В больнице для осужденных

 Главы из киноромана "Совесть человечества"

 Чума пролежал  четыре недели  в  терапевтическом отделении  Архангельской областной   больницы для осужденных.  По прошествии многих лет он вспоминал, что в этом закрытом лечебном учреждении  для изгоев общества работали квалифицированные врачи, медсестры, не  было проблем с лекарствами и расходным материалом. Медицинское оборудование и аппаратура -  как в обычных больницах на воле.  Лечили эффективно, быстро ставили на ноги больных, еще быстрее разоблачали симулянтов. Кормили гораздо лучше, чем в зоне. В  палатах – чистота, порядок, которые  вынуждены были поддерживать зеки. Злостных нарушителей  за исключением тяжелобольных  отправляли  первым же этапом в колонию долечиваться в санчасти.  Но главное  -  Чума  успел там подлечить зубы и вставить несколько коронок. Правда, не золотых, не  костяных,  а  металлических, тем нее менее спасших его остальные зубы.
     Сошелся  там Чумаков с одним полосатиком (полосатики - осужденные отбывающие наказание в колонии особого режима)  из туберкулезного отделения, своим земляком, дядей Мишей, отсидевшим в лагерях да тюрьмах четверть века. Уважаемый был авторитет, в отделении с ним считались. Похлопывая по плечу Чуму в своей палате, дядя Миша приговаривал: «Вот увидите, братва, он еще себя покажет, это я точно вам говорю».  Если бы он знал, что Чума по беспределу в зоне у  мужиков отоварку  дербанил,  то и  близко к  себе не подпустил. А по рассказам Чумы, он выглядел в  глазах рецидивиста героем, который,  взобравшись на трубу лагерной котельной,  справлял малую нужду на головы и погоны  красноперых офицеров.
    Вместе с дядей Мишей  и его дружками Чума не раз взбадривался чифирк+ом.  Как обычно, по два  глотка из алюминиевой кружки, которую пускали по кругу. Общение с больными туберкулезного отделения  во избежание эпидемии  было строжайше запрещено.  Даже во время разговора  с ними можно было заразиться, не говоря уже о том, чтобы  пить  из одной посуды. Но Чума  не боялся заразиться. Наоборот, он  очень надеялся, что в компании чифир+ивших с ним зеков найдется кто-нибудь с открытой формой туберкулеза,и тогда, подхватив туберкулезных палочек,  он сможет подтвердить диагноз, который ему поставил врач с воли. «В конце концов, - рассуждал Чума, - лучше тубиком в больничке, чем  в зону на расправу».
     Однако ни исследование крови, ни лучевая диагностика, ни применяемые в те годы тесты  - не  показали    у  Чумакова  туберкулеза легких и никаких других его видов. Врач  ему так и  сказал: «Чумаков, радуйтесь, палочки Коха не проживают  в ваших легких».
     Чему радоваться, - хмурился Чума,  ни сегодня-завтра – отправят в  зону. А там - Малышев с Емелей ждут не дождутся его . Так просто не  выпустят  его на свободу. Не плохо бы проваляться еще пару месяцев, да хоть все полгода, оставшиеся  до конца срока. Да кто ж его в больничке оставит. В  хозобслугу  брали только  зеков с примерным поведением, да и сам не пошел бы - как ой из него шнырь .
    Но Чуме снова повезло.
   Он уже мысленно приготовился к этапу, когда к нему в палату неожиданно ввалился Гришка, двоюродный брат Кузьмы. Холеный такой, подтянутой,  в  форме работника хозобслуги.
     Удивлению Чумы не было предела. 
   - Ты откуда свалился? Вот так встреча!
   - А мне дядя Миша, земляк наш, полосатик, сказал, что ты уже месяц  в терапии отдыхаешь, ну  я и сразу к тебе.
   Они обнялись по-братски.
 – Чем, брат,  помочь, тебе,  говори, что надо. Да  пошли лучше ко мне в отделение.
       Здоровенный, мордастый и,  как казалось, безобидный, Гришка залетел в места не столь  отдаленные из  армии: избил  салагу полугодка, сломал ему челюсть, нос за что  схлопотал три года. И что обидно - за три месяца до +дембеля.  Попав из зоны в больницу с аппендицитом, которые ему успешно удалили, попробовал закосить на дурачка, чтобы подольше  оставаться  в  больнице. Анна Ильинична Фрайберг, главврач неврологического отделения, подпол+ковник медицинской службы быстро его раскусила. Когда он это понял, то расплакался как ребенок, уверяя ее, что никакой он не преступник, что случайно попал в зону. Не успела она ему сказать пару  слов  в утешение, как он стал проситься к ней в обслугу на освободившееся место завхоза,  Он уверял ее,  что  мастер на все руки, аккуратный, дисциплинированный, привык вставать рано, что справится  без проблем. Сердобольная Анна Ильинична дала ему шанс,  оставила в отделении  с испытательным сроком на месяц. Этого времени ему хватило, чтоб чтобы образцовым поведением, добросовестным трудом, поддержанием чистоты и порядка в отделении завоевать ее доверие.   Отбывание наказание для него не было таким тягостным, как для заключенных в колониях, его никто не напрягал... А главное – срок идет
   
      В комнатке,  которую Гришке  выделяли под склад и мастерскую,  он выложил на стол знатное угощение - прянички, маргарин, конфеты, папиросы Беломор.  Замутили они  кружку чифира.
      Послушав рассказ Чумы о его зоновских подвигах, Гришка только  головой качал. – Ну ты даешь . Мне Кузьма рассказывал, что тебе сам черт не брат.  Да,  в зону тебе сейчас не  резон  возвращаться.  Да ты ешь, Эдик, ешь.
      - Да пора уж отвыкать от пряничков и конфет...
      - Не спеши. Попробую тебе помочь.
     -  Мне б тормознуться в больничке
    -  Я как раз об этом.  У  нас начальник отделения - Анна Ильинична, подполковник медицинской службы. Она зеков голуб+еюшками
 называют. Если к ней подкатить  по-людски,  упасть в ноги, сказать, мол, достали красноперые псы,  извести хотят, измываются, дай, мамочка, спасительница, отдохнуть месячишко в твоем отделении, нервишки  поправить,  может,  и  не отказать. Еще скажи, вол+ки позорные, били ногами  по голове, ночью кошмары снятся, нельзя мне в лагерь сейчас – дров наломаю. А они –ну твои обидчики -  ждут не дождутся, чтоб припаять  новый срок. Только косить не вздумай, враз раскусит. 
  - Неужто зекам сочувствует?
-   Еще как! Мы ее  мамкой называем, славная она женщина.  Меня вот взяла к себе
- Ты с общака, первоходок,  а я со строгача, -засомневался Чума.
-  Да у нас в отделении полосатик сидит, Седой его кликуха, не в режиме  дело.
Ты ведь никого не убил, не изнасиловал. Я сам тебя поведу к ней.
 Да ты  намазывай маргаринчик на пряник, намазывай.
                Чума всю ночь проб+егал в туалет из-за этого маргаринчика.
               
           Сердобольная Анна Ильинична не раз слышала подобные речи от осужденных, с каждым разом ей все труднее становилось помогать им, удерживать в своем отделении. Как бы извиняясь, она пыталась объяснять каждому, кто к ней обращался,  что начальник оперативной части  больницы и так косится на нее, что возится с осужденными как с овечками  невинными, находит какие-то одной только ей известные психопатические синдромы да неврастенические симптомы. А между тем  в ее отделении никогда не было серьезных конфликтов.  Да и специалист она  была высокого класса, врач высшей категории.  Как-то умела она обезоружить любого - и зека мат+ерого  и  коллегу отмор+оженного.
         Выслушав подготовленную речь загнанного в угол зека, она поверила Чуме, что в колонии ему может быть уготовлена расправа, но таких в больнице сотни. Она уже собиралась ласково и вежливо ему отказать, но когда Чума рассказал ей, что мать его бросилась под поезд, отец женился на другой, но вскорости погиб в аварии,  и что братьев и сестер у него не имеется, она  оставила его с диагнозом «неврастенический синдром». Но предупредила, чтобы в отделении вел себя образцово, не подводил ее. Чума поклялся, что будет тише воды ниже травы.