Отложенная миссия. - Часть 2

I.
Два небрежно одетых мужика, стоящие  у кабины водителя,  то шептались, то настороженно оглядывались и этим больше всего выдавали  недобрые намерения. Елена Андреевна почти полчаса контролировала поведение заговорщиков: всматривалась в их лица,  по гримасам пыталась предугадать  их действия. Задача казалась наитруднейшей. Она всегда узнавала среди окружающих людей  типов криминального мира. Странные мужики попросили водителя остановить автобус, водитель среагировал – открыл двери,  и пара  выскочила в утреннюю рань, вслед за ними выскочила и беда. 
Елена Андреевна села удобнее, позволив  сознанию отключиться от надуманной проблемы, расслабила плечевой пояс и вдавила усталое тело в спинку кресла. Автобус бодро  мчался,  разрезая тайгу на две умиротворяющие половинки мира. Благостность только начала свою работу, но тревога  вернулась и обозначила себя  мудрствованием: «дорога бежит, а за ней память ухабами скачет!» Елена Андреевна очень любила афоризмы,  к надобности умела и присочинить, усмехнулась самой себе: «Старой бабе и на печи ухабы».  Уже который год она «болталась», иначе не скажешь, между своим домом и домом дочери. Разные города, разная социальная среда и  каждая следующая поездка к дочери  становилась всё не посильнее и в материальном плане и психологическом.
Дочь Ирина семь лет назад сделала решающий выбор – вышла замуж по любви,  казалось,  за ответственного инициативного парня. Для Елены Андреевны выбор дочери становился слишком ошибочным: скромный и ответственный парень превращался в обузу, он упрямо  спивался на глазах у своих детей и этим пожирал их  настоящее и будущее. 
Прошлым днём с самого утра Виталик заегозил: воды в разные емкости набрал, несколько раз сбегал в магазин, долго колдовал в сенях, присмирел, спрятавшись от всех домочадцев в старой бане, не ел не пил несколько часов кряду, пока в совершенном одиночестве не произвёл на свет трёхлитровую банку самогона. Дочки – белокурая шестилетняя Анфиса, похожая на ангела воплоти и двухлетка Олечка – любопытная и глазастая пампушка,  часто прибегали к баньке звать отца домой, но как только они появлялись в дверном проёме предбанника, тот  грозно выкрикивал: «не мешать!», грубо выталкивал дочек за дверь, не позволяя  понаблюдать за таинственным и завлекательным действом.   
Почему она не смогла распознать такую плачевную судьбу своей образованной дочери? Пагубные повадки зятя ей самой цену сбивали, а вопросы:  Почему? За что? – уже давно не давали покоя разуму. Елена Андреевна  напряженно вглядывалась в просеки, словно пыталась высмотреть ответы на эти злободневные вопросы.
Просеки  быстро сменялись на разноцветные лесные массивы, и Елена Андреевна на какое–то время отвлеклась от невесёлых мыслей. Вспомнила вечерний концерт зятя: пьяный Виталик, еле стоящий на ногах, никак не мог дойти до кровати, чтобы, наконец–то лечь и отдохнуть от «праведных трудов». Он  падал,  полз, снова падал, а кровать никак не приближалась. Елена Андреевна хохотнула, а ведь вчера ей было не до смеху. Смеялась дочь, она подходила к мужу, повелительным жестом показывала ему на кровать, Виталик, нацеливаясь глазами на указующий палец, так напрягался, что способен был встать, но когда настырно выпрямлялся, то самострелом летел в противоположную  сторону. Ирина находила его где–нибудь в углу спальни в вечно разбросанных детских вещах и снова повелительным жестом показывала на недостижимую, но желанную цель – кровать.
Автобус шел плавно по гладкому полотну дороги.  Она   с удовольствием вытянула ноги, монотонно и ровно работающий мотор усыплял, и она отдалась его настойчивому требованию.
Отдохнув несколько дней  в своей чистенькой квартире, повидав друзей и соседей, она снова засобиралась к дочери. «Кто поможет, если не я?» – Уговаривала так себя, сев в автобус. Услышала женский голос:
– Товарищ – кондуктор! Автобус по расписанию выедет?
Расфуфыренная дама лет пятидесяти с полтиной  с копной темных волос  сидела на первом сидении салона без движения. Голос усилился: – Товарищ кондуктор!
