Купол

наброски (в поисках соавтора)

писанина

«Турбулентность ясного дня»

Время, как зола. Вороши  - не вороши, а все одно и то же -  допекаемое памятью, оно перегорело, истлело, село пластами. Время, как костер, в котором сгорает прошлое.
Время – вывернутый наизнанку путь в бесконечность.
– А ты знаешь, мир ведь на самом деле перевернулся. Все перевернулось, перепуталось. И время – оно тоже не так, что прекратилось, но провалилось. Где теперь прошлое? И что такое будущее? У кого-то день за два, как у полярников в трудовой книжке, а у кого-то наоборот, торможение страшное, живут прошлым. А кто-то вообще, без часов.

* * *
Мощная магнитная буря накроет Землю уже завтра. Геомагнитная буря может быть большой силы. Завтра к полуночи Земля погрузится в тьму, но не от солнечного затмения или астрономической ночи. Нет, что-то куда более страшное и необратимое нависло над нами. Солнечный ветер, несущийся на нас из темной глубины космоса со страшной скоростью 1400 км/с, — вот настоящий враг. И если кто-то думает, что это просто ветер, тот явно не готов к тому, что его ждет.

* * *

Важно не то, как и кем что-то написано, а то, как и что читают. В море сообщений, потоков самой пестрой информации каждый выбирает то, что ему нравится и то, что ему представляется интересным. Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, в какую сторону закручены спирали твоей галактики.

Анисия Рябинина каждый день с утра пораньше смотрела прогноз погоды и сопутствующую начинку из новостей природных явлений. И не только потому, что она сама – дипломированный метеоролог аэропорта на мысе Косыгина, с единственной полосой из укатанного гравия, расположенной на самой что ни есть таймырской оконечности – там, где трутся ледяными боками друг о друга сразу два суровых моря – Карское и море Лаптева.

«Российские туристы застряли на китайском острове Хайнань из-за тайфуна «Яги Футатаби». Метеорологи признали его самым мощным в Азии за последние 50 лет. На острове нет света и воды, отменены международные рейсы».
«На территории Красноярского края по причине аномальных осадков установлен режим чрезвычайной ситуации. С начала августа в большинстве районов края фиксировались аномальные осадки, что привело к ущербу в сельском хозяйстве из-за переувлажнения почвы и прорастания зерна».
«Жителей Сиднея перепугали огромные чёрные шары, из-за которых в городе закрыли 11 пляжей. Оказалось, что они состояли из фекалий».
«Таинственное синее свечение в ночном небе, зафиксированное в разных частях земного шара, пока не получило научного объяснения, поэтому в Сети распространяются конспирологические теории на этот счет. Некоторые люди уверены, что синий свет в небе сигнализирует о приближающейся катастрофе глобального масштаба».
 «На полуострове Ямал обнаружена очередная «дыра в земле» больших размеров. Это уже сто семнадцатая по счёту воронка, возникшая в российской тундре вследствие глобального потепления».

Анисия еще со школы знала: Земля — это большой магнит. Один его полюс находится в Арктике, другой — в Антарктике, а между ними натянуты силовые линии геомагнитного поля. Именно по ним ориентируются перелётные птицы, их чувствует стрелка компаса, указывая направление на север или юг.

У кого есть телефон, у того и правда. Сила – в телефоне.  Хотя, конечно, все зависит от того, в чьих руках телефон и у кого повыше должность в государственной машине. И тогда по телефону можно решать любой вопрос.
– Вы меня поймите! – орал в телефон глава Таймырского Долгано-Ненецкого муниципального района Степан Талызин. – У меня в бюджете нет ничего своего, то есть районного. Все зависит от Красноярска! А с Ямала к нам прут оленеводы, наших приенисейских теснят! Конфликт может быть!

***

Анисия сидела за убранным столом в своей комнатке. Все, что нужно взять с собой, упаковано, собрано. Чемодан, большая сумка и маленькая сумочка.
«Вот нажила имущества за двадцать три года», – с юмором оценила она степень своей обеспеченности. – Все свое вожу с собой. И чего тебе еще надо?!»

