Вместо письма, или Последняя ночь Самсона

Пьеса. Фрагмент*.
Действующие лица:
Самсон – бритый налысо крепкий мужчина 40 лет, с повязкой на глазах и в темной бесформенной одежде.
Шимшон – Альтер Эго Самсона. Может общаться только с Самсоном. Они похожи друг на друга: рост, телосложение, узнаваемые жесты. Шимшон – «тот самый Самсон», известный всем по скульптурам и картинам.
Женщина - художник в плаще с капюшоном. Ее никто из героев не видит.  Женщина, как судьба, смерть, которая просто рядом, мать, первая жена Самсона и Далила. Все действие она рисует, иногда принимая участие в происходящем. Все время безмолвна, потому что Самсон не прислушивался к женским голосам, пока в его жизни не появилась Далила. Поэтому только образ Далилы имеет голос. Женщина передает свои чувства, свои эмоции, свое отношение жестами, ее участие должно быть искренне и понятно залу. Она молчит, поэтому описание ее действий – вместо текста реплик.
Тюремщик – не видит ни Женщину, ни Шимшона. Общается с Самсоном и стражниками.
Стражник 1
Стражник 2
Пролог
Пока зрители собираются, звучат обрывки новостей о терактах и катастрофах:
1. «Airbus A320 компании Germanwings - "дочки" Lufthansa - разбился 24 марта во французских Альпах. Лайнер летел из Барселоны в Дюссельдорф, на его борту находились 150 человек, все они погибли. По версии следствия, виновником трагедии стал второй пилот А320 Андреас Лубиц, который заперся в кабине и начал снижение самолета, после чего направил лайнер в гору».
2. «Почти три тысячи человек стали жертвами атаки террористов на США. 11 сентября 2001-го 19 смертников смогли пройти на борт четырех самолетов. Два врезались в 110-этажные башни-близнецы Всемирного торгового центра (ВТЦ) в Нью-Йорке, третий самолет рухнул на здание министерства обороны США в Вашингтоне, а четвертый упал в 80 милях от города Питсбург. Личности всех террористов были установлены».
3. «Бамианские статуи Будды - 55 и 37 метров, входившие в комплекс буддийских монастырей в Бамианской долине, создание которых датируется VI веком нашей эры 2 были разрушены в марте 2001 года. Вопреки протестам мировой общественности, включая исламские страны, статуи были взорваны талибами, считавшими, что они являются языческими идолами и подлежат уничтожению. Это событие дало отсчет уничтоженным в новом тысячелетии памятникам архитектуры, культуры и искусства.
4. «Во время праздника в честь богини Иштар был разрушен один из самых крупных языческих храмов – храм Дагона. Известно, что в тот момент в храме находились филистимский царь Рефаим и его внук и наследник Ахимелек, филистимская знать и все военачальники. По предварительной версии храм был разрушен известным в прошлом судией Самсоном, который последние несколько месяцев находился в плену у фелистимлян, где он подвергался унижениям и пыткам. Обстоятельства выясняются».

Сцена 1.
Тюремная камера. Пустая, в оттенках серого и черного. Слева большой каменный лежак. Слева в дальнем углу ведро для отходов. На переднем плане посередине сцены стоят небольшие каменные жернова с ручкой. Справа в дальнем от зала углу стоит табурет и мольберт – рабочее место художника. Там будет сидеть Женщина.
Беззвучно приоткрывается дверь в середине сцены, и входит кто-то в черном плаще с капюшоном и с большой сумкой в руках. Это Женщина, но пока лица пока не видно и пол не определить. Она проходит в свой угол. Там она устанавливает мольберт, ставит на пол сумку, готовит инструменты для рисования, прицепляет бумагу, устраивается перед мольбертом, замирает. Это точка отсчета для начала основного действия.
Когда начинает рисовать, с грохотом и лязгом открывается дверь, входит тюремщик. Он запускает стражников, волокущих Самсона и выходит. Стражники бросают Самсона на пол. Один садится сверху, прижимает его голову к полу. Другой в это время отстегивает цепи с рук и ног. Самсон в грязном бесформенном тряпье и с повязкой на глазах. Кажется, что он пьян.
САМСОН: (нечленораздельно рычит, как побежденный лев, слышны отдельные слова): Далила… Вы сказали, что там будет Далила…
Стражники ржут.
