Комната с видом

Автор: Э. М. Форстер.
***
Часть первая.
 Глава I. Бертолини
 Глава II. В Санта-Кроче без Бедекера
 Глава III. Музыка, фиалки и буква «S»
 Глава IV. Четвертая глава
 Глава V. Возможности приятного времяпрепровождения
 Глава VI. Преподобный Артур Биб, преподобный Катберт Игер, мистер Эмерсон, мистер Джордж Эмерсон, мисс Элеонора Лавиш, мисс Шарлотта Бартлетт и мисс Люси Ханичерч Выезжают в экипажах полюбоваться Видом; их возят итальянцы
 Глава VII. Они возвращаются

 Часть вторая.
 Глава VIII. Средневековые
 Глава IX. Люси как произведение искусства
 Глава X. Сесил как юморист
 Глава XI. В хорошо обставленной квартире миссис Вайс
 Глава XII. Двенадцатая глава
 Глава XIII. Как котёл мисс Бартлетт был так утомителен
 Глава XIV. Как Люси мужественно встретила внешние обстоятельства
 Глава XV. Внутреннее бедствие
 Глава XVI. Ложь Джорджу
 Глава XVII. Ложь Сесилу
 Глава XVIII. Ложь мистеру Бибу, миссис Ханичерч, Фредди и слугам
 Глава XIX. Ложь мистеру Эмерсону
 Глава XX. Конец Средневековья




ЧАСТЬ ПЕРВАЯ




Глава I
Бертолини


— Синьора не имела права так поступать, — сказала мисс Бартлетт, — совсем не имела права. Она обещала нам южные комнаты с видом на
улицу, а вместо этого мы получили северные комнаты с видом во
двор, и они далеко друг от друга. О, Люси!

 — И к тому же кокни! — сказала Люси, которая ещё больше расстроилась.
Неожиданный акцент синьоры. «Может быть, это Лондон». Она посмотрела на
два ряда англичан, сидевших за столом; на
ряд белых бутылок с водой и красных бутылок с вином, стоявших между
англичанами; на портреты покойной королевы и покойного
поэта-лауреата, висевшие позади англичан в тяжёлых рамах; на
объявление английской церкви (преподобный Катберт Игер, магистр Оксфорда),
единственное украшение на стене. — «Шарлотта, тебе не кажется, что мы тоже можем быть в Лондоне? Я с трудом верю, что всё это
за дверью полно всякой всячины. Я полагаю, это из-за того, что ты так
устал.

“ Из этого мяса наверняка готовили суп, - сказала мисс Бартлетт, откладывая
вилку.

“Я так хочу, чтобы увидеть Арно. Номера синьора обещал нам в своем
письмо бы посмотрел на Арно. Синьора не имел никакого дела
это вообще делать. О, это такой позор!”

— Для меня подойдёт любой уголок, — продолжила мисс Бартлетт, — но мне кажется, что вам не должно быть
неудобно из-за того, что у вас нет вида из окна.

 Люси почувствовала, что была эгоисткой.  — Шарлотта, вы не должны меня баловать:
конечно, вы тоже должны смотреть на Арно.  Я это имела в виду.
свободная комната в передней—” “Вы должны занять ее”, - сказала мисс Бартлетт, часть
дорожных расходов которой оплатила мать Люси — проявление
щедрости, на которую она неоднократно тактично намекала.

“Нет, нет. Оно должно быть у тебя”.

“Я настаиваю на этом. Твоя мать никогда бы не простила меня, Люси”.

“Она никогда бы не простила меня”.

Голоса дам зазвучали оживлённее и — если говорить горькую правду —
немного раздражённее. Они устали и под видом бескорыстия
препирались. Некоторые из их соседок переглянулись, и одна из них —
одна из тех невоспитанных особ, которых можно встретить за границей, —
Он наклонился над столом и фактически вмешался в их спор. Он
сказал:

«У меня есть мнение, у меня есть мнение».

 Мисс Бартлетт была поражена. Обычно в пансионе люди присматривались к ним
день или два, прежде чем заговорить, и часто не узнавали, что они «подходят», пока не уходили. Она поняла, что нарушитель был невоспитан, ещё до того, как взглянула на него. Это был старик плотного телосложения, с чистым, выбритым лицом и большими глазами. В этих глазах было что-то детское, хотя это не было старческим слабоумием.
 Мисс Бартлетт не стала задумываться, что именно это было, потому что
Взгляд её скользнул по его одежде. Она её не заинтересовала. Он,
вероятно, пытался познакомиться с ней до того, как они поплыли. Поэтому, когда он заговорил с ней, она сделала изумлённое лицо и сказала:
— Вид? О, вид! Какой восхитительный вид!

 — Это мой сын, — сказал старик, — его зовут Джордж. У него тоже есть вид.

- Ах, - сказала Мисс Бартлетт, подавляя Люси, которая собиралась говорить.

“Что я имею в виду, - продолжал он, - заключается в том, что вы можете иметь наши номеров, и мы будем
твою. Мы изменимся ”.

Туристы высшего класса были шокированы этим и сочувствовали
новоприбывшие. Мисс Бартлетт в ответ приоткрыла рот как можно меньше и сказала: «Большое вам спасибо, но об этом не может быть и речи».

«Почему?» — спросил старик, ударив кулаками по столу.

«Потому что об этом не может быть и речи, спасибо».

«Видите ли, мы не любим брать…» — начала Люси. Её кузина снова остановила её.

«Но почему?» он настаивал. “Женщинам нравится любоваться видами, мужчинам - нет”.
он стукнул кулаками, как непослушный ребенок, и повернулся к своему сыну,
сказав: “Джордж, убеди их!”

“Это так очевидно, что у них должны быть комнаты”, - сказал сын. “Есть
больше нечего сказать».

 Он не смотрел на дам, когда говорил, но его голос звучал растерянно и печально. Люси тоже была растеряна, но она видела, что они оказались в ситуации, известной как «настоящая сцена», и у неё было странное чувство, что всякий раз, когда эти невоспитанные туристы заговаривали, спор разгорался и углублялся, пока не стал касаться не комнат и видов, а… ну, чего-то совсем другого, о существовании чего она раньше не подозревала. Теперь старик почти яростно набросился на мисс Бартлетт: почему она не
переодевается? Какие у неё могут быть возражения? Они уйдут через
полчаса.

Мисс Бартлетт, хоть и умела вести светские беседы, была бессильна перед грубостью. Невозможно было игнорировать кого-то настолько грубого. Её лицо покраснело от недовольства. Она огляделась, словно говоря: «Вы все такие?» И две маленькие старушки, сидевшие дальше по столу, с накидками, свисавшими со спин стульев, оглянулись, ясно давая понять: «Мы не такие, мы благородные».

— Ешь свой ужин, дорогая, — сказала она Люси и снова начала ковыряться в мясе, которое когда-то осуждала.

 Люси пробормотала, что эти люди напротив кажутся ей очень странными.

“Ешь свой ужин, дорогая. Этот пансион - провал. Завтра мы это сделаем.
что-то изменим”.

Едва она объявила об этом жестоком решении, как отменила его.
Занавески в конце комнаты раздвинулись, и показался священник, полный,
но привлекательный, который поспешил занять свое место за столом,
жизнерадостно извинившись за опоздание. Люси, которая ещё не научилась вести себя прилично, тут же вскочила на ноги и воскликнула: «О, о! Это же мистер
Биб! О, как чудесно! О, Шарлотта, мы должны остановиться,
как бы ни были плохи эти комнаты. О!»

 Мисс Бартлетт сказала более сдержанно:

“Как поживаете, мистер Биб? Я полагаю, вы забыли о нас: мисс
Бартлетт и мисс Ханичерч, которые были в Танбридж-Уэллсе, когда вы
помогали викарию церкви Святого Петра в ту очень холодную Пасху.

Священник, у которого был вид человека на отдыхе, не помнил
дам так же отчетливо, как они помнили его. Но он вышел вперед
достаточно приятно и принято кресло, в которое он был поманила к
Люси.

«Я так рада тебя видеть», — сказала девушка, которая была в состоянии духовного голода и была бы рада увидеть официанта, если бы
кузина разрешила это. «Только представьте, какой маленький мир. А на Саммер-
стрит это особенно забавно».

«Мисс Ханичерч живет в приходе на Саммер-стрит, — сказала мисс
Бартлетт, заполняя паузу, — и она случайно рассказала мне в
разговоре, что вы только что приняли приход…»

«Да, я слышала об этом от мамы на прошлой неделе». Она не знала, что я знаком с вами
в Танбридж-Уэллсе, но я сразу же написал ей и сказал: «Мистер Биб — это…»

«Совершенно верно, — сказал священник. — В июне я переезжаю в дом священника на Саммер-стрит. Мне повезло, что меня назначили в такое очаровательное место».
— По соседству.

 — О, как я рада! . Наш дом называется «Ветреный угол». Мистер Биб
поклонился.

 — Обычно там только мы с мамой и мой брат, хотя мы нечасто
приглашаем его в… Я имею в виду, что церковь довольно далеко.

 — Люси, дорогая, пусть мистер Биб поест.

 — Я ем, спасибо, и наслаждаюсь.

.Он предпочёл поговорить с Люси, чью игру он помнил, а не с мисс Бартлетт, которая, вероятно, помнила его проповеди. Он спросил девушку, хорошо ли она знает Флоренцию, и получил пространный ответ, что она никогда там не была. Приятно давать советы
новичок, и он был первым в этой области. “Не пренебрегай сельской местностью
”, - заканчивался его совет. “В первый же погожий день подъезжай к
Фьезоле, и недалеко от Сеттиньяно, или что-то в этом роде”.

“Нет!” - раздался голос с другого конца стола. “Мистер Биб, вы
ошибаетесь. В первый же погожий день ваши дамы должны отправиться в Прато.

“Эта леди выглядит такой умной”, - прошептала мисс Бартлетт своей кузине. «Нам
повезло».

И действительно, на них обрушился поток информации. Люди
рассказывали им, что посмотреть, когда посмотреть, как остановить электрические трамваи,
как избавиться от нищих, сколько дать за пергаментную записную книжку,
как много они будут расти. В пансионе Бертолини почти с энтузиазмом
решили, что они подойдут. Куда бы они ни посмотрели, добрые дамы
улыбались и кричали им. И громче всех звучал голос умной дамы,
которая кричала: «Прато! Они должны отправиться в Прато.
 Это место слишком мило, чтобы его описывать». Мне это нравится; я наслаждаюсь тем, что
сбрасываю оковы респектабельности, как вы знаете.

Молодой человек по имени Джордж взглянул на умную даму, а затем
Он угрюмо вернулся к своей тарелке. Очевидно, они с отцом не ладили.
  Люси, несмотря на свой успех, нашла время, чтобы пожелать им удачи. Ей не доставляло удовольствия, что кто-то остаётся в стороне, и когда она встала, чтобы уйти, то обернулась и нервно поклонилась двум незнакомцам.

Отец этого не заметил; сын же ответил не новым поклоном,
а подняв брови и улыбнувшись; казалось, он улыбался чему-то.

Она поспешила за своей кузиной, которая уже скрылась за
занавесками, которые били по лицу и казались тяжёлыми от
больше, чем ткань. За ними стояла ненадежная синьора, кланяясь
желая гостям доброго вечера, ее поддерживали Энери, ее маленький сын,
и Викторье, ее дочь. Получилась любопытная сценка, эта
попытка кокни передать изящество и сердечность Юга.
И еще более любопытной была гостиная, которая пыталась соперничать
с солидным комфортом пансиона в Блумсбери. Действительно ли это было?
Италия?

Мисс Бартлетт уже сидела в мягком кресле, которое
по цвету и форме напоминало помидор. Она разговаривала с мистером
Биб, и пока она говорила, ее длинная узкая голова двигалась взад и
вперед, медленно, размеренно, как будто она разрушала какое-то
невидимое препятствие. “Мы вам очень благодарны”, - говорила она. “Тотсамый
первый вечер так много значит. Когда вы приехали, нас ждал
особенно "mauvais quart d'heure”.

Он выразил свое сожаление.

— Вы, случайно, не знаете имени старика, который сидел напротив нас
за обедом?

— Эмерсон.

— Он ваш друг?

— Мы дружим — насколько это возможно в нашем возрасте.

— Тогда я больше ничего не скажу.

Он слегка надавил на неё, и она сказала больше.

— Я, так сказать, — заключила она, — опекунша своей юной кузины Люси, и было бы серьёзной ошибкой с моей стороны, если бы я обязала её перед людьми, которых мы не знаем. Его манеры были несколько грубоваты.
Надеюсь, я поступила правильно.

— Вы поступили очень естественно, — сказал он. Он, казалось, задумался и через несколько мгновений добавил: — Тем не менее, я не думаю, что было бы много вреда, если бы вы согласились.

“ Никакого вреда, конечно. Но мы не можем быть ни перед кем обязаны.

“ Он довольно странный человек. Он снова заколебался, а затем сказал
мягко: «Я думаю, он не воспользуется вашим согласием и не будет ждать от вас благодарности. У него есть достоинство — если это можно так назвать — в том, что он говорит именно то, что имеет в виду. У него есть комнаты, которые он не ценит, и он думает, что вы их оцените. Он не думал о том, чтобы навязать вам обязательства, а просто хотел быть вежливым. Так трудно — по крайней мере, мне трудно — понять людей, которые говорят правду».

Люси обрадовалась и сказала: «Я надеялась, что он хороший; я всегда
надеюсь, что люди будут хорошими».

«Я думаю, что он хороший, но утомительный. Я не согласна с ним почти во всём».
Это не имеет никакого значения, и поэтому я ожидаю — можно сказать, я надеюсь, — что вы со мной не согласитесь. Но это тот тип людей, с которыми скорее не соглашаешься, чем осуждаешь. Когда он только приехал сюда, он, что вполне естественно, поставил людей в неловкое положение. У него нет такта и манер — я не имею в виду, что у него дурные манеры, — и он не держит своё мнение при себе. Мы чуть было не пожаловались на него нашей унылой синьоре, но, к счастью, передумали.

— Я должна сделать вывод, — сказала мисс Бартлетт, — что он социалист?

 Мистер Биб согласился с этим удобным словом, слегка поджав губы.

— И, по-видимому, он воспитал своего сына тоже социалистом?

 — Я почти не знаю Джорджа, потому что он ещё не научился говорить. Он кажется милым мальчиком, и я думаю, что у него есть мозги. Конечно, у него все манеры отца, и вполне возможно, что он тоже может быть
социалистом.

 — О, вы меня успокоили, — сказала мисс Бартлетт. — Значит, вы считаете, что я должен был принять их предложение? Вы считаете, что я был недальновидным и подозрительным?

 — Вовсе нет, — ответил он. — Я никогда этого не предлагал.

 — Но разве я не должен извиниться за свою очевидную грубость?

Он с некоторым раздражением ответил, что в этом нет необходимости, и встал со своего места, чтобы пойти в курительную комнату.

«Я была занудой?» — спросила мисс Бартлетт, как только он исчез. «Почему ты не разговаривала, Люси? Он, я уверена, предпочитает молодых людей. Надеюсь, я не отняла у тебя его. Я надеялась, что он будет с тобой весь вечер и за обедом».

“Он милый”, - воскликнула Люси. “Именно такой я его и помню. Кажется, он видит
хорошее во всех. Никто не примет его за священника”.

“Моя дорогая Люсия—”

“Ну, вы понимаете, что я имею в виду. И вы знаете, как священнослужители обычно
смешить; г-на Белова смеется, совсем как обыкновенный человек.”

“Смешная девчонка! Как ты напоминаешь мне свою мать. Интересно, если она будет
утвердить г-на Белова”.

“Я уверен, что она согласится; и Фредди тоже”.

“Я думаю, что все в Уинди Корнер одобрят; это модный мир"
. Я привык к Танбридж-Уэллсу, где мы все безнадежно отстали от жизни
”.

“ Да, ” уныло ответила Люси.

В воздухе висела дымка неодобрения, но относилось ли это неодобрение
к ней самой, или к мистеру Бибу, или к миру моды в Windy
Уголке или в узком мирке Танбридж-Уэллса, она не могла
определить. Она попыталась найти его, но, как обычно, промахнулась. Мисс
Бартлетт решительно отрицала, что кого-то осуждает, и добавила: «Боюсь, я нахожу вас очень скучной собеседницей».

 И девушка снова подумала: «Должно быть, я была эгоистичной или недоброй; я должна быть осторожнее. Шарлотте так тяжело быть бедной».

К счастью, одна из маленьких старушек, которая какое-то время добродушно улыбалась, подошла и спросила, можно ли ей сесть на то место, где сидел мистер Биб. Получив разрешение, она начала
Она непринуждённо болтала об Италии, о том, как ей было тяжело туда добираться, о том, как она была рада, что добралась, о том, что здоровье её сестры улучшилось, о том, что нужно закрывать окна в спальне на ночь и тщательно выливать воду из бутылок по утрам. Она мило рассуждала на эти темы, и они, пожалуй, заслуживали большего внимания, чем бурная дискуссия о гвельфах и гибеллинах, которая шла в другом конце комнаты. Это была настоящая катастрофа, а не просто эпизод, тот вечер в Венеции, когда
она нашла в своей спальне кое-что похуже блохи,
но лучше, чем кое-что другое.

«Но здесь вы в такой же безопасности, как в Англии. Синьора Бертолини такая
англичанка».

«Но в наших комнатах пахнет», — сказала бедная Люси. «Мы боимся ложиться спать».

«Ах, тогда вы смотрите в окно». Она вздохнула. «Если бы только мистер Эмерсон
был более тактичным! Мы так переживали за вас за ужином».

«Думаю, он хотел быть любезным».

«Несомненно, так и было», — сказала мисс Бартлетт.

«Мистер Биб только что отчитывал меня за подозрительность.
Конечно, я сдерживалась ради своей кузины».

“Конечно”, - сказала маленькая пожилая леди; и они пробормотали, что нельзя
быть слишком осторожной с молодой девушкой.

Люси пыталась выглядеть скромной, но не могла не чувствовать себя большой дурой. Нет
один был осторожен с ней дома; или, во всяком случае, она не
обратил на это внимание.

“О старый Мистер Эмерсон—я не знаю. Нет, он не тактичен, но вы когда-нибудь замечали, что есть люди, которые делают самые бестактные вещи, но в то же время — прекрасные?

— Прекрасные? — переспросила мисс Бартлетт, озадаченная этим словом. — Разве красота и деликатность — не одно и то же?

“Так можно было подумать”, - беспомощно сказал другой. “Но все так сложно".
Иногда мне кажется, что это так сложно”.

Она не стала вдаваться в подробности, потому что снова появился мистер Биб, выглядевший
чрезвычайно приятным.

“ Мисс Бартлетт, - воскликнул он, - с комнатами все в порядке. Я так
рад. Мистер Эмерсон говорил об этом в курительной, и, зная
, что я сделал, я побудил его сделать предложение снова. Он позволил мне
приехать и пригласить тебя. Он был бы так рад.

“ О, Шарлотта, ” крикнула Люси своей кузине, “ мы должны получить комнаты прямо сейчас.
Старик настолько мил и добр, насколько это возможно ”.

Мисс Бартлетт промолчала.

«Боюсь, — сказал мистер Биб после паузы, — что я был навязчив. Я
должен извиниться за своё вмешательство».

Крайне недовольный, он повернулся, чтобы уйти. Только тогда мисс Бартлетт
ответила: «Мои желания, дорогая Люси, ничтожны по сравнению с твоими. Было бы очень трудно, если бы я помешала тебе делать то, что ты хочешь».
Флоренс, я здесь только благодаря вашей доброте. Если вы хотите, чтобы я
выселил этих джентльменов из их комнат, я это сделаю. Не могли бы вы,
мистер Биб, передать мистеру Эмерсону, что я принимаю его любезное предложение, и
тогда проводите его ко мне, чтобы я мог поблагодарить его лично?”

Она повысила голос, когда заговорила; это было слышно по всей гостиной
и заставило замолчать гвельфов и гибеллинов.
Священник, мысленно проклиная женский пол, поклонился и удалился с
ее посланием.

“Помни, Люси, я один причастен к этому. Я не хочу, чтобы это
согласие исходило от вас. Предоставьте мне это, во всяком случае.

Мистер Биб вернулся и сказал довольно нервно:

“Мистер Эмерсон занят, но вместо него здесь его сын”.

Молодой человек пристально посмотрел сверху вниз на трех дам, которые чувствовали себя сидящими на
пол, настолько низкими были их стулья.

«Мой отец, — сказал он, — в ванне, так что вы не можете поблагодарить его лично. Но любое ваше послание, переданное мне, я передам ему, как только он выйдет».

Мисс Бартлетт не умела пользоваться ванной. Все её колкости вылетели в первую очередь. Молодой мистер Эмерсон одержал заметную победу к радости мистера Биба и тайному удовольствию Люси.

«Бедный молодой человек!» — сказала мисс Бартлетт, как только он ушёл.

«Как он зол на своего отца из-за комнат! Он едва сдерживается, чтобы быть вежливым».

“Примерно через полчаса ваши комнаты будут готовы”, - сказал мистер Биб. Затем
задумчиво посмотрев на двух кузенов, он удалился в свои собственные
комнаты, чтобы вести свой философский дневник.

“О, боже!” дышала старушка, и вздрогнул, как если бы все
ветрам небесным проникли в квартиру. — Джентльмены иногда не
понимают… — её голос затих, но мисс Бартлетт, казалось, поняла,
и завязался разговор, в котором джентльмены, не до конца
понимающие, играли главную роль. Люси, тоже не понимая,
сведено к литературе. Взяв в руки Путеводитель Бедекера по Северной Италии,
она постаралась запомнить самые важные даты флорентийской истории.
Поскольку была полна решимости повеселиться завтра. Таким образом,
полчаса незаметно пролетели, и, наконец, мисс Бартлетт поднялась с
вздохом и сказала:

- Я думаю, теперь можно рискнуть. Нет, Люси, не шевелись. Я буду
руководить переездом ”.

— Как ты всё успеваешь, — сказала Люси.

— Конечно, дорогая. Это моё дело.

— Но я бы хотела тебе помочь.

— Нет, дорогая.

Энергичность Шарлотты! И её бескорыстие! Она была такой всю свою жизнь.
жизнь, но на самом деле, в этом итальянском турне она превзошла саму себя. Так что
Люси чувствовала или пыталась чувствовать. И все же — в ней был мятежный дух
который задавался вопросом, не могло ли принятие быть менее
деликатным и более прекрасным. Во всяком случае, она вошла в свою комнату
без всякого чувства радости.

“ Я хочу объяснить, ” сказала мисс Бартлетт, “ почему я заняла
самую большую комнату. Конечно, я должен был отдать его тебе;
но я случайно узнал, что оно принадлежит молодому человеку, и я был уверен, что твоей матери это не понравится».

 Люси была озадачена.

“Если вы не принять за него больше подходит, вы должны быть под
обязанность отца, чем с ним. Я женщина мира, в
мой маленький, и я знаю, где вещи ведут. Однако, г-на Белова-это
гарантия рода, что они не будут злоупотреблять этим”.

“Мама не будет против, я уверена”, - сказала Люси, но снова было ощущение
более крупные и неожиданные вопросы.

Мисс Бартлетт лишь вздохнула и, пожелав ей спокойной ночи,
заключила её в свои объятия. Люси показалось, что она в тумане, и,
дойдя до своей комнаты, она открыла окно и вдохнула свежий воздух.
Она вдыхала чистый ночной воздух, думая о добром старике, который позволил ей увидеть огни, танцующие в Арно, и кипарисы Сан-Миниато, и подножия Апеннинских гор, чёрные на фоне восходящей луны.

 Мисс Бартлетт в своей комнате закрыла ставни и заперла дверь, а затем обошла квартиру, чтобы посмотреть, куда ведут шкафы и есть ли там тайные ходы. Именно тогда она увидела пришпиленный к умывальнику лист бумаги, на котором
была нацарапана огромная записка с вопросами. Больше ничего.

«Что это значит?» — подумала она и внимательно рассмотрела его при свете
свечи. Поначалу бессмысленный, он постепенно становился угрожающим,
отвратительным, зловещим. Ей захотелось уничтожить его, но, к счастью,
она вспомнила, что не имеет на это права, так как он, должно быть,
принадлежит молодому мистеру Эмерсону. Поэтому она осторожно отколола
его и положила между двумя листами промокательной бумаги, чтобы он
остался чистым. Затем она закончила осмотр комнаты, тяжело вздохнула по своей привычке и легла спать.




Глава II
В Санта-Кроче без Бедекера


Было приятно проснуться во Флоренции, открыть глаза и увидеть светлую
пустую комнату с полом, выложенным красной плиткой, которая выглядит чистой, хотя это не так; с расписным потолком, на котором розовые грифоны и голубые амуры резвятся в лесу из жёлтых скрипок и фаготов. Было приятно также
распахнуть настежь окна, уперев пальцы в незнакомые
застёжки, высунуться на солнечный свет, любуясь красивыми холмами,
деревьями и мраморными церквями напротив, а внизу, совсем близко,
Арно, журчащий у дороги.

За рекой люди работали с лопатами и ситами на песчаном
На берегу, на реке, тоже усердно трудилась какая-то таинственная сила. Под окном пронёсся электрический трамвай. В нём никого не было, кроме одного туриста, но на платформах толпились итальянцы, предпочитавшие стоять. Дети пытались забраться внутрь, и кондуктор беззлобно плевал им в лицо, чтобы они отстали. Затем появились солдаты — симпатичные, невысокого роста мужчины,
каждый из которых был одет в рюкзак, покрытый облезлым мехом, и шинель,
сшитую для солдата повыше ростом. Рядом с ними
Шли офицеры, выглядевшие глупо и свирепо, а перед ними бежали
мальчишки, делая сальто в такт оркестру. Трамвай
запутался в их рядах и с трудом продвигался вперёд, как
гусеница в муравейнике. Один из мальчишек упал, и из арки
вышли несколько белых волов. Если бы не добрый совет
старика, продававшего кнопки, дорога, возможно, так и не
расчистилась бы.

Из-за таких пустяков может улетучиться много драгоценных часов, и
путешественник, отправившийся в Италию изучать тактильные ощущения,
Джотто, или Папская курия, может вернуться, не помня ничего, кроме голубого неба и мужчин и женщин, которые живут под ним. Поэтому было хорошо, что мисс Бартлетт постучала и вошла, и, заметив, что Люси оставила дверь незапертой, а сама высунулась из окна, не успев полностью одеться, призвала её поторопиться, иначе день пройдёт впустую. К тому времени, как Люси была готова, её кузина уже позавтракала и слушала умную даму, сидящую среди
крошек.

Затем последовал разговор на знакомую тему. Мисс Бартлетт была
в конце концов, они немного устали и решили, что лучше провести утро, устраиваясь поудобнее; разве что Люси захочет куда-нибудь пойти? Люси скорее хотела бы пойти куда-нибудь, ведь это её первый день во Флоренции, но, конечно, она могла бы пойти одна. Мисс Бартлетт не могла этого допустить. Конечно, она везде будет сопровождать Люси. О, конечно, нет; Люси остановится у своей кузины. О, нет! Это никуда не годится. О, да!

В этот момент вмешалась умная леди.

«Если вас беспокоит миссис Гранди, уверяю вас, что вы можете не обращать на неё внимания. Будучи англичанкой, мисс Хоникёрч будет
совершенно безопасно. Итальянцы понимают. Моя дорогая подруга, графиня
Барончелли, воспитывает двух дочерей, и когда она не может послать горничную
в школе с ними, она позволяет им идти в Сейлор-вместо шляпы. Каждый
берет их на английском языке, вы видите, особенно если их волосы напряг
плотно позади”.

Мисс Бартлетт не убедили безопасности Барончелли графини
дочери. Она решила сама отвезти Люси, так как голова у неё была не в очень плохом состоянии. Затем умная дама сказала, что собирается провести долгое утро в Санта-Кроче, и если Люси тоже поедет, она будет рада.

— «Я проведу вас по милой грязной улочке, мисс Хоникёрч, и если вы
принесёте мне удачу, у нас будет приключение».

Люси сказала, что это очень любезно с её стороны, и сразу же открыла Бедекера, чтобы
посмотреть, где находится Санта-Кроче.

«Ну-ну! Мисс Люси! Надеюсь, мы скоро избавим вас от
Бедекера. Он лишь поверхностно описывает вещи. Что касается истины
Италия — он даже не мечтает об этом. Истинную Италию можно найти только путем терпеливого наблюдения.
”

Это звучало очень интересно, и Люси поспешила позавтракать и
отправилась в путь со своей новой подругой в приподнятом настроении. Наконец-то приближалась Италия.
Синьора-кокни и её работы исчезли, как дурной сон.

Мисс Лэвиш — так звали эту умную даму — повернула направо
вдоль солнечного берега Арно. Как восхитительно тепло! Но ветер, дующий по
переулкам, резал как ножом, не так ли? Понте-алле
Грацие — особенно интересно, упоминается Данте. Сан
Миниато — красивая и в то же время интересная; распятие, которое поцеловало
убийцу, — мисс Ханичерч запомнила эту историю. Мужчины на
реке ловили рыбу. (Неправда, но, впрочем, как и большая часть информации.) Затем
мисс Лэвиш проскользнула под аркой из белых быков и
Она остановилась и воскликнула:

«Запах! Настоящий флорентийский запах! Позвольте мне научить вас, что у каждого города есть свой запах».

«Это очень приятный запах?» — спросила Люси, унаследовавшая от своей матери отвращение к грязи.

«В Италию приезжают не ради приятности, — ответила она, — сюда приезжают ради жизни. Buon giorno! Buon giorno!» — кланяясь направо и налево. «Посмотрите на
эту очаровательную повозку с вином! Как водитель смотрит на нас, милая, простая
душа!»

 Так мисс Лэвиш шла по улицам Флоренции,
невысокая, суетливая и игривая, как котёнок, хотя и без кошачьих
грейс. Для девочки было удовольствием побыть с таким умным и таким
жизнерадостным человеком; а синий военный плащ, какой носят итальянские офицеры,
только усиливал ощущение праздника.

“Buon giorno! Взять слово пожилая женщина, Мисс Люси: тебе никогда не будет
покаяться немного вежливости, чтобы ваши подчиненные. Девчонка-это правда
демократия. Хотя я тоже настоящий радикал. Ну вот, теперь ты шокирована.

 — Вовсе нет! — воскликнула Люси. — Мы тоже радикалы, от и до.
 Мой отец всегда голосовал за мистера Гладстона, пока тот не стал так ужасно
относиться к Ирландии.

“ Понимаю, понимаю. И теперь ты перешел на сторону врага.

“ О, пожалуйста!— Если бы мой отец был жив, я уверен, он проголосовал бы за радикалов.
теперь, когда с Ирландией все в порядке, он снова проголосовал бы за радикалов. И как бы то ни было, стекло над нашей
входной дверью было разбито на прошлых выборах, и Фредди уверен, что это сделали
Тори; но мама говорит ерунду, бродяга ”.

“Позор! Производственный район, я полагаю?

— Нет, на холмах Суррея. Примерно в пяти милях от Доркинга, с видом на
Уилд.

 Мисс Лэвиш, казалось, заинтересовалась и сбавила темп.

 — Какая восхитительная местность; я так хорошо её знаю. Она полна
Самые милые люди. Вы знаете сэра Гарри Отвея — радикала, каких ещё
свет не видывал?

— Очень хорошо знаю.

— А старую миссис Баттерворт, филантропку?

— Да она арендует у нас поле! Как забавно!

 Мисс Лэвиш посмотрела на узкую полоску неба и пробормотала: — О, у вас
есть собственность в Суррее?

“ Почти никаких, ” ответила Люси, опасаясь, что ее сочтут снобкой. “ Всего тридцать
акров — только сад, все под гору, и несколько полей.

Мисс щедрым не был противен, и сказал, что это был как раз размер ее
Саффолк имущества тети. Италия отступила. Они пытались вспомнить последний
имя леди Луизы, которая в прошлом году сняла дом на Саммер-стрит, но он ей не понравился, что было странно с её стороны. И
как только мисс Лэвиш произнесла это имя, она замолчала и воскликнула:

«Боже, благослови нас! Боже, благослови и спаси нас! Мы заблудились».

Конечно, им казалось, что они долго шли до Санта-Кроче, башня которой была хорошо видна из окна. Но
Мисс Лэвиш так много говорила о том, что знает свою Флоренцию как свои пять пальцев, что
Люси последовала за ней без колебаний.

«Потеряно! Потеряно! Моя дорогая мисс Люси, во время наших политических споров мы
свернули не туда. Как бы нас высмеяли эти ужасные консерваторы!
Что нам делать? Две одинокие женщины в незнакомом городе. Вот это я называю приключением.

Люси, которая хотела увидеть Санта-Кроче, предложила в качестве возможного решения
спросить дорогу.

— О, но это слова труса! И нет, ты не будешь, не будешь, _не_
будешь смотреть в свой Бедекер. Отдай его мне, я не позволю тебе его нести. Мы
просто пойдём вперёд».

 И они пошли вперёд по серо-коричневым улицам,
неудобным и неинтересным, которыми застроен восточный квартал
Город изобилует ими. Люси вскоре потеряла интерес к недовольству леди Луизы
и сама стала недовольной. На одно восхитительное мгновение ей
показалась Италия. Она стояла на площади Аннунциаты и видела в
живой терракоте тех божественных младенцев, которых никогда не
перестанут копировать. Там они стояли, их сияющие конечности
выпирали из-под одеяний милосердия, а сильные белые руки
протягивались к небесным кольцам. Люси подумала, что никогда не видела ничего более
прекрасного, но мисс Лэвиш с криком ужаса оттащила её
вперёд, заявляя, что теперь они отклонились от своего пути по меньшей мере на милю.

 Приближался час, когда начинается или, скорее, заканчивается континентальный завтрак, и дамы купили в маленькой лавке горячую каштановую пасту, потому что она выглядела так типично.  На вкус она была отчасти похожа на бумагу, в которую была завернута, отчасти на масло для волос, отчасти на нечто великое и неизведанное. Но это придало им сил, чтобы перейти на другую площадь,
большую и пыльную, на дальнем конце которой возвышался чёрно-белый
фасад невероятного уродства. Мисс Лэвиш обратилась к нему с драматичной речью.
Это была Санта-Кроче. Приключение закончилось.

«Остановитесь на минутку, пропустите этих двоих, или мне придётся с ними заговорить. Я терпеть не могу светские беседы. Фу! Они тоже идут в церковь. О, англичане за границей!»

«Вчера вечером мы сидели напротив них за ужином. Они дали нам свои комнаты. Они были очень любезны».

«Посмотрите на их фигуры!» — рассмеялась мисс Лэвиш. — Они ходят по моей
Италии, как пара коров. Это очень нехорошо с моей стороны, но я бы хотела
устроить экзамен в Дувре и разворачивать каждого туриста, который не
сможет его сдать.

 — Что бы вы у нас спросили?

Мисс Лэвиш ласково положила руку на плечо Люси, как бы намекая,
что она, во всяком случае, получит высший балл. В таком приподнятом настроении
они подошли к ступеням большой церкви и уже собирались войти,
когда мисс Лэвиш остановилась, взвизгнула, всплеснула руками и воскликнула:

«Вот и моя коробка с красками! Я должна с ним поговорить!»

И в тот же миг она умчалась по площади, её военный плащ развевался на ветру.
Она не сбавляла скорости, пока не догнала старика с седыми бакенбардами и не ущипнула его за руку.

Люси прождала почти десять минут. Потом она начала уставать.
Нищие беспокоили её, пыль лезла в глаза, и она вспомнила, что молодой девушке не следует слоняться без дела в общественных местах. Она медленно спустилась на площадь, намереваясь присоединиться к мисс Лэвиш, которая была слишком оригинальной. Но в этот момент мисс Лэвиш и её ящик с красками тоже двинулись с места и исчезли в переулке, активно жестикулируя. На глаза Люси навернулись слёзы негодования — отчасти
потому, что мисс Лавиш бросила её, отчасти потому, что она забрала её
Бедекер. Как ей найти дорогу домой? Как ей найти дорогу в Санта-Кроче? Её первое утро было испорчено, и, возможно, она больше никогда не приедет во Флоренцию. Несколько минут назад она была в приподнятом настроении, говорила как культурная женщина и почти убедила себя, что она оригинальна. Теперь она вошла в церковь подавленной и униженной, даже не помня, кем она была построена — францисканцами или доминиканцами. Конечно, это должно быть чудесное
здание. Но как похоже на сарай! И как холодно! Конечно, это
там были фрески Джотто, в присутствии которых она могла почувствовать, что правильно, а что нет. Но кто мог сказать ей, что именно? Она ходила с презрением, не желая восторгаться памятниками, авторство и дата создания которых были неизвестны. Не было
никого, кто мог бы даже сказать ей, какая из всех могильных плит, которыми были вымощены
неф и трансепты, была по-настоящему красивой, той
это было высоко оценено мистером Раскином.

Затем пагубное очарование Италии подействовало на нее, и вместо того, чтобы
приобретать информацию, она начала радоваться. Она разгадывала
Итальянские объявления — объявления, запрещающие приводить в церковь собак, —
объявления, призывающие людей в интересах здоровья и из уважения к священному зданию, в котором они находятся,
не плевать. Она наблюдала за туристами; их носы были такими же красными, как обложки их
«Бедекеров», — так холодно было в Санта-Кроче. Она стала свидетельницей ужасной участи, постигшей трёх папистов — двух мальчиков и девочку, — которые начали свою карьеру с того, что облили друг друга святой водой, а затем направились к памятнику Макиавелли, мокрые, но освящённые. Подойдя к нему, она
очень медленно и с огромного расстояния они касались камня пальцами, платками, головами, а затем отступали. Что бы это могло значить? Они делали это снова и снова. Затем Люси поняла, что они приняли Макиавелли за какого-то святого, надеясь обрести добродетель. Быстро последовало наказание. Самый маленький мальчик споткнулся об одну из надгробных плит, которыми так восхищался мистер.
Раскин запутался в ногах лежащего ничком епископа.
 Будучи протестанткой, Люси бросилась вперёд.  Она опоздала.  Он тяжело упал
на вытянутые пальцы ног прелата.

— Ненавистный епископ! — воскликнул старый мистер Эмерсон, который тоже бросился вперёд. — Тяжёлая жизнь, тяжёлая смерть. Выйди на солнце, мальчик, и поцелуй свою руку, потому что именно там ты должен быть. Невыносимый епископ!

Ребёнок отчаянно закричал от этих слов и от этих ужасных людей, которые подняли его, стряхнули с него пыль, потёрли его синяки и сказали ему, чтобы он не был суеверным.

«Посмотрите на него! — сказал мистер Эмерсон Люси. — Что за беспорядок: ребёнок ранен, замёрз и напуган! Но чего ещё можно ожидать от церкви?»

Ноги ребёнка стали как расплавленный воск. Каждый раз, когда старый мистер
Эмерсон и Люси поднимали его, он с рёвом падал. К счастью, на помощь пришла
итальянская леди, которая должна была молиться. Каким-то таинственным образом, которым обладают только матери, она
выпрямила спину мальчика и придала сил его коленям. Он встал. Всё ещё бормоча от волнения, он ушёл.

«Вы умная женщина, — сказал мистер Эмерсон. — Вы сделали больше, чем
все реликвии в мире. Я не придерживаюсь вашей веры, но я верю
в тех, кто делает своих ближних счастливыми. Во вселенной нет никакой схемы...

Он замолчал, подбирая слова.

— Niente, — сказала итальянская леди и вернулась к своим молитвам.

— Я не уверена, что она понимает по-английски, — предположила Люси.

В своём покаянном настроении она больше не презирала Эмерсонов. Она была
полна решимости быть любезной с ними, скорее красивой, чем деликатной, и,
если возможно, стереть вежливость мисс Бартлетт каким-нибудь любезным
упоминанием об уютных комнатах.

“Эта женщина все понимает”, - был ответ мистера Эмерсона. “Но что
Что ты здесь делаешь? Ты занимаешься церковью? Ты закончила с церковью?

— Нет, — воскликнула Люси, вспомнив о своей обиде. — Я пришла сюда с мисс
Лавиш, которая должна была всё объяснить, но у самой двери — это просто ужасно! — она просто убежала, и мне пришлось войти самой.

— А почему бы и нет? — сказал мистер Эмерсон.

“Да, почему ты не пойдешь сам?” - сказал сын, обращаясь к
юная леди впервые.

“Но Мисс щедрыми и даже забирают Бедекер.”

“ Бедекер? ” переспросил мистер Эмерсон. “ Я рад, что вы не возражаете. Это
Стоит ли переживать из-за потери Бедекера? _Вот_ из-за чего стоит переживать».

 Люси была озадачена. Она снова почувствовала, что у неё появилась какая-то новая мысль, и не была уверена, куда она её приведёт.

 «Если у вас нет Бедекера, — сказал сын, — вам лучше присоединиться к нам».
К этому ли приведёт её эта мысль? Она решила проявить достоинство.

 «Большое спасибо, но я не могу об этом думать». Надеюсь, вы не
подумали, что я пришёл, чтобы присоединиться к вам. Я действительно пришёл, чтобы помочь с
ребёнком и поблагодарить вас за то, что вы так любезно предоставили нам свои комнаты прошлой ночью.
 Надеюсь, вы не сильно пострадали из-за этого.

— Дорогая моя, — мягко сказал старик, — я думаю, что вы повторяете то, что слышали от старших. Вы притворяетесь обидчивой, но на самом деле это не так. Перестаньте быть такой утомительной и вместо этого скажите мне, какую часть церкви вы хотите увидеть. Будет настоящим удовольствием показать вам её.

 Это было возмутительно, и она должна была прийти в ярость. Но иногда так же трудно сохранять самообладание, как и терять его. Люси не могла рассердиться. Мистер
Эмерсон был пожилым человеком, и, конечно, девушка могла бы его пощадить. С другой стороны,
С другой стороны, его сын был молод, и она чувствовала, что девушка должна была бы обидеться на него или, по крайней мере, обидеться в его присутствии. Именно на него она посмотрела, прежде чем ответить.

«Надеюсь, я не обидчивая. Я хочу посмотреть на Джотто, если вы любезно скажете мне, где они».

Сын кивнул. С мрачным удовлетворением на лице он повёл её в капеллу Перуцци. В нём чувствовался учительский запал. Она почувствовала себя
ребёнком в школе, который правильно ответил на вопрос.

 Часовня уже была заполнена серьёзными прихожанами, и из
Над ними возвышался голос лектора, который объяснял им, как поклоняться
Джотто, не тактичными оценками, а духовными стандартами.

«Вспомните, — говорил он, — факты об этой церкви Санта-Кроче;
о том, как она была построена с верой в полном пылу средневековья, до того, как появилось
какое-либо пятно Ренессанса.  Обратите внимание на то, как Джотто в этих
фресках — к сожалению, ныне испорченных реставрациейция — не подвержена
опасностям анатомии и перспективы. Может ли что-то быть более величественным,
более трогательным, красивым, истинным? Как мало, по нашему мнению, значат знания
и техническая смекалка по сравнению с человеком, который по-настоящему чувствует!

«Нет!» — воскликнул мистер Эмерсон слишком громким для церкви голосом.
«Не говорите ничего подобного! Построено верой! Это просто означает, что рабочим не заплатили как следует. А что касается фресок, то я не вижу в них правды. Посмотрите на этого толстяка в синем! Он, должно быть, весит столько же, сколько я, и взмывает в небо, как воздушный шар.

Он имел в виду фреску «Вознесение святого Иоанна». Внутри голос лектора дрогнул, как и следовало ожидать. Зрители беспокойно заёрзали, и Люси тоже. Она была уверена, что ей не следует находиться рядом с этими людьми, но они околдовали её. Они были такими серьёзными и странными, что она не могла вспомнить, как себя вести.

 — Итак, это произошло или нет? Да или нет?

Джордж ответил:

«Это случилось так, если вообще случилось. Я бы предпочёл подняться на небеса сам,
чем чтобы меня толкали херувимы; и если бы я попал туда, то
как мои друзья, которые высовываются из неё, как и здесь».

«Ты никогда не поднимешься», — сказал его отец. «Мы с тобой, дорогой мальчик, будем покоиться в земле, которая нас породила, и наши имена исчезнут так же верно, как сохранится наша работа».

«Некоторые люди видят только пустую могилу, а не святого, кем бы он ни был, поднимающегося наверх. Так и случилось, если это вообще случилось».

“ Прошу прощения, ” произнес ледяной голос. “ Часовня тесновата для двоих.
приемные. Мы больше не будем вас беспокоить.

Лектор был священнослужителем, и его аудиторией, должно быть, была также его паства,
в руках они держали молитвенники и путеводители. Они
в молчании вышли из часовни. Среди них были две маленькие леди
старушки из пансиона Бертолини — мисс Тереза и мисс Кэтрин
Алан.

“ Стойте! ” закричал мистер Эмерсон. “ Здесь хватит места для всех нас. Остановитесь!

Процессия исчезла, не сказав ни слова.

Вскоре в соседней часовне послышался голос лектора, рассказывающего о
жизни святого Франциска.

«Джордж, я думаю, что этот священник — викарий Брикстона».

Джордж зашёл в соседнюю часовню и вернулся, сказав: «Возможно, это так. Я не помню».

— Тогда мне лучше поговорить с ним и напомнить ему, кто я такой. Это мистер
Иджер. Почему он ушёл? Мы что, слишком громко разговаривали? Как досадно. Я пойду
и скажу, что мы сожалеем. Разве я не должен? Тогда, может быть, он вернётся.

— Он не вернётся, — сказал Джордж.

Но мистер Эмерсон, раскаявшийся и несчастный, поспешил прочь, чтобы извиниться перед преподобным Катбертом Иджером. Люси, по-видимому, поглощённая разглядыванием витрины, слышала, как лекция снова прервалась, как взволнованный, агрессивный голос старика перебивал отрывистые, обиженные ответы его оппонента. Сын, который принимал всё
маленький скандал, как будто это была трагедия, тоже прислушивался.

«Мой отец так действует почти на всех, — сообщил он ей. — Он
постарается быть добрым».

«Надеюсь, мы все постараемся», — сказала она, нервно улыбаясь.

«Потому что мы думаем, что это улучшает наши характеры. Но он добр к людям,
потому что любит их, а они узнают об этом и обижаются или
пугаются».

— Как глупо с их стороны! — сказала Люси, хотя в глубине души она им сочувствовала. — Я
думаю, что тактичное проявление доброты —

«Тактичное!»

 Он презрительно вскинул голову. Очевидно, она неправильно поняла
ответ. Она наблюдала, как это странное существо расхаживает взад-вперёд по часовне.
 Для молодого человека его лицо было грубым и — пока на него не упала тень — суровым. В тени оно стало нежным. Она снова увидела его в Риме, на потолке Сикстинской капеллы, с охапкой
желудей. Здоровый и мускулистый, он всё же вызывал у неё чувство грусти,
трагедии, которая могла разрешиться только ночью. Чувство вскоре
прошло; она была не похожа на себя, когда испытывала что-то столь неуловимое. Рождённое
тишиной и неизвестными эмоциями, оно прошло, когда мистер Эмерсон вернулся,
и она могла снова погрузиться в мир быстрой речи, который был ей так знаком.

 — Вас обидели? — спокойно спросил его сын.

 — Но мы испортили удовольствие, не знаю скольким людям.  Они
не вернутся.

«...полны врождённого сочувствия... быстро распознают добро в
других... видят братство людей...»  Отрывки из лекции о
Святой Франциск проплыл мимо перегородки.

«Не позволяй нам испортить твой, — продолжил он, обращаясь к Люси. — Ты видела этих святых?


«Да, — ответила Люси. — Они прекрасны. Ты знаешь, какое надгробие
восхваляет Раскин?»

Он не знал и предложил им попытаться угадать.
Джордж, к её облегчению, отказался двигаться с места, и они со стариком
не без удовольствия побродили по Санта-Кроче, которая, хоть и похожа на амбар,
содержит в своих стенах много прекрасного. Там были нищие, которых нужно было обходить,
гиды, которых нужно было обходить вокруг колонн, и пожилая дама с собакой, а
то и священник, скромно пробирающийся к своей
мессе сквозь группы туристов. Но мистеру Эмерсону было не
очень интересно. Он наблюдал за лектором, успех которого, по его мнению,
ослабленный, он с тревогой посмотрел на своего сына.

“Почему он смотрит на эту фреску?” - сказал он с беспокойством. “Я ничего на ней не увидел".
"Я ничего на ней не видел”.

“Мне нравится Джотто”, - ответила она. “Так замечательно, что они говорят о
его тактильных качествах. Хотя мне больше нравятся такие вещи, как "Малыши Делла Роббиа"
.

“Так и должно быть. Младенец стоит дюжины святых. А мой малыш стоит целого рая, и, насколько я могу судить, он живёт в аду».

 Люси снова почувствовала, что это нехорошо.

 «В аду, — повторил он. — Он несчастен».

 «О боже!» — сказала Люси.

 «Как он может быть несчастен, если он силён и жив? Чего ещё можно желать?»
что я могу ему дать? И подумайте, как он был воспитан — без всех этих
суеверий и невежества, которые заставляют людей ненавидеть друг друга во
имя Бога. Я думала, что с таким образованием он обязательно вырастет
счастливым».

 Она не была богословом, но чувствовала, что перед ней очень глупый
старик, а также очень нерелигиозный. Она также чувствовала, что её матери
может не понравиться, что она разговаривает с таким человеком, и что Шарлотта
будет категорически возражать.

«Что нам с ним делать?» — спросил он. «Он приезжает на каникулы в Италию и ведёт себя... вот так, как маленький ребёнок, который должен
играли, и кто-то поранился о надгробие. А? Что ты сказала?

 Люси ничего не предлагала. Внезапно он сказал:

 «Не глупи из-за этого. Я не требую, чтобы ты влюбилась в моего мальчика, но я думаю, что ты могла бы попытаться понять его. Ты ближе к нему по возрасту, и если ты позволишь себе, я уверен, что ты разумная.
 Ты могла бы помочь мне. Он знал так мало женщин, а у вас есть время.
Вы пробудете здесь несколько недель, я полагаю? Но не стесняйтесь. Вы склонны к сентиментальности, если судить по вчерашнему вечеру. Не стесняйтесь
Вперед. Извлеките из глубин те мысли, которые вы не понимаете,
и разложите их на солнце, чтобы познать их значение. Благодаря
пониманию Джорджа вы можете научиться понимать себя. Это будет
хорошо для вас обоих”.

В это необыкновенное выступление Люси ответа не нашел.

“Я только знаю, что с ним случилось; не почему.”

“И что же это?” - со страхом спросила Люси, ожидая какой-нибудь душераздирающей истории.

«Старая проблема: вещи не подходят друг к другу».

«Какие вещи?»

«Вещи во вселенной. Это правда. Они не подходят».

«О, мистер Эмерсон, что вы имеете в виду?»

Своим обычным голосом, так что она едва ли поняла, что он цитирует стихи, он сказал:

«Издалека, с вечера и с утра,
 И с этого двенадцативетрового неба,
 Материя жизни, чтобы связать меня,
 Прилетела сюда: вот я».


Мы с Джорджем оба знаем это, но почему это его расстраивает? Мы знаем, что
мы произошли от ветров и что мы вернемся к ним; что вся жизнь
возможно, это узел, путаница, пятно в вечной гладкости. Но
почему это должно делать нас несчастными? Давайте лучше любить друг друга, а также
работать и радоваться. Я не верю в это мировое горе.

