзких людей вроде себя, не боящихся отстаивать собственную точку зрения и всегда уверенных в собственной правоте, и Дэвис, которому на тот момент едва исполнилось тридцать, подавал надежды как раз такого:
– Обычно меня не интересует мнения белых воротничков из Брок-Сити вроде вас, но, будем считать, сегодня вам повезло.
Человек за столиком учтиво склонил голову и указал пальцем на большую чашку с кофе:
– Здесь и ещё в семиста точках по всему Манхеттену подают один и тот же напиток, приготовленный из арабики средней прожарки, которую собирали на плантациях Сан Пауло в Латинской Америке, но импортировали сюда из Италии. – Этот несерьёзный на первый взгляд болтун из Сити, которых на своем веку Байер видел тысячами, всё-таки знал о чем говорил. Ему явно пошла на пользу выработанная по чьему-то доброму совету привычка пользоваться продуктом, который он сам и продавал. Для этого он когда-то заделался убежденным кофейным гурманом, научившимся по вкусу отличать костариканскую Тарразу, преисполненную ванильно-керамельных ноток, усиленных лёгкой кислинкой от сладковатой арабики из Гуэгуэтенанго, в свою очередь выделяемой едва ощутимым винным послевкусием, ставшим визитной карточкой зёрен из Гватемалы. На отличии от вышеупомянутых сортов, арабика из Сан Пауло не могла предложить ни того, ни другого, поэтому ее единственным преимуществом стал лишь объем бразильского кофейного экспорта, в несколько раз превышающего костариканский и гватемальский вместе взятые.
– Предположим, я владею этим кафе. – Начал Байер, вынув из внутреннего кармана пиджака ручку и сделав несколько заметок на расправленной салфетке, – зачем мне покупать кофейные зерна у итальянцев?
– Хорошо, что вы об этом спросили, - признал он, - но причина на самом деле до безобразия проста, ведь государств, обладающих собственными кофейными плантациями в мире не так уж и много. – Словно предчувствуя следующий вопрос, он пояснил, – дело в том, что кофейные деревья слишком требовательны: они не любят сильных ветров, и нуждаются не только в регулярном поливе и повышенной влажности, но, как оказалось и в подходящем экваториальном климате. Сколько вы знаете регионов, соответствующих этим критериям?
Байер пожал плечами:
– Вы же сами только что ответили на свой вопрос. – Он впитывал каждое слово и поэтому понимал, что экваториальный пояс, находящийся между одиннадцатью градусами южной широты и восьмью градусами северной широты включал исключительно страны третьего мира. Они характеризовались тропическими влажными лесами, сезоном дождей, иногда непрекращающихся месяцами, постоянно высокой влажностью и неустойчивыми слабыми ветрами – человеку в данных климатических условиях жить было невероятно сложно, но для кофе лучшей среды нельзя было и придумать.
Сам же Дэвис с лёгкостью подтвердил собственные слова, отметив, что восемьдесят процентов мирового экспорта кофейных зёрен приходится на Бразилию, Колумбию, Индонезию, Гондурас и Кению — то есть страны совершенно аграрные. Местные фермеры, выращивающие там кофейные деревья и собирающие урожай, ограничиваются сушкой, обработкой и упаковкой зелёного кофе в джутовые мешки, каждый из которых весит около 132 фунтов и стоит 45 долларов. Однако этот ловкий на язык «белый воротничок» из Брок-сити, мастерски владеющий искусством убеждения, так и не сказал самого главного.
- Но при чем здесь итальянцы? – нетерпеливо напомнил Френсис. 
- Видите ли, мистер Байер, страны Западной Европы уже давно себя зарекомендовали лидерами за уровнем потребления кофе, хотя так утверждать не совсем справедливо, ведь спрос на этот напиток, дарующий всем нам бодрость, не одинаков и варьируется от страны к стране. И вы наверняка подумаете, а что же тогда формирует спрос? Я отвечу: спрос формирует укоренившаяся культура потребления данного напитка и наиболее развита она как раз-таки у итальянцев, поэтому они тоннами покупают зеленый кофе по цене обыкновенного сырья, и уже непосредственно в Италии, после глубокой переработки, прожарки и упаковки, перепродают с повышенной маржинальной стоимостью.
