Детство моё постой...

              Такая история происходила с каждым из нас. Маленькие дети уходят куда глаза глядят, если за ними нет присмотра, почему? Похоже уже в 4 года ребенок имеет свой характер, у него появляется первая самостоятельность и он делает вывод, что родители не предоставляют ему выбора, навязывая свою волю. Не знаю так ли это, но похоже я ушел просто так, не в знак протеста. Мы жили в общем дворе и за детьми приглядывала одна из соседок. В общем няня наша отвлеклась, я потихоньку вышел из общего двора, калитка была открытой и пошел по Первомайской в сторону первой школы. Машин в городе было мало, Первомайская была улицей второстепенной, безлюдной. Я шел и шел, и почти дошел до первой школы, как моё внимание привлек еще один общий двор, в котором были ворота, а калитки не было. Естественно я вошел и увидев песочницу, присел и занялся важным делом, начал лепить куличи из песка. Меня увидела женщина из квартиры напротив песочницы. Как выяснилось позже она переехала недавно и не знала соседей, тем более их детей. Она подошла ко мне и спросила меня: «Чей ты мальчик и где твои родители?». Я естественно, сказал, что я папин-мамин, что родители на работе, а сердобольная женщина решила проявить инициативу и взяв меня за руку, привела в дом накормила, уложила спать и пошла искать моих родителей. Тут выяснилось, что в этом дворе у меня нет родителей и началась всеобщая истерика, которая не сравнится с той истерикой, которая происходила в нашем общем дворе. Няня побежала к маме в зубную, где с мамой случился приступ, потом няня побежала в пожарную команду, где отец принял всё к сведению и в срочном порядке организовал поисковую команду из пожарных, пребывающих в состоянии отдыха. К ним присоединились волонтёры из общих дворов на Первомайской и Пушкина, в которых участвовали люди из того двора, в котором я мирно похрапывал в постели у гостеприимной незнакомки. Вот тут-то и выяснилось мое местонахождение, и отец лично перенес меня в родные пенаты. Положа руку на сердце, я очень смутно помню всё что, было до того, как отец принес меня домой, вот всё что было после, я помню очень отчетливо.
      Отец молча, ничего не говоря, поставил меня спиной к спинке нашей двуспальной кровати с панцирной сеткой и медленно снял с себя офицерский ремень. Взяв ремень в руки, он сложил его вдвое, взялся двумя руками за оба конца, свел руки друг к другу, в результате чего ремень образовал эллипс и резко руки развел. Раздался сильный хлопок. Я вздрогнул, он еще раз проделал это действие, потом сделав петлю на ремне, накинул ее на меня, а оставшийся конец привязал к спинке кровати. Теперь моя свобода ограничивалась длиной ремня. Отец же молча присел на стул и смотрел на меня, а я смотрел на него. Сдаваться и просить прощения я не собирался. Мы играли в гляделки некоторое время, потом я сказал, что хочу писать и потребовал, чтобы отец отпустил меня в туалет. Отец подумал, подошел ко мне отвязал меня от кровати, взял конец ремня и сказал: «Пошли». Я спросил: «Как собачку?». Он ответил: «Да, как собачку». Отец вел меня на поводке к туалету и обратно на виду всего общего двора. Вернувшись он снова привязал меня к кровати, уселся на стул напротив меня и начал опять играть со мной в гляделки. Не знаю сколько времени прошло, скорее совсем немного, отцу нужно было идти на службу и он, подойдя к столу, взял, листок бумаги, что-то долго писал, потом подошёл ко мне и сказал: «Подписывай». Я читать не умел еще, но имя свое печатными буквами написать мог. После этого отец освободил меня от ремня, усадил за стол и прочитал мне на написанное. «Расписка» - молвил с выражением отец – «я, такой-то, такой обязуюсь всегда отпрашиваться у родителей, если я куда-то иду. Подпись. Дата». После этого мы, взявшись за руки пошли в пожарную команду, на место работы отца, где прыгали и кувыркались в высокой траве на берегу Янгиарыка. Он подтягивался на турнике и поднимал меня, а я держался сколько у меня было сил. Я бегал по бревну, а отец снизу меня подстраховывал. Потом мы пошли в комнату отдыха и играли вместе бильярд, отец кием толкал шары, а я, сидя на бархате бильярда брал их руками и засовывал в лузу. Дверь комнаты была постоянно открыта, потому что прямо над биллиардным столом ласточка свила свое гнездо и через определенный промежуток времени, она за свистом залетала, кормила птенцов и вылетала так же со свистом. Пожарных гоняющих со стуком шары, она совершенно не замечала. Потом мы с отцом немного посмотрели телевизор «Темп», скорее всего единственный телевизор на всю округу. На экране черно-белого телевизора пела несравненная аргентинская певица и актриса Лолита Торрес играющая в фильме «Жених для Лауры». Только мы устроились поудобнее, как завыла сирена и отец, оставив меня телефонисткам завел свой первый ход, на базе ЗИЛ-157. Первый ход был машиной отца, рядом всегда садился начальник пожарной охраны.
      Телефонистки дали мне поиграть с куклой-мальчиком, которую одна из них купила для своей дочери, а когда вторая телефонистка пришла на службу и спросила меня с кем я играю, я сказал, что это мой брат. Женщина рассмеялась и сказала: «Скажи маме пусть тебе купят настоящего братика, может убегать будешь меньше». Тут как раз пришла мама и всю дорогу до дома я канючил, требуя настоящего брата и мама обещала выполнить мою просьбу к концу лета.
       Я просмотрел много фотоснимков, относящихся к огнеборцам, но такого расположения не видел нигде. Если все пожарные гаражи обычно выходят сразу на улицу, то в нашем случае гараж находился вдалеке от ворот. Участок, отведенный укротителям огня, был достаточно значителен, располагался на берегу Янгиарыка, где-то протяженностью около 200 метров в длину и около пятидесяти в ширину. При въезде на территорию слева находилась глинобитная будка дневального, далее гравийная дорожка до гаражей. Слева от дорожки была спортивная площадка с бревном для бегания и стенкой для перелазания, далее были ремонтные мастерские, а на насыпи возле Янгиарыка была разбита лужайка и установлен турник. Берега Янгиарыка были в зарослях вонючки, ну вы знаете что это такое, по литературному айлант высочайший, сквозь которые кое где были протоптаны узкие тропинки к воде. Справа от дорожки при въезде был дом и офис брандмейстера, то есть начальника, проход в наш общий двор, далее пожарный пруд с проточной водой и гамбузией, постоянно резвящейся на поверхности в конце участка гараж на три автомобиля, справа от гаража был кабинет начальника караула и телефонисток, а слева от гаража клуб. В клубе имелся бильярд, два десятка стульев, возвышение на нем трибуна, стол с красной скатертью и телевизор Темп. За машинами находилась комната отдыха с кроватями и печкой контрамаркой, кровати были аккуратно застелены, но никогда не расстилались, потому что огнеборцы кимарили в одежде, чтобы не одеваться при тревоге.
      В гараже находились три пожарных автомобиля. Первый ход была машина на базе ЗИЛ-157, это была машина отца. Она была очень большая, авторитетная и когда я нажимал воздушный тормоз она сдержанно дышала. Первый ход был машиной начальника, который сидел рядом с отцом. Отец по тревоге заводил автомобиль, сажал расчет, выезжал из территории и ехал по Пушкина мимо окон нашего общего двора. А начальник выпрыгивал из окна своей квартиры, при полном параде нагонял первый ход и садился в автомобиль в движении. Ситуация изменилась, когда назначили нового начальника. Он действовал по-другому, садился в машину до движения и повелевал водителю ехать осторожно, главное сильнее нажимать сирену. Человеком он был замечательным и у меня о нем очень приятные воспоминания.
       Второй ход - пожарный автомобиль на базе ЗИС-150. Это была машина Курманова дяди Кости, папы Вовки - моего друга. Но самым интересным был третий ход. Это была пожарная машина на базе вначале полуторки, а потом ЗИС-5. Машина называлась ПМЗ-1 представляла собой автомобиль-«линейку» с открытыми скамьями (для 12-ти пожарных) вдоль бортов, они сидели на скамейке по 6 человек с каждой стороны, под скамейкой имелись кронштейны и ящики для инструментов, центробежный насос и небольшой, всего на 360 литров, бак для воды. Этот бак был нужен для того, чтобы насос не работал всухую. Еще интересно было то, что в качестве специального сигнала, предупреждающего пешеходов и водителей, что машина мчится на пожар, по традиции, оставшейся со времен конных обозов, все еще служил небольшой бронзовый колокол, в который во время поездки от пожарного депо до места возгорания постоянно бил один из пожарных. Сверху бака укладывались лестницы -штурмовка, лестница-палка, выдвижная лестница, состоящая из трех колен.
      Всё моё детство прошло в пожарной команде. Мы жили в общем дворе по Пушкина 3, двор был соединен с территорией пожарной команды и после школы мы с друзьями вместе бегали там пока мальчишки постарше не заигрались со спичками на задворках и пожарным пришлось применять свое искусство на своей территории. После этого случая только мне разрешено было находится на территории пожарной команды, чем я занимался почти всё время.
       Вначале я посещал телефонисток, потом заходил в кабинет начальника караула. Это был небольшой кабинет со строгой сталинской мебелью, большим телефоном, чернильницей с крышками и пресс-папье (промокашка) которую катали как качели. Затем я выходил в гараж, сидел в каждой из пожарных машин, играл в колокол и заходил в клуб. Там я сам с собой играл в бильярд, смотрел телевизор и выходил во двор. Во дворе я пробегал по бревну, пытался перелезть через щит и далее шел к берегу Янгиарыка подтягиваться на турнике. Как ни странно, я должен был быть физически развитым после таких упражнений, но увы развитие не наступило и у меня в аттестате школьном по физкультуре четверка. А далее наступал обед.  Столовой у людей огненной профессии не было, но кушать было нужно поэтому работники нашли выход, каждый сдавал по рублю, отец полтора, один пожарный ехал на рынок и закупался продуктами, второй готовил плов на костре. Это был самый вкуснейший плов из всех пловов, употребляемых мной.
      Итак, в конце 50-х годов прошлого века отец служил в пожарной охране, поэтому мы жили в общем «пожарном» дворе, на углу улиц Первомайской и Пушкина, в комнате № 1. Барак нашего двора, состоял из трех поперечных коридоров на три комнаты. Наш также состоял из коридора и трех комнат. В первой комнате жили мы. Во второй комнате жил главный бухгалтер областной больницы Исаак Владимирович Шапиро с женой Еленой Владимировной, в третьей комнате жила Эсфирь Талейсник с супругом Николаем Лян-Дю-Ган и с сыном Сашкой, которого мы, мальчишки, называли Сашка-китаец. Также, как и сейчас у нас тогда была большая дружба с Китаем и всё было завалено кедами, фонариками, полотенцами, халатами, большими зелеными с яркими цветами термосами, чай в которых оставался горячим очень долго. Весь второй коридор, все четыре комнаты, занимали Казакбаева Роза, с бабушкой Ареват, с мамой Маро и братом Ашотом. Ранее там жила семья Афанасьевых, начальника пожарной команды, которого перевели в дальнейшем в другой город. В третьем коридоре жили Курмановы Вовка и Танечка, дядя Костя, тетя Шура, баба Настя и тетя Наташа с дочерью Валентиной, которая в дальнейшем будет работать в зубной поликлинике медсестрой и выйдет замуж за соседа напротив, Толика, прямо как в песне – «мы жили по соседству встречались просто так, любовь коснулась сердце сама не знаю, как». Еще перед нашим первым блоком была еще одна глинобитная мазанка из двух комнат. Там жил с женой дядя Лученко и что самое интересное он держал возле своей мазанки небольшой загон с пятью свиньями. Вы можете представить в Узбекистане, посреди города человек держал свиней. Я очень хорошо помню этих хрюшек.
      Кухня была в коридоре на три семьи, а так как семья Шапиро отделила свою территорию, то кухня была на две семьи, тети Фиры и наша. На кухне стояло два некрашенных  стола, на которых, на нашем стоял примус, а на столе тети Фиры - керосинка, воду носили из уличной колонки для питья и приготовления пищи, хранили в оцинкованных ведрах, эмалированные до нас еще не дошли. Я постоянно завидовал этому, так как чтобы зажечь керосинку, нужно было только повернуть колесико и вытянуть фитиль, а для того чтобы заработал примус, нужно было вначале покачать насосом, чтобы создать избыточное давление, потом прочистить отверстие горелки и пустить керосин, когда он немного выльется нужно было его поджечь, а вот когда керосин выгорит нужно было качать дальше и тогда только наступало волшебство. Примус гудел, пламя окружало венчиком горелку, прямо как в будущих газовых плитах. Керосин продавался на маленьком базарчике недалеко от дома. Но имелась и доставка на дом передвижными продавцами. Продавцы передвигались на тележках, с керосиновой ёмкостью, запряжённой одним ишаком и для оповещения они благим матом орали в рупор, что-то похожее на: «Ооооооооой красииииин!!!». Было очень страшно. Сейчас трудно представить, но на этих керосинках и примусах готовили не только еду и кипятили воду. Поставив на керосинку или примус «Чудо печь» умудрялись печь пряники и булочки, бисквиты и торты, в частности торт «Наполеон». А летом примусы и керосинки выносили на террасы, и в огромных тазах варили вишневое варенье, а мы сидели рядом, облизывались и с нетерпением ждали появления пенок. Это было изумительное, ни с чем несравнимое пиршество.
      В каждой комнате как у нас, так и у соседей было почти одно и тоже. При входе стоял металлический умывальник, с ёмкостью для воды, раковиной и дверцами, под раковиной ведро, прямо как в сказке Мойдодыр. Посреди комнаты под картинным оранжевым абажуром с бахромой, стоял круглый стол, накрытый изящной скатертью, самовяз крючком, в цветочках и птичках, клеёнок еще не было. Стояло два или три венских стула, сталинский диван и двуспальная панцирная кровать аккуратно заправленная и накрытая шикарным китайским покрывалом и подушками уложенными друг на друга. Также имелся комод, на котором была масса безделушек, таких как слоники, матрёшки, болванчики и пр. В углу стоял буфет с посудой, которую доставали, когда приходили гости, а так, для себя были наборы ремонтированных чашек и чайника. Зимой комната отапливалась печкой. Уголь у пожарников был бесплатный и хранился в кладовке во дворе. Но вначале на решетку клали скрученные газеты на них укладывали внахлест два-три полена. Начинают гореть дрова, превращаются в уголья, вот тогда через конфорку частями подсыпали уголь. Уголь был неважный, поэтому после растопки печки, на ночь угольная пыль смачивалась водой и всей этой массой накрывались горящие уголья, всё это тлело и великолепно обогревало комнату до утра. В любом случае я не помню, что я когда-нибудь мерз.
      Электросчётчиков как таковых тогда не было. Их скорее всего уже придумали, но до нас они пока не дошли. Оплата света производилась по количеству розеток и лампочек, поэтому в комнатах не было розеток, а была одна лампочка. Конечно, «голь на выдумку хитра» и умельцы соединяли розетку с резьбовым цоколем лампочки. Такое приспособление вкручивалось вместо лампочки и можно было гладить одежду бесплатно, правда приходилось делать это в дневное время, потому что лампочка была всего одна.
      Основным центром культуры комнаты являлся радиоприёмник или радиола, это радиоприемник и проигрыватель в одном. Каждый радиоприемник после покупки проходил регистрацию в определенных органах и еще за использование эфира вносилась ежемесячная абонентская плата. Наша радиола «Урал» одиноко стояла на самодельной тумбочке, изготовленной пожарниками в свободное от тушения пожаров время, внутри которой хранились пластинки на 78 и на 33/3 оборота, примерно такие как – «Ландыши», Гелена Великанова, «Арабское танго» Батыр Закиров, «Под городом Горьким»», «Бродяга» и много других.
      А через некоторое время отец первым во дворе купил телевизор «Неман». В комнате места для него уже не было, и он разместился на широком подоконнике. Передач было немного, но достаточно - Здоровье, Клуб путешественников его вел Владимир Шнейдеров, в 1961 появляется КВН, в 1962 году появляется Голубой огонек, Кинопанорама, Музыкальный киоск. Фильмы крутили в основном - Путевка в жизнь, Весёлые ребята, трилогия о Максиме, Волга-Волга, Светлый путь, Илья Муромец, Петр Первый, Иван Грозный, Цирк, Трактористы, Чапаев и зарубежные Бродяга, Господин 420, Возраст любви, Жених для Лауры с несравненной Лолитой Торрес, Газовый свет, Плата за страх, Фан-фан тюльпан и т.д.  Вечерами у нас собирались соседи, все кого могла вместить наша маленькая комната. Дети сидели и засыпали на полу. Вот таким или примерно таким было убранство комнаты.
      Перед коридорами имелась длинная открытая терраса, в начале она была общей и можно были бегать по ней от начала до конца барака. Потом хозяева отделили свое пространство и у каждого появилась своя территория, с отдельным крыльцом в четыре ступеньки. Здесь были разбиты палисадники, в которых росли цветы – ночная красавица, золотые шары, календула, конечно мальва, петушок-гребешок, львиный зев и вьюн, который густо поднимался наверх и закрывал открытую террасу от палящего узбекского солнца.Во дворе, конечно имелась помойная яма, туалет, он назывался тогда уборная.
      Ступеньки и полы в нашем доме на Пушкина были деревянными неокрашенными и раз в неделю мы скребли их ножами до цвета яичного желтка, до блеска, а потом мыли мылом и досуха вытирали. Такие полы были как живые, они были всегда теплыми, а когда полы начали красить, то они потеряли свою уникальность и стали холодными. Теперь приходилось стелить на пол циновки и половички, которые вязали самостоятельно из старых, заношенных вещей, немыслимых тряпок и были еще у нас циновки узбекские назывались - шалча.
      А на противоположном углу улиц Первомайской и Пушкина был элегантный кирпичный дом с пятью изысканными окнами, которые смотрели на наш общий двор. Наши ворота с калиткой выходили на улицу Первомайскую и первое, что я увидел в своей жизни - самый изысканный кирпичный дом, с этими элегантными окнами. И каждый раз идя в школу, я встречался взглядом с этими окнами, заходя в калитку я оборачивался, чтобы проститься с ними. Иногда, играя на улице Первомайской, мне очень хотелось заглянуть, посмотреть, как устроена жизнь людей, живущих в одном доме, одной семьей, потому что в нашем дворе почти на той же площади жило 10 семей и в полуподвале ещё две. Любопытно мне было, потому, что говорили, что в этом доме жил человек, который очень любит шампанское и пьёт его вместо чая. Кроме того, ходили слухи, что он обклеивает стены своего дома крупными банкнотами, номиналом не менее тысячи рублей. Всё это разжигало жгучее любопытство мальчишек Первомайской, Пушкина и Энгельса, что нам очень, ну очень хотелось посмотреть краешком глаза на эти обои. Но окна были плотно занавешены и ничегошеньки не было видно.
    Когда я был совсем маленьким у нас был автомобиль марки М20 «Победа». Я его помню довольно хорошо в связи с одним случаем. Поехали мы как-то в сторону колхозного базара. В машине были мой отец, я, Таня, соседка, я её называл Татой и отец Таты. Когда мы приехали на колхозный базар, то припарковались между универмагом и библиотекой №1. Родители вышли и отошли немного, а Тате захотелось с ними. Она открыла дверь, вылезла из машины и изо всех своих детских сил захлопнула дверцу не обратив внимания, что кроха я пополз за ней. И защемила мне пальцы! Как я орал, я орал, как говорится, благим матом. Услышав эту сирену, отец моментально вернулся, взял меня на ручки и побежал по улице в сторону швейной фабрики, где был медпункт. Всё обошлось благополучно, но машина и её дверца запомнились на всю жизнь.
      В начале 60-х к нам в город поступило 8 автомобилей Волга ГАЗ 21 и отец, продав Победу приобретает одну из них. Самое интересное, то что, имея в собственности автомобиль, отец не имел собственного дома, и мы жили в государственном общем дворе пожарной охраны на Пушкина, 3, а автомобиль хранился на территории пожарной охраны, где он сам и работал. В этой машине я вырос, с этой машиной связаны практически все мои детские воспоминания. На ней мы объехали почти весь Узбекистан.
        Детство продолжалось и перешло к следующему этапу, когда после успешного окончания детского сада я поступил в школу, которая была совсем недалеко от нас. Как ни странно, самым напряженным предметом для меня стала лепка из пластилина на уроках труда. Я не умел лепить, и я не умел рисовать. Я был в отчаянии. Но вопрос решился положительно. Дело в том, что мама рисовала превосходно, лепила прекрасно, она могла за мгновение вырезать силуэт человека ножницами из листа бумаги. Талант, да и только! Кстати эта способность есть в моем сыне, такие же великолепные данные в искусстве живописи. Таким образом, мама загодя лепила какую-нибудь фигуру, там птичку, рыбку, а я контрабандой заносил её в класс и прятал в ящике парты. Во время урока, когда все в упоении лепили, я тоже мял в руках пластилин, хмуря брови и сосредоточенно сопя. Где- то за пять минут до звонка, я осторожно ронял на пол измятый кусок пластилина и незаметно доставал заготовленный образец птички, немного гладил его и показывал Евгении Александровне. Она изумлялась моему мастерству скульптора и показывала мое произведение ребятам и учителям на перемене. Но мне всё-таки кажется, что Евгения Александровна догадывалась о моих махинациях, потому что после окончания начальной школы, в характеристике она написала в конце: «Немного хитроват».
      В остальном я учился сам, самостоятельно, учился я хорошо, даже отлично, активно участвовал в художественной самодеятельности, за что был удостоен почетной грамоты. На общешкольной линейке, в большом зале на втором этаже мне её вручала наша несравненная старшая пионервожатая, старая пионерка, которая перед этим произнесла следующую монументальную речь. Она сказала: «Вручается почетная грамота - тут она назвала моё имя и фамилию и продолжила – отличнику, певцу, танцору». Потом немного передохнула и прокричала громко и звонко: «Узбеку!» А я до той поры не особенно думал о моей национальности учитывая, что в нашем дворе жили – армяне, азербайджанцы, татары, украинцы, русские, китайцы, а что до моего коридора, то там преимущественно жили евреи, и единственным человеком во дворе, говорящим на узбекском, был мой отец, но как-то все эти национальности совершенно не различались между собой и соседи были просто соседями и никем больше. К тому же, в связи с тем, что меня окружали соседи еврейской национальности, то я думал, что и мы имеем к ним какое-то отношение.
      В первом классе у нас был учебный предмет – Чистописание.  Первая четверть в первом классе была посвящена обучению письму карандашом. Сначала учились писать палочки, крючочки, различные петли. После во второй четверти переходили на чернила. Нажим, ширина буквы, высота, наклон. Всё учитывалось. Тетради были с частой косой линейкой для письма и в клеточку для арифметики. Писать в них можно было только чернилами фиолетового цвета из чернильницы непроливайки ручкой с пером. Чтобы чернильницу было удобно носить, мамы шили для неё специальный мешочек, и мы привязывали его за ручку портфеля. Так носили её, чтобы она случайно не разбилась и не запачкала тетради и учебники. Чернильницы стояли на каждой парте, причём посередине парты располагалось специальное углубление для неё. Так что ученики, сидящие за одной партой, имели возможность ею воспользоваться, и делать это приходилось часто, потому что буквально несколько написанных букв перо опять приходилось макать в чернила. Для чистки перьев мамы шили из старой, но прочной ткани кружочки, сшитые между собой по центру.  Ручки была деревянные со стальным наконечником, куда вставлялось специальное пёрышко. Перья были разные по размеру и форме и носили интересные названия, например, «казачок» или «лягушка». В каждой тетради была промокашка, потому что если не промокнешь, то при перевороте страницы написанное отпечатается на другой странице.
     Вначале все эти закорючки давались мне крайне трудно и больше тройки я не получал. Но в один из дней я, выполняя домашнюю работу поставил небольшую кляксу. Вначале до меня не дошел весь ужас содеянного, я тщательно высушил кляксу промокашкой, взял чернильную резинку и начал тереть. Так я тёр, тёр и дотёр до дырки в листе.  Тут наконец я понял, что я наделал, у меня началась истерика и мама побежала в Рабочий городок к Евгении Александровне, которая вырвала листок с кляксой и вновь написала красными чернилами закорючки и палочки в начале каждой строки. Как ни странно, с той поры я стал круглым отличником и продержался до пятого класса.
        Читать я научился, как и все мы в первом классе, но читать книги начал несколько позже. А до этого «позже» нам читала серию произведений под названием «Мои первые книжки» наша первая учительница Евгения Александровна Старинцева. Каждый день после четырех уроков она доставала из шкафа очередную книжку, а мы вроде бы и сидели также как на обычных уроках, но это был уже отдых. Содержание этих книжек я не помню, но одна всё-таки запомнилась немного по сюжету. Речь шла о каком-то растении, которое называлось «кашка». Недавно я узнал, что «кашка» — это обычный клевер, а всю жизнь я вспоминал сюжет этой книжки и так до конца и не вспомнил.
      Во втором классе скорость, с которой читала нам книжки наша любимая учительница меня перестала устраивать, и я попросил книжку, которую читали на этом внеклассном чтении. Это была повесть китайской писательницы Цао Мин, называлась она «История Сяо-цзя». Я быстро прочитал эту книгу и напросился читателем в нашу классную библиотечку, которая размещалась в нашем классе в книжном шкафу.
     Через некоторое время я прочитал содержимое шкафа и перешел в школьную библиотеку. Наступили каникулы, школьная библиотека не работала и у меня началась ломка от отсутствия чтива, но мама поехала отдыхать в дом отдыха в город Ош и там к счастью оказалась неплохая библиотека. Библиотека, вернее читальный зал был великолепен, там стояло несколько старинных кожаных кресел, обернутых белыми простынями. Я думаю, что библиотекарь умилялась видя, как я, усаживался и пропадал в огромной кресле, наподобие мальчика-с-пальчика, читая мои любимые первые книжки.
     Первое время я читал всё подряд, не разбираясь в жанрах и объёме. Так я с разбегу в четвертом классе прочел «Консуэло» Жорж Санд и продолжение «Графиня Рудольштадт». Ровно ничегошеньки я в этих книгах не понял, но на работе у мамы, в зубной поликлинике все восхищались моей жаждой к знаниям.
      В младших классах послали меня на отдых в пионерский лагерь «Заркент». Это был типовой лагерь похожий на все пионерские лагеря Советского Союза, ряды белых зданий, столовая, футбольное поле и танцплощадка с летней сценой. Всё это располагалось в предгорье горы Заркент.  Жили мы по-пионерски весело, дружно, времени свободного не было. А вечером у нас были танцы под пластинки. Очень была популярна песня: «Чёрный кот». Мне исполнилось 10 лет и мне очень понравилась девочка, её звали Ульяна и однажды набравшись смелости я решил пригласить её потанцевать со мной и получил отказ. В полном расстройстве и одиночестве я решил подняться на небольшую скалу, чуть не сорвался, но придумал что мне делать. На следующий день я договорился со старшими ребятами, что они, якобы, меня побьют, если я не потанцую с Ульяной. К вечеру эта весть стала доступна всему лагерю, и моя мечта осуществилась, я наконец потанцевал с Ульяной. Первый раз в жизни я обнимал девочку за талию. Впервые танцевал взрослый танец. Я не помню, как он завершился и как я проводил девочку, но ощущение волшебства момента осталось на всю жизнь.
      В детстве у меня был голос как у Робертино Лорети. По крайней мере я перепел все его песни и вытягивал самые высокие ноты. И вот со сцены пионерского лагеря «Заркент», я исполнил песню из недавно вышедшего на экраны кинофильма «Тишина» Помните: «Дымилась роща под горою, и вместе с ней горел закат».  и имел оглушительный успех. Я повторил её на бис раз 10, затем меня попросили спеть еще, и я пропел отдыхающей аудитории весь свой репертуар. Развлекал я пионеров около часа. И хотя я вышел на сцену почему-то в полумаске наутро проснулся звёздочкой пионерского лагеря.
      Это было время первых полётов в космос и радость народа была безмерна. Высоко в небе летал «кукурузник» АН-2 и от него отделялось серебряное облако листовок, посвященных этому знаменательному событию, которое становилось всё больше и люди старались поймать их, а мы мальчишки 60-х бегали за ними стараясь перехватить их на лету.
    Везде и всюду молодежь играла в космонавтов. Мы прыгали с зонтиками с крыш сараев. Мы говорили в спичечные коробки через катушки ниток, натянутых между ними, мы снимали сами себя на самодельные фотоаппараты, сделанные из тех же коробок спичек с прикрученными к ним фотокассетами с пленкой. Вместо объектива в спичечном коробке проделывалось отверстие иглой. Самой удивительное, что эти фотоаппараты работали. Мы запускали почти настоящие ракеты, заворачивая горючую кинопленку в фольгу. Мы запускали в небо жестяные банки, наполняя их карбидом. Мы катались до одури на аттракционах с самолетами и ракетами в парке. Мы прыгали с парашютной вышки на тросе.
       Еще мы тренировали вестибулярный аппарат и кружились до одури. После десяти оборотов нужно было остановиться и с закрытыми глазами пройти несколько шагов не покачнувшись. Я прокрутился больше других и сразу резко пошел, не открывая глаз. В результате, бац, и я стукнулся лбом о телеграфный столб. В поликлинике сказали, что мне еще повезло, что этот столб оказался деревянным от земли до верха, а ведь он мог быть и бетонным.
     В нашей начальной школе функционировал детский театр. 1962 год, был поставлен спектакль по русской народной сказке "Петушок золотой гребешок". Лисичку сыграла Наташа Красильникова, Петушка, естественно, я. По сюжету сказки коварная лисичка тащит наивного петушка в далёкий дремучий лес в свою нору, чтобы съесть. Я кричал: «Несет меня лиса, за темные леса". И Наташа тащила меня за руку через всю сцену и по сюжету мне должно было быть страшно, но мне было приятно, я весело смеялся, потому что на самом то деле красивая девочка тащила меня за руку куда -то. А куда? Какая разница!
       Лучшим другом в начальной школе, наверное, нужно считать Милу. Вы спросите почему? Отвечу. Во-первых, она была красива, во-вторых она была отличницей, как и я, в-третьих мы активно участвовали в художественной самодеятельности, запевали в хоре, пели песни «Хотят ли русские войны», «Ты лети ветерок», «И Марсе будут яблони цвести» и другие. Кроме того, мы играли в самодеятельном детском театре. Было поставлено две пьесы – Теремок и Кошкин дом. В Кошкином доме Мила играла одного из котят-племянников. Помните: «Нет от племянников житья топить их в речке надо». А я играл петуха. Помните: «Ко-ко-ко. Кукареку, нет покоя старику». Пьеса имела оглушительной успех в школе, и мы даже выезжали на гастроли в соседний детский сад. Мила жила на Энгельса, а я жил на Пушкина совсем недалеко от её дома. И Пушкина, и Энгельса тогда были мощены булыжным камнем и уровень двора Милы был ниже дороги, из чего можно сделать вывод, что двор и дом очень старый, раз дорога так поднялась. Дом у них был отдельный и жили в нем замечательные люди. Бабушка, помнившая всех революционеров города с монументальным дедушкой-фронтовиком, имевшим шикарную бороду, ружье и вездеход Джип, который на моей памяти ни разу не ездил. Папа Милы тоже участник ВОВ, и еще он был замечательным фотографом. Если бы не его творчество, то, наверное, и вспоминать было бы нечего, потому что всё наше детство было увековечено в этих его фотографиях. И еще у Милы была изумительной красоты и грации мама, которая заботилась о всех в семье. А еще у Милы была старшая сестра Оля, в которую я был тайно влюблен. Это была стройная, гибкая и женственная старшеклассница, которая естественно не замечала такую мелюзгу как я.
       А через год в нашем классе появилась Эля. Она жила в военном городке, и мы шли домой по одному и тому же пути. Она также участвовала в художественной самодеятельности и наш с Милой дуэт превратился в трио. В пьесе она также играла племянника- котёнка. Мы шли, разговаривая о школе, уроках, своих любимых играх и будущих мечтах, шли вначале по Первомайской, проходили мимо моего общего двора, поворачивали направо на Пушкина и мимо пожарной части выходили на берег Янги-арыка. Там мы шли либо по насыпи, либо по нижней дорожке, а либо перебегали с насыпи на дорожку и обратно. Далее мимо маленького базара и парикмахерской мы выходили к улице 25 лет Октября, я зорко смотрел за движением, а Эля перебегала дорогу и дальше шла одна, а я поворачивал домой на Пушкина. Особенно ярко в моей памяти сохранился один из зимних дней, когда Эля уезжала в Ташкент. Была зима, шел первый день каникул, было очень много снега, и я решил проводить ее на санках домой по тому же маршруту. Мы проехали пожарную часть, а потом долго скатывались с насыпи Янги-арыка, улетали на санках по заснеженным улицам, смеялись и радовались вместе. Накатавшись я повез Элю к улице 25 лет Октября, которую она перешла и скрылась за сплошной пеленой падающего снега.
     За выполнением домашней работы следила мама, особенно она преуспела в тренировке на знание таблицы умножения. Ночью она будила меня и смотря прямо в ничего непонимающие сонные глаза коротко спрашивала: «Девятью восемь» и если я отвечал правильно, то мог продолжать ночной отдых, а если нет, то задавался следующий вопрос. Казалось бы, после такой экзекуции я должен был бы возненавидеть математику, но нет, обошлось и на выпускных я сдал математику на отлично, зная пять доказательств теоремы Пифагора, ну, а то, что расположение экзаменационного билета мне подсказал наш молодой математик Юрий Романович не имеет особого значения.
      Все школьные задания выполнены и мы с мамой переходили к домашней работе в буквальном смысле этого слова – к мытью полов, встряхиванию циновок и стирке белья. Полы были уже крашенные, я окунал тряпку в ведро с водой, обильно смачивал поверхность пола, потом полоскал тряпку, менял воду, отжимал тряпку досуха и вытирал мокрую поверхность пола с усилием двигаясь вправо, влево и назад. Все эти упражнения проводились на четвереньках. По поводу перетряхивания циновок я ничего не скажу, но стирка белья была сущим наказанием. Для этого использовался тазик и специальная доска с жестяной ребристой поверхностью. Белье надо было тереть на доске, затем полоскать в мыльной воде в тазу. Вместо стирального порошка использовалось хозяйственное мыло. Белые вещи - постельное белье, рубашки, полотенца - перед стиркой еще надо было замочить. Особенно грязные вещи кипятили в мыльном растворе с добавлением соды на том же примусе. У рубашек нужно было вначале намылить манжеты, потом этими манжетами тереть воротник и, извините, подмышки. Мама внимательно смотрела за моими действиями, как при мытье полов, так и при стирке, замечая мои промахи указывала на них и говорила: «Вот вырастешь, болачигим, женишься и будет всю эту работу выполнять твоя жена, в пока милый друг будь добр и перпендикулярен и выполняй порученное с качеством». И вот я вырос, женился, прошло уже почти пятьдесят лет и конечно полы я не мою, но ковры меня заставляют чистить, правда пылесосом, заставляют выполнять еще кое-какую домашнюю работу, а мама говорила, что всё будет делать жена. Видно она кое в чём всё-таки ошибалась.
      Наконец полы были вымыты, блестели, две трижды прополощенные, тщательно выжатые половые тряпки лежали перед лестницей со двора и на пороге нашей комнаты. Ведра с грязной водой неслись на помойку, их полоскали под дворовым краном и чистые ставились под умывальник. Теперь нужно принести два оцинкованных ведра воды, эмалированные еще не выпускались и наступало время отдыха. Мама мне пела «Хазбулат удалой, бедна сакля твоя» и еще «Там вдали за рекой загорались огни», и еще «В далеких степях Забайкалья, где золото роют в горах» и «Наш костер в тумане светит», «Каховка», «Дан приказ ему на запад».  И еще она пела любимую песню Ильича «Замучен тяжелой неволей». Читала мне наизусть Некрасова и Пушкина, рассказывала мне о волшебной жизни в сказочном городе Уфа. Она читала мне книгу «Шестая жена короля Генриха 8», из которой я тогда практически ничего не понял.
      А отец пытался приучить меня к будущей суровой мужской жизни. В частности, сажал к себе на спину, и мы переплывали нашу крохотную речку туда, а обратно он заставлял меня плыть самого. Также он заставлял меня бегать по пожарному бревну, подтягиваться на турнике, Кроме того, он пытался приучить меня к высоте и пытался столкнуть с парашютной вышки в парке, на что я отчаянно сопротивлялся, лягался, орал, плевался и ему пришлось прыгать вместе со мной.
      Но самое интересно происходило каждой наступившей весной, когда, отец мастерил из газет и гибких планок, склеенных клейстером, воздушного змея, удивительное сооружение ручного искусства. Мы вдвоем выезжали далеко за город на холмы, отец запускал змея, он поднимался всё выше и выше, а когда заканчивалась катушка ниток отец привязывал другую. В итоге змей наш казался маленьким квадратом на фоне изумительно синего неба. Нас окружали весенние холмы, сплошь усеянные гульбарой и отец, привязав змея к антенне Волги учил меня как вырыть стебель гульбары, очистить клубень и закинуть его в рот. Изумительный вкус детства!
      Плавание на автомобильной камере - отдельная песня детства. Отец мне приготовил камеру от Волги, накачал её, закрыл колпачком, что делать было ненужно, достаточно ниппеля и я счастливый погнал камеру к деревянному мосту, место наших купаний, плесканий, ныряний и кувырканий. Я давно хотел спрыгнуть с моста, но боялся и перейдя на другой бережок, осторожно опустил камеру на воду. Вода была теплая, на улице жара выше сорока. Камера спокойно плавала возле меня и мне очень захотелось нырнуть под нее и вылезти в отверстие камеры. Я нырнул и когда высунув голову из воды, ожидал увидеть себя внутри камеры, то очень удивился. Камеры не было, то есть ее не было вообще. Всё было на месте и речка и деревянный мост, и десятки купающихся, прыгающих и визжащих мальчишек и девчонок, а моей замечательной камеры, о которой я так долго мечтал, не было.
       Делать было нечего и побрел я обратно. Отца я нашел спящим на биллиардном столе, это было одно из многих его дневных спальных мест. На кроватях днем даже лежать запрещалось, так что отца можно было найти спящим, либо на берегу, либо в кабине пожарной машины, либо как в данном случае в клубе на биллиардном столе. Двери клуба не закрывались, чтобы обеспечить свободный доступ к своему гнезду ласточки, которая свила его себе прямо над биллиардным столом и каждый промежуток времени она со свистом влетала в клуб для кормления птенцов. Всё это ни в коей мере не мешало отцу, и он со спокойным видом продолжал свой отдых. Мне очень не хотелось его будить, и я начал ждать, когда он проснется. Наконец этот момент настал он начал переворачиваться на бок и тут я его разбудил и объяснил ситуацию.
     Вместе мы пошли тем же маршрутом к мосту. Отец внимательно обследовал место происшествия и обнаружил камеру под мостом между стропилами. Всё оказалось на поверку шуткой. Я схватил камеру и бегом, чтобы не передумать взбежал на мост, встал на перила, кинул вниз камеру и сиганул следом. Когда я вынырнул камера спокойно плыла передо мной. В два взмаха руки я догнал и лег животом на нее. Течение медленно относило меня от моста первой школы и впереди был виден занавес из переплетенных веток вербы и плакучей ивы которые с обеих берегов Янги арыка тесно сомкнули ветви, создав густой свод над водой. Я заплыл под этот свод. Тут было даже сумрачно, прохладно и немного жутко, но буквально через мгновение ивы остались позади.
      Я не стал выходить у пожарной команды, а поплыл дальше, где речку пересекала водопроводная труба диаметром 10 см. Преодолев трубу я проплыл мимо болтающейся над головой тарзанки, мимо маленького базара, мимо парикмахерской с балконом, выходящим на воду. Я приближался к зубной поликлинике и к железобетонному мосту. Я очень хотел проплыть под ним, но увидев темное жерло моста и черную клокочущую воду, уходящую внутрь, мне резко расхотелось это делать, и я начать резкое приближение к правому берегу где со стороны зубной поликлиники в воду опускалась металлическая лестница. Я немного поздно начал свой маневр и быстрое течение тащило меня под мост. Ценой неимоверных усилий я добрался до лестницы, но влезть на нее не мог, для этого мне пришлось бы бросить камеру, а ее неминуемо утащило бы под мост и в этом случае унесло бы течением куда подальше. Мне пришлось немного покричать, потом поорать, пока кто-то не спустился по лестнице и не выволок меня наверх за руки, а я не выпускал из скрещенных ног камеру.
     На земле я первым делом проверил целостность камеры, потом поблагодарил своего спасителя, который заметил, что я разодрал ногу колпачком от ниппеля. Пришлось отметиться у мамы в зубной, и я гордо с бинтовой повязкой на ноге покатил камеру обратно.
    В середине 60-х отец покупает собственный дом, вернее половину его. Половина дома, купленная отцом в 1963 году, была тогда уже очень старой. Отец видел в БТИ документы, что он был построен в 1910 году для заведующего канцелярии градоначальника некоего Ломоносова. Дом всеми четырьмя окнами смотрел на улицу, был построен из красного николаевского кирпича, состоял из прихожей, зала, спальни и кухни с большой русской печью. С тыльной стороны дома по всей его длине проходила терраса, крытая черепицей, также, как и весь дом. За домом имелся участок порядка 20 соток, который к 60-годам уменьшился до 12. Нам досталась левая половина, в которую входили прихожая, зал и кухня. Спальня и половина террасы и половина земляного участка остались у хозяйки, продавшей нам полдома. Кроме того, нам достался длинный лабаз, который являлся как-бы продолжением дома. Это было сооружение длиной порядка 15 метров, шириной около трех метров на объемных деревянных стойках, с не менее объёмными балками, уложенными сверху и крыто все это было соломой. Вся конструкция за много лет покосилась в сторону улицы и была укреплена бревнами. Короче это было подобие Пизанской башни, только в ширину. Отцу и его друзьям пришла в голову нелепейшая мысль выправить сарай и поднять его на домкратах. Привезли кучу домкратов, выправили покосившуюся конструкцию, и я третьеклассник со своими новыми соседями бегал по просторному помещению, которое отец хотел в дальнейшем разделить на секции и разместить там гараж, туалет и прочие подсобные помещения. Работы закончились, все вошли в дом пообедать. И только мы сели за стол, как раздался ужасный грохот, дом дернулся, все задрожало, неприкрепленная посуда разбилась как при сильном землетрясении. Мы выскочили наружу - лабаза как не бывало и улица проглядывалась вся. Он сложился как карточный домик и всею мощью грохнулся об землю. Какое счастье, что никого не было под ним, ведь буквально полчаса назад я бегал и резвился под сенью восстановленного сооружения. Зато теперь можно было применить простор мысли и строить что и как вздумается. Кирпич, конечно был по тем временам дорог и в общем то не доступен, поэтому отец принял решение сделать пристройки из каркаса, благо деревянного материала было больше чем достаточно. На нижнюю обвязку, представляющую горизонтальный брус, лежащий на кирпичном фундаменте, из оставшихся кирпичей устанавливались стойки, на которые ложилась верхняя обвязка. Для того чтобы рама не двигалась ее скрепляли раскосами, распорками. Четыре рамы собирались в коробку, а внутреннее пространство между распорками и укосами заполняли гуваля, глиняными крупными катышками овальной формы, высушенными на солнце. Таким образом методом хашара, то есть безвозмездной помощи соседей, друзей и родственников через месяц на месте старого лабаза появилось две комнаты, гараж с большими воротами и туалет с глиняным ящиком для хранения угля.
      Отдельной песней был двор, эти 6 соток хозяйка дома сдавала в аренду перевалочной базе Киргизии и она (хозяйка) числилась на этом предприятии сторожем. Это значило, что в лабазе хранились лесоматериалы. Далее на открытой площадке была гора соли, потом гора жмыха и апофеозом всего был Монблан в конце двора из комбикорма. И всё это было открыто с трех сторон, забора между соседями не было. И только со стороны улицы двор закрывал кривой лабаз. Не знаю кто посоветовал отцу купить такой двор, но с этим человеком я поговорил бы серьезно. Весь этот ужас вывозился целый год, после чего пришлось снять верхний отравленный слой и привести свежий грунт. В дальнейшем отец обнес двор по периметру глиняным забором из пахсы, это уложенная слоями битая глина, а так как основные ворота остались на нашей стороне то соседке оставили проход за нашим двором, которым она не пользовалась, потому что по старой узбекской традиции между соседями всегда имелась небольшая дверь, как для визитов, так и для приема-передачи еды и всяких вкусностей. Это еще одна традиция узбекского народа. Чтобы ни приготовила на ужин ли, обед ли хозяйка дома, одну касу (миску) приготовленного она передает соседям, а они в свою очередь передают свое блюдо, так что в каждом доме имелся довольно широкий ассортимент яств.
      Основной дом тоже перестроили, стену кухни отодвинули, прихожая стала шире и её превратили в детскую заменив парадные двери на окно. Перед окном стояла парта, за которой я вначале сидел нормально на скамеечке, потом она становилась всё меньше и меньше и к девятому классу я сидел уже на спинке сидения. Со временем, детская превращалась в кабинет, в фотолабораторию и радиоузел.
      Женщина, продавшая нам полдома, до такой степени свыклась с нами, что порой казалась нам нашей бабушкой. Но у нее была своя дочь и свои внуки, которые приходили проведать маму и бабушку и ходили не вокруг по узкому проходу, а срезали путь проходя через наш двор, благо калитка между соседями была постоянно открыта. Вначале мы этого не замечали, потом это казалось забавным, но, когда через несколько лет «наша» бабушка покинула нас, уйдя в мир иной, в её половине дома разместилась её дочь, которую навещали дети и ходили они также через наш двор. Два или три замечания не повлияли на проходящих, и отец был вынужден закрыть калитку и заделать проем, отрезав их от краткого пути. Конфликт был закрыт.
      Всё это произошло позже, а пока я дома сижу на краю спинки парты, делаю уроки, а за окном, на улице, на подоконнике сидит соседка пятилетняя Ленка, болтает ногами и болтает со мной. По улице проходит арык, по которому течет вода из Северного Ферганского канала, из канала в арык воду качает насос. Место против моего окна является тальвегом, то есть самым низким местом на улице, поэтому здесь установлена труба, через которую арычная вода переходит на другую сторону улицы, там она забегает в дома и таким образом добирается до Янги арыка. Водопровода в ту пору почти не было ни у кого, а если и был, то напор воды оставлял желать лучшего, поэтому все использовали арычную воду.
      По этой причине мы с Ленкой наблюдали следующее кино. Из противоположного дома, куда арык попадал первым выходил мужчина, переходил на нашу сторону и закрывал входное отверстие трубы, и вода хотела она этого или нет набиралась в объеме и постепенно шла на подъем по улице. Где-то через полчаса прибегал из проезда следующий мужчина, через которого арык пробегал четвертым, это был отец или дед моего однокашника, он со стенаниями и воплями разбирал каменную баррикаду, вода с шумом устремлялась в трубу и в недалекой перспективе попадала в двор однокашника. Минут через пять выходил сосед напротив первый обладатель арычной воды и снова заваливал входное отверстие трубы камнями, а через некоторое время, ну вы уже догадываетесь кто приходил. И так продолжалось, каждый день в течение нескольких лет. И самое главное они ни разу не встретились лицом к лицу! После 91 года насос на канале сломался, вода в арыке пропала, и он превратился в сточную канаву.
      Ежедневно я наблюдал из окна своей комнаты всякие интересности, но особенным явлением был проход по улице на работу Фаи, старшей телефонистки облсвязи. Я всегда готовился к этому событию загодя, я протирал стекло окна до прозрачности, также я протирал объектив моего фотоаппарата. И вот она проходила мимо окна. Фая. Высокая грудь, обтягивающее платье, туфли на гвоздиках. Всё в ней завораживало и возбуждало. Она была так прекрасна, что весь мир замирал, следуя за ней каждым шагом. Фая - загадочная женщина, одаренная необыкновенной красотой и обаянием. Ее высокая прическа и изящное облачение отличались роскошью, олицетворяющей безупречность и элегантность.
     Фая пробуждала тоску и смущение у многих. Она была воплощением соблазна, способного пленить самые стойкие и неприступные сердца. Неясно было, что скрывается за ее внешней привлекательностью, но все, кто оказывался в пределах её магии превращались в слуг ее обаяний, оказывая ей любые услуги, которыми она лихо распоряжалась.
      Была еще одна таинственная красота на нашей улице. Мимо окна она не проходила, а стояла у своего общего двора и мне казалось, что она никуда не ходила, ни с кем не разговаривала, а всю жизнь просто стояла глядя вдаль. Звали её Людмила, у нее была самая русская фамилия и я проходил мимо нее, потом возвращался, потом повторял маневр до нескольких раз, но она ни разу не удостоила меня вниманием и так и не узнала о моем существовании.
             Как-то у нас в школе проводили Олимпиаду по английскому языку. Такие олимпиады проводились тогда во всех школах. Школьники со сцены читали стихи, тексты, пели песни, разыгрывали сцены. Второй раз еще в пылу моей певческой карьеры я пел песню про капитана из кинофильма «Дети капитана Гранта», на английском языке. А вот в первый раз на меня одели картонку с надписью: «Учебник английского языка» и дали текст, который я выучил и помню до сих пор. Ну, никак он из меня не выскакивает. Вот этот текст:» Hello. I am an English primer. My mothers are Zoya Mikhailovna Tsvetkova and Cecilia Grigorievna Spiegel. My father is Ushpedgiz…» И так далее. Но не в этом суть. Когда я взглянул на учебник, то прочел, что авторами учебника являются Зоя Михайловна Цветкова и Цецилия Григорьевна Шпигель, а издателем Учпедгиз. И увидев учебник я как будто бы вернулся почти на 60 лет назад.
      Когда я учился в средних классах мне подарили велосипед «Орлёнок», а потом и взрослый «ПВЗ» и я начал свой длительный вояж по библиотекам города. Первой библиотекой куда я записался была соответственно первая библиотека. Заведовала библиотекой тетя Оля, она была супругой моего двоюродного брата, так что я чувствовал себя как дома. Через несколько месяцев я знал по обложкам почти все книги библиотеки, потому что они находились в одной небольшой комнате. Раз в несколько дней я приезжал на велосипеде, заносил его внутрь и начинал свой поиск сокровищ. Я выбирал по 10-15 книг зараз, клал их в авоську.   Авоську её еще называли сеткой — сетчатая, сплетённая из суровых нитей, универсальная хозяйственная сумка, пакетов в магазинах не было, поэтому кроме авоськи обычно брали в магазин газету для сыпучих продуктов. Еще в авоське зимой, особенно в Сибири можно было хранить за окном пельмени, мясо и замороженное молоко. Правда с первых этажей их обычно срезали голодные люди.
           В скором времени мне перестало хватать первой библиотеки, и я записался в детскую библиотеку Дома пионеров, в библиотеку на улице Красноармейской, в библиотеку дома культуры на пересечении Гагарина и Советской, там сейчас вход в парк и в четвертую библиотеку на машиностроительном заводе.  В детской библиотеке я взял книгу Анатолия Маркуши «Вам взлёт» и был очарован профессией летчика. Еще я прочел книгу Носова «Витя Малеев в школе и дома», что подвигло меня открыть литературно-драматический кружок в Доме пионеров. Буквально зачитывался повестями Анатолия Рыбакова «Кортик», «Бронзовая птица», после которых я начал раскопки в собственном дворе, который существовал с 1912 года как перевалочная база с ж/д станции. Нашел царскую пятикопеечную монету и ржавый нож. Пытаясь сбить с него ржавчину попал себе в бровь.
      Итак, я брал библиотеках уйму книг, укладывался на диване и погружался в мир грёз, приключений и фантазии. Конечно, всё это было прекрасно, но увлекшись книгами, я забросил дворовые игры, физкультуру и спорт и в итоге не мог перемахнуть через коня, а лазание по канату вводило меня в ступор и трепет. Итогом моей книжной деятельности стала четверка по физкультуре и очки -1,5. Где-то в старших классах я пытался подружиться со спортом, занявшись фехтованием, самбо, конным спортом, но командные игры с мячом так и остались для меня недосягаемыми.
      Я начал собирать свою библиотеку. Первые экземпляры мне подарила, подруга мамы, Анна Ивановна, жившая в общем дворе музыкальной школы. Это были «Белый пудель» Куприна, «Тайна сибирской платформы» Валерия Осипова, «Лисичкин хлеб» Михаила Пришвина, «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу, «Старик Хоттабыч» Лазаря Лагина, «Приключения Незнайки» Николая Носова, «Четвертая высота» Елены Ильиной, «Генка Пыжов – первый житель Братска» Николая Печерского, «Стойкий оловянный солдатик» Андерсена, «Клинок эмира» Георгия Брянцева, «Кукла госпожи Барк»  Ходжи Мурат Мугуева  и много еще чего. Она уезжала на родину, срок её ссылки закончился, и она подарила мальчику-аборигену часть своей библиотеки.
     Юра Юсупов и Ашот Казакбаев подарили мне книгу Абрамова «Детские странствия». Родители мне подарили Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан» в обложке –золотой рамке «Библиотека приключений и научной фантастики». Скорее всего с этого знаменательного момента у меня возникла любовь к фантастике, которая не прекратилась до сих пор.
     Тетя Вера Никитина, работавшая с мамой, подарила мне книгу Льва Кассиля «Вратарь Республики» и «Ход белой королевы», и литературные образы журналисты Евгения Карасика и Евгения Карычева запали мне в душу и очень сильно захотелось стать журналистом. До сих пор хочется.
     Я подшивал «Пионерскую правду» в которой печатали «Ночной орёл» Александра Ломма, «Президент каменного острова» Вильяма Козлова, «Субмарина "Голубой кит"» Александра Мирера.
     Дома мы завели кур, я собирал десяток яиц, продавал их на Куринке, а на вырученные деньги покупал кукурузу для кур, проявитель и закрепитель для фото и на оставшиеся средства приобретал одну или две книги.  Делал я это в книжном киоске возле зубной поликлиники.
    Так у меня появилась изумительное произведение «Когда я снова стану маленьким» Яноша Корчака и, хотя я сам был тогда примерно такого же возраста, меня поразило это произведение и сама судьба писателя, учителя не бросившего своих воспитанников и погибшего с ними в газовой камере концлагеря.
    Прочитав «Волшебник Изумрудного города» А. Волкова, я узнал, что вышла вторая часть «Урфин Джюс и его деревянные солдаты». В детском санатории, где нас готовили для операции на гландах, я познакомился со Светой, у которой была эта книга. Позже пошел к ней домой попросить почитать, она естественно отказала, мотивируя тем, что книга лежит под аквариумом и его таким образом поддерживает. Если она вытащит книгу, то золотые рыбки и вуалехвосты могут погибнуть. Только года через два, когда была выпущена третья книга цикла «Семь подземных королей» отец, видя мои мытарства посоветовал мне пойти в старую часть города и посмотреть в книжном магазине. Он оказался прав, там действительно стояла на полке невостребованная трилогия.
     Я купил книгу Виктора Голявкина «Повести и рассказы» и лет через двадцать я рассказывал своему сыну приключения мальчиков из его произведений выдавая их за свои жизненные.
      У Наташи Масютенко я взял почитать книгу Яна Ларри "Необыкновенные приключения Карика и Вали" и начал смотреть по-иному на мир насекомых. Больше всего мне понравились булочки из нектара и пыльцы и копьё из жала осы.
    Конечно же после прочтения «Трех мушкетёров» я немедленно записался в секцию фехтования и поссорившись с Мишкой из-за Наташи я вызвал его на дуэль, всё и могло бы кончиться довольно плачевно, если бы сама Наташа не предотвратила это побоище.
     Прочитав «Дети капитана Гранта», я взялся повторить подвиг Роберта Гранта, когда он по веревке перебрался через пропасть. Я взял бельевую веревку, сложил её в несколько раз и натянул на уровне примерно метра между столбом гаража и столбом виноградника. Проверив прочность узлов, я повис руками и ногами, и как только начал перебираться верёвка лопнула, и я позвоночником хряснулся об асфальт.
    Александр Грин явил для меня новый, чистый и искренний мир, мир в который я окунулся, опять забыв о мире реальном. Так лет через двадцать работая в дорожной организации начальником планово-производственного отдела имел в подчинении порядка десятка женщин среднего возраста. Наш несравненный женский коллектив постоянно конфликтовал с женским коллективом бухгалтерии. Это был клубок ядовитых змей.  И я прочел им цитату из волшебной повести «Алые паруса»: «Я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками. Когда для человека главное — получать дражайший пятак, легко дать этот пятак, но, когда душа таит зерно пламенного растения — чуда, сделай ему это чудо, если ты в состоянии. Новая душа будет у него и новая у тебя. Когда миллиардер подарит писцу виллу, опереточную певицу и сейф, а жокей хоть раз попридержит лошадь ради другого коня, которому не везет, — тогда все поймут, как это приятно, как невыразимо чудесно. Но есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощение, и — вовремя сказанное, нужное слово. Владеть этим — значит владеть всем». Вы думаете они вняли? Никогда!
      Прочитав книгу Александра Беляева «Человек-амфибия» мы с Мишкой взялись писать продолжение. Всё бы хорошо, но мы писали о вещах, о которых не имели ни малейшего понятия, писали о глубинах океана имея в натуре, в городе две мелкие мутные водные артерии – Северно-Ферганский канал и Янгиарык.
    Я не покупал собрания сочинений. В детстве у меня не было денег, а встав взрослым и имея доступность к этим издания без очереди я всё же отказался от них. Я считал и считаю до сих пор, что книги приобретают для чтения, но я никак не могу представить себе человека, который скажем прочитав все 200 томов «Всемирной библиотеки», возьмется за 90 томов Л.Н. Толстого, а потом прочтет 1046 романов, вестернов и триллеров Хосе Карлоса.  Я бы, конечно приобрел бы и прочел собрания сочинений А. Дюма и Жюль Верна, но они мне не попались, поэтому какое-то время я собирал, технические справочники, словари и энциклопедии, считая, что они будут востребованы всегда.
          Однажды, в один из прекрасных осенних дней бабьего лета, на танцах в нашей школе девочка со сцены пела песню «Нам с тобой повстречаться не просто…». Это было настолько хорошо, что мы были просто восхищены и манерой исполнения, и удивительным голосом и конечно внешностью девушки. Мне же так понравилась эта песня, что я пел её для себя и для друзей на гитаре. Позже я узнал, что музыку написал Вадим Гамалия, а стихи Михаил Танич, но имя исполнительницы этой песни в нашей школе осталось для меня тайной. Почему-то я считал, что девочка старше меня и с появлением интернета я постоянно интересовался, но никто такую не помнил.  Прошло 55 лет, наступило будущее, и замечательная, красивая девочка, Оля Толмачева, которая закончила школу на год позже меня сообщила мне о предмете моих поисков. Звали нашу приму Тамара Рязанова и школу она закончила в 1972 году. Увидев её фотографию с виньетки выпуска, я сразу узнал её, оказывается я помнил её всю жизнь, только немного забыл.
      После школы я посещал наше маленькое детское ремесленное училище – Дом пионеров. Кружки судомодельный, секция шахмат, кружки и мой литературно- драматический. Здесь      были поставлены отрывки из поэмы Алишера Навои «Фархад и Ширин» Фархада играл я, Ширин играла Азиза. Костюмов для инсценировки было больше чем предостаточно. Согласно сценария я должен был резко упасть лицом на землю, что я и сделал, но с таким шумом, что поднялся столб пыли, мне было больно, я ушибся, сел, сморщившись, обхватил колени и громко произнес слово, которого в репертуаре великого писателя не было в помине. Зал веселился вовсю.
      Также мы поставили отрывок из рассказа Максима Горького «Челкаш». Челкаш -я, Гаврила - Мишка. Всё нормально, отрепетировали, мама связала камень из мягкой пряжи и в решающую сцену я вместо того чтобы идти вглубь сцены, для того чтобы если Мишка промахнется заметно не было, я всё забыл и пошёл на зрителя. Иду мелким-мелким шагом и думаю: «Почему он не кидает?" Дошел до края сцены, пошел влево, потом пошел вправо, наконец не выдержав оглянулся. Мишка стоял в полной растерянности, он забыл взять камень из пряжи. Тогда я подошел к нему и тихо сказал, чтобы он меня ударил. Он меня ударил по-настоящему. От неожиданности я упал на пол, сказал слово, которого никак не было в репертуаре Максима Горького и кинулся на Мишку. Мы катались по сцене, колошматя друг друга и выкрикивая все те же слова не по сценарию. Занавес опустили. Залу сцена безмерно понравилась и нас вызывали на "бис" несколько раз.
      С этими постановками мы выходили на областные и городские конкурсы художественной самодеятельности, но почетные грамоты получали только от своего Дома пионеров. Не скажу, что я тщеславен, но мне казалось несправедливым, что на конкурсах игнорируется наш труд и литературно-драматический кружок Дома пионеров никто не замечает.
     Я всю ночь думал на эту тему, ломал голову, прикидывал так и эдак и всё-таки придумал! Утром взяв листок бумаги, авторучку с поршневым механизмом, закачал в неё чернила, написал заглавие: «Ленин». Потом продолжил:
«В тот ясный день, тот день весенний. Погожий солнечный денек. Родился он – великий Ленин! Зажегся жизни огонек.
Далее я сочинил еще строк двадцать и закончил словами:
«Ленин всегда с нами! Ленин всегда живет! Через века и годы Ленин идёт вперёд!
Я показал стихотворение в школе, его в одночасье выставили на областной смотр художественной самодеятельности и самым первым из конкурсантов я выходил на огромную сцену Дворца Культуры, после объявления: «Авторское исполнение стихотворения «Ленин»», с выражением читал свое произведение.
Теперь у меня не закрывался ящик стола от количества почетных грамот, практически от всех организаций города.
      Когда я учился в старших классах, отец меня пристроил учеником киномеханика в кинотеатр «Комсомолец». Вход в кинопроекционную, или проще говоря в будку, был в тупичке между кинотеатром и редакцией областной газеты, а из соседней двери народ выходил после сеанса. Я заносил велосипед, закрывал дверь на крючок и поднимался по деревянной лестнице в будку.
       В мои обязанности входила перемотка пленки с конца в начало, подноска сварочных стержней и мелкие работы, как-то уборка помещения и походы в продуктовый магазин, для чего я спускался из будки, выходил из тупичка, проходил мимо редакции газеты, мимо нашего милого кафе, где мы ели изумительно вкусные пирожные за 22 копейки, мимо старейшего ресторана на балконе которого в 1920 году выступал с речью Фрунзе, переходил улицу и заходил в продмаг , где покупал полбуханки серого хлеба из муки первого сорта за 8 копеек  и двести граммов развесного сахара рафинада за 17 копеек. Итого 25 копеек. Где-то через несколько дней, продавцы поинтересовались о моих скудных расходах на продукты питания, и хотели было отдавать мне всю мою корзину покупок бесплатно, и даже хотели добавить в наш рацион немного сливочного маслица, считая, что я беру обед для малообеспеченной, как сейчас, говорят семьи. Я пояснил, что это всего лишь перекус киномехаников, но бедным и голодным киномеханикам продавцы даром хлеб отдавать не захотели.
     Работать было интересно, даже очень. В наших КПТ-7 (кинопроекционный аппарат) использовались угольные дуговые источники света. Эти источники ничем не отличались от сварочных электродов, с разницей одной, что от них требовался только яркий свет, варить они нечего не варили. Убрав старые огрызки не совсем далеко, надо было вложить два новых электрода в держатели, закрыть боковую крышку, включить выпрямитель и смотря через темное стёклышко, вращая верньеры совместить их. Бац. Зажглась яркая дуга. Теперь нужно их вручную поддерживать на расстоянии 6-7 мм друг от друга, либо это делал автомат, но на него большой надежды не было. Всё это просто, когда написано. Если смотреть вручную, то это должен был быть процесс непрерывный, а если автоматически, то электроды налезают друг на друга. В результате свет гаснет, истерика зала и крики: «Сапожник!!!». Но хуже всего, когда электроды не подвезли, фильм идет на середине, электродов осталось с гулькин нос. Вот это катастрофа! В этом случае доводишь электрод до конца, останавливаешь фильм, достаешь из запаса более или менее длинные бычки и вставляешь их молясь, чтобы они выдержали до конца части, а это примерно 10 минут. Если не получается, то слышишь вопли чаще и громче. Некоторые выходят из зала и пытаются сломать дверь и заняться мордобоем. Некоторые кидают, что в руку попадётся в амбразуры проекционных аппаратов.
      Теперь о пленке. Надо намотать фильм на бобину глянцевой стороной наружу так, чтобы при разматывании бобина вращалась по часовой стрелке, и чтобы фильм был обращен эмульсией к источнику света, а фонограммой к киномеханику, вставить бобину в верхнюю коробку. Надеть фильм на зубья тянущего барабана, опустить каретку с придерживающим роликом. Проворачивая приводной механизм кинопроектора ручкой, сделать петлю 3—3,5 кадра, заложить фильм в фильмовый канал, надев его на зубцы скачкового барабана, опустить каретку придерживающего ролика. Проверить правильность положения кадра относительно кадрового окна. Если кадр не в рамке, переместить фильм на нужную величину вверх пли вниз в фильмовом канале, закрыть дверцу фильмового канала. Сделать петлю 5—5,5 кадра, надеть фильм на зубцы успокаивающего барабана и закрыть каретку. Сделать петлю 4 кадра, пропустить фильм вокруг прижимного ролика, гладкого барабана и продольно-направляющего ролика и надеть его на зубцы звукового барабана, опустить каретку прижимного ролика, затем придерживающего ролика. Сделать петлю 3 кадра, надеть фильм на зубцы задерживающего барабана, закрыть каретку придерживающего ролика. Провести конец фильма в нижнюю бобину. Это вкратце и всё это надо сделать минут за пять, чтобы перемотать и приготовить следующую часть. В среднем фильме 10-12 частей. Поэтому в кинотеатрах, как правило, имеют по два кинопроектора, на которых поочередно демонстрируются части фильма. Как только заканчивается часть на одном кинопроекторе, включается в работу другой кинопроектор — происходит так называемый переход с поста на пост. Дело в том, что при окончании очередной части фильма надо внимательно смотреть на экран. Левая рука при этом должна находится на верньере включения двигателя, а правая на заслонке и в определенный момент в верхнем правом углу экрана появляется первая точка я включаю двигатель, а с появлением второй точки я поднимаю заслонку. При этом заслонка на втором аппарате автоматически падает.
      При согласованной и качественной работе двух киномехаников зрители этого перехода не замечают. А представьте теперь, что оставили одного ученика киномеханика, на десятичасовой вечерний киносеанс.  И надо сказать, что я не ударил в грязь лицом, нормально следил за углями, нормально заряжал и нормально переходил, прыгая и бегая как обезьяна в зоопарке. Одно я сделал неправильно – я перепутал номера частей. При перемотке вместо первой части пошла третья, вместо второй пятая, на третьей я поймал первую и случайно следующей пошла вторая, потом внезапно вылезла последняя, с надписью: «Конец фильма», потом пошла ещё какая-то. В общем винегрет. Последняя оказалась третьей, и я еще от себя добавил настоящую последнюю еще раз и сжавшись в комок стал ждать возмездия. Ти-ши-на! Я выглянул в окно и увидел всего несколько парочек выходящих из зала. Вздох облегчения вырвался, эти только целовались, на фильм им было наплевать. Обошлось. Фильм назывался - "Не горюй"
      Прошло некоторое время, я освоил все премудрости кинопроката и мне предложили сдать экзамены на получение профессиональной корочки киномеханика. На все вопросы я ответил положительно, но въедливый экзаменатор не успокаивался, задавая мне все новые и новые вопросы и в конце концов я не выдержал и на вопрос: «Как отличить напряжение в 220 в. от 380 в. без приборов?», я ответил: «Надо просто потрогать, если немного тряханет это 220 в., а если уж сильно, то 380 в.». Комиссия гоготала несколько минут  и мне присвоили звание киномеханика с категорией, обойдя квалификацию помощника.
   Зарплата у киномехаников была мизерной, 70 рублей в месяц, даже уборщица получала больше. Я работал на полставки, поэтому получал 35, что для школьника было, конечно чудесно. Кроме того, киномеханикам иногда перепадал калым, то есть материальная помощь вне зарплаты.  Дело в том, что в квартале от нас находилась воинская часть и представители данного учреждения, проявив солдатскую смекалку смотрели у себя премьеры фильмов наравне с ведущими кинотеатрами. Выглядело это следующим образом, мы отрабатывали первую часть фильма, выглядывали в окно, а там уже стоял солдатик, мы кидали ему первую часть он бежал к себе сломя голову, мы отрабатывали еще две части, он появлялся, весь запыхавшийся в будке, отдавал первую часть и брал две новых. В конце, до начала нашего следующего сеанса, он приносил коробку с последней частью и рассчитывался наличными.
        Следующий калым был менее физически затруднительным. В этом случае мы продавали звук. Помните на колхозном рынке, на первом этаже двухэтажного здания функционировала студия звукозаписи. В маленьком помещении немолодой брюнет записывал, поздравления, речи, письма на гибких пластинках голубого или желтого цвета, подходили и рентгеновские снимки. В частности, писали звуковые поздравления и письма также на прозрачную пленку, вроде тех как в журналах "Кругозор" и "Колобок", потом ее скрепками цепляли к открытке, открытки были не почтовые, а те на которых присылали поздравительные телеграммы.  И этот предприимчивый человек продавал песенные хиты из кинофильмов за несколько месяцев до выпуска их на государственных виниловых пластинках фирмы «Мелодия». К примеру, этот предприниматель приходил к нам и во время киносеанса подключал свою аппаратуру к нашему усилителю. Записывающее устройство было похоже на обычный проигрыватель, но работало в обратном направлении. Вместо «иглы», которая читала музыку на пластике, здесь была режущая головка, царапающая пустую вращающуюся поверхность, куда и подавался звуковой сигнал. Каждую запись обрезали в режиме реального времени, и на ее качество влияло все, начиная от возраста режущей головки до варианта поверхности и типа музыки. Я помню так он записал песни «Остров невезения» и «Песню про зайцев» из фильма «Бриллиантовая рука». После записи он давал нам немного денег, а потом долгое время на колхозном рынке вовсю звучало: «А нам всё равно».
        Когда наступало лето, то после сеансов в зимнем, мы вечером переходили в летний кинотеатр «Комсомолец», который находился в парке культуры и отдыха имени Пушкина, слева при входе в парк со стороны площади Ленина. Вечером весь город, после жаркого дня выходил в парк Пушкина. Люди гуляли, сидели в беседках, вдыхая восхитительный аромат каприфоли и роз, меряли взявшись за руки стволы огромных чинар, качались на качелях-лодочках, стреляли в тире, катались на колесе обозрения наблюдая за вечерним городом, посещали ресторан «Поплавок» на озере, известный тем, что на нем до сих пор сохранилась беседка, в которой обедал градоначальник. Там заказывали шашлыки, запивали его полусладким белым «Ок мусаллас» и смотрели как плавает на лодках публика, в которую выстреливали шампанскими пробками посетители ресторана, потом, когда начинало темнеть, шли в летний кинотеатр «Комсомолец». До начала сеанса ели сливочное мороженое в блюдцах и запивали его лимонадом.
     В летнем была такая аппаратура, как и в зимнем. В основном, конечно, я привык смотреть на территорию кинотеатра с высоты кинобудки. Но из зрительного зала кинотеатр выглядел совсем по-иному. Казалось, эка невидаль, отгородили пространство с четырех сторон заборами, крыши нет, под ногами щебенка, скамьи жесткие, но уже при входе в пространство, занимаемое кинотеатром начинает ощущаться волшебство текущего момента. Даже воздух кажется отличным от внешнего и еще более напоенным ароматом цветов. Вечер тихо отступает, давая дорогу ночи и на экране вспыхивают титры киножурнала «Новости дня», обычного формата, а после него зажигается свет, рассаживаются опоздавшие и на широком экране зарождается волшебство художественного фильма. Фильм начинался в десять вечера, заканчивался где-то около двенадцати.
         В школе наконец узнали, где я работаю и вскоре ко мне нагрянули три одноклассницы посмотреть фильм. Увы, я не обладал возможностью бесплатного пропуска знакомых. Слишком мелкая сошка. Поэтому, чтобы поддержать своё реноме, я зашел в билетную кассу и попросил тетю Клаву, кассиршу продать мне три билета по 10 копеек. На текущий сеанс они стоили 50. Потом я подошел к тете Марусе и отдав билеты попросил пропустить моих одноклассниц и только после этого гордо вышел на улицу и пригласил Лену, Мариту и Аллу следовать за мной. Я провел их через вестибюль в зал пол, которого был покрыт желтой плиткой. Тут имела место маленькая эстрада, с которой в былые послевоенные времена пели и играли. Рядом стоял, так и неубранный после, большой бюст Сталина. Далее был буфет, где я взял бутылку лимонада за 10 копеек и три коржика по 5 копеек. Угостив девочек, я провёл их в ложу, и усадил в бархатные кресла, а сам удалился, извинившись, предварительно узнав, что больших гостей сегодня не предвидеться.
      На следующий день девочки рассказали всем в школе, о том какой я заботливый и галантный и работаю в кинотеатре. Тут конечно об этом узнал мой классный руководитель Юрий Александрович Аксёнов, которого мы ласково за глаза называли "Ксюша" и моментально понял, почему я из отличников скатился в троечники, да еще троечники курящие и немного выпивающие. Поднялся большой шум, который дошёл до ГорОНО и меня немедленно выдернули из будки и вернули в лоно школы. А для того, чтобы я не потерял стаж и финансы меня взяли на полставки в кабинет физики лаборантом, где меня оказывается приметила девятиклассница Оля, хотя я сам считал себя неприметным.
      Амурные мои дела были сравнительно скромны. Так однажды , когда я учился в девятом классе во время летних каникул соседи из общего двора, поехали в пионерский лагерь проведать своих детей, в их буханке Уазике оказалось одно свободное место и они пригласили меня прогуляться с ними, на что я радостно согласился.
      Там среди гор в долине реки и находился пионерский лагерь «Строитель». Приехав, мои соседи собрали своих детей и устроили пикник. А меня познакомили с Наташей и поручили ей провести ознакомительную экскурсию по окрестностям пионерского лагеря. Мы с Наташей погуляли по берегу речки, посидели в тени низкорослых горных березок и потом взобрались на скалу Любви откуда были видны окрестности этого изумительного горного места. Мы сидели на нагретых камнях скалы и болтали обо всём, что придет в голову. Спустившись со скалы нас пригласили в поход по ущелью из которого, мы возвратились уже к вечеру. Поужинав мы попрощались и вернулись домой.
          Следующим увлечением была Азиза, которая училась в параллельном классе. Мы начали общаться в старших классах, вместе посещали кружок обществоведения, это был такой школьный университет марксизма-ленинизма. Разговаривали о философии, о первичности материи и вторичности сознания, о диалектико - материалистическом подходе к познанию и практике, о достижении тождества объекта и субъекта - через преобразующую практическую деятельность человека. Не забывали мы о политической экономии — науке о развитии производственных отношений. В некоторых моментах мы имели общее мнение, а по некоторые наши мнения несколько расходились и на почве этого у нас возникала дискуссия, порой переходящая к размолвке. Через некоторое время мы мирились и объединяло нас одно – вера в светлое будущее человечества. В промежутках между философскими и экономическими разговорами сходили на вечерний сеанс в кинотеатр на широкоформатный музыкальный фильм «Моя прекрасная леди», снятый по пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион». Там главную роль Элизы исполняет несравненная Одри Хепберн. Потом я поступил учиться в Томск, и мы переписывались с Азизой года два или три. А где-то на третьем курсе я приехал в Наманган на каникулы, позвонил ей и мне её мама сообщила:"А мы Азизу зааамуж выдали!". Я ответил" От души поздравляяяяяяю!"
      Ещё одно приятное воспоминание.  Вечеринка у одноклассника.  Пластинка поет голосом Олег Ухналева, а может Ободзинского: "Желтый дождь стучит по крышам по асфальту и по листьям " . И я решился и пригласил Таню на танец.  В нашей школе Таня появилась, по-моему, в десятом классе. Мы учились и общались с ней совсем немного, но даже этого кратковременного знакомства хватило, потому что Таня как вихрь, как ураган ворвалась в наш тесный уютный мирок, она была как удар молнии, поражающий своей силой и неожиданностью. Ее присутствие было как огненный язык, обжигающий все на своем пути. Казалось, она прилетела с другой планеты, словно инопланетный фрукт, манящий своими неземными формами и ароматом.
Ее личность была похожа на пряный и острый перец, пронизывающий в каждом ее слове и поступке. Она была одновременно жгучей и страстной, но также загадочной и непредсказуемой. Она была как предельно напряженная игровая Багира, готовая к прыжку в любой момент, но она никогда не прыгала. Она держалась в тени, притягивая внимание и заставляя гадать о ее истинной сущности.
     Но самое невероятное и завораживающее - это был ее взгляд, ее глаза. Они были как две бездны, полные тайн и загадок. Взглянув в них, ты понимал, что выйти обратно уже невозможно. Они уводили тебя в параллельный мир, где слова теряли смысл, а чувства превращались в пламя. Они были зеркалом ее души, отражавшим необычайную силу и страсть, которой она обладала.
    Такова была она - сильная, загадочная, пронзительная. Была ли она даром небес или проклятием земли - никто не знал. Но одно было ясно: она была неотразима и нарушала все рамки обыденности. Ее существо наполняло мир невидимыми волнами, заставляя сердца трепетать и души гореть. Она была писателем своей собственной истории, каждым движением создавая произведение искусства, которое невозможно было забыть. Все мы, пацаны нашей школы и не только нашей, просто погружались в эти глаза, как в темную бездну, пропадая там один за другим. Я в то время был обычным "ботаником", на которого она почти не обращала внимания, но даже одного танца и того, что произошло после, всего лишь этих мгновений мне хватило на всю жизнь.
     Но основной непрочитанный роман был с Наташей. Пришла весна и мы с моим лучшим другом и одноклассником Мишкой пошли на холмы за каналом собирать яркие красные маки. Мишка решил отнести свой букет в школу, а я решил нести своей возлюбленной. Пока я сходил домой, переодеться и причесаться, Мишка принес маки в класс и начал раздачу. Наташа тоже попросила цветок, на что Мишка ясно, прямо и честно ответил ей, что их принесет ей некто с доставкой на дом. А вот эти слова были абсолютно лишними и, говорить не было нужды, потому что некто не был брутальным самцом, а являлся по существу дела зачуханным ботаном с четверкой по физкультуре.
      Я всего этого не знал и одев новый костюм зашел в узенький заветный тупик, в конце которого находилась волшебная дверь моей возлюбленной. Подойдя к двери, я тихонечко постучал, ласково нажал, дверь отворилась, и я хриплым от волнения голосом почти прошептал её благословенное имя. Наташа показалась на крыльце. Я с гордостью показал ей свой сокровенный дар. И только тогда я обратил внимание на ее лицо, на котором вместо благодарности нарисовалось холодное равнодушие. Надменно она молвила, что ей не нужны эти цветы и ушла в дом. О, боги Олимпа! Одаряя ее своими мечтами, я нашел себя на обломках, облитых кровью чувств. В моем сердце разразился шторм, и я начал иступлено разбрасывать цветы, которые рассыпались по всему узкому тупичку, словно реванш бессильных нежных существ, бесконечно мятущихся в реальности.
     Совершенно бессильный и сломленный я пришел домой, решил никогда больше не влюбляться и написал следующие стихи:
«Ты знаешь друг как трудно быть другим,
ты знаешь, что такое беды.
Но я уж бросил, бросил вызов им,
В раздумье я смотрю на пистолеты.
Быть может ты прочтешь когда-нибудь,
вот эти для меня волнующие строки,
но не поможешь мне, ничуть, нисколько.»
        Тем не менее Наташа захватила мое сердце своей красотой и умом. Я не спал ночами, я писал стихи и поэмы, посвящая моей возлюбленной и конечно всё это я читал Мишке. И в конце концов дочитался до того, что эта девочка также привлекла внимание моего лучшего друга. В то время мы занимались фехтованием, поэтому, чтобы разрешить конфликт между нами, я кинул в него тряпку для вытирания мела с доски, за исключением у меня перчаток и дело было сделано. После уроков прихватив с собой рапиры и двух секундантов Фару и Комара мы пошли наверх к каналу, где вытоптали в снегу дорожку и собирались начать дуэль, в которой у нас были все шансы выбить глаз друг другу.
      Но нам не дали сделать даже первый выпад, потому что дверь в нашу судьбу широко распахнулась и нас буквально осыпала душистой нежностью своим присутствием Наташа – наша общая одноклассница, чья мудрость и эмпатия вселяли в нас веру в лучшее. Она мгновенно почувствовала, что между нами зажегся спор, отравляющий нашу дружбу, и решила не стоять в стороне, а встала между нами. Вслед за ней появилась фигура нашего классного руководителя. ЮрСаныч, как всегда, сохранял спокойствие и конструктивный подход в любой ситуации. Мудрый и опытный, он принял нас в свое спокойное и уверенное руководство. Короче он надавал нам по шеям и прогнал домой. Логичного продолжения эта история не получила, всё осталось в секрете, все обо всем знали, но промолчали.
      Время шло, время бежало и мы наконец дождались этого заветного дня осени  года, когда десятые классы взяли на хлопок с ночевкой на месяц! Восторгу и ликованию нашему не было границ. В каждой семье десятиклассника собирали раскладушки, простыни, подушки, одеяла, запас одежды, запас продуктов и прочая, прочая, прочая. Мне же помимо всего вышеперечисленного необходимо было везти комплект аппаратуры для воспроизведения музыки, потому что я был лаборантом кабинета физики на полставки и диск жокеем на танцах. Так что вечерний досуг хлопкоробов был на моих плечах. В комплект входили: усилитель 90-У-2, магнитофон, микрофон, наушники и проигрыватель пластинок. В фонотеке, которую мы с Наилем Бигеевым тщательно собирали было достаточно музыки и песен как отечественных, так и зарубежных. Это были «Эти глаза напротив», Валерия Ободзинского, Лариса Мондрус «Синий лён», Аида Ведищева «Ах,Наташа», «Опять от меня сбежала последняя электричка», Дан Спэтару, "От зари до зари" и «Значит вышло так», которую он пел с Ларисой Мондрус, ну и конечно  некоторые песни ансамбля Битлз, легендарная Шизгара, Хенки-пенки и многое другое.
      На автобусах, сопровождаемых машинами ГАИ, мы добрались до места нашего назначения и распределились по комнатам. Нашему 10 «В», десяти мальчикам, досталась комната с одним окном. Восемь человек помещалось по периметру комнату, а двум пришлось бы расположиться у окна. Именно тут началось брожение умов. Никто не хотел занимать место у окна. Предлагались различные варианты от жеребьевки до перемещения двух хлопкоробов в другие помещения. И тут перекрывая шум и гам раздался спокойный размеренный голос Мишки, который четко и уверенно сказал: «У окна будут я и мой товарищ! И хватит собачиться» и все собачиться перестали. Его товарищем был, естественно я.
      Да, любезный мой читатель, Мишка был моим лучшим другом в школьную пору. Самым нужным, самым честным и самым порядочным. Короче – человек слова. Я поверял ему самые сокровенные тайны, в том числе и амурные дела. Как оказалось, в дальнейшем зря. Потому что два года назад в 7 классе он увлекся нашей одноклассницей, которой я уже был очарован и околдован. Не в силах вынести этого предательства я вызвал Мишку на дуэль, которая закончилась, не начавшись, появлением Наташи и "Ксюши" - Юрия Александровича, нашего классного руководителя, который прекратил данное действо. С тех пор прошло много времени, целых два года, Наташа переехала в Киргизию на постоянное место жительства, мы с Мишей вновь подружились только вместо фехтования, Миша занялся классической борьбой, а я посетил 4 урока самбо.
        Надо сказать, что Мишка был крайне интересной личностью.  У него была довольно жесткая теория деления людей на категории. Так он считал, что друзей в принципе не бывает, а есть одноклассники, однокурсники, коллеги, собутыльники и тому подобное. Под матрацем раскладушки у него лежал толстый том «Капитала» Карла Маркса, который он читал на сон грядущий. В школе он никогда не писал сочинений на вольные темы, только на определенные темы классики литературы. А когда Света Пантелейчук устроила саботаж и увела нас с уроков в кинотеатр «Хамза» на фильм «Пусть говорят», он похоже не пошел с нами в кино, но в пустом классе он тоже не остался. В общем он был очень своеобразным человеком. Не знаю может быть потому, что он с седьмого класса в летние каникулы работал в ночную смену на консервном заводе сбивая деревянные ящики, а может потому что он был самым старшим в большой семье, и сам умел пеленать новорожденную сестренку.  В любом случае похоже, что его детство кончилось намного раньше нашего, и постепенно он превращался в сурового робота - андроида. Правда иногда программа этого робота-андроида давала сбой. Так однажды Мишка, стоя на мосту над водопадом, который бурлил на канале недалеко от нашей школы, спросил меня, смог бы я прыгнуть вниз в бушующие недра водопада, если бы меня поцеловала, скажем, Солодовникова Лида. Интересный вопрос, не правда ли? Но вернёмся к нашим повседневным занятиям, то бишь к сбору хлопка.
      Итак, со следующего утра начались наши рабочие будни. С утра пораньше, мы вставали, умывались, завтракали, брали выделенные нам фартуки и грузовым автомобилем отправлялись на хлопковое поле. Первое время мы собирали чистый хлопок, потом нас поставили на подбор, т.е. мы собирали белое золото, оставшееся после прохода хлопкоуборочных машин. Всё было прекрасно и погода, и верный друг Мишка, который шёл по соседней грядке. Обед нам привозили прямо в поле, чашки и ложки свои. После обеда снова хлопок, а вечером долгожданные танцы. Мне выделили для аппаратуры небольшой отдельный закуток, возле спальни девочек, где я крутил музыку и веселил народ до 22 часов. Потом отбой и утром по новой в бой за белое золото.
       Как известно белые полосы нашей жизни чередуются с черными, так и наши хлопковые позитивные рабочие будни, конечно же, не могли длиться вечно и тревожный звоночек прозвенел где-то через неделю после нашего пребывания на поле, когда педагогический коллектив и комсомольская организация школы подводили итоги сбора хлопка. И, о ужас, мое имя оказалось среди тех, кто собрал меньше всего. Я не считал себя лентяем, но сбор большого количества хлопка не был моей сильной стороной. В то же время Мишка был физически сильнее меня и хлопка он собирал намного больше моего. Но так как он сам относил наши тюки на приёмный пункт, а я стоял в очереди за обедом, а потом мыл чашки и ложки, то думал, что наши с Мишкой собранные килограммы считают вместе и потом делят на две равные части. Однако, оказалось, что Мишка сдавал свои тюки отдельно от моих. Я был в смятении! Я был в недоумении! Я был в непонимании! Наша дружба оказалась под угрозой срыва. То есть получается дружба дружбой, а денежки врозь. Расстроенный и разбитый я, после проведения танцев, пришел в комнату где Мишка невозмутимо почитывал свой «Капитал». Я потребовал объяснений, на что он только ухмыльнулся. Я начал укорять его, он отложил книжку, встал и послал меня куда подальше. Тут я не выдержал и кинулся на него в порыве безумного гнева, на что он совершенно без усилий провел бросок через бедро, и я грохнулся на пол из всех сил. Совершенно потеряв остатки разума, я схватил большую обеденную чашку и запустил ею в голову предателя. К счастью я промахнулся. Тут уж вмешались зрители до этого равнодушно сидевшие в партере и развели нас по разным углам ринга. Несколько успокоившись я попросил восьмерых одноклассников подвинуть свои раскладушки и в освободившийся промежуток втиснул свою. Мишкина раскладушка осталась у окна – одинокая и непобедимая.
      Это был второй конфликт, произошедший между мной и Мишкой. В дальнейшей жизни у нас будет и третий конфликт, который пройдет уже после окончания института, и это будет обычный некрасивый мордобой, где Мишка отделает меня по полной, будет колошматить и даже ногами, потом внезапно опомнится и уйдет во мрак ночи. Но всё это будет лет через 20-25, а пока что утром от пережитых волнений у меня раздуло щеку, и я отпросился у Гафурова для лечения в городе.
      Собрав рюкзак, я перешел мост через канал и в растерянном состоянии уселся на нагретых камнях автобусной остановки. Рядом со мной попутчики слушали транзистор, слышалась песня квартета Гая со словами «Ты посмотришь нежным взглядом. Мне красивых слов не надо». И как-то все повернулось в душе. И стало очень и очень хорошо. Почему? Да потому что золотая осень была в самом разгаре. Потому что не жарко, а тепло, комфортно. Потому что вдоль арыков поспела джида. Потому что кристально чистый воздух, такой чистый, что на горизонте за 250 километров виднелись горы Памиро-Алая. И ещё потому что я был молод, мне 16 лет и вся жизнь у меня была впереди!
      Через неделю я вернулся на полевой стан, подружился с одноклассником Игорем Антоновым, который в дальнейшем, после хлопка, вытащил меня из потной борцовской секции на благородный конный спорт.
      Сейчас  школа в легкой доступности в городе возле ипподрома, а тогда, надо было от площади ловить попутку, обычно это была грузовая машина, или тогда по районам ходил этакий гибрид легкового и пассажирского транспорта - грузовое такси. На грузовом автомобиле вместо кузова устанавливали будку с длинными скамейками, вход был сзади. Школа находилась почти на границе города.
     Это были старинные конюшни и небольшое скаковое поле. Игорь меня пригласил и уговорил заняться конным спортом. У меня был смирный Парус, у Игоря - Чапгур. Мне объяснили, что лошадь - это живое существо, а не транспортное средство, которым можно управлять по своему желанию. Лошадь также может нервничать, уставать или даже бояться, что кто-то новый сидит на ней верхом. Поэтому, чтобы установить хорошие отношения с самого начала, нужно поприветствовать свою лошадь.
    Итак в первый день знакомства я зашел к Парусу и начал его приветствовать - говорить, гладить и вообще подлизываться. Я дал себя обнюхать, а после медленно взобрался верхом на лошадь, с левой стороны, подняв левую ногу в стремена, держал оба поводья левой рукой и двигался правой ногой вверх как можно более плавно. Устроившись в седле я старался сидеть прямо и высоко, расслабил спину, осторожно держал уздцы, установив ноги в каждом стремени и удерживал равновесие.
    Вроде бы я делал всё как учили, но что-то пошло не так. То ли Парусу я не понравился, то ли кто-то из зрителей кинул камешек в коня, но Парус с места понесся так, что я еле удержался в седле. Вся школа гонялась за мной и испуганным Парусом и лишь только сторож, набрав в шляпу овса сумел остановить его.
      Прошли десять школьных лет, прошла, как сейчас говорят, эпоха. Я получил аттестат, в котором были пятерки кроме четырех дисциплин, которые я сдал на хорошо. Это английский, черчение, астрономия и физкультура. Выпускные вечера в этом году почему-то отменили и все собирались осторожно у кого-нибудь дома. Так сделали и мы, 10«В». Больше половины класса не пришли, было немного скучно, даже когда мы пошли встречать рассвет на центральную площадь. Единственно что запомнилось - мы идем молодые, красивые по утреннему городу и где-то вдали кто-то поёт, аккомпанируя себе на гитаре, песню которую я потом не слышал ни разу:
«Девчонка в руки голубя взяла
Над головою гордо пронесла
Лети мой милый голубь над землёй
И возвращайся по скорее домой
О, Марианна, знаю любишь ты,
Моря и горы белые цветы.
Жаль, что не можешь,
Ты подняться ввысь
И над землёю гордо пронестись»