Мисс Ханичерч согласилась.

— Тогда заставь моего мальчика думать, как мы. Пусть он поймёт, что рядом с вечным «Почему» есть «Да» — преходящее «Да», если хочешь, но «Да».

 Внезапно она рассмеялась; конечно, нужно смеяться. Молодой человек, грустящий
из-за того, что Вселенная не вписывается в его представления, потому что жизнь — это клубок, или ветер,
или «Да», или что-то ещё!

 — Мне очень жаль, — воскликнула она. — Вы сочтете меня бесчувственной, но… но… — Затем она заговорила по-матерински. — О, но ваш сын хочет найти работу. У него нет какого-нибудь хобби? У меня самой есть заботы, но я обычно забываю о них за пианино, а коллекционирование марок принесло мне много пользы
мой брат. Возможно, Италия ему наскучила; вам стоит попробовать Альпы или
озёра».

 Лицо старика омрачилось, и он нежно коснулся её рукой.
 Это не встревожило её; она подумала, что её совет произвёл на него впечатление
и что он благодарит её за него. На самом деле он больше не пугал её; она считала его добрым, но довольно глупым. Её чувства были так же обострены духовно, как и эстетически час назад,
до того, как она потеряла Бедекера. Милый Джордж, который теперь шёл к ним
по надгробиям, казался одновременно жалким и нелепым. Он приближался,
его лицо было в тени. Он сказал:

 

 «Мисс Бартлетт». «О боже милостивый!» — воскликнула Люси, внезапно побледнев и снова увидев всю жизнь в новом свете. «Где?

 Где?»

 «В нефе». «Понятно.

 Должно быть, эти сплетницы, маленькие мисс Алан, — она осеклась. — Бедняжка!» — воскликнул мистер Эмерсон. — Бедняжка!

 Она не могла оставить это без внимания, потому что чувствовала то же самое.


 — Бедняжка? Я не понимаю, к чему вы это говорите. Уверяю вас, я считаю себя очень счастливой девушкой. Я совершенно счастлива, и
прекрасно проводите время. Прошу, не тратьте время на скорбь по _me_.
В мире достаточно горя, не так ли, и без попыток
выдумать его. До свидания. Большое спасибо вам обоим за вашу доброту. Ах,
да! вот и моя кузина приехала. Восхитительное утро! Санта-Кроче - это
замечательная церковь.

Она присоединилась к своей кузине.




Глава III
Музыка, фиалки и буква «С»


 Так случилось, что Люси, которая считала повседневную жизнь довольно хаотичной,
вошла в более упорядоченный мир, когда открыла пианино. Она больше не была ни почтительной, ни покровительственной, ни бунтаркой, ни рабыней.
Царство музыки - это не царство этого мира; оно примет
тех, кого воспитание, интеллект и культура одинаково отвергли.
Обычный человек начинает играть и без усилий уносится в небеса
, пока мы смотрим вверх, удивляясь, как он ускользнул от нас, и
думая о том, как мы могли бы поклоняться ему и любить его, если бы он только перевел
свои видения в человеческие слова, а свой опыт - в человеческие действия.
Возможно, он не может; конечно, он этого не делает или делает это очень редко. Люси
никогда так не поступала.

Она не была блестящей исполнительницей; её бег совсем не походил на бег струнных
жемчуга, и она ударила нет более правильные ноты, чем для одного
из ее возраста и положения. Она не была страстной барышни, которые
выполняет так трагически летнего вечера с открытым окном.
Страсть присутствовала, но ее нелегко было обозначить; она проскальзывала
между любовью, ненавистью и ревностью, и всем убранством этого
живописного стиля. И она была трагична только в том смысле, что была
велика, потому что любила играть на стороне Победы. Победы над чем
и над кем — это больше, чем могут сказать нам слова повседневной жизни.
Но никто не может отрицать, что некоторые сонаты Бетховена написаны трагически; тем не менее они могут торжествовать или отчаиваться, в зависимости от того, как решит исполнитель, и
Люси решила, что они должны торжествовать.

Очень дождливый день в Бертолини позволил ей заняться тем, что ей действительно нравилось, и после обеда она открыла маленькое задрапированное пианино.  Несколько человек задержались и похвалили её игру, но, увидев, что она не отвечает, разошлись по своим комнатам, чтобы написать дневники или поспать. Она не обратила внимания ни на мистера Эмерсона, который искал своего сына, ни на мисс Бартлетт, которая искала мисс Лэвиш, ни на мисс Лэвиш, которая искала
её портсигар. Как и любой настоящий исполнитель, она была опьянена
самым ощущением нот: они были пальцами, ласкающими её собственные; и
именно прикосновением, а не только звуком, она достигала своего желания.

 Мистер Биб, незаметно сидевший в окне, размышлял об этом нелогичном
элементе в мисс Ханичерч и вспоминал тот случай в Танбридже, когда он обнаружил его. Это было на одном из тех приёмов,
где высшие классы развлекают низшие. Места были заполнены почтительной публикой, а также дамами и господами из прихода,
под покровительством своего викария, пели, декламировали или изображали, как вынимают пробку из бутылки с шампанским. Среди обещанных номеров был «Мисс
Хоничерч. Фортепиано. Бетховен», и мистер Биб гадал, будет ли это «Аделаида» или марш «Руины Афин», когда его спокойствие было нарушено первыми тактами «Опуса III». Он пребывал в напряжении на протяжении всего вступления, потому что, пока темп не ускоряется, не знаешь, что задумал исполнитель. С первых же аккордов он понял, что всё идёт как-то не так.
это возвестило о завершении, он услышал победные удары молотка. Он
был рад, что она сыграла только первую часть, потому что он мог бы
не обращать внимания на извилистые хитросплетения тактов
девять-шестнадцать. Публика захлопала не менее уважительно. Топать начал мистер
Биб; это было все, что можно было сделать.

“Кто она?” позже он спросил викария.

«Кузина одной из моих прихожанок. Я не считаю, что она правильно выбрала пьесу. Бетховен обычно так прост и прямолинеен в своих обращениях,
что это просто извращённо — выбирать что-то подобное, что, если
что, мешает?”.

“Представь меня”.

“Она будет в восторге. Она и Мисс Бартлетт полны хвалы
ваша проповедь”.

“Моя проповедь?” - воскликнул мистер Биб. “Зачем она вообще ее слушала?”

Когда его представили, он понял почему, ведь мисс Ханичерч,
вставшая со своего музыкального стула, была всего лишь молодой леди с копной
темных волос и очень милым, бледным, невыразительным лицом. Она любила ходить
на концерты, любила останавливаться у своей кузины, любила кофе со льдом
и меренги. Он не сомневался, что ей понравилась и его проповедь. Но
перед отъездом из Танбридж-Уэллса он сказал викарию то же самое, что теперь сказал самой Люси, когда она закрыла маленький рояль и мечтательно подошла к нему:

«Если мисс Хоникёрч когда-нибудь решит жить так, как она играет, это будет очень интересно и нам, и ей».

Люси тут же вернулась к повседневной жизни.

«О, как забавно! Кто-то сказал то же самое моей матери, и она
сказала, что, по её мнению, я никогда не должна петь дуэтом».

«Разве миссис Ханичёрч не любит музыку?»

«Она не против. Но она не любит, когда кто-то волнуется из-за этого».
что угодно; она думает, что я глупо отношусь к этому. Она думает — я не могу разобрать.
Однажды, знаете, я сказал, что моя собственная игра нравится мне больше, чем любая другая.
чья-то. Она так и не оправилась от этого. Конечно, я не имел в виду, что я
играл хорошо; я только имел в виду...

“Конечно”, - сказал он, удивляясь, зачем она потрудилась объяснять.

“ Музыка— ” сказала Люси, как бы пытаясь сформулировать какую-то общую мысль. Она не могла
закончить его и рассеянно смотрела на мокрую Италию. Вся
жизнь на Юге была дезорганизована, и самая изящная нация в
Европе превратилась в бесформенные кучи одежды.

Улица и река были грязно-желтыми, мост - грязно-серым,
а холмы - грязно-фиолетовыми. Где-то в их складках были спрятаны
Мисс Лавиш и мисс Бартлетт, которые выбрали этот день для посещения
Торре дель Галло.

“А как насчет музыки?” - спросил мистер Биб.

“Бедняжка Шарлотта промокнет насквозь”, - был ответ Люси.

Экспедиция была типичной для мисс Бартлетт, которая вернулась бы простуженной,
уставшей, голодной и ангельски прекрасной, с испорченной юбкой, мятым «Бедекером» и
щекочущим кашлем в горле. В другой день, когда весь мир
Она пела, и воздух лился ей в рот, как вино, и она отказывалась
выходить из гостиной, говоря, что она уже стара и не годится в компаньонки для такой энергичной девушки.

«Мисс Лэвиш сбила вашу кузину с пути истинного. Она надеется найти настоящую
Италию, я полагаю».

«Мисс Лэвиш такая оригинальная», — пробормотала Люси. Это было избитое замечание,
высшее достижение пансиона Бертолини в области определений. Мисс Лэвиш была так оригинальна. Мистер Биб сомневался, но
это можно было бы списать на ограниченность священника. Поэтому и по другим причинам он хранил молчание.

— Это правда, — продолжала Люси благоговейным тоном, — что мисс Лэвиш пишет книгу?

— Говорят, что да.

— О чём она?

— Это будет роман, — ответил мистер Биб, — о современной Италии.
 Позвольте мне обратиться за подробностями к мисс Кэтрин Алан, которая сама использует слова
лучше, чем кто-либо из моих знакомых.

— Я бы хотела, чтобы мисс Лэвиш сама мне рассказала. Мы стали такими друзьями. Но
я не думаю, что ей следовало убегать с Бедекером в то утро в
Санта-Кроче. Шарлотта была очень недовольна, обнаружив меня практически
одну, и я не могла не злиться на мисс Лэвиш».

«Во всяком случае, эти две дамы помирились».

 Его заинтересовала внезапная дружба между женщинами, столь непохожими друг на друга, как мисс Бартлетт и мисс Лэвиш. Они всегда были вместе, а Люси оставалась в стороне. Он считал, что понимает мисс Лэвиш, но мисс Бартлетт могла открыть ему неведомые глубины странностей, хотя, возможно, и не смысла. Неужели Италия сбила её с пути строгой гувернантки, на который он поставил её в
Танбридж-Уэллсе? Всю свою жизнь он любил изучать незамужних девушек; они были его специализацией, и профессия давала ему достаточно материала для работы.
возможности для работы. На таких девушек, как Люси, было приятно смотреть,
но мистер Биб по довольно веским причинам был несколько холоден в
отношении к противоположному полу и предпочитал интерес, а не
восхищение.

  Люси в третий раз сказала, что бедная Шарлотта промокнет.
 Арно разлился, смывая следы маленьких тележек на берегу. Но на юго-западе появилась тусклая жёлтая дымка, которая могла означать улучшение погоды, если не
ухудшение. Она открыла окно, чтобы посмотреть, и в комнату ворвался холодный ветер.
комната, вызвав жалобный возглас мисс Кэтрин Алан, которая вошла в тот же момент через дверь.

«О, дорогая мисс Хоникёрч, вы простудитесь! И мистер Биб тоже. Кто бы мог подумать, что это Италия? Моя сестра даже не позаботилась о горячей воде; ни удобств, ни надлежащих условий».

Она бочком подошла к ним и села, как всегда смущенная.
войдя в комнату, в которой находился один мужчина или мужчина и одна женщина.

“Я смогу услышать твой красивой игрой, Мисс Honeychurch, хотя я был в
в моей комнате с закрытой дверью. Двери на замке; по сути дела, самые необходимые. Никто не
имеет наименьшее представление о неприкосновенности частной жизни в этой стране. И один человек заразился
этим от другого ”.

Люси ответила соответствующим образом. Мистер Биб не смог рассказать дамам о
своем приключении в Модене, где горничная ворвалась к нему в его
бат, радостно воскликнув: “Fa niente, sono vecchia”. Он удовлетворился тем, что
сказал: “Я совершенно согласен с вами, мисс Алан. Итальянцы
на редкость неприятный народ. Они повсюду суют свой нос, они всё видят,
и они знают, чего мы хотим, раньше, чем мы сами это понимаем. Мы в их власти. Они читают наши мысли, они предсказывают наши желания. С самого начала
От таксиста до… до Джотто, они выворачивают нас наизнанку, и я возмущён этим.
Но в глубине души они… как поверхностны! Они не имеют
представления об интеллектуальной жизни. Как права синьора Бертолини,
которая на днях воскликнула: «О, мистер Биб, если бы вы знали, как я
переживаю из-за образования детей. _Они_ не хотят, чтобы мои малыши
Виктори, которую учит невежественный итальянец, который ничего не может объяснить!»

 Мисс Алан не поняла, но догадалась, что над ней добродушно подшучивают. Её сестра была немного разочарована в мистере Бибе,
Она ожидала большего от священника, у которого была лысая голова и
рыжие бакенбарды. В самом деле, кто бы мог подумать, что в этой воинственной
фигуре могут быть терпимость, сочувствие и чувство юмора?

 Несмотря на своё удовлетворение, она продолжала
присматриваться, и наконец причина стала ясна. Из-под стула она достала
металлический портсигар, на котором бирюзовыми буквами были выгравированы
инициалы «Э. Л.».

— Это принадлежит Лавиш, — сказал священник. — Хороший парень, Лавиш,
но я бы хотел, чтобы она закурила трубку.

“О, мистер Биб”, - сказала мисс Алан, разрываясь между благоговением и весельем.
“ В самом деле, хотя для нее курить ужасно, это не совсем так
ужасно, как ты думаешь. Она взялась за это практически в отчаянии после того, как
дело ее жизни унесло оползнем. Конечно, это делает это
более простительным.

“Что это было?” - спросила Люси.

Мистер Биб удовлетворённо откинулся на спинку стула, и мисс Алан начала так: «Это был роман — и, боюсь, насколько я могу судить, не очень хороший роман. Так печально, когда люди, обладающие способностями, злоупотребляют ими, а я должна сказать, что они почти всегда так поступают. В любом случае, она оставила его почти законченным в
Грот Голгофы в отеле Капуччини в Амальфи, пока она
сходила за чернилами. Она сказала: «Можно мне немного чернил, пожалуйста?» Но
вы же знаете, какие итальянцы, и пока она ходила, Грот с грохотом обрушился на
пляж, и самое печальное, что она не помнит, что написала. Бедняжке после этого было очень плохо, и она пристрастилась к сигаретам. Это большой секрет, но я рад сообщить,
что она пишет ещё один роман. На днях она сказала Терезе и мисс Поул,
что собрала все местные колоритные детали — этот роман будет
о современной Италии; другая была исторической, но она не могла начать, пока у неё не появилась идея. Сначала она отправилась в Перуджию в поисках вдохновения,
потом приехала сюда — это ни в коем случае не должно выйти за пределы. И при этом такая жизнерадостная! Я не могу не думать о том, что в каждом есть что-то, чем можно восхищаться, даже если вы их не одобряете».

 Мисс Алан всегда была великодушна вопреки здравому смыслу. Тонкий пафос пронизывал её отрывистые замечания, придавая им неожиданную красоту, как в увядающем осеннем лесу
иногда поднимаются запахи, напоминающие о весне. Она почувствовала, что допустила
чуть ли не слишком много допущений, и поспешно извинилась за свою
терпимость.

— И все же она немного... мне бы не хотелось говорить “неженственная", но
она вела себя очень странно, когда приехали Эмерсоны.

Мистер Биб улыбнулся, как Мисс Алан погрузился в анекдот, который он знал
она не смогла бы закончить в присутствии джентльмена.

— Не знаю, мисс Хоникёрч, замечали ли вы, что мисс Поул,
у которой такие жёлтые волосы, пьёт лимонад. Этот старый мистер
Эмерсон, который так странно выражается…

У неё отвисла челюсть. Она молчала. Мистер Биб, чьи социальные связи были безграничны, вышел, чтобы заказать чаю, а она продолжила торопливым шёпотом, обращаясь к Люси:

«Желудок. Он предупредил мисс Поул о её желудочной кислотности, как он это назвал, — и, возможно, он хотел быть добрым. Должна сказать, я забыла себя и рассмеялась; это было так неожиданно. Как верно сказала Тереза, это не повод для смеха. Но
дело в том, что мисс Лэвиш была положительно _впечатлена_ его
упоминанием С. и сказала, что ей нравится прямота и знакомство с разными
уровнями мышления. Она подумала, что они были коммерческими
путешественники — она использовала слово «барабанщики» — и весь ужин она
пыталась доказать, что Англия, наша великая и любимая страна, держится
только на торговле. Тереза была очень раздражена и встала из-за стола
ещё до того, как подали сыр, сказав при этом: «Вот, мисс Лэвиш,
есть тот, кто опровергнет вас лучше, чем я», — и указала на прекрасную
картину с изображением лорда Теннисона. Тогда мисс Лэвиш сказала: «Тс-с! Ранние
викторианцы». Только представьте! «Тс-с! Ранние викторианцы». Моя сестра ушла, и я почувствовала, что должна
что-то сказать. Я сказала: «Мисс Лэвиш, я тоже ранняя
Викторианская эпоха; по крайней мере, я не потерплю ни единого слова осуждения в адрес нашей дорогой королевы. Это было ужасно. Я напомнил ей, что королева была в Ирландии, когда не хотела туда ехать, и, должен сказать, она была ошеломлена и ничего не ответила. Но, к несчастью, мистер Эмерсон услышал эту часть разговора и пробасил: «Совершенно верно, совершенно верно!
 Я уважаю эту женщину за её визит в Ирландию». Эту женщину! Я так плохо рассказываю, но вы видите, в каком затруднительном положении мы оказались из-за того, что С. вообще упомянули. Но это было так.
не все. После ужина мисс Лавиш подошла ко мне и сказала: «Мисс
Алан, я иду в курительную комнату, чтобы поговорить с теми двумя милыми мужчинами.
Пойдёмте со мной». Излишне говорить, что я отказалась от такого неподходящего приглашения,
и она имела наглость сказать мне, что это расширит мой кругозор,
и что у неё есть четыре брата, все они студенты, кроме одного, который служит в армии и всегда разговаривает с коммерческими
путешественниками».

— Позвольте мне закончить рассказ, — сказал вернувшийся мистер Биб.

 — Мисс Лэвиш опросила мисс Поул, меня, всех остальных и в конце концов сказала: «Я
пойдем одна. Она ушла. Через пять минут она вернулась.
незаметно принесла зеленую суконную доску и начала раскладывать пасьянс.

“Что случилось?” - воскликнула Люси.

“ Никто не знает. Никто никогда не узнает. Мисс Лавиш никогда не осмелится
рассказать, а мистер Эмерсон считает, что рассказывать не стоит.

“ Мистер Биб, старый мистер Эмерсон, он милый или нехороший? Я так хочу это знать.

Мистер Биб рассмеялся и предложил ей самой решить этот вопрос.

«Нет, но это так трудно. Иногда он такой глупый, и тогда я не обращаю на него внимания. Мисс Алан, что вы думаете? Он хороший?»

Маленькая старушка покачала головой и неодобрительно вздохнула. Мистер
Биб, которого этот разговор позабавил, поддразнил её, сказав:

«Я считаю, что вы должны признать его милым, мисс Алан, после того, что случилось с фиалками».

«Фиалки? О боже! Кто вам рассказал о фиалках? Как всё это стало известно? Пенсия — не место для сплетен». Нет, я не могу забыть, как они вели себя на лекции мистера Игера в Санта-Кроче. О, бедная мисс
Хоничерч! Это было ужасно. Нет, я совсем изменилась. Мне
_не_ нравятся Эмерсоны. Они _не_ милые.

Мистер Биб беспечно улыбнулся. Он предпринял осторожную попытку представить Эмерсонов обществу Бертолини, но попытка провалилась. Он был почти единственным человеком, который по-прежнему относился к ним дружелюбно. Мисс Лавиш, олицетворявшая интеллект, была откровенно враждебна, и теперь за ней последовали мисс Алан, олицетворявшие хорошее воспитание. Мисс Бартлетт, испытывающая неловкость из-за обязательств, едва ли была бы вежлива. С Люси дело обстояло иначе. Она в общих чертах рассказала ему о своих приключениях в
Санта-Кроче, и он понял, что эти двое мужчин были любопытными и
возможно, это была согласованная попытка привязать её к себе, показать ей мир с их собственной странной точки зрения, заинтересовать её своими личными горестями и радостями. Это было дерзко; он не хотел, чтобы их дело отстаивала молодая девушка: он предпочёл бы, чтобы оно потерпело неудачу. В конце концов, он ничего о них не знал, а пенсионные радости и пенсионные горести — ненадёжные вещи; в то время как Люси была бы его прихожанкой.

Люси, одним глазом поглядывая на погоду, наконец сказала, что, по её мнению, Эмерсоны были милыми, но сейчас она их не видит. Даже их места за ужином были заняты кем-то другим.

“Но разве они не подстерегают тебя всегда, когда ты идешь с ними гулять, дорогая?” - спросила
маленькая леди с любопытством.

“Только один раз. Шарлотта не нравится, и то,—довольно сказал
вежливо, конечно”.

“Большинство справа от нее. Он не понимает наших путей. Они должны найти
их уровень”.

Мистеру Бибу скорее показалось, что они пошли ко дну. Они отказались от своей попытки — если это была попытка — завоевать общество, и теперь отец был почти так же молчалив, как и сын. Он подумал, не стоит ли ему спланировать для этих людей приятный день перед их отъездом — возможно, какую-нибудь экспедицию с Люси
хорошо сопровождаемый, чтобы быть милым с ними. Это было одним из главных удовольствий мистера Биба.
дарить людям счастливые воспоминания.

Пока они болтали, наступил вечер; воздух стал светлее;
краски на деревьях и холмах очистились, а река Арно утратила свою
мутную плотность и начала мерцать. Среди облаков виднелось несколько голубовато-зелёных полос, на земле
было несколько пятен водянистого света, а затем в лучах заходящего солнца
засверкал мокрый фасад Сан-Миниато.

 — Уже поздно выходить, — с облегчением сказала мисс Алан. — Все галереи закрыты.

“ Я, пожалуй, выйду, ” сказала Люси. “ Я хочу прокатиться по городу на круговом трамвае.
на платформе рядом с водителем.

Двое ее спутников выглядели серьезными. Мистер Биб, который чувствовал ответственность за нее.
в отсутствие мисс Бартлетт мистер Биб отважился сказать.:

“Я бы хотел, чтобы мы могли. К несчастью, у меня есть письма. Если ты все-таки захочешь куда-нибудь пойти
не лучше ли тебе будет стоять на ногах?”

— Итальянцы, дорогая, знаете ли, — сказала мисс Алан.

 — Возможно, я встречу кого-то, кто будет читать меня от корки до корки!

 Но они по-прежнему смотрели неодобрительно, и она пока что уступала мистеру Бибу
она сказала, что пойдёт только на небольшую прогулку и будет держаться улиц, где часто бывают туристы.

«Ей вообще не следовало бы идти, — сказал мистер Биб, когда они наблюдали за ней из окна, — и она это знает.  Я думаю, это из-за слишком большого количества
Бетховена».




Глава IV
Четвёртая глава


Мистер Биб был прав.  Люси никогда не осознавала свои желания так ясно, как после
музыки. Она не оценила ни остроумие священника, ни
намекающие реплики мисс Алан. Разговор был скучным; ей
хотелось чего-то грандиозного, и она верила, что это к ней придёт.
на продуваемой ветром платформе электрического трамвая. Она не могла этого сделать. Это было не по-женски. Почему? Почему большинство важных вещей было не по-женски?
 Шарлотта однажды объяснила ей почему. Дело было не в том, что женщины
уступали мужчинам, а в том, что они были другими. Их миссия состояла в том, чтобы
вдохновлять других на достижения, а не добиваться чего-то самой.
Косвенно, с помощью такта и безупречной репутации, дама могла многого
добиться. Но если бы она сама бросилась в бой, её бы сначала осудили,
затем презирали и, наконец, игнорировали. В доказательство этого были
написаны стихи.

В этой средневековой леди есть много бессмертного. Драконы ушли.
Ушли и рыцари, но она все еще остается среди нас. Она
царствовал во многих раннего Викторианского замка, и была королевой гораздо раньше
Викторианский песни. Он сладкий, чтобы защитить ее в интервалах
бизнес, сладкий платить ей честь, когда она готовила ужин хорошо.
Но, увы! существо становится дегенеративным. В ее сердце также возникают
странные желания. Она тоже очарована сильными ветрами,
обширными панорамами и зелёными морскими просторами. Она отметила
Царство этого мира, как оно полно богатств, красоты и войн —
сияющая оболочка, построенная вокруг центральных огней, вращающихся
по направлению к удаляющимся небесам. Мужчины, заявляющие, что она вдохновляет их на это,
радостно перемещаются по поверхности, наслаждаясь встречами с
другими мужчинами, счастливыми не потому, что они мужественны, а потому, что они
живы. Прежде чем представление закончится, она хотела бы отказаться от
величественного титула Вечной Женщины и отправиться туда в своём преходящем обличье.

Люси не похожа на средневековую даму, которая была скорее идеалом
когда она чувствовала себя серьёзной, ей велели поднимать глаза. И у неё не было
какого-то особого бунтарского настроя. То тут, то там какое-то ограничение
особенно раздражало её, и она нарушала его, а потом, возможно, жалела об этом. В тот день она была особенно беспокойной. Ей очень хотелось
сделать что-то, что не одобряли её доброжелатели. Поскольку она не могла
ехать на электрическом трамвае, она пошла в магазин Алинари.

Там она купила репродукцию «Рождения Венеры» Боттичелли. К сожалению,
Венера испортила картину, которая в остальном была очаровательной, и мисс
Бартлетт убедил её обойтись без этого. (В искусстве, конечно, жалость означала наготу.) К ней были добавлены «Буря» Джорджоне, «Идолище», несколько сикстинских фресок и «Апоксиомен». Тогда она почувствовала себя немного спокойнее и купила «Коронацию» Фра Анджелико, «Вознесение святого Иоанна» Джотто, несколько младенцев Делла Роббиа и несколько «Мадонн» Гвидо Рени. Ибо у неё был широкий вкус, и она безоговорочно
одобряла каждое известное имя.

Но хотя она потратила почти семь лир, врата свободы, казалось,
всё ещё были закрыты. Она осознавала своё недовольство; оно было для неё в новинку
осознавать это. “Мир, “ подумала она, - безусловно, полон
прекрасных вещей, если бы только я могла с ними познакомиться”.
Неудивительно, что миссис Ханичерч не одобряла музыку, заявляя, что
она всегда делала ее дочь раздражительной, непрактичной и обидчивой.

“Со мной никогда ничего не случается”, - размышляла она, входя на площадь.
Синьория и беззаботно смотрела на его чудеса, теперь уже достаточно знакомые ей
. Большая площадь была в тени; солнце взошло слишком поздно, чтобы
осветить её. Нептун уже растворился в сумерках, наполовину бог,
Полупризрак, и его фонтан мечтательно плескался, отражая людей и сатиров, которые бездельничали на его краю. Лоджия казалась тройным входом в пещеру, где множество божеств, призрачных, но бессмертных, взирали на прибывающих и отбывающих людей. Это был час нереальности — час, когда незнакомые вещи кажутся реальными. Пожилой человек в такой час и в таком месте мог бы подумать, что с ним происходит достаточно событий, и спокойно отдыхать. Люси хотела большего.

Она с тоской уставилась на башню дворца, возвышавшуюся над городом.
из глубин тьмы, словно колонна из грубого золота. Она больше не казалась
башней, больше не опиралась на землю, а была каким-то недостижимым
сокровищем, пульсирующим в безмятежном небе. Её сияние завораживало её,
всё ещё танцуя перед глазами, когда она опустила их к земле и
пошла домой.

 Затем кое-что произошло.

 Два итальянца у Лоджии спорили о долге. «Пять
лир, — кричали они, — пять лир!» Они дрались друг с другом, и
одного из них слегка ударили в грудь. Он нахмурился, наклонился к
Люси с интересом посмотрела на него, как будто у него было для нее важное сообщение
. Он приоткрыл губы, чтобы произнести это, и красная струйка выступила
между ними и потекла по его небритому подбородку.

Вот и все. Из сумерек поднялась толпа. Она скрыла от нее этого необыкновенного человека
и увлекла его к фонтану. Мистер Джордж Эмерсон
случайно оказался в нескольких шагах от нее и смотрел на нее через то место, где только что был
мужчина. Как странно! Что-то наперерез. Как только она его увидела, он
потускнел; сам дворец потускнел, покачнулся над ней,
Он упал на неё мягко, медленно, бесшумно, и небо упало вместе с ним.

Она подумала: «О, что я наделала?»

«О, что я наделала?» — пробормотала она и открыла глаза.

Джордж Эмерсон всё ещё смотрел на неё, но не через что-то. Она
жаловалась на скуку, и вот! одного мужчину зарезали, а другой держал её в своих объятиях.

Они сидели на ступеньках в галерее Уффици. Должно быть, он
принёс её сюда. Он встал, когда она заговорила, и начал отряхивать колени. Она
повторила:

«О, что я наделала?»

«Вы упали в обморок».

«Я… я очень сожалею».

«Как вы себя чувствуете?»

— Совершенно хорошо — абсолютно хорошо. И она начала кивать и улыбаться.

— Тогда пойдёмте домой. Нет смысла здесь задерживаться.

Он протянул ей руку, чтобы помочь подняться. Она сделала вид, что не замечает этого.
Крики у фонтана — они не прекращались — звучали пусто. Весь
мир казался бледным и лишённым первоначального смысла.

— Как вы добры! Я могла бы пораниться при падении. Но теперь
я в порядке. Я могу идти одна, спасибо.

Он всё ещё протягивал ей руку.

— О, мои фотографии! — вдруг воскликнула она.

— Какие фотографии?

— Я купила несколько фотографий у Алинари. Должно быть, я их выронила.
там, на площади». Она осторожно посмотрела на него. «Не окажете ли вы мне любезность и не принесёте ли их?»

 Он оказал ей любезность. Как только он отвернулся, Люси вскочила
и, как сумасшедшая, бросилась бежать по галерее в сторону Арно.

 «Мисс Хоникёрч!»

 Она остановилась, прижав руку к сердцу.

 «Вы сидите, вам нельзя идти домой одной».

— Да, я, большое вам спасибо.

— Нет, не вы.

— Если бы вы были, то пошли бы открыто.

— Но я бы предпочла…

— Тогда я не буду приносить ваши фотографии.

— Я бы предпочла побыть одна.Он властно сказал: «Мужчина мёртв — мужчина, вероятно, мёртв; сядьте, пока не отдохнёте». Она была сбита с толку и повиновалась ему. «И не двигайтесь, пока я не вернусь».

 Вдалеке она увидела существ с чёрными капюшонами, какие бывают в
снах. Дворцовая башня перестала отражать угасающий день и слилась с землёй. Как ей говорить с мистером Эмерсоном, когда он вернётся с тёмной площади? И снова ей пришла в голову мысль:
«О, что я наделала?» — мысль о том, что она, как и умирающий мужчина,
переступила некую духовную границу.

Он вернулся, и она заговорила об убийстве. Как ни странно, это была лёгкая тема. Она говорила об итальянском характере; она почти разговорилась о происшествии, из-за которого пять минут назад упала в обморок. Будучи сильной физически, она вскоре преодолела ужас перед кровью. Она встала без его помощи, и, хотя внутри у неё словно трепетали крылья, она твёрдо направилась к Арно. Там им подал сигнал таксист; они отказались.

— И убийца попытался его поцеловать, вы говорите, — какие странные эти итальянцы! — и сдался полиции! Мистер Биб говорил, что
Итальянцы знают всё, но я думаю, что они довольно инфантильны. Когда мы с моим кузеном вчера были в Питти… Что это было?

 Он что-то бросил в реку.

 — Что ты бросил?

 — То, что мне не нужно, — сердито ответил он.

 — Мистер Эмерсон!

 — Ну что?

 — Где фотографии?

 Он промолчал.

«Полагаю, это были мои фотографии, которые ты выбросил».

«Я не знал, что с ними делать», — воскликнул он голосом
тревожного мальчика. Её сердце впервые потеплело по отношению к нему.
«Они были залиты кровью. Вот! Я рад, что рассказал тебе; и всё
пока мы разговаривали, я думал, что с ними делать.
Он указал вниз по течению. “Они ушли”. Река бурлила под мостом
“Я так беспокоился о них, и один из них настолько глуп, что мне показалось
лучше, чтобы они ушли к морю — я не знаю; возможно, я просто имел в виду
что они напугали меня.” Затем мальчик превратился в мужчину. “Для
что-то невероятное произошло, я должна встретить его без получения
заикались. Дело не в том, что человек умер».

 Что-то подсказало Люси, что она должна его остановить.

 «Это случилось, — повторил он, — и я намерен выяснить, что именно».

 «Мистер Эмерсон…»

Он повернулся к ней, нахмурившись, как будто она помешала ему в каком-то
абстрактном поиске.

«Я хочу кое-что спросить у тебя, прежде чем мы войдём».

Они были недалеко от своего пансиона. Она остановилась и прислонилась
локтями к парапету набережной. Он сделал то же самое. Иногда в одинаковом положении
есть что-то волшебное; это одна из вещей, которые
навевают мысли о вечном товариществе. Она пошевелила локтями, прежде чем
сказать:

«Я повел себя нелепо».

Он следовал своим собственным мыслям.

«Мне никогда в жизни не было так стыдно за себя; я не могу понять, что на меня нашло».

“Я сам чуть не упал в обморок”, - сказал он, но она почувствовала, что ее поведение
оттолкнуло его.

“Что ж, я должен тебе тысячу извинений”.

“О, хорошо”.

“И — вот в чем суть — вы знаете, насколько глупы люди"
сплетничают — боюсь, леди, особенно — ”вы понимаете, что я имею в виду?"

“Боюсь, что нет”.

“Я имею в виду, не могли бы вы никому не упоминать об этом, о моем глупом поведении?”

“О вашем поведении? О, да, хорошо — хорошо”.

“Большое вам спасибо. И не могли бы вы—”

Она не могла продолжать свою просьбу. Внизу неслась река.
Она была почти черной в надвигающейся ночи. Он бросил ее
Он вставил в него фотографии, а потом объяснил ей причину. Ей пришло в голову, что искать рыцарства в таком человеке бесполезно. Он не причинил бы ей вреда праздными сплетнями; он был надёжным, умным и даже добрым; возможно, он даже был о ней высокого мнения. Но ему не хватало рыцарства; его мысли, как и его поведение, не были бы изменены благоговением. Было бесполезно говорить ему: «А ты бы…» — и надеяться, что он закончит предложение за себя, отводя взгляд от её наготы, как рыцарь на той прекрасной картине. Она была в его объятиях, и он
помнил это, так же как он помнил кровь на фотографиях, которые
она купила в магазине Алинари. Дело было не совсем в том, что человек
умер; что-то случилось с живыми: они оказались в
ситуации, когда характер говорит сам за себя, и когда детство вступает на
разветвляющиеся пути Юности.

“Что ж, большое вам спасибо, ” повторила она, - Как быстро случаются эти несчастные случаи!
а потом человек возвращается к прежней жизни!”

“Я не хочу”.

Тревога побудила её расспросить его.

Его ответ озадачил её: «Я, вероятно, захочу жить».

«Но почему, мистер Эмерсон? Что вы имеете в виду?»

«Я хочу жить, говорю же».

Опершись локтями на парапет, она смотрела на реку Арно,
шум которой напоминал ей какую-то неожиданную мелодию.




Глава V
Возможности приятного времяпрепровождения


В семье говорили, что «никогда не знаешь, в какую сторону повернётся Шарлотта
Бартлетт». Она была очень милой и разумной.
Люси рассказала о своём приключении, сочла его сокращённую версию вполне удовлетворительной и
отдала должное любезности мистера Джорджа Эмерсона. У них с
мисс Лавиш тоже было приключение. Их остановили на
возвращении в Дацио, и молодые чиновники, показавшиеся им дерзкими,
и Десювре пытались порыться в своих ридикюлях в поисках провизии. Это
могло быть крайне неприятно. К счастью, мисс Лавиш подходила
любому.

К добру это или ко злу, но Люси осталась одна со своей проблемой. Никто из
ее друзей не видел ее ни на Площади, ни, позже, на
набережной. Мистер Биб, действительно, заметив её испуганные глаза за ужином, снова подумал про себя: «Слишком много
Бетховена». Но он лишь предположил, что она была готова к приключению,
а не к тому, что оно уже произошло. Это одиночество угнетало её; она была
Она привыкла к тому, что её мысли подтверждаются другими или, по крайней мере,
опровергаются; было слишком страшно не знать, правильно ли она думает.

На следующее утро за завтраком она приняла решительные меры.  Ей нужно было выбрать между двумя планами. Мистер Биб поднимался на Торре-дель-Галло с Эмерсонами и несколькими американскими дамами.  Присоединятся ли к ним мисс Бартлетт и мисс Ханичерч? Шарлотта отказалась от
участия; накануне днём она уже была там под дождём. Но она
подумала, что это отличная идея для Люси, которая терпеть не могла ходить по магазинам и переодеваться.
Деньги, доставка писем и другие утомительные обязанности — всё это мисс
Бартлетт должна была выполнить этим утром и могла бы легко сделать
одна.

«Нет, Шарлотта!» — воскликнула девушка с искренним теплом. «Это очень любезно со стороны
мистера Биба, но я, конечно, пойду с тобой. Я бы предпочла».

«Хорошо, дорогая», — сказала мисс Бартлетт, слегка покраснев от удовольствия,
что вызвало глубокий румянец стыда на щеках Люси. Как отвратительно она вела себя с Шарлоттой, как всегда! Но теперь она должна измениться. Всё утро она будет очень мила с ней.

Она взяла кузину под руку, и они пошли вдоль Арно. В то утро река была похожа на льва своей мощью, шумом и цветом. Мисс Бартлетт настояла на том, чтобы перегнуться через парапет и посмотреть на неё. Затем она, как обычно, сказала: «Как бы я хотела, чтобы Фредди и твоя мама тоже это увидели!»

 Люси заёрзала; было утомительно, что Шарлотта остановилась именно там, где остановилась.

 «Посмотри, Лючия! О, ты смотришь на вечеринку в Торре-дель-Галло. Я
боялся, что ты пожалеешь о своём выборе».

 Каким бы серьёзным ни был выбор, Люси не пожалела о нём. Вчерашний день был
неразбериха — странная и непривычная, из тех, что трудно описать на бумаге
но у нее было чувство, что Шарлотта и ее покупки
предпочтительнее Джорджа Эмерсона и вершины Торре-дель-
Галло. Поскольку она не может распутать клубок, она должна заботиться не
повторно введите его. Она может искренне протестовать против Мисс Бартлетт
инсинуации.

Но хотя она обходила главный актер, декорации к сожалению
осталась. Шарлотта с покорностью судьбе повела её от
реки к площади Синьории. Она не могла поверить, что камни,
Лоджия, фонтан, дворцовая башня — всё это имело такое значение. На
мгновение она поняла природу призраков.

 На месте убийства находилась не призрак, а мисс
Лавиш, которая держала в руках утреннюю газету. Она оживлённо поздоровалась с ними. Ужасная катастрофа предыдущего дня натолкнула её на мысль,
которая, по её мнению, могла бы лечь в основу книги.

“О, позвольте мне вас поздравить!” сказала Мисс Бартлетт. “После отчаяния
вчера! Какое счастье!”

“Ага! Мисс Ханичерч, идите сюда, мне повезло. Теперь вам предстоит
расскажите мне абсолютно всё, что вы видели с самого начала». Люси
потыкала в землю своим зонтиком.

«Но, может быть, вы предпочли бы не делать этого?»

«Простите, но если вы можете обойтись без этого, я бы предпочла не делать этого».

Пожилые дамы обменялись взглядами, но не осуждающими; это нормально,
что девушка должна глубоко переживать.

«Это я должна извиняться», — сказала мисс Лавиш. «Мы, литературные подёнщики, —
бесстыжие создания. Я считаю, что нет такого секрета человеческого сердца,
в который мы бы не сунули нос».

 Она бодро прошла к фонтану и обратно и сделала несколько
расчёты в реализме. Затем она сказала, что была на площади с восьми часов, собирая материал. Многое из этого было
неподходящим, но, конечно, всегда приходится приспосабливаться. Двое мужчин поссорились из-за пятифранковой
банкноты. Вместо пятифранковой банкноты она должна была
подставить молодую даму, что повысило бы тон трагедии и в то же время
дало бы отличный сюжет.

— Как зовут героиню? — спросила мисс Бартлетт.

 — Леонора, — ответила мисс Лэвиш; её собственное имя было Элеонора.

 — Надеюсь, она милая.

 Это пожелание нельзя было не учесть.

 — А каков сюжет?

Любовь, убийство, похищение, месть — таков был сюжет. Но всё это происходило, пока фонтан плескался для сатиров под утренним солнцем.

  — Надеюсь, вы простите меня за то, что я так скучно рассказываю, — заключила мисс Лэвиш. — Так приятно говорить с по-настоящему отзывчивыми людьми. Конечно, это лишь самый общий план. Там будет много местного колорита, описаний Флоренции и окрестностей, а ещё я представлю несколько забавных персонажей. И позвольте мне честно предупредить вас: я намерена быть безжалостной к британским туристам.

 — О, вы злая женщина, — воскликнула мисс Бартлетт. — Я уверена, что вы
Я думаю об Эмерсонах».

Мисс Лэвиш улыбнулась по-макиавеллиевски.

«Признаюсь, в Италии я сочувствую не своим соотечественникам.
Меня привлекают забытые итальянцы, чью жизнь я собираюсь описать, насколько это возможно. Ибо я повторяю и настаиваю, и я всегда была убеждена, что такая трагедия, как вчерашняя, не становится менее трагичной из-за того, что она произошла в скромной жизни».

Когда мисс Лавиш закончила, воцарилась подобающая случаю тишина. Затем
кузены пожелали ей успехов в работе и медленно пошли прочь через
площадь.

“Она соответствует моему представлению о действительно умной женщине”, - сказала мисс Бартлетт. “Это
последнее замечание показалось мне особенно верным. Это должен быть самый
трогательный роман”.

Люси согласилась. В настоящее время ее главной целью было не втягиваться в это. Ее
Восприятие этим утром было на удивление острым, и она полагала, что
Мисс Лавиш привлекла ее к суду за инсенуэй.

— Она эмансипирована, но только в самом лучшем смысле этого слова, —
медленно продолжила мисс Бартлетт. — Только поверхностный человек мог бы
быть шокирован ею. Вчера мы долго разговаривали. Она верит в справедливость
и правда, и человеческий интерес. Она также сказала мне, что высокого мнения о судьбе женщины — мистер Игер! Как мило! Какой приятный сюрприз!

— Ах, не для меня, — вежливо сказал капеллан, — потому что я уже давно наблюдаю за вами и мисс Хоникёрч.

— Мы беседовали с мисс Лэвиш.

 Он нахмурился.

— Я так и понял. Так и было? Убирайся! Я занят!” Последняя повторная женитьбак
обратился к продавцу панорамных фотографий, который приближался к нему с
вежливой улыбкой. «Я собираюсь сделать вам предложение. Не будете ли вы и
мисс Хоникёрч любезны присоединиться ко мне в поездке на этой неделе —
поездки по холмам? Мы могли бы подняться к Фьезоле и вернуться через Сеттиньяно.
 На этой дороге есть место, где мы могли бы спуститься и часок погулять по склону холма. Вид на Флоренцию оттуда очень
красивый — гораздо лучше, чем банальный вид на Фьезоле. Этот вид
Алессио Бальдовинетти любит изображать на своих картинах.
У этого человека было явное пристрастие к пейзажам. Явное. Но кто смотрит на них сегодня? Ах, мир слишком велик для нас».

 Мисс Бартлетт не слышала об Алессио Бальдовинетти, но она знала, что
мистер Игер был не простым священником. Он был членом
колонии, которая сделала Флоренцию своим домом. Он знал людей,
которые никогда не ходили по музеям с путеводителями, которые научились
спать после обеда, которые ездили на экскурсии, о которых туристы-пенсионеры
даже не слышали, и посещали закрытые для них галереи.
 Они жили в уединении, кто-то в меблированных квартирах, кто-то в
На виллах эпохи Возрождения на склоне Фьезоле они читали, писали, учились и
обменивались идеями, таким образом приобретая то близкое знакомство, или, скорее,
восприятие Флоренции, которое недоступно всем, кто носит в карманах купоны Кука.

 Поэтому приглашение от капеллана было поводом для гордости.
Он часто был единственным связующим звеном между двумя частями своего стада, и
его завидным обычаем было отбирать тех из своих мигрирующих овец, которые
казались достойными, и оставлять их на несколько часов на пастбищах
постоянного стада. Чай на вилле эпохи Возрождения? Об этом никто не говорил
Пока что нет. Но если бы до этого дошло, как бы Люси это понравилось!

 Ещё несколько дней назад Люси чувствовала бы то же самое. Но радости жизни
группировались по-новому. Прогулка по холмам с мистером Иджером и
мисс Бартлетт — даже если бы она закончилась чаепитием в доме — больше не была
самой большой из них. Она лишь слегка вторила восторгам Шарлотты. Только когда она услышала, что мистер Биб тоже приедет,
её благодарность стала более искренней.

«Значит, мы будем _компанией_», — сказал капеллан.  «В эти дни
трудностей и потрясений очень хочется быть ближе к стране и её посланию
о чистоте. Andate via! andate presto, presto! Ах, город! Красивая
как это, это-город”.

Они согласились.

“Эта самая площадь, как мне сказали, была вчера свидетелем самой отвратительной из всех
трагедий. Для того, кто любит Флоренцию Данте и Савонаролы, в подобном осквернении есть
что—то зловещее - зловещее и
унизительное”.

“Действительно унизительно”, - сказала мисс Бартлетт. “Так случилось, что мисс Ханичерч
проходила мимо, когда это случилось. Ей тяжело говорить об этом”.
Она гордо посмотрела на Люси.

“А как получилось, что вы оказались здесь?” - отечески спросил капеллан.

Недавний либерализм мисс Бартлетт улетучился при этом вопросе. “Не надо
вините ее, пожалуйста, мистер Игер. Это моя вина: я оставила ее
без сопровождения”.

“Так вы были здесь одна, Мисс Honeychurch?” Его голос предложил
симпатическая обличения, но в то же время указал, что несколько боронование
детали не будут неприемлемыми. Его темные, красивые лица обвисла
взглядом к ней, чтобы поймать ее ответ.

— Практически.

 — Один из наших знакомых по пансиону любезно доставил её домой, — сказала мисс
Бартлетт, ловко скрыв пол спасателя.

“Для нее это тоже, должно быть, был ужасный опыт. Я надеюсь, что
никто из вас вообще не был ... что это было не в вашей непосредственной близости?”

Из многих вещей, на которые Люси обратила внимание сегодня, не менее примечательной было вот что
это была омерзительная манера, с которой респектабельные люди жадничают
после крови. Джордж Эмерсон сохранил тему на удивление чистой.

“Я полагаю, он умер у фонтана”, - был ее ответ.

— А вы и ваш друг…

 — Были в Лоджии.

 — Должно быть, это вам очень помогло. Вы, конечно, не видели позорных иллюстраций, которые бульварная пресса… Этот человек — публичный
Неприятность в том, что он прекрасно знает, что я здесь живу, и всё же продолжает приставать ко мне, чтобы я купил его вульгарные виды».

Конечно, продавец фотографий был в сговоре с Люси — в вечном сговоре Италии с молодостью. Он внезапно протянул свою книгу перед
мисс Бартлетт и мистером Иджером, связав их руки длинной блестящей лентой с церквями, картинами и видами.

— Это уже слишком! — воскликнул капеллан, раздражённо ударив по одной из
Ангелы Фра Анджелико. Она разорвала. От продавца донесся пронзительный крик.
Книга, похоже, была дороже, чем можно было предположить.

“ Я бы охотно купила— ” начала мисс Бартлетт.

“ Не обращайте на него внимания, ” резко сказал мистер Игер, и все они быстро зашагали прочь.
с площади.

Но итальянец не может быть проигнорировано, и в последнюю очередь, когда у него есть
жалобы. Его таинственный преследование господина рьяно стал неумолим;
зазвонил воздуха с его угрозы и причитания. Он обратился к Люси;
разве она не вмешалась бы? Он был беден — он приютил семью — налог на
хлеб. Он ждал, бормотал, ему возместили ущерб, он был недоволен,
он не уходил от них, пока не очистил их разум от всех
мыслей, приятных или неприятных.

Темой, которая теперь возникла, был шопинг. Под руководством капеллана они выбрали множество отвратительных подарков и сувениров — яркие маленькие рамки для картин, которые, казалось, были сделаны из позолоченного теста; другие маленькие рамки, более строгие, которые стояли на маленьких подставках и были вырезаны из дуба; записную книжку из пергамента; Данте из того же материала; дешёвые мозаичные броши, которые служанки на следующее Рождество ни за что не отличат от настоящих; булавки, горшки, геральдические блюдца, коричневые художественные фотографии; Эроса и
Психея из алебастра; Святой Пётр в тон — всё это стоило бы
меньше в Лондоне.

Это успешное утро не оставило приятных впечатлений у Люси. Она была немного напугана и мисс Лэвиш, и мистером Иджером, сама не зная почему. И поскольку они её напугали, она, как ни странно, перестала их уважать. Она сомневалась, что мисс Лэвиш была великой художницей. Она сомневалась, что мистер Иджер был таким духовным и культурным, каким она его себе представляла. Их подвергли какому-то новому испытанию, и они не прошли его. Что касается Шарлотты, то она была точно такой же. С ней можно было быть милой, но любить её было невозможно.

“ Сын рабочего, я это точно знаю. В молодости он сам был механиком в какой-то области.
потом он начал писать для
Социалистической прессы. Я наткнулся на него в Брикстоне.

Они говорили об Эмерсонах.

“ Как чудесно, что люди поднимаются в наши дни! ” вздохнула мисс Бартлетт,
теребя модель Пизанской башни.

— Как правило, — ответил мистер Игер, — можно только сочувствовать их успеху. Стремление к образованию и социальному продвижению — в этом есть что-то не совсем отвратительное. Есть рабочие, которые
кем бы очень хотел увидеть здесь, во Флоренции—малу
они бы сделали из него”.

“Он что, теперь журналист?” Мисс Бартлетт спросил.

“Это не так; он заключил выгодный брак”.

Он произнес это замечание многозначительным тоном и закончил
вздохом.

“О, так у него есть жена”.

“ Мертв, мисс Бартлетт, мертв. Я удивляюсь — да, я удивляюсь, как у него хватает наглости смотреть мне в лицо, как он смеет утверждать, что знаком со мной. Он давно был в моём лондонском приходе. На днях в Санта-Кроче, когда он был с мисс Хоничерч, я его отшил. Пусть остерегается
Он не получит ничего, кроме пренебрежения».

«Что?» — воскликнула Люси, покраснев.

«Разоблачение!» — прошипел мистер Игер.

Он попытался сменить тему, но, добившись драматического эффекта,
заинтересовал свою аудиторию больше, чем намеревался. Мисс Бартлетт
была полна вполне естественного любопытства. Люси, хоть и хотела
никогда больше не видеть Эмерсонов, не была готова осуждать их с
одного слова.

“Вы хотите сказать, ” спросила она, “ что он нерелигиозный человек? Мы это уже знаем
”.