До косыгинского аэропорта ей пятнадцать минут. Пешком. По дощатому настилу. Как через музей бывшей в далеком прошлом страны. Как через свалку истории. Мимо сотен и сотен старых ржавых бочек, сломанных и разобранных вездеходов, агрегатов. Этот маршрут она исправно торила целых три года, будучи синоптиком-технологом аэродромной метеостанции. За время работы и в долгие полярные зимы перечитала всю библиотеку, что сохранилась в ее комнатке от предыдущих  работников станции. На подоконнике за короткое арктическое лето она вырастила маргаритки, лимончик и фиалку. Вот пришло время попрощаться с обжитым, выращенным, согретым в длинные полярные зимы.


***

- Почему у вас в Путыме и в Горнильске на стенах домов нарисованы люди в национальных одеждах с оленями, а в интернате не разрешают нам носить свою одежду, стригут все волосы, гоняют в баню.
– Ребята, вы не в том месте и не в то время оказались здесь, - заявил не без иронии и намека на глубину размышления один из менеджеров. Оленеводы переглянулись, отодвинули от себя кружки с чаем.
– Я имею в виду эту промышленность, что сейчас наступает на тундру. Эта нефтедобыча погубит Енисей, погубит ближние озера, отравит и много навредит в Арктике.
– Димон, не заливай. И не пугай пацанов. Какая нефтедобыча? Куда ее будут сбывать? Мировой рынок нефти делят американцы, саудиты, а наши давно уже все профукали. Еще с тех пор, как влезли на Украину.
– Там уже сейчас постоянно нефтяные пятна на много километров. Загрязнение давно уже идет.

* * *
Люди неолита, мол, отсталые, полудикие, могикане каменного века, а вот они, дети бронзы и железа, и есть ныне цивилизация, в которую не очень хорошо вписываются старички из древнейшей поры человеческой.

Сжиться с природой людям бронзы и железа никак не удается. А коренным жителям тундры в этом нет никакой надобности, ибо они и так с природой слитно с самого рождения. Они и оленя каждого в стаде знают, и травы любой шорох различают, и птичку всякую слышат, и ветра настроение и звезд мерцание чувствуют. У них дорога правды и справедливости извилин не имеет, потому что она природой проложена, и сама эта дорога тоже живая, чувствительная. И знает, всегда видит и замечает, как идет по ней человек, и юлит ли он, и петляет ли, но, может быть, нормально идет, лукавства на спине не несет, и потому чист душой, кривляться не умеет.
Где ты и где Природа? Где земля у тебя, и какова сила тебя с нею связывает?  Или слишком вольный ты, и ничем не связанный? Так и идешь по свету, куда ветер дунет и куда пушица летит мягким шариком, в холодных и влажных лугах им сорванная. А то еще наперекор шагаешь, поперек всех дорог и куда тебя взгляд прихотливый тянет и мысль горделивая погоняет тобой? И никто тебе не указ, а совесть свою, сам не помнишь когда, заглушкой прикрыл, путь независимых выбрал. 
* * *

* * *

...Сквозливое, прогорклое, невидимым ветром пронизывающее, стылое утро заставило Панкрата подняться с лежанки из хвои, рассмотреть в полутьме обгорелый вкруг него бурелом и внимательно исследовать, не появилось ли каких-нибудь новых опасных следов на скатах овражка, на засыпанном пеплом снеге и на тропках –  возможных подходах к его убежищу. Ему только что снилось солнце, июльское утро, зелёные листья и то, как сновали по-над кустами и деревьями весёлые пташки, бабочки и всякая другая крылатая мелочь. А пробуждение скрыло несуществующий и теперь уже фантастический мир. Едва открыв глаза, он первым делом должен был подумать о безопасности.

Да, для него это давно уже не имело никакого значения –  утро ли, а то, возможно, и  полдень или глухая ночь вокруг? Панкрат определял время по механическим часам на левой руке. На них  кроме компаса еще имелись окошечки с указанием даты, месяца и года, но они давно уже сбились и показывали что попало. Хотя и компас, непонятно, почему серьёзно врал и постоянно склонялся к западу. Панкрат многократно проверял его на знакомой местности и видел, со стрелкой явные нелады: вместо севера она показывала на два часа, что и приходилось постоянно учитывать при переходах и блужданиях по безлюдью.