- И на сколько медианная цена жаренного зерна выше сырого?
- Настолько, что партию уже прожаренного кофе весом в те же 132 фунта они продают за добрых 147$.
- Грабеж.
- Нет сэр, бизнес. – Поправил его Дэвис и самодовольно улыбнулся. Он знал, что этот влиятельный человек, привыкший таскать каштаны из огня, но только не своими руками, не поинтересуется ни вкусовыми отличиями разных кофейных сортов, ни загадочной природой «экономического чуда» провинции Сан Пауло, которая ещё шестьдесят лет назад скромно считалась неисследованной территорией местных индейцев. А ведь значение имело абсолютно все: и дозревание плодов, на которое имели влияние сезоны дождей, и красные ферраллитные почвы, и даже уровень влажности в кофейных зернах, имеющий значение для качества обжарки и вкуса. Однако для мистера Байера все это было далекой и не имеющей значение формальностью; формальностью, которая отвлекала от трёх главных вопросов любого бизнеса: объема, цены и сроков. Он верил, что именно ответ на вышепоставленные вопросы давал рядовому коммерсанту главное преимущество в постоянной тихой войне между людьми, которую в капиталистическом обществе было принято называть конкуренцией. Однако конкуренция в кофейном бизнесе особо остро давала о себе знать лишь тогда, когда мешки с кофейными зернами оказывались в Европе. До этого ни о какой конкуренции речи, собственно говоря, не шло, потому что в разных странах сбор происходил в разное время: в Бразилии, например, ягоды собирали с апреля по сентябрь, на Коста-Рике с октября по февраль, а на эфиопских плантациях с октября по декабрь.
Кстати, именно с Эфиопии история кофе брала свое начало, хотя насколько это правда, всем оставалось только гадать. И все по одной причине – прошлое этого бодрящего напитка всегда было более преисполнено легендами, нежели сухими фактами, но любой факт, каким бы он ни был, всегда опирается на что-то объективное, то, что можно было бы проверить или на сухой конец подтвердить. В этом плане обыкновенное кофейное зерно не стало исключением. Состоящее из углерода, белков, липидов и клетчатки, образующихся в живом растении, оно оказалось идеально подходящим для радиоуглеродного анализа. Взяв исходные данные и дополнив их результатами стратиграфического разреза, ученые смогли установить приблизительный возраст кофейного зерна, обнаруженного на территории, где впоследствии возникнет Эфиопия. Находке оказалось несколько тысяч лет.
Археологи предположили, что кофейные зерна тогда употребляли в сыром виде с той же целью, с какой в наше время их используют после обжарки — для приготовления бодрящего напитка. Примечательно, что именно из Эфиопии плоды бунны  впервые проникли в арабский мир, где вскоре их начали культивировать и продавать на местных рынках, дав самому известному сорту название — «арабика». Там же на кофейные плоды обратили внимание и христианские миссионеры, которые впоследствии начали сушить их, чтобы облегчить транспортировку в удаленные монастыри Средиземноморья. Францисканские монахи, в свою очередь, из этих зерен готовили напиток, который помогал выдерживать долгие дни поста и молитв. Однако настоящая популярность на кофе обрушилась лишь после того, как Папа Римский Климент VIII признал его «достойным христианским напитком». Это произошло на рубеже XVI и XVII веков, а уже к 1607 году, благодаря английским купцам, высадившимся в Вирджинии и основавшим там первое постоянное поселение Джеймстаун, кофейные зерна впервые оказались в Америке. Но существует и другая версия: она гласит, что родиной первых кофейных плантаций на Малых Антильских островах стала французская колония Мартиника. Именно туда, в главное поселение – Сен-Пьер, однажды доставил кофейные зерна французский морской офицер. Вскоре после этого на архипелаге развернулась полноценная кофейная индустрия, которая затем распространилась и на остальные тропические регионы Центральной и Южной Америки. В Северной же все было намного проще – там зерна бобов были весьма ходовым товаром задолго до появления США, а традиционной чашечка кофе по утрам стала только с 1773 года, когда Континентальный конгресс в ответ на введенный британским королем Георгом III чайный налог, провозгласил кофе национальным напитком. При этом, ни те, кто продавали кофе, ни другие, которые его узаконивали, и даже не те счастливчики, которые его употребляли понятия не имели, насколько трудоемким было выращивание кофейного дерева по сравнению с другими сельскохозяйственными культурами. При чем наибольшую сложность представлял период между посадкой и готовностью зрелых зерен к продаже.
- И в чем же здесь бизнес, сынок? – спросил, подняв брови, финансовый директор «Гленкора», вернув разговор к сути, от которой они так здорово отклонились. Иногда с ним действительно было непросто найти общий язык, особенно теперь, когда разговор зашел в тупик и стал затрагивать темы, в которых сам Байер не был компетентен; такими темами была вся эта, как он считал чушь о сортах, истории, и тончайших оттенках вкуса, которые делали бариста поистине виртуозным мастером своего дела.
Когда Дэвис замешкался, старый волк из Уолл-стрит поспешил добавить:
- Любой бизнес – это чистой воды спекуляция, поэтому не имеет никакого значения, что ты там продаешь. Успешным тебя сделает лишь одно: способность найти сырье подешевле, создать из него продукт и продать целевому потребителю подороже, чем это сделают конкуренты. Всё.
Когда он закончил, над собеседниками нависло тягучее, неловкое молчание. Казалось, одной этой фразой он, человек, посвятивший бирже почти три десятилетия, сумел выразить опыт и мудрость целых поколений, сменяющих друг друга веками. И, вероятно, этому человеку никогда не удалось бы поразить своего собеседника сказанным, если бы однажды привычный и становящийся еще более мелочным, мир не предложил чего-то действительно революционного. Но чуда не случилось: даже золото давно не торговалось по фиксированному курсу, как когда-то, и его значение постепенно размывалось волнами свободного колебания цен. Нефтяные месторождения в Техасе и Калифорнии стремительно истощались, постепенно подводя американскую промышленность под зависимость от арабских поставок, а кофе — тот самый напиток, который хоть немного дарил магию первому мгновению дня и помогал переносить пасмурные будни, — погружался в очередной кризис, где зафиксированные цены и торговые барьеры ставили под удар целые плантации. Но Байер, который приходил сюда каждый день и заказывал чашечку эспрессо ровно за пятьдесят центов, пусть и был информирован о назревающем кризисе, все же не придавал ему никакого значения, поэтому когда Дэвис наконец-то собрался с мыслями, пожилой брокер лишь устало вздохнул.
- Вступая в бизнес, плантаторы обычно хорошо понимают, что их ждет. – Отреагировал молодой мужчина, - а я понимаю, что ждет меня, но наслаждаясь утренней чашкой кофе, все-равно продолжаю мечтать, чтобы другие наконец-то осознали, какие титанические усилия требуются для производства хотя бы одного мешка зерен. Возможно, если бы люди это поняли, то жалоб на подорожание их любимого капучино стало бы чуточку меньше.
- Знаешь, я начал пить кофе еще на флоте. – Неожиданно вспомнил Байер. – Я не забыл, как старый сукин сын Хэлси пытался убедить нас, что линкор «Нью-Джерси», на котором по вине случая все мы оказались, вовсе не проклятая западня, а представь себе, наш дом. По его словам, именно кофе создавало ощущение того самого недоступного для многих домашнего уюта. Уже кажется, прошло полжизни с того времени, но я так и не узнал, как его выращивают. – Разумеется, он лгал.   
- А хотите?
- Что? 
- Я всегда считал, что человек стремится познавать то, что его действительно интересует и думаю, что в этом своем суждении оказался прав, потому что если бы безразличие к знаниям победило, то вы бы не сидели сейчас со мной за этим столом.
- Верно, но я бы все-равно не отказался послушать, как выращивают эту культуру, вы то явно знаете больше.
- Ну что ж, кофейные деревья – культура и впрвду очень капризная, – начал объяснять Дэвис. – Чтобы эти вечнозеленые кустарники стали давать плоды, требуются особые условия…
- Особые условия – это что-то вроде подходящего климата?
- Да, такого, при котором большую часть года льет дождь, а средняя температура держится в пределах семидесяти градусов по Фаренгейту. Не знаю, к счастью или нет, но такими условиями обладают лишь тропики.
- Как же при таких условиях деревья не гниют? – удивленно спросил финансист «Гленкора», не отрывая взгляда от своей чашки.
- Гниют, сэр, и очень даже. - Дэвис сделал несколько небольших глотков, будто собираясь с мыслями, - именно поэтому высота и играет ключевую роль в их выращивании.
- Полагаю, по этой причине большинство плантаций разбиваются в горных районах?
- Да, сэр, склоны обеспечивают отличный дренаж, который предотвращает переувлажнение почвы, а высокая местность способствует медленному созреванию зерен; это замедление позволяет им насыщаться сахаром и питательными веществами, что в итоге формирует тот самый богатый и узнаваемый аромат, который мы так ценим. - Он сделал еще одну паузу, словно придавая своим словам дополнительный вес. - Но горы – это не только преимущество, но и самая большая угроза для арабики.
- Интересно почему?
- Потому что, когда низкие температуры опускаются до заморозков, деревья попросту гибнут, а на высадку новых, прежде чем они начнут плодоносить уходит, как правило, от трех до пяти лет. Сам же пик активного плодоношения редко длится дольше пятнадцати лет, а это совпадает с периодом максимальной урожайности, до которого кофейные деревья не доживают по причине, опять-таки, заморозков.
- И как часто случаются эти заморозки? – с долей серьезности спросил Байер, пытаясь вникнуть в масштаб проблемы.
- Если мы говорим о Бразилии, то примерно раз в шесть лет, и чаще всего в зимние месяцы, - собеседник откинулся на спинку кресла. – А зима у них, как вы знаете, с июня по август . Но заморозки – это еще не всё, – продолжил он. – В период цветения кофейные деревья покрываются кистями белоснежных и очень хрупких цветов. Сильные дожди в это время опасны, ведь они попросту сбивают соцветия, что тоже приводит к неурожаю, так что у бразильского кофе два ключевых периода, на которые стоило бы обратить внимание: это зимние заморозки с июня по август и сезон дождей, длящийся с ноября по март. Оба требуют пристального внимания, ведь если что-то пойдет не так, то результат годового труда будет сведен на нет.
- Неудивительно, что многие производители кофе фактически становятся метеорологами. – Насмешливо бросил Байер.
- Они становятся метеорологами, потому что охраняют свои активы – пояснил Дэвис, - арабика чувствительна к погоде, поэтому малейшие новости о погодных катаклизмах сразу же отражаются на ее цене. 
-  Но вы ведь не производитель кофе, — подчеркнул сотрудник «Гленкора». — Я не понимаю, как это может затронуть ваши личные интересы. Хорошо, допустим, плантации действительно страдают, урожайность резко снижается, а цены на кофе стремительно растут. Но люди, как пили этот напиток, так и будут пить. Мы ведь не говорим о долгосрочных инвестициях, они — абсурд, если их применяют к товарному рынку. Речь идет о краткосрочных спекуляциях и арбитраже.
Дэвис не стал с ним спорить, прекрасно понимая, что ситуация на рынке была диаметрально противоположной, ведь цены на кофе не только не взлетели, а наоборот, опустились до беспрецедентного минимума — того самого дна, от которого можно было оттолкнуться и устремиться прямиком в бычий тренд. С его выводами легко согласились бы и специалисты товарно-фьючерсной биржи в Бразилии, одной из первых стран, начавших торговать кофейными зернами в большом масштабе. Для них, ставших впоследствии крупнейшими в мире поставщиками арабики, американский рынок был давней и желанной мечтой, ведь, по данным отдела кофе, сахара и какао, подчиненного Нью-Йоркской фондовой бирже, именно в США потребление этого бодрящего напитка было выше, чем где-либо еще. Дэвис даже знал точные цифры; он был в курсе, что каждый американец в среднем выпивал около двадцати галлонов кофе в год, и это было не удивительно, ведь Соединенные Штаты ежегодно импортировали около двадцати одного миллиона мешков, что составляло примерно 27% всего мирового экспорта. Это открытие привело его к простому, но неожиданному выводу: США стали мировым лидером по потреблению кофейных зёрен не потому, что их жители больше других любили этот напиток, а потому, что в остальном мире он не пользовался такой популярностью. Статистика говорила сама за себя: всего 20% населения планеты регулярно употребляли кофе, и основные его ценители, как ни странно, были сосредоточены как раз таки в США и Европе. Сразу после американцев вторыми крупнейшими импортерами, на долю которых приходилось 17% мирового импорта, были немцы. За ними ожидаемо следовали французы и итальянцы, при чем каждый с одинаковой девятипроцентной долей от общего объема. Но ирония всего этого заключалась в другом, потому что большинство реальных потребителей данного напитка даже не осознавали, что зерна кофе были таким же сырьевым товаром, как та же нефть, медь, сахар, молоко или кукуруза и как любой другой ресурс, он подчинялся законам мирового рынка, что делало его как и все остальные продукты весьма уязвимым перед резкими скачками цен, вызываемыми влиянием геополитических событий, изменением спроса и предложения, и наконец-таки, капризами погоды. Последняя, как понял Байер, в этом деле была важна как-никогда, поэтому добиться идеального баланса условий – чтобы было не слишком жарко, не слишком холодно и в меру дождливо – для производителей арабики являлось приоритетом номер один. Сама природа при этом частенько нарушала данные правила, превращая климат в суровое испытание, не щадящее никого, поэтому многие спекулянты, стремящееся предугадать аномалии грядущего сезона, то и дело терпели убытки, поэтому не было смысла говорить то, что было очевидно: в этом бизнесе все зависело от правильного прогноза: благоприятная погода увеличивала урожай и снижала цены на кофе, в то время как экстремальные климатические условия могли взвинтить их до небес, превратив таким образом простой мешок зерен в бесценное сокровище.
- Кстати, мистер Дэвис, вам нравится китайская философия? – неожиданно спросил Байер.
- Не знаю, - пожав плечами ответил тот, - а почему вы спрашиваете?
- Потому что благодаря им я многие годы живу с чувством собственной ничтожности.
- Простите? – Дэвис слегка улыбнулся, не до конца поняв ответ.
- Мы смеемся с азиатов, совершенно забывая, что они первыми придумали бумагу, позволившую нам распространять знания, изобрели порох, компас, фарфор, создали картографию, даже печатный станок. А что произвели мы, Дэвис? Работорговлю, огнестрельное оружие, чуму, ядерную бомбу, кредиты и мать его, капитализм. Как бы мы не пытались это отрицать, за ними будущее. — В этот момент его почему-то осенило «медное кольцо» — регион Африки, где находятся крупнейшие в мире месторождения меди. А где есть медь, там всегда будет и кобальт — ее побочный продукт, как пирит у золота. Его не удивляло даже то, что вскоре медные месторождения Замбии, через которую протягивался этот самый пояс, могли оказаться в руках китайских компаний. Хорошо ли это, он не знал, но был не первым, кто заметил, что у китайцев присутствовало что-то выгодно отличающее их от «старых» партнеров Африки - европейцев, тех, кто были лишь готовы брать, почти никогда не отдавая ничего взамен. Желтолицые, на отличии от этих людей, не только инвестировали и развивали инфраструктуру, но и делали это молча, не раздражая своих африканских партнеров нравоучениями. Они не пытались вмешиваться в их внутреннюю политику и не навязывали демократию с ее тлетворными критериями развития гражданского общества. Они просто работали и в этом была их сила.
- В китайской философии, мистер Дэвис, ключевым понятием является Дао — путь. Человек, согласно этому учению, никогда не остается статичным, ведь только мертвые неподвижны, а жизнь — это постоянное движение. И поэтому я с особым уважением отношусь к одному мудрому изречению: «Когда дует ветер перемен, одни строят стены, а другие — ветряные мельницы». А что строите вы, когда даете мне лекцию о кофе, зная, что цены на арабику вот-вот рухнут?
- Я строю понимание, сэр, - ответил тот, - потому что жизнь всегда готова застать нас врасплох и превратить в дураков, уверенных, будто худшее уже позади. Но опыт учит, что самое неожиданное случается тогда, когда мы меньше всего этого ждем. И именно в таких кризисах, которых многие опасаются, и скрываются самые удивительные возможности.
Для своих лет Дэвис казался на удивление проницательным человеком. Он достаточно времени пробыл на Уолл-стрит, чтобы понять главное: в мире капитализма не было ничего более полезного для личного обогащения, чем кризис. Последний сотни лет, как существовала банковская система, действовал по одному и тому же принципу – делал богачей еще богаче, а бедных – беднее. В этот раз принципиально ничего не изменилось, поэтому, когда стало известно о первых признаках неурожая, многие брокеры, поддавшись панике, стали продавать свои активы, полагая, что рынок достиг пика. Другие же, напротив, из-за страха упустить прибыль, когда цены достигли максимума, больше покупали, но в итоге потерять деньги рисковали как первые, так и вторые. А все из-за того, что дефицит увеличил издержки именно для тех компаний, которые занимались обжаркой, а не сбором и переработкой кофейных зерен. По идеи, это должно было привести к массовому повышению цен на уже готовый кофе и вызвать усиление инфляционного давления, результатом которого бы стал взлет фьючерсных контрактов до 2$, а это означало бы почти двухсотпроцентный рост. Однако по прогнозам Дэвиса, пик был еще впереди. Финансист «Гленкора» не знал, можно ли этому человеку верить, но почему-то был абсолютно убежден, что он, казавшийся простофилей, явно что-то не договаривал, пряча в рукаве карту, которая при ее своевременном использовании могла сорвать куш.
Пытаясь вывести этого человека на чистую воду, финансовый директор корпорации «Гленкор» отмашисто заявил: 
- Дело не в кризисах, мистер Дэвис, а в реальности, которая определяется способностью принимать правильные решения; как вы понимаете, единственная такая возможность состоит в том, чтобы делать это с помощью ума, а не сердца. Не даром мы обучены читать: CRB в своем отчете всем грамотным людям планеты четко дал понять, что рынок кофе в полной заднице, не верите? – прочтите «Barron's».
Услышав о CRB, известном как «Бюро исследования товарных рынков», Дэвис нахмурился. В Бразилии действительно недавно произошли двойные заморозки, серьёзно повредившие кофейные деревья. Рынок отреагировал незамедлительно, и Министерство сельского хозяйства США опубликовало прогноз, предсказывающий сокращение поставок арабики на целых 40%. Неурожай дал о себе знать: в 1976 году вместо ожидаемых тридцати миллионов мешков удалось собрать лишь девять с половиной. Это было беспрецедентно, и когда спекулянты, предвкушая выгоду, начали играть на повышение, они точно знали, что делали. Цена на кофе не росла уже несколько лет, и когда она взлетела с 75 центов до 3,25 доллара, это стало настоящей сенсацией.
- Работа на кофейных плантациях — это не просто цифры, а тяжёлый физический труд. Иногда я думаю, что мне крупно повезло сидеть здесь, в компании утончённого джентльмена из Брок-Сити и обсуждать волатильность, но к счастью, Уолл-стрит не успел лишить меня человечности. Я сочувствую этим людям, потому что знаю...
- Знаете, что, каково быть рабом? – с язвительной точностью вставил Байер. Его привычка собирать информацию о людях, с которыми предстояло иметь дело, не подвела и на этот раз. Узнав, что его собеседник родом из Довера, столицы Делавэра — последнего штата, где отменили рабство, он решил его спровоцировать, но тот не повел и глазом.
- Не всем же суждено появляться на свет с серебряной ложкой в заднице, мистер Байер. – Сухо ответил брокер и выдержав короткую паузу, продолжил, - вам вообще известно, сколько нужно собрать ягод для формирования одного единого фунта кофейных зерен?
- Честно говоря, я не имею ни малейшего понятия.
- Нужно собрать минимум две тысячи ягод.
- Полагаю, что это не мало.
- Уверяю вас, это так, потому что одно единственное кофейное дерево, каким бы щедрым оно ни было, дает лишь один-два фунта жареного кофе в год, и то, если все сложится удачно. – Он объяснил, что если заморозки или проливные дожди уничтожат цветы, то урожая вовсе может не быть, но если повезет, то через несколько недель на месте этих соцветий появятся маленькие зеленые ягодки. Постепенно они созревают, сначала окрашиваясь в красный, а затем, спустя шесть-девять месяцев, в зависимости от региона, становятся почти черными и только тогда их собирают для переработки.
- Как вы понимаете, окончательная цена кофе складывается не только из сложности его выращивания, но и из того, как он готовится к продаже. – Дэвис пояснил, что после сбора ягод начинается предпродажная обработка, которая включает сушку и сортировку. Как таковых, способов переработки всего два: сухой и мокрый. При сухом методе ягоды сначала сушат — либо в мешках, либо в специальных сушилках, а затем шелуху отделяют от бобов с помощью шелушильных машин. Мокрый метод более сложен: он предполагал отмачивание ягод, чтобы удалить шкурку, покрывающую бобы. Видимо поэтому данный способ считался более дорогим. Как бы там ни было, результат после мокрой переработки стоил усилий, ведь наделял зерна более богатым вкусом и ароматом, но несмотря на это, многие производители по-прежнему отдавали предпочтение проверенному временем сухому – опыт показывал, что он был намного проще и дешевле, особенно теперь, когда приходилось считаться с каждым центом. И только после всего этого кофе-бобы паковали и отправляли в разные страны мира. Там их подвергали дальнейшей обработке и обжарке, в ходе которой появлялись кофейные зерна с разной степенью прожарки и уникальным ароматом, который так высоко ценят любители этого напитка.
- Если я правильно понимаю, мокрый метод переработки более автоматизирован? 
- Именно, но даже несмотря на то, что он требует вдвое меньше рабочих рук, плантаторы считают иначе. Они платят людям, день за днем трудящимся на полях, чуть более двухсот крузейро в месяц — это около семидесяти долларов, что составляет менее десятой части средней зарплаты американца. При такой низкой оплате труда, бразильские производители арабики считают, что кофе будет более рентабельным. – Съехидничал брокер.
- Дэвис, прошу, давайте начистоту: сейчас все думают, что достигнут пик, поэтому продают собственные акции не по самой высокой цене, вы же уверяете, что настоящий пик будет достигнут только через год?
- Да, сэр, именно так: те, кто сейчас сольются – потеряют, кто купит акции – заработает, а кто сыграет на страхе первых и жадности вторых разбогатеет.
- И на сколько может взлететь цена, когда приблизится к своему пиковому значению?
- Полагаю аж на целый доллар. – Когда он это произнес, за соседним столиком кто-то ехидно хмыкнул.
- Мистер Дэвис, я принадлежу к тому поколению, которое за тридцать лет торговли на бирже усвоило один главный урок: спрос определяет предложение. Высокая цена, как это ни парадоксально, почти всегда приводит к снижению интереса. Потребители начинают покупать меньше товара или вовсе отказываются от него, переключаясь на более доступные аналоги. Приведу простой пример: когда растут цены на мясо, люди отказываются от говядины и переходят на курятину.
- Я с вами согласен, сэр. Этот классический принцип спроса и предложения неизменен веками, и сводится к простой, но глубокой истине: чтобы продукт сохранял интерес, важно учитывать его стоимость, но если вы хотите понять, во что верит брокер, тогда спросите, куда он вкладывает свои деньги.
- Если мы говорим о долгосрочных инвестициях, — голос Байера стал уверенным, словно у лектора, — а я полагаю, вы именно это имеете в виду, то меня всегда учили вкладывать в то, без чего современный человек обойтись не может. Такие товары, словно золото, всегда будут в цене. – Он стал их перечислять, - вкладывать в топливо, энергоресурсы, лекарства, недвижимость... Да, при этом можно пожертвовать чем-то второстепенным — рисом, чаем, кофе или даже хлебом, но нефтью, мой друг, пожертвовать нельзя. Это основа всего — и экономики, и жизни.
Мистер Дэвис умолк, задумчиво постукивая пальцем по краю лакированного круглого столика. Его собеседник, не сводя с него взгляда, вдруг почувствовал, как в кафе нависло легкое напряжение — не угрожающее, а созидательное, исходящее скорее от облака необузданных идей, жаждущих собственного воплощения.
- Вы правы, - неожиданно согласился Дэвис, однако в его голосе мелькнула нотка сомнения, - но не кажется ли вам, что времена меняются? Признаться, я сам иногда думаю об этом, будто живу в эпоху, где все привычные мне ценности могут легко пошатнуться – возьмите хотя бы нефтяной рынок. Раньше главной внешней угрозой были разве что исламские революции. - Произнёс он, слегка нахмурившись, - а теперь, словно этого недостаточно, к ним добавился Конгресс со своими ограничениями. Эти ребята почему-то решили, что двигатели V8 — это зло, и перекрывают выпуск машин с моторами объёмом триста шестьдесят шесть кубических дюймов. Говорят, они неэкономичны и не вписываются в новые стандарты топливной эффективности. Как видите, времена меняются, и нам ничего не остаётся, кроме как готовиться к этой близкой и далеко не самой лицеприятной реальности. Поэтому поверьте, отсутствие мощных моторов в новом мире — это самое безобидное, что нас ждет. – Утверждения мистера Байера о том, что нефть навсегда останется основой мировой экономики, казались его собеседнику до жути смешными. Он хотел верить, что в старости наивность становилась роскошью, подобно девственности, которую человек утрачивает молодым. На это старик лишь усмехнулся:
- Времена всегда меняются, мистер Дэвис, но человеческая природа неизменна. Мы всегда будем зависеть от ресурсов, которые дают нам энергию и тепло. Кто знает, может мы сами являемся топливом для реализации чьих-то амбиций? Я не буду с пеной у рта вам доказывать, что нефть никогда не утратит своего значения. Утратит, но не в ближайшее время – альтернативные технологии, к тому же зависят от редкоземельных металлов, а мы не умеем их добывать. – Он улыбнулся, чувствуя собственное превосходство, - да, люди охотно говорят о переменах, пока эти перемены не требуют жертв, а жертвовать удобством, знаете ли, не любит никто.
Дэвис двузначно улыбнулся, словно пытаясь решить, соглашаться ему или спорить.
- Знаете, сэр, — наконец произнёс он, вставая, — мне нравится ваша уверенность. Но в торговле, как и в жизни, есть одно правило: всё непостоянно. То, что кажется незыблемым сегодня, завтра может рухнуть, едва дунет ветер перемен.
Он взял свой пиджак с кресла и направился к выходу, бросив через плечо:
- Поэтому я вкладываю не только в то, что необходимо сейчас, но и в то, что станет необходимым завтра.
Байер провел его взглядом, задумчиво поглаживая подбородок. Его лицо оставалось спокойным, но в глазах мелькнуло что-то вроде вызова:
- А завтра, — тихо пробормотал член правления «Гленкора», — начнётся уже сегодня.
Эта мысль, пронесшаяся в его голове, стала сигналом к действию.