На голос с нотками настырности «товарищ–кондуктор» обернулась,  откровенно вызывающий макияж 90–хх на её лице окунул пассажиров в эти года.
– Какая я вам товарищ? –  бросила она недовольство в салон.
– А кто Вы? – Дерзко вякнула дама  ревизорского вида.
Кондуктор удивленно подняла брови.– Ну, никак я не товарищ вам.
– А кто Вы? – Дама–ревизор требовала ответа,– Почему вам не нравится такое обращение? – Может вас называть госпожой? Эй, госпожа–кондуктор, можно вас спросить?
Кондуктор оглядела пассажиров, увидев любопытные лица, примирительно высказалась: – Да, просто: контролёр или уважаемая.
– Просто контролёр? – не унималась дама–ревизор. – Что ж вы спесь сбиваете? Вы же слышали, вас назвали товарищем, про дружбу напоминают, про советскую жизнь. Все выбрасывать на помойку?
Дама–товарищ, из–за которой начался сыр–бор,  в спор не включилась, вслушивалась, за неё включилась Елена Андреевна:
– Может, мы неверной дорогой поедем? – сказала и засмеялась.
Пассажир заднего сидения, увидев заходившего в салон водителя,  привстал и, выбросив руку вперед, картаво выкрикнул: – Верной дорогой идете, товарищ!
Открытые рты растянулись в улыбке. Пообщавшись с водителем, дама–контролёр пожелала счастливого пути и вышла. На её лице застыла скромная просвещенность.
Товарищ–Ленин на свое место садиться не стал, а прошел вперед и занял  свободное сидение рядом с Еленой Андреевной.
– Будем товарищами? Я – Александр! – провозгласил наигранно бодро, вдавливаясь всем телом в потертое засаленное кресло когда–то вполне определенного бордового цвета.
Елену Андреевну всегда раздражали пробивные мужики, тихони, конечно, еще больше, поэтому она смолчала. За четыре часа они все же успели подружится. Нашлись общие темы. Они тихонько болтали, успевая наблюдать за сменой пейзажа за окном. Ландшафт завораживал. Тайга отступила, перелески сменялись лысоватыми взгорками. Бросилась в глаза черная, словно бездонная проплешина взгорка.
– Это выгоревшая ягодная поляна,– осведомил новый знакомый,– представьте,  я ехал с поджигателями этой ягодной полянки. Возвращались с тещей с дачи. Пожар заметили все в автобусе; он охватил весь пригорок.  На обочине стояли двое мужиков, голосовали.  Водитель остановил. Когда мужики зашли в автобус сразу гарью запахло. Разговаривали тихо, но я понял: они подожгли.  Еще понял, что афганцы. Я позвонил в пожарную часть. Поджигатели на следующей же остановке  выпрыгнули. Везет  мне на истории. Вечный спасатель.
Александр продолжил рассказ о своих доблестях. Елена Андреевна рассеяно слушала сказания, затаив усмешку.
– Соседка баба Маша  сухую траву жгла на участке, чуть баню не спалила, слышу, как кричит: «Спасите! Спасите!», конечно, прибежал, потушил, – Александр перевел дыхание, – другую соседку тоже спас, её чуть не вдавил в ворота внук – самоучка. Кричу: «Берегись!», она стоит,  разинув  рот,  и  смотрит, как на нее задком Нива наезжает; пришлось вмешаться. Успел! – Александр шумнее вздохнул, продолжил  байки, – На лету мужика поймал, тот из автобуса выпадал. Дружок в гараж ушел. Нет и нет его. Пошел в гараж и обнаружил еле живого, газом надышался и заснул. Еле вытащил его, не пришлось оживлять, он сам  на воздухе очухался.
Елена Андреевна выступление Александра приостановила, прищипнув рукав его  куртки.
– Знаете, кажется, я тоже запомнила поджигателей. Три дня назад я, возможно, с ними ехала. Сразу узнаю бандитов или воров. Интуиция ли подсказывает, а может по природе способности – впору разведчицей служить.
 Елена Андреевна почувствовала, что витамин (пока ещё она  не дала ему правильного названия), накопленный за время отдыха, активно стучится и просится на свободу. Она позволила ему выйти.
– Господь часто прислушивается к моим оценкам или просьбам и высылает на помощь подвижников…, – Сказав это,  внутренне удивилась: вот только почему отношения с зятем главный свидетель не облегчает?