Раньше Панкрат часов не носил, не имел нужды. Как– то подаренные ему много лет назад родителями недорогие "юношеские" часы он выкинул в Неву, когда приехал учиться в Ленинград на лесничего, в этот жест он вложил тогда большой смысл, потому что мальчишкой много думал о вечности, грандиозных свершениях в будущей взрослой жизни, где главным героем, конечно, будет он. И потому часы не покупал, зато быстро научился определять время внутренним чувством.

Шли годы, некоторые чувства притупились, но по наитию и малейшим приметам на небе, по деревьям, траве, массе других примет он почти безошибочно в любой момент с предельной точностью мог сказать, который час. Только когда это было?! Примет не стало, неба –  не видать!

А эти часы Панкрату подарил знакомый ему парнишка Илья. А сам он подобрал их как– то на развалинах  базы геологоразведочной экспедиции неподалёку от Путыма,  когда понял, что чувство времени им утрачено, и оно вообще ему не нужно, и потому, что они, оказалось, работали и могли еще долго прослужить.

...Панкрат грелся у костра и читал маленькую потрепанную книженцию, которую и в прежние времена, постоянно разъезжая по долгу службы в самые удаленные посёлки Таймыра, носил с собой в качестве блокнота и справочника, благо в книжке имелись кое– какие карты местности и в самом ее конце –  с десяток чистых страниц для заметок.

"Восточная часть плато Путорана отличается от западной. До высоты 400 м горы заняты лиственничными лесами, далее следует зона лиственничных редколесий, простирающаяся до высоты 500 м. Выше проходит подгольцовая зона, представленная ольхой, ивой, ерником. Выше 800 м расположены глинистые болота. Они глубоко оттаивают во время дождей, становясь труднопреодолимой преградой для пешеходов. Ранним летом (в июне и начале июля) тундра покрывается ковром из цветов: синие колокольчики, альпийская незабудка, горечавки, полярные, желтые и белые маки, оранжевые жарки. На болотах и во впадинах большое количество пушицы. Ко второй половине июля большая часть цветов отцветает, и лишь у снежников и ледников продолжает бушевать огонь красок. Здесь весна задерживается. Среди тундровых растений преобладают различные мхи и лишайники, низкорослые кустарники, многолетние травы, главным образом осоки и злаки. По речным долинам, защищенным от ветра, и их склонам располагаются заросли тундровых кустарников: карликовой березки, северной ольхи, полярной ивы. У подножия плато и по широким, лесистым долинам рек можно встретить бруснику, чернику, шикшу, голубику, а на заболоченных участках –  клюкву и морошку".

 –  Как же сладко читать такое сейчас! –  подумал Панкрат и усмехнулся. –  Вот когда по– настоящему начинаешь ценить и любить Крайний Север!
Он удивился нахлынувшему на него восторгу и не без холодного рассчета вывел: "Значит, силы еще есть! Значит, сдаваться еще рановато будет!"
И поправив отвалившиеся от огня дровишки, читал и прежде много раз читанную книжку дальше. И то, что в ней сообщалось, теперь воспринималось, как фантастика, детектив и приключения сразу. Он успехнулся: "Прям тебе, как "дети капитана Гранта!"   

"Геологи, геофизики изучают недра Таймыра, намечая ряд перспективных рудных узлов, подобных Норильску. Медно– никелевые руды Норильска представляют собой только часть того, что есть в недрах Таймыра. Эти же руды обнаружены в бассейнах Пясины, Таймыры, Хатанги, Курейки. Месторождения железных руд, слюд, соли известны в Хатангском районе. Восточнее в районе Верхоянья имеются месторождения олова, серебросвинцовых руд...

Птицы в горах Путорана в основном перелетные. Есть здесь тундряная и белая куропатки, гуси, утки, лебеди, гаги, пуночки и др. Зимуют белая сова и изредка тундряная куропатка. В реках и озерах водится много рыбы: осетр, омуль, чир, сиг, нельма, муксун, голец, ряпушка, таймень.

...Даурская лиственница, сибирская багульник, кустарниковый ольховник, березовик, ель на западе... Лед до двух метров.

"Животный мир гор Путорана беден видами. Из млекопитающих встречаются: песец, волк, горностай, северный олень, заяц– беляк, бурый медведь, лисица. В центре Путоран, в районе оз. Аян, встречается очень редкое животное –  снежный баран. Очень много медвежьих следов видели на р. Чалке. Там же и встретились с полярным волком. 5 мая (дневка) на оз. Аян наблюдали миграцию северного оленя ("дикаря") с юга на север мигрирующее стадо, по словам местного охотника, насчитывало 50 –  70 тыс. голов. Интересно отметить, что озеро олени переходят когда их соберется достаточное количество. Скопление идет наверху...

Панкрат хорошо знал те места и то что там каждый год в августе проводился организованный отстрел оленей. Всё мясо не успевают да, и не стермятся вывозить, потому что люди –  варвары, хапуги, идиоты. И вот это богатство снеди теперь под снегом и может быть пригодным для еды...
Плато Путораны –  чудный, затерянный мир, куда, к частью, совсем мало ступала нога человека.  Нужно пробиваться туда –  на плато. Там –  вход в другой мир, там выжить можно Почти 500 километров безлюдья! А горы –  до двух км высотой горы. И там –  золото россыпями, никому не нужные самоцветы блистают на ковре из мха. Бери сколько хочешь! И это очень весело.

Он также знал, что местные оленеводы остатками стойбищами ушли к лесам, к тайге поближе. По пути можно наткнуться на следы очень старых становищ каких– нибудь экспедиций.  Путоранский купол мог стать тем самым клочком земли обетованной, дать возможность выжить.

Слух –  он уже многократно выручал Панкрата, он оказался очень полезным. Глухое рычание донеслось с правой стороны от овражка. Панкрат прислушался и вынужденно потянулся к оружию –  кто-то, похоже, пытался прикрывать пасть собаке, потому что он услышал,  рычание внезапно сменилось пвизгиванием. Значит, кому– то не хочется быть обнаруженным. Может быть, боится любой встречи, а может быть, намеренно прячется, чтобы незаметно подкрасться.    

***
Тем временем в Красном уголке на Куполе продолжалось всеобщее собрание трудящихся, достигшее уже определенного накала - особенно в замысле и патетике. Народ кашлял, сморкался, шумел, махал руками и топал ногами. Император и не пытался кого-нибудь сдерживать. Преторианская гвардия стояла, сцепив руки крест- на крест на груди, и снисходительно сверху наблюдала за митингующими.

***
- Все мы когда-нибудь состаримся! – начал Император, он же и учредитель и председатель собрания.
- До этого еще дожить надо! – выкрикнул кто-то сердито из зала.
- Мы построим новую человеческую общность, общество добра и света! – заорал кто-то из приближенных к императору.
- И молодежь после нас продолжит наше великое дело, нашу жизнь, - поддержал его какой-то бездельник из крайнего ряда.
- К черту мне такая жизнь! – заворчали в ответ молодые. – Пшшел вон! Заткнись, олень!

Разнобой в словах и жар прений накаляли обстановку.
– Мы ничего не строим! Ни к чему не стремимся. Нас ничто не связывает, не объединяет! Раньше строили светлое будущее, коммунизм возводили, затем патриотизм и скрепы, и люди были объединены одной общей идеей и целью. А сейчас что? Что объединяет людей? Что строит сегодня на Земле человек разумный? Люди - разрознены, каждый - в своей скорлупе, нет никакой общности! И каждый выживает, как может.
– В чем вопрос?! Давай примкнем к какой-нибудь группировке или банде. Создадим свою политическую партию, чтобы строить разумное, вечное, доброе! За нами пойдут миллионы! У нас появятся свои апостолы, последователи.
– Ты спрашиваешь, в чем вопрос?! Вопрос – в нашей разобщенности, в нашем изначальном неединстве. В нас вбит этот клин, прямо в череп вставлен... Он вживлен в нас, чтобы мы никогда не могли объединиться, загореться какой–то одной общей целью и так жить, так двигаться дружно вперед, воодушевлять молодые поколения, славно отмечать подвиги старших.
– Эх, да были уже бессмертные полки и гимны. И скрепы уже вставлялись! Ржавые, фальшивые, из пластмассы и капрона, из золота и платины, из бижутерии и бумазеи. Ничего не помогло.
– Так это потому, что вставляльщики скреп сами были еще теми пройдохами. Вот они – да! Они были скованы между собой одной цепью – своим негодяйством, подлостью, алчностью, патологической лживостью. Они на самом деле ненавидели и друг друга. Конкуренция и вражда, боязнь за свою шкуру – вот, что их объединяло. Так что по–настоящему, идеи не было ни тогда, ни потом. О какой же разумности человеческой говорить?!
– А ты согласись, что сам по себе каждый человек в отдельности желает такой возвышенной идеи. Она всегда блистала миражом с самых древних времен. Это и есть первобытный социализм. А потом – христианская, сама по себе сугубо социалистическая, вера. Общность! Единство человеческого стада, устремленного к высотам духа, взаимного уважения и любви! И опять, как только следовало спуститься людям с небес, из мира грез и идеологии, на грешную землю – и поползло всё по швам, в разные стороны!
– Ты думаешь, это сама природа человеческая такая низкая, ужасно скотская с заведомо заложенным в ум и сердце плебейством?
– Я думаю, это все-таки кем–то контролировалось…
– Масонами что ли? Масоны обрушили планету, масоны украли всё золото, выпили всю воду, масоны всех облапошили… Какая чушь!
– Так что же с идеей делать будем? Строим социализм, а? Вот с этой самой минуты, с этого самого места?
– А он в моём сердце с самого начала! Его и не нужно строить. Я и к тебе отношусь вполне по–социалистически, значит, по–братски!

Император, заслушался спорящих, вертел головой к одним и другим и корчил рожицы, кривил рот и щурил хитро глаза, ну вылитый комиссар Жуф из фильма про Фантомаса. Его забавляли некоторые слова, а некоторые, наоборот удивляли!
- Какой же разношерстный народ собрался на Куполе! - 

***


***

А еще один ходил по улицам того города и жутко хромал, и выражая неимоверные страдания, лез случайным прохожим навстречу, чтобы они непременно спросили, что с ним. Но в городке ни о чем его не спрашивали, ибо и так все уже знали, что он «порвал спину», то есть поднимал какой–то опрокинутый во дворе мусорный ящик, и мол, хотя его никто не просил, а он, дурак, вот взялся сделать доброе дело и на этом жестоко и какой уже раз пострадал.
- И что же такого страшного в этом его выражении «порвал спину» было? – спросила сидевшая в дилижансе и до сих пор безучастная к рассказу мисс Честертон.
- Да, ничего особенно! – живо откликнулся судья Джим Стоун. – Вы представляете?! Нет, вам это совершенно невозможно представить… Я хотел сказать, вам, Шарлотта, не нужно этого представлять – в силу вашей цветущей молодости и очарования…
- Да? А почему это от меня у вас какие-то секреты?! – вспыхнула вдруг мисс Честертон. Она так резко вскинула своими изящными кудряшками, что даже её плюмажная шляпка чуть не покатилась на пол подрагивающего на неровной дороге дилижанса.
- Это был обыкновенный радикулит! – выпалил судья Стоун. И все пассажиры в этот миг дружно засмеялись.

***
Жить по самые уши в снегу – это жуть! А жить в дерьме что же разве лучше?! Так что терпи! И радуйся. Что ты в снегу, а не в дерьме!

* * *
Почему-то у каждого сотрудника спецслужб на физиономии написано, что он оттуда. Как ни маскируй. Даже если он лицемерит и улыбается, чуткий человек сразу улавливает эту фальшь. Может быть, этих сотрудников специально так тренируют, но есть в их внешности какой-то особый знак, как бы говорящий о том, что на человеке из этого контингента печать негде ставить – она к нему просто не прилипнет.

Майор фээсбэшник встретил Тюрикова дружелюбной улыбкой, а тому показалось, что это ухмылка. Ранее они не встречались, хотя на мысе Косыгина Тюриков бывал почти каждые три месяца – тамошние геологи и метеослужба находили средства на заказ чартерных рейсов.

Обменялись рукопожатиями. 

– Капитан, это задача федерального уровня. Мне не понятно, чем вы недовольны? –  глядя высокомерно в глаза Тюрикову, вмешался в разговор комитетчик. 
–  Товарищ майор, борт и без того переполнен, регистрация пассажиров закончена…
Щепеткина протянула листок, список дополнительных пассажиров.
– Сотрудники встретят их в аэропорту, сразу по приземлению, так что переживать вам нечего
– А они что? Тоже сотрудники?
– Каждому выдан паек согласно инструкции, вас они ничем не обременят.
Пять живеньких бодрых мужиков в отличной зимней экипировке и со своими баулами-сумками смотрели по сторонам…


***
Привычка жить у человека с пеленок втерта в кожу. А умирать привыкнуть никак не могут. Даже, когда вокруг полно окоченевших, присыпанных снегом и пеплом трупов. Мороз в ноздрях - надежный заслон от неприятных запахов, однако пить чай или грызть замерзший кусок колбасы хочется подальше от кладбища. И уцелевшие люди в основном уже в первые дни покинули наиболее разрушенные районы, тянулись к уцелевшим домам.

Чаемый разношерстными диванными борцунами многие десятилетия, русский бунт страшный и беспощадный покатился по Путыму. Целые толпы, позабыв о собственных стариках, раненых и пострадавших, побросав какое ни есть имущество, квартиры, рыскали по развалинам и уцелевшим кварталам, отыскивая скрытые бункеры и убежища. Ловили всех чиновников, управленцев, всех, кто, так или иначе, на тот роковой день был причастен к власти. Щадили разве что уборщиц и шоферов. Находили по спискам, по адресам, хватали случайно на улицах похожих по толстым и ушлым ряхам и едва выяснив фамилию, начинали месить, рвать и изгаляться. Накопившийся за время долготерпения пар ненависти пер из людей, как из паровоза. Жажда мести за годы бесправия, унижений, издевательств зашкаливала так, что чистильщики-истязатели хрипели от ярости и часто накидывались на невинных и друг на друга.


***

...На свете есть много людей, которых легко и всегда узнают по глазам – такие они у них выразительные или просто запоминающиеся. Других вычисляют по прическе или по походке, так что если что – вы это, решайте сами, не пора ли вам сменить походку.

А вот Бориса Лукьяновича, как бы он не замаскировался, с бородой или без нее, в пальто или в домашней рубахе – в любое время и в любом месте можно узнать по пальцам. Он их как-то особенно складывает. Как-то особенно ими берет закуску с тарелки или денюжку из кошелька. Он и в карман к себе ими лезет как-то особенно, а уж если сигаретку курит, то так, как он никто ее не держит пальцами, да еще и ладонью навыверт. И дымком попыхивает.

Вот он, как и все порядочные люди, если что-то нужно взять, то конечно, делает это тремя пальцами, но у него получается как-то особо отчетливо, складно и что характерно – обстоятельно. Вроде бы и пальцы, как пальцы, каковых у каждого по десять штук, и фигуры из них получаются почти такие же, как у всех, а у Лукьяновича – нет, у него свой стиль, потому его и замечают.

На других людей зачастую и не смотрят, и не заглядываются, как там у них и что с пальцами – обычные складные сосиски перепончатые, у костяшек морщинистые и с ногтями на кончиках. Тайком ли ими пользуется человек, небрежно, машинально или как-то так суетливо, но при общении никакого постороннего внимания к себе они все равно не привлекают. А за пальцами Лукьяныча волей-неволей любой следить и наблюдать станет.

Потому что они у него с секретом. Ведь если тремя он всегда делает аккуратную такую щепотку – к примеру, переложить что-то там, на столе хочет, рюмочку поднять или, скажем, дотронуться до вашего воротника при разговоре или просто невзначай перекреститься, то мизинчик и безымянный у него всегда при этом интеллигентно или так театрально будут торчать врастопырку.

А вот и еще. Если вы с ним в картишки решитесь перекинуться, то и здесь сразу же обратите внимание на то, как он карту, скажем, вальта бубнового, невозмутимо и важно выбирает, перед тем как выложить ее на стол. Делает это он большим и указательным пальцами, вытянув их в уточку. А все остальные плотно поджимает. И кладет эту карту на стол обязательно со щелчком ногтями и еще вперед ее к вам подвинет. Да, и еще в этот момент вытянутыми вперед губами и свалившимися на нос очками, и глазами поверх этих очков он подтверждает свою решительность. Так что если вы в этот момент потеете от волнения и карта вам не прет, то лучше сразу сдаваться. 

Борис Лукьянович – потомственный столяр и плотник шестого разряда. Мастер по дереву. В этом и весь секрет. И можете только представить, каково дереву в его руках, и как красиво он с ним обращается, и сколь хороши, душисты и ладны изделия его ручной работы…

Вот такой бывает характер у людей. Ничего про человека не скажешь ни хорошего, ни плохого, и глаза у него, как у всех – пуговки карие одинаковые, зато про пальцы его - так сразу целый роман сочинить можно.

***
Тысячи глаз смотрели теперь на эту звездочку. А она светила им тысячи лет. И раньше смотрели другие, и не замечали. А она все висела и висела и все видела. И всем светила.

***
На путымской земле, как и, вообще, на Таймыре много странного. Одно вставлено в другое, маленькое во что-то большое, и в это маленькое еще что-нибудь воткнуто, и все они вместе еще куда-то заперты. Словно Кащеево царство. Те же геологические эпохи вывернуты наружу и слоями перемешаны друг с другом. Та же смутная человеческая история здесь пластами легла на устройство и организацию поселений. Чего же удивляться происходившему на Куполе?!


* * *
Что делать? Как быть? Куда бежать? Эти вопросы за много-много лет житейской беспечности впервые и в считанные минуты стали эпицентром взрыва мозгов всего населения Путыма, а возможно, и уцелевшего на тот момент всего человечества. Эти вопросы разом навалились на человека двуногого, обнаружившим вдруг свои глаза и уши, ноздри и прочие органы чувств. Навалилось тяжкое осознание чего-то непоправимого и того, что мир так запросто взял и перевернулся. В один день, в один злосчастный миг.
И Панкрату не удалось остаться в стороне. И ему, как и всем вокруг, в один и тот же момент стало трудно дышать. И сердце заколотилось. Он одной рукой расстегнул на груди байковую рубашку, а другой стал перебирать на ней пуговицы. Надо что-то делать.  А что?
Неужели война? Катастрофа? Может быть, какая-то страшная авария? И эти вопросы мгновенно острыми иголками воткнулись во всякого, кто еще дышал и видел происходящее вокруг. И вот они, живые свидетели, глотали открытыми ртами воздух, вращали глазами и резко поворачивали головы то в одну, то в другую сторону. Туда, откуда доносился грохот, где вспыхивали огненные шары и начинался треск, скрип, грохот, крики. И казалось, никто не видит друг друга, как на праздничном фейерверке,  а только и глядят в небо и следят , как шипит и грохочет невиданная прежде иллюминация.
Панкрат схватил уже в который раз телефон, попробовал и так и сяк включить экран. Ничего не получалось. Скорым шагом пошел на кухню и давай крутить радиоприемник, вернулся в комнату, и опять стал включать-выключать компьютер.
«Что  ты делаешь?! - образумил он сам себя же. – Света же нет! Ни у кого нет света. Но странно, почему свет пропал первым? Ведь с этого все и началось».

В спешке и все – таки машинально он начал собирать рюкзак, достал из шкафа и сумку. Палатка нужна? Еще как нужна. Посуда, свечи, соль, спички… Запасные батарейки – обязательно. Только – стоп! А куда и зачем бежать?! Да, нужна информация, подробная и четкая. Без этого не понять ситуацию, не определить план действий. 

Решает спуститься этажом ниже, обязательно нужно проверить, что с Кузьмичом и его супругой. Он понимает, выходить на улицу сейчас точно нельзя. Он еще не знает, а цел ли их дом, и не развалились ли его перекрытия и подъезды, и не завалена ли обломками лестничная площадка. Окна Панкрата выходили во двор, он решил, что нужно срочно узнать, а что с другой стороны дома, что происходит по всей улице и вообще, в других районах.
Верхние этажи разрушены, лестничная клетка перекрыта обломками плит, пыль стоит столбом, не оседает. Не понятно, где же люди. Из маленьких окон на лестничной площадки видны два дома напротив. Да, разрушены крыши и верхние этажи, у кого-то горят квартиры. Через детскую площадку пробегают редкие люди. Кто-то с пустыми руками, кто-то катит чемодан на колесиках и сразу две сумки на плечах.  Хм, не мигранты ли к нам? Или это городские бичи, что обычно с утра и до вечера контролируют и опекают мусорные ящики во дворе? 
Он аккуратно надавил несколько раз кнопку звонка в квартиру Кузьмича. Никто не открывает. Панкрат очнулся, ведь электричества нет, и постучал изо всех сил кулаком по крашеной металлической двери.  Услышал, в прихожей у соседа что-то упало и уже через пять-десять секунд дверь открыл  сам хозяин. Со свечой в руке.
– Панюшка, что это? Амеры, суки, с катушек слетели? А мошт, китаята напали? Или черт-те, что, тьфу-тьфу, землетрясение какое-то?

* * *

Небо оплакивало землю. Небо оплакивало людей. Четвертые сутки лило и лило, погружая  полутаежное мохом укутанное пространство в пелену из серой слякоти и скорби … Жить надо, жить надо еще, не все еще сделано, не все закончено.
Отзывчивых и добродушных много, правда, они  пытаются это скрывать, потому что время такое злое настало, дружелюбие, сердечность  некоторые принимают за слабость и трусость, а потому наглеют, докапываются, добыть чего-нибудь норовят. Добрым приходится сначала терпеть наседания, а потом уже, когда и деваться-то больше некуда,  избавляться от гопника-непоседы. Вот только сейчас научились огрызаться, бурчать и сопротивляться. Научились бить, приспособились колоть, привыкли стрелять.

* * *
Люди, русские люди! Что же вы делаете? Неужели нельзя по-другому?
Эту шайку живодеров Панкрат знал и знал хорошо, как отморозков высочайшей категории. В прошлый сезон он столкнулся с ними. С моторных лодок эти ублюдки резали бензопилами и болгарками панты и рога молодых оленей на переправе. И вот они, оказывается, все живы-целехоньки, живут и жируют, нагло щерятся и пальцы веером крутят. Время пришло другое, справедливое время. Он их молча и не особо поморщившись положил рядком. И Панкрат был убежден в своей правоте, у него не было выбора, и живым они его точно не отпустили бы. Чего и не скрывали, когда с усмешками и издевками окружили его и уже попытались разоружить.

* * *

Тюриков с детства готовил себя в летчики. Вестибулярный аппарат тренировал, литературу про самолеты и авиацию штудировал, в небо глядел жадно и торжественно, и в секции спортивные ходил, борьбой занимался, боксом увлекался и даже выступал на соревнованиях – это для того, чтобы на земле твердо стоять ногами и чтобы характер себе воспитать годный для неба и летчика-истребителя. 
Конечно, и через многие годы эти тренировки Тюрикову многажды раз выручали, бывало, и по службе, бывало, и в быту или в отпусках.

Пригодились они и сейчас. Он легко уклонился от удара Чалого и шагом вперед с разворотом всего корпуса встретил кулаком в подбородок провалившегося в момент атаки соперника. Уголовник на миг замер в полусогнутом виде и тут же завалился в вытоптанный снег.  Под ноги Тюрикова. Другие со злыми лицами и сжав кулаки попытались идти на сближение слева и справа, и один – тот самый Шепелявый, даже  попытался зайти сзади.

…Да, это задорная память из юности. Как Тюриков боролся за свою мечту. Однако в истребители его не пустили – медики нашли не годным по причине не очень крепких зубов, так как к семнадцати годам он уже имел одну пломбу среди коренных. В общем, повезло ему, в военно-транспортную авиацию пустили. Уже в конце первого курса вкусил самостоятельный полет на «якушке», учебном самолете. На четвертом …  Экипаж
И здесь экипаж не оставил командира один на один с зековской компашкой.

* * *