САМСОН: Вы сказали, что я увижу ее…
СТРАЖНИКИ (ржут): Да, увидит! Мы сказали – завтра! Завтра прям с утра увидишь, на празднике!
СТРАЖНИК 1: Как он увидит ее – без глаз? Слышь, Самсон! Я придумал новую загадку для тебя! «Видит, но без глаз!». Отгадывай теперь!
СТРАЖНИК 2: Самсон, кто же это? Кто же, кто же, а? (отстегнул цепи, и теперь стоит рядом и легко пинает в бок – тормошит). Ты все знаешь, Самсон! Ты же мудрец, а?
САМСОН пытается схватить за ногу Стражника 2.
СТРАЖНИК 1: Осторожно, ты, а то он сейчас нас победит!
Стражник 2 отскакивает и пинает Самсона с другой стороны. Самсон пытается схватить его, но снова промахивается. Стражники затевают с ними что-то похожее на игру в жмурки. Самсон, прислушиваясь передвигается по темнице с широко расставленными руками, но спотыкается о жернова и падает.
САМСОН: Сдохните!
Входит тюремщик с подносом. На подносе кувшин с водой, миска с похлебкой и вино. Стражники забирают цепи и с хохотом и грохотом уходят. Женщина выходит из своего угла, хочет помочь Самсону встать, но он отмахивается от нее.
САМСОН: Сдохните, все… Сдохни, Далила…
Женщина уходит обратно. Тюремщик ставит поднос на лежак и хочет поднять с пола Самсона.
САМСОН: Сдохни, тюремщик!
ТЮРЕМЩИК отходит.
САМСОН: Тюремщик! Ты здесь еще? Какой сегодня день?
ТЮРЕМЩИК: Обычный день.
САМСОН: А завтра? Они сказали завтра.
Тюремщик: Завтра большой день - Великий праздник богини Иштар.
Самсон: И?
Тюремщик: И тебя там завтра… ждут, в общем, тебя. Рано утром.
Самсон: А-а-а. Значит уже завтра...  Тюремщик! Мне надо написать ей письмо. А ты передашь. Да? Раз праздник, там точно в толпе... Даже если она придет… Как я в толпе? Даже и не поговорю. Давай бумагу.
Тюремщик вздыхает, выходит, возвращается с бумагой, передает Самсону.
Самсон: А писать чем?
Тюремщик оглядывается по сторонам, как будто ищет карандаш. Потом находит в кармане огрызок карандаша и дает Самсону. Тот, недолго думая, садится на лежак, освобождает поднос, кладет его на колени и пытается писать сам на ощупь. Но ничего не получается. Тюремщик и Женщина смотрят на него, как родители смотрели бы на ребенка, который никак не может собрать кубик Рубика и злится.
Самсон: А-а-а! Это невозможно! Тюремщик, помоги мне! Иди сюда! Садись. Возьми. Пиши. Я буду диктовать.
Тюремщик подчиняется. Самсон ходит по сцене.
Самсон: Готов? Так. «Душа моя. Вечная любовь моя». Нет, «вечная» убери. Дальше. «Как же я много хочу сказать тебе. За эти полгода столько всего накопилось. Внутри меня боль». Нет, сначала надо… Зачеркни, черт… Надо так: «Душа моя, вечная любовь моя». Есть? Может «вечная» оставить? Оставим. А дальше… (останавливается, слепо глядя на Женщину, сидящую в углу). «Как жаль, что тебя нет рядом сейчас. Прижать тебя к себе, целовать, языком касаться ресниц… чувствовать запах твой…». Вооооот… (оборачивается к тюремщику). Почитай, что вышло.
Тюремщик: Ничего не вышло.
Самсон: Как? Читай, что написал!
Тюремщик (читает по слогам): «Д-у-ш-а мо-я». «Ве-ч-н-ая». Нет, вечная зачеркнул – нет, снова «ве-чная» - не зачеркнул…
Самсон: Читай!
Тюремщик: Не ори, черт. «Д-у-ш-а м-оя, в-ечн-ая лю-б-овь м-оя…». «Ка-к ж-е мн-е на-до…». «Боль». Нет, зачеркнули. Так. «К-а-к жа-ль, ч-то те-бя нет…». Все.
Самсон рычит, выхватывает письмо, комкает и бросает его на пол в угол сцены.
Самсон: Иди.
Тюремщик не двигается.
Самсон: Иди! Иди! Иди!
Тюремщик выходит.