– Нет, Елена, поджигатели–не бандиты, скорее больные. Каждый афганец с причудами. Скоро ведь празднуем День Победы! Приходите в парк  Жукова!
Елене Андреевне и в голову не пришло расценить это предложение как приглашение на свидание, ответила: – Вряд ли смогу. На прогулку уйдут дочь с зятем, а мне с внуками сидеть.
Всплывшие картинки в памяти о доме и семье заставили Елену Андреевну окунуться в прошлые проблемы. Она уже пыталась быть добродушней  в отношениях с зятем: не замечала его огрехов в поведении с дочерью и детьми, не реагировала на его хвастовство, на то, как он умело отлынивает от работ по дому, но с каждым новым приездом убеждалась, что её уступки еще более расслабляли отца семейства. Всем родственникам, даже ближайшим соседям по улице Артиллерийской  было понятно, что дом,  в спешке купленный два года назад  на детский капитал,  требовал основательного ремонта. Зять никак не хотел этого признавать, и вместо того, чтобы призывать на помощь друзей, он продолжал радоваться – обмывать, якобы, удачную покупку с любыми мужиками, нечаянно оказавшимися в поле его зрения. Елена Андреевна сделала неутешительный вывод: любитель застолий не любил мужицкие дела и, казалось, поэтому после обильных возлияний намеренно с гостями скандалил до буйства. Гостеприимность зятя заканчивалась дракой, а потенциальные помощники с синяками и потрепанной верой в мужскую дружбу уже стороной обходили дом обидчика. Бывало, что хитрили – заманивали зятя для ответного благодарения, и согласно навязанной им традиции так отметеливали, что Виталик надолго возвращался в трезвую жизнь – становился очень обходительным.
9 мая вся семья Елены Андреевна появилась в парке маршала Жукова.   Дочь с мужем ходили по парку, активно болтали, премило улыбались друг дружке,  безобидно дерзили позади идущей Елене Андреевне. Анфиса и Олечка  резвились на зеленых лужайках, словно бабочки порхали, а то отбегали от старших  покачаться на качелях,  поползать на игровых площадках, поглазеть на шустрых мальчишек, лазающих вокруг когда–то действующего танка. Елене Андреевне приходилось оставлять влюбленную парочку, беспокоясь за внучек, отслеживать их игры.  На площадке недалеко от бюста маршала Жукова  девушка организатор зазывала всех желающих на соревнование. Елена Андреевна прослушав условия конкурса, собрала девочек и  пошагала по зеленой лужайке в сторону зятя. Ближе подойдя ехидно отчеканила:
– А слабо двадцать раз тебе, Виталик, отжаться?
– Да, хоть сто! – «на автомате» брякнул Виталик, смело  вглядываясь в лицо тещи.
– Приглашают поучаствовать в отжимании, – уже миролюбиво пояснила свой выпад.
Девочки запрыгали вокруг отца, повисли на руках.
– Пойдем папа! Ты победишь!
По парку разнеслось:
– Принимаем упор лежа!
Зять разнообразно жульничал. Дочь Ирина все время хохотала, зять наиграно сурово посматривал в сторону Елены Андреевны, девочки активно приседали рядом с отцом.
– И зачем тебе такой слабак? За что ты его любишь? – распалялась  мать, кивая в сторону зятя.
– Есть за что, мама! – ответила Ирина. Мать почувствовала в интонации непреклонность.
– Перевыполнение плана не получилось? – поздравила так подошедшего зятя.
Виталик отмахнулся от всех и пошел в сторону киоска  с напитками.
– Пошел стресс снимать! – Елена Андреевна продолжала задирать зятя, придерживая внучек, которые рвались за отцом.
– Опять ты, мама, все испортила!
– Испортила? Значит уйду! –  Андреевна торопливо, переместив теплые ладошки внучек в холодные руки  дочери, пошла восвояси.
Ей навстречу шли незнакомые люди с портретами родственников, чудесным образом, приметив в  портретах знакомые черты, она разрыдалась. Всплывшие в памяти лица безвременно ушедших родственников, напомнили о болезненных, тяжело–пережитых утратах. Один за другим ушли из жизни: справедливые бабушки, любимый отец – участник войны, чуткая и правильная мама, муж – её стена, опора и советчик во всех делах. Как примириться с этими утратами? Как сердце заставить ровно биться, мыслям не путаться, видеть хорошее, а не жить в ожидании только потерь?