“Люси, дорогая”, сказала Мисс Бартлетт, мягко упрекая ее кузины
проникновение.

“Я был бы удивлен, если бы вы знали все. Мальчика — невинного ребенка в
то время — я исключаю. Бог знает, каким могло быть его образование и унаследованные им
качества”.

“Возможно, ” сказала мисс Бартлетт, - это нечто такое, чего нам лучше не слышать"
.

“Говоря откровенно, - сказал мистер Игер, - это так. Я больше ничего не скажу».
Впервые бунтарские мысли Люси вылились в слова — впервые в её жизни.

«Вы сказали очень мало».

«Я и собирался сказать очень мало», — последовал его холодный ответ.

Он с негодованием посмотрел на девушку, которая ответила ему таким же негодованием.
Она повернулась к нему с прилавка магазина; ее грудь вздымалась
быстро. Он заметил ее лоб, и внезапно сила ее губы. Это
было невыносимо, что она должна ему верить.

“Убийство, если хочешь знать”, - гневно воскликнул он. “Этот человек убил свою
жену!”

“Как?” - парировала она.

“По сути, он убил ее. В тот день в Санте
Кроче, они что-нибудь говорили обо мне?

— Ни слова, мистер Игер, ни единого слова.

— О, я думал, они клеветали на меня в ваших глазах. Но, полагаю, только их личные качества заставляют вас их защищать.

“Я их не защищаю”, - сказала Люси, теряя мужество и возвращаясь к старым хаотическим методам.
"Они для меня ничто". “Они для меня”.

“Как ты мог подумать, что она защищала их?” сказала Мисс Бартлетт, много
в замешательство от неприятной сцены. Приказчик был, возможно,
слушать.

“Она будет трудно. Ибо этот человек убил свою жену на глазах у
Бога”.

Добавление Бога было поразительным. Но капеллан действительно пытался смягчить опрометчивое замечание. Последовало молчание, которое могло бы быть
впечатляющим, но было просто неловким. Затем мисс Бартлетт поспешно
Он купил «Пизанскую башню» и вышел на улицу.

«Я, должно быть, пойду», — сказал он, закрыв глаза и достав часы.

Мисс Бартлетт поблагодарила его за доброту и с энтузиазмом заговорила о приближающемся приезде.

«Приезде? О, неужели наш приезд состоится?»

Люси вспомнила о манерах, и после некоторых усилий самообладание мистера Игера было восстановлено.

— К чёрту поездку! — воскликнула девушка, как только он ушёл. —
Это всего лишь поездка, которую мы договорились с мистером Бибом без
всякой суеты. Зачем ему было приглашать нас таким нелепым образом? С таким же успехом мы могли бы
пригласи его. Мы каждый платим за себя».

 Мисс Бартлетт, которая собиралась посетовать на Эмерсонов,
была застигнута врасплох этим замечанием.

 «Если это так, дорогая, — если поездка, в которую мы с мистером Бибом отправимся с мистером
 Иджером, действительно будет такой же, как та, в которую мы отправимся с мистером Бибом, то я предвижу печальные последствия».

 «Какие?»

— Потому что мистер Биб пригласил Элеонору Лавиш тоже.

 — Это будет ещё один экипаж.

 — Гораздо хуже. Мистер Игер не любит Элеонору.  Она сама это знает.
Надо сказать правду: она слишком необычна для него.

Теперь они находились в редакции английского банка. Люси стояла у
центрального стола, не обращая внимания на Панч и Графику, пытаясь ответить,
или, по крайней мере, сформулировать вопросы, бушевавшие в ее голове.
Хорошо известный мир распался, и появилась Флоренция, волшебный город
, где люди думали и совершали самые необычные вещи.
Убийства, обвинения в убийстве, леди цепляться за одного мужчину и быть
груб с другой—эти ежедневные инциденты на улицах? Было ли в её искренней красоте что-то большее, чем казалось на первый взгляд, — возможно, сила,
пробуждать страсти, хорошие и плохие, и быстро приводить их к
завершению?

Счастливая Шарлотта, которая, хотя и сильно переживала из-за того, что не имело значения, казалось, не обращала внимания на то, что имело; которая могла с восхитительной деликатностью предполагать, «к чему всё это может привести», но, очевидно, теряла из виду цель по мере приближения к ней. Теперь она сидела на корточках в углу и пыталась вытащить круглую записку из своего рода льняного платка, который целомудренно висел у неё на шее. Ей сказали, что
это единственный безопасный способ перевозить деньги в Италии; это должно быть только
затронуто в стенах английского банка. Ощупывая себя, она
пробормотала: “То ли мистер Биб забыл сказать мистеру Игеру, то ли мистер
Нетерпеливый, который забыл, когда он сказал нам, или они решили вообще не упоминать Элеонору
что они вряд ли могли сделать, но в любом случае мы
должны быть готовы. Это вы их действительно хотите; я только попросил
выступления. Вы поедете с двумя джентльменами, а мы с Элеонорой
пойдём следом. Нам подойдёт карета с одной лошадью. Но как же это
трудно!

— Это действительно так, — ответила девушка с серьёзным видом,
выражавшим сочувствие.

— Что ты об этом думаешь? — спросила мисс Бартлетт, раскрасневшаяся от борьбы и застёгивающая платье.

 — Я не знаю, что я думаю и чего хочу.

 — О, дорогая Люси! Надеюсь, Флоренс тебе не надоедает. Скажи только слово,
и, как ты знаешь, я завтра же увезу тебя на край света.

— Спасибо, Шарлотта, — сказала Люси и задумалась над предложением.

 На бюро для неё лежали письма: одно от брата, полное
отчётов по физкультуре и биологии; другое от матери, восхитительное, как и все письма
матери.  В нём она прочла о крокусах, которые
были куплены за жёлтые, а стали пунцовыми, о новой
горничной, которая поливала папоротники эссенцией лимонада, о
двухквартирных домах, которые портили Саммер-стрит и
разбивали сердце сэра Гарри Отуэя. Она вспоминала свободную,
приятную жизнь в своём доме, где ей позволяли делать всё, что
она хотела, и где с ней никогда ничего не случалось. Дорога, ведущая через сосновый лес,
чистая гостиная, вид на Сассекский Уэлд — всё это предстало перед ней
ярким и отчётливым, но жалким, как картины в галерее, к которым
путешественник возвращается после долгих странствий.

“А новости?” - спросила мисс Бартлетт.

“Миссис Вайз и ее сын уехали в Рим”, - сказала Люси, сообщая новости.
которые интересовали ее меньше всего. “Вы знаете Вайзов?”

“О, только не тем путем назад. У нас никогда не бывает слишком много милой Пьяцца
Signoria.”

“Они милые люди, Вайсы. Такие умные — мое представление о том, что такое на самом деле
умные. Разве тебе не хочется побывать в Риме?

 — Я бы умер за это!

 Пьяцца Синьория слишком каменистая, чтобы быть великолепной. На ней нет ни травы, ни
цветов, ни фресок, ни сверкающих мраморных стен или уютных
участков из красного кирпича. По странной случайности — если только мы не верим в
покровительствующие гении мест — статуи, смягчающие его суровость,
напоминают не о невинности детства и не о славном смятении юности,
а о сознательных достижениях зрелости. Персей и
Юдифь, Геркулес и Туснельда — они что-то сделали или пережили,
и хотя они бессмертны, бессмертие пришло к ним после
опыта, а не до него. Здесь, а не только в уединении природы,
герой мог бы встретить богиню, а героиня — бога.

— Шарлотта! — вдруг воскликнула девочка. — У меня есть идея. Что, если мы
завтра отправимся в Рим — прямо в отель Виз? Потому что я
знаю, чего я хочу. Мне надоела Флоренция. Нет, ты сказала, что поедешь на край света! Поезжай! Поезжай!»

 Мисс Бартлетт с такой же живостью ответила:

 «О, ты забавная! Послушай, что будет с твоей каретой на холмах?»

 Они вместе прошли по пустынной площади, смеясь над этим непрактичным предложением.




Глава VI
Преподобный Артур Биб, преподобный Катберт Игер, мистер Эмерсон,
мистер Джордж Эмерсон, мисс Элеонора Лэвиш, мисс Шарлотта Бартлетт и
мисс Люси Хоникерч выезжают в экипажах, чтобы полюбоваться видом;
их везут итальянцы.


Именно Фаэтон вёз их в Фьезоле в тот памятный день. Юноша,
полный безответственности и огня, безрассудно погонял лошадей своего хозяина
вверх по каменистому холму. Мистер Биб сразу узнал его. Ни Эпоха веры, ни Эпоха сомнений
не коснулись его; он был Фаэтоном в Тоскане, управлявшим экипажем. И именно Персефону он попросил разрешения забрать по
дороге, сказав, что она его сестра, — Персефону, высокую, стройную
и бледную, возвращающуюся с Весной в домик своей матери и всё ещё
прищуривающуюся от непривычного света. Мистер Игер обратился к ней
возразил, сказав, что здесь был тонкий край пласта, а надо
защиты от навязывания. Но дамы вступились, и когда
было ясно, что это очень большая милость, богине было
разрешено сесть рядом с богом.

Фаэтон тут же перекинул левый повод через ее голову, позволив, таким образом,
вести машину, обняв ее за талию. Она не возражала. Мистер
Игер, сидевший спиной к лошадям, ничего не заметил и продолжил разговор с Люси.
Двумя другими пассажирами кареты были старый мистер Эмерсон и мисс
Роскошь. Потому что случилось ужасное: мистер Биб, не посоветовавшись с мистером Иджером, удвоил количество гостей. И хотя
мисс Бартлетт и мисс Роскошь всё утро планировали, как рассадить людей, в критический момент, когда подъехали экипажи, они растерялись, и мисс Роскошь села в карету вместе с Люси, а
мисс Бартлетт с Джорджем Эмерсоном и мистером Бибом последовали за ними.

Бедному капеллану было тяжело видеть, как его _partie carr;e_
превращается в это. Если бы он когда-нибудь задумывался об этом, то на вилле эпохи Возрождения, за чашкой чая,
теперь это было невозможно. У Люси и мисс Бартлетт был определенный стиль.
в них было что-то особенное, а мистер Биб, хотя и ненадежный, был человеком с характером. Но
низкопробная писательница и журналист, убивший свою жену на глазах у
Бога - они не должны входить на виллу при его представлении.

Люси, элегантно одетая в белое, сидела прямая и нервная среди этих взрывоопасных ингредиентов.
внимательная к мистеру Нетерпеливому, репрессивная по отношению к мисс
Щедрая, заботливая по отношению к старому мистеру Эмерсону, который, к счастью, до сих пор спал,
благодаря плотному обеду и сонливой весенней атмосфере. Она выглядела
в экспедиции как дело судьбы. Но благодаря этому она могла бы успешно избегать Джорджа Эмерсона. Он открыто демонстрировал, что хочет продолжить их отношения. Она отказалась не потому, что он ей не нравился, а потому, что не знала, что произошло, и подозревала, что он знает. И это её пугало.

 Потому что настоящее событие — чем бы оно ни было — произошло не в Лоджии, а у реки. Вести себя дико при виде смерти простительно.
Но обсуждать это потом, переходить от обсуждения к молчанию и
В молчании, переходящем в сочувствие, есть ошибка, но не в порыве чувств, а во всей структуре. В их совместном созерцании призрачного ручья, в общем порыве, который вернул их в дом, не обменявшись ни взглядом, ни словом, было что-то предосудительное (подумала она). Поначалу это чувство вины было слабым. Она почти присоединилась к группе, направлявшейся к Торре-дель-Галло. Но каждый раз, когда она избегала Джорджа, ей становилось всё более необходимо
избегать его снова. И теперь небесная ирония, действующая
через своего кузена и двух священников она не позволила ей покинуть
Флоренцию, пока она не совершила с ним эту экспедицию по холмам.

Тем временем мистер Игер вежливо беседовал с ней; их небольшая ссора
закончилась.

— Итак, мисс Хоникёрч, вы путешествуете? Изучаете искусство?

— О боже, нет, о нет!

“Возможно, как исследователь человеческой природы, - вмешалась мисс Лавиш, “ как
я?”

“О, нет. Я здесь как турист”.

“О, в самом деле”, - сказал мистер Игер. “Вы в самом деле? Если вы не сочтете меня грубияном.
Мы, местные жители, иногда жалеем вас, бедных туристов, а не слаборуких
как посылка с товарами из Венеции во Флоренцию, из Флоренции в Рим,
живут, сбившись в кучу, в пансионе или отеле, совершенно не замечая
ничего, что находится за пределами Бедекера, и беспокоятся только о том,
чтобы «закончить» или «пройти» и отправиться куда-нибудь ещё. В результате они путают
города, реки, дворцы в одном неразборчивом вихре. Помните американскую
девушку из «Панча», которая говорит: «Скажи, папа, что мы видели в Риме?» А отец отвечает: «Ну, наверное, в Риме мы и видели жёлтую собаку». Вот вам и путешествие. Ха! ха! ха!»

“Я совершенно согласна”, - сказала мисс Роскошь, которая несколько раз пыталась
прервать его язвительное остроумие. “Ограниченность и поверхностность
Англосаксонский турист - это не что иное, как угроза”.

“Совершенно верно. Так вот, в английской колонии во Флоренции, Мисс Honeychurch—и это
значительных размеров, хотя, конечно, не все одинаково—единицы
вот для торговли, например. Но большая часть - студенты. Леди
Хелен Лаверсток в настоящее время занята Фра Анджелико. Я упоминаю её имя, потому что мы проезжаем мимо её виллы слева. Нет, вы можете видеть только
если вы встанете — нет, не вставайте, вы упадёте. Она очень гордится этой густой живой изгородью. Внутри — полное уединение. Можно было бы перенестись на шестьсот лет назад. Некоторые критики считают, что её сад был местом действия «Декамерона», что придаёт ему дополнительный интерес, не так ли?

— Так и есть! — воскликнула мисс Лэвиш. — Скажите, где они помещают сцену того чудесного седьмого дня?

Но мистер Игер продолжил рассказывать мисс Хоникёрч, что справа
жил мистер Кто-то-там, американец высшего класса — такой редкий! — и
что «Кто-то-ещё» находится дальше по склону. «Несомненно, вы знаете её монографии из серии «Средневековые тропы»? Он работает в
«Гемистус Плето». Иногда, когда я пью чай на их прекрасной территории, я слышу, как по новой дороге с визгом едет электрический трамвай,
полный горячих, пыльных, бестолковых туристов, которые собираются «сделать»
Фьезоле через час, чтобы они могли сказать, что были там, и
я думаю — думаю — я думаю, как мало они думают о том, что находится так близко от них».

 Во время этой речи две фигуры на коробке развлекались, играя друг с другом
другим позорно. Люси испытала приступ зависти. Допустим, что они хотели
плохо себя вести, им было приятно иметь возможность это делать. Они были
вероятно, единственными, кто наслаждался экспедицией. Карета пронеслась
с мучительными толчками через Пьяцца Фьезоле и выехала на
Сеттиньяно-роуд.

“Пианино! пианино!”, сказал г-н рвался, изящно взмахнув рукой над его
голова.

— Va bene, синьор, va bene, va bene, — пропел кучер и снова хлестнул лошадей.

Теперь мистер Игер и мисс Лэвиш начали спорить друг с другом.
тема Алессио Бальдовинетти. Был ли он причиной Возрождения или
был одним из его проявлений? Другой экипаж остался позади.
Как скорость увеличилась на галоп большой, дремлющей форме Г -
Эмерсон был брошен против капеллан с регулярностью
машина.

“Пианино! пианино! ” сказал он, бросив мученический взгляд на Люси.

От неожиданного толчка он сердито повернулся на стуле. Фаэтон, который
некоторое время пытался поцеловать Персефону, только что преуспел в этом.

 Последовала небольшая сцена, которая, по словам мисс Бартлетт, была
Очень неприятно. Лошадей остановили, влюблённым приказали
расцепиться, мальчик должен был снять свой _сюртук_, а девочка
немедленно спуститься на землю.

«Она моя сестра», — сказал он, обернувшись к ним с жалобным видом.

Мистер Игер не поленился сказать ему, что он лжец.

Фаэтон опустил голову, но не из-за обвинения, а из-за его тона. В этот момент мистер Эмерсон, которого разбудила внезапная остановка,
заявил, что влюблённых ни в коем случае нельзя разлучать,
и похлопал их по спине в знак одобрения. А мисс Лэвиш,
Хотя она и не хотела вступать с ним в союз, но чувствовала себя обязанной поддержать дело
богемы.

«Конечно, я бы позволила им быть такими, — воскликнула она. — Но, осмелюсь сказать, я
получила бы мало поддержки. Я всегда бросала вызов условностям. Вот что я называю приключением».

«Мы не должны сдаваться, — сказал мистер Игер. — Я знал, что он пытается. Он
обращается с нами так, словно мы группа туристов из Кука.

 — Конечно, нет! — сказала мисс Лэвиш, и её пыл заметно угас.

 Другой экипаж подъехал сзади, и благоразумный мистер Биб позвал
Оказалось, что после этого предупреждения пара будет вести себя подобающим образом.

 «Оставьте их в покое, — попросил мистер Эмерсон капеллана, перед которым он не благоговел. — Неужели мы так часто находим счастье, что должны выключать его, когда оно оказывается рядом? Быть ведомым влюблёнными — король мог бы нам позавидовать, а если мы их разлучим, это будет больше похоже на святотатство, чем на что-либо, что я знаю».

Тут раздался голос мисс Бартлетт, которая сказала, что начала собираться толпа.

Мистер Игер, страдавший скорее от излишней разговорчивости, чем от
решительности, был полон решимости быть услышанным.  Он обратился к толпе.
снова водитель. Итальянский в устах итальянцев - это поток с глубоким звучанием,
с неожиданными водопадами и валунами, которые спасают его от монотонности. В устах
Мистера Игера это больше всего напоминало кислотный свист.
фонтан, который бил все выше и выше, быстрее и быстрее,
и все более и более пронзительно, пока внезапно не прекратился со звуком
щелчок.

“ Синьорина! ” обратился мужчина к Люси, когда представление прекратилось. Почему он должен обращаться к Люси?

«Синьорина!» — эхом отозвалась Персефона своим великолепным контральто. Она указала на другой экипаж. Почему?

Мгновение две девушки смотрели друг на друга. Затем Персефона спустилась
с козел.

“Наконец-то победа!” - воскликнул мистер Игер, хлопнув в ладоши, когда
экипажи снова тронулись.

“Это не победа”, - сказал мистер Эмерсон. “Это поражение. Вы расстались.
два человека, которые были счастливы”.

Мистер Игер закрыл глаза. Он был вынужден сесть рядом с мистером Эмерсоном, но
не стал с ним разговаривать. Старик поспал и был полон сил,
поэтому горячо взялся за дело. Он приказал Люси согласиться с ним;
он крикнул сыну, чтобы тот поддержал его.

«Мы пытались купить то, что нельзя купить за деньги. Он
рассчитывали вытеснить нас, и он это делает. У нас нет прав на его
душу”.

Мисс щедрыми нахмурился. Тяжело, когда человек, которого ты причисляешь к разряду
типичный британец, говорит о своем характере.

“Он плохо управлял нами”, - сказала она. “Он встряхнул нас”.

“Это я отрицаю. Это было так же безмятежно, как сон. Ага! теперь он нас встряхивает.
Разве ты не понимаешь? Он хотел бы выгнать нас, и, конечно, он имеет на это право. И если бы я была суеверной, то тоже испугалась бы этой девушки. Нехорошо обижать молодых людей. Ты когда-нибудь слышала о Лоренцо Медичи?

 Мисс Лавиш ощетинилась.

— Конечно, я его знаю. Вы имеете в виду Лоренцо Великолепного, или
Лоренцо, герцога Урбинского, или Лоренцо, прозванного Лоренцино из-за его маленького роста?

— Бог знает. Возможно, он знает, потому что я имею в виду Лоренцо-поэта. Он написал строчку — я слышал это вчера, — которая звучит так: «Не борись с весной».

Мистер Игер не мог упустить возможность блеснуть эрудицией.

«Non fate guerra al Maggio», — пробормотал он. «Не воюйте с маем» — вот
правильный перевод.

«Дело в том, что мы воевали с ним. Смотрите». — Он указал на Вала.
д’Арно, который виднелся далеко внизу, за распускающимися деревьями.
«Пятьдесят миль весны, и мы пришли, чтобы полюбоваться ею. Как вы думаете, есть ли разница между весной в природе и весной в человеке? Но вот мы здесь, восхваляя одно и осуждая другое как нечто непристойное, стыдясь того, что одни и те же законы вечно действуют в обоих случаях».

Никто не подталкивал его к разговору. Вскоре мистер Игер подал сигнал, чтобы
кареты остановились, и пригласил всех прогуляться по холму. Внизу, словно огромный амфитеатр, раскинулся
Туманные оливковые рощи теперь лежали между ними и возвышенностями Фьезоле, и дорога, по-прежнему следуя по своему изгибу, должна была выйти на мыс, возвышавшийся на равнине. Именно этот мыс, необработанный, сырой, покрытый кустарником и редкими деревьями, пленил воображение Алессио Бальдовинетти почти пятьсот лет назад. Он поднялся на него, этот усердный и довольно малоизвестный мастер, возможно, с деловой целью, возможно, ради удовольствия от восхождения. Стоя там, он
видел долину Арно и далёкую Флоренцию, которую
впоследствии это не очень эффективно внедрилось в его работу. Но где именно
он находился? Это был вопрос, который мистер Игер надеялся
решить сейчас. И Мисс щедрая, чья природа привлекало все
проблематичным стало одинаковым энтузиазмом.

Но нелегко держать в голове фотографии Алессио Балдовинетти
даже если вы не забыли взглянуть на них перед началом работы.
А дымка в долине увеличивала сложность задания.

Компания перепрыгивала с кочки на кочку, и их желание
держаться вместе было равно их желанию разойтись в разные стороны
направления. В конце концов они разделились на группы. Люси прижалась к мисс Бартлетт
и мисс Лэвиш; Эмерсоны вернулись, чтобы вести нудную беседу с
кучерами; а двум священникам, у которых, как ожидалось, должны были быть общие темы, пришлось общаться друг с другом.

 Две пожилые дамы вскоре сбросили маски. Слышным шепотом, который теперь был так знаком Люси, они начали обсуждать не Алессио
Бальдовинетти, а поездку. Мисс Бартлетт спросила мистера Джорджа Эмерсона,
чем он занимается, и он ответил: «Железными дорогами». Она
очень пожалела, что спросила его. Она и не подозревала, что это будет
такой ужасный ответ, иначе она бы его не спросила. Мистер Биб так ловко
перевёл разговор на другую тему, и она надеялась, что молодой человек
не очень обиделся на неё за этот вопрос.

«Железная дорога!» — ахнула мисс Лэвиш. «О, я сейчас умру! Конечно, это была железная дорога!» Она не могла сдержать смех. «Он похож на носильщика — на Юго-Восточном».

— Элеонора, тише, — одернула она свою жизнерадостную спутницу. — Тише!
 Они услышат — Эмерсоны…

 — Я не могу остановиться. Позвольте мне идти своим путём. Швейцар…

 — Элеонора!

 — Я уверена, что всё в порядке, — вмешалась Люси. — Эмерсоны не услышат, и
они бы не возражали, если бы это было так».

Мисс Лэвиш, похоже, это не понравилось.

«Мисс Ханичерч слушает!» — сказала она довольно сердито. «Пуф! Вуф! Ты
непослушная девочка! Уходи!»

«О, Люси, я уверена, что тебе следует быть с мистером Иджером».

«Я не могу их сейчас найти и не хочу».

“Мистер Игер будет оскорблен. Это ваша вечеринка”.

“Пожалуйста, я лучше останусь здесь с вами”.

“Нет, я согласна”, - сказала мисс Роскошь. “Это похоже на школьный праздник; мальчики
отделились от девочек. Мисс Люси, вы должны идти. Мы хотим
побеседовать на возвышенные темы, неподходящие для ваших ушей”.

Девушка была упрямой. По мере того, как её пребывание во Флоренции подходило к концу, она чувствовала себя непринуждённо только в компании тех, к кому относилась равнодушно. Такой была мисс Лэвиш, и такой в тот момент была Шарлотта. Она жалела, что привлекла к себе внимание; они обе были раздражены её замечанием и, казалось, были полны решимости избавиться от неё.

«Как же я устала, — сказала мисс Бартлетт. — О, как бы я хотела, чтобы Фредди и твоя мама были здесь».

Бескорыстие мисс Бартлетт полностью вытеснило
энтузиазм. Люси тоже не смотрела на пейзаж. Ей бы это не понравилось
ничего, пока она не окажется в безопасности в Риме.

«Тогда садитесь, — сказала мисс Лэвиш. — Оцените мою предусмотрительность».

С улыбкой на лице она достала два клетчатых пледа, которые
защищают туристов от сырой травы или холодных мраморных ступеней.
Она села на один из них; кто же сядет на другой?

«Люси, без сомнения, Люси. Мне подойдёт и земля.
На самом деле у меня уже много лет не было ревматизма. Если я почувствую, что он приближается, я
встану. Представь, что почувствует твоя мать, если я позволю тебе сидеть на мокром месте
в твоем белом белье ”. Она тяжело опустилась на землю
особенно влажно. «Вот мы и устроились с комфортом. Даже если моё платье будет тоньше, это не так заметно, потому что оно коричневое. Садись, дорогая; ты слишком бескорыстна, ты недостаточно самоутверждаешься». Она откашлялась. «Не волнуйся, это не простуда. Это самый лёгкий кашель, и он у меня уже три дня. Это никак не связано с тем, что я сижу здесь».

Был только один способ справиться с ситуацией. Через пять минут Люси отправилась на поиски мистера Биба и мистера Игера,
побеждённая квадратом из макинтоша.

Она обратилась к водителям, которые развалились на
экипажи, окуривающие подушки сигарами. Негодяй, костлявый молодой человек, дочерна обгоревший на солнце, поднялся, чтобы поприветствовать ее с учтивостью хозяина и уверенностью родственника.

 

«Голубка?» — спросила Люси после долгих тревожных раздумий. Его лицо просияло. Конечно, он знал, где это. И не так уж далеко. Его рука
охватила три четверти горизонта. Он должен был просто подумать, что знает, где это. Он прижал кончики пальцев ко лбу, а затем протянул их к ней, словно источая видимый экстракт знаний.

 Казалось, нужно было сказать что-то ещё. Как по-итальянски будет «священник»?

— Где добрые люди? — спросила она наконец.

Добрые? Едва ли это слово подходит к этим благородным существам! Он показал ей свою сигару.

— Uno — piu — piccolo, — было её следующее замечание, подразумевающее: «Сигару вам дал мистер Биб, меньший из двух добрых людей?»

Она, как обычно, была права. Он привязал лошадь к дереву, пнул её, чтобы она успокоилась, вычистил карету, привёл в порядок причёску, поправил шляпу, подкрутил усы и менее чем через четверть минуты был готов проводить её. Итальянцы рождаются со знанием дороги.
 Казалось бы, перед ними лежит вся земля, но не как карта, а как
как на шахматной доске, где они постоянно наблюдают за меняющимися фигурами и клетками. Каждый может найти место, но найти людей — это дар от Бога.

  Он остановился только один раз, чтобы сорвать для неё несколько больших синих фиалок. Она поблагодарила его с искренним удовольствием. В компании этого простого человека мир был прекрасен и понятен. Впервые она почувствовала влияние весны. Его рука изящно очертила горизонт; фиалки, как и другие
цветы, росли там в изобилии; «хотела бы она их увидеть?»

«Ma buoni uomini».

Он поклонился. Конечно. Сначала хорошие люди, а потом фиалки. Они
быстро шли через подлесок, который становился всё гуще и гуще. Они
приближались к краю мыса, и перед ними открывался вид, но бурая
сеть кустов разбивала его на бесчисленные кусочки. Он был занят
сигаретой и раздвигал гибкие ветви. Она радовалась, что сбежала от скуки. Ни один шаг, ни одна веточка не были для неё лишними.

«Что это?»

В лесу, вдалеке позади них, раздался голос. Голос был мужской.
о мистере Игере? Он пожал плечами. Невежество итальянца
иногда более поразительно, чем его знания. Она не могла заставить его
понять, что, возможно, они упустили священнослужителей. Вид наконец начал формироваться
; она могла различить реку, золотую равнину, другие
холмы.

“Экколо!” - воскликнул он.

В тот же миг земля подалась, и она с криком выпала из-под дерева
. Свет и красота окутали её. Она упала на маленькую открытую террасу,
которая от края до края была покрыта фиалками.

«Смелее!» — крикнул её спутник, стоявший теперь в шести футах над ней.
«Смелее и любимее».

Она не ответила. У её ног земля резко уходила вниз,
и фиалки стекали ручейками, потоками и водопадами, орошая
склон холма синевой, кружась вокруг стволов деревьев, собираясь в
лужицы в углублениях, покрывая траву пятнами лазурной пены. Но
никогда ещё их не было в таком изобилии; эта терраса была
истоком, изначальным источником, из которого красота изливалась,
чтобы напоить землю.

На краю, словно пловец, готовящийся к прыжку, стоял хороший человек.
Но он не был тем хорошим человеком, которого она ожидала увидеть, и он был один.

Джордж обернулся на звук её шагов. Мгновение он
смотрел на неё, как на падшую с небес. Он видел сияющую
радость на её лице, видел, как цветы колыхались на её платье
голубыми волнами. Кусты над ними сомкнулись. Он быстро шагнул
вперёд и поцеловал её.

  Прежде чем она успела заговорить, почти прежде чем она успела почувствовать, голос позвал:
«Люси! Люси! Люси!» Тишину жизни нарушила мисс
Бартлетт, которая стояла, коричневая на фоне пейзажа.




Глава VII
Они возвращаются


Всю дорогу вверх и вниз по склону холма шла какая-то сложная игра.
во второй половине дня. Люси не сразу поняла, что произошло и на чьей стороне оказались игроки. Мистер Игер встретил их вопросительным взглядом.
 Шарлотта отвлекла его светской беседой. Мистеру Эмерсону, искавшему своего сына, сообщили, где его искать. Мистеру Бибу, который держался как нейтральный наблюдатель, было велено собрать фракции для возвращения домой. Все пребывали в замешательстве. Пан
был среди них — не великий бог Пан, который был похоронен две тысячи лет назад, а маленький бог Пан, покровительствующий обществу
недоразумения и неудачные пикники. Мистер Биб потерял всех и
в одиночестве доел корзинку с чаем, которую принёс в качестве приятного сюрприза. Мисс Лэвиш потеряла мисс Бартлетт. Люси потеряла
мистера Игера. Мистер Эмерсон потерял Джорджа. Мисс Бартлетт потеряла
плащ-накидку. Фаэтон проиграл игру.

 Этот последний факт был неоспорим. Дрожа, он забрался на козлы, подняв воротник.
Это предвещало скорое приближение непогоды. “Давайте
отправимся немедленно”, - сказал он им. “Синьорино пойдет пешком”.

“Всю дорогу? Он займет несколько часов”, - сказал мистер Биб.

— По-видимому. Я сказал ему, что это неразумно. Он не смотрел никому в глаза; возможно, поражение было для него особенно унизительным. Он один играл умело, используя весь свой инстинкт, в то время как остальные использовали лишь крупицы своего разума. Он один понимал, что происходит, и желал, чтобы всё было так, как он хотел. Он один истолковал послание, которое Люси получила пять дней назад из уст умирающего человека. Персефона, которая половину своей жизни проводит в могиле, тоже могла бы
это истолковать. Но не эти англичане. Они познают мир медленно,
и, возможно, слишком поздно.

Мысли кэбмена, какими бы справедливыми они ни были, редко влияют на жизнь его
клиентов. Он был самым компетентным из противников мисс Бартлетт,
но, конечно, наименее опасным. Вернувшись в город, он и его проницательность
и знания больше не будут беспокоить английских леди. Конечно, это было очень неприятно; она видела его чёрную голову в
кустах; он мог бы рассказать об этом в таверне. Но, в конце концов, какое нам дело до таверн? Настоящая угроза исходит из гостиной.
Именно о людях из гостиной думала мисс Бартлетт, когда ехала в экипаже
вниз, к угасающему солнцу. Люси сидела рядом с ней; мистер Игер сидел
напротив, пытаясь поймать её взгляд; он был слегка насторожен. Они
говорили об Алессио Бальдовинетти.

 Дождь и темнота наступили одновременно. Две дамы
сбились в кучу под маленьким зонтиком. Сверкнула молния, и мисс
Лэвиш, которая нервничала, закричала из кареты впереди. При следующей вспышке Люси тоже закричала. Мистер Игер обратился к ней профессионально:

 «Мужество, мисс Хоникёрч, мужество и вера. Если можно так выразиться, в этом ужасе стихий есть что-то почти кощунственное. Мы
Неужели вы всерьёз полагаете, что все эти облака, всё это грандиозное электрическое
шоу существует лишь для того, чтобы уничтожить вас или меня?

— Нет, конечно же, —

— Даже с научной точки зрения вероятность того, что нас ударит током, ничтожно мала. Стальные ножи, единственные предметы, которые могут притягивать ток, находятся в другом вагоне. И в любом случае мы гораздо в большей безопасности, чем если бы шли пешком. Мужество — мужество и вера.

Под ковром Люси почувствовала ласковое прикосновение руки кузины. Иногда
наша потребность в сочувственном жесте настолько велика, что мы не обращаем внимания на
что именно это означает и сколько нам придется платить за это
потом. Мисс Бартлетт, это своевременное осуществление ее мышц,
получила больше, чем она бы получила в часах проповеди или крест
экспертиза.

Она повторила это, когда два экипажа остановились на полпути к Флоренции.

“ Мистер Игер! ” позвал мистер Биб. “ Нам нужна ваша помощь. Вы не могли бы?
переведите нам?

“ Джордж! ” воскликнул мистер Эмерсон. — Спросите у своего водителя, в какую сторону поехал Джордж.
Мальчик может заблудиться. Его могут убить.

— Идите, мистер Игер, — сказала мисс Бартлетт, — не спрашивайте нашего водителя; наш водитель
Это не поможет. Пойдите и поддержите бедного мистера Биба, он почти в отчаянии».

«Его могут убить!» — воскликнул старик. «Его могут убить!»

«Типичное поведение, — сказал священник, выходя из кареты. —
В присутствии реальности такие люди неизменно ломаются».

«Что он знает?» — прошептала Люси, как только они остались одни.
«Шарлотта, что известно мистеру Иджеру?»

— Ничего, дорогая, он ничего не знает. Но, — она указала на
водителя, — _он_ знает всё. Дорогая, не лучше ли нам? Я заплачу? — Она
вынула кошелёк. — Ужасно связываться с людьми низкого класса
Люди. Он все это видел”. Похлопав Фаэтона по спине своим путеводителем,
она сказала: “Силенцио!” - и протянула ему франк.

“Ва Бэне”, - ответил он, и его приняли. Также это окончание на его день
как и любое другое. Но Люси, смертный номера, разочаровался в нем.

Произошел взрыв на дороге. Шторм ударил накладные
провода трамвайной линии, и один из великих поддерживает упал. Если бы они
не остановились, то, возможно, пострадали бы. Они решили, что это
чудесное спасение, и потоки любви и искренности, которые
сопровождают каждый час жизни, хлынули бурным потоком. Они
выйдя из вагонов, они обнялись. Было так же
радостно получить прощение прошлых недостоинств, как и простить их самих. На мгновение
они осознали огромные возможности добра.

Пожилые люди быстро приходили в себя. В самый разгар своих эмоций
они знали, что это не по-мужски или не подобает леди. Мисс Лавиш подсчитала, что
даже если бы они продолжили, они бы не попали в аварию.
Мистер Игер пробормотал молитву умеренности. Но водители,
проезжая километры по тёмным убогим дорогам, изливали свои души
дриадам и святым, а Люси изливала свою душу кузине.

«Шарлотта, дорогая Шарлотта, поцелуй меня. Поцелуй меня ещё раз. Только ты можешь
меня понять. Ты предупреждала меня, чтобы я была осторожна. И я… я думала, что
развиваюсь».

«Не плачь, дорогая. Не торопись».

«Я была упрямой и глупой — хуже, чем ты можешь себе представить, намного хуже. Однажды
у реки… О, но он не убит — его же не убили, правда?»

Эта мысль нарушила её покаяние. На самом деле, шторм был сильнее всего на дороге, но она была рядом с опасностью и поэтому
думала, что она должна быть рядом со всеми.

«Надеюсь, что нет. Всегда нужно молиться об этом».

— Он действительно… я думаю, он был застигнут врасплох, как и я раньше.
 Но на этот раз я не виновата; я хочу, чтобы вы в это поверили. Я просто
проскользнула в эти фиалки. Нет, я хочу быть по-настоящему честной. Я немного виновата. У меня были глупые мысли. Небо, знаете ли, было золотым, а земля — синей, и на мгновение он показался мне кем-то из книги.

— В книге?

— Герои, боги, чепуха для школьниц.

— А потом?

— Но, Шарлотта, ты же знаешь, что было потом.

 Мисс Бартлетт молчала. Ей и правда больше нечего было сказать.
С некоторым пониманием она нежно притянула к себе свою юную кузину. Всю обратную дорогу Люси вздыхала, и ничто не могло её
остановить.

«Я хочу быть честной, — прошептала она. — Так трудно быть абсолютно честной».

«Не волнуйся, дорогая. Подожди, пока успокоишься. Мы поговорим об этом перед сном в моей комнате».

Итак, они вернулись в город, держась за руки. Девушку поразило,
что у других людей эмоции улеглись. Буря утихла, и мистер Эмерсон успокоился
насчёт своего сына. Мистер Биб пришёл в себя.
юмор, а мистер Игер уже пренебрежительно относился к мисс Лавиш. Одна только Шарлотта
в ней она была уверена — Шарлотта, за внешностью которой скрывалось столько проницательности и
любви.

Роскошь саморазоблачения держал ее почти счастливой длинная
вечер. Она думала не столько о том, что произошло до того, как она
следует описать его. Все ее ощущения, ее приступы мужества, ее
моменты беспричинной радости, ее таинственное недовольство должны быть
тщательно изложены ее кузену. И вместе, с божественной уверенностью,
они бы разобрались и истолковали их все.

«Наконец-то, — подумала она, — я разберусь в себе. Я больше не буду
беспокоиться из-за вещей, которые возникают из ниоткуда и означают
не знаю что».

 Мисс Алан попросила её сыграть. Она решительно отказалась. Музыка казалась ей занятием для ребёнка. Она сидела рядом со своей кузиной, которая с похвальным терпением слушала длинную историю о потерянном багаже.
Когда она закончила, то дополнила свой рассказ собственным. Люси
впала в истерику из-за задержки. Напрасно она пыталась остановить или, по крайней мере, ускорить повествование. Мисс не уходила до позднего вечера.
Бартлетт забрала свой багаж и сказала своим обычным тоном, полным мягкого упрека:

«Что ж, дорогая, я, во всяком случае, готова к поездке в Бедфордшир. Заходи в мою
комнату, и я хорошенько расчешу твои волосы».

Дверь торжественно закрылась, и для девушки поставили плетёное кресло.  Затем мисс Бартлетт сказала: «Так что же нам делать?»

Она не была готова к этому вопросу. Ей и в голову не приходило, что
ей придётся что-то делать. Она рассчитывала лишь на то, что
она сможет в полной мере выразить свои эмоции.

«Что же делать? Вопрос, дорогая, который можешь решить только ты».

Дождь барабанил по чёрным окнам, и в большой комнате было сыро и холодно. На комоде рядом с чепцом мисс Бартлетт горела дрожащая свеча, отбрасывая чудовищные и фантастические тени на запертую дверь. В темноте прогрохотал трамвай, и Люси почувствовала необъяснимую грусть, хотя уже давно вытерла глаза. Она подняла взгляд к потолку, где грифоны и фавны были бесцветными и размытыми, словно призраки радости.

— Дождь идет уже почти четыре часа, — сказала она наконец.

Мисс Бартлетт проигнорировала это замечание.

— Как вы предлагаете заставить его замолчать?

“ Водитель?

“ Нет, моя дорогая девочка, мистер Джордж Эмерсон.

Люси принялась расхаживать взад и вперед по комнате.

“ Я не понимаю, ” сказала она наконец.

Она очень хорошо понимала, но больше не хотела быть абсолютно честной.


“Как ты собираешься заставить его перестать говорить об этом?”

“У меня такое чувство, что он никогда не будет говорить”.

“Я тоже намерен судить его снисходительно. Но, к сожалению, я встречал
такой тип раньше. Они редко держат свои подвиги при себе ”.

“ Подвиги? ” воскликнула Люси, вздрогнув от ужасного множественного числа.

“ Моя бедная дорогая, неужели ты думала, что это у него первое? Приди сюда и
послушайте меня. Я лишь опираюсь на его собственные слова. Помните, как в тот день за обедом он спорил с мисс Алан, что симпатия к одному человеку — это дополнительная причина для симпатии к другому?

— Да, — сказала Люси, которой в тот момент этот спор понравился.

— Что ж, я не ханжа. Не нужно называть его порочным молодым человеком,
но очевидно, что он совершенно невоспитан. Давайте отложим это на его
достойное сожаления прошлое и образование, если хотите. Но мы так и не продвинулись
в решении нашего вопроса. Что вы предлагаете делать?

 В голове Люси промелькнула мысль, которая, если бы она пришла ей в голову раньше,
и сделала бы это частью себя, могла бы одержать победу.

«Я собираюсь поговорить с ним», — сказала она.

Мисс Бартлетт вскрикнула от искренней тревоги.

«Видите ли, Шарлотта, ваша доброта — я никогда этого не забуду. Но, как вы
сказали, это моё дело. Моё и его».

«И вы собираетесь _умолять_ его, _просить_ его хранить молчание?»

“ Конечно, нет. Трудностей не возникнет. О чем бы вы его ни спросили, он
отвечает "да" или "нет"; тогда все кончено. Я боялась его. Но
теперь я ни капельки не испугался.

“Но мы боимся его за тебя, дорогая. Ты так молода и неопытна, ты
Вы жили среди таких милых людей, что не можете себе представить, какими могут быть мужчины — как они могут получать жестокое удовольствие от оскорблений в адрес женщины, которую не защищает её пол и которая не может за себя постоять. Например, что бы случилось сегодня днём, если бы я не приехала?

— Я не могу думать, — серьёзно сказала Люси.

Что-то в её голосе заставило мисс Бартлетт повторить свой вопрос, произнеся его более энергично.

— Что бы случилось, если бы я не приехала?

«Я не могу думать», — снова сказала Люси.

«Если бы он тебя оскорбил, что бы ты ответила?»

«У меня не было времени думать. Ты пришёл».

— Да, но не расскажешь ли ты мне сейчас, что бы ты сделала?

— Я бы… — она осеклась и не закончила фразу. Она
подошла к запотевшему окну и вгляделась в темноту.
Она не могла придумать, что бы она сделала.

— Отойди от окна, дорогая, — сказала мисс Бартлетт. — Тебя
увидят с дороги.

Люси послушалась. Она была во власти своей кузины. Она не могла выйти из
состояния самоуничижения, в котором пребывала с самого начала. Ни одна из них
больше не упоминала о её предложении поговорить с Джорджем и уладить
дело, каким бы оно ни было, с ним.

Мисс Бартлетт жалобно воскликнула:

 «О, если бы здесь был настоящий мужчина! Мы с вами всего лишь две женщины. Мистер Биб безнадежен. Есть мистер Игер, но вы ему не доверяете. О, если бы здесь был ваш брат! Он молод, но я знаю, что оскорбление, нанесенное его сестре, пробудило бы в нем льва. Слава богу, рыцарство еще не умерло. Еще остались мужчины, которые могут уважать женщин».

Говоря это, она сняла кольца, которых у неё было несколько, и
разложила их на подушечке для булавок. Затем она подула на перчатки и
сказала:

«Будет трудно успеть на утренний поезд, но мы должны попытаться».

«На какой поезд?»

“ Поезд на Рим. Она критически оглядела свои перчатки.

Девушка восприняла объявление так же легко, как оно было дано.

“ Когда отправляется поезд на Рим?

“ В восемь.

“Синьора Бертолини бы расстроился”.

“Мы должны признать, что,” сказала Мисс Бартлетт, не желая сказать, что она
учитывая уже заметили.

“Она заставит нас выплачивать пенсию за целую неделю”.

«Полагаю, что да. Однако нам будет гораздо удобнее в отеле
Виз. Разве там не подают послеобеденный чай бесплатно?»

«Да, но за вино они платят дополнительно». После этого замечания она замолчала
неподвижная и молчаливая. Перед её усталыми глазами Шарлотта пульсировала и набухала,
как призрачная фигура во сне.

  Они начали собирать вещи, потому что нельзя было терять ни минуты, если они хотели успеть на поезд в Рим. Люси, когда её окликнули,
начала ходить взад-вперёд по комнатам, больше беспокоясь о неудобствах, связанных с упаковкой вещей при свечах, чем о более серьёзной болезни. Шарлотта,
которая была практичной, но не умела шить, опустилась на колени рядом с пустым сундуком,
напрасно пытаясь застелить его книгами разной толщины и
размера. Она пару раз вздохнула, потому что ей было больно наклоняться.
Она вернулась и, несмотря на всю свою дипломатичность, почувствовала, что стареет.
Девушка услышала её, когда вошла в комнату, и её охватил один из тех эмоциональных порывов, причину которых она никогда не могла объяснить.
Она лишь чувствовала, что свеча будет гореть лучше, упаковка пройдёт легче,
а мир станет счастливее, если она сможет дать и получить немного человеческой любви.
Этот порыв возникал и раньше, но никогда не был таким сильным. Она опустилась на колени рядом с кузиной и обняла её.

 Мисс Бартлетт ответила на объятие с нежностью и теплотой. Но она
Она была неглупой женщиной и прекрасно знала, что Люси не
любит её, но нуждается в её любви. Поэтому после долгой паузы она
сказала зловещим тоном:

«Дорогая Люси, как ты когда-нибудь меня простишь?»

 Люси сразу же насторожилась, зная по горькому опыту, что
означало прощение мисс Бартлетт. Она успокоилась, немного ослабила объятия и
сказала:

— Шарлотта, дорогая, что ты имеешь в виду? Как будто мне есть за что тебя прощать!

 — Тебе есть за что меня прощать, и мне тоже есть за что себя прощать.


 Я прекрасно знаю, как сильно я тебя раздражаю. — Но нет…

Мисс Бартлетт взяла на себя свою любимую роль — роль преждевременно состарившейся мученицы.

«Ах, но да! Я чувствую, что наше совместное путешествие — это не тот успех, на который я надеялась. Я могла бы догадаться, что так и будет. Вам нужен кто-то моложе, сильнее и более близкий вам по духу. Я слишком неинтересна и старомодна — я гожусь только для того, чтобы упаковывать и распаковывать ваши вещи».

«Пожалуйста…»

«Моим единственным утешением было то, что ты нашёл людей по своему вкусу и
часто мог оставлять меня дома. У меня были свои представления о том, что должна делать
леди, но я надеюсь, что не навязывала их тебе.
это было необходимо. В любом случае, у тебя был свой собственный подход к этим комнатам.

“ Ты не должен говорить такие вещи, ” мягко сказала Люси.

Она все еще цеплялась за надежду, что они с Шарлоттой любят друг друга,
сердцем и душой. Они продолжали собирать вещи в тишине.

“У меня оказались неудачными”, - сказала Мисс Бартлетт, как она боролась с
ремни для багажника Люси вместо того, чтобы связывать ее собственного. “Не смог сделать
тебя счастливой; не выполнил свой долг перед твоей матерью. Она была так великодушна ко мне.
Я никогда больше не увижу ее после этого несчастья”.

“Но мама поймет. Это не ваша вина, эта беда, и она
Это тоже не катастрофа».

«Это моя вина, это катастрофа. Она никогда меня не простит, и
это правильно. Например, какое право я имела дружить с мисс
Лавиш?»

«Полное право».

«Когда я была здесь ради тебя? Если я и досаждала тебе, то в равной степени
и пренебрегала тобой. Твоя мать увидит это так же ясно, как и я, когда ты ей расскажешь».

Люси, из трусливого желания улучшить ситуацию, сказала:

«Зачем маме об этом знать?»

«Но ты ей всё рассказываешь?»

«Полагаю, что да».

«Я не смею нарушать вашу тайну.  В этом есть что-то священное.
Если только вы не считаете, что не можете ей об этом рассказать».

Девушка не опустилась бы до такого.

«Конечно, я должна была ей рассказать. Но на случай, если она вас в чём-то обвинит, я обещаю, что не буду, я очень хочу этого не делать. Я никогда не расскажу об этом ни ей, ни кому-либо другому».

Её обещание внезапно положило конец затянувшемуся разговору. Мисс
Бартлетт звонко чмокнул её в обе щёки, пожелал спокойной ночи и
отправил в её комнату.

На какое-то время первоначальная проблема отошла на второй план. Джордж,
похоже, вёл себя как негодяй; возможно, так оно и было.
что в итоге она и сделала. В тот момент она не оправдала и не осудила его; она не вынесла приговора. В тот момент, когда она уже была готова осудить его, вмешался голос её кузины, и с тех пор доминировала мисс Бартлетт; мисс Бартлетт, которую даже сейчас было слышно, как она вздыхает в щель в перегородке; мисс
Бартлетт, которая на самом деле не была ни уступчивой, ни скромной, ни непоследовательной. Она работала как великий художник; какое-то время — да что там,
целые годы — она была никем, но в конце всё изменилось
перед девушкой предстала полная картина унылого, лишённого любви мира, в котором молодые люди стремятся к разрушению, пока не научатся чему-то лучшему, — постыдный мир предосторожностей и барьеров, которые могут предотвратить зло, но, судя по тем, кто ими чаще всего пользовался, не приносят добра.

Люси страдала от самой тяжёлой несправедливости, которую этот мир когда-либо знал: её искренность, её стремление к сочувствию и любви были использованы в корыстных целях. Такое злодеяние нелегко
забыть. Она никогда больше не выставляла себя напоказ без должного внимания.
и предосторожность на случай отказа. И такая ошибка может пагубно сказаться
на душе.

 Раздался звонок в дверь, и она направилась к ставням. Не дойдя до них, она
заколебалась, повернулась и задула свечу. Так и вышло, что,
хотя она и видела кого-то внизу, на мокрой земле, он, хотя и посмотрел
вверх, не увидел её.

 Чтобы попасть в свою комнату, ему пришлось пройти мимо её. Она была ещё одета. Ей пришло в голову, что она могла бы выскользнуть в коридор и просто сказать, что уйдёт до того, как он проснётся, и что их необычайная связь закончилась.

До сих пор не доказано, осмелилась бы она на это. В критический момент мисс Бартлетт открыла свою дверь, и её голос произнёс:

«Я бы хотела поговорить с вами в гостиной, мистер Эмерсон, пожалуйста».

 Вскоре они вернулись, и мисс Бартлетт сказала: «Спокойной ночи, мистер
Эмерсон».

 В ответ раздалось его тяжёлое, усталое дыхание; компаньонка сделала своё дело.

Люси громко закричала: «Это неправда. Это не может быть правдой. Я не хочу, чтобы
всё было так запутанно. Я хочу быстро повзрослеть».

Мисс Бартлетт постучала по стене.

«Немедленно ложись спать, дорогая. Тебе нужно как следует отдохнуть».

Утром они отправились в Рим.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ




Глава VIII
Средневековье


Шторы в гостиной Уинди-Корнер были задернуты, потому что ковёр был новым и нуждался в защите от августовского солнца. Это были тяжёлые шторы, доходившие почти до пола, и свет, проникавший сквозь них, был приглушённым и изменчивым. Поэт — а здесь не было ни одного — мог бы процитировать: «Жизнь подобна куполу из разноцветного стекла»
или сравнить занавеси с шлюзовыми воротами, опущенными против
невыносимых небесных волн. Снаружи разливалось море сияния;
Внутри, хотя и была видна слава, она была соразмерна возможностям
человека.

В комнате сидели два приятных человека. Один из них — юноша девятнадцати лет — изучал
небольшой учебник анатомии и время от времени поглядывал на кость, лежавшую
на пианино. Время от времени он подпрыгивал на стуле, пыхтел и стонал, потому что день был жарким, а шрифт мелким, а человеческая
фигура — ужасно неудобной; и его мать, которая писала письмо,
постоянно зачитывала ему то, что написала. И постоянно вставала со своего места и раздвигала занавески, чтобы в комнату проникал луч света
упал на ковёр и заметил, что они всё ещё там.

«А где же им ещё быть?» — сказал мальчик, который был Фредди, братом Люси. «Говорю тебе, мне становится не по себе».

«Ради всего святого, выйди из моей гостиной!» — воскликнула миссис
 Хоничерч, которая надеялась отучить своих детей от сленга, воспринимая его буквально.

Фредди не пошевелился и не ответил.

“Я считаю, что вещи приходят в голову,” - заметила она, - а я хотел ее
отзыв сына о ситуации, если бы она могла получить это без лишней
мольба.

“Раз они это сделали”.

“Я рад, что Сесил спрашивает ее об этом еще раз”.

— Это уже в третий раз, не так ли?

— Фредди, я считаю, что ты ведёшь себя не по-доброму.

— Я не хотел быть недобрым. Затем он добавил: — Но я думаю, что Люси, возможно,
выпустила это из себя в Италии. Я не знаю, как девушки справляются с этим,
но она не могла сказать «нет» должным образом раньше, иначе ей не пришлось бы
говорить это снова сейчас. За все это—я не могу объяснить—я
чувствую себя так неудобно”.

“Ты ведь, дорогая? Как интересно!”

“Я чувствую себя неважно”.

Он вернулся к своей работе.

“Просто послушай, что я написал миссис Вайз. Я сказал: ‘Дорогая миссис
Вайз”.

“Да, мама, ты мне говорила. Очень хорошее письмо”.

«Я сказала: «Дорогая миссис Вайс, Сесил только что попросил у меня разрешения, и я буду рада, если Люси этого захочет. Но…» — она перестала читать, — «меня позабавило, что Сесил вообще попросил у меня разрешения. Он всегда был неконсервативен, и родители ему ни к чему, и так далее. Когда доходит до дела, он не может обойтись без меня».

«И я тоже».

«Ты?»

Фредди кивнул.

«Что ты имеешь в виду?»

«Он и у меня спросил разрешения».

Она воскликнула: «Как странно с его стороны!»

«Почему?» — спросил сын и наследник. «Почему не нужно спрашивать моего
разрешения?»

— Что ты знаешь о Люси, о девушках или о чём-то ещё? Что ты вообще
сказал?

— Я сказал Сесилу: «Бери её или бросай, это не моё дело!»

— Какой полезный ответ! Но её собственный ответ, хоть и более
нормальный по формулировке, был таким же.

— Проблема в том, — начал Фредди.

Затем он снова взялся за работу, слишком стесняясь, чтобы сказать, в чём проблема.
Миссис Хоникёрч вернулась к окну.

«Фредди, ты должен пойти со мной. Они всё ещё там!»

«Не думаю, что тебе стоит так подглядывать».

«Подглядывать! Разве я не могу выглянуть из своего окна?»

Но она вернулась к письменному столу, заметив, проходя мимо сына:
“Все еще страница 322?” Фредди фыркнул и перевернул два листа.
Некоторое время они молчали. Рядом, за шторами, в
журчанье долгий разговор никогда и не переставал.

“Беспокойство заключается в следующем: я поставил ногу в это самое ужасно с Сесил”.
Он нервно сглотнул. «Не удовлетворившись «разрешением», которое я
дала, — то есть сказала: «Я не против», — он захотел
узнать, не схожу ли я с ума от радости. Он
Он практически так и сказал: разве это не было бы замечательно для Люси и для Уинди-Корнер в целом, если бы он женился на ней? И у него был бы ответ — он сказал, что это укрепило бы его положение.

 — Надеюсь, ты дала ему хороший ответ, дорогая.

 — Я ответила «нет».”сказал мальчик, скрипя зубами. “Вот! Влететь в
рагу! Я ничего не могу с собой поделать — должен был это сказать. Я должен был сказать "нет". Ему вообще не следовало
спрашивать меня.

“Нелепый ребенок!” - воскликнула его мать. “Ты думаешь, что ты такой святой и
правдивый, но на самом деле это всего лишь отвратительное тщеславие. Вы полагаете, что
такой человек, как Сесил, обратит малейшее внимание на все, что вы скажете? Надеюсь, он надрал тебе уши. Как ты посмел сказать «нет»?

«О, пожалуйста, замолчи, мама! Мне пришлось сказать «нет», потому что я не мог сказать «да». Я
попытался рассмеяться, как будто не имел в виду то, что сказал, и Сесил рассмеялся
тоже, и уехал, может быть, всё будет в порядке. Но я чувствую, что это из-за меня.
 О, пожалуйста, помолчите и дайте мужчине поработать.

— Нет, — сказала миссис Ханичёрч с видом человека, который всё обдумал, — я не буду молчать. Вы знаете всё, что произошло между ними в Риме; вы знаете, почему он здесь, и всё же вы намеренно оскорбляете его и пытаетесь выгнать из моего дома.

«Ничуть!» — взмолился он. «Я просто сказал, что он мне не нравится. Я не
ненавижу его, но он мне не нравится. Я переживаю, что он расскажет Люси».

 Он уныло посмотрел на занавески.

— Ну, он мне нравится, — сказала миссис Ханичерч. — Я знаю его мать; он хороший, он умный, он богатый, у него хорошие связи — о, не нужно пинать пианино! У него хорошие связи — я повторю ещё раз, если хотите: у него хорошие связи. Она сделала паузу, словно репетируя свою хвалебную речь, но её лицо оставалось недовольным. Она добавила: — И у него прекрасные манеры.

«Он мне нравился до сих пор. Полагаю, это из-за того, что он испортил Люси первую неделю дома, а ещё из-за того, что мистер Биб сказал, сам того не зная».

«Мистер Биб?» — спросила его мать, пытаясь скрыть свой интерес. «Не понимаю, при чём тут мистер Биб».

“Ты же знаешь забавную манеру мистера Биба, когда никогда не понимаешь, что он имеет в виду"
. Он сказал: ‘Мистер Вайз - идеальный холостяк’. Я была очень милой, я
спросила его, что он имеет в виду. Он сказал: "О, он такой же, как я — более отстраненный’. Я
не смогла заставить его сказать больше, но это заставило меня задуматься. Так Сесил и
пришли за Люси он не был так приятен, по крайней мере—я не могу объяснить”.

“Ты никогда не сможешь, дорогой. Но я могу. Ты ревнуешь к Сесилу, потому что он
может помешать Люси вязать тебе шелковые галстуки”.

Объяснение казалось правдоподобным, и Фредди попытался принять его. Но в
глубине его сознания таилось смутное недоверие. Сесил похвалил одного
слишком много для спортивного телосложения. Это все? Сесил заставлял говорить по-своему
. Этот усталый. Это все? А Сесил был из тех парней,
которые никогда бы не надели чужую кепку. Не подозревая о своей собственной
глубине, Фредди сдержался. Он, должно быть, ревнует, иначе не стал бы
испытывать неприязнь к мужчине по таким глупым причинам.

“ Это подойдет? ” окликнула его мать. «Дорогая миссис Вайс, Сесил только что попросил у меня разрешения, и я буду рада, если Люси этого захочет». Затем я добавила в начале: «И я сказала об этом Люси». Я должна переписать письмо: «И я сказала об этом Люси. Но Люси, кажется, очень
неуверенность, а в наши дни молодые люди должны сами принимать решения.
Я сказала это, потому что не хотела, чтобы миссис Вайс считала нас старомодными.
Она ходит на лекции и совершенствует свой ум, и всё это время под кроватями толстый слой пыли, а на выключателе грязные отпечатки пальцев горничной.

Она отвратительно содержит эту квартиру.— Если Люси выйдет замуж за Сесила, она будет жить в квартире или в
деревне?

— Не перебивай так глупо. На чём я остановилась? Ах да, «молодые люди должны сами принимать решения. Я знаю, что Люси нравится ваш сын, потому что она
рассказывает мне всё, и она написала мне из Рима, когда он впервые попросил её об этом. Нет, я вычеркну эту последнюю фразу — она звучит покровительственно. Я остановлюсь на «потому что она рассказывает мне всё». Или мне вычеркнуть и это тоже?

— Вычеркни и это тоже, — сказал Фредди.

Миссис Ханичёрч оставила это.

— А дальше всё так: «Дорогая миссис Вайс, Сесил только что попросил у меня разрешения, и я буду рада, если Люси этого захочет, и я сказала об этом Люси. Но Люси, кажется, очень сомневается, а в наши дни молодые люди должны сами принимать решения. Я знаю, что Люси нравится ваш
сынок, потому что она мне все рассказывает. Но я не знаю—”

“Осторожно!” - закричал Фредди.

Занавески раздвинулись.

Первым движением Сесила было раздражение. Он терпеть не мог привычку Ханичерч
сидеть в темноте, чтобы сохранить мебель.
Инстинктивно он дернул занавески, и они закачались
на своих столбах. В комнату проник свет. Там была терраса, такая же, как на многих виллах, с деревьями по обеим сторонам, а на ней — небольшая
деревенская скамейка и две клумбы с цветами. Но вид, открывавшийся с неё,
преображал всё вокруг, потому что Уинди-Корнер был построен на возвышенности, с которой открывался вид на
Сассекс-Уилд. Люси, сидевшая на маленьком стуле, казалось, находилась на краю
зелёного волшебного ковра, парящего в воздухе над дрожащим миром.

Вошёл Сесил.

Сесил, появившийся в конце истории, должен быть описан сразу. Он
был средневековым. Как готическая статуя. Высокий и утончённый, с плечами, которые, казалось, расправлялись усилием воли, и головой, которая была наклонена чуть выше обычного уровня зрения, он напоминал тех привередливых святых, которые охраняют порталы французских соборов.
 Хорошо образованный, обеспеченный и не страдающий физическими недостатками, он оставался
во власти некоего дьявола, которого современный мир знает как
самосознание, а средневековье, с более туманным видением,
поклонялось ему как аскетизму. Готическая статуя подразумевает безбрачие, так же как
греческая статуя подразумевает плодовитость, и, возможно, именно это имел в виду мистер Биб. И Фредди, который игнорировал историю и искусство, возможно, имел в виду то же самое, когда не мог представить Сесила в чужой фуражке.

Миссис Хоникёрч оставила письмо на письменном столе и подошла к своему молодому знакомому.


— О, Сесил! — воскликнула она. — О, Сесил, скажи мне!


— Я помолвлен, — сказал он.

Они с тревогой уставились на него.

«Она приняла меня», — сказал он, и от этих слов, произнесённых по-английски,
он покраснел, улыбнулся от удовольствия и стал выглядеть более человечным.

«Я так рада», — сказала миссис Хоничерч, а Фредди протянул руку,
пожелтевшую от химикатов. Они пожалели, что не знают
итальянского, потому что наши фразы одобрения и удивления так тесно связаны
с незначительными событиями, что мы боимся использовать их в важных случаях. Мы
вынуждены предаваться туманным поэтическим размышлениям или искать утешения в библейских
воспоминаниях.

«Добро пожаловать в нашу семью!» — сказала миссис Хоникерч, взмахнув рукой.
в "Мебель". “Это действительно радостный день! Я уверен, что вы
осчастливите нашу дорогую Люси”.

“Я надеюсь на это”, - ответил молодой человек, переводя взгляд на потолок.

“Мы, матери—” - жеманно промямлила миссис Ханичерч, а затем поняла, что она была
напыщенной, сентиментальной, напыщенной — все то, что она ненавидела больше всего. Почему
она не могла быть Фредди, который неподвижно стоял посреди комнаты;
выглядишь очень сердитой и почти красивой?

— Эй, Люси! — позвал Сесил, потому что разговор, похоже, угасал.

Люси встала с кресла. Она прошла по лужайке и улыбнулась ему.
Она посмотрела на них так, словно собиралась пригласить их поиграть в теннис. Затем она увидела лицо своего брата. Её губы приоткрылись, и она обняла его. Он сказал: «Спокойно!»

«А меня не поцелуешь?» — спросила её мать.

Люси поцеловала и её.

«Не могла бы ты отвести их в сад и рассказать об этом миссис Ханичёрч?» — предложил Сесил. “А я бы остановился здесь и сказал маме”.

“Мы пойдем с Люси?” сказал Фредди, как будто выполняя приказ.

“Да, ты пойдешь с Люси”.

Они вышли на солнечный свет. Сесил наблюдал, как они пересекли террасу,
и скрылись из виду по ступенькам. Они спустятся — он знал их
Они прошли мимо кустарника, мимо теннисного корта и клумбы с георгинами,
пока не добрались до огорода, где в присутствии
картофеля и гороха можно было обсудить важное событие.

Снисходительно улыбаясь, он закурил сигарету и мысленно воспроизвёл события, которые
привели к такому счастливому финалу.

Он знал Люси несколько лет, но только как заурядную девушку, которая
оказалась музыкально одарённой. Он до сих пор помнил, как был подавлен в тот день в Риме, когда она и её ужасная кузина налетели на него как
снег на голову и потребовали, чтобы их отвезли в собор Святого Петра. В тот день она
Она казалась типичной туристкой — пронзительной, грубой и измождённой путешествиями. Но
Италия сотворила с ней чудо. Она дала ей свет и — что было для него ещё ценнее — дала ей тень. Вскоре он заметил в ней удивительную сдержанность. Она была похожа на женщину Леонардо да Винчи, которую мы любим не столько за то, что она говорит, сколько за то, о чём она умалчивает.
Это, конечно, не из этой жизни; ни одна женщина, подобная Леонардо, не могла бы
позволить себе ничего столь вульгарного, как «история». Она развивалась день ото дня самым удивительным образом.


 Так случилось, что от покровительственной вежливости он постепенно перешёл к
не к страсти, но, по крайней мере, к глубокому беспокойству. Еще в Риме он намекнул ей, что они могли бы подойти друг другу. Его очень тронуло, что она не отвергла это предложение. Ее отказ был ясным и мягким; после этого — как гласит ужасная фраза — она стала для него такой же, как и прежде. Три месяца спустя на границе Италии, среди цветущих Альп, он снова сделал ей предложение, используя банальные традиционные слова. Она напоминала ему Леонардо
больше, чем когда-либо; её загорелые черты были оттенены фантастическим камнем;
Услышав его слова, она повернулась и встала между ним и светом,
а за её спиной простирались бескрайние равнины. Он без стыда пошёл с ней домой,
совсем не чувствуя себя отвергнутым поклонником. То, что действительно
имело значение, оставалось неизменным.

 Поэтому теперь он снова сделал ей предложение, и она, как всегда,
чётко и мягко приняла его, не объясняя причин своей задержки, а просто
сказав, что любит его и сделает всё возможное, чтобы он был счастлив. Его
мать тоже была бы рада; она посоветовала ему сделать это; он должен
написать ей длинное письмо.

Взглянув на свою руку на случай, если на неё попали какие-то химические вещества Фредди,
он подошёл к письменному столу. Там он увидел «Дорогая миссис Вайс»,
за которым следовало множество исправлений. Он отпрянул, не дочитав, и
после небольшой паузы сел в другом месте и написал карандашом на
коленях.

Затем он закурил ещё одну сигарету, которая показалась ему не такой божественной, как первая, и задумался о том, что можно сделать, чтобы гостиная Уинди-Корнер стала более оригинальной. С таким видом из окна она должна была стать
успешной комнатой, но на ней лежал отпечаток Тоттенхэм-Корт-роуд; он
почти визуализировать мотор-фургоны гг. Shoolbred и гг.
Клен, прибывающих в дверь и внесение этот стул, те лаком
книжных шкафов, которые письменном столе. В таблице напомнила Миссис Honeychurch по
письмо. Он не хотел читать это письмо—его искушения никогда не лежал
в этом направлении; но он волнует не менее. Это была его собственная вина, что она обсуждала его с матерью; он хотел, чтобы она поддержала его в третьей попытке завоевать Люси; он хотел чувствовать, что другие, кем бы они ни были, согласны с ним, и поэтому он спросил
с их разрешения. Миссис Ханичерч была любезна, но недальновидна, а что касается Фредди… «Он всего лишь мальчик, — размышлял он. — Я
представляю собой всё то, что он презирает. Зачем ему такой шурин?»

 Ханичерчи были достойной семьёй, но он начал понимать, что
Люси была из другого теста, и, возможно, — он не стал бы утверждать это с полной уверенностью, — ему следовало бы как можно скорее познакомить её с более подходящими для неё людьми.

 — Мистер Биб! — сказала служанка, и в комнату ввели нового священника с Саммер-стрит. Он сразу же подружился с Люси.
она хвалила его в своих письмах из Флоренции.

Сесил приветствовала его довольно критически.

“Я пришла выпить чаю, мистер Вайз. Как вы думаете, я получу его?”

“Я должна так сказать. Еда — это то, что здесь можно получить, не садись на этот стул.
молодой Ханичерч оставил в нем косточку ”.

“Pfui!”

“ Я знаю, ” сказал Сесил. “Я знаю. Я не могу понять, почему миссис Ханичерч
это позволяет».

 Сесил рассматривал кость и мебель Мейплов по отдельности; он
не осознавал, что вместе они наполняли комнату той жизнью, которой он желал.

 «Я пришла на чай и посплетничать. Разве это не новость?»

— Новости? Я вас не понимаю, — сказал Сесил. — Новости?

 Мистер Биб, у которого новости были совсем другого рода, затараторил:

 — Я встретил сэра Гарри Отвея, когда шёл сюда; у меня есть все основания надеяться, что я
первый в этой области. Он купил Сисси и Альберта у мистера Флэка!

 — Неужели? — сказал Сесил, пытаясь прийти в себя. В какую нелепую ошибку он вляпался! Возможно ли, чтобы священник и джентльмен так легкомысленно отзывались о его помолвке? Но он по-прежнему держался скованно и, хотя и спросил, кто такие Сисси и Альберт, всё ещё считал мистера Биба грубияном.

— Непростительный вопрос! Остановиться на неделю в Уинди-Корнере и не
познакомиться с Сисси и Альбертом, владельцами двухквартирного дома,
который построили напротив церкви! Я пожалуюсь на вас миссис Хоникерч.

— Я ужасно глуп в вопросах местных дел, — вяло сказал молодой
человек. — Я даже не могу вспомнить разницу между приходским
советом и советом местного самоуправления. Возможно, никакой разницы нет,
или, может быть, это не те названия. Я езжу за город только для того,
чтобы повидаться с друзьями и насладиться пейзажами. Это очень беспечно с моей стороны. Италия
и Лондон — единственные места, где я не чувствую себя изгоем».

Мистер Биб, огорчённый таким холодным приёмом Сисси и Альберта,
решил сменить тему.

«Позвольте, мистер Вайс, я забыл, чем вы занимаетесь?»

«У меня нет профессии», — сказал Сесил. «Это ещё один пример моего упадка». Моя позиция — совершенно неоправданная — заключается в том, что пока я никому не мешаю, я имею право делать всё, что захочу. Я знаю, что должен брать с людей деньги или посвящать себя тому, что мне безразлично, но почему-то я не могу начать.

“Тебе очень повезло”, - сказал мистер Биб. “Это замечательно
возможность, владение досуга”.

Его голос был скорее местечковый, но он не достаточно видеть свой путь к
отвечая естественным путем. Он чувствовал, как все, кто регулярно занятия должны
чувствую, что другие должны иметь его тоже.

“Я рад, что ты одобряешь. Я не смею лицо здорового человека—для
например, Фредди Honeychurch”.

— О, Фредди — хороший парень, не так ли?

— Восхитительный. Из таких, как он, Англия стала тем, чем она является.

Сесил удивился сам себе. Почему именно в этот день он был так
безнадежно наоборот? Он пытался получить права по пытливые взахлеб
после того, как Мистер Биб мать, пожилая дама, для которых у него не было особых
связи. Затем он польстил священнику, похвалил его
либеральные взгляды, просвещенное отношение к философии и
науку.

“Где остальные?” сказал мистер Биб, наконец, “я настаиваю на извлечение
чай перед вечерней службой”.

“Я полагаю, что Энн никогда не говорила им, что ты здесь. В этом доме так принято.
слуг натаскивают в день приезда. Вина Энн в том, что
она просит у вас прощения, хотя прекрасно вас слышит, и пинает дверь.
ножки стула своими ногами. Ошибки Мэри — я забываю об ошибках
Мэри, но они очень серьёзны. Пойдёмте в сад?

 — Я знаю об ошибках Мэри. Она оставляет совок для пыли на
лестнице.

 — Ошибка Юфимии в том, что она не хочет, просто не хочет,
нарезать сало достаточно мелко.

 Они оба рассмеялись, и всё пошло лучше.

— Недостатки Фредди, — продолжил Сесил.

 — Ах, их у него слишком много.  Никто, кроме его матери, не может припомнить недостатки
Фредди.  Попробуйте припомнить недостатки мисс Ханичёрч; их не так уж много.

— У неё их нет, — с серьёзной искренностью сказал молодой человек.

 — Я совершенно согласен.  В настоящее время у неё их нет.

 — В настоящее время?

 — Я не циничен.  Я просто думаю о своей любимой теории о мисс
 Хоничёрч.  Разве не кажется разумным, что она так прекрасно играет и так спокойно живёт?  Я подозреваю, что однажды она будет прекрасна и в том, и в другом. Водонепроницаемые отсеки в ней разрушатся,
и музыка и жизнь смешаются. Тогда она будет героически хорошей,
героически плохой — возможно, слишком героической, чтобы быть хорошей или плохой ”.

Сесил нашел своего собеседника интересным.

— И в настоящее время вы считаете её не такой уж замечательной, если говорить о жизни?

— Ну, должен сказать, я видел её только в Танбридж-Уэллсе, где она не была замечательной, и во Флоренции. С тех пор, как я приехал на Саммер-стрит, она была в отъезде. Вы видели её, не так ли, в Риме и в Альпах. О, я забыл; конечно, вы знали её раньше. Нет, она не была замечательной в
Флоренс тоже, но я продолжал ожидать, что она обрадуется.

“ В каком смысле?

Беседа стала для них приятной, и они расхаживали взад и
по террасе.

“Я мог бы с таким же успехом сказать вам, какую мелодию она сыграет следующей. Там было
Просто ощущение, что она обрела крылья и собиралась их использовать. Я могу
показать вам прекрасную картину в своём итальянском дневнике: мисс Хоникёрч в
роли воздушного змея, мисс Бартлетт держит верёвку. Картина номер два: верёвка
рвётся».

 Рисунок был в его дневнике, но он сделал его позже, когда
смотрел на вещи с художественной точки зрения. В тот момент он сам
тайком дёргал за верёвку.

 «Но верёвка так и не порвалась?»

«Нет. Возможно, я не видел, как мисс Ханичерч встала, но я точно слышал, как мисс Бартлетт упала».

«Теперь всё кончено», — сказал молодой человек низким, вибрирующим голосом.

Он сразу же понял, что из всех тщеславных, нелепых,
презренных способов объявить о помолвке этот был худшим. Он
проклял свою любовь к метафорам; неужели он намекнул, что он звезда и
что Люси взмывает вверх, чтобы дотянуться до него?

«Разорвана? Что вы имеете в виду?»

«Я имел в виду, — сухо сказал Сесил, — что она собирается выйти за меня замуж».

Священник почувствовал горькое разочарование, которое не смог скрыть в своём голосе.

«Простите, я должен извиниться. Я понятия не имел, что вы были с ней близки, иначе я бы никогда не заговорил с вами так легкомысленно и поверхностно.
Мистер Вайс, вам следовало остановить меня». И в глубине сада он увидел
саму Люси; да, он был разочарован.

Сесил, который, естественно, предпочитал поздравления извинениям,
поджал губы.  Неужели мир так воспримет его поступок?  Конечно, он презирал мир в целом;
каждый вдумчивый человек должен это делать; это почти проверка на утончённость.  Но он был чувствителен к отдельным его частицам, с которыми сталкивался.

Иногда он мог быть довольно грубым.

«Простите, что я вас шокировал, — сухо сказал он. — Боюсь, что
Выбор Люси не заслуживает вашего одобрения.

- Не в этом дело. Но вы должны были остановить меня. Я знаю мисс Ханичерч
со временем узнаю совсем немного. Возможно, мне не следовало так откровенно обсуждать ее с кем бы то ни было.
” Тем более с вами.

“ Вы сознаете, что сказали что-то нескромное?

Мистер Биб взял себя в руки. В самом деле, мистер Вайс обладал искусством
ставить людей в самые неловкие положения. Он был вынужден использовать
прерогативы своей профессии.

 «Нет, я не сказал ничего предосудительного. Я предвидел во Флоренции, что её
спокойное, безмятежное детство должно закончиться, и оно закончилось. Я понял,
достаточно смутно, чтобы она могла сделать какой-то важный шаг. Она его сделала.
 Она поняла — вы позволите мне говорить свободно, как я начал говорить свободно, — она поняла, что такое любовь: величайший урок, который, как скажут вам некоторые, даёт нам земная жизнь». Теперь ему пора было помахать шляпой приближающейся троице. Он не преминул это сделать. — Она
научилась у вас, — и если его голос по-прежнему звучал как у священника, то теперь он был искренним. — Позаботьтесь о том, чтобы её знания пошли ей на пользу.

 — Grazie tante! — сказал Сесил, который не любил священников.

— Вы слышали? — крикнула миссис Ханичерч, взбираясь по склону
сада. — О, мистер Биб, вы слышали эту новость?

 Фредди, теперь преисполненный добродушия, насвистывал свадебный марш. Молодость редко
критикует свершившийся факт.

 — Конечно, слышал! — воскликнул он. Он посмотрел на Люси. В её присутствии он больше не мог
вести себя как священник — по крайней мере, без извинений. — Миссис
 Хоничерч, я собираюсь сделать то, что должен делать всегда, но
обычно я слишком стесняюсь. Я хочу призвать на них все возможные благословения,
печальные и радостные, большие и маленькие. Я хочу, чтобы они были счастливы всю свою жизнь.
в высшей степени хороши и в высшей степени счастливы как муж и жена, как отец и
мать. А теперь я хочу свой чай.

  — Вы попросили его как раз вовремя, — возразила леди. — Как вы смеете быть серьёзным в Уинди-Корнере?

 Он взял с неё пример. Больше не было ни показной доброжелательности, ни
попыток возвысить ситуацию с помощью поэзии или Священного Писания. Никто из них больше не осмеливался и не мог быть серьёзным.

Помолвка — настолько сильное событие, что рано или поздно она приводит всех,
кто о ней говорит, в состояние радостного благоговения. Вдали от неё, в
В уединении своих комнат мистер Биб и даже Фредди могли бы снова
поупражняться в критике. Но в его присутствии и в присутствии друг друга они
искренне веселились. У него странная сила, потому что он заставляет
улыбаться не только губы, но и само сердце. Главная параллель,
позволяющая сравнить одно великое явление с другим, — это власть над
нами храма какой-нибудь чужой веры. Стоя снаружи, мы высмеиваем его
или противостоим ему, или, в лучшем случае, чувствуем себя
сентиментальными. Внутри, хотя святые и боги не наши, мы становимся
истинно верующими, если рядом есть хоть один истинно верующий.

Так что после дневных тревог и опасений они взяли себя в руки и устроились за очень приятным чаепитием. Если они и были лицемерами, то не знали об этом, и их лицемерие имело все шансы закрепиться и стать правдой. Энн, ставя на стол каждую тарелку так, словно это был свадебный подарок, очень их воодушевляла. Они не могли не улыбнуться в ответ на её улыбку, которой она одарила их, прежде чем выйти из гостиной. Мистер Биб чирикнул.
Фредди был в ударе, назвав Сесила «Фиаско» — семьянином
заслуженный каламбур о женихе. Миссис Ханичерч, забавная и дородная, обещала, что
будет хорошей свекровью. Что касается Люси и Сесил, для которых храм
было причине, они тоже включились в веселый ритуал, но ждал, как
истовые верующие должны, для раскрытия некоторых святее святыни
радость.




Глава IX
Люси как произведение искусства


Через несколько дней после объявления о помолвке миссис Ханичерч пригласила
Люси и её Фиаско на небольшую вечеринку в саду по соседству,
потому что, естественно, она хотела показать людям, что её дочь выходит замуж
за приличного мужчину.

Сесил был более чем презентабелен; он выглядел представительно, и было очень приятно видеть, как его стройная фигура идёт в ногу с Люси, а его вытянутое бледное лицо оживляется, когда Люси обращается к нему. Люди поздравляли миссис Хоникёрч, что, я считаю, является социальной ошибкой, но ей это нравилось, и она довольно бесцеремонно представила Сесила нескольким чопорным вдовам.

За чаем случилось несчастье: чашка с кофе опрокинулась на шёлковое платье Люси, и хотя Люси притворилась, что ей всё равно, её мать не притворилась и потащила её в дом, чтобы платье починили
сочувствующая горничная. Они ушли на некоторое время, и Сесил остался
со вдовствующими герцогинями. Когда они вернулись, он был не так любезен, как раньше
.

“Вы идете в такого рода вещи?” он спросил, когда они были
ехал домой.

“Ох, сейчас и тогда”, - сказал Люси, которая лучше заняться собой.

“Это типично для сельского общества?”

“Я полагаю, что да. Мама, а это было бы типично?”

«В обществе полно народу», — сказала миссис Хоникерч, которая пыталась вспомнить, как
сидит одно из платьев.

Видя, что она думает о чём-то другом, Сесил наклонился к Люси и
сказал:

“Мне это показалось совершенно ужасным, катастрофическим, зловещим”.

“Мне так жаль, что вы оказались в затруднительном положении”.

“Не это, а поздравления. Это так отвратительно, то, как
помолвка рассматривается как общественное достояние — своего рода пустошь, где
каждый посторонний может выплеснуть свои вульгарные чувства. Все эти старые женщины
ухмыляются! ”

“Я полагаю, через это нужно пройти. В следующий раз они не будут так сильно нас замечать».

«Но я хочу сказать, что их отношение в целом неверно. Помолвка — ужасное слово, кстати, — это личное дело, и к нему нужно относиться как к таковому».

Еще ухмыляясь, старые женщины, однако не так по отдельности, были расово
правильно. Дух поколений улыбался через них,
радуясь помолвке Сесила и Люси, потому что это обещало
продолжение жизни на земле. Сесилу и Люси это сулило нечто иное
совсем другое — личную любовь. Отсюда раздражение Сесила и Люси.
вера в то, что его раздражение было справедливым.

“Как утомительно!” - сказала она. - А ты не могла сбежать на теннис?

«Я не играю в теннис — по крайней мере, не на публике. Соседям не хватает романтики,
когда я занимаюсь спортом. Такая романтика, как у меня, — это
«Итальянский англичанин».

«Итальянский англичанин?»

«E un diavolo incarnato! Вы знаете эту пословицу?»

Она не знала. И она не казалась подходящей для молодого человека, который провёл спокойную зиму в Риме со своей матерью. Но Сесил после помолвки стал изображать космополитическую развязность, которой у него не было.

“Хорошо,” сказал он, “я ничего не могу поделать, если они не одобряют меня. Есть
определенные несменяемый барьеры между мной и ним, и я должен
принимать их”.

“Я полагаю, у всех нас есть свои ограничения”, - сказала мудрая Люси.

— Иногда они навязываются нам, — сказал Сесил, поняв по её замечанию, что она не совсем понимает его позицию.

 — Как?

 — Имеет ли значение, полностью ли мы закрываемся от мира или нас отгораживают от него другие?

 Она задумалась на мгновение и согласилась, что разница есть.

 — Разница? — воскликнула миссис Ханичерч, внезапно встрепенувшись. “Я не вижу никакой разницы"
. Заборы есть заборы, особенно когда они находятся в одном и том же
месте”.

“Мы говорили о мотивах”, - сказал Сесил, которого это вмешательство
задело.

“Мой дорогой Сесил, посмотри сюда”. Она расставила колени и пристроила на коленях свою
визитницу. “Это я. Это Уинди Корнер. Остальная часть
схема - это другие люди. Мотивы - это все очень хорошо, но забор
приходит сюда ”.

“Мы говорили не о настоящих заборах ”, - сказала Люси, смеясь.

“ О, я понимаю, дорогая, поэзия.

Она спокойно откинулась на спинку стула. Сесил удивился, почему Люси это позабавило.

 — Я скажу вам, у кого нет «ограждений», как вы их называете, — сказала она, — и это мистер Биб.

 — Беззащитный пастор — это значит беззащитный человек.

 Люси не сразу понимала, о чем говорят люди, но достаточно быстро улавливала суть.
что они имели в виду. Она пропустила мимо ушей эпиграмму Сесила, но уловила чувство, которое её вызвало.

«Вам не нравится мистер Биб?» — задумчиво спросила она.

«Я этого не говорил!» — воскликнул он. «Я считаю его намного выше среднего. Я
только отрицал…» И он снова заговорил о заборах, и это было блестяще.

— А вот священник, которого я ненавижу, — сказала она, желая сказать что-то
сочувственное, — священник, у которого есть недостатки, и самые ужасные из них, — это мистер Игер, английский капеллан во Флоренции. Он был по-настоящему неискренним — не только в своих манерах. Он был снобом, и
Он был тщеславен и говорил такие недобрые вещи».

«Какие вещи?»

«В «Бертолини» был старик, который, по его словам, убил свою
жену».

«Возможно, так оно и было».

«Нет!»

«Почему «нет»?»

«Он был таким милым стариком, я уверена».

Сесил рассмеялся над её женской наивностью.

— Что ж, я пыталась разобраться в этом деле. Мистер Игер никогда не переходил к сути. Он предпочитает говорить расплывчато — сказал, что старик «практически» убил свою жену — убил её на глазах у Бога.

 — Тише, дорогая! — рассеянно сказала миссис Ханичерч.

 — Но разве не возмутительно, что человек, которому мы должны подражать,
должен ли он повсюду распространять клевету? Я полагаю, главным образом из-за
него старика уволили. Люди притворялись, что он вульгарен, но
он определенно таковым не был ”.

“Бедный старик! Как его звали?”

“Харрис”, - сказал Люси Бойко.

“Будем надеяться, что миссис Харрис там не будет сечь человек”, - сказала она
мать.

Сесил понимающе кивнул.

— «Разве мистер Игер не священник из образованных?» — спросил он.

«Не знаю. Я его ненавижу. Я слышала, как он читал лекцию о Джотто. Я его ненавижу. Ничто не может скрыть мелочность его натуры. Я его ненавижу».

«Боже милостивый, дитя моё!» — сказала миссис Ханичерч. «Ты меня напугала».
оторви мне голову! Что тут перекрикивать? Я запрещаю вам с Сесилом
ненавидеть больше священнослужителей.

Он улыбнулся. В словах Люси действительно было что-то неуместное.
Моральный выпад по поводу мистера Игера. Это было похоже на то, как если бы кто-то увидел Леонардо
на потолке Сикстинской Капеллы. Ему страстно хотелось намекнуть ей, что не здесь
в этом и заключается её призвание; что сила и очарование женщины кроются в тайне, а не в
мускулистой браваде. Но, возможно, бравада — это признак жизнелюбия: она портит
прекрасное создание, но показывает, что она жива. Через мгновение он
с некоторым удивлением посмотрел на её раскрасневшееся лицо и взволнованные жесты.
Он не стал подавлять в себе юношеский задор.

Природа — самая простая из тем, подумал он, — окружала их. Он восхвалял сосновые леса, заросли папоротника, багряные листья, покрывавшие кусты, практичную красоту просёлочной дороги. Мир за пределами дома был ему не очень знаком, и иногда он ошибался в фактах. Миссис Губы Хоничерча дрогнули, когда он
говорил о вечной зелени лиственницы.

 «Я считаю себя счастливым человеком, — заключил он. — Когда я в Лондоне, я чувствую, что никогда не смогу уехать оттуда.  Когда я в деревне, я чувствую
То же самое можно сказать и о деревне. В конце концов, я верю, что птицы, деревья и небо — самые прекрасные вещи в жизни, и что люди, которые живут среди них, должны быть самыми лучшими. Это правда, что в девяти случаях из десяти они, кажется, ничего не замечают. Деревенский джентльмен и деревенский рабочий — каждый по-своему самые унылые из компаньонов. И всё же они могут испытывать молчаливое сочувствие к работе природы, которого нет у нас, городских жителей. Вы это чувствуете, миссис
Ханичерч?

Миссис Ханичерч вздрогнула и улыбнулась. Она не присутствовала на собрании. Сесил,
которая была довольно подавлена на переднем сиденье «Виктории», чувствовала
себя раздражённой и решила больше не говорить ничего интересного.

 Люси тоже не присутствовала. Её лоб был нахмурен, и она всё ещё выглядела
раздражённой — результат, как он заключил, слишком усердной моральной
гимнастики. Было грустно видеть, что она так слепа к красотам
августовского леса.

— «Спустись, о дева, с той горной высоты», — процитировал он и
коснулся её колена своим.

Она снова покраснела и спросила: «Какой высоты?»

— «Спустись, о дева, с той горной высоты,
Какое удовольствие жить на высоте (пел пастух).
В высоте и великолепии холмов?


Давайте последуем совету миссис Ханичерч и перестанем ненавидеть священников.
Что это за место?

— Саммер-стрит, конечно, — сказала Люси и пришла в себя.

Лес расступился, открывая вид на пологий треугольный луг.
С двух сторон его окружали красивые коттеджи, а на третьей стороне возвышалась новая каменная церковь, простая, но дорогая, с очаровательным остроконечным шпилем. Дом мистера Биба находился рядом с церковью. По высоте он едва ли превосходил коттеджи. Поблизости стояли несколько больших особняков, но они были
спрятанные среди деревьев. Эта сцена напоминала скорее швейцарские Альпы, чем
святыню и центр праздного мира, и была испорчена только двумя уродливыми
маленькими виллами — виллами, которые соперничали с помолвкой Сесила,
приобретёнными сэром Гарри Отвеем в тот же день, когда Сесил приобрёл
Люси.

 «Сисси» — так называлась одна из этих вилл, «Альберт» — другая.
Эти надписи были не только выгравированы в готическом стиле на садовых воротах, но и во второй раз появились на крыльцах, где они повторяли полукруглую форму входной арки в виде каменных капителей. «Альберт»
Он был обитаем. Его измученный сад пестрел геранями, лобелиями и полированными ракушками. Его маленькие окошки были целомудренно занавешены
Ноттингемским кружевом. «Сисси» сдавалась в аренду. Три доски объявлений, принадлежавшие агентам из Доркинга, висели на заборе и сообщали об этом неудивительном факте. Её дорожки уже заросли сорняками; её лужайка, похожая на носовой платок, была жёлтой от одуванчиков.

«Это место разрушено!» — механически проговорили дамы. «Саммер-стрит
никогда больше не будет прежней».

 Когда карета проезжала мимо, дверь «Сисси» открылась, и из неё вышел джентльмен.

“ Остановитесь! ” крикнула миссис Ханичерч, дотрагиваясь до кучера своим зонтиком.
“ А вот и сэр Гарри. Сейчас мы узнаем. Сэр Гарри, опустите эти вещи
немедленно!

Сэр Гарри Отуэй, которого нет нужды описывать, подошел к экипажу и сказал
“Миссис Ханичерч, я собирался. Я не могу, я действительно не могу пригласить мисс
Флэк”.

“Разве я не всегда прав? Ей следовало уехать до подписания контракта
. Она по-прежнему живет без арендной платы, как во времена своего племянника
?

“ Но что я могу сделать? Он понизил голос. “Пожилая леди, такая вульгарная"
и почти прикованная к постели.

“Выгоните ее”, - храбро сказал Сесил.

Сэр Гарри вздохнул и с грустью посмотрел на виллы. Он был полностью осведомлён о намерениях мистера Флэка и мог бы купить участок до начала строительства, но он был апатичен и медлителен. Он знал Саммер-стрит столько лет, что не мог себе представить, что она будет испорчена. Он забеспокоился только тогда, когда миссис Флэк заложила первый камень и начали появляться красно-кремовые кирпичи.
Он обратился к мистеру Флэку, местному строителю, — очень разумному и
уважаемому человеку, — и тот согласился, что плитка была бы более эстетичной
крышу, но заметил, что шифер дешевле. Однако он осмелился не согласиться с
коринфскими колоннами, которые должны были, как пиявки,
присосаться к рамам арочных окон, сказав, что ему, со своей стороны,
хотелось бы немного украсить фасад. Сэр Гарри намекнул, что
колонна, если это возможно, должна быть не только декоративной, но и несущей.

Мистер Флэк ответил, что все колонны были заказаны, добавив: «И все капители разные — на одной драконы в листве, на другой
что-то вроде ионического стиля, на третьей — портрет миссис Флэк».
инициалы — у каждого свои». Потому что он читал своего Раскина. Он строил свои
виллы по своему желанию, и только после того, как он поселил в одну из них
неподвижную тётю, сэр Гарри купил.

 Эта бесполезная и невыгодная сделка наполнила рыцаря печалью,
когда он опирался на карету миссис Хоничерч. Он не справился со своими обязанностями
по отношению к сельской местности, и сельская местность тоже смеялась над ним.
Он потратил деньги, но Саммер-стрит была испорчена так же сильно, как и раньше.
Теперь он мог только найти подходящего жильца для «Сисси» — кого-то
действительно подходящего.

«Арендная плата абсурдно низкая, — сказал он им, — и, возможно, я слишком снисходителен к арендаторам. Но дом такой неудобный. Он слишком велик для крестьян и слишком мал для таких, как мы».

 Сесил не знал, презирать ли ему виллы или презирать сэра Гарри за то, что он их презирает. Последнее казалось более плодотворным.

 «Вам следует немедленно найти арендатора», — злорадно сказал он. — Это был бы
идеальный рай для банковского служащего.

 — Именно! — взволнованно сказал сэр Гарри.  — Именно этого я и боюсь, мистер
Вайз. Это привлечёт не тех людей. Железнодорожное сообщение улучшилось — на мой взгляд, это фатальное улучшение. И что такое пять миль от вокзала в наши дни, когда есть велосипеды?

— Это будет довольно напряжённая работа, — сказала Люси.

Сесил, в котором было немало средневековой озорности, ответил, что физическое состояние низших слоёв среднего класса улучшается с ужасающей скоростью. Она увидела, что он смеётся над их безобидным
соседом, и заставила себя остановить его.

«Сэр Гарри! — воскликнула она. — У меня есть идея. Как бы вам понравились
старушки?»

— Моя дорогая Люси, это было бы чудесно. Вы знаете кого-нибудь в этом роде?

— Да, я познакомилась с ними за границей.

— Джентльмены? — осторожно спросил он.

— Да, именно так, и в настоящее время они бездомны. На прошлой неделе я получила от них весточку — от мисс Терезы и мисс Кэтрин Алан. Я не шучу.
 Они именно те, кто нам нужен. Мистер Биб тоже их знает. Могу я попросить их написать вам?

— Конечно, можете! — воскликнул он. — Вот мы и решили проблему. Как это чудесно! Дополнительные удобства — пожалуйста, скажите им, что у них будут дополнительные удобства, потому что я не буду платить агентам. О,
агенты! Какие ужасные люди, которых они мне присылали! Одна женщина, когда я
написал ей — тактичное письмо, знаете ли, — с просьбой объяснить мне
её социальное положение, ответила, что заплатит за аренду вперёд. Как будто
это кого-то волнует! И несколько рекомендаций, которые я взял, были
крайне неудовлетворительными — люди-мошенники или нереспектабельные. И
о, какой обман! На прошлой неделе я повидал немало неприглядного. Обман самых многообещающих людей. Моя дорогая Люси, обман!

Она кивнула.

«Мой совет, — вмешалась миссис Ханичерч, — не иметь с этим ничего общего».
Люси и её увядшие аристократки. Я знаю таких. Избавьте меня
от людей, которые видали лучшие времена и приносят с собой фамильные
реликвии, от которых в доме пахнет затхлостью. Это печально, но я бы
предпочла сдавать жильё тому, кто поднимается по социальной лестнице,
а не тому, кто опускается.

— Кажется, я вас понимаю, — сказал сэр Гарри, — но, как вы
сами сказали, это очень печально.

“Мисс Алан не такая!” - воскликнула Люси.

“Да, это они”, - сказал Сесил. “Я с ними не встречался, но должен сказать, что они
были крайне неподходящим дополнением к нашему району”.

“ Не слушайте его, сэр Гарри, он утомителен.

“Это я надоедаю”, - ответил он. “Мне не следовало бы приходить со своими
проблемами к молодым людям. Но на самом деле я так волнуюсь, и леди Отуэй
скажет только, что я не могу быть слишком осторожной, что совершенно верно, но никакой
реальной помощи.

“Тогда могу я написать моим мисс Алан?”

“Пожалуйста!”

Но его взгляд дрогнул, когда миссис Ханичерч воскликнула:

“Будьте осторожны! Они для канареек. Сэр Гарри, будьте осторожны
канареек: они плюют семя наружу через прутья клетки, а затем
мыши приходят. Вообще берегитесь женщин. Только давайте к человеку”.

“Действительно—” пробормотал он галантно, хотя он видел мудрость ее
замечание.

«Мужчины не сплетничают за чашкой чая. Если они напиваются, то
укладываются поудобнее и отсыпаются. Если они вульгарны, то
как-то сдерживаются. Это не так распространяется. Дайте мне
мужчину — конечно, при условии, что он чистый».

 Сэр Гарри покраснел. Ни он, ни Сесил не обрадовались этим откровенным комплиментам
в адрес их пола. Даже если не брать в расчёт грязь, между ними было мало
различий. Он предложил миссис Хоникёрч, если у неё есть время,
спуститься с кареты и самой осмотреть «Сисси». Она была в восторге. Природа предназначила её для того, чтобы она была бедной и жила в таком
дом. Домашние хлопоты всегда привлекали её, особенно когда они были небольшими.

Сесил потянул Люси назад, когда она последовала за матерью.

«Миссис Ханичерч, — сказал он, — может, мы с Люси пойдём домой, а вы останетесь?»

«Конечно!» — сердечно ответила она.

Сэр Гарри тоже, казалось, был рад избавиться от них. Он понимающе улыбнулся
им и сказал: «Ага! молодые люди, молодые люди!» — а затем поспешил отпереть дом.

«Отчаянный грубиян!» — воскликнул Сесил, едва они оказались вне пределов слышимости.

«О, Сесил!»

«Ничего не могу с собой поделать.  Было бы неправильно не ненавидеть этого человека».

“Он не умен, но на самом деле он милый”.

“Нет, Люси, он олицетворяет все плохое в сельской жизни. В Лондоне он
сохранил бы свое место. Он был бы членом клуба безмозглых, а его жена
устраивала бы безмозглые званые обеды. Но здесь, внизу, он ведет себя как маленький
бог со своим благородством, и своим покровительством, и своей фальшивой эстетикой, и
все — даже твоя мать — обмануты ”.

“Все, что вы говорите, совершенно верно”, - сказала Люси, хотя чувствовала себя
обескураженной. “Интересно, так ли ... так ли это важно”.

“Это имеет огромное значение. Сэр Гарри - воплощение этой вечеринки в саду.
О боже, как же я зла! Как же я надеюсь, что он поселит на этой вилле какую-нибудь вульгарную
женщину — настолько вульгарную, что он это заметит.
_Джентльмены!_ Фу! с его лысой головой и отвисшим подбородком! Но давайте
забудем о нём».

 Люси была только рада это сделать. Если Сесил не нравились сэр Гарри Отуэй и
мистер Биб, то где гарантия, что люди, которые были ей по-настоящему
дороги, не пострадают? Например, Фредди. Фредди не был ни умным,
ни проницательным, ни красивым, и что мешало Сесил в любую минуту
сказать: «Было бы неправильно не ненавидеть Фредди»? И что бы она
Ответить ? Дальше Фредди она не заходила, но он доставлял ей достаточно беспокойства
. Она могла только заверить себя, что Сесил знал Фредди некоторое время
и что они всегда хорошо ладили, за исключением, возможно,
последних нескольких дней, которые, возможно, были случайностью.

“В какую сторону нам идти?” спросила она его.

Природа — самая простая из тем, как ей показалось, — была вокруг них. Саммер-стрит
проходила глубоко в лесу, и она остановилась там, где тропинка отходила
от главной дороги.

«Здесь есть два пути?»

«Возможно, дорога будет разумнее, раз уж мы так нарядно одеты».

— Я бы предпочёл пройти через лес, — сказал Сесил с тем сдержанным раздражением, которое она замечала в нём весь день. — Почему ты, Люси, всегда выбираешь дорогу? Ты знаешь, что с тех пор, как мы обручились, ты ни разу не была со мной в полях или в лесу?

 — Разве? Дрова, потом”, - сказала Люси, поражаясь его странность, но
почти уверен, что он бы потом объясню; это не было его привычкой, чтобы оставить
ей в голову сомневаться в его смысл.

Она повела их в уисперинг Пайнс, и конечно же он сделал
объяснить, прежде чем они отошли на десяток метров.

— У меня возникла мысль — смею сказать, ошибочная, — что вы чувствуете себя со мной более комфортно в комнате.

— В комнате? — переспросила она, безнадежно сбитая с толку.

— Да.  Или, в крайнем случае, в саду или на дороге.  Но не в настоящей сельской местности, как эта.

— О, Сесил, что ты имеешь в виду?  Я никогда не чувствовала ничего подобного. Ты говоришь так, как будто я в некотором роде поэтесса ”.

“Я не знаю, что ты не поэт. Я связываю тебя с точкой зрения — определенным типом
точки зрения. Почему бы вам не соединить меня с комнатой?

Она на мгновение задумалась, а затем сказала, смеясь:

“Вы знаете, что вы правы? Я знаю. Должно быть, я все-таки поэтесса.
Когда я думаю о тебе, я всегда представляю тебя в комнате. Как забавно!

К её удивлению, он, казалось, был раздражён.

— В гостиной, не так ли? Без окон?

— Да, без окон, мне кажется. А почему бы и нет?

— Я бы предпочёл, — сказал он с упрёком, — чтобы вы представляли меня на
открытом воздухе.

Она снова сказала: «О, Сесил, что ты имеешь в виду?»

Поскольку объяснений не последовало, она отмахнулась от этой темы, как от слишком сложной для девушки, и повела его дальше в лес, время от времени останавливаясь у особенно красивых или знакомых деревьев. Она знала лес между Саммер-стрит и Уинди
Уголок с тех пор, как она научилась ходить самостоятельно; она играла в "Потеряв Фредди"
в нем, когда Фредди был багроволицым младенцем; и хотя она побывала в
Италии, он ничуть не утратил своего очарования.

Вскоре они вышли на небольшую поляну среди сосен — еще одну крошечную
зеленая альпа, на этот раз одинокая, с неглубоким прудом в недрах.

Она воскликнула: “Священное озеро!”

“Почему ты это так называешь?”

— Не могу вспомнить почему. Наверное, это из какой-то книги. Сейчас это всего лишь
лужа, но видишь, как через неё течёт ручей? Ну, неплохо
После сильных дождей вода стекает вниз и не может сразу уйти, и
пруд становится довольно большим и красивым. Тогда Фредди купался
там. Он очень любит это место.

— А ты?

 Он хотел сказать: «Любишь ли ты его?» Но она мечтательно ответила: «Я тоже купалась
здесь, пока меня не поймали. Тогда поднялся шум».

В другое время он, возможно, был бы шокирован, потому что в нём
было много ханжества. Но сейчас? В своём мгновенном порыве
поклонения свежему воздуху он был восхищён её восхитительной простотой. Он смотрел на неё, пока она стояла у края бассейна. Она была одета по-праздничному, как она выразилась,
и она напомнила ему какой-то блестящий цветок, у которого нет собственных листьев.
но он внезапно распускается в мире зелени.

“ Кто тебя раскусил?

“ Шарлотта, ” пробормотала она. “Она остановилась у нас.
Шарлотта— Шарлотта”.

“Бедная девочка!”

Она серьезно улыбнулась. Определенный план, от которого до сих пор он
уклонялся, теперь казался практичным.

“Люси!”

— Да, полагаю, нам пора идти, — ответила она.

— Люси, я хочу спросить тебя кое о чём, о чём никогда раньше не спрашивал.

Услышав серьёзность в его голосе, она открыто и доброжелательно подошла к нему.

— О чём, Сесил?

— До сих пор никогда — даже в тот день на лужайке, когда ты согласилась выйти за меня
замуж…

 Он смутился и стал оглядываться по сторонам, чтобы проверить, не
видят ли их. Его храбрость исчезла.

 — Да?

 — До сих пор я никогда тебя не целовал.

 Она покраснела так, словно он сказал что-то очень неприличное.

 — Нет… то есть да, — запнулась она.

«Тогда я спрошу вас — могу ли я сделать это сейчас?»

«Конечно, можете, Сесил. Вы могли бы и раньше. Я не могу наброситься на вас, вы же
знаете».

В тот решающий момент он не осознавал ничего, кроме абсурда. Её
ответ был неуместным. Она так деловито приподняла вуаль.
Приближаясь к ней, он успел пожалеть, что не может отпрянуть. Когда он
прикоснулся к ней, его золотое пенсне слетело и расплющилось
между ними.

Таково было объятие. Он справедливо полагал, что это была неудача.
Страсть должна верить в свою непреодолимость. Она должна забыть о вежливости, учтивости и всех других проклятиях утонченной натуры. ...........
...........
.... Прежде всего, он никогда не должен просить разрешения там, где есть право проезда
. Почему он не мог поступить так, как поступил бы любой рабочий или землекоп — нет, как поступил бы любой молодой человек за прилавком? Он пересмотрел сцену. Люси была
стоя, как цветок, у воды, он подбежал и заключил ее в свои
объятия; она упрекнула его, позволила ему и с тех пор почитала его за его
мужественность. Ибо он верил, что женщины уважают мужчин за их мужественность.

После этого единственного приветствия они молча покинули бассейн. Он ждал, что
она сделает какое-нибудь замечание, которое откроет ему ее сокровенные мысли.
Наконец она заговорила с подобающей серьезностью.

- Меня звали Эмерсон, а не Харрис.

— Какое имя?

— Старика.

— Какого старика?

— Того старика, о котором я тебе рассказывал. Того, с которым мистер Игер был так несправедлив.

Он не мог знать, что это был самый интимный разговор, который у них когда-либо был.




Глава X
Сесил как юморист


Общество, из которого Сесил предложил спасти Люси, было, пожалуй, не самым блестящим, но всё же более блестящим, чем то, на что она могла рассчитывать, исходя из своего происхождения. Её отец, преуспевающий местный адвокат, построил
Уинди-Корнер, как он предполагал, в то время, когда район только открывался,
и, влюбившись в своё творение, в конце концов поселился там
сам. Вскоре после его женитьбы социальная атмосфера начала меняться.
Другие дома были построены на вершине этого крутого южного склона, а
также среди сосен позади него и на меловых холмах к северу. Большинство
этих домов были больше, чем Уинди-Корнер, и в них жили люди,
которые приехали не из окрестностей, а из Лондона и приняли
Ханичерчей за остатки местной аристократии. Он был склонен
испугаться, но его жена приняла ситуацию без гордости и смирения. «Я не могу
понять, что делают люди, — говорила она, — но это крайне
к счастью для детей”. Она звонила, везде; на ее звонки были
вернулся с энтузиазмом, и когда народ узнал, что она была
точно не из их _milieu_, они любили ее, и она, казалось, не
важно. Когда мистер Ханичерч умер, он испытал удовлетворение — которое немногие
честные адвокаты презирают — от того, что оставил свою семью укоренившейся в лучшем
обществе, какое только возможно.

Лучшее, какое только возможно. Конечно, многие из иммигрантов были довольно скучными,
и Люси осознала это ещё ярче после возвращения из Италии.
До сих пор она принимала их идеалы без вопросов — их доброту
достаток, их неагрессивная религия, их неприязнь к бумажным пакетам, апельсиновой кожуре и разбитым бутылкам. Будучи убеждённой радикалкой, она научилась с ужасом говорить о пригородах. Жизнь, насколько она могла её себе представить, была кружком богатых, приятных людей с одинаковыми интересами и врагами. В этом кружке люди думали, женились и умирали. Снаружи
это были бедность и вульгарность, которые всегда пытались проникнуть внутрь, как лондонский туман пытается проникнуть в сосновые леса, просачиваясь сквозь просветы в северных холмах. Но в Италии, где каждый, кто захочет, может согреться
Эта концепция жизни, основанная на равенстве, как на солнце, исчезла.
 Её чувства обострились; она чувствовала, что нет никого, кто бы ей не понравился, что социальные барьеры, несомненно, непреодолимы, но не особенно высоки. Их перепрыгиваешь, как перепрыгиваешь через оливковую рощу крестьянина на Апеннинах, и он рад тебя видеть. Она вернулась с новыми глазами.

То же самое сделал Сесил, но Италия пробудила в Сесиле не терпимость, а
раздражение. Он видел, что местное общество было узким, но вместо того, чтобы
сказать: «Разве это так важно?» он взбунтовался и попытался
Он заменил его обществом, которое называл «широким». Он не понимал, что
Люси освятила своё окружение тысячами мелких любезностей, которые со временем порождают привязанность, и что, хотя её глаза видели его недостатки, её сердце отказывалось полностью его презирать. Он также не понимал более важного момента: если она была слишком хороша для этого общества, то она была слишком хороша для любого общества и достигла той стадии, когда её могло удовлетворить только личное общение. Она была бунтаркой, но не такой, как он себе представлял, — бунтаркой, которая хотела не просторную комнату, а
равенство рядом с мужчиной, которого она любила. Для Италии предлагал ей самой
бесценный всех владений—ее собственную душу.

Играем в бамбл-пупси с Минни Биб, племянницей ректора, в возрасте
тринадцати лет — древняя и наиболее почетная игра, которая заключается в
подбрасывание теннисных мячей высоко в воздух, так что они падают через сетку
и неумеренно подпрыгивают; некоторые попадают в миссис Медовая церковь; другие потеряны.
Предложение сбивчивое, но лучше иллюстрирует состояние Люси,
поскольку она в это время пыталась поговорить с мистером Бибом.

«О, это было так неприятно — сначала он, потом они — никто не знал,
то, что они хотели, и все такие надоедливые ”.

“Но они действительно сейчас приедут”, - сказал мистер Биб. “Я написал мисс
Тереза несколько дней назад интересовалась, как часто звонит мясник,
и мой ответ "раз в месяц", должно быть, произвел на нее благоприятное впечатление. Они
приезжают. Я получил от них весточку сегодня утром.

“Я возненавижу этих мисс Алан!” - воскликнула миссис Ханичерч. «Только потому, что они старые и глупые, от них ждут, что они скажут: «Как мило!» Я ненавижу их «если», «но» и «и». А бедная Люси — поделом ей — превратилась в тень».

Мистер Биб наблюдал, как тень вскочила и закричала:
теннисный корт. Сесила не было — когда он был там, никто не играл в «щенка».

«Ну, если они придут… Нет, Минни, не Сатурн». Сатурн был теннисным мячом, у которого частично была снята кожа. Когда он двигался, его шар окружал ободок. “Если они приедут, сэр Гарри разрешит им въехать
до двадцать девятого числа, и он вычеркнет пункт о
побелке потолков, потому что это заставило их нервничать, и добавит
первый - изрядный износ.— Это не считается. Я же сказал тебе, что не Сатурн.

“Сатурн подходит для бамбл-пуппи”, - крикнул Фредди, присоединяясь к ним.
“Минни, не слушай ее”.

— Сатурн не прыгает.

 — Сатурн прыгает достаточно.

 — Нет, не прыгает.

 — Ну, он прыгает лучше, чем Прекрасный Белый Дьявол.

 — Тише, дорогая, — сказала миссис Ханичерч.

 — Но посмотри на Люси — она жалуется на Сатурн, а сама держит в руке
 Прекрасного Белого Дьявола, готовая его подключить. Верно,
Минни, бейте её ракеткой по голеням — бейте её по голеням!

 Люси упала, «Прекрасный белый дьявол» выкатился из её руки.

 Мистер Биб поднял его и сказал: «Этот мяч называется «Виттория
 Коромбона», пожалуйста». Но его поправка осталась без внимания.

Фредди в высшей степени обладал способностью приводить маленьких девочек в ярость, и за полминуты он превратил Минни из воспитанной девочки в разъярённую дикарку. Сесил, находившийся в доме, услышал их и, хотя у него было много забавных новостей, не стал спускаться, чтобы поделиться ими, на случай, если ему причинят вред. Он не был трусом и переносил необходимую боль так же, как и любой другой мужчина. Но он ненавидел физическое насилие над детьми. Как же он был прав! Конечно же, всё закончилось криком.

 «Хотел бы я, чтобы мисс Аланс это увидела», — заметил мистер Биб, как раз когда
Люси, которая ухаживала за раненой Минни, в свою очередь, была поднята на ноги
ее братом.

“ Кто такие мисс Алан? Фредди тяжело дышал.

“Они взяли Сисси Вилла”.

“Это не имя—”

Здесь он поскользнулся, и все они пали самое приятно на
травы. Интервал истечет.

— Как его звали? — спросила Люси, положив голову брата себе на колени.

 — Алан — это не имя людей, которых нанял сэр Гарри.

 — Чепуха, Фредди! Ты ничего об этом не знаешь.

 — Сам ты чепуха! Я только что его видел. Он сказал мне: «Кхм!
Honeychurch,’”—Фредди был равнодушен имитации—“‘ГМ! кхм! У меня на
последний действительно закуплены Ди-сир-повстанцев жильцов. Я сказал: ‘Ура, старина!’
и хлопнул его по спине.

“Вот именно. Мисс Аланс?”

“Скорее нет. Скорее Андерсон”.

“О, боже милостивый, больше никакой неразберихи не будет!” - воскликнула миссис
Ханичерч. “Ты заметила, Люси, я всегда права? Я _said_
не вмешивайся в дела Сисси Вилла. Я всегда права. Мне довольно неловко
оттого, что я так часто оказываюсь всегда права. ”

“Это всего лишь очередная путаница Фредди. Фредди даже не знает
имя людей, которые” как он утверждает, взяли его вместо него.

“Да, знаю. Оно у меня. Эмерсон”.

“Какое имя?”

“Эмерсон. Могу поспорить на что угодно.

“ Ну и флюгер у сэра Гарри, ” тихо сказала Люси. “ Лучше бы я этого не делала.
никогда не беспокоилась об этом вообще.

Затем она легла на спину и уставилась в безоблачное небо. Мистер Биб,
чье мнение о ней с каждым днём росло, прошептал своей племяннице, что _так_
и нужно себя вести, если что-то пойдёт не так.

 Тем временем имя новых жильцов отвлекло миссис Ханичёрч
от размышлений о собственных способностях.

— Эмерсон, Фредди? Ты знаешь, кто такие Эмерсоны?

— Я не знаю, есть ли такие Эмерсоны, — возразил Фредди, который был
демократом. Как и его сестра, как и большинство молодых людей, он
был естественным образом привлечён идеей равенства, и тот неоспоримый факт,
что существуют разные виды Эмерсонов, раздражал его безмерно.

— Я надеюсь, что они порядочные люди. Ладно, Люси, — она снова выпрямилась, — я вижу, что ты смотришь на меня свысока и считаешь свою мать снобом. Но есть хорошие люди и плохие, и притворяться, что их нет, — это притворство.

— Эмерсон — довольно распространённая фамилия, — заметила Люси.

Она смотрела в сторону. Сидя на выступе, она видела, как поросшие соснами выступы спускаются один за другим в
Уилд. Чем ниже спускался сад, тем прекраснее был этот вид сбоку.

— Я просто хотела сказать, Фредди, что, надеюсь, они не родственники философа Эмерсона, очень сложного человека. Полагаю, это вас удовлетворит?

— О да, — проворчал он. — И вы тоже будете удовлетворены, потому что они друзья Сесила; так что, — с изысканной иронией, — вы и другие жители страны
семьи смогут звонить в полной безопасности.

“ Сесил? ” воскликнула Люси.

“ Не будь грубой, дорогой, ” спокойно сказала его мать. “ Люси, не визжи.
У тебя появляется новая дурная привычка.

“ Но Сесил...

“ Друзья Сесила, ” повторил он, - и, значит, действительно ди-сир-бунтарь.
Кхм! Хоничерч, я только что телеграфировал им».

Она встала с травы.

Люси было тяжело. Мистер Биб очень сочувствовал ей. Хотя она считала, что её пренебрежительное отношение к мисс Алан было вызвано сэром Гарри
Отвеем, она перенесла это как хорошая девочка. Она вполне могла «завизжать», когда
она слышала, что отчасти это было связано с её любовником. Мистер Вайс был
задирой — даже хуже, чем задира: он получал злобное удовольствие,
мешая людям. Зная это, священник смотрел на мисс
Хоничерч с большей, чем обычно, добротой.

Когда она воскликнула: «Но Эмерсоны Сесила — они не могут быть теми же самыми — есть ещё те…» — он не счёл это восклицание странным, но увидел в нём возможность перевести разговор в другое русло, пока она не пришла в себя. Он перевёл его в следующее русло:

 «Вы имеете в виду Эмерсонов, которые были во Флоренции? Нет, я так не думаю».
окажутся ими. Вероятно, им придется долго взывать к друзьям
Мистера Вайза. О, миссис Ханичерч, самые странные люди! Самые странные
люди! Нам, со своей стороны, они понравились, не так ли? Он обратился к Люси.
“Из-за фиалок была отличная сцена. Они нарвали фиалок и
наполнили ими все вазы в комнате этих самых мисс Алан, которые
не смогли приехать на виллу Сисси. Бедные маленькие леди! Они были
так потрясены и так обрадованы. Раньше это была одна из любимых
историй мисс Кэтрин. «Моя дорогая сестра любит цветы», —
начиналась она. Они увидели, что вся комната заставлена
синие — вазы и кувшины — и рассказ заканчивается словами: «Так не по-джентльменски и всё же так красиво». Это всё очень сложно. Да, я всегда ассоциирую этих
флорентийских Эмерсонов с фиалками».

«На этот раз фиаско тебе не помогло», — заметил Фредди, не замечая, что лицо его сестры сильно покраснело. Она не могла прийти в себя. Мистер Биб
увидел это и продолжил переводить разговор на другую тему.

«Эти Эмерсоны состояли из отца и сына — сын был
добрым, если не сказать хорошим, молодым человеком; не дурак, я полагаю, но очень
незрелый — пессимизм и так далее. Больше всего нам нравился отец — такой
сентиментальный душка, и люди заявляли, что он убил свою жену».

В нормальном состоянии мистер Биб никогда бы не стал повторять такие сплетни,
но он пытался защитить Люси в её маленькой беде. Он повторял любую чушь, которая приходила ему в голову.

«Убил свою жену?» — сказала миссис Ханичерч. «Люси, не бросай нас — продолжай притворяться дурочкой. Право, пансион Бертолини, должно быть, был самым странным местом. Это уже второй убийца, о котором я слышу. Что же такого сделала Шарлотта, чтобы её остановить? Кстати, мы действительно должны как-нибудь расспросить Шарлотту.

Мистер Биб не мог припомнить второго убийцу. Он предположил, что его
хозяйка ошибается. При намеке на возражение она оживилась. Она была
совершенно уверена, что был второй турист, о котором рассказывали ту же
историю. Имя ускользнуло от неё. Как его звали? О, как его звали? Она
сжала колени, пытаясь вспомнить имя. Что-то из
Теккерея. Она ударила себя по лбу.

Люси спросила брата, дома ли Сесил.

“О, не уходи!” - закричал он и попытался поймать ее за лодыжки.

“Я должна идти”, - серьезно сказала она. “Не говори глупостей. Ты всегда переигрываешь,
когда играешь”.

Когда она уходила от них, крик матери «Харрис!» разорвал тишину и напомнил ей, что она солгала и так и не исправилась. Такая бессмысленная ложь, но она расстроила её нервы и заставила связать этих Эмерсонов, друзей Сесила, с парой невзрачных туристов. До сих пор правда давалась ей легко. Она поняла, что в будущем ей нужно быть более бдительной и быть — абсолютно честной? Что ж, во всяком случае, она не должна лгать. Она поспешила в сад, всё ещё краснея от стыда. Она была уверена, что Сесил успокоит её.

«Сесил!»

— Привет! — крикнул он и высунулся из окна курительной. Он, казалось, был в приподнятом настроении. — Я надеялся, что вы придёте. Я слышал, как вы все возились в саду, но здесь веселее. Я, даже я, одержал великую победу для Музы Комедии. Джордж Мередит прав — дело Комедии и дело Истины на самом деле одно и то же; и я, даже я, нашёл жильцов для несчастной виллы Сисси. Не сердись! Не
сердись! Ты простишь меня, когда всё услышишь».

 Он выглядел очень привлекательно, когда его лицо светилось, и сразу развеял её нелепые предчувствия.

“Я слышала”, - сказала она. “Фредди рассказал нам. Непослушный Сесил! Полагаю,
Я должна простить тебя. Только подумай, сколько хлопот я перенесла напрасно!
Конечно, мисс Элани немного утомительны, и я бы предпочел твоих милых подруг.
Но тебе не следует так дразнить одну из них. - Моих подруг? - спросил я.

“ Моих друзей? он рассмеялся. “ Но, Люси, вся шутка еще впереди!
Иди сюда”. Но она осталась стоять там, где стояла. “Ты знаешь, где
Я познакомилась с этими желанными арендаторами? В Национальной галерее, когда я была наверху,
чтобы навестить свою мать на прошлой неделе”.

“Какое странное место для встреч с людьми!” - нервно сказала она. “Я не совсем
понимаю”.

“В Умбрийской комнате. Абсолютно незнакомые люди. Они восхищались Лукой
Синьорелли — конечно, довольно глупо. Однако мы разговорились, и они
немало освежили меня. Они были в Италии.

— Но, Сесил... - весело продолжал он.

“В ходе разговора они сказали, что хотят загородный дом
— отец жил бы там, сын приезжал бы на выходные. Я подумал: «Какой шанс насолить сэру Гарри!» — и взял их адрес и рекомендацию из Лондона, выяснил, что они не настоящие негодяи, — это было здорово, — и написал ему, сделав вид, что…

— Сесил! Нет, это несправедливо. Я, наверное, встречала их раньше…

Он прижал её к себе.

— Совершенно справедливо. Всё справедливо, что наказывает сноба. Этот старик
принесёт пользу всему району. Сэр Гарри слишком отвратителен
со своими «развращёнными леди». Я собирался как-нибудь преподать ему урок.
Нет, Люси, занятия следует смешать, и вскоре вы согласитесь с
меня. Должны быть смешанные браки—все что угодно. Я верю в
демократия—”

“Нет, ты не понимаешь”, - отрезала она. “Ты не знаешь, что означает это слово”.

Он уставился на нее и снова почувствовал, что она не смогла быть
В духе Леонарда. — Нет, не надо!

 Её лицо было некрасивым — как у раздражённой фурии.

 — Это несправедливо, Сесил. Я виню тебя — я очень сильно тебя виню. Ты не имел права портить мою работу с мисс Аланс и выставлять меня в смешном свете. Ты называешь это местью сэру Гарри, но понимаешь ли ты, что всё это за мой счёт? Я считаю это самым нелояльным с твоей стороны».

Она ушла от него.

«Вспыльчивость!» — подумал он, приподняв брови.

Нет, это было хуже, чем вспыльчивость, — снобизм. Пока Люси считала, что
его умные друзья вытесняют мисс Алан, она не
настроенный. Он понял, что эти новые жильцы могут быть полезны
с точки зрения образования. Он терпел отца и привлекал сына, который
был молчалив. В интересах Музы комиксов и Истины он хотел бы
привести их в Уинди Корнер.




Глава XI
В хорошо обставленной квартире миссис Вайз


Комическая Муза, хоть и в состоянии соблюдать свои собственные интересы, не
брезгуют содействии г-на высе. Его идея привезти Эмерсонов в Уинди-Корнер показалась ей очень хорошей, и она провела переговоры без сучка и задоринки. Сэр Гарри Отвей подписал соглашение,
Мистер Эмерсон был должным образом разочарован. Мисс Алан были должным образом оскорблены и написали Люси, которую они считали виновницей провала, достойное письмо. Мистер Биб запланировал приятные моменты для новоприбывших и сказал миссис Хоникёрч, что Фредди должен зайти к ним, как только они приедут. Действительно, у Музы было так много средств, что
она позволила мистеру Харрису, никогда не отличавшемуся крепким здоровьем, опустить
голову, забыть о себе и умереть.

 Люси, спустившись с ясного неба на землю, где есть тени, потому что есть холмы,
сначала впала в отчаяние, но
немного подумав, решила, что это не имеет ни малейшего значения.
Теперь, когда она была помолвлена, Эмерсоны вряд ли стали бы оскорблять ее, и
им были рады в этом районе. И Сесилу разрешалось приводить с собой по соседству
кого он пожелает. Поэтому Сесилу разрешалось
приводить Эмерсонов по соседству. Но, как я уже сказал, для этого потребовалось
немного подумать, и — настолько нелогичны девушки — событие осталось скорее
более масштабным и, скорее, более ужасным, чем оно должно было быть. Она была рада,
что теперь ей нужно навестить миссис Вайс; жильцы переехали в дом Сисси
Вилла, пока она была в безопасности в своей лондонской квартире.

«Сесил, Сесил, дорогой», — прошептала она вечером, когда приехала, и бросилась в его объятия.

Сесил тоже стал сентиментальным. Он видел, что в Люси разгорелся необходимый огонь. Наконец-то она жаждала внимания, как и подобает женщине,
и смотрела на него снизу вверх, потому что он был мужчиной.

«Так ты любишь меня, малышка?» — пробормотал он.

«О, Сесил, я люблю, люблю! Я не знаю, что бы я без тебя делала».

Прошло несколько дней. Затем она получила письмо от мисс Бартлетт.
Между двумя кузинами возникла холодность, и они не
Они переписывались с тех пор, как расстались в августе. Холодность началась с того, что
Шарлотта назвала бы «перелетом в Рим», а в Риме она усилилась
до невероятности. Спутница, которая была просто неприятной в средневековом
мире, стала раздражать в античном. Шарлотта, бескорыстная на
Форуме, могла бы проявить больше терпения, чем Люси, и однажды в
термах Каракаллы они засомневались, стоит ли продолжать путешествие. Люси сказала, что присоединится к Вайзам — миссис Вайс была
знакомой её матери, так что в этом плане не было ничего непристойного.
Мисс Бартлетт ответила, что она вполне привыкла к тому, что ее бросают
свнезапно. В конце концов ничего не случилось, но холодок остался, и для
Люси он даже усилился, когда она открыла письмо и прочла следующее. Оно было переслано из Уинди-Корнер.

«Танбридж-Уэллс,
«_сентябрь_.


«Дорогая Люси,


«Наконец-то я получила от тебя весточку! Мисс Лэвиш каталась на велосипеде по вашим
местам, но не была уверена, что ей будут рады. Проколов шину на
Саммер-стрит и ожидая, пока её починят, она сидела в полном
отчаянии на этом красивом церковном дворе и, к своему удивлению,
увидела, как напротив открылась дверь и вышел молодой Эмерсон. Он
сказал, что
Отец только что въехал в дом. Он _сказал_, что не знал, что вы живёте по соседству (?). Он никогда не предлагал Элеоноре чашку чая. Дорогая Люси, я очень беспокоюсь и советую вам рассказать о его прошлом поведении вашей матери, Фредди и мистеру Вайсу, которые запретят ему входить в дом и т. д. Это было большое несчастье, и я осмелюсь предположить, что вы уже рассказали им об этом. Мистер Вайс такой чувствительный. Я
помню, как действовала ему на нервы в Риме. Мне очень жаль, что
всё так вышло, и я не успокоюсь, пока не предупрежу вас.


 «Поверь мне,
«Твой заботливый и любящий кузен,
«Шарлотта».


 Люси была очень раздражена и ответила следующим образом:

 «Особняки Бошан, юго-запад.




 «Дорогая Шарлотта,

 «Большое спасибо за предупреждение. Когда мистер Эмерсон забылся на
горе, ты заставила меня пообещать, что я не расскажу маме, потому что,
по твоим словам, она будет винить тебя за то, что ты не всегда со мной. Я сдержала обещание и не могу рассказать ей сейчас. Я сказал и ей, и Сесилу, что познакомился с Эмерсонами во Флоренции и что они респектабельные люди — я действительно так считаю, — и что он не предложил мисс Лэвиш ничего
чай, вероятно, что у него ничего себе. Она должна рассматриваться в
Дом приходского священника. Я не могу начать делать сыр-бор на данном этапе. Вы должны видеть, что
это было бы слишком абсурдно. Если бы Эмерсоны услышали, что я на них жаловался,
они возомнили бы себя важными людьми, а это именно то, чем они
не являются. Мне нравится старый отец, и я с нетерпением жду встречи с ним снова.
Что касается сына, я прошу прощения за _him_, когда мы встречаемся, а не для
сам. Они знакомы Сесилу, который чувствует себя очень хорошо и на днях говорил о вас. Мы планируем пожениться в январе.

«Мисс Лэвиш, должно быть, мало что рассказала вам обо мне, потому что я вовсе не в Уинди-
Корнере, а здесь. Пожалуйста, не ставьте «Лично» на конверте. Никто не вскрывает мои письма.


 С любовью,
«Л. М. ХОНИЧЕРЧ».


 У секретности есть один недостаток: мы теряем чувство меры; мы
не можем сказать, важен наш секрет или нет. Были ли Люси и её кузина заняты чем-то важным, что разрушило бы жизнь Сесила, если бы он узнал об этом, или чем-то незначительным, над чем он бы посмеялся? Мисс
Бартлетт предположила первое. Возможно, она была права. Это стало
Теперь это было нечто грандиозное. Если бы Люси была предоставлена самой себе, она бы простодушно рассказала об этом матери и своему возлюбленному, и это осталось бы пустяком.
 «Эмерсон, а не Харрис»; это было всего несколько недель назад. Она пыталась рассказать Сесилу даже сейчас, когда они смеялись над какой-то прекрасной дамой, покорившей его сердце в школе. Но её тело вело себя так нелепо, что она остановилась.

Она и её тайна задержались в опустевшем Метрополисе ещё на десять дней,
посещая места, которые впоследствии они так хорошо узнали. Сесил подумал, что ей не повредит узнать о законах общества, пока общество
Сама она не появлялась ни на поле для гольфа, ни на болотах. Погода была прохладной,
и это не причиняло ей вреда. Несмотря на время года, миссис Вайс
сумела собрать званый ужин, на котором присутствовали только внуки
знаменитых людей. Еда была скудной, но в разговорах чувствовалась
остроумная усталость, которая произвела впечатление на девушку. Казалось,
что все от всего устали. Люди увлекались, но тут же изящно
сдавались и поднимались под сочувственный смех. В этой атмосфере пансион Бертолини
и «Ветреный уголок» казались одинаково убогими, и Люси поняла, что её Лондон
Карьера немного отдалила бы её от всего, что она любила в
прошлом.

Внуки попросили её сыграть на пианино.

Она сыграла Шумана. «А теперь Бетховена», — попросил Сесил, когда
трепетная красота музыки угасла. Она покачала головой и снова сыграла
Шумана. Мелодия поднималась, бесплодно волшебная. Она оборвалась; её
продолжили, но она не прошла путь от колыбели до могилы. Печаль незавершённости — печаль, которая часто является частью жизни, но никогда не должна быть частью искусства, — пульсировала в этих разорванных фразах и заставляла нервы трепетать.
публика заволновалась. Не так она играла на маленьком задрапированном пианино
в Бертолини, и «Слишком много Шумана» — это было не то, что мистер
Биб сказал себе, когда она вернулась.

Когда гости ушли, а Люси легла спать, миссис Вайс расхаживала
взад-вперёд по гостиной, обсуждая свою маленькую вечеринку с сыном.
Миссис Вайс была милой женщиной, но её личность, как и многих других,
была поглощена Лондоном, потому что для жизни среди множества людей
нужна сильная голова. Слишком большая сфера её судьбы раздавила её, и она
Она повидала слишком много сезонов, слишком много городов, слишком много мужчин, и даже с Сесилом она была холодна и вела себя так, словно он был не единственным сыном, а, так сказать, целой плеядой сыновей.

«Сделайте Люси одной из нас», — сказала она, осмысленно оглядываясь в конце каждого предложения и растягивая губы в улыбке, пока не заговорила снова.
«Люси становится чудесной — чудесной».

«Её музыка всегда была чудесной».

— Да, но она избавляется от влияния Ханичерч, о, превосходная
Ханичерч, но вы понимаете, что я имею в виду. Она не всегда цитирует
прислугу или спрашивает, как приготовить пудинг.

“Италия сделала это”.

“Возможно”, - пробормотала она, думая о музее, который представлял для нее Италию
. “Это вполне возможно. Сесил, не забудь жениться на ней в январе следующего года.
Она уже одна из нас”.

“Но ее музыка!” - воскликнул он. “Ее стиль! Как она придерживалась
Шумана, когда я, как идиот, хотел Бетховена. Шуман был прав
для этого вечера. Шуман был в ударе. Знаете, мама, я буду
воспитывать наших детей так же, как Люси. Воспитывать их среди честных
деревенских жителей, чтобы они были простыми, отправлять их в Италию, чтобы они были утончёнными, и
тогда — но не раньше — пусть они приедут в Лондон. Я не верю в эти
лондонские университеты… — он замолчал, вспомнив, что сам получил образование в
Лондоне, и закончил: — Во всяком случае, не для женщин.

«Сделайте её одной из нас», — повторила миссис Вайс и отправилась спать.

Когда она уже засыпала, из комнаты Люси донёсся крик — крик ужаса. Люси могла бы позвать горничную, если бы захотела, но миссис Вайс решила, что будет лучше, если она сделает это сама. Она нашла девочку сидящей прямо, с рукой, прижатой к щеке.

«Мне так жаль, миссис Вайс, — это всё из-за снов».

«Плохих снов?»

«Просто снов».

Пожилая дама улыбнулась и поцеловала её, очень отчётливо произнеся: «Ты бы слышала, как мы говорили о тебе, дорогая. Он восхищается тобой больше, чем когда-либо. Помечтай об этом».

 Люси ответила на поцелуй, всё ещё прикрывая щёку рукой. Миссис
 Виз легла в постель. Сесил, которого не разбудил крик, захрапел.
 Квартиру окутала тьма.




 Глава XII
Двенадцатая глава


Был субботний день, весёлый и яркий после обильных дождей,
и в нём царил дух юности, хотя на дворе стояла осень.
Всё, что было мило, торжествовало. Когда автомобили проезжали по Летнему саду
На улице они подняли лишь немного пыли, и вскоре их запах развеялся
под ветром и сменился ароматом мокрых берёз или сосен. Мистер Биб, наслаждаясь
жизнью, облокотился на калитку своего дома. Фредди стоял рядом с ним, покуривая трубку.

«Давай-ка мы немного помешаем этим новым людям напротив».

«М-м».

«Они могли бы тебя развлечь».

Фредди, которого никогда не интересовали его собратья, предположил, что новые
люди, должно быть, немного заняты и так далее, ведь они только что
переехали.

«Я предложил помешать им», — сказал мистер Биб. «Они того стоят
— Вот оно, — отперев калитку, он неторопливо прошёл по треугольному лугу к
«Вилле Сисси». — Привет! — крикнул он, заглядывая в открытую дверь, за которой
виднелась большая нищета.

Мрачный голос ответил: «Привет!»

«Я привёл к тебе кое-кого».

«Я спущусь через минуту».

Проход был загорожен шкафом, который грузчики не смогли поднять по лестнице. Мистер Биб с трудом обошёл его. Сама
гостиная была завалена книгами.

  — Эти люди — большие книголюбы? — прошептал Фредди. — Они такие?

“ Мне кажется, они умеют читать — редкое достижение. Что у них есть
? Байрон. Точно. Парень из Шропшира. Никогда о таком не слышал. Путь
Всякой плоти. Никогда о таком не слышал. Гиббон. Привет! дорогой Джордж читает по-немецки.
Гм—гм - Шопенгауэр, Ницше, и так далее. Что ж, полагаю, ваше поколение знает своё дело, Хоничерч.

 — Мистер Биб, взгляните-ка на это, — благоговейно произнёс Фредди.

 На карнизе шкафа рукой любителя была нарисована
надпись: «Не доверяйте всем предприятиям, которые требуют новой одежды».

 — Я знаю.  Разве это не забавно?  Мне нравится.  Я уверен, что это почерк старика.
делает”.

“Как это странно с его стороны!”

“Ты, конечно, согласен?”

Но Фредди был сыном своей матери и чувствовал, что не следует продолжать.
портить мебель.

“Картины!” - продолжал священник, мечась по комнате.
“Джотто — это есть во Флоренции, я уверен”.

“То же самое, что есть у Люси”.

“О, кстати, мисс Ханичерч понравился Лондон?”

“Она вернулась вчера”.

“Я полагаю, она хорошо провела время?”

“Да, очень”, - сказал Фредди, берясь за книгу. “Они с Сесилом стали толще,
чем когда-либо”.

“Это хороший слух”.

“Хотел бы я не быть таким дураком, мистер Биб”.

Мистер Биб проигнорировал замечание.

“Раньше Люси была почти такой же глупой, как я, но теперь все будет совсем по-другому"
Мама думает. ”Она будет читать все виды книг".

“Ты тоже будешь”.

“Только медицинские книги. Не книги, о которых можно поговорить потом.
Сесил учит Люси итальянскому языку и говорит, что она замечательно играет.
В ней есть много такого, чего мы никогда не замечали. Сесил
говорит...

“Что делают эти люди там, наверху? Эмерсон—мы думаем, что мы
давай в другой раз”.

Джордж побежал вниз по лестнице и толкнул их в комнату, не говоря ни слова.

“ Позвольте представить вам мистера Ханичерча, моего соседа.

Затем Фредди метнул одну из своих юношеских молний. Возможно, он был
застенчив, возможно, дружелюбен, а может, решил, что лицо Джорджа
нужно умыть. Как бы то ни было, он поприветствовал его словами: «Как
дела? Пойдём искупаемся».

«О, хорошо», — невозмутимо ответил Джордж.

Мистер Биб был очень удивлён.

«Как дела? Как дела? «Заходи и искупайся», — усмехнулся он.
 «Это лучшее начало разговора, которое я когда-либо слышал. Но, боюсь, это сработает только между мужчинами. Можете себе представить, как одна дама, которую третья дама представила другой даме, начинает разговор с «Как
ты это делаешь? Приходи и прими ванну’? И все же ты говоришь мне, что
полы равны ”.

“Говорю вам, так и будет”, - сказал мистер Эмерсон, который медленно
спускался по лестнице. “Добрый день, мистер Биб. Говорю вам, они
будут товарищами, и Джордж думает так же.

“Мы должны поднять женщин до нашего уровня?” - спросил священник.

«Эдемский сад, — продолжал мистер Эмерсон, всё ещё спускаясь, — который вы помещаете в прошлое, на самом деле ещё впереди. Мы войдём в него, когда перестанем презирать свои тела».

 Мистер Биб возразил, что Эдемский сад нельзя поместить куда-либо.

«В этом — но не в других вещах — мы, мужчины, впереди. Мы меньше презираем тело, чем женщины. Но мы не войдём в сад, пока не станем товарищами».

«Послушайте, а как же купание?» — пробормотал Фредди, потрясённый приближающейся к нему философской мыслью.

«Когда-то я верил в возвращение к природе. Но как мы можем вернуться к природе, если никогда не были с ней? Сегодня я считаю, что мы должны открыть для себя природу. После многих завоеваний мы достигнем простоты. Это наше наследие».

«Позвольте мне представить вам мистера Ханичерча, сестру которого вы помните по
Флоренции».

«Как вы поживаете? Очень рад вас видеть и тому, что вы берёте Джорджа
с собой на прогулку. Очень рад слышать, что ваша сестра собирается замуж.
 Брак — это долг. Я уверен, что она будет счастлива, потому что мы тоже знаем мистера
 Вайза. Он был очень любезен. Он случайно встретил нас в Национальной
 галерее и всё устроил в этом восхитительном доме. Хотя я надеюсь, что не расстроил сэра Гарри Отуэя. Я встречал так мало землевладельцев-либералов, и мне хотелось сравнить его отношение к законам об охоте с отношением консерваторов. Ах, этот ветер! Вам хорошо купаться. Ваша страна великолепна, Хоникёрч!

“Ни капельки!” - пробормотал Фредди. “Я должен— то есть, я должен... иметь удовольствие...
надеюсь, моя мама говорит, что я зайду к вам позже”.

“ Позвони, мой мальчик? Кто научил нас этой салонной болтовне? Зайди к своей
бабушке! Прислушайся к ветру в соснах! Твоя страна великолепна
.

Мистер Биб пришел на помощь.

— Мистер Эмерсон, он позвонит, я позвоню; вы или ваш сын ответите на наши звонки до истечения десяти дней. Я надеюсь, вы понимаете, что речь идёт о десяти днях. Неважно, что я вчера помог вам с лестницей. Неважно, что они собираются
искупайся сегодня днём».

«Да, иди и искупайся, Джордж. Почему ты медлишь с разговорами? Приведи их обратно к чаю. Принеси молока, пирожных, мёда. Перемена пойдёт тебе на пользу. Джордж очень много работал в своём кабинете. Я не могу поверить, что
он здоров».

Джордж склонил голову, пыльный и мрачный, выдыхая специфический запах человека, который передвигал мебель.

“Ты действительно хочешь искупаться в этом?” Фредди спросил его. “Это всего лишь пруд,
разве ты не знаешь. Осмелюсь сказать, ты привык к чему-то получше”.

“ Да— я уже сказал ‘Да”.

Мистер Биб почувствовал себя обязанным помочь своему юному другу и первым вышел из
из дома в сосновый лес. Как это было чудесно! Какое-то время их преследовал голос старого мистера Эмерсона,
изрекавший добрые пожелания и философские мысли. Потом он затих, и они слышали только, как лёгкий ветерок колышет папоротник и деревья. Мистер Биб, который мог молчать, но не выносил тишины, был вынужден болтать, потому что экспедиция, похоже, провалилась, а ни один из его спутников не произносил ни слова. Он говорил о Флоренс. Джордж серьёзно слушал, соглашаясь или
не соглашаясь с помощью лёгких, но решительных жестов, которые были как
необъяснимо, как движение верхушек деревьев над их головами.

«И какое совпадение, что вы встретили мистера Вайса! Вы знали, что встретите здесь весь пансион Бертолини?»

«Нет. Мисс Лавиш сказала мне».

«Когда я был молод, я всегда хотел написать «Историю
совпадений».

Без энтузиазма.

«Хотя, по правде говоря, совпадения случаются гораздо реже, чем мы
думаем. Например, то, что вы сейчас здесь, — это не просто совпадение, если
задуматься».

 К его облегчению, Джордж начал говорить.

— Так и есть. Я размышлял. Это судьба. Всё — судьба. Мы
сбиты с пути судьбой, разлучены судьбой — сбиты с пути, разлучены.
Двенадцать ветров дуют на нас — мы ничего не решаем…

 — Вы совсем не размышляли, — резко оборвал его священник. — Позвольте дать вам полезный совет, Эмерсон: ничего не приписывайте судьбе. Не говорите: «Я этого не делал», потому что вы это сделали, десять к одному. Теперь я буду вас допрашивать.
Где вы впервые встретились с мисс Ханичерч и со мной?

«В Италии».

«А где вы познакомились с мистером Вайзом, который собирается жениться на мисс
Ханичерч?»

«В Национальной галерее».

— Вы смотрите на итальянское искусство. И всё же вы говорите о совпадении и судьбе. Вы, естественно, ищете всё итальянское, как и мы с нашими друзьями. Это неизмеримо сужает поле поиска, и мы снова встречаемся в нём.

— Это судьба, что я здесь, — настаивал Джордж. — Но вы можете называть это
Италией, если вам так больше нравится.

Мистер Биб уклонился от столь серьёзного обсуждения темы. Но он
был бесконечно терпим к молодым и не хотел обижать Джорджа.

«И поэтому, а также по другим причинам, моя «История совпадений»
ещё не написана».

Молчание.

Желая завершить эпизод, он добавил: «Мы все так рады, что вы пришли».

Молчание.

«Вот мы и пришли!» — крикнул Фредди.

«О, хорошо!» — воскликнул мистер Биб, вытирая лоб.

«Вон там пруд. Хотел бы я, чтобы он был побольше», — добавил он извиняющимся тоном.

Они спустились по скользкому склону, усыпанному сосновыми иголками. Там был пруд,
окружённый зелёными холмами, — всего лишь пруд, но достаточно большой, чтобы вместить
человеческое тело, и достаточно чистый, чтобы отражать небо. Из-за
дождей вода затопила окружающую его траву, которая казалась
прекрасная изумрудная тропа, манящая к центральному пруду.

«Как для пруда, он очень хорош, — сказал мистер Биб. — За пруд не нужно извиняться».

Джордж сел на сухую землю и уныло расшнуровал ботинки.

«Разве эти заросли иван-чая не великолепны? Я люблю иван-чай в
семенах. Как называется это ароматное растение?»

Никто не знал, да и, казалось, никого это не волновало.

«Эти резкие изменения в растительности — этот маленький губчатый участок водных растений,
а по обе стороны от него все растения жёсткие или
хрупкие — вереск, папоротник, хвощи, сосны. Очень мило, очень мило».

«Мистер Биб, вы не купаетесь?» — спросил Фредди, раздеваясь.

Мистер Биб решил, что не купается.

«Вода чудесная!» — воскликнул Фредди, вбегая в воду.

«Вода есть вода», — пробормотал Джордж. Сначала намочив волосы — верный признак апатии, — он последовал за Фредди в божественное, безразличный, как статуя, а пруд — как ведро с мыльной пеной. Нужно было напрячь мышцы. Нужно было соблюдать чистоту. Мистер Биб наблюдал за ними и за тем, как семена ивовой травы хороводом кружились над их головами.

“Апушу, апушу, апушу”, - повторял Фредди, проплывая два гребка
в любом направлении, а затем увязая в камышах или грязи.

“Стоит ли?” - спросил другой, Michelangelesque на затопленный
маржа.

Банк оторвалась, и он упал в бассейн, прежде чем он весил
правильно вопрос.

“Хи—пуф, я проглотил повилику, мистер Биб, вода замечательная,
вода просто обжигающая”.

“Вода - это не так уж плохо”, - сказал Джордж, выныривая из купания и
брызгая слюной на солнце.

“Вода - это чудесно. мистер Биб, делайте”.

“Апушу, куф”.

Мистер Биб, которому было жарко и который всегда соглашался, где это было возможно,
огляделся вокруг. Он не видел ни одного прихожанина, кроме
сосен, которые круто поднимались со всех сторон и махали друг другу
ветвями на фоне голубого неба. Как это было прекрасно! Мир
автомобилей и сельских священников неуловимо отошёл на второй план.
Вода, небо, вечнозелёные растения, ветер — даже времена года не
могут коснуться этих вещей, и, конечно, они находятся за пределами
вмешательства человека?

«Я тоже могу помыться», — и вскоре его одежда образовала третью кучку на траве, и он тоже восхитился водой.

Это была обычная вода, и её было не так уж много, и, как сказал Фредди, это напоминало купание в салате. Трое джентльменов
кружились в бассейне, высоко подняв грудь, как нимфы в
«Закате богов». Но то ли потому, что дожди придали свежести, то ли
потому, что солнце припекало великолепно, то ли потому, что двое из
джентльменов были молоды годами, а третий молод духом — для
по той или иной причине с ними произошла перемена, и они забыли Италию и
Ботаника и судьба. Они начали играть. Мистер Биб и Фредди плеснули друг другу
друг друга. Немного смущаясь, они брызнули водой в Джорджа. Он молчал: они
боялись, что обидели его. Затем все силы юности вырвались наружу.
  Он улыбнулся, бросился на них, брызгал на них, нырял, пинал их, пачкал
их и выгнал из бассейна.

— Тогда давай наперегонки, — крикнул Фредди, и они побежали на
солнце, а Джордж срезал путь, испачкал ноги и был вынужден
купаться во второй раз. Тогда мистер Биб согласился побегать — незабываемое зрелище.

 Они бегали, чтобы согреться, купались, чтобы охладиться, играли в
Индейцы в ивовых зарослях и папоротнике, они купались, чтобы очиститься. И всё это время три маленьких свёртка незаметно лежали на земле, заявляя:

«Нет. Мы — вот что важно. Без нас не начнётся ни одно дело. К нам в конце концов обратится вся плоть».

«Попробуем! Попробуем!» — закричал Фредди, схватив свёрток Джорджа и положив его рядом с воображаемым футбольным мячом.

«Правила игры в мяч», — возразил Джордж, пинком разбросав вещи Фредди.


«Гол!»

«Гол!»

«Пас!»

«Берегите мои часы!» — закричал мистер Биб.

Одежда разлетелась во все стороны.

— Берегите мою шляпу! Нет, Фредди, хватит. Одевайтесь. Нет, я говорю!

 Но молодые люди были в восторге. Они со смехом убежали в
лес, Фредди с церковным жилетом под мышкой, Джордж в широкополой шляпе
на мокрых от дождя волосах.

 — Хватит! — крикнул мистер Биб, вспомнив, что, в конце концов, он в своём
приходе. Затем его голос изменился, как будто каждая сосна была
деревенским священником. «Эй! Потише! Я вижу, что сюда идут люди, ребята!»

 Крики и расширяющиеся круги на пятнистой земле.

 «Эй! Эй! _Дамы!_»

 Ни Джордж, ни Фредди не были по-настоящему утончёнными. И всё же они не слышали
Последнее предупреждение мистера Биба, иначе они бы не столкнулись с миссис Ханичерч,
Сесилом и Люси, которые шли навестить старую миссис Баттерворт.
 Фредди бросил жилет у их ног и бросился в заросли папоротника. Джордж засмеялся им в лицо, развернулся и побежал по тропинке к пруду, всё ещё в шляпе мистера Биба.

 — Боже милостивый! — воскликнула миссис Ханичерч. — Кто бы это мог быть, эти несчастные люди? О, дорогие, отвернитесь! И бедный мистер Биб тоже!
 Что случилось?

 — Немедленно подойдите сюда, — скомандовал Сесил, который всегда считал, что
Он должен был вести женщин, хотя и не знал куда, и защищать их, хотя и не знал от чего. Теперь он вёл их к папоротнику, где
спрятался Фредди.

«О, бедный мистер Биб! Это его жилетку мы оставили на тропинке? Сесил,
жилеточка мистера Биба…»

«Не наше дело», — сказал Сесил, взглянув на Люси, которая держала в руках зонтик
и явно была «настроена».

«Мне кажется, мистер Биб прыгнул обратно в пруд».

«Сюда, пожалуйста, миссис Ханичерч, сюда».

Они последовали за ним вверх по берегу, стараясь сохранять напряженное, но невозмутимое выражение лица,
подходящее для дам в таких случаях.

— Ну, я ничего не могу с этим поделать, — раздался голос впереди, и из-под листьев высунулось веснушчатое лицо и пара белоснежных плеч. — Я
не могу позволить, чтобы на меня наступали, не так ли?

 — Боже милостивый, дорогая, так это ты! Что за жалкое управление! Почему бы
не принять дома удобную ванну с горячей и холодной водой?

— Послушай, мама, парень должен помыться, а парень должен обсохнуть, и
если другой парень…

— Дорогая, ты, как всегда, права, но ты не в том положении, чтобы
спорить. Пойдём, Люси. Они повернулись. — О, смотри — не смотри! О, бедный мистер
 Биб! Как же не повезло…

Мистер Биб как раз вылезал из пруда, на поверхности которого плавали
предметы интимного характера, а Джордж, усталый от жизни
Джордж, кричал Фредди, что поймал рыбу.

«А я проглотил одну, — ответил он из папоротника. — Я
проглотил червяка. Он извивается у меня в животе. Я умру — Эмерсон,
чудовище, ты наступил мне на мешки».

— Тише, деточки, — сказала миссис Ханичерч, которая не могла оставаться в
шоке. — И не забудьте сначала хорошенько вытереться. Все эти простуды
возникают из-за того, что вы недостаточно хорошо вытираетесь.

“Мама, уйди, пожалуйста”, - сказала Люси. “О, ради всего святого, приди”.

“Привет!” - крикнул Джордж, так что дамы снова остановились.

Он считал себя одетым. Босой, с обнаженной грудью, сияющий и
представительный на фоне тенистого леса, он позвал:

“Привет, мисс Ханичерч! Привет!”

“Поклонись, Люси, поклонись получше. Кто бы это ни был? Я поклонюсь.”

Мисс Хоникерч поклонилась.

В тот вечер и всю ночь вода уходила. На следующий день
пруд уменьшился до прежних размеров и утратил свою красоту. Это был призыв
к крови и расслабленной воле, мимолетное благословение, чье
влияние не прошло бесследно, святость, чары, мгновенная чаша для
молодости.




Глава XIII
Как котел мисс Бартлетт был так утомляющ


Как часто Люси репетировала этот поклон, это интервью! Но она всегда
репетировала их в помещении и с определенными аксессуарами, которые,
безусловно, мы имеем право предположить. Кто мог предсказать, что она и
Джордж встретит её в руинах цивилизации, среди армии
пальто, воротничков и ботинок, разбросанных по залитой солнцем земле? Она
представляла себе молодого мистера Эмерсона, который мог быть застенчивым, болезненным или
равнодушная или скрытно-наглая. Она была готова ко всему этому.
Но она никогда не думала, что кто-то будет рад и встретит её с
криком «Утренняя звезда».

Сидя в доме и попивая чай со старой миссис Баттерворт, она
размышляла о том, что невозможно предсказать будущее с какой-либо
точностью, что невозможно репетировать жизнь. Ошибка в декорациях, лицо в зале, выход зрителей на сцену, и все наши тщательно спланированные жесты ничего не значат или значат слишком много. «Я поклонюсь, — подумала она. — Я не буду пожимать ему руку.
Это будет как раз то, что нужно». Она поклонилась — но кому? Богам, героям, чепухе, которую несут школьницы! Она поклонилась всему мусору, который засоряет мир.

  Так она размышляла, пока её мысли были заняты Сесилом. Это был ещё один из тех ужасных визитов по предварительной договорённости. Миссис Баттерворт хотела его видеть, а он не хотел, чтобы его видели. Он не хотел слушать
о гортензиях, о том, почему они меняют цвет на морском побережье. Он
не хотел вступать в Королевское общество садоводов. Когда он злился, то всегда
размышлял и давал длинные умные ответы там, где можно было сказать «да» или «нет». Люси
Она успокоила его и перевела разговор в такое русло, которое обещало им мир в браке. Никто не идеален, и, конечно, разумнее
обнаружить недостатки до свадьбы. Мисс Бартлетт, хоть и не словами,
но научила девушку, что в нашей жизни нет ничего удовлетворительного. Люси, хоть и недолюбливала учительницу,
считала это учение глубоким и применила его к своему возлюбленному.

— Люси, — сказала её мать, когда они вернулись домой, — что-то случилось с Сесилом?

 Вопрос был зловещим; до сих пор миссис Хоничерч вела себя милосердно и сдержанно.

— Нет, я так не думаю, мама; Сесил в порядке.

— Может, он устал.

Люси пошла на компромисс: может, Сесил и правда немного устал.

— Потому что в противном случае, — она с нарастающим недовольством вытащила заколки для шляпы, — в противном случае я не могу за него поручиться.

— Я думаю, что миссис Баттерворт довольно утомительна, если вы это имеете в виду.

— Сесил сказал тебе так думать. Ты была предана ей, когда была маленькой
, и ничто не сравнит ее доброту к тебе во время брюшного тифа
. Нет, везде одно и то же.”

“ Позволь мне просто убрать твою шляпку, можно?

— Неужели он не мог ответить ей вежливо хотя бы полчаса?

— У Сесила очень высокие требования к людям, — запнулась Люси, предчувствуя беду. — Это часть его идеалов — именно из-за этого он иногда кажется…

— О, чепуха! Если высокие идеалы делают молодого человека грубым, то чем скорее он от них избавится, тем лучше, — сказала миссис Ханичерч, протягивая ей шляпку.

— Ну же, мама! Я сама видела, как ты злишься на миссис Баттерворт!

 — Не в этом смысле. Иногда я готова была свернуть ей шею. Но не в этом смысле.
Нет. С Сесилом то же самое.

— Кстати, я вам не говорила. Я получила письмо от Шарлотты, пока была в Лондоне.


Эта попытка сменить тему была слишком детской, и миссис
 Хоничерч возмутилась.

 — С тех пор, как Сесил вернулся из Лондона, ничто, кажется, его не радует.
Всякий раз, когда я говорю, он вздрагивает. Я вижу его, Люси; бесполезно мне возражать. Без сомнения, я не обладаю ни художественным, ни литературным, ни интеллектуальным, ни музыкальным талантом, но я ничего не могу поделать с мебелью в гостиной;  ваш отец купил её, и мы должны с этим смириться, не так ли, Сесил?

 «Я… я понимаю, что вы имеете в виду, и, конечно, Сесил не должен этого делать.  Но он делает».
«Он не хотел быть неучтивым, — однажды объяснил он, — его расстраивают _вещи_, он легко расстраивается из-за уродливых вещей, но он не неучтив по отношению к _людям_».

«Когда Фредди поёт, это вещь или человек?»

«Нельзя ожидать, что по-настоящему музыкальный человек будет наслаждаться комическими песнями, как мы».

«Тогда почему он не вышел из комнаты? Зачем сидеть, извиваться, ухмыляться и портить всем удовольствие?»

— Мы не должны быть несправедливы к людям, — запнулась Люси. Что-то
ослабило её, и доводы в пользу Сесила, которые она так хорошо
озвучивала в Лондоне, не звучали убедительно. Они вдвоём
цивилизации столкнулись — Сесил намекнул, что это возможно, — и она была
ослеплена и сбита с толку, как будто сияние, скрывающееся за всей
цивилизацией, ослепило её. Хороший вкус и дурной вкус были лишь
словечками-паразитами, одеждой разного покроя; а сама музыка
превратилась в шёпот среди сосен, где песню не отличить от
шуточной песни.

 Она пребывала в большом смущении, пока миссис Ханичерч переоделась к ужину; время от времени она что-то говорила, но от этого
ничего не менялось. Сесил не скрывал, что хотел
Он был высокомерен, и ему это удалось. И Люси — сама не зная почему — хотела, чтобы беда случилась в любое другое время.

«Иди и оденься, дорогая, ты опоздаешь».

«Хорошо, мама…»

«Не говори «хорошо» и не останавливайся. Иди».

Она послушалась, но уныло задержалась у окна на лестничной площадке. Окно выходило на север, так что вид был неважный, а неба не было видно совсем. Теперь, как и зимой, сосны нависали прямо над её глазами. Одно из окон соединяло гостиную с прихожей. Ей не грозила никакая конкретная опасность, но она вздыхала про себя: «О боже, что же мне делать, что же мне делать?»
Ей казалось, что все остальные ведут себя очень плохо. И ей не следовало упоминать о письме мисс Бартлетт. Она должна быть осторожнее; её мать была довольно любопытной и могла спросить, о чём оно. О боже, что же ей делать? — а потом Фредди взбежал по лестнице и присоединился к плохо себя ведущим.

 — Послушайте, это просто ужасно.

«Моя дорогая малышка, как же ты меня утомила! Тебе не следовало брать их с собой купаться в Священном озере; это слишком людно. Тебе-то всё равно, а вот остальным было неловко. Будь осторожнее. Ты
не забывай, что это место становится наполовину пригородным».

«Послушай, на завтрашней неделе что-нибудь есть?»

«Насколько я знаю, нет».

«Тогда я хочу пригласить Эмерсонов на воскресный теннис».

«О, я бы не стал этого делать, Фредди, я бы не стал этого делать в такой неразберихе».

«Что не так с кортом? Они не будут возражать против пары ударов, и я заказал
новые мячи.

“Я имел в виду, что лучше не надо ". Я действительно это имею в виду ”.

Он схватил ее за локти и с юмором закружил взад-вперед по коридору
. Она притворилась, что не возражает, но могла бы закричать от гнева
. Сесил взглянул на них, направляясь к своему туалету , и они
помешала Мэри с её выводком кастрюль с горячей водой. Затем миссис Ханичерч
открыла дверь и сказала: «Люси, какой ты шум поднимаешь! Я хочу
тебе кое-что сказать. Ты говорила, что получила письмо от
Шарлотты?» и Фредди убежал.

«Да. Я правда не могу остановиться. Я тоже должна одеться».

«Как Шарлотта?»

«Хорошо».

— Люси!

 — несчастная девушка вернулась.

 — У тебя дурная привычка убегать посреди разговора.
 Шарлотта упоминала о своём котле?

 — О чём?

 — Разве ты не помнишь, что её котёл должны были починить в октябре, и
вымыт бачок в ее ванной и все эти ужасные дела?

“Я не могу вспомнить всех тревог Шарлотты”, - с горечью сказала Люси. “ У меня
теперь, когда ты недовольна Сесилом, будет достаточно своих забот.

Миссис Ханичерч могла бы вспылить. Она этого не сделала. Она сказала: «Иди сюда, старушка, спасибо, что убрала мой чепец, поцелуй меня». И,
хотя ничто не идеально, Люси на мгновение почувствовала, что её мать,
«Ветреный уголок» и Уилд в лучах заходящего солнца идеальны.

Так что суровость ушла из жизни. В «Ветреном уголке» это обычно происходило.
В последнюю минуту, когда социальная машина была безнадежно забита, кто-то из
членов семьи подлил масла в огонь. Сесил презирал
их методы — возможно, справедливо. Во всяком случае, они не были его собственными.

Ужин в половине восьмого. Фредди скороговоркой благодать, и они обратили
их тяжелые стулья и упал. К счастью, мужчины были голодны.
Ничего предосудительного не происходило до самого пудинга. Затем Фредди сказал:

— Люси, какой он, этот Эмерсон?

— Я видела его во Флоренции, — сказала Люси, надеясь, что это сойдёт за
ответ.

— Он умный или порядочный?

“Спроси Сесила; это Сесил привел его сюда”.

“Он такой же умный, как и я”, - сказал Сесил.

Фредди с сомнением посмотрел на него.

- Насколько хорошо вы были знакомы с ними в “Бертолини"? ” спросила миссис Ханичерч.

“ О, совсем немного. Я имею в виду, Шарлотта знала их еще меньше, чем я.

“О, это напомнило мне — ты так и не рассказала мне, что написала Шарлотта в своем
письме”.

“То одно, то другое”, - сказала Люси, задаваясь вопросом, сможет ли она пережить
обед без лжи. “Среди прочего, что ее ужасный друг
, проезжавший на велосипеде по Саммер-стрит, поинтересовался, не
она бы пришла и увидела нас, но, к счастью, не пришла».

«Люси, я считаю, что ты говоришь недобрые слова».

«Она была писательницей», — лукаво сказала Люси. Это замечание было удачным,
потому что ничто так не раздражало миссис Ханичерч, как литература в руках женщин. Она бы оставила любую тему, чтобы обрушиться на тех женщин, которые (вместо того, чтобы заниматься своими домами и детьми) стремятся к известности в печати. Она придерживалась мнения: «Если книги должны быть написаны, пусть их пишут мужчины», — и подробно развивала эту мысль, пока
Сесил зевал, а Фредди играл в «В этом году, в следующем году, сейчас, никогда».
Он бросил в неё сливовые косточки, и Люси ловко раздула пламя материнского гнева. Но вскоре пожар утих, и в темноте начали собираться призраки. Призраков было слишком много. Первоначальный призрак — прикосновение губ к её щеке — наверняка давно исчез; для неё не могло быть ничего особенного в том, что однажды мужчина поцеловал её на горе.
Но это породило призрачную семью — мистера Харриса, письмо мисс Бартлетт, воспоминания мистера Биба о фиалках, — и кто-то из них должен был преследовать её на глазах у Сесила. Это была мисс Бартлетт, которая
теперь вернулся, и с ужасающей ясностью.

“Я думаю, Люси, что письмо от Шарлотты. Как
она?”

“Я разорвал эту штуку”.

“Разве она не сказала, как у нее дела? Как у нее голос? Веселый?”

“О, да, я полагаю, что так — Нет— не очень веселый, я полагаю”.

“ Тогда, будьте уверены, это котел. Я и сам знаю, как вода
влияет на разум. Я бы предпочёл что-нибудь другое — даже неудачу с мясом.

 

Сесил прикрыл глаза рукой.

— Я бы тоже, — заявил Фредди, поддерживая мать — поддерживая скорее дух её замечания, чем его содержание.— И я подумала, — добавила она довольно нервно, — что, конечно, мы могли бы поселить Шарлотту здесь на следующей неделе и устроить ей приятный отпуск, пока сантехники в Танбридж-Уэллсе не закончат. Я так давно не видела бедную
Шарлотту.

 Это было уже слишком для её нервов. И она не могла яростно возражать после того, как мать была так добра к ней наверху.

 — Мама, нет! — взмолилась она. — Это невозможно. Мы не можем взять Шарлотту в придачу к остальным заботам; мы и так перегружены. Во вторник к Фредди придёт друг, а ещё Сесил, и ты обещала взять
в Минни Белова из-за страха дифтерии. Это просто не может быть
готово”.

“Бред! Он может”.

“Если Минни проживающих в бане. Не иначе.

“Минни может спать с тобой”.

“Я ее не возьму”.

“Тогда, если ты такой эгоист, мистеру Флойду придется делить комнату с Фредди”.

“ Мисс Бартлетт, мисс Бартлетт, мисс Бартлетт, ” снова простонал Сесил.
он прикрыл глаза рукой.

“ Это невозможно, ” повторила Люси. “Я не хочу создавать трудностей,
но это действительно нечестно по отношению к горничным так заполнять дом”.

Увы!

“Правда в том, дорогая, что тебе не нравится Шарлотта”.

— Нет, не хочу. И Сесил тоже не хочет. Она действует нам на нервы. Ты
давно её не видела и не понимаешь, какой она может быть утомительной,
хотя и хорошей. Так что, пожалуйста, мама, не беспокой нас этим последним летом;
но избавь нас от неё, не приглашая её приехать.

— Слышу, слышу! — сказал Сесил.

Миссис Хоникёрч с большей серьёзностью, чем обычно, и с большим чувством, чем она обычно себе позволяла, ответила: «Это не очень-то любезно с вашей стороны. У вас есть друг друга и весь этот лес, в котором можно гулять, полный
прекрасных вещей, а у бедной Шарлотты только отключили воду и
водопроводчики. Вы молоды, дорогие мои, и какими бы умными ни были молодые люди,
и сколько бы книг они ни читали, они никогда не догадаются, каково это — стареть.

Сесил раскрошил свой хлеб.

— Должен сказать, кузина Шарлотта была очень добра ко мне в тот год, когда я приезжал на велосипеде, — вмешался Фредди. «Она благодарила меня за то, что я пришла, пока я не почувствовала себя такой дурой, и без конца суетилась, чтобы сварить мне яйцо к чаю».

«Я знаю, дорогая. Она добра ко всем, и всё же Люси создаёт трудности, когда мы пытаемся отплатить ей тем же».

Но Люси ожесточила своё сердце. Доброта к мисс
Бартлетт. Она слишком часто и слишком недавно пыталась покончить с собой. Можно было бы
накопить сокровищ на небесах, но это не обогатило бы ни мисс
Бартлетт, ни кого-либо другого на земле. Она была вынуждена сказать: «Я ничего не могу с этим поделать, мама. Я не люблю Шарлотту. Признаю, это ужасно с моей стороны».

«Судя по твоим словам, ты ей так и сказала».

«Ну, она так глупо уехала из Флоренции». Она заволновалась: «

Призраки возвращались; они заполонили Италию, они даже захватывали
места, которые она знала с детства. Священное озеро никогда не будет прежним
В воскресенье что-то должно было случиться с Уинди
Корнер. Как она будет бороться с призраками? На мгновение видимый
мир померк, и только воспоминания и эмоции казались реальными.

«Полагаю, мисс Бартлетт должна прийти, раз она так хорошо варит яйца», — сказал
Сесил, который был в приподнятом настроении благодаря восхитительной
кухне.

— Я не имел в виду, что яйцо было _хорошо_ сварено, — поправил Фредди, — потому что
на самом деле она забыла его снять, а я, по правде говоря, не люблю яйца. Я лишь имел в виду, какой милой она казалась.

Сесил снова нахмурился. Ох уж эти Хоничерчи! Яйца, котлы,
гортензии, служанки — такова была их жизнь. — Можно нам с Люси
встать со стульев? — спросил он с едва скрываемой наглостью.
 — Мы не хотим десерта.




 Глава XIV
Как Люси мужественно встретила сложившуюся ситуацию


Конечно, мисс Бартлетт согласилась. И, конечно же, она была уверена, что доставит неудобства, и умоляла дать ей какую-нибудь комнату попроще — без вида из окна, что угодно. Передавай от меня привет Люси. И, конечно же, Джордж Эмерсон мог бы приходить поиграть в теннис по воскресеньям.

Люси смело смотрела в лицо обстоятельствам, хотя, как и большинство из нас, она смотрела только на то, что её окружало. Она никогда не заглядывала внутрь себя. Если иногда из глубин всплывали странные образы, она списывала это на нервы. Когда Сесил привёл Эмерсонов на Саммер-стрит, это расстроило её нервы. Шарлотта приукрашивала прошлые глупости, и это могло расстроить её нервы. Она нервничала по ночам. Когда она разговаривала с
Джордж — они снова встретились почти сразу же в доме священника — его голос глубоко тронул
её, и она захотела остаться рядом с ним. Как ужасно, если бы она
Она действительно хотела остаться рядом с ним! Конечно, это желание было вызвано
нервами, которые любят выкидывать с нами такие странные штуки. Когда-то она
страдала от «вещей, которые возникали из ниоткуда и означали, что она не
знала, что это значит». Теперь Сесил объяснил ей психологию одним дождливым
днём, и все проблемы юности в незнакомом мире можно было оставить позади.

 Читателю достаточно очевидно, что она любит молодого
Эмерсона. Читатель на месте Люси не счёл бы это очевидным. Жизнь легко описывать, но трудно проживать, и мы приветствуем «нервы»
или любой другой шибболет, который прикроет наше личное желание. Она любила
Сесила; Джордж заставлял её нервничать; объяснит ли ей читатель, что
фразы следовало поменять местами?

Но внешняя ситуация — она мужественно встретит её.

Встреча в доме священника прошла довольно хорошо. Стоя между
мистером Бибом и Сесилом, она сделала несколько сдержанных намёков на Италию,
и Джордж ответил. Ей хотелось показать, что она не стесняется,
и она была рада, что он тоже не стесняется.

«Славный парень, — сказал мистер Биб позже. — Он отработает своё
грубости во времени. Я скорее недоверие молодых людей, которые проскакивают в жизни
изящно”.

Люси сказала, “Он кажется, в лучшем настроении. Он смеется больше.”

“Да”, - ответил священник. “Он просыпается”.

Это было все. Но по мере того, как проходила неделя, все больше ее защиты ослабевало, и
она создавала образ, обладающий физической красотой. Несмотря на самые чёткие указания, мисс Бартлетт умудрилась всё испортить. Она должна была прибыть на Юго-Восточный вокзал в Доркинге, куда миссис
 Хоничерч поехала её встречать. Она прибыла на вокзал Лондон-Брайтон
станции, и пришлось нанять такси. Дома никого не было, кроме Фредди и
его друг, который был вынужден прекратить свою теннис и, чтобы развлечь ее
битый час. Сесил и Люси появились в четыре часа, и они вместе с
маленькой Минни Биб исполнили несколько мрачный секстет на верхней
лужайке за чаем.

— Я никогда себе этого не прощу, — сказала мисс Бартлетт, которая продолжала вставать со своего места, и собравшимся пришлось умолять её остаться. — Я всё испортила. Врываться к молодым людям! Но я настаиваю на том, чтобы заплатить за такси. По крайней мере, это я могу себе позволить.

— Наши гости никогда не делают таких ужасных вещей, — сказала Люси, в то время как её брат, в памяти которого варёное яйцо уже превратилось в нечто нематериальное, раздражённо воскликнул: — Именно в этом я и пытался убедить кузину Шарлотту, Люси, последние полчаса.

 — Я не чувствую себя обычной гостьей, — сказала мисс Бартлетт и посмотрела на свою потрёпанную перчатку.

 — Хорошо, если вам так больше нравится. Пять шиллингов, и я дала водителю шиллинг.

 Мисс Бартлетт заглянула в свой кошелек. Только соверены и пенни. Кто-нибудь может дать ей сдачу? У Фредди было полфунта, а у его друга — четыре
полкроны. Мисс Бартлетт взяла деньги, а затем сказала: «Но
кому я должна отдать соверен?»

 «Давай отложим это до возвращения мамы», — предложила Люси.

 «Нет, дорогая, теперь, когда я не буду ей мешать, твоя мама может
прокатиться довольно далеко. У всех нас есть свои маленькие слабости, и моя —
быстрое сведение счетов».

Здесь друг Фредди, мистер Флойд, сделал единственное замечание, которое стоит процитировать: он предложил поставить Фредди на фунт мисс Бартлетт.
Казалось, решение было найдено, и даже Сесил, который был демонстративно
пил чай в "Вью", почувствовал вечное притяжение Случая,
и обернулся.

Но и это не сработало.

“Пожалуйста, пожалуйста, я знаю, что я жалкий баловень судьбы, но это сделало бы меня
несчастным. Я практически ограбил бы того, кто проиграл”.

“ Фредди должен мне пятнадцать шиллингов, ” вмешался Сесил. “ Значит, все получится.
все будет в порядке, если ты отдашь фунт мне.

— Пятнадцать шиллингов, — с сомнением произнесла мисс Бартлетт. — Как так, мистер
Вайс?

 — Потому что, разве вы не видите, Фредди заплатил за ваше такси. Дайте мне фунт, и
мы избежим этой прискорбной игры.

Мисс Бартлетт, которая плохо разбиралась в цифрах, растерялась и отдала
ему соверен под сдавленное хихиканье других юношей.
На мгновение Сесил почувствовал себя счастливым. Он играл в дурацкие игры со своими
ровесниками. Затем он взглянул на Люси, на лице которой
мелкобуржуазные заботы омрачили улыбку. В январе он спасёт своего Леонардо от этой
оглушительной болтовни.

“Но я этого не вижу!” - воскликнула Минни Биб, которая внимательно наблюдала за
беззаконной сделкой. “Я не понимаю, почему мистер Вайз должен получить этот
фунт”.

“Из-за пятнадцати шиллингов и пяти”, - торжественно ответили они.
— Пятнадцать шиллингов и пять шиллингов — это один фунт, понимаете?

— Но я не понимаю…

Они попытались заткнуть её куском пирога.

— Нет, спасибо. Я сыта. Не понимаю, почему… Фредди, не толкай меня. Мисс
Хоничерч, ваш брат делает мне больно. Ой! А как же десять шиллингов мистера Флойда? Ой! Нет, я не понимаю и никогда не пойму, почему мисс
Как-там-ее-там не должна платить эти шиллинги водителю.

“ Я забыла о кучере, ” сказала мисс Бартлетт, покраснев. “ Спасибо
тебе, дорогая, что напомнила мне. Это был шиллинг? Кто-нибудь может дать мне
сдачу на полкроны?”

“Я принесу”, - сказала молодая хозяйка, решительно вставая.

“Сесил, отдай мне этот соверен. Нет, отдай мне тот соверен. Я принесу
Евфимию, чтобы изменить это, и мы начнем все сначала
”.

“ Люси— Люси— какая же я надоедливая! ” запротестовала мисс Бартлетт и последовала за ней.
она пересекла лужайку. Люси побежала впереди, изображая веселье. Когда они отошли подальше, мисс Бартлетт перестала всхлипывать и довольно резко спросила: «Ты уже рассказала ему о нём?»

 «Нет, не рассказала», — ответила Люси и тут же прикусила язык
за то, что так быстро поняла, что имела в виду ее кузина. “ Дай—ка я посмотрю - а
соверен серебра.

Она убежала на кухню. Внезапные переходы мисс Бартлетт были
слишком жуткими. Иногда казалось, что она продумывала каждое сказанное слово
или заставляла его быть произнесенным; как будто все это беспокойство о такси и мелочах было
уловкой, чтобы удивить душу.

— Нет, я не говорила ни Сесилу, ни кому-либо другому, — заметила она, вернувшись.
 — Я обещала тебе, что не буду.  Вот твои деньги — все шиллинги, кроме
двух полукронок.  Пересчитаешь их?  Теперь ты можешь спокойно расплатиться.

Мисс Бартлетт сидела в гостиной и смотрела на фотографию Святого
Иоанна, которая была в рамке.

«Как ужасно! — пробормотала она. — Более чем ужасно, если мистер Вайс
узнает об этом из какого-нибудь другого источника».

«О нет, Шарлотта, — сказала девушка, вступая в бой. — Джордж
Эмерсон в порядке, а какой ещё может быть другой источник?»

Мисс Бартлетт задумалась. “ Например, водитель. Я видела, как он смотрел
на вас из кустов, помните, у него в зубах была фиалка.

Люси слегка вздрогнула. “ Эта глупая история будет действовать нам на нервы
если мы не будем осторожны. Как флорентийский таксист мог бы добраться до Сесила?

— Мы должны рассмотреть все варианты.

— О, всё в порядке.

— Или, может быть, старый мистер Эмерсон знает. На самом деле, он наверняка знает.

— Мне всё равно, знает он или нет. Я была благодарна тебе за твоё письмо, но
даже если новость распространится, я думаю, что могу быть уверена, что Сесил посмеется над ней.

— Чтобы опровергнуть её?

— Нет, чтобы посмеяться над ней. — Но в глубине души она знала, что не может ему доверять, потому что он хотел её нетронутой.

— Хорошо, дорогая, тебе лучше знать. Возможно, джентльмены отличаются от
какими они были, когда я был молод. Леди, конечно, другие.

“ Ну же, Шарлотта! Она игриво ударила ее. “ Ты добрая, заботливая.
создание. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Сначала ты говоришь ‘Не говори", а
потом ты говоришь ‘Расскажи’. Что именно? Быстро!”

Мисс Бартлетт вздохнула: “Я не ровня тебе в разговоре, дорогая. Я
краснею, когда вспоминаю, как я вмешалась во Флоренции, а ты так хорошо умеешь
постоять за себя и намного умнее меня во всех отношениях. Ты
никогда меня не простишь.

“ Тогда, может, выйдем? Они разобьют весь фарфор, если мы этого не сделаем.

Воздух наполнился криками Минни, с которой сдирали кожу чайной ложкой.

«Дорогая, подожди минутку — у нас может не быть возможности поболтать ещё раз. Ты уже видела малыша?»

«Да, видела».

«Что случилось?»

«Мы встретились в доме священника».

«Какую линию он выбрал?»

«Никакую». Он говорил об Италии, как и любой другой человек. Это действительно
все в порядке. Какое преимущество у него могут быть хамом, чтобы положить его
тупо? Как бы я хотел, чтобы вы увидели ее в мою сторону. Он действительно не будет
любая неприятность, Шарлотта”.

“Когда-то хамом, всегда САПР. Это мое плохое мнение”.

Люси сделала паузу. “Сесил однажды сказал — и я подумала, что это очень глубоко, — что
есть два вида CAD - сознательные и подсознательные”. Она
снова сделала паузу, чтобы отдать должное глубокомыслию Сесила.
Через окно она увидела самого Сесила, переворачивающего страницы
романа. Это была новая книга из библиотеки Смита. Должно быть, ее мать
вернулась со станции.

— «Один раз подлец — всегда подлец», — проворчала мисс Бартлетт.

 «Подсознательно я имею в виду, что Эмерсон потерял голову. Я влюбилась во все эти фиалки, а он был глуп и удивлён. Не думаю, что мы
Ему следовало бы сильно его порицать. Это так важно, когда ты неожиданно видишь человека,
за спиной которого стоят прекрасные вещи. Это действительно так;
это имеет огромное значение, и он потерял голову: он не восхищается ни мной, ни какой-либо другой чепухой, ни единой соломинкой. Фредди он довольно нравится,
и он пригласил его сюда в воскресенье, так что вы можете судить сами. Он
поправился; он не всегда выглядит так, будто вот-вот расплачется. Он работает клерком в кабинете генерального директора на одной из крупных
железных дорог — не носильщиком! и приезжает к отцу на выходные. Папа
имела отношение к журналистике, но страдает ревматизмом и ушла на пенсию. Ну вот! Теперь
в сад. Она взяла свою гостью за руку. “Предположим, мы
больше не будем говорить об этой глупой итальянской истории. Мы хотим, чтобы ты
приятно провела время в Уинди Корнер, без лишних волнений ”.

Люси подумала, что это довольно хорошая речь. Читатель может обнаружить в
жаль скольжения в нем. Трудно сказать, заметила ли мисс Бартлетт эту оговорку, потому что невозможно проникнуть в мысли пожилых людей. Она могла бы продолжить, но их прервали.
вошла хозяйка. Последовали объяснения, и в их ходе Люси ускользнула, а образы в её
мозгу запульсировали чуть ярче.




Глава XV
Катастрофа внутри


Воскресенье после приезда мисс Бартлетт было прекрасным днём, как и большинство
дней того года. В Уилде приближалась осень, нарушая
зеленое однообразие лета, окутывая парки серой дымкой, окрашивая буки в
рыжий цвет, а дубы — в золотой. На возвышенностях
батальоны черных сосен наблюдали за переменами.
неизменным. Над обеими странами простиралось безоблачное небо, и в
обеих звучал звон церковных колоколов.

 Сад Уинди-Корнерс был пуст, если не считать красной книги, которая
лежала на гравийной дорожке, греясь на солнце. Из дома доносились невнятные
звуки, как будто женщины готовились к молитве. — Мужчины говорят, что не пойдут, —
— Ну, я их не виню, — говорит Минни, — а ей-то зачем идти? —
— Скажи ей, чтобы не болтала чепуху, —
— Энн! Мэри! Подхвати меня сзади! —
— Дорогая Люсия, можно мне у тебя булавку попросить? Потому что мисс Бартлетт объявила, что она непременно пойдёт в церковь.

Солнце поднималось всё выше, управляемое не Фаэтоном, а
Аполлоном, умелым, непоколебимым, божественным. Его лучи падали на дам,
когда те подходили к окнам спальни; на мистера Биба на Саммер-стрит,
когда он улыбался, читая письмо от мисс Кэтрин Алан;
на Джорджа Эмерсона, чистившего отцовские сапоги; и, наконец, чтобы завершить
список памятных вещей, на упомянутую ранее красную книгу. Дамы двигаются, мистер Биб двигается, Джордж двигается, и
движение может порождать тень. Но эта книга лежит неподвижно, чтобы быть
Всё утро его ласкало солнце, и он слегка приподнял свои покровы,
словно отвечая на ласку.

Вскоре Люси выглядывает из окна гостиной. Её новое платье цвета
вишни не удалось, и она выглядит вульгарной и бледной. На её шее
гранатовая брошь, на пальце кольцо с рубинами — обручальное кольцо. Она
смотрит на Уилд. Она слегка хмурится — не от гнева, а как хмурится храбрый ребёнок, когда пытается не заплакать. На всём этом пространстве на неё не смотрит ни один человеческий глаз, и она может хмуриться без упрёков и измерять расстояния, которые всё ещё существуют между «Аполлоном» и
и западные холмы.

«Люси! Люси! Что это за книга? Кто взял книгу с полки и оставил её здесь, чтобы она испортилась?»

«Это всего лишь библиотечная книга, которую читал Сесил».

«Но подними её и не стой там, как фламинго».

Люси подняла книгу и вяло взглянула на название: «Под
лоджией». Она больше не читала романов, посвящая всё своё свободное время серьёзной литературе в надежде догнать Сесила. Ужасно, как мало она знала, и даже когда ей казалось, что она что-то знает, например,
Она обнаружила, что забыла об итальянских художниках. Только сегодня утром
она перепутала Франческо Франчиа с Пьеро делла Франческа, и
Сесил сказал: «Что? Ты уже забыла свою Италию?» И
это тоже придало тревожный оттенок её взгляду, когда она приветствовала милый вид
и милый сад на переднем плане, а над ними, едва ли
возможное где-либо ещё, милое солнце.

— Люси, у тебя есть шестипенсовик для Минни и шиллинг для себя?

 Она поспешила к матери, которая быстро впадала в
воскресное волнение.

— Это особая коллекция — я забыла, для чего она. Прошу вас, не звякайте мелочью в тарелке; посмотрите, чтобы у Минни были красивые блестящие шестипенсовики. Где ребёнок? Минни! Эта книга вся покоробилась.
(Боже, как же ты некрасива!) Положи её под «Атлас», чтобы разгладить.
 Минни!

 — О, миссис Ханичерч… — из верхних комнат.

«Минни, не опаздывай. Вот и лошадь» — это всегда была лошадь, а не карета. «Где Шарлотта? Беги и поторопи её. Почему она так долго? Ей нечего было делать. Она никогда не приносит ничего, кроме блузок. Бедная Шарлотта — как я ненавижу блузки! Минни!»

Язычество заразно — более заразно, чем дифтерия или благочестие, — и
племянницу ректора привели в церковь, протестуя. Как обычно, она не понимала, зачем. Почему она не может сидеть на солнце с молодыми людьми? Молодые люди, которые теперь появились, насмехались над ней, говоря недобрые слова. Миссис
 Хоничерч отстаивала ортодоксальность, и в разгар беспорядка мисс
Бартлетт, одетый по последней моде, спустился по лестнице.

«Дорогая Мэриан, мне очень жаль, но у меня нет мелочи — только соверены и полкроны. Кто-нибудь может дать мне…»

“ Да, запросто. Запрыгивай. Боже милостивый, как ты нарядно выглядишь! Какое прелестное
платье! Ты опозорила нас всех.

“Если бы мне не надеть свое лучшее тряпье и лохмотья, теперь, когда я должен носить
них?” сказала Мисс Бартлетт укоризненно. Она села в "Викторию" и
села спиной к лошади. Последовал необходимый рев,
а затем они уехали.

“До свидания! — Веди себя хорошо! — крикнул Сесил.

 Люси прикусила губу, потому что тон был насмешливым.  На тему «церкви и прочего» у них состоялся довольно неприятный разговор.  Он
сказал, что люди должны перевоспитываться, а она не хотела
перестроить себя; она не знала, что это было сделано. Честная ортодоксальность Сесила
уважалась, но он всегда предполагал, что честность является результатом
духовного кризиса; он не мог представить ее как естественное право по рождению, которое
могло бы расти к небесам подобно цветам. Все, что он сказал на эту тему
обидели ее, хотя он излучал терпимость из каждой поры; так или иначе
Места были разные.

Она видела этого места, после церкви. Вдоль дороги выстроилась вереница экипажей, и карета Ханичерчей оказалась напротив дома Сисси
Виллы. Чтобы сэкономить время, они перешли через лужайку и нашли отца
и сын, курящие в саду.

«Представь меня, — сказала её мать. — Если только молодой человек не считает, что
он меня уже знает».

Вероятно, так оно и было, но Люси проигнорировала Священное озеро и официально
их представила. Старый мистер Эмерсон тепло поприветствовал её и сказал, как
он рад, что она собирается замуж. Она сказала, что тоже рада, а затем, поскольку мисс Бартлетт и Минни задержались с мистером Бибом, она перевела разговор на менее тревожную тему и спросила, нравится ли ему его новый дом.

 «Очень», — ответил он, но в его голосе прозвучала обида.
она никогда раньше не видела его оскорблённым. Он добавил: «Однако мы обнаружили, чтона "Мисс Алан" собирались приехать, и что мы их выгнали.
Женщины возражают против таких вещей. Я очень расстроена этим”.

“Я полагаю, что произошло какое-то недоразумение”, - сказала миссис Ханичерч
с беспокойством.

“Нашему домовладельцу сказали, что мы должны быть людьми другого типа”,
сказал Джордж, который, казалось, был настроен продолжить разговор. “Он
думал, что мы должны быть артистичными. Он разочарован”.

“И я думаю, не следует ли нам написать мисс Алан и предложить
отказаться от этого. Что ты думаешь?” Он обратился к Люси.

“О, прекрати, раз уж ты пришла”, - беспечно сказала Люси. Она должна избегать
осуждая Сесила. Ведь именно на Сесила был направлен этот маленький эпизод,
хотя его имя никогда не упоминалось.

«Так говорит Джордж. Он говорит, что мисс Аланс должна пойти на стену. И всё же
это кажется таким недобрым».

«В мире есть лишь определённое количество доброты», — сказал Джордж,
наблюдая, как солнечный свет отражается от панелей проезжающих экипажей.

«Да!» — воскликнула миссис Хоничерч. — Именно это я и говорю. К чему все эти
ужимки и прыжки вокруг двух мисс Алан?

 — В этом есть доля доброты, как и в этом есть доля
количество света,” - продолжил он размеренным тоном. “Мы бросили тень на
то, где мы стоим, и это ни к чему хорошему переезжая с места на
место для сохранения вещей, потому что тень всегда идет. Выберите место
не навредить—да, выбрать место, где вы не очень
особого вреда, и стоять в ней все, что вам стоит, перед солнцем.”

“О, мистер Эмерсон, я вижу, вы умный!”

“А?—”

«Я вижу, ты собираешься быть умницей. Надеюсь, ты не вела себя так с бедным Фредди».

 В глазах Джорджа читался смех, и Люси заподозрила, что они с её матерью неплохо поладят.

— Нет, не так, — сказал он. — Он так со мной себя вёл. Это его
философия. Только он начинает с этого жизнь, а я сначала попробовал
«Записку о допросе».

— Что вы имеете в виду? Нет, неважно, что вы имеете в виду. Не объясняйте. Он
с нетерпением ждёт встречи с вами сегодня днём. Вы играете в теннис? Вы не против
тенниса в воскресенье?..

“Джордж возражает против тенниса по воскресеньям! Джордж, после своего образования, проводит различие
между воскресеньями—”

“Очень хорошо, Джордж не возражает против тенниса по воскресеньям. Я тоже не возражаю. Вот
решено. Мистер Эмерсон, если бы вы могли приехать с сыном у нас должно быть так
приятно”.

Он поблагодарил ее, но прогулка показалась ему довольно далекой; в эти дни он мог только бродить по дому
.

Она повернулась к Джорджу: “И потом, он хочет уступить свой дом
Мисс Алан”.

“ Я знаю, ” сказал Джордж и обнял отца за шею.
Доброта, о существовании которой мистер Биб и Люси всегда знали, проявилась в нем
внезапно, как солнечный свет, коснувшийся огромного пейзажа — прикосновение утреннего солнца
? Она вспомнила, что во всех своих извращений он никогда не
говорят от любви.

Мисс Бартлетт подошел.

“Вы знаете, наш кузен, Мисс Бартлетт”, - отметила госпожа Honeychurch приятно.
“Вы познакомились с моей дочерью во Флоренции”.

“Да, действительно!” - сказал старик, и сделал вид, как будто он вышел из
в сад, чтобы встретиться с Леди. Мисс Бартлетт поспешно забрался
Виктория. Таким образом закрепилась, она издала официальный поклон. Это был пенсионный
Бертолини снова, обеденный стол с графинами воды и вина.
Это была старая-престарая битва комнаты с видом.

Джордж не ответил на поклон. Как и любой мальчик, он покраснел и
смутился; он знал, что компаньонка всё помнит. Он сказал: «Я... я приду поиграть в теннис, если смогу» — и ушёл в дом. Возможно,
Всё, что бы он ни сделал, понравилось бы Люси, но его неловкость тронула её до глубины души. В конце концов, мужчины не боги, они такие же люди и такие же неуклюжие, как девушки. Даже мужчины могут страдать от необъяснимых желаний и нуждаться в помощи. Для той, кто вырос в её окружении и в её стране, слабость мужчин была незнакомой истиной, но она догадалась об этом во Флоренции, когда Джордж выбросил её фотографии в реку Арно.

— Джордж, не уходи, — воскликнул его отец, который считал, что будет очень хорошо, если его сын поговорит с людьми. — Джордж был в таком хорошем
сегодня спиртные напитки, и я уверена, что в конце концов он придет сегодня днем.

Люси поймала взгляд кузины. Что-то в его немой мольбе сделало ее
безрассудной. “ Да, - сказала она, повышая голос, - я очень надеюсь, что он это сделает. Затем
она подошла к экипажу и пробормотала: “Старику не сказали; я
знала, что все в порядке”. Миссис Ханичерч последовала за ней, и они уехали
.

Хорошо, что мистеру Эмерсону не рассказали о выходке во Флоренции;
однако Люси не должна была так радоваться, словно увидела врата рая. Хорошо, но, конечно, она обрадовалась
с непропорционально большой радостью. Всю дорогу домой копыта лошадей напевали ей: «Он не сказал, он не сказал». Её разум дополнял мелодию: «Он не сказал своему отцу, которому он рассказывает обо всём. Это не было подвигом. Он не смеялся надо мной, когда я уходила». Она поднесла руку к щеке. «Он не любит меня. Нет. Как было бы ужасно, если бы он любил!
Но он не сказал. Он не скажет».

 Ей хотелось крикнуть: «Всё в порядке. Это секрет между нами
навсегда. Сесил никогда не узнает». Она даже была рада, что мисс
Бартлетт взяла с неё обещание хранить тайну в тот последний тёмный вечер в
Флоренс, когда они стояли на коленях, собирая вещи в его комнате. Секрет, большой или
маленький, охранялся.

Об этом знали только три англичанина в мире. Так она истолковала
свою радость. Она встретила Сесил с необычным сиянием, потому что она чувствовала себя так
безопасный. Как он помог ей выйти из кареты, она сказала :

“С этого места были так добры. Джордж Эмерсон улучшилось
колоссально”.

— Как мои подопечные? — спросил Сесил, который не проявлял к ним особого интереса
и давно забыл о своём решении привезти их в Уинди-Корнер
в образовательных целях.

“Протеже!” она воскликнула с некоторой теплотой. Только отношения
Сесил, который задуман был феодал: что защитником и защищать. Он
не имел ни малейшего представления о дружеских отношениях, по которым тосковала душа девушки.

“Вы сами увидите, каковы ваши протеже. Джордж Эмерсон
приезжает сегодня днем. С ним очень интересно разговаривать. Только не… — она чуть не сказала: «Не защищай его». Но прозвенел звонок на обед, и, как это часто случалось, Сесил не обратил особого внимания на её замечание. Её сильной стороной было обаяние, а не аргументы.

Обед прошёл весело. Обычно Люси была подавлена во время еды.
Кого-то нужно было утешить — либо Сесила, либо мисс Бартлетт, либо Существо, невидимое смертному глазу, — Существо, которое шептало ей на ухо: «Это ненадолго, эта весёлость. В январе ты должна будешь поехать в Лондон, чтобы развлекать внуков знаменитых людей». Но сегодня она чувствовала, что получила гарантию. Её мать всегда будет сидеть там, а брат — здесь. Солнце, хоть и немного сдвинулось с утра,
никогда не скроется за западными холмами. После обеда они
Она попросила её сыграть. В тот год она видела «Армиду» Глюка и сыграла по памяти музыку заколдованного сада — музыку, к которой приближается Рено в свете вечного рассвета, музыку, которая никогда не усиливается и не ослабевает, а вечно колышется, как безбрежные моря волшебной страны. Такая музыка не для фортепиано, и её слушатели начали
нервничать, а Сесил, разделяя их недовольство, крикнул: «А теперь сыграй нам
другой сад — из «Парсифаля».

Она закрыла инструмент.

«Не очень-то ты послушная», — раздался голос её матери.

Опасаясь, что она обидела Сесила, она быстро обернулась. Там
был Джордж. Он прокрался, не прерывая ее.

«О, я и не подозревала!» — воскликнула она, сильно покраснев, а затем, не сказав ни слова в знак приветствия, снова открыла пианино. Сесил должен был сыграть
«Парсифаля» и что-нибудь еще, что ему нравится.

— Наша исполнительница передумала, — сказала мисс Бартлетт, возможно, подразумевая, что она сыграет музыку для мистера Эмерсона. Люси не знала, что делать и даже чего она хочет. Она очень плохо сыграла несколько тактов из песни «Цветочных девушек» и остановилась.

“Я голосую за теннис”, - сказал Фредди, испытывая отвращение к этому убогому развлечению.

“Да, я тоже”. Она снова закрыла злополучное пианино. “Я голосую за то, чтобы у тебя была мужская четверка".
"Я голосую за то, чтобы у тебя была мужская четверка”.

“Хорошо”.

“Не для меня, спасибо”, - сказал Сесил. “Я не испорчу сет”. Он
никогда не осознавал, что со стороны плохого игрока может быть проявлением доброты.
выдумать четвертого.

“Пойдем, пойдем Сесил. Я плохой, гнилой Флойда, и поэтому я осмелюсь сказать, что это
Эмерсон”.

Джордж поправил его: “я не плохой”.

На это смотрели свысока. “Тогда, конечно, я не буду играть”, - сказал Сесил.
В то время как мисс Бартлетт, чувствуя, что она пренебрежительно
Джордж добавил: «Я согласен с вами, мистер Вайс. Вам лучше не играть. Лучше не играть».

 Минни, вбежав туда, куда Сесил боялся ступить, объявила, что будет играть. «Я всё равно буду пропускать каждый мяч, так что какая разница?»
 Но вмешалась Санди и решительно отвергла это любезное предложение.

 «Тогда придётся играть Люси», — сказала миссис Ханичерч: «Ты должна положиться на Люси. Другого выхода нет. Люси, пойди переоденься».

 Субботние дни Люси обычно были такими. Она соблюдала их без лицемерия утром и без сожаления нарушала вечером.
днем. Переодеваясь в платье, она подумала, не насмехается ли Сесил над ней.
на самом деле она должна привести себя в порядок и все уладить.
прежде чем выйти за него замуж.

Мистер Флойд был ее партнером. Ей нравилась музыка, но теннис казался намного лучше
. Насколько лучше бегать в удобной одежде, чем сидеть
за пианино и чувствовать, что тебя обхватывают под мышками. Еще раз музыка явился
ее трудовой деятельности ребенка. Джордж подал и удивил её своим
стремлением к победе. Она вспомнила, как он вздыхал среди гробниц в
Санта-Кроче, потому что что-то не сходилось; как после смерти того
Неизвестный итальянец, он перегнулся через парапет у Арно и сказал ей: «Я хочу жить, говорю тебе». Он хотел жить сейчас, побеждать в теннисе, стоять во весь рост под солнцем — солнцем, которое уже начало садиться и светило ей в глаза; и он победил.

Ах, как прекрасен был Уилд! Холмы возвышались над его сиянием, как Фьезоле возвышается над Тосканской равниной, а Юг
Даунс, если уж на то пошло, были горами Каррары. Возможно, она
забывала свою Италию, но в Англии замечала больше.
Можно было бы поиграть в новую игру с видом и попытаться найти в его
бесчисленных складках какой-нибудь город или деревню, которые подошли бы для Флоренции. Ах,
как прекрасен был Уилд!

 Но теперь Сесил завладел ею. Он был в ясном критическом настроении
и не разделял восторженных чувств. Он доставлял немало хлопот во время игры в теннис, потому что роман, который он читал, был настолько плох, что ему приходилось читать его вслух. Он расхаживал по корту и кричал: «Послушайте-ка, Люси,
 три инфинитива подряд».

— Ужасно! — сказала Люси и промахнулась. Когда они закончили партию, он всё ещё продолжал читать; там была какая-то сцена убийства, и все должны были её послушать. Фредди и мистер Флойд были вынуждены искать потерянный мяч в лавровых кустах, но двое других согласились.

«Действие происходит во Флоренции».

«Как интересно, Сесил! Продолжай читать». Ну же, мистер Эмерсон, присядьте после всех этих
усилий». Она «простила» Джорджа, как она выразилась, и старалась быть с ним
вежливой.

Он перепрыгнул через сетку и сел у её ног, спросив: «Вы… вы
устали?»

«Конечно, нет!»

“Ты не возражаешь, если тебя побьют?”

Она собиралась ответить “Нет”, когда до нее дошло, что она действительно возражает, поэтому
она ответила: “Да”. Она весело добавила: “Я не вижу, что ты такой уж
великолепный игрок. Свет был позади тебя, и он был в моих
глазах ”.

“Я никогда не говорил, что был”.

“Да что ты!”

“Ты не присутствовал”.

— Вы сказали… о, не будьте так точны в этом доме. Мы все
преувеличиваем и очень злимся на тех, кто этого не делает.

— «Действие происходит во Флоренции», — повторил Сесил с ноткой превосходства.

Люси пришла в себя.

— «Закат. Леонора мчалась…»

Люси перебила его. — Леонора? Леонора — героиня? Кто автор книги?

 — Джозеф Эмери Прэнк. «Закат. Леонора спешит через площадь. Молю святых, чтобы она не опоздала. Закат — итальянский закат.
 Под лоджией Орканьи — Лоджией де Ланци, как мы иногда называем её сейчас…»

 Люси расхохоталась. “Действительно, "Розыгрыш Джозефа Эмери’! Почему это мисс
Лавиш? Это роман мисс Лавиш, и она публикует его под
чужим именем ”.

“Кем может быть мисс Лавиш?”

“О, ужасный человек — мистер Эмерсон, вы помните мисс Лавиш?”

Взволнованная приятным днем, она захлопала в ладоши.

Джордж поднял глаза. “Конечно, знаю. Я видел ее в тот день, когда приехал на
Саммер-стрит. Это она сказала мне, что ты живешь здесь”.

“Тебе не понравилось?” Она имела в виду “повидать мисс Роскошь”, но когда он, не отвечая, наклонился
к траве, до нее дошло, что она могла иметь в виду
что-то другое. Она смотрела на его голову, которая почти касалась
ее колена, и ей показалось, что уши покраснели. “Недаром
роман это плохо”, - добавила она. “Мне никогда не нравилась Мисс щедрый. Но, полагаю, один
надобно читать его как встретил ее”.

“Все современные книги плохие”, - сказал Сесил, которого это разозлило
невнимательность, и вымещал своё раздражение на литературе. «В наши дни все пишут
ради денег».

«О, Сесил!»

«Это так. Я больше не буду мучить тебя Джозефом Эмери Пранком».

Сесил в тот день казался таким щебечущим воробьём. Взлёты и
падения его голоса были заметны, но не влияли на неё. Она жила среди мелодий и движений, и её нервы отказывались реагировать на его лязг. Оставив его в раздражении, она снова посмотрела на чёрную голову. Ей не хотелось гладить её, но она видела, что хочет это сделать; ощущение было странным.

— Как вам нравится наш вид, мистер Эмерсон?

— Я никогда не замечал особой разницы во взглядах.

— Что вы имеете в виду?

— Потому что все они одинаковы. Потому что в них важно только расстояние и воздух.
— Хм! — сказал Сесил, не зная, было ли это замечание остроумным или нет.

— Мой отец, — он посмотрел на неё (и слегка покраснел), — говорит, что есть только один идеальный вид — вид на небо прямо над нашими головами, и что все эти виды на земле — лишь жалкие копии его.

 — Полагаю, ваш отец читал Данте, — сказал Сесил, теребя пальцами
роман, который один только и позволял ему вести беседу.

«В другой раз он сказал нам, что виды — это на самом деле толпы — толпы деревьев,
домов и холмов — и что они должны быть похожи друг на друга, как человеческие
толпы, — и что власть, которую они имеют над нами, иногда сверхъестественна,
и по той же причине».

Люси приоткрыла рот.

«Потому что толпа — это нечто большее, чем люди, которые её составляют. Что-то к этому добавляется
— никто не знает, как, — точно так же, как что-то добавилось к этим
холмам.

Он указал ракеткой на Саут-Даунс.

“Какая великолепная идея!” - пробормотала она. “Я буду рад услышать ваше
отец, поговори еще. Мне так жаль, что он не совсем здоров.

“Нет, он не совсем здоров”.

“В этой книге есть абсурдное описание вида”, - сказал Сесил. “ А еще
что мужчины делятся на два класса — те, кто забывает виды, и те, кто
помнит о них, даже в маленьких комнатах.

“ Мистер Эмерсон, у вас есть братья или сестры?

“ Никаких. Почему?”

— Ты говорил о «нас».

 — Я имел в виду свою мать.

 Сесил с грохотом захлопнул роман.

 — О, Сесил, как ты меня напугал!

 — Я больше не буду тебя разыгрывать, как Джозеф Эмери.

 — Я помню, как мы втроём ездили за город на целый день
и вижу, как далеко простирается Хиндхед. Это первое, что я запомнил».

Сесил встал; этот человек был невоспитан — он не надел пальто после
тенниса — он так не делал. Он бы ушёл, если бы Люси не
остановила его.

«Сесил, прочитай про вид».

«Не сейчас, когда мистер Эмерсон здесь, чтобы нас развлекать».

«Нет, читай». Я думаю, нет ничего смешнее, чем слушать, как читают глупости
вслух. Если мистер Эмерсон считает нас легкомысленными, он может идти.

Это показалось Сесилу тонким, и ему понравилось. Это поставило их посетителя в
положение педанта. Несколько успокоенный, он снова сел.

“Мистер Эмерсон, пойдите и найдите теннисные мячи”. Она открыла книгу. Сесилу
нужно взять его чтение и все остальное, что ему нравится. Но ее
внимание побрел к матери Георгия, который, по словам г-жаждущих—у
был убит в глазах Бога и—по словам ее сына—видел, как
насколько Хиндхед.

“Я действительно должна идти?” - спросила Джордж.

“Нет, конечно, не совсем”, - ответила она.

“Глава вторая”, - сказал Сесил, зевая. “Найди меня Глава вторая, если это не
тебя беспокоит.”

Глава вторая встретился, и она взглянула на своего открытия предложений.

Она подумала, что сошла с ума.

“Вот— дай мне книгу”.

Она услышала свой голос, говорящий: «Это не стоит читать — это слишком глупо, чтобы
читать — я никогда не видела такой чепухи — это не должно быть напечатано».

Он взял у неё книгу.

«Леонора, — читал он, — сидела в задумчивости и одиночестве. Перед ней расстилалась богатая
Тосканская равнина, усеянная множеством улыбающихся деревушек. Была весна».

Мисс Лэвиш каким-то образом узнала об этом и напечатала прошлое в неуклюжей прозе,
чтобы Сесил мог прочитать, а Джордж — услышать.

 «Золотая дымка», — прочитал он.  Он прочитал: «Вдалеке виднелись башни Флоренции,
а берег, на котором она сидела, был усыпан фиалками.  Всё
Незаметно Антонио подкрался к ней сзади —

 чтобы Сесил не увидел её лица, она повернулась к Джорджу и увидела его лицо.

 Он читал: «С его губ не сорвалось ни одного многословного возражения,
как у официальных любовников. Он не был красноречив и не страдал от этого. Он просто заключил её в свои мужественные объятия».

— Это не тот отрывок, который я хотел, — сообщил он им, — дальше есть другой, гораздо смешнее. — Он перевернул страницы.

 — Может, пойдём пить чай? — спросила Люси, и её голос остался таким же спокойным.

 Она пошла по саду, Сесил следовал за ней, Джордж — последним.
думал, что катастрофа была предотвращена. Но когда они вошли в кустарник он
пришли. Книга, как будто она не принесла достаточно вреда, была
забыта, и Сесил должен был вернуться за ней; а Джордж, который страстно любил
, должен был столкнуться с ней на узкой тропинке.

“ Нет— ” выдохнула она, и он поцеловал ее во второй раз.

Как будто ничего другого и не оставалось, он отступил назад; Сесил присоединился к ней; они
дошли до верхней лужайки в одиночестве.




Глава XVI
Ложь Джорджу


Но Люси изменилась с весны. То есть теперь она лучше умела подавлять эмоции, от которых её удерживали условности и
Мир осуждает. Хотя опасность была велика, она не поддалась глубоким рыданиям. Она сказала Сесилу: «Я не приду к чаю — передай маме — мне нужно написать несколько писем» — и поднялась в свою комнату. Затем она приготовилась действовать. Любовь, которую она испытывала и к которой возвращалась, любовь, которую требуют наши тела и преображают наши сердца, любовь, которая является самым настоящим чувством, которое мы когда-либо встретим, теперь вновь предстала перед ней как враг мира, и она должна была подавить её.

Она послала за мисс Бартлетт.

Противостояние было не между любовью и долгом. Возможно, такого противостояния никогда не было
Состязание. Оно проходило между реальным и притворным, и первой целью Люси было победить саму себя. По мере того, как её разум затуманивался, а воспоминания о
видах тускнели, а слова из книги исчезали, она возвращалась к своему старому
коронному нервному срыву. Она «победила свой срыв». Искажая
правду, она забыла, что правда когда-либо существовала. Вспомнив,
что она помолвлена с Сесилом, она заставила себя забыть о Джордже.
Он ничего для неё не значил, никогда ничего не значил,
он отвратительно себя вёл, она никогда его не поощряла.
Ложь искусно сотворена из тьмы и скрывает человека не только от других, но и от его собственной души. Через несколько мгновений Люси была готова к битве.

«Случилось нечто ужасное, — начала она, как только приехала её кузина. — Вы что-нибудь знаете о романе мисс Лэвиш?»

Мисс Бартлетт выглядела удивленной и сказала, что не читала эту книгу и не знала, что она опубликована; Элеонора была сдержанной женщиной в глубине души.

«В ней есть сцена. Герой и героиня занимаются любовью. Вы знаете об этом?»

«Дорогая…»

“Пожалуйста, ты знаешь об этом?” - повторила она. “Они на склоне холма,
а Флоренция вдалеке”.

“Моя добрая Лючия, я совсем запуталась. Я вообще ничего об этом не знаю.

“ Там фиалки. Я не могу поверить, что это совпадение. Шарлотта,
Шарлотта, как ты могла ей сказать? Я подумал, прежде чем говорить.
это должен быть ты.”

“ Сказал ей что? ” спросила она с растущим волнением.

“ О том ужасном февральском дне.

Мисс Бартлетт была искренне тронута. “О, Люси, дорогая девушка—она не
запиши это в своей книге?”

Люси кивнула.

“Не так, чтобы можно было признать его. Да”.

— Тогда Элеонора Лэвиш никогда-никогда-никогда больше не будет моей подругой.

 — Так ты рассказала?

 — Я просто так получилось — когда я пила с ней чай в Риме — в ходе
разговора…

 — Но Шарлотта, как же обещание, которое ты дала мне, когда мы собирали вещи?
 Почему ты рассказала мисс Лэвиш, если даже не позволила мне рассказать
матери?

 — Я никогда не прощу Элеонору. Она предала моё доверие».

«Но зачем ты ей рассказала? Это очень серьёзно».

Зачем вообще кто-то кому-то что-то рассказывает? Этот вопрос вечен, и неудивительно, что мисс Бартлетт лишь слегка вздохнула в ответ. Она
она поступила неправильно — она признавала это, но надеялась, что не причинила вреда; она рассказала Элеоноре по секрету.

Люси раздражённо топнула ногой.

«Сесил случайно прочитал отрывок вслух мне и мистеру Эмерсону;
это расстроило мистера Эмерсона, и он снова меня оскорбил. За спиной у Сесила.
Фу! Неужели мужчины могут быть такими грубиянами?» За спиной у Сесила, когда мы
шли по саду,

мисс Бартлетт разразилась самобичеванием и сожалениями.

«Что теперь делать? Вы можете мне сказать?»

«О, Люси, я никогда себе этого не прощу, никогда, до самой смерти. Представьте, если
ваши перспективы…»

“Я знаю”, - сказала Люси, поморщившись при этом слове. “Теперь я понимаю, почему вы хотели, чтобы я
рассказала Сесилу, и что вы имели в виду под "каким-то другим источником’. Вы знали это.
вы рассказали мисс Лавиш и что на нее нельзя положиться.

Настала очередь мисс Бартлетт поморщиться. “ Однако, ” сказала девушка,
презирая изворотливость своей кузины, - что сделано, то сделано. Вы поставили меня
в крайне неловкое положение. Как мне из этого выбраться?»

 Мисс Бартлетт не могла думать. Её энергия иссякла.
Она была гостьей, а не компаньонкой, и к тому же скомпрометированной гостьей. Она
стояла, сложив руки на груди, пока девушка приводила себя в порядок.
необходимая ярость.

«Он должен… этот человек должен получить такой отпор, чтобы он не забыл.
И кто ему его даст? Я не могу сказать об этом маме — из-за тебя. И
Сесил, Шарлотта, из-за тебя. Я в безвыходном положении. Я думаю, что сойду с ума. Мне некому помочь. Вот почему я послала за тобой.
Что нужно, так это мужчина с хлыстом».

 Мисс Бартлетт согласилась: нужен мужчина с хлыстом.

 «Да, но соглашаться бесполезно. Что же делать?_ Мы, женщины, продолжаем
топтаться на месте. Что _делает_ девушка, когда встречает грубияна?»

 «Я всегда говорила, что он грубиян, дорогая. Отдайся мне должное за это, в конце концов».
события. С самого первого момента, когда он сказал, что его отец принимает ванну.

— О, к чёрту заслуги и то, кто был прав, а кто виноват! Мы оба всё запутали. Джордж Эмерсон всё ещё там, в саду, и неужели его оставят безнаказанным? Я хочу знать.

  Мисс Бартлетт была совершенно беспомощна. Собственное разоблачение расстроило её, и мысли болезненно сталкивались в её голове. Она с трудом подошла к окну и попыталась разглядеть среди лавровых деревьев белые фланелевые брюки этого мерзавца.

 
 — Ты был достаточно готов к этому в Бертолини, когда поспешно увез меня в Рим.Разве ты не можешь снова поговорить с ним сейчас?

“Я бы с радостью перевернула небо и землю”—

“Я хочу чего-нибудь более определенного”, - презрительно сказала Люси. “Ты сможешь?
поговори с ним? Это меньшее, что вы можете сделать, конечно, учитывая все это
случилось это потому, что ты нарушил свое слово”.

“Больше никогда не буду Элеонора щедрый друг”.

Действительно, Шарлотта была превзойти себя.

“Да или нет, пожалуйста; да или нет”.

“Это такое дело, которое может уладить только джентльмен”. Джордж
Эмерсон шел по саду с теннисным мячом в руке.

“Очень хорошо”, - сказала Люси с сердитым жестом. “Никто мне не поможет. Я
Я сама с ним поговорю». И тут же она поняла, что именно этого и добивался её кузен с самого начала.

«Привет, Эмерсон!» — крикнул снизу Фредди. «Нашёл потерянный мяч? Молодец! Хочешь чаю?» И из дома на террасу высыпали гости.

«О, Люси, как это смело с твоей стороны! Я восхищаюсь тобой…»

Они собрались вокруг Джорджа, который, как она чувствовала, манил её к себе, несмотря на
мусор, беспорядочные мысли, тайные желания, которые начинали тяготить её душу. При виде его гнев её угас. Ах!
Эмерсоны были прекрасными людьми в своём роде. Ей пришлось подавить вспышку радости.
прежде чем сказать:

«Фредди отвёл его в столовую. Остальные идут в сад. Пойдём. Давай покончим с этим поскорее. Пойдём. Я, конечно, хочу, чтобы ты была в комнате».

«Люси, ты не против?»

«Как ты можешь задавать такой нелепый вопрос?»

«Бедная Люси…» — она протянула руку. — Кажется, я приношу одни несчастья, куда бы ни пошла, — кивнула Люси. Она вспомнила их последний вечер во Флоренции — сборы, свечу, тень от шляпки мисс Бартлетт на двери. Она не собиралась во второй раз попадаться на удочку пафоса. Уклонившись от объятий кузины, она спустилась по лестнице.

“Попробовать варенье,” Фредди говорил. “Варенье славный”.

Джордж, глядя большого и лохматого, стал ходить взад и вперед по
столовая. Когда она вошла, он остановился и сказал:

“Нет— есть нечего”.

“Ты иди к остальным, - сказала Люси. “ Мы с Шарлоттой дадим мистеру
Эмерсону все, что он хочет. Где мама?”

“ Она начала писать по воскресеньям. Она в гостиной.

“ Все в порядке. Ты уходи.

Он ушел, напевая.

Люси села за стол. Мисс Бартлетт, которая была основательно
испугавшись, взял книгу и сделал вид, что читает.

Она не позволила втянуть себя в сложную речь. Она просто сказала: “Я
не могу этого допустить, мистер Эмерсон. Я не могу даже разговаривать с вами. Уходи из этого дома.
и никогда больше не входи в него, пока я здесь живу. — Покраснев.
при этих словах она указала на дверь. “ Я ненавижу скандалы. Уходи, пожалуйста.

“Что—”

“Не обсуждается”.

“Но я не могу—”

Она покачала головой. “ Уходи, пожалуйста. Я не хочу вызывать мистера Вайза.

“Вы же не хотите сказать, ” сказал он, абсолютно игнорируя мисс Бартлетт, — вы же не хотите сказать...“
вы не хотите сказать, что собираетесь выйти замуж за этого человека?”

Реплика была неожиданной.

Она пожала плечами, как будто его вульгарность утомила ее. “ Ты
— Это просто нелепо, — тихо сказала она.

Затем его слова прозвучали громче: «Ты не можешь жить с Вайзом. Он
только для знакомства. Он для светских бесед и культурных разговоров. Он
не должен ни с кем близко общаться, тем более с женщиной».

Это по-новому раскрыло характер Сесила.

— Ты когда-нибудь разговаривал с Вайзом, не чувствуя усталости?

— Я едва ли могу обсуждать…

«Нет, но вы когда-нибудь? Он из тех, кто в порядке, пока
занимается вещами — книгами, картинами, — но убивает, когда дело доходит до людей.
Вот почему я буду говорить об этом даже сейчас, несмотря на всю эту неразбериху. Это
Это было бы достаточно шокирующе, чтобы потерять вас в любом случае, но, как правило, мужчина должен отказывать себе в удовольствиях, и я бы сдержался, если бы ваш Сесил был другим человеком. Я бы никогда не позволил себе уйти. Но я впервые увидел его в Национальной галерее, когда он поморщился, потому что мой отец неправильно произнёс имена великих художников. Затем он привёл нас сюда, и мы поняли, что это была глупая шутка над добрым соседом. Это тот самый человек, который
постоянно подшучивает над людьми, над самой священной формой жизни, которую он
может найти. Затем я встречаю вас вместе и вижу, как он защищает и
учил тебя и твою мать быть шокированными, когда это было в твоей власти —
решать, шокированы вы или нет. Сесил снова и снова. Он не может
позволить женщине решать. Он из тех, кто сдерживал Европу тысячу
лет. Каждую минуту своей жизни он формирует тебя, говорит тебе, что
очаровательно, забавно или по-женски, говорит тебе, что мужчина считает женственным;
а ты, ты, из всех женщин, слушаешь его голос, а не свой собственный.
Так было в доме священника, когда я снова встретил вас обоих; так было
весь этот день. Поэтому — не «поэтому я поцеловал тебя»,
потому что книга заставила меня сделать это, и я хочу добра у меня было больше
самоконтроль. Мне не стыдно. Я не прошу прощения. Но это напугало
тебя, и ты, возможно, не заметил, что я люблю тебя. Или ты бы
сказал мне уйти и так легко отнесся к этому ужасному событию? Но
поэтому — поэтому я решила сразиться с ним.

Люси вспомнила очень хорошее замечание.

“ Вы говорите, мистер Вайз хочет, чтобы я его послушал, мистер Эмерсон. Простите меня за то, что я
предположил, что вы подхватили эту привычку.

И он принял дрянной упрек и прикоснулся им к бессмертию. Он
сказал:

— Да, — и он опустился на стул, словно внезапно устав. — В глубине души я такой же грубиян. Это желание управлять женщиной — оно очень глубоко, и мужчины и женщины должны бороться с ним вместе, прежде чем они смогут войти в сад. Но я, конечно, люблю тебя лучше, чем он. — подумал он. — Да, действительно лучше. Я хочу, чтобы у тебя были свои мысли, даже когда я держу тебя в своих объятиях. Он протянул их к ней. «Люси, скорее — у нас нет времени на разговоры — иди ко мне, как
ты шла весной, а потом я буду нежен и всё объясню». Я
Я заботился о тебе с тех пор, как умер тот мужчина. Я не могу жить без тебя. «Ничего хорошего, — подумал я, — она выходит замуж за другого», но я снова встретил тебя, когда весь мир был прекрасен, как вода и солнце. Когда ты шла через лес, я понял, что ничто другое не имеет значения. Я позвал тебя. Я хотел жить и наслаждаться жизнью».

«А мистер Вайс?» — спросила Люси, которая сохраняла похвальное спокойствие. «Он не имеет значения?» Что я люблю Сесила и вскоре стану его женой? Полагаю, это не имеет значения?


Но он протянул к ней руки через стол.

 — Могу я спросить, что вы собираетесь получить от этой выставки?

Он сказал: “Это наш последний шанс. Я сделаю все, что в моих силах.” И, как будто
он сделал все остальное, он повернулся к мисс Бартлетт, которая сидела, как некое
знамение на фоне вечернего неба. “Вы не можете остановить нас в этом
во второй раз, если вы поняли”, - сказал он. “Я был в темноте,
и я возвращаюсь в него, если вы будете пытаться понять”.

Её длинная узкая голова двигалась вперёд-назад, словно
разрушая какое-то невидимое препятствие. Она не ответила.

«Это молодость», — тихо сказал он, поднимая ракетку с пола.
— Я уверен, что Люси действительно заботится обо мне. Дело в том, что любовь и молодость имеют интеллектуальное значение.

 Две женщины молча смотрели на него. Они знали, что его последнее замечание было
глупостью, но собирался ли он продолжить? Не попытается ли он, мерзавец, шарлатан,
завершить всё более драматично? Нет. Он, по-видимому, был доволен. Он ушёл, осторожно закрыв за собой входную дверь, и, когда они выглянули в окно в холле, то увидели, как он поднялся по дорожке и начал взбираться по склону, поросшему увядшим папоротником, позади дома. У них отвисли челюсти.
они были на свободе и предавались тайному веселью.

«О, Люсия, вернись сюда, о, какой ужасный человек!»

Люси никак не отреагировала — по крайней мере, пока. «Что ж, он меня забавляет», — сказала она.
«Либо я сошла с ума, либо он, и я склонна думать, что это последнее. Ещё одна неприятность с тобой, Шарлотта. Большое спасибо. Однако я думаю, что это в последний раз. Мой поклонник вряд ли станет беспокоить меня
снова».

 И мисс Бартлетт тоже попыталась пошутить:

 «Ну, не каждый может похвастаться таким завоеванием, дорогая, не так ли? О, не стоит смеяться. Это могло быть очень серьёзно.
Но ты была такой разумной и храброй — такой непохожей на девушек моего времени.

“ Давай спустимся к ним.

Но, оказавшись на свежем воздухе, она остановилась. Какое—то чувство - жалость, ужас, любовь,
но это чувство было сильным — овладело ею, и она осознала, что наступила осень.
Лето заканчивается, и к вечеру принес ей запахи тления, в
более драматично, потому что они напоминают весну. Что-то
или другое значение интеллектуально? Лист, яростно трепеща, пронесся мимо неё, в то время как другие листья лежали неподвижно. Земля торопилась снова погрузиться во тьму, а тени от этих деревьев над
Ветреным углом?

“ Привет, Люси! Еще достаточно светло для следующего сеанса, если вы двое, пожалуйста.
поторопитесь.

“ Мистеру Эмерсону пришлось уйти.

“ Какая досада! Это портит всю четверку. Послушай, Сесил, играй, играй,
вот хороший парень. Это последний день Флойда. Сыграй с нами в теннис,
только один раз.”

Послышался голос Сесила: “Мой дорогой Фредди, я не спортсмен. Как вы хорошо
сегодня утром заметил, что есть некоторые ребята, которые не годятся для
ничего, кроме книг; я признаю себя виновным в такой глава, и не будет
нанести себе на вы”.

Пелена спала с глаз Люси. Как она могла выдержать Сесила хоть мгновение?
Он был совершенно невыносим, и в тот же вечер она разорвала помолвку.




Глава XVII
Ложь Сесилу


Он был озадачен. Ему нечего было сказать. Он даже не рассердился, а
стоял, держа в руках стакан виски, и пытался понять, что привело её к такому решению.

Она выбрала момент перед сном, когда, в соответствии с их буржуазной привычкой, она всегда подавала мужчинам напитки. Фредди и мистер
Флойд обязательно уходили со своими бокалами, а Сесил неизменно задерживался, потягивая свой напиток, пока она запирала буфет.

“Я очень сожалею об этом”, “ сказала она. "Я тщательно все обдумала
. Мы слишком разные. Я должна попросить вас освободить меня и постараться
забыть, что на свете была такая глупая девчонка.

Это была подходящая речь, но она была скорее рассержена, чем сожалела, и по ее
голосу это было заметно.

“ По—другому...как—как...

— Во-первых, у меня не было по-настоящему хорошего образования, — продолжила она,
всё ещё стоя на коленях у буфета. — Моя поездка в Италию состоялась слишком поздно,
и я забываю всё, чему там научилась. Я никогда не смогу
разговаривать с твоими друзьями или вести себя как подобает твоей жене.

“ Я тебя не понимаю. Ты сама на себя не похожа. Ты устала, Люси.

“ Устала! ” парировала она, сразу воспламеняясь. “ Это в точности на тебя похоже. Ты
всегда думаешь, что женщины думают не то, что говорят.

“ Ну, у тебя усталый голос, как будто тебя что-то беспокоит.

- А что, если я думаю? Это не мешает мне осознать правду. Я не могу
выйти за тебя замуж, и когда-нибудь ты поблагодаришь меня за эти слова».

«Вчера у тебя была сильная головная боль — ладно», — потому что она возмущённо воскликнула:
«Я вижу, что дело не только в головной боли. Но дай мне
минуту». Он закрыл глаза. «Ты должна извинить меня, если я скажу глупость».
но мой мозг разбит на куски. Часть его живёт в прошлом, три минуты назад, когда я был уверен, что ты меня любишь, а другая часть — мне трудно — я, скорее всего, скажу что-то не то».

 Она поняла, что он ведёт себя не так уж плохо, и её раздражение усилилось. Она снова хотела борьбы, а не обсуждения. Чтобы спровоцировать кризис, она сказала:

 «Бывают дни, когда всё ясно видно, и это один из них». В какой-то момент всё должно было прийти к критической точке, и это случилось сегодня.
 Если хотите знать, то совсем незначительная вещь побудила меня заговорить с вами.
ты— когда ты отказался играть в теннис с Фредди.

“ Я никогда не играл в теннис, ” сказал Сесил, мучительно сбитый с толку. “ Я никогда
не умел играть. Я не понимаю ни слова из того, что ты говоришь ”.

“Ты можешь играть достаточно хорошо, чтобы составить четверку. Я подумал, что это отвратительно
эгоистично с твоей стороны ”.

“ Нет, я не могу— Ладно, не обращай внимания на теннис. Почему ты не могла — не могла бы ты предупредить меня, если бы почувствовала что-то неладное? Ты говорила о нашей свадьбе за обедом — по крайней мере, ты дала мне высказаться.

— Я знала, что ты не поймёшь, — довольно сердито сказала Люси. — Я могла бы догадаться, что будут эти ужасные объяснения. Конечно.
естественно, что это не просто теннис—это было только последней каплей, чтобы все у меня есть
чувствовала неделями. Конечно, лучше было не говорить, пока я не почувствовала
наверняка.” Она разработана данная позиция. “Раньше часто я задавался вопросом, если
Я был приспособлен для своей жены—например, в Лондон; и ты встроенные
чтобы быть моим мужем? Я так не думаю. Вам не нравится Фредди, ни мои
мать. Против нашей помолвки всегда было много возражений, Сесил, но все наши родственники, казалось, были довольны, и мы так часто встречались, что не было смысла говорить об этом, пока... ну, пока всё не пришло к этому. Они
сегодня. Я ясно вижу. Я должен говорить. Вот и всё».

«Не думаю, что вы были правы, — мягко сказал Сесил. — Не могу сказать почему,
но, хотя всё, что вы говорите, звучит правдоподобно, я чувствую, что вы
нечестны со мной. Всё это слишком ужасно».

«Что толку в этой сцене?»

«Никакого. Но, конечно, я имею право услышать немного больше».

Он поставил стакан и открыл окно. С того места, где она стояла на коленях, позвякивая ключами, она видела узкую полоску темноты и, вглядываясь в неё, как будто она могла сказать ему, что «чуть больше», его длинное задумчивое лицо.

“Не открывай окно; и тебе лучше задернуть занавеску; Фредди
или кто-нибудь еще может быть снаружи”. Он подчинился. “Я действительно думаю, что нам лучше
пойду спать, если ты не возражаешь. Я должна сказать лишь то, что сделает меня
недовольны потом. Как вы говорите, это все слишком ужасно, и это не
хорошо говорить”.

Но Сесил, теперь, когда он уже был готов ее потерять, она, казалось, каждое мгновение
более желательным. Он впервые посмотрел на неё, а не сквозь неё, с тех пор, как они обручились. Из Леонардо она превратилась в живую женщину, со своими тайнами и силами, с качествами, которые даже
ускользнуло от искусства. Его разум оправился от потрясения, и в порыве искренней преданности он воскликнул: «Но я люблю тебя, и я думал, что ты любишь меня!»

«Я не любила, — сказала она. — Сначала я думала, что люблю. Мне жаль, и я должна была отказать тебе и в последний раз».

Он начал расхаживать по комнате, и она всё больше и больше раздражалась из-за его благородного поведения. Она рассчитывала на то, что он мелочен. Это
облегчило бы ей задачу. По жестокой иронии судьбы она
выявила в нём всё самое лучшее.

«Ты, очевидно, не любишь меня. Осмелюсь сказать, что ты прав. Но это
Было бы немного легче, если бы я знал почему».

«Потому что, — пришла ей в голову фраза, и она приняла её, — вы из тех, кто не может близко сойтись ни с кем».

В его глазах появился ужас.

«Я не это имел в виду. Но вы будете расспрашивать меня, хотя я умоляю вас этого не делать, и я должен что-то сказать. Это более или менее так». Когда мы были просто знакомыми, ты позволял мне быть собой, но теперь ты всегда меня защищаешь. — Её голос зазвенел. — Я не хочу, чтобы меня защищали. Я сама буду выбирать, что правильно и достойно. Защищать меня — это оскорбление. Разве ты не можешь
Мне можно доверить правду, но я должна узнавать её из вторых рук, через тебя? Место женщины! Ты презираешь мою мать — я знаю, что презираешь, — потому что она консервативна и беспокоится о пудингах; но, боже мой! — она поднялась на ноги, — ты сам консервативен, Сесил, потому что можешь понимать прекрасные вещи, но не знаешь, как их использовать; и ты окутываешь себя искусством, книгами и музыкой и пытаешься окутать ими меня. Я
не буду подавлен даже самой прекрасной музыкой, потому что люди прекраснее,
а ты прячешь их от меня. Вот почему я разрываю
помолвка. С тобой все было в порядке, пока ты придерживалась правил, но когда
ты пришла к людям— ” Она замолчала.

Последовала пауза. Затем Сесил сказал с большим волнением:

“Это правда”.

“ В целом верно, ” поправила она, испытывая какой-то смутный стыд.

“ Верно каждое слово. Это откровение. Это — я.

— В любом случае, вот почему я не могу быть твоей женой.

 Он повторил: «Та, что не может знать никого близко».  Это правда.  Я
разорвал помолвку в первый же день.  Я вёл себя как подлец по отношению к Биб и твоему брату.  Ты даже лучше, чем я думал.  Она
отступил на шаг. “ Я не собираюсь тебя беспокоить. Ты слишком добр ко мне.
я... Я никогда не забуду ваше понимание; и, дорогой, я только виню тебя за
это вы должны были меня предупредить на ранних стадиях, прежде чем вы чувствовали
не вышла бы за меня замуж, и поэтому дал мне шанс исправиться. Я никогда
не знал тебя до этого вечера. Я просто использовал тебя как привязку к своим
глупым представлениям о том, какой должна быть женщина. Но сегодня вечером ты совсем другая: новые мысли, даже новый голос…

 — Что ты имеешь в виду под новым голосом? — спросила она, охваченная
неконтролируемым гневом.

“Я имею в виду, что через тебя, кажется, говорит новый человек”, - сказал он.

Затем она потеряла равновесие. Она воскликнула: “Если ты думаешь, что я влюблена в
кого-то другого, ты очень сильно ошибаешься”.

“Конечно, я так не думаю. Ты не такая добрая, Люси”.

“О да, ты действительно так думаешь. Это твоя старая идея, идея, которая сохранилась
Вернёмся в Европу — я имею в виду идею о том, что женщины всегда думают о мужчинах. Если девушка разрывает помолвку, все говорят: «О, она думала о ком-то другом; она надеется найти кого-то другого». Это отвратительно, жестоко! Как будто девушка не может разорвать помолвку ради свободы».

Он почтительно ответил: «Возможно, я и говорил это в прошлом. Но я никогда не скажу этого снова. Вы научили меня лучше».

 Она покраснела и сделала вид, что снова рассматривает окна.

 «Конечно, в этом нет и речи о «ком-то другом», ни о
«разводе» или какой-либо другой отвратительной глупости. Я смиренно прошу у вас прощения,
если мои слова навели вас на такую мысль». Я лишь имел в виду, что в тебе есть сила, о которой я до сих пор не знал.

 — Хорошо, Сесил, этого достаточно. Не извиняйся передо мной. Это была моя
ошибка.

 — Это вопрос идеалов, твоих и моих, — чистых абстрактных идеалов,
а у вас благороднее. Я был скован старыми порочными представлениями,
а вы всё это время были великолепной и новой. — Его голос дрогнул. — Я должен
поблагодарить вас за то, что вы сделали, — за то, что показали мне, кто я на самом деле. Я торжественно благодарю вас за то, что вы показали мне настоящую женщину. Вы пожмёте мне руку?

 — Конечно, — сказала Люси, пряча другую руку за штору. “ Спокойной ночи, Сесил. До свидания. Все в порядке. Мне жаль,
что так получилось. Большое спасибо за вашу нежность.

“ Позвольте мне зажечь вашу свечу, хорошо?

Они вышли в холл.

“ Спасибо. Еще раз спокойной ночи. Да благословит вас Бог, Люси!

“До свидания, Сесил”.

Она смотрела, как он крадется вверх по лестнице, в то время как тени от трех перил
пробегали по ее лицу, как взмах крыльев. На лестничной площадке он остановился.
сильный в своем отречении, он бросил на нее взгляд незабываемой красоты.
При всей своей культуре, Сесил был аскетом в сердце, и ничто в его
любовь стала его, как покидает его.

Она никогда бы не смог жениться. В смятение ее души, которая стояла фирма.
Сесил верила в неё; когда-нибудь она должна будет поверить в себя. Она должна
стать одной из тех женщин, которых она так красноречиво хвалила, которые заботятся о
свобода, а не для мужчин; она должна забыть, что Джордж любил её, что
Джордж думал о ней и добился для неё этого почётного освобождения, что Джордж ушёл в — как это называется? — в темноту.

Она потушила лампу.

Не стоит ни думать, ни, тем более, чувствовать. Она перестала пытаться понять себя и присоединилась к огромным армиям заблудших, которые не следуют ни за сердцем, ни за разумом и идут к своей судьбе, ведомые лозунгами. В этих армиях полно приятных и благочестивых людей. Но они сдались единственному важному врагу — врагу
внутри. Они согрешили против страсти и истины, и тщетной будет их борьба за добродетель. С годами их осуждают. Их
шутки и благочестие дают трещину, их остроумие становится цинизмом,
их бескорыстие — лицемерием; они чувствуют и создают дискомфорт
везде, где бы ни оказались. Они согрешили против Эроса и против Паллады
Афина, и не каким-то небесным вмешательством, а обычным ходом
событий эти союзные божества будут отомщены.

 Люси вступила в эту армию, когда притворялась перед Джорджем, что не любит его, а перед Сесилом, что никого не любит. Ночь
Он принял её так же, как тридцать лет назад принял мисс Бартлетт.




Глава XVIII
Ложь мистеру Бибу, миссис Ханичерч, Фредди и слугам


Винди-Корнер располагался не на вершине хребта, а в нескольких сотнях футов ниже по южному склону, у подножия одной из огромных опор, поддерживавших холм. По обеим сторонам от него простирался неглубокий
овраг, поросший папоротником и соснами, а по оврагу слева
проходила дорога, ведущая в Уилд.

 Всякий раз, когда мистер Биб пересекал гребень и видел эти благородные
расположение на земле, и, находясь в центре, Уинди-Корнер, — он рассмеялся. Место было таким великолепным, а дом — таким
обычным, если не сказать дерзким. Покойный мистер Ханичерч
выбрал куб, потому что он давал ему больше места за его деньги, и
единственным дополнением, сделанным его вдовой, была небольшая башенка
в форме рога носорога, где она могла сидеть в плохую погоду и смотреть,
как повозки ездят туда-сюда по дороге. Так дерзко — и всё же
дом «сделал», потому что это был дом людей, которые любили своё окружение
честно говоря. Другие дома в этом районе были построены дорогими архитекторами, над другими их обитатели усердно трудились, но все они казались случайными, временными, в то время как Уинди-Корнер казался таким же неизбежным, как уродство, созданное самой природой. Можно было посмеяться над этим домом, но никогда не содрогнуться. Мистер Биб ехал на велосипеде в этот понедельник днём, чтобы посплетничать. Он узнал об этом от мисс Алан. Эти очаровательные дамы, поскольку они не могли поехать на
виллу Сисси, изменили свои планы. Вместо этого они отправились в Грецию.

«Поскольку Флоренция так хорошо повлияла на мою бедную сестру, — писала мисс Кэтрин, — мы не видим причин, по которым нам не стоит попробовать Афины этой зимой. Конечно,
Афины — это рискованно, и доктор прописал ей специальный диетический хлеб; но, в конце концов, мы можем взять его с собой, и это всего лишь поездка на пароходе, а затем на поезде. Но есть ли там английская
церковь?» Далее в письме говорилось: «Я не ожидаю, что мы заедем
дальше Афин, но если бы вы знали о действительно комфортабельном
пансионе в Константинополе, мы были бы вам очень благодарны».

Люси бы понравилось это письмо, и улыбка, с которой мистер Биб
приветствовал Уинди-Корнер, была отчасти адресована ей. Она бы увидела, как это забавно,
и отчасти как это красиво, потому что она должна видеть красоту. Хотя она
была безнадежна в том, что касалось картин, и хотя она так неровно
одевалась — о, то вишневое платье, которое она вчера надела в церковь! —
она должна была видеть красоту в жизни, иначе она не смогла бы так хорошо играть на пианино. У него была теория, что музыканты невероятно сложны и знают гораздо меньше, чем другие артисты, чего они хотят и кем являются; что они сами ставят себя в тупик, как и своих
друзья; что их психология — это современное явление, которое ещё не
изучено. Эта теория, если бы он её знал, возможно, только что была
проиллюстрирована фактами. Не зная о вчерашних событиях, он просто
приехал, чтобы выпить чаю, увидеться с племянницей и посмотреть,
увидит ли мисс Хоничерч что-нибудь прекрасное в желании двух пожилых
дам посетить Афины.

У Уинди-Корнер остановилась карета, и как только он увидел
дом, она тронулась с места, проехала по подъездной дорожке и резко
остановилась, доехав до главной дороги. Значит, это лошадь,
который всегда ожидал, что люди будут подниматься по холму пешком, чтобы не утомлять его.
Дверь послушно открылась, и вышли двое мужчин, в которых мистер Биб узнал Сесила и Фредди. Они были странной парой для поездки на автомобиле, но он увидел чемодан у ног кучера. Сесил, на котором был котелок, должно быть, уезжал, а Фредди (в кепке) провожал его до вокзала. Они быстро шли, срезая путь, и добрались до вершины, пока карета ещё петляла по дороге.

Они пожали священнику руку, но ничего не сказали.

— Вы ненадолго, мистер Вайс? — спросил он.

Сесил сказал: “Да”, в то время как Фредди отодвинулся.

“Я шел показать вам это восхитительное письмо от друзей
Мисс Ханичерч”. Он процитировал его. “Разве это не чудесно? Не правда ли?
романтика? Наверняка они отправятся в Константинополь. Они пойманы
в ловушку, которая не может не сработать. В конце концов, они отправятся в кругосветное путешествие ”.

Сесил вежливо выслушал его и сказал, что уверен, что Люси будет весело и интересно.

«Разве романтика не капризна! Я никогда не замечал этого в вас, молодые люди; вы только и делаете, что играете в большой теннис и говорите, что романтика умерла, в то время как
Мисс Аланс изо всех сил борется с этой ужасной вещью. «По-настоящему комфортабельная пенсия в Константинополе!»
 Так они называют это из приличия, но в глубине души они хотят пенсию
с волшебными окнами, выходящими на пену бурных морей в сказочной
стране! Мисс Аланс не удовлетворит обычный вид. Они хотят
пенсию Китса».

— Мне очень жаль вас прерывать, мистер Биб, — сказал Фредди, — но у вас есть спички?

— Есть, — ответил Сесил, и от внимания мистера Биба не ускользнуло, что он заговорил с мальчиком более дружелюбно.

— Вы никогда не встречались с этими мисс Алан, не так ли, мистер Вайс?

 — Никогда.

 — Тогда вы не понимаете, насколько удивителен этот визит в Грецию. Я сама не была в
Греции и не собираюсь туда ехать, и не могу представить, чтобы кто-то из моих
друзей поехал. Это слишком большая страна для нашей маленькой компании. Вам так не
кажется? Италия — это максимум, на что мы способны. Италия —
героическая, но Греция — божественная или дьявольская, я не знаю, какая именно, и в любом случае она совершенно не вписывается в наш пригородный пейзаж. Ладно, Фредди, я не притворяюсь умным, честное слово, не притворяюсь — я позаимствовал эту идею у другого
приятель, и отдай мне эти спички, когда закончишь с ними. — Он закурил
сигарету и продолжил разговор с двумя молодыми людьми. — Я говорил, что если
у наших бедных маленьких жизней кокни должен быть фон, пусть это будет
итальянский. Достаточно большой, чтобы не стесняться. Для меня это потолок Сикстинской
капеллы. Там контраст настолько велик, насколько я могу себе представить. Но
ни Парфенон, ни фриз Фидия ни за что не уступят; а вот и «Виктория».

«Вы совершенно правы, — сказал Сесил. — Греция не для нас»;
и он сел в карету. Фредди последовал за ним, кивнув священнику, которого он
На самом деле, он не шутил. И не успели они пройти и дюжины ярдов, как он выскочил из машины и побежал обратно за спичечным коробком Вайса, который так и не вернули. Взяв его, он сказал: «Я так рад, что ты говорил только о книгах. Сесил сильно переживает. Люси не выйдет за него замуж. Если бы ты говорил о ней, как о них, он бы сломался».

— Но когда?..

— Вчера поздно вечером. Я должен идти.

— Может быть, я им там не нужен?

— Нет, иди. До свидания.

— Слава богу! — воскликнул мистер Биб про себя и ударил по седлу.
одобрительно отозвался о своем велосипеде: “Это была единственная глупость, которую она когда-либо совершала.
О, какое славное избавление!” И, немного подумав, он
с легким сердцем преодолел склон до Винди Корнер. Дом был
таким, каким и должен был быть — навсегда отрезанным от претенциозного мира Сесила.

Он найдет мисс Минни внизу, в саду.

В гостиной Люси наигрывала сонату Моцарта. Он на мгновение замешкался, но
пошёл в сад, как она и просила. Там он застал печальную компанию. День был ветреным, и ветер
сломанные георгины. Миссис Ханичерч, выглядевшая сердитой, подвязывала их
, в то время как мисс Бартлетт, неподобающе одетая, мешала ей, предлагая
помощь. Чуть поодаль стояли Минни и “дитя сада”,
миниатюрного вида, каждая держала по концам длинного окуня.

“О, как поживаете, мистер Биб? Боже милостивый, какой же здесь беспорядок! Взгляните на мои алые помпоны, на то, как ветер развевает ваши юбки, на то,
что земля такая твёрдая, что ни один шест не воткнётся в неё, а потом
придётся выходить из кареты, когда я рассчитывала на Пауэлла, который —
каждому своё — георгины нужно правильно подвязывать».

Очевидно, миссис Ханичерч была потрясена.

«Как поживаете?» — сказала мисс Бартлетт, многозначительно взглянув на неё, как будто давая понять, что осенние ветры сломали не только георгины.

«Вот, Ленни, окунь», — воскликнула миссис Ханичерч. Девочка-садовница, которая не знала, что такое окунь, в ужасе застыла на месте.
Минни подошла к дяде и прошептала, что сегодня все очень
неприятные и что она не виновата в том, что ленты георгинов
рвутся вдоль, а не поперёк.

“Пойдем гулять со мной,” сказал он ей. “Вы переживаете их так много
как они могут стоять. Миссис Honeychurch, я только звонила в куда глаза глядят. Я
приглашу ее на чай в таверну ”Улей", если позволите.

- О, это обязательно? Да, пожалуйста. —Только не ножницы, спасибо, Шарлотта, когда
обе мои руки и так заняты — я совершенно уверена, что апельсин
кактус исчезнет раньше, чем я успею до него добраться.”

Мистер Биб, который умел разрядить обстановку, пригласил мисс
Бартлетт сопровождать их на этом скромном празднике.

«Да, Шарлотта, я не хочу, чтобы ты — иди, ничего страшного не случится, если ты пойдёшь».
ни в доме, ни за его пределами».

 Мисс Бартлетт сказала, что её долг — ухаживать за георгинами, но когда она
разозлилась на всех, кроме Минни, из-за отказа, она повернулась и
разозлилась на Минни из-за согласия. Когда они шли по саду,
оранжевый кактус упал, и последним видением мистера Биба был
садовник, обнимающий его, как возлюбленного, с тёмной головой,
погружённой в цветы.

«Это ужасно, такой беспорядок среди цветов», — заметил он.

 «Всегда ужасно, когда многомесячные труды рушатся в одно мгновение», —
произнесла мисс Бартлетт.

“ Возможно, нам следует отправить мисс Ханичерч к ее матери. Или все-таки
она поедет с нами?

“ Я думаю, нам лучше предоставить Люси самой себе и заниматься своими делами.

“ Они сердятся на мисс Ханичерч, потому что она опоздала к
завтраку, ” прошептала Минни, “ и Флойд ушел, и мистер Вайз
ушел, и Фредди не хочет играть со мной. На самом деле, дядя Артур, дом
совсем не такой, каким был вчера.

«Не будь занудой, — сказал её дядя Артур. — Иди и надень ботинки».

 Он вошёл в гостиную, где Люси всё ещё внимательно слушала
продолжая исполнять сонаты Моцарта. Она остановилась, когда он вошел.

“ Как поживаете? Мисс Бартлетт и Минни пойдут со мной на чай в
"Улей". Ты тоже пойдешь?

“ Не думаю, что приду, спасибо.

- Нет, я не предполагала, что тебе будет интересно.

Люси повернулась к пианино и взяла несколько аккордов.

“Какие нежные эти сонаты!” - сказал мистер Биб, хотя в глубине души
он считал их глупыми вещицами.

Люси перешла к Шуману.

“Мисс Ханичерч!”

“Да”.

“Я встретил их на холме. Ваш брат рассказал мне”.

“О, он сказал?” В ее голосе звучало раздражение. Мистер Биб почувствовал себя уязвленным, потому что он
она подумала, что хотела бы, чтобы ему сказали.

«Мне не нужно говорить, что это не выйдет за пределы дома».

«Мама, Шарлотта, Сесил, Фредди, ты», — сказала Люси, сыграв по ноте для каждого, кто знал, а затем сыграв шестую ноту.

«Если позволишь, я очень рада и уверена, что ты поступила правильно».

«Я надеялась, что другие люди так подумают, но, похоже, они так не считают».

«Я вижу, что мисс Бартлетт считает это неразумным».

«И мама тоже. Мама ужасно недовольна».

«Мне очень жаль», — с чувством сказал мистер Биб.

Миссис Ханичерч, которая ненавидела все перемены, была недовольна, но не так сильно, как
как бы ни притворялась её дочь, и только на минуту. На самом деле это была уловка Люси, чтобы оправдать своё уныние, — уловка, о которой она сама не подозревала, потому что шла в рядах армии тьмы.

«И Фредди возражает».

«Тем не менее, Фредди никогда особо не ладил с Вайзом, не так ли? Я так поняла, что ему не нравилась помолвка, и он чувствовал, что она может разлучить его с тобой».

«Мальчики такие странные».

Минни было слышно, как она спорит с мисс Бартлетт через пол.
Чай в «Улье», по-видимому, предполагал полную смену одежды. Мистер
Биб увидел, что Люси — и это было правильно — не хотела обсуждать свой поступок,
поэтому, искренне посочувствовав ей, он сказал: «Я получил абсурдное письмо от мисс Алан. Именно это и привело меня сюда. Я подумал, что это может вас всех позабавить».

«Как восхитительно!» — сказала Люси унылым голосом.

Чтобы чем-то себя занять, он начал читать ей письмо. После
нескольких слов её взгляд стал настороженным, и вскоре она прервала его:
«Уезжаешь за границу? Когда они начинаются?»

«Думаю, на следующей неделе».

«Фредди сказал, что он едет прямо обратно?»

«Нет, не сказал».

“Потому что я надеюсь, что он не пойдет сплетничать”.

Значит, она действительно хотела поговорить о своей расторгнутой помолвке. Всегда
покладистый, он отложил письмо. Но она тут же воскликнула
высоким голосом: “О, пожалуйста, расскажите мне еще о мисс Алан! Как прекрасно
с их стороны уехать за границу!”

“Я хочу, чтобы они стартовали из Венеции и отправились на грузовом пароходе вдоль
Иллирийского побережья!”

Она от души рассмеялась. — О, восхитительно! Я бы хотела, чтобы они взяли меня с собой.

 — Италия пробудила в вас страсть к путешествиям? Возможно, Джордж Эмерсон
прав. Он говорит, что «Италия — это всего лишь эвфемизм для обозначения судьбы».

— О, не в Италию, а в Константинополь. Я всегда мечтала поехать в
Константинополь. Константинополь — это практически Азия, не так ли?

 Мистер Биб напомнил ей, что Константинополь — это всё-таки маловероятно, и что мисс Аланс нацелилась только на Афины, «возможно, с Дельфами, если дороги будут безопасными». Но это не уменьшило её энтузиазма. Похоже, она всегда мечтала поехать в Грецию ещё сильнее. К своему удивлению, он увидел, что она, по-видимому, говорит серьёзно.

«Я и не подозревал, что вы с мисс Алан всё ещё такие близкие подруги,
после Сисси Виллы».

— О, это ничего не значит; уверяю вас, Сисси Вилла для меня ничего не значит; я бы всё отдала, чтобы поехать с ними.

— Неужели твоя мать отпустит тебя так скоро? Ты едва ли пробыл дома три месяца.

— Она должна меня отпустить! — воскликнула Люси, всё больше волнуясь. — Я просто обязана уехать. Я должна. — Она в отчаянии провела рукой по волосам. — Разве ты не видишь, что я _должна_ уехать? Я не понимала этого в
тот момент — и, конечно, я очень хочу увидеть Константинополь.

 — Ты хочешь сказать, что после того, как ты разорвала помолвку, ты чувствуешь…

 — Да, да. Я знала, что ты поймёшь.

Мистер Биб не совсем понял. Почему не мог пропустить Honeychurch
упокой в лоне своей семьи? Сесил, очевидно, занял достойную позицию
и не собирался раздражать ее. Затем его осенило, что
ее семья сама по себе может раздражать. Он намекнул ей на это, и она
охотно приняла намек.

“Да, конечно; поехать в Константинополь, пока они не привыкнут к этой идее
и все не успокоится”.

— Боюсь, это было хлопотное дело, — мягко сказал он.

— Нет, вовсе нет. Сесил был очень любезен.Эд, только — я лучше расскажу тебе всю правду, раз уж ты кое-что слышал, — дело в том, что он такой властный. Я обнаружила, что он не даёт мне идти своим путём. Он пытается изменить меня там, где я не могу измениться. Сесил не позволяет женщине самой принимать решения — на самом деле, он не смеет. Что за вздор я несу! Но это в его духе.

— Это то, что я понял из собственных наблюдений за мистером Вайзом; это то, что
я понял из всего, что мне о вас известно. Я искренне сочувствую и
полностью с вами согласен. Я настолько с вами согласен, что вы должны
позволить мне высказать одно небольшое критическое замечание: стоит ли
спешить в Грецию?

— Но я должна куда-то пойти! — воскликнула она. — Я всё утро волновалась, и вот оно, наконец, наступило. Она ударила себя по коленям сжатыми кулаками и повторила: «Я должна! И время, которое я проведу с мамой, и все деньги, которые она потратила на меня прошлой весной. Вы все слишком высокого мнения обо мне. Я бы хотела, чтобы вы не были так добры». В этот момент вошла мисс Бартлетт, и её волнение усилилось. “Я должен уехать, навсегда"
так далеко. Я должен знать, что у меня на уме и куда я хочу пойти ”.

“ Пойдемте, выпьем чаю, чаю, - сказал мистер Биб и выпроводил своих гостей
из передней двери. Он так быстро выскочил из дома, что забыл свою шляпу.
Вернувшись за ней, он, к своему облегчению и удивлению, услышал
звучание сонаты Моцарта.

«Она снова играет», — сказал он мисс Бартлетт.

«Люси всегда может играть», — последовал язвительный ответ.

«Очень хорошо, что у неё есть такой талант. Она, очевидно, сильно
переживает, как, конечно, и должна. Я всё про это знаю. Брак был так близок, что ей, должно быть, пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить себя заговорить.

 
 Мисс Бартлетт слегка поёжилась, и он приготовился к разговору.Он никогда не мог понять мисс Бартлетт. Как он сказал себе во
Флоренции, «она может оказаться ещё более странной, если не более
глубокой». Но она была настолько бесчувственной, что на неё можно было положиться. Он
предположил это и без колебаний обсудил с ней Люси. К счастью, Минни собирала папоротники.

  Она начала разговор со слов: «Нам лучше оставить это дело».

“Интересно”.

“Это имеет самую высокую значимость, что должно быть никаких сплетен в
Летняя Улица. Было бы смертью распускать сплетни об увольнении мистера Вайза
в настоящий момент.”

Мистер Биб приподнял брови. «Смерть» — слишком сильное слово. О трагедии не могло быть и речи. Он сказал: «Конечно, мисс
Ханичерч обнародует этот факт по-своему и когда захочет. Фредди рассказал мне только потому, что знал, что она не будет возражать».

 «Я знаю», — вежливо ответила мисс Бартлетт. «И всё же Фредди не должен был рассказывать даже вам. Осторожность никогда не помешает».

“ Совершенно верно.

“ Я умоляю хранить абсолютную тайну. Случайно перекинуться парой слов с болтливым другом,
и...

“ Совершенно верно. Он привык к этим нервным старым девам и к
преувеличенному значению, которое они придают словам. Священник живет в
паутина мелких секретов, доверительных бесед и предостережений, и чем мудрее он становится,
тем меньше обращает на них внимание. Он сменит тему, как это сделал мистер
Биб, весело сказав: «Вы в последнее время не слышали о Бертолини? Полагаю, вы поддерживаете связь с мисс Лэвиш. Странно, что мы, члены этой
пенсионной группы, которая казалась такой случайной компанией,
вмешиваемся в жизнь друг друга. Двое, трое, четверо, шестеро из нас — нет,
восемь; я забыл про Эмерсонов — поддерживали более или менее тесную связь.
Мы действительно должны написать рекомендательное письмо синьоре».

 И, поскольку мисс Бартлетт не одобряла эту идею, они поднялись на холм пешком.
тишина, которую нарушил только ректор, назвавший какой-то папоротник. На вершине
они остановились. Небо стало еще более диким с тех пор, как он стоял там в последний раз
час, придавая земле трагическое величие, которое редко встречается в Суррее.
Серые облака зарядки разных тканей белого цвета, который растягивается и
растрепанные и медленно разорвал, пока через их конечного слоя есть
светился намек на исчезновение синий. Лето отступает. Ветер
ревел, деревья стонали, но этого шума, казалось, было недостаточно для
тех грандиозных небесных событий. Погода портилась, портилась,
Это чувство скорее подходит, чем сверхъестественное,
и оно сопровождает такие кризисы залпами ангельской артиллерии. Мистер
Биб посмотрел на Уинди-Корнер, где сидела Люси, разучивая Моцарта.
На его губах не было улыбки, и, снова сменив тему, он сказал:
«Дождя не будет, но будет темно, так что давайте поторопимся.
Прошлой ночью было ужасно темно».

Они добрались до таверны «Улей» около пяти часов. В этом милом заведении есть веранда, на которой любят сидеть молодые и неразумные, а гости постарше ищут приятного
посыпьте комнату песком и с комфортом выпейте чай за столиком. Мистер Биб видел, что
Мисс Бартлетт было бы холодно, если бы она сидела снаружи, и что Минни было бы
скучно, если бы она сидела дома, поэтому он предложил разделить силы. Они бы
передавали ребенку еду через окно. Таким образом, он случайно получил
возможность обсудить судьбу Люси.

“Я тут подумал, мисс Бартлетт, “ сказал он, - и, если вы не очень
возражаете, я хотел бы возобновить это обсуждение”. Она поклонилась.
«Ничего о прошлом. Я мало что знаю и не интересуюсь этим; я
абсолютно уверена, что это говорит в пользу вашей кузины. Она поступила
благородно и справедливо, и это так похоже на её скромность, что она говорит, что мы слишком высокого мнения о ней. Но будущее. Серьёзно, что ты думаешь об этом греческом плане? Он снова достал письмо. — Не знаю, слышала ли ты, но она хочет присоединиться к мисс Алан в их безумной карьере. Это всё — я не могу объяснить — неправильно.

Мисс Бартлетт молча прочла письмо, отложила его, словно в нерешительности, а затем перечитала снова.

«Я и сам не вижу в этом смысла».

К его удивлению, она ответила: «В этом я с вами не согласна. В этом
я вижу спасение Люси».

«В самом деле. Но почему?»

“Она хотела уехать из Уинди Корнер”.

“Я знаю, но это кажется таким странным, так не похоже на нее, таким — я собирался
сказать — эгоистичным”.

“Конечно, это естественно — после таких болезненных сцен — что она должна желать
перемен”.

Здесь, по-видимому, был один из тех моментов, которые мужской интеллект
упускает из виду. Мистер Биб воскликнул: “Так она говорит сама, и поскольку другая леди
с ней согласна, я должен признать, что частично убежден. Возможно,
ей нужно было сменить обстановку. У меня нет ни сестёр, ни… и я не понимаю
таких вещей. Но зачем ей ехать в Грецию?

 — Вы вполне можете это спросить, — ответила мисс Бартлетт, которая, очевидно,
заинтересовалась и почти отбросила свою уклончивую манеру. “Почему Греция?
(Что это, дорогая Минни, джем?) Почему не Танбридж-Уэллс? О, мистер Биб!
У меня была долгая и в высшей степени неудовлетворительным интервью дорогая Люси этом
утро. Я не могу ей помочь. Больше я ничего не скажу. Возможно, я уже
сказал слишком много. Я вообще не говорить. Я хотел, чтобы она провела со мной шесть месяцев в Танбридж-Уэллсе, но она отказалась».

Мистер Биб поковырял ножом крошку.

«Но мои чувства не имеют значения. Я слишком хорошо знаю, что действую
Люси на нервы. Наше путешествие было неудачным. Она хотела уехать из Флоренции,
а когда мы приехали в Рим, она не захотела оставаться в Риме, и всё это время я чувствовала, что трачу деньги её матери…

— Давайте поговорим о будущем, — перебил мистер Биб. — Я хочу
послушать ваш совет.

— Хорошо, — сказала Шарлотта с резкой прямотой, которая была для него в новинку, но знакома Люси. — Я, например, помогу ей поехать в Грецию.
А вы?

Мистер Биб задумался.

«Это абсолютно необходимо», — продолжила она, опуская вуаль и
шепча сквозь неё со страстью и силой, которые удивили его.
«Я знаю — я _знаю_». Наступала темнота, и он почувствовал, что это
странная женщина действительно знала. “Она не должна задерживаться здесь ни на минуту, и мы
должны молчать, пока она не уйдет. Я надеюсь, что слуги ничего не знают.
Потом — Но, возможно, я и так уже сказал слишком много. Только мы с Люси
беспомощны против миссис Ханичерч в одиночку. Если вы поможете, мы, возможно, добьемся успеха. В противном случае...
”В противном случае...?" — прошептал я. - В противном случае...".

“В противном случае—”

“ В противном случае, - повторила она, как будто это слово было окончательным.

«Да, я помогу ей», — сказал священник, решительно сжав челюсти.
«Пойдёмте, давайте вернёмся и всё уладим».

Мисс Бартлетт разразилась пылкой благодарностью.  Вывеска таверны — улей
Она поблагодарила его, и он услышал, как снаружи, на ветру, заскрипела дверь. Мистер Биб не совсем понимал ситуацию, но, с другой стороны, он и не стремился её понять, как и делать поспешные выводы о «другом мужчине», которые пришли бы в голову более недалёкому человеку. Он лишь чувствовал, что мисс Бартлетт знала о каком-то смутном влиянии, от которого девушка хотела избавиться и которое вполне могло принимать телесную форму. Сама эта неопределённость побудила его стать странствующим рыцарем. Его вера в безбрачие, столь сдержанная, столь тщательно скрываемая под его терпимостью и
культура, теперь вышла на поверхность и расцвела, как нежный цветок. «Те, кто женится, поступают правильно, но те, кто воздерживается, поступают лучше». Таково было его убеждение, и он никогда не слышал, чтобы помолвка была расторгнута без лёгкого чувства удовлетворения. В случае с Люси это чувство усиливалось из-за неприязни к Сесилу, и он был готов пойти дальше — уберечь её от опасности, пока она не подтвердит своё решение сохранить девственность. Это чувство было очень тонким и довольно
неопределённым, и он никогда не передавал его другим персонажам в
эта запутанная история. И всё же она существовала, и только она объясняет его последующие действия и его влияние на действия других людей. Соглашение, которое он заключил с мисс Бартлетт в таверне, должно было помочь не только
Люси, но и религии.

 Они спешили домой по чёрно-серому миру. Он говорил на отвлечённые темы: о том, что Эмерсонам нужна экономка; о слугах;
Итальянские слуги; романы об Италии; романы с определённой целью; может ли
литература влиять на жизнь? Уинди-Корнер поблёскивал. В саду миссис
 Хоничерч, которой теперь помогал Фредди, всё ещё боролась за жизнь своих
цветов.

— Становится слишком темно, — безнадежно сказала она. — Вот к чему приводит откладывание дел на потом. Мы могли бы догадаться, что погода скоро испортится, а теперь Люси хочет поехать в Грецию. Я не знаю, что творится в мире.

 — Миссис Ханичерч, — сказал он, — она должна поехать в Грецию. Поднимайтесь в дом, и давайте все обсудим. Вы не против, если она порвет с Вайзом?

“Мистер Биб, я благодарен, просто благодарен”.

“Я тоже”, - сказал Фредди.

“Хорошо. Теперь поднимайтесь в дом”.

Они полчаса совещались в столовой.

Люси никогда бы не понесла греческую схему одна. Это было дорого
и эмо—оба качества, что ее мать, которую ненавидел. И не будет
Шарлотте удалось. В честь дня лежит Мистер Биб.
Своим тактом и здравым смыслом, а также своим влиянием как священника — ибо
священник, который не был дураком, повлиял на миссис Ханичерч сильно—он
склонил ее к их цели: “Я не понимаю, зачем нужна Греция”, - сказала она
. “Но поскольку вы так поступаете, я полагаю, что все в порядке. Должно быть, это что-то, чего я не понимаю. Люси! Давай расскажем ей. Люси!

— Она играет на пианино, — сказал мистер Биб. Он открыл дверь и
услышал слова песни:

«Не смотри на чары красоты».


“Я не знал, что мисс Ханичерч тоже пела”.

“Сиди спокойно, когда короли вооружаются,
Не вкушай, когда кубок с вином блестит...”


“Это песня о том, что Сесил дал ей. Как странно, девушки!”

“Что это?” - по имени Люси, останавливаясь.

“Хорошо, дорогая”, - сказала г-жа Honeychurch-доброму. Она вошла в
гостиную, и мистер Биб услышал, как она поцеловала Люси и сказала: «Прости, что я
так разозлилась из-за Греции, но это случилось из-за георгинов».

Довольно жёсткий голос ответил: «Спасибо, мама, это не имеет
значения».

«И ты тоже права — с Грецией всё будет в порядке; ты можешь поехать, если
Мисс Аланс возьмёт вас к себе.

— О, чудесно! О, спасибо!

 Мистер Биб последовал за ней. Люси всё ещё сидела за пианино, положив руки на клавиши. Она была рада, но он ожидал большей радости. Её мать склонилась над ней. Фредди, которому она пела, лежал на полу, прислонившись к ней головой, с незажжённой трубкой во рту.
Как ни странно, группа была прекрасна. Мистер Биб, любивший искусство прошлого, вспомнил свою любимую тему — «Святую беседу»,
на которой люди, заботящиеся друг о друге, изображены беседующими вместе
о благородных вещах — тема, не чувственная и не сенсационная, а потому игнорируемая современным искусством. Зачем Люси выходить замуж или путешествовать, если у неё дома есть такие друзья?

«Не пей, когда блестит бокал,
Не говори, когда люди слушают»,


продолжала она.

«А вот и мистер Биб».

«Мистер Биб знает мои грубые манеры».

“Это прекрасная песня и мудрая”, - сказал он. “Продолжай”.

“Это не очень хорошо”, - вяло сказала она. “Я забыла почему — гармония или
что-то в этом роде”.

“Я подозревал, что это не по-школьному. Это так красиво”.

— Мелодия довольно приятная, — сказал Фредди, — но слова никуда не годятся. Зачем
выбрасывать губку?

— Как глупо ты говоришь! — сказала его сестра. «Святая беседа»
закончилась. В конце концов, Люси не было причин говорить о
Греции или благодарить его за то, что он убедил её мать, поэтому он попрощался.

Фредди зажег для него на крыльце велосипедную фару и со своей обычной
меткостью в выражениях сказал: «Это было полтора дня назад».

«Приложи ухо к певице…»


«Подожди минутку, она заканчивает».

«Не прикасайся к красному золоту;
Пустое сердце, рука и глаз
«Живи легко и умри спокойно».


«Я люблю такую погоду», — сказал Фредди.

Мистер Биб вышел на улицу.

Два главных факта были очевидны. Она вела себя великолепно, и он
помог ей. Он не мог ожидать, что разберётся в деталях столь
значительных перемен в жизни девушки. Если где-то он был недоволен или
озадачен, он должен был смириться; она выбирала лучшее.

«Свободное сердце, рука и глаз —»


Возможно, в песне «лучшая часть» была сформулирована слишком сильно. Ему показалось, что возвышенный аккомпанемент — который он не потерял в
Крик бури — он действительно соглашался с Фредди и мягко критиковал
слова, которыми был украшен:

«Пустое сердце, рука и глаз
Легко живут и тихо умирают».


Однако в четвёртый раз Уинди-Корнер лежал перед ним — теперь как
маяк в ревущих волнах тьмы.




Глава XIX
Ложь мистеру Эмерсону


Мисс Аланс были найдены в их любимом отеле для трезвенников неподалёку от
Блумсбери — в чистом, душном заведении, которое часто посещали жители
провинциальной Англии. Они всегда останавливались там перед тем, как пересечь океан, и
в течение недели или двух спокойно разбирали одежду, путеводители,
плащи-макинтоши, диетический хлеб и другие необходимые вещи, которые можно было купить только в Европе.
Им и в голову не приходило, что за границей, даже в Афинах, есть магазины,
потому что они считали путешествие разновидностью войны, в которую могут вступать только те, кто полностью экипирован в магазинах Хеймаркета. Они надеялись, что мисс Хоничерч позаботится о том, чтобы должным образом подготовиться.
Теперь хинин можно было купить в газетных киосках, а бумажное мыло очень помогало освежить лицо в поезде. Люси пообещала, немного расстроившись.


— Но, конечно, ты всё это знаешь, и у тебя есть мистер Вайс
чтобы помочь вам. Джентльмен - это всегда помощник.

Миссис Ханичерч, приехавшая в город со своей дочерью, начала
нервно барабанить пальцами по своей визитнице.

“Мы считаем, что со стороны мистера Вайза было очень мило пощадить вас”, - продолжила мисс Кэтрин
. “Не каждый молодой человек был бы таким бескорыстным. Но
возможно, он выйдет и присоединится к вам позже ”.

— Или его работа держит его в Лондоне? — спросила мисс Тереза, более проницательная и менее добрая из двух сестёр.

 — Как бы то ни было, мы увидимся с ним, когда он будет провожать вас.  Я так хочу с ним повидаться.

 — Никто не будет провожать Люси, — вмешалась миссис  Ханичёрч.  — Ей это не нравится.

— Нет, я ненавижу проводы, — сказала Люси.

 — Правда? Как забавно! Я бы подумала, что в этом случае…

 — О, миссис Ханичерч, вы не уходите? Так приятно было с вами познакомиться!

 Они ушли, и Люси с облегчением сказала: «Всё в порядке. Мы просто пережили это время».

 Но её мать была раздражена. — Дорогая, мне следовало бы сказать, что я не сочувствую. Но я не понимаю, почему ты не рассказала своим друзьям о Сесиле и не покончила с этим. Всё это время нам приходилось притворяться, почти лгать и, осмелюсь сказать, быть на виду, что очень неприятно.

Люси было что сказать в ответ. Она описала характер мисс Алан: они были такими сплетницами, что, если бы кто-то рассказал им, новость разлетелась бы повсюду в мгновение ока.

«Но почему она не должна разлететься повсюду в мгновение ока?»

«Потому что мы с Сесилом договорились не объявлять об этом, пока я не уеду из Англии.
Я расскажу им тогда. Так будет приятнее. Как сыро! Давайте свернём здесь».

«Здесь» был Британский музей. Миссис Хоничерч отказалась. Если им нужно
где-то укрыться, пусть это будет магазин. Люси презрительно
отнеслась к этому, потому что она была на стороне греческой скульптуры и уже взяла
мифологический словарь мистера Биба, чтобы узнать имена богинь и богов.

«Ну что ж, тогда пойдём в магазин. Пойдём к Мади. Я куплю путеводитель».

«Знаешь, Люси, ты, Шарлотта и мистер Биб говорите мне, что я такая глупая, и, наверное, я такая и есть, но я никогда не пойму эту работу с дырками и углами». Ты избавилась от Сесила — хорошо, и я рада, что он ушёл, хотя на минуту я разозлилась. Но почему бы не объявить об этом? Зачем так скрываться и ходить на цыпочках?

— Это всего на несколько дней.

— Но зачем вообще?

Люси молчала. Она отдалялась от матери. Это было довольно
Легко сказать: «Потому что Джордж Эмерсон докучал мне, и если он
услышит, что я бросила Сесила, то может начать снова» — довольно легко, и это было бы правдой. Но она не могла этого сказать. Она
не любила откровенничать, потому что это могло привести к самопознанию и к этому царю ужасов — Свету. С того последнего вечера во Флоренции она считала неразумным раскрывать свою душу.

Миссис Хоникёрч тоже молчала. Она думала: «Моя дочь не
отвечает мне; она скорее будет с этими любопытными старыми девами, чем
со мной и Фредди. Любая тряпка, тесьма и хвостик, очевидно, делают то же самое, если она
Она может покинуть свой дом». И поскольку в её случае мысли никогда не оставались невысказанными надолго, она выпалила: «Ты устал от Уинди-Корнера».

 Это было чистой правдой. Люси надеялась вернуться в Уинди-Корнер, когда сбежала от Сесила, но обнаружила, что её дома больше не существует. Он мог существовать для Фредди, который всё ещё жил и мыслил здраво, но не для того, кто намеренно исказил свой разум. Она
не осознавала, что её мозг повреждён, потому что сам мозг должен
помогать в осознании, а она нарушала саму
инструменты жизни. Она чувствовала только: «Я не люблю Джорджа; я разорвала помолвку, потому что не любила Джорджа; я должна поехать в Грецию, потому что не люблю Джорджа; для меня важнее искать богов в словаре, чем помогать матери; все остальные ведут себя очень плохо». Она чувствовала только раздражение и досаду и желание делать то, чего от неё не ждали, и в таком духе продолжала разговор.

“Ох, мама, что за чушь вы говорите! Конечно, я не устал или
Угол”.

“Тогда почему бы не сказать так сразу, вместо того, чтобы рассматривать полчаса?”

Она слабо рассмеялась: «Полминуты было бы ближе к истине».

«Может быть, ты вообще не хочешь возвращаться домой?»

«Тише, мама! Люди услышат тебя», — потому что они вошли в «Муди». Она
купила путеводитель Бедекера, а затем продолжила: «Конечно, я хочу жить дома;
но раз уж мы заговорили об этом, я могу сказать, что в будущем я захочу уехать ещё больше, чем раньше». Понимаете, в следующем году я получу свои
деньги».

На глаза её матери навернулись слёзы.

Движимая безымянным недоумением, тем, что у пожилых людей называют
«эксцентричностью», Люси решила прояснить ситуацию. «Я видела
в мире так мало,—я почувствовал, что из вещей в Италии. Мне так видится
мало жизни; надо приезжать в Лондон более—не дешевый авиабилет
как в день, но остановить. Я могла бы даже ненадолго снять квартиру с
какой-нибудь другой девушкой.

“ И возиться с пишущими машинками и отмычками, ” взорвалась миссис Ханичерч.
“ И агитировать, и кричать, и быть уведенным полицией с пинками. И
называйте это миссией — когда вы никому не нужны! И называйте это долгом — когда это означает,
что вы не можете находиться в собственном доме! И называйте это работой — когда тысячи
людей голодают из-за конкуренции! А потом готовиться
«Найди себе двух дряхлых старух и поезжай с ними за границу».

«Я хочу большей независимости», — неуверенно сказала Люси. Она знала, что чего-то хочет, а независимость — это полезный лозунг; мы всегда можем сказать, что у нас её нет. Она попыталась вспомнить свои чувства во Флоренции: они были искренними и страстными и говорили о красоте, а не о коротких юбках и ключах от замков. Но независимость определённо была её козырем.

 «Хорошо. Бери свою независимость и уходи». Носишься вверх и вниз,
кружишься по миру и возвращаешься худой как щепка из-за плохой еды.
Презирай дом, который построил твой отец, и сад, который он
посадил, и наш милый вид — а потом живи в одной квартире с другой девушкой».

 Люси скривила губы и сказала: «Возможно, я поторопилась с выводами».

 «О боже!» — вспыхнула её мать. «Как ты напоминаешь мне Шарлотту
Бартлетт!»

 «Шарлотту?» — вспыхнула Люси в ответ, наконец-то ощутив острую боль.

— С каждой минутой всё больше.

 — Я не понимаю, что ты имеешь в виду, мама; мы с Шарлоттой совсем не похожи.

 — Ну, я вижу сходство.  То же вечное беспокойство, то же возвращение слов обратно.  Вы с Шарлоттой пытаетесь поделить два яблока между собой
три человека ночью может быть сестрами”.

“Что за вздор! И если вам не нравится Шарлотта так, довольно жалко вас
просил прекратить. Я предупреждал тебя о ней; я просил тебя, умолял тебя
не делай этого, но, конечно, к этому не прислушались.

“Ну вот”.

“Прошу прощения?”

“ Снова Шарлотта, моя дорогая, вот и все, сами ее слова.

Люси стиснула зубы. — Я хочу сказать, что тебе не следовало просить
Шарлотту остановиться. Я бы хотела, чтобы ты говорила по существу. И
разговор перерос в ссору.

 Они с матерью молча ходили по магазинам, почти не разговаривали в поезде,
В карете, которая встретила их на станции Доркинг, Люси снова немного поспала. Весь день шёл дождь, и пока они поднимались по извилистым дорогам Суррея, с нависающих буковых деревьев лились потоки воды и стучали по капоту. Люси жаловалась, что в капоте душно. Наклонившись вперёд, она выглянула в туманные сумерки и увидела, как каретный фонарь, словно прожектор, освещает грязь и листья и не показывает ничего прекрасного. «Толпа, когда Шарлотта войдёт, будет ужасной», — заметила она. Ведь они должны были забрать мисс Бартлетт на Саммер-стрит,
где она вышла из кареты, чтобы навестить старую мать мистера Биба. «Нам придётся сидеть по трое, потому что
деревья склоняются, а дождя нет. О, хоть бы немного воздуха!» Затем она прислушалась к цоканью копыт: «Он не сказал — он не сказал». Эта мелодия
сливалась с мягким шорохом дороги. «Можно опустить капюшон?»
— потребовала она, и её мать с внезапной нежностью сказала: «Хорошо,
старушка, останови лошадь». И лошадь остановилась, а Люси и
Пауэлл боролись с капюшоном и брызгали водой на миссис
Шея Ханичерча. Но теперь, когда капюшон был опущен, она увидела
то, что пропустила бы мимо ушей — в окнах виллы Сисси не было света
, а на садовой калитке, как ей показалось, она увидела
висячий замок.

“Этот дом снова сдается, Пауэлл?” - крикнула она.

“Да, мисс”, - ответил он.

“Они уехали?”

— Это слишком далеко от города для молодого джентльмена, а у его отца
начался ревматизм, так что он не может остановиться один, поэтому они
пытаются сдать дом с мебелью, — был ответ.

— Значит, они уехали?

— Да, мисс, они уехали.

Люси откинулась на спинку сиденья. Карета остановилась у дома священника. Она вышла, чтобы
позвать мисс Бартлетт. Значит, Эмерсоны уехали, и вся эта суматоха с Грецией была
бессмысленной. Пустая трата времени! Это слово, казалось, подводило итог всей
жизни. Пустые планы, пустые деньги, пустая любовь, и она ранила свою
мать. Возможно ли, что она всё испортила?
 Вполне возможно. Другие люди тоже. Когда служанка открыла дверь, она
не смогла вымолвить ни слова и тупо уставилась в коридор.

Мисс Бартлетт сразу же вышла вперёд и после долгой преамбулы спросила
окажите любезность: можно ей пойти в церковь? Мистер Биб и его мать уже ушли, но она отказывалась выходить, пока не получит разрешение хозяйки, потому что это означало бы, что лошадь будет ждать ещё добрых десять минут.

— Конечно, — устало сказала хозяйка. — Я забыла, что сегодня пятница. Давайте все пойдём. Пауэлл может сходить в конюшню.

— Люси, дорогая…

— «Церковь мне не нужна, спасибо».

Вздохнув, они ушли. Церкви не было видно, но в темноте слева
мелькал какой-то цвет. Это было витражное
окно, сквозь которое пробивался слабый свет, и когда дверь
Люси открыла дверь и услышала, как мистер Биб читает литургию для немногочисленной прихожан. Даже их церковь, искусно построенная на склоне холма, с красивым приподнятым трансептом и шпилем из серебристой черепицы, — даже их церковь утратила своё очарование; и то, о чём никогда не говорили, — религия — исчезало, как и всё остальное.

Она последовала за горничной в дом священника.

Не возражаете ли вы, если я сяду в кабинете мистера Биба? Там был только один огонь.

Она бы не возражала.

Кто-то уже был там, потому что Люси услышала слова: «Леди, подождите,
сэр».

Старый мистер Эмерсон сидел у камина, поставив ногу на скамеечку для
подагры.

«О, мисс Хоникёрч, как хорошо, что вы пришли!» — дрожащим голосом
произнёс он, и Люси заметила, что он изменился с прошлого воскресенья.

Она не могла вымолвить ни слова. Она была готова встретиться лицом к лицу с Джорджем и могла бы
встретиться с ним снова, но она забыла, как вести себя с его отцом.

«Мисс Хоникёрч, дорогая, нам так жаль! Джорджу так жаль!» Он
подумал, что имеет право попробовать. Я не могу винить своего мальчика, но мне бы хотелось, чтобы он сначала сказал мне. Ему не следовало пытаться. Я вообще ничего об этом не знала».

 Если бы только она могла вспомнить, как себя вести!

Он поднял руку. — Но вы не должны его ругать.

Люси отвернулась и стала рассматривать книги мистера Биба.

 — Я научил его, — дрожащим голосом сказал он, — верить в любовь. Я сказал: «Когда приходит любовь, это и есть реальность». Я сказал: «Страсть не ослепляет. Нет. Страсть — это здравомыслие, и женщина, которую ты любишь, — единственный человек, которого ты когда-либо по-настоящему поймёшь». Он вздохнул: «Верно, вечно верно, хотя мой день уже закончился и хотя есть результат. Бедняга! Ему так жаль!
 Он сказал, что знал, что это безумие, когда ты привёл свою кузину; что
что бы вы ни чувствовали, вы этого не хотели. И всё же, — его голос окреп,
 — он заговорил, чтобы убедиться, — мисс Хоникёрч, вы помните Италию?

 Люси взяла книгу — том комментариев к Ветхому Завету. Подняв его к глазам, она сказала: «Я не хочу обсуждать Италию или что-либо, связанное с вашим сыном».

 «Но вы её помните?»

 «Он плохо себя вёл с самого начала».

“Мне лишь сказали, что он любил вас в прошлое воскресенье. Я никогда не мог судить
поведение. —Я думаю, что он имеет”.

Чувствуя себя немного уверенней, она положила книгу на место и повернулся к
его. Лицо у него было опущение и опухшие, но его глаза, хотя они были
глубоко запавшие, блестели отвагой ребенка.

“Ну, он вел себя отвратительно”, - сказала она. “Я рада, что он сожалеет.
Ты знаешь, что он сделал?”

“ Не ‘отвратительно", - мягко поправил он. - Он пытался только тогда, когда ему
не следовало пытаться. У вас есть все, чего вы хотите, мисс Ханичерч: вы
выходите замуж за человека, которого любите. Не уходите из жизни Джорджа, говоря, что
он отвратителен.

“Нет, конечно”, - сказала Люси, пристыженная упоминанием Сесила.
“Отвратительный’ - это слишком сильно сказано. Мне жаль, что я употребила это слово о вашем сыне.
Я думаю, что всё-таки пойду в церковь. Моя мама и кузина уже ушли. Я не сильно опоздаю…

— Тем более что он ушёл, — тихо сказал он.

— Что ты сказал?

— Ушёл естественным путём. Он молча ударил себя по коленям, его голова упала на грудь.

— Я не понимаю.

— Как и его мать.

— Но, мистер Эмерсон, мистер Эмерсон, о чём вы говорите?

— Когда я не позволил крестить Джорджа, — сказал он.

Люси испугалась.

— И она согласилась, что крещение — это пустяки, но он подхватил лихорадку, когда ему было двенадцать, и она передумала. Она решила, что это наказание.
содрогнулась. “О, ужас, когда мы отказались от подобных вещей и
порвали с ее родителями. О, ужасно — хуже всего — хуже, чем
смерть, когда ты расчищаешь небольшую поляну в дикой местности, сажаешь
свой маленький сад, впускаешь солнечный свет, а потом сорняки пробиваются снова
! Есть решение! И наш мальчик тифа, потому что не священник
за водой в церковь! Возможно, Мисс Honeychurch? Должны ли
мы навсегда погрузиться во тьму?

— Я не знаю, — выдохнула Люси. — Я не понимаю таких вещей. Я
не должна была этого понимать.

“Но, мистер нетерпеливый—он пришел, когда меня не было, и действовал по его
принципы. Я не виню его, либо один... но к тому времени Джордж был
ну она была больна. Он заставил ее подумать о грехе, и она пошла ко дну.
Думая об этом ”.

Именно так мистер Эмерсон убил свою жену на глазах у Бога.

“ О, какой ужас! ” воскликнула Люси, наконец забыв о своих собственных делах.

— Он не был крещён, — сказал старик. — Я был непреклонен. И он
неподвижным взглядом посмотрел на ряды книг, как будто — какой
ценой! — одержал над ними победу. — Мой мальчик вернётся на
землю нетронутым.

Она спросила, не заболел ли молодой мистер Эмерсон.

“О— в прошлое воскресенье”. Он перешел к настоящему. “Джордж в прошлое воскресенье — нет,
не заболел: просто ушел под воду. Он никогда не болеет. Но он сын своей матери.
У нее были его глаза, и у нее был лоб, который я считаю таким красивым,
и он не подумает, что ради этого стоит жить. Это всегда было "прикоснись и уходи".
Это всегда было "коснись и уходи". Он будет жить, но не будет считать, что жизнь того стоит. Он никогда не будет считать, что что-то того стоит. Ты помнишь ту церковь во
Флоренции?

 Люси помнила и то, как она предложила Джорджу коллекционировать почтовые марки.

— После того, как ты уехала из Флоренции, — ужасно. Потом мы сняли здесь дом, и он
ходил купаться с твоим братом, и ему стало лучше. Ты видела, как он купался?

 — Мне очень жаль, но это дело не стоит обсуждать. Мне очень жаль.

 — Потом он что-то говорил о романе. Я совсем не слушала; мне нужно было столько всего услышать, а он не хотел мне рассказывать; он считает меня слишком старой. Ах,
что ж, должны же быть неудачи. Завтра приезжает Джордж и забирает меня.
в свои лондонские апартаменты. Ему невыносимо находиться здесь, а я должна быть здесь.
где он.

“ Мистер Эмерсон, ” воскликнула девушка, - по крайней мере, не уезжайте, не на моем
Учетная запись. Я еду в Грецию. Не покидать свой уютный дом”.

Это был первый раз ее голос был добр, и он улыбнулся. “Как хорошо
все! И посмотри на мистера Биба, приютившего меня, — он пришел сегодня утром
и услышал, что я уезжаю! Здесь мне так уютно у камина.

“Да, но ты не вернешься в Лондон. Это абсурдно.”

“Я должна быть с Джорджем; я должна сделать так, чтобы он хотел жить, а здесь, внизу, он
не может. Он говорит, что мысль о том, чтобы увидеть тебя и услышать о тебе — я
не оправдываю его: я только говорю о том, что произошло ”.

“ О, мистер Эмерсон, — она взяла его за руку, — вы не должны. Я была
миру уже достаточно хлопот. Я не могу допустить, чтобы ты съехала из своего
дома, когда он тебе понравится, и, возможно, потеряла из—за этого деньги - и все это на моем
счете. Ты должна остановиться! Я просто еду в Грецию.

“ Всю дорогу в Грецию?

Ее манеры изменились.

“ В Грецию?

“ Значит, ты должен остановиться. Я знаю, ты не хочешь говорить об этом деле. Я могу
доверять вам обоим.”

«Конечно, вы можете. Мы либо оставим вас в нашей жизни, либо отпустим
жить той жизнью, которую вы выбрали».

«Я бы не хотел…»

«Полагаю, мистер Вайс очень зол на Джорджа? Нет, Джордж поступил неправильно,
попытавшись это сделать. Мы слишком далеко зашли в своих убеждениях. Я думаю, что мы
заслуживаешь сожаления».

 Она снова посмотрела на книги — чёрные, коричневые и пронзительно-синие, как
небо. Они окружали посетителей со всех сторон, громоздились на
столах, подпирали самый потолок. Люси, которая не могла
видеть, что мистер Эмерсон был глубоко религиозен и отличался от
Мистера Биба главным образом признанием своей страсти, это казалось ужасным
что старик забрался в такое святилище, когда был несчастен,
и зависел от щедрот священнослужителя.

Более чем когда-либо уверенный в том, что она устала, он предложил ей свой стул.

“ Нет, пожалуйста, сидите спокойно. Я, пожалуй, посижу в экипаже.

“ Мисс Ханичерч, у вас действительно усталый голос.

“ Ни капельки, ” ответила Люси дрожащими губами.

“ Но ты такой, и в тебе есть что-то от Джорджа. И что ты там
говорил о поездке за границу?

Она помолчала.

“ Греция, — и она увидела, что он обдумывает это слово, — Греция; но
я думал, вы поженитесь в этом году.

“До января этого не было”, - сказала Люси, всплеснув руками. Стала бы она
по-настоящему лгать, когда дело дошло до сути?

“Я полагаю, что мистер Вайз едет с вами. Я надеюсь — это не потому, что
Джордж сказал, что вы оба уезжаете?

— Нет.

— Я надеюсь, что вам понравится Греция с мистером Вайзом.

— Спасибо.

В этот момент мистер Биб вернулся из церкви. Его сутана была
мокрая от дождя. — Ничего страшного, — добродушно сказал он. — Я рассчитывал, что вы двое будете
составлять друг другу компанию. Снова льёт как из ведра. Вся паства
, состоящая из твоей кузины, твоей матери и моей
матери, стоит в ожидании в церкви, пока за ней приедет экипаж. Сделал
Пауэлл объезжал церковь?

“Думаю, да; я посмотрю”.

“Нет, конечно, я посмотрю. Как поживают мисс Алан?”

“Очень хорошо, спасибо”.

“Вы рассказали мистеру Эмерсону о Греции?”

“Я— я рассказала”.

“Вам не кажется, мистер Эмерсон, что с ее стороны было очень смело взять на себя заботу о
двух мисс Алан? А теперь, мисс Ханичерч, возвращайтесь — согрейтесь. Я думаю, трое
- это такое мужественное число для путешествия. И он поспешил в
конюшни.

“ Он не поедет, ” хрипло сказала она. “Я допустил ошибку. Мистер Вайз действительно делает это".
задерживается в Англии.

Каким-то образом обмануть этого старика было невозможно. Джорджу, Сесилу...
она бы солгала снова; но он казался таким близким к развязке, таким
достойным в своем подходе к пропасти, о которой он рассказал всего один раз,
и книги, которые окружали его, были так не похожи на те, по которым он шёл, что в ней проснулось истинное рыцарство — не изжившее себя рыцарство секса, а истинное рыцарство, которое все молодые могут проявлять по отношению ко всем старым, — и, несмотря ни на что, она сказала ему, что Сесил не поедет с ней в Грецию. И она говорила так серьёзно, что риск стал реальностью, и он, подняв глаза, спросил: «Ты его бросаешь?» Вы покидаете мужчину, которого любите?

«Я… я должна была».

«Почему, мисс Ханичёрч, почему?»

На неё напал ужас, и она снова солгала. Она произнесла длинную убедительную речь.
речь, которую она произнесла перед мистером Бибом и собиралась произнести перед всем миром, когда объявит о разрыве помолвки. Он молча выслушал её, а затем сказал: «Дорогая моя, я беспокоюсь о тебе. Мне кажется, — задумчиво; она не встревожилась, — что ты в замешательстве».

 Она покачала головой.

 «Поверь старику, нет ничего хуже замешательства во всём мире». Легко смотреть в лицо Смерти и Судьбе, и то, что кажется таким
ужасным. Именно на свои ошибки я оглядываюсь с ужасом — на
то, чего я мог бы избежать. Мы можем помочь друг другу, но немного. Я
Раньше я думал, что могу учить молодых людей всему, что знаю сам, но теперь я понимаю, что это не так, и всё, чему я учил Джорджа, сводится к следующему: остерегайся путаницы. Помнишь, как в той церкви ты притворялась, что я тебя раздражаю, а на самом деле это было не так? Помнишь, как раньше ты отказалась от комнаты с видом? Это была путаница — маленькая, но зловещая, — и я боюсь, что ты сейчас в такой же. Она промолчала. — Не доверяйте мне, мисс
Хоничерч. Хотя жизнь очень прекрасна, она трудна. Она по-прежнему молчала. — «Жизнь, — писал мой друг, — это публичное представление».
на скрипке, на которой вы должны учиться играть по ходу дела».
 Я думаю, он хорошо это сформулировал. Человек должен учиться пользоваться своими функциями по ходу дела — особенно функцией любви. Затем он взволнованно выпалил: «Вот именно, вот что я имею в виду. Ты любишь Джорджа!» И после его долгой преамбулы эти три слова обрушились на Люси, как волны открытого моря.

— Но ты любишь, — продолжил он, не дожидаясь возражений. — Ты любишь этого юношу всем сердцем, открыто, прямо, как он любит тебя, и никакое другое слово не выразит этого. Ты не выйдешь замуж за другого ради него.

“ Как ты смеешь! ” ахнула Люси, в ушах у нее шумела вода.
“ О, как это похоже на мужчину!— Я имею в виду, предположить, что женщина всегда думает
о мужчине.

“Но это так”.

Она вызвала физическое отвращение.

“Ты шокирован, но я хочу шокировать тебя. Иногда это единственная надежда.
Я не могу достучаться до тебя другим способом. Ты должна выйти замуж, иначе твоя жизнь пройдёт
впустую. Ты зашла слишком далеко, чтобы отступать. У меня нет времени на
нежность, товарищество, поэзию и то, что действительно важно и ради чего
ты выходишь замуж. Я знаю, что с Джорджем ты
ты найдёшь их и полюбишь его. Тогда стань его женой. Он уже
часть тебя. Даже если ты улетишь в Грецию и никогда больше его не увидишь,
даже если забудешь его имя, Джордж будет занимать твои мысли до самой смерти.
 Невозможно любить и расстаться. Ты будешь желать, чтобы это было возможно.
Ты можешь подавить любовь, игнорировать её, запутаться в ней, но ты никогда не сможешь избавиться от неё. По своему опыту я знаю, что поэты правы: любовь вечна».

 Люси начала плакать от гнева, и хотя вскоре гнев прошёл,
слезы остались.

 «Я бы только хотела, чтобы поэты говорили и об этом: любовь — это тело, а не
тело, но не от тела. Ах, сколько страданий можно было бы избежать, если бы мы в этом признались! Ах! если бы немного прямоты могло освободить душу! Твою душу, дорогая Люси! Теперь я ненавижу это слово из-за всей той лжи, которой его окутало суеверие. Но у нас есть души. Я не могу сказать, откуда они взялись и куда уходят, но они у нас есть, и я вижу, как ты губишь свою. Я не могу этого вынести. Снова подкрадывается тьма;
это ад». Затем он взял себя в руки. «Что за вздор я несу — как
абстрактно и отстранённо! И я заставил тебя плакать! Дорогая, прости меня».
Проснись, выходи за моего мальчика. Когда я думаю о том, что такое жизнь и как редко любовь
отвечает любовью, — выходи за него; это один из тех моментов, ради которых
был создан мир».

Она не могла понять его; слова были действительно далеки от неё. И всё же, пока он
говорил, тьма рассеивалась, завеса за завесой, и она увидела до глубины
души.

«Тогда, Люси…»

«Ты напугал меня», — простонала она. — Сесил, мистер Биб, билет куплен, всё готово. Она, рыдая, упала в кресло. — Я запуталась. Я должна страдать и стареть вдали от него. Я не могу разрушить всю свою жизнь ради него. Они доверились мне.

К парадному входу подъехал экипаж.

“ Передай Джорджу привет от меня — только один раз. Скажи ему ‘путаница’. Затем она поправила
вуаль, в то время как слезы текли по ее щекам изнутри.

“ Люси...

“ Нет— они в холле — О, пожалуйста, не надо, мистер Эмерсон— Они доверяют мне...

“ Но зачем им это, если вы их обманули?

Мистер Биб открыл дверь и сказал: «Вот моя мать».

«Ты недостоин их доверия».

«Что это значит?» — резко спросил мистер Биб.

«Я говорю, почему ты должен доверять ей, если она тебя обманула?»

«Минуточку, мама». Он вошёл и закрыл дверь.

— Я вас не понимаю, мистер Эмерсон. О ком вы говорите? Кому доверять?

— Я имею в виду, что она притворялась перед вами, что не любит Джорджа. Они
всегда любили друг друга.

Мистер Биб посмотрел на рыдающую девушку. Он был очень тих, и его белое лицо с рыжеватыми бакенбардами внезапно показалось бесчеловечным. Он стоял, вытянувшись в струнку, и ждал её ответа.

— Я никогда не выйду за него замуж, — дрожащим голосом произнесла Люси.

На его лице появилось презрительное выражение, и он спросил: «Почему?»

«Мистер Биб, я ввела вас в заблуждение, я ввела в заблуждение саму себя…»

«О, вздор, мисс Хоникёрч!»

— Это не чушь! — горячо возразил старик. — Это та часть людей,
которую вы не понимаете.

Мистер Биб дружелюбно положил руку на плечо старика.

— Люси! Люси! — раздались голоса из кареты.

— Мистер Биб, не могли бы вы мне помочь?

Он выглядел поражённым этой просьбой и сказал низким строгим голосом: «Я
огорчён больше, чем могу выразить. Это прискорбно,
прискорбно — невероятно».

«Что не так с этим мальчиком?» — снова вспыхнул другой.

«Ничего, мистер Эмерсон, кроме того, что он меня больше не интересует. Выходите
за Джорджа, мисс Хоникёрч. Он будет прекрасным мужем».

Он вышел и оставил их. Они слышали, как он ведёт свою мать
по лестнице.

«Люси!» — позвали голоса.

Она в отчаянии повернулась к мистеру Эмерсону. Но его лицо вернуло её к жизни. Это было
лицо святого, который всё понимал.

«Теперь всё погрузилось во тьму. Теперь кажется, что Красоты и Страсти никогда не существовало.
Я знаю. Но вспомните горы над Флоренцией и вид оттуда. Ах,
дорогая, если бы я был Джорджем и поцеловал тебя, это придало бы тебе храбрости.
Тебе приходится идти в бой, в котором нужна теплота, в
путаницу, которую ты сама же и создала; и твоя мать, и все твои
Друзья будут презирать тебя, о, моя дорогая, и справедливо, если презирать вообще
справедливо. Джордж всё ещё мрачен, он ни слова не сказал
ни о драке, ни о страданиях. Оправдываюсь ли я? На его глаза навернулись слёзы.
«Да, потому что мы сражаемся не только за любовь или удовольствие; есть Истина.
Истина имеет значение, Истина имеет значение».

«Ты целуешь меня, — сказала девушка. — Ты целуешь меня. Я постараюсь».

Он подарил ей ощущение примирения божеств, чувство, что, обретя любимого мужчину, она обретёт что-то для всего мира.
На протяжении всей убогой поездки домой — она заговорила сразу же — он
приветствие осталось. Он избавил тело от скверны, а мирские насмешки — от их яда; он показал ей святость прямого желания.
 Она «никогда до конца не понимала, — скажет она спустя годы, — как ему удалось укрепить её. Как будто он заставил её увидеть всё сразу».




 Глава XX
 Конец Средневековья


Мисс Алан действительно отправилась в Грецию, но одна.
Они одни из всей этой маленькой компании пересекут Малею и проплывут по
Сароническому заливу. Они одни посетят Афины и Дельфы, и
Святыня интеллектуальной песни — та, что на Акрополе, окружённом голубыми морями; та, что под Парнасом, где гнездятся орлы, а бронзовый возничий бесстрашно мчится в бесконечность. Дрожащие, встревоженные, обременённые большим количеством хлеба для пищеварения, они отправились в Константинополь, они обогнули земной шар. Остальным из нас придётся довольствоваться честной, но менее трудной целью. Мы хотим вернуться в Италию: мы возвращаемся в
пансион Бертолини.

Джордж сказал, что это его старая комната.

«Нет, это не так, — сказала Люси, — потому что это моя комната, и я
комната твоего отца. Я забыл почему; Шарлотта по какой-то причине заставила меня.

Он опустился на колени на кафельный пол и уткнулся лицом в ее колени.

“Джордж, малыш, вставай”.

“Почему я не должен быть ребенок?” - пробормотал Джордж.

Можете ответить на этот вопрос, она положила его носок, который она
пытается исправиться, и уставился в окно. Был вечер, и
снова была весна.

— Ох, чёрт возьми, Шарлотта, — задумчиво сказала она. — Из чего только такие люди сделаны?

— Из того же, из чего сделаны священники.

— Чепуха!

— Совершенно верно. Это чепуха.

— А теперь вставай с холодного пола, а то заработаешь ревматизм
следующий, и ты перестанешь смеяться и быть такой глупой ”.

“Почему я не должен смеяться?” спросил он, прижимая ее локтями и
приближая свое лицо к ее лицу. “О чем тут плакать? Поцелуй меня сюда”. Он
указал место, где поцелуй был бы желанным.

В конце концов, он был мальчиком. Когда дело дошло до этого, именно она вспомнила прошлое, она, в чью душу проникло железо, она, которая знала, чья это была комната в прошлом году. То, что он иногда ошибался, странным образом
приближало его к ней.

«Есть письма?» — спросил он.

«Только строчка от Фредди».

«А теперь поцелуй меня здесь, потом здесь».

Затем, снова пригрозив себе ревматизмом, он подошёл к окну,
открыл его (как это делают англичане) и высунулся наружу. Там был парапет,
там была река, там слева начинались холмы. Извозчик, который
тотчас же приветствовал его змеиным шипением, мог быть тем самым
Фаэтоном, который привёл в движение это счастье двенадцать месяцев
назад. Чувство благодарности — на Юге все чувства перерастают в страсти — охватило мужа, и он благословил людей и вещи,
которые так заботились о юном глупце. Он сам себе помог,
это правда, но как глупо!

Все важные сражения были выиграны другими — Италией, его отцом, его женой.

«Люси, иди сюда, посмотри на кипарисы; и церковь, как бы она ни называлась, всё ещё стоит».

«Сан-Миниато. Я сейчас закончу твой носок».

«Синьорино, domani faremo uno giro», — с обаятельной уверенностью сказал таксист.

Джордж сказал ему, что он ошибается; у них не было денег, чтобы тратить их
на поездки.

 И люди, которые не собирались помогать, — мисс Лавиш, Сесил,
мисс Бартлетт! Джордж, склонный преувеличивать роль судьбы,
перечислил силы, которые привели его к этому удовлетворению.

— В письме Фредди есть что-нибудь хорошее?

— Пока нет.

Он был абсолютно спокоен, но в её голосе слышалась горечь:
Хоничерчи не простили их; они были возмущены её прошлым
лицемерием; она отдалилась от Уинди-Корнер, возможно, навсегда.

— Что он пишет?

— Глупый мальчишка! Он думает, что ведёт себя достойно. Он знал, что мы должны уехать весной, — он знал об этом уже полгода, — что если мама не даст своего согласия, мы должны будем взять дело в свои руки. Они были предупреждены, а теперь он называет это побегом. Глупый мальчишка…

«Синьорино, завтра мы совершим прогулку…»

— Но в конце концов всё наладится. Ему придётся снова строить нас обоих с самого начала. Я бы хотела, чтобы Сесил не был таким циничным по отношению к женщинам. Он во второй раз сильно изменился. Почему у мужчин есть теории о женщинах? У меня нет теорий о мужчинах. Я бы тоже хотела, чтобы мистер Биб…

 — Вы можете этого пожелать.

«Он никогда нас не простит — я имею в виду, он больше никогда не будет интересоваться нами. Я бы хотела, чтобы он не оказывал на них такого влияния в Уинди-Корнере. Я бы хотела, чтобы он этого не делал… Но если мы будем вести себя честно, люди, которые нас по-настоящему любят, обязательно вернутся к нам в конце концов».

“ Возможно. Затем он сказал более мягко: “Что ж, я поступил по правде — единственное, что я сделал".
и ты вернулась ко мне. Так что, возможно, ты знаешь.” Он
повернулся обратно в комнату. “Ерунда с этим носком”. Он отнес ее к
окну, чтобы она тоже увидела весь вид. Они опустились на
колени, как они надеялись, невидимые с дороги, и начали шептать друг другу
имена друг друга. Ах, это стоило того; это была великая радость, которой они
ждали, и бесчисленные маленькие радости, о которых они и не мечтали.
Они молчали.

«Синьорино, завтра мы…»

«Да ну его к чёрту!»

Но Люси вспомнила продавца фотографий и сказала: “Нет, не будь
грубой с ним”. Затем, затаив дыхание, она пробормотала: “Мистер
Нетерпеливый и Шарлотта, ужасная замороженная Шарлотта. Как жестоко она будет
вот с таким человеком!”

“Смотри на огни идущего через мост”.

“Но эта комната напоминает мне о Шарлотте. Как ужасно стареть в
Шарлотта! Подумать только, что в тот вечер в доме священника она
не должна была услышать, что твой отец был в доме. Потому что она бы
не позволила мне войти, а он был единственным человеком, который мог
заставил меня увидеть смысл. Ты не смог бы заставить меня. Когда я очень счастлива, — она
поцеловала его, - я помню, как мало все это зависит. Если бы Шарлотта
только знала, она бы запретила мне туда ходить, и я бы уехала
в дурацкую Грецию и навсегда стала другой ”.

“Но она знала, ” сказал Джордж. “ Она, конечно, видела моего отца. Он
так сказал”.

“О, нет, она его не видела. Она была наверху со старой миссис Биб,
разве ты не помнишь, а потом пошла прямо в церковь. Она так и сказала.

Джордж снова заупрямился. “Мой отец, ” сказал он, “ видел ее, и я
Предпочитаю его слова. Он дремал у камина в кабинете, открыл глаза и увидел мисс Бартлетт. За несколько минут до вашего прихода.
 Она повернулась, чтобы уйти, когда он проснулся. Он не заговорил с ней.

 Затем они говорили о других вещах — бессвязная беседа тех, кто боролся за то, чтобы понять друг друга, и чья награда — спокойно отдыхать в объятиях друг друга. Прошло много времени, прежде чем они вернулись к мисс Бартлетт,
но когда они вернулись, её поведение показалось им ещё более странным. Джордж,
который не любил темноту, сказал: «Ясно, что она знала. Тогда почему она
она рискнула бы встретиться с ним? Она знала, что он там, и всё же пошла в
церковь».

Они пытались во всём разобраться.

Пока они разговаривали, Люси пришло в голову невероятное решение. Она
отвергла его и сказала: «Как похоже на Шарлотту — в последний момент всё испортить
из-за какой-то ерунды». Но что-то в угасающем вечере, в
шуме реки, в их объятиях подсказало им, что её слова
не были искренними, и Джордж прошептал: «Или она имела в виду это?»

«Имела в виду что?»

«Синьорино, завтра мы совершим прогулку…»

Люси наклонилась вперёд и мягко сказала: «Оставь, пожалуйста, оставь.
Мы женаты».

— Scusi tanto, signora, — ответил он таким же мягким тоном и пришпорил лошадь.

— Buona sera — e grazie.

— Niente.

Таксист уехал, напевая.

— Что это значит, Джордж?

Он прошептал: «Неужели? Неужели это возможно? Я удивлю тебя.
Твой кузен всегда надеялся на это». С самого первого момента, как мы
познакомились, в глубине души она надеялась, что мы будем такими, как сейчас, —
конечно, в глубине души. Она боролась с нами на поверхности, но всё же
надеялась. Я не могу объяснить её по-другому. А ты? Посмотри, как она поддерживала во мне жизнь всё лето; как она не давала тебе покоя; как месяц за
месяц она становилась всё более эксцентричной и ненадёжной. Вид
нас преследовал её — иначе она не смогла бы описать нас так, как описала своей подруге. Там есть
подробности — она сгорела. Я прочла книгу позже. Она не замёрзла,
Люси, она не высохла полностью. Она дважды разлучила нас, но
в тот вечер в доме священника ей дали ещё один шанс сделать нас
счастливыми. Мы никогда не сможем подружиться с ней или поблагодарить её. Но я верю, что в глубине души, под всеми этими словами и поступками, она рада.

 — Это невозможно, — пробормотала Люси, а затем, вспомнив
Переживая в своём сердце, она сказала: «Нет, это просто возможно».
Молодость окутывала их; песня Фаэтона возвещала о взаимном чувстве,
о достигнутой любви. Но они осознавали, что есть любовь более таинственная, чем эта. Песня затихла; они услышали, как река несёт зимние снега
в Средиземное море.




*** КОНЕЦ ЭЛЕКТРОННОЙ КНИГИ ПРОЕКТА «ГОСТИНИЦА С ВИДОМ» ***