Самсон (ходит по камере, как зверь в клетке): А-а-а-а…. Без шансов. Без шансов!
Неожиданно бежит в угол камеры и его рвет в ведро.
Самсон: О, господи… Господи! Тюремщик!
Входит тюремщик. Самсон поворачивает голову в сторону ведра. Тюремщик следит за его взглядом, тянет носом, молча идет в угол, злобно смотрит на Самсона, но молча забирает ведро и выходит.
Самсон: Сами дерьмом кормите!
Тюремщик заглядывает в дверное окошко.
Самсон: Все в порядке!
Тюремщик закрывает окно.
Самсон: Никаких. Никаких шансов.
Садится к жерновам, начинает их крутить, как антистресс.
Самсон: Если бы я встретил ее завтра, если бы она сказала мне, что ждет, что любит, если бы я… если бы… Слишком много если бы… И поздно. Все поздно! 
Вскакивает, подходит к лежаку, берет вино в кувшине. Пьет. Берет пирог, макает в похлебку, ест. Ставит миску на пол рядом с лежаком. Ложится.
Самсон: Да. Вот и все. Вот и все. Может так и лучше. Всем лучше. Освобождение. Ей освобождение. И мне. Как там говорят? Если бы богу было угодно, он бы дал нам шанс. Значит неугодно. А ведь я двадцать лет служил ему судьей. А ему неугодно, да? А тебе неугодно?! Ха! (снова садится, пьет). «Самсон, Самсон! Защити нас от филистимлян». И я защищал… Я не защищал? Защищал. Разве это я сам, по своей воле? По своей, может, я бы рыбу ловил! А нет. Привели меня – «защищай»! И я, помню, стою перед ними, безоружный защитник, думаю, конец мне пришел, убьют! Тут что-то нашло на меня, и руки мои, прямо от кончиков пальцев, по ладоням, кругами так обволакивать стало и как будто без огня горят, потом к локтям пошло… (завязанными глазами смотрит на руки, руками вспоминает). Кстати, со львом также было, но не важно… И вот я стою, а оружия-то нет. И их – тысяча человек против нас, против меня, значит. Не меньше! Тут - раз! В руках челюсть эта ослиная! Где взял? Откуда она подвернулась? Не ты мне разве? Посмеяться хотел? Да, смешно. Испытать? У них мечи, щиты, копья, стрелы, зато у меня – на-ко, челюсть осла! Свежая, крепкозубая! Думал, не справлюсь? Да хрен! А я челюстью твоей, пардон, ослиной – тысячу человек тогда... Тысячу человек! Тысячу человек! А без челюсти как? Смог бы без челюсти? Не знаю. (Пьет вино). А догадался бы я сам челюстью биться? Не! Точно нет! Не мое это. Не я все. Я же не клоун – народ смешить. Это ты! Нет, ты не клоун, подожди. Нет, я не то хотел. Ты придумал и руками моими водил. Руко-водил. И судья ты. Через меня, но ты. Хотя нет. Судьей может и народ выбрал меня, за то, что защищал… А может ТЫ. Как теперь понять? И двадцать лет судьей.  Но я был хороший судьей. Неужели не заслужил? Молчишь? Ну, молчи. (укладывается) Ну, молчи. Никаких шансов. Неужели жизни не заслужил я?! Ни жизни, ни шанса, ни любви. Ни любви.
На сцене меняется свет. То ли ночь, то ли сон. Самсон дрожит.
Самсон: Мам! Ма-а-а-м! Мне шанс дал тот мужчина с крыльями? Где он? А, мам?
Женщина смотрит в сторону Самсона. Потом вынимает из сумки подушечку маленькую детскую и одеялко, подходит к Самсону, подкладывает подушечку ему под голову, подтыкает уютно одеяло. Собирается уходить, но Самсон успевает поймать ее руку и прижимается щекой.
Самсон: Мам! Ты так говорила: всего один шанс у человека? Обними меня.
Самсон пытается ее рукой обнять себя. Она не помогает.
Самсон: То был шанс? Но не мой, да? Он тебе дал шанс иметь детей. Почему тебе? Я думал – почему именно вам с отцом. Чем вы заслужили? Я не могу, а вы заслужили. Значит, вы лучше меня? Или это все-таки мне шанс? Родиться? Нет, нет, нет. Слишком рано. Ребенок маленький и распорядиться этим шансом не сможет нормально. О чем? Да о том, что ребенок может и не просил его рожать! Зачем ему тогда такой шанс?
Женщина уходит на свое место.
Самсон: Ладно, ладно. А если шанс – это про встречу с любовью? Жил, думал, так и буду жить. Женщин много было. А тут шанс - Далила. Просил ли я? Или тоже не шанс?
Дверь открывается плавно, беззвучно, и в камеру входит Шимшон. Самсон не обращает на него внимания. Шимшон прислушивается.
Самсон: Если Далила - не про шанс, а просто она одна из тех, кто встречался мне, одна из многих, не значит ли это, что шанс у меня еще есть, и я могу надеяться… Точно, должен быть. Я не потратил его. Вот заладил – шанс, шанс. Что за слово такое смешное? Отец учил: «Самсон, слово «шанс» образовалось от латинского cadere - падать, падение игральных костей. На французском  «chance» (говорит по-французски) - счастливый бросок. «Happy throw» (говорит с английским акцентом). «Oh, what a big throw, well done, Шимшон бен Маноах!» (смеется). Так он звал меня… Папа… А еще загадки очень любил загадывать…
Хором выдыхают: Дааа…
Самсон: Папа, это ты? Кто здесь есть?
Хором: Кто здесь?!
Они совпадают и поэтому Самсон не может отделить от себя второй голос. Должно возникнуть ощущение, что говорит один человек. Самсон вертит головой и прислушивается.
Хором: Это ты, тюремщик?
Самсон: Ты, тюремщик?
Шимшон (играет в эхо): Ты, тюремщик, ты тюремщик, ты тюрем…
Хором: Не выводи меня из себя!
Шимшон: Себя из меня? Выводи - не выводи? Я вышел из тебя.
Самсон: (прислушивается, осторожно) Не раздражай меня, кто бы ты ни был, ты поплатишься. Ты знаешь, кто я?
Шимшон: Кто я? 
Самсон: Кто я!
Кричат, перебивая друг друга и хором: «ктояктояктояктоя…», Шимшон зеркально повторяет движения за Самсоном.
Женщина смотрит на них, как мать на расшалившихся детей и качает головой.
Гремит дверь и входит полурасстегнутый тюремщик – он собирался спать. Самсон с Шимшоном стоят рядом или друг за другом, впервые близко, как один организм. Тишина. Тюремщик вопросительно смотрит на Самсона, тот стоит лицом к залу, притворяясь невидимым. Тюремщик выходит с грохотом.
Самсон: Где ты?
Шимшон: Здесь.
Самсон: А! Наконец-то. Мне знаком твой голос.
Шимшон: Как и мне твой.
Самсон: Кто ты?
Шимшон: Отгадай загадку. «Из ядущего вышло ядомое, и из сильного вышло сладкое».
Самсон: Лев и мед. Это моя загадка.
Шимшон: Да! Угадал. Ты узнал меня, Самсон?
Самсон молчит.
Шимшон: Я – Шимшон. Еще в детстве ты называл меня… Как?  Это еще одна загадка!
Самсон: (задумчиво) Шимшон…
Шимшон: Да нет!
Самсон (не обращая на него внимание): Шимшон – так звал меня мой отец…
Шимшон: Да-да-да…
Самсон: Ты… я называл тебя - лев...
Шимшон: За мою гриву, когда мы смотрели в зеркало…
Самсон: За гриву (прикасается к своей лысой голове, потом к голове Шимшона, как к своим детским воспоминаниям). Шим, это ты? Ты снова пришел ко мне?
Шимшон: Соня!
Обнимаются.
Сцена 2.
Шимшон и Самсон ходят по кругу по камере, как по ограниченному прогулочному дворику в тюрьме.
Самсон: Сколько же лет я тебя знаю, Шим?
Шимшон: А тебе сколько? 
Самсон: Сорок? Около того. А я без глаз, видишь? Я даже видеть тебя не могу.
Шимшон: А раньше видел?
Резко поворачиваются друг к другу и указывают друг на друга пальцами, как будто повторяя только им понятную игру.
Хором: Поймал! (смеются).
Самсон: А знаешь, ты правда поймал. Я реально думал, что видел, я... (натыкается на мельницу посреди сцены). Жернова мои... Это… Я тут кукурузу… У мамы такие были, помнишь?
Шимшон: Покажи.
Самсон: Не.
Шимшон: Покажи.
Самсон садится и начинает крутить жернова.
Самсон: Как-то так.
Шимшон: Да.
Самсон: Теперь ты.
Шимшон садится рядом, начинают вместе крутить, отламывают ручку. Хохочут, пытаются приделать.
Самсон: Дай сюда, я так и знал. Нам вместе нельзя.
Шимшон: Да уж. Вместе мы – сила!
Самсон: Да, да, конечно!
Приделали. Успокаиваясь, Шимшон смотрит на Самсона. Тишина.
Самсон: Я страшный стал, да? (прикасается к повязке, к голове).
Шимшон проводит рукой по его бритой голове и повязке, как будто повторяет за Самсоном движение. Затем снимает с него повязку, убирает ему в карман на груди и надевает на него очки с белыми непрозрачными стеклами. 
Шимшон: Нет, Соня. Почти, как был. Почти.
Самсон: Врешь.
Шимшон: Нет, не вру. Ты красивый. Правда. Ты герой. Судья. Ты очень красивый.
Самсон: Спасибо.
Шимшон: Но очень неумный!
Самсон: Что? Что?! Повтори! Да я тебя сейчас!
Самсон хочет схватить Шимшона, но тот уворачивается. Смеются.
Самсон: Я не неумный, Шим! Но я безумный, раз ты тут - я безумный! Да! Я такой (рычит).
Оба рычат, как львы, играя, как дети.
Шимшон: Помнишь, как мы?
Борются, как дети, изображая битву Самсона со львом. Хохочут. В процессе возни уронили миску с едой и замерли, изображая известный фонтан в Петергофе. Женщина встала, подошла, вытерла тряпкой пол. Миску забрала, отнесла и поставила у двери. На шум заглянул тюремщик.
Самсон: (не меняя позы, представляет тюремщика) Тюремщик.
Шимшон (кивает): Очень приятно.
Тюремщик глядит на Самсона, увидел миску, забрал, ушел.
Самсон: Шимшон, хочешь тайну?
Шимшон: Да.
Самсон: Мне кажется, если когда-нибудь мне поставят памятник, то он будет выглядеть именно так.
Смеются. «Памятник» распадается. Они падают на пол.
Самсон: Шимшон!
Шимшон: Ну?
Самсон: А ты что здесь?
Шимшон: Я за тобой.
Женщина в плаще поднимает голову.
Самсон: За мной?
Шимшон: Ну да.
Самсон: Ну да… А давай, кто сильней? (ставит руку для армреслинга). Давай, давай!
Шимшон: Нам пора, Самсон.
Самсон: Давай! (борются армреслинг. Никто не может победить, пока Шимшон не сдается).
Шимшон: Хватит, Самсон! Люди ждут! Подвигов твоих. Защиты. И вообще.
Самсон: Подвигов? От меня? Кто?
Шимшон: Кто-кто. Что заладил? Народ. И ОН.
Самсон: И ОН?
Шимшон: Да, он все решил.
Самсон: Ну, понятно… Его поздравляю… А народ… Знаешь, Шимшон, а ну его, этот народ… Но я рад, что ты пришел. Настоящий друг. Кстати, единственный…
Шимшон: Это не так…
Самсон: Не надо, Шим. Единственный… Я много тут думал. Кстати, ты знаешь, слепым быть даже полезно иногда. А слепым в тюрьме – полезнее вдвойне.
Шимшон: Чем же?
Самсон: Ну, вот мне сорок, и я уже многое видел. Удивить меня чем-то новым сложно. Я все, ну почти все, могу представить в своем воображении. Скажи – пустыня – я вижу пустыню. Скажи – море – вижу волны, медуз, рыб, лодочки. Любоваться, наслаждаться видом – согласен, тут без глаз тяжело. Но в конце концов я мог бы и наслаждаться без глаз – точно мог бы. Но прозреть по-настоящему, не видящим стать, а зрящим вглубь, можно только слепым. Что-то вроде добровольной депривации, понимаешь? И вот я прозрел. А когда прозрел – сразу стал думать обо всем. И вот к чему пришел. Вот ты говоришь – народ. А не тот ли это народ, кто вечно сидит дома и трясется за свое будущее, а сам и палец о палец не ударит?
Шимшон: Но…
Самсон: Я верю тебе, они возмущены и очень воинственны там, за закрытыми дверями.
Шимшон: Они…
Самсон: Да, верю - они даже сочувствуют мне, но их не слышат даже мыши в их же погребах. Они ждут, что я приду их спасать? А ты разве не помнишь? Три тысячи человек из Иудеи пришли тогда к ущелью скалы Етама: «Самсон, мы пришли связать тебя, чтобы отдать в руки филистимлянам, тогда они оставят нас в покое». Твари, трусливые твари, откупиться мной хотели! Жертвы хотели?! Вот скажи мне, мудрый Шимшон, что мешало им, этой толпе, защитить себя? Я что – не помог бы им? Сказали бы: «Самсон, мы хотим отомстить филистимлянам, нам нужна твоя помощь». Я хоть раз отказал кому в помощи? Скажи, я отказал кому? Бессильные, малодушные, думающие только о себе...
Шимшон: Нет, Сон, ты не прав. Нет. Им было страшно, их семьям угрожали филистимляне. Может они и не могли рассуждать здраво, но их можно понять… Им нужен лидер…
Самсон: Да, да…
Шимшон: К тому же они верили в то, что ты сам сможешь позаботиться о себе и с тобой ничего не случится. Ты для них непобедимый!
Самсон: Вот мне повезло! Столько людей верят в мою непобедимость. А я, дурак, думаю, им просто не до меня. Я для них то, что можно принести в жертву. Разменная монета. Да я даже согласен быть жертвой, но не пустой. Не такой, через которую можно переступить и забыть. Ну пусть хоть памятник золотой… А с ними, я боюсь, даже памятника не получится, потому что я для них никто. Просто случайный герой, яркое событие, которое встряхнет их, но, когда осядет пыль, они уже и не вспомнят меня. Переварят, подотрутся и будут ждать нового героя, который взвалит их проблемы на свою шею и потащит их за собой. Я бы дал им шанс, но он им нужен, как очки мартышке. Они его… Вот ОН дал мне челюсть осла – может и посмеялся так надо мной… Ладно… Но я разозлился и даже с этой челюстью смог стать победителем. С говняной челюстью! Хотя тоже поначалу не знал, что с ней делать. И боялся – тебе ли не знать, как я боялся! О, господи! Как же грустно это все, Шим!
Шимшон: Ну прости их, Сон. Прости людей. И поверь – они станут лучше. Они уже становятся. Видишь, им больше не нужна твоя жертва, им нужен ты, чтобы вести их за собой. И ты… мы должны…
Самсон (не слушая): А ты знаешь, что тут делали со мной, пока они там, по твоим словам, молились на… за меня? Не знаю, как правильнее. Сначала просто добивали, морили голодом. Испытывали на прочность: а вдруг сила еще осталась, и я не стерплю и выйду из себя... Мне нужна была помощь с глазами – они гноились. Но помощи никто не оказал. И я все стерпел... Тогда они притащили эти жернова и мешки с кукурузой и зерном. Смеялись: «Ты же бессильный, Самсон. Как женщина теперь. Хоть какая-то польза будет от тебя». А я слушал их и молол. Потом, когда чуть окреп, по городу стали таскать на цепи. И там шкуродеры всякие меня грязью осыпали, отходами… Может там и твои люди тогда были?
Шимшон: Нет, они...
Самсон: Да знаю, дома прятались и верили в меня, ладно. А ко мне в камеру стали зевак таскать. Не бесплатно же показывать зверуху диковинную. А потом кому-то в голову пришло и стали женщин приводить. Не блудниц. Проститутки бы меня не потянули – я стою дорого. Не поверишь - целый прейскурант расписали от просто поиграть-пошалить, до пошалить с поцелуями и всякое такое. Самое дорогое было – это когда женщины забеременеть от меня хотели. Да! Что-то вроде сувенирчика-самсончика на память. Чтобы я их тут на лежаке своим семенем засевал – улучшал род, наверное. Их по несколько раз могли водить, пока не получится. А сами в дверь пялились, и не только в дверь. Я уверен, и сами пялились и зеваки, и за это тоже брали – деньгами, едой… Нет, Шимшон. Такое простить сложно. Поэтому я не пойду, извини, что заставил беспокоиться. Но все равно хорошо, что ты пришел. Я очень тронут. Хотя лучше бы она. А теперь я хочу отдохнуть, прости. Мне вставать завтра рано и...
Шимшон пожимает плечами и направляется к выходу.


*Полностью при желании можно прочитать на ЛитРес. Ссылка на моей странице.