Так, погруженная в скорбь, с потемневшим лицом она подошла к стеле, с устремленным ввысь посеребренным макетом ракеты. Её внимание привлекла толпа кричащих мальчишек. В центре мальчишеской толпы заметила мужчину средних лет в военном обмундировании. Елена приостановилась, военный активно жестикулировал, не спуская с неё глаз, выбросил руку вперед, прокартавил: «Верной дорогой идете, товарищ!»
 Елена Андреевна обомлела,  и слезы сразу высохли. Закатное солнце подкрашивало мундир разведчика, его ордена и медали в особенный божественный свет, в котором Александр представал  воплощением  только светлого будущего. Он вышел из толпы мальчишек, блистая всем своим видом, чеканя шаг по  ровной асфальтовой дорожке, подошел к Елене Андреевне. Рукопожатие  Александр задержал, согревая её похолодевшую руку в своей. Немного смутившись своему, казалось бы, естественному порыву, выкрикнул, привлекая внимание мальчишек:
– Елена! Вы правильно сделали, что пришли!
Они бродили по вечернему городу и болтали, болтали…
В дом зятя,  она вернулась затемно. В доме стояла тишина, но насторожил и расстроил кавардак, Елене подумалось: «похоже, шли бои, слава богу, внучки спокойно спали в своих кроватях».
Утром, не дожидаясь отрезвления зятя и дочернего терпеливого угодничества перед мужем, Елена засобиралась домой. Написала записку – «Я уехала домой!» и, осторожно  закрыв за собой дверь, отчитала шесть скрипучих ступенек крыльца.
На автовокзале она купила билет на ближайший рейс, вышла из здания автовокзала и немного побродила по перрону, сомневаясь в своем решении –  уехать.  Ждать автобуса чуть больше получаса. Присела на широкую желтую скамью. На скамье, что напротив, публика сидела разнообразная, но Елена стала наблюдать за военным. По знакам различия это был полковник, он всем видом показывал свою значимость: как – то надменно посматривал на окружающих, часто доставал носовой платок и вытирал лоб, успевая делать замечания рядом сидящей женщине, по всей видимости, жене. Елена Андреевна поймала себя на ощущении, что она завидует этой элегантной брюнетке; на ней пальто бежевого цвета, облегающего силуэта, оно подчеркивала прекрасную фигуру. Разноцветная шаль, наброшенная на плечи поверх пальто, украшала миловидное лицо, и  усиливало сияние карих глаз. 
Напротив военного остановился неряшливо одетый мужик, загородив собой  спутницу военного. Первых слов мужика обращенных к полковнику Елена Андреевна не услышала, только догадалась, что эти двое мужиков узнали друг друга. Мужик был огромен, он вертел головой направо–налево пока протягивал руку военному для рукопожатия, словно демонстрировал кому–то неожиданную встречу. Радости от встречи полковник не выказывал, да и вставать, как подобает офицеру, навстречу знакомому не стал.
Елена торопилась рассмотреть мужика и прочитать по его виду и разговору  статус в прошлой жизни, даже встала со своего места и приблизилась.  Заметив это движение, мужик даже развернулся в сторону Елены Андреевны; поняв, что зритель есть, он зажестикулировал ручищами, обращаясь к знакомому:
– Господин Валюха, а помнишь, как я тебя вытаскивал с поля боя?
Полковник скривился от неудовольствия:
– Да я же, Валера, сам выполз.
– Валя–нах, ты чо – нах, забыл? Я же – нах тебе жизнь спас! А ты, нах…
Елена Андреевна видела, как заволновался мужик:  небритое лицо багровело и тряслось вместе с ручищами от возмущения.
– Ты – нах, теперь гордый – нах! – и уже обращаясь к Елене Андреевне, стоящей рядом с открытым ртом, начал рассказывать историю незавидного героизма командира. Рядом сидящие люди, повернули головы в сторону отчаянного Валеры, с любопытством его слушали. Елена Андреевна время от времени встревала в рассказ, пытаясь образумить рассказчика и уменьшить количество нах – связок.
– Я же, нах, и автомат его не бросил и отстреливался. О камни – нах, все колени разодрал, сам без памяти – нах был!  Веришь? Вот, что со мной стало – нах? – обратился к Елене Андреевне. Она смотрела на этого небритого, кажется, опустившегося мужика, и  чтобы окончательно утвердиться в своем прозрении, спросила:
– Вы, что, здесь на автовокзале милостыню собираете?
Мужик Валерий, нахмурил густые брови, внимательно посмотрел ей прямо в глаза, некоторое время помолчал. Изобразив улыбку сочными розовыми губами, выпалил:
– Ты, чо, золотце? Я в тайгу с другом!  Валера, показывая кивком головы  на  мужика,  выросшего словно из–под земли,   более небритого,  добавил, – Замуж – нах отдам за него. Бери не жалко. Он больше – нах, герой, чем я – нах, на медведя ходит!
Елена Андреевна отпрянула, успевая, однако, осмотреть друга. Из–под фураги копна темных волос, борода по – грудь …, смотрит прямо и глаз голубых  не прячет.
Неожиданно для всех любопытных полковник сорвался с места. Елена Андреевна видела, как он схватил за руку свою спутницу,  как та, виновато улыбаясь, соскочила с лавки и пошла за ним. Они торопливо удалялись, натыкаясь на чужую кладь, на возмущенных хозяев клади. «Кто поросенка украл, у того в ушах верещит». Елене Андреевне нестерпимо захотелось послать навстречу убегающему полковнику образ своего зятя Виталика. Зять Виталик повел бы себя более  осязаемо, чем этот могучий Валера. В такой раз она бы согласилась на безудержную реакцию зятя по оценке событий и применению грубой силы. У Елены Андреевны даже руки зачесались. Она поняла, что так и будет: рано или поздно, но нарвется этот полковник на своего Виталика. «Ан, как бодро с места сорвался – похоже, в ушах заверещало!»
Отвлекшись на тему справедливого возмездия, только догадываясь о прегрешениях полковника, Елена Андреевна упустила из виду двух бородачей. Нахлынуло ощущение потери, до боли ей знакомое. Она ходила по перрону среди потоков  пассажиров, разглядывала  входивших в объявленные к отправке автобусы.  Что–то было недоговорено, чего–то не случилось. Может просто она ждала, что за ней на автовокзал приедет зять или дочь, она простит их за бесславно – прожитый день большого праздника и вернется? Может её заинтересовали эти двое и ей хотелось своё любопытство накормить чем–то неведомым?
Объявили посадку в автобус, следовавший в Овск. Елена Андреевна все делала,  как в замедленной съемке: оглядела перрон, понаблюдала за суетными людьми, то и дело застревающими в дверных блоках здания автовокзала, взглядом попрощалась с нависающими серыми громадами  соседствующих строений железно–дорожного вокзала, наконец, вошла в автобус, прошла по узкому проходу к своему месту и «О!О!О!», увидела знаменитую парочку – полковника и его спутницу. Парочка разместилась на сидениях ближнего ряда. Елена Андреевна, пытаясь пристроить большую хозяйственную сумку и одновременно сесть на место, зацепилась рукой за синий фартук изголовья сиденья полковника и даже вырвала его. Парочка никак не среагировала. Елена Андреевна, засыпая в кресле автобуса, начала погружаться  в  сон…
Через четыре часа она уже входила в свою большую благоустроенную  квартиру, чтобы с удовольствием заняться только собственными делами. Ближе к вечеру созвонилась с подружками, на вопрос «почему так рано вернулась?» каждой отвечала: «жду в гости друга!», «где оторвала?» – летел завистливый интерес по невидимым каналам сотовой связи, – «а пока не скажу!» – разговор закруглила.
Солнечные зайчики гуляли по стене, высвечивая на портретах любопытные глаза завсегдатаев покоя и тишины, наконец, они прыгнули на переносицу Елены, стрельнули светом в ресницы. Словно поддержав задорных солнечных зайчиков, стрелки часов согласованно дернулись и заняли одно местоположение. Был полдень. Елена открыла глаза, услышав активное и требовательное постукивание за окном спальни, приподнялась на кровати.  «Ой дружок прилетел!» – вскрикнула, разглядев сквозь оконное стекло, белого голубя. Словно убедившись, что поручение выполнено, голубь оттолкнулся от подоконника, вспорхнул и улетел. Улыбнулась: «Вот и не соврала подругам – точно гость просится в дом!»
Глухо где–то зазвонил телефон, она загадала – «это дочь!», начала метаться по квартире, ища его; нашла в кармане куртки. На экране – неизвестный номер. Долго слушала мелодию звонка, не решаясь нажать на клавишу с зеленой трубкой. «Кому чужому она может быть нужна?» Решилась – нажала на клавишу.
– Елена! Вы где сейчас?...– Задиристый мужской голос был неузнаваем.
– Вы–ы  кто–о–о? – спросила она, вкладывая в голос и напевность, и отчужденность и холодность. «Так огорошить может только новый знакомый Александр!» – сделала быстрый логический вывод. Александр смело плел связующие нити общения:
– Лена, здравствуйте, я же только что от твоих, думал, что моя помощь тебе понадобиться, – поправился, – вам понадобиться. Вчера не решился, теперь понимаю – был неправ.
Елена Андреевна прослушала речь, удивление само высказалось: – Вы были у моей дочери?
– Несложно было дорогу запомнить! Так, Вы где, Лена–а–а?
– Я у себя дома, в Овске.
–Замечательно! У меня остались дела в Овске и я, пожалуй, завтра двинусь! Жди! Ждите!
Весь день Елена приводила в образцовый порядок квартиру: мыла, чистила, отсортировывала и раскладывала  вещи. Когда чирикала синичка за окном, она вспоминала о другом тоже важном деле – угощении, прибегала на кухню, послав  воздушный поцелуй синичке–подружке, принималась за готовку следующего блюда. Синичка иногда меняла позицию – перепрыгивала на другую ветку, то подальше от окна, наверное, зазывала сестричек на кино: "пиньтЮ–пиньтЮ...", то совсем близко к стеклу с любопытством разглядывая все, что лежало на столе: "цитИ–цитИ...", "циньцитЯ...". «Подожди, миленькая, скоро окно открою и сальцем угощу!»– говорила Елена и, оставляя синичку контролировать процессы, убегала в другие комнаты.
На следующий день Елена встала пораньше, сделав обход комнат, задержалась на кухне. Чирикнула синичка; подружка словно и не улетала, при виде Елены суетно запрыгала по веткам, скакнув на подоконник, несколько раз стукнула клювом в стекло, ворчливо застрекотала: “цирреррерререре–твинь..." и, Елене стало стыдно,  синичка напоминала об обещанном угощении.   «Сейчас, сейчас!» – спешно открыла морозильную камеру, и взяла кусок сала в руку. Увидев это, синичка от счастья впала в состояние анабиоза – замерла. Когда Елена сделала букетик из сальных пластинок, прошила его  нитками и подошла к окну, то синичка тут же ожила и запела.  Все это называется благодарностью. Ты только намерился сделать доброе дело, а навстречу тебе маленькое чудесное чувство, чувство которое украшает и продляет жизнь.
Редко эйфория посещала стареющую земную  оболочку, в которой проживало в ожидании чудес её душа. Нахлынуло! Наконец–то, обожгло! Освежило и отрезвило! И поманило! На обновление! Из этого колдовского состояния вывел тревожный звонок.
– Лена, здравствуй! Пригласишь? Я в Овске! – Елена уловила волнение в голосе Александра. Объяснив как доехать до ее дома, почему–то решила поискать фотоальбомы. Спрятала подальше, чтобы на глаза не попадались и не волновали память. «Давно не разглядывала, начала забывать лица», – подумалось в оправдание намерения. Альбомов было много. Прошлая жизнь не кричала, не рвалась с цветных и монохромных снимков, она просто говорила о счастье. Почему раньше Лена не слышала этого голоса? Прошлая жизнь унесла ее так далеко от жизни реальной, что она вздрогнула от звонка. Подошла к висевшей на стене трубки домофона, все еще находясь совсем в другом мире, услышала: – Лена! Это я! – Нажала кнопку и словно проснулась, быстро ответила: – Да, я жду…,– подумала: «Чего я жду? Зачем я жду? Мне и так хорошо!»
Снимая легкую курточку гость, еще не оглядевшись, одобрительно погладил Елену по плечу, когда освободились обе руки, подошел к большому зеркалу, пригладил волосы, спросив разрешения, смело двинулся осматривать всю квартиру.  Лена наблюдала, как он сделал несколько шагов по кругу, зашел в гостиную, сел в кресло и внимательно посмотрел на фотоальбомы, беспорядочно разложенные на журнальном столике. Лена села в другое кресло. Они молчали, ожидая друг от друга инициативы. Лена паузу прервала.
– Вы говорили, что в Овске не завершили дела. Какие?
– Родственников ищу, мне даже показалось, что Вы – Лена очень  похожи на мать моего отца.
–  Кто Ваш отец? – спросила  Елена Андреевна?
–  Кстати, Андрей Михайлович Подтопольников – участник ВОВ, имел награды!
У Елены заколотилось сердце, его словно иголками прошила боль; она застонала, Александр привстал и наклонился над ней, взмахом руки Елена Андреевна показала в сторону кухни. Пока Александр ходил за водой, Елена выбрала самый большой фотоальбом и торопливо затеряла его среди лежащих на нижней полке журналов.
Она уже давно искала сродного брата Кирилла. Последний раз он приходил в дом отца, когда ей было лет двенадцать. Затерялись его следы на необозримом российском просторе. Отец перед смертью стал интересоваться сыном Кириллом, пытался через знакомых узнать о судьбе  первой жены, раньше этого делать не смел – жена Катерина была против. Елена пообещала найти Кирилла, ему отец завещал свои награды и картину, которую привез с войны в качестве трофея. Да, она искала Кирилла, но не Александра!
«Что делать?» – лихорадочно думала она, « Из огня, да в полымя! Господь продолжает меня испытывать? Хоть из дома не выходи и только за собственные брюки держись!»
Александр взял чашку из рук совершенно угнетенной Елены, спросил?
– Может врача?
– Нет, Александр, я в порядке, последствия прошлых дней стрельнули.
Александр, пока слушал ее объяснение, то поднимал брови, то нахмуривал их; лицо  передернулось, проявляя красноватую кромку шрама на правой щеке, но голос неудовольствия не поддержал и не выдал:
 – Я ведь немного пообщался с Вашей семьей, Лена! Вы меня простите, с Виталиком наметили печь переложить. Со следующей недели начнем.
Елена совсем впала в ступор. «Да–а, наследственная болезнь пожить просится – ведь Подтопольникова, а подвиги Александра в шеренгу выстраиваются. Самому последнему подвигу вопрос хочется задать: «может, я сплю?» – съехидничала про себя, завершила внутренний раздрай правильными планами: «девчонок надо с героем познакомить», а вслух произнесла:
–Вы, Александр, посмотрите пока альбомы, а я на стол соберу!
Этим обращением она отстранила Александра на давние позиции – к первым минутам знакомства. Тайм аут был взят своевременно, слишком неожиданной оказалась информация, она пришла – откуда и не ждали. Удивилась своему здравомыслию: «не вскрикнула, не призналась». Почему Александр, а не Кирилл? Этот  герой не был похож на отца, а первую жену отца Елена никогда не видела. Ей не хотелось рассуждений на эту тему, но состояние, в которое её окунула  встреча и современные реалии жизни требовали анализа. 
Собирая на стол приготовленные прошлым днем яства, Елена мысленно примирялась с неожиданным известием, с крахом ожиданий, окончательно утвердилась в мысли, что Александр – не присланный какими–то недружественными силами мошенник или аферист, а человек со своими тайнами, возможно, болячками. Пригласила гостя к столу в столовую. Запахи затеребили носоглотку, Александр чихнул, усаживаясь за стол, он успел заметить бойкую синичку за окном; та стояла на подоконнике и вертела головкой, иногда буквально прижимая то один, то другой глаз к стеклу. Эта картинка рассмешила, он снова чихнул, успевая выразиться:
– Лена, похоже, не только я в гости напросился?
– Моя родственница, это она к Вам присматривается.
За столом говорили мало, иногда короткими байками про друзей, Александр вкрапливал признания о личной жизни.  Когда пообедали, Елена начала убирать со стола, приказав Сашку удалиться в гостиную и там отдохнуть. В её голосе проявились нотки и заботы и участия.
– Лена, ты хороший человек!
– Да, неужели? Удивляешь! Плохой человек для чего приглашает в гости? Или заманивает?  Чтобы накормить и спать уложить?
– Лена! На такое я даже и не рассчитывал. Около хорошего человека потрешься, как медная копейка о серебро, – сам за двугривенный сойдешь.  Для меня этот город не чужой, здесь отец жил, я призывался в Армию, но вот, представь, как долго я здесь не был – совсем дезориентировался.  Очень много перемен и плохих и хороших. Видел завод отца, он в руинах. Я очень обрадовался родной душе. Вкусно готовит только человек хороший – вот что я хотел сказать.– Александр вставая, взял руку Елены и поцеловал, Елена вспыхнула и поняла, что не сможет долго таиться.
Александр ушел в гостиную, как повелела хозяйка, когда зашла Елена, он сидел у журнального столика и рассматривал фотографии.  Елена внимательно оглядела столик, поняла, что он делал это без особого интереса.
– Лена, поедете со мной на кладбище? Хочу найти могилу отца. Я был в доме, где он жил до моего отъезда в Армию. Жильцы и соседи рассказали, что в Овске живет сродная сестра. Хотелось бы и её найти.
– Как вы собираетесь сестру найти? –  спросила откровенно с ехидцей.
Александр закрыл следующий только что открытый  фотоальбом.
– Соседи рассказали, что сестра работала на Гормаше, надо наведаться в отдел кадров. Думаю с моими знаками отличия, мне вряд ли откажут в просьбе.
– И зачем она вам нужна? – Александр даже распознал ревность в голосе Елены, – Хочешь, вместе сходим, но в другой раз, – ответил только.
Собрались быстро. Елене хотелось выйти, чтобы там – на улице растворились все тревоги, нечаянно насевшие на нее. Сосновый бор темной полосой проглядывался с автобусной остановки. Он словно страж нависал над сероватой видом домов частного сектора, скрывая среди вечной зелени мир иной. Проехали две остановки.  Ворота с распахнутой резной калиткой из кованого железа сразу настроили и Елену и Александра на осознание момента истины. Проходя через калитку, всматриваясь  в её сложные завитки и переплетения, Александр приостановился. Долго стоял, запоминая рисунок и места сварки,  словно пытался распознать мастера, автора этого чуда. Елена шла, не оглядываясь вдоль центральной аллеи, остановилась, услышав: «Лена, подожди!». Александр шел неторопливо по аллеи, рассматривал памятники, считывал надгробные надписи.  Не дойдя до Елены, он столкнулся с понурого вида мужчиной и молодой женщиной. Парочка отходила от помпезного памятника,  демонстрирующего превосходство  ушедших с планеты Земля перед всеми живущими, заставил Елену присмотреться к родственникам, в мужчине она узнала полковника. Александр сначала прошел мимо парочки, резко обернувшись, посмотрел вслед военному, дошел до Елены, взял её за руку, и все же  среагировал:
– Валентин!!!– крикнул вдогонку полковнику, тот приостановился, долго разглядывал Александра, держа в руках куртку–ветровку, наконец, они пошли навстречу друг другу. Елена осталась стоять, похвалив себя за то, что исключительно удачно переоделась – без сомнения являла собой объект совершенно неузнаваемый. 
–Кирилл!?
Мужики обнялись. Женщины же, узнав одна другую, с места не двинулись.
Мужчины говорили недолго. Расставались, обменявшись телефонами, с обещанием встретиться.
–Тебе сюда! – крикнула Елена, подходившему к ней Александру.
Александр подошел, снял бейсболку, Елену поразила бледность его лица, проявляя интерес, завалился на оградку, вчитываясь в таблички.
 – Это мои родители! – сказала Елена. Задрожал голос, Елена вытирала слёзы руками, ими избороздила все лицо, виновато посматривала.
Александр отстранился, с  горечью произнес: – Зачем это?
И Елена окончательно поняла, что не была она объектом разведки, что это тот случай, когда за особые заслуги судьба дарует тебе связующие нити с родо–начальным прошлым.
Вернулись домой совершенно уставшие. Елена опять собрала на стол, предложила помянуть родных.
– Моя бабушка говорила: Господь забирает не дожилых, а спелых.
Он помог убрать на кухне.  Осмотрел ванную комнату.
– Время сократилось, и я должен это время потратить на тебя. Ремонт какой–никакой сделать надо.
Елена проводила его в гостиную, положила на журнальный столик большой фотоальбом.
 –Посмотри, я сейчас.
Александр присел на край кресла, осторожно открыл альбом. Фотографий отца было немного, Александр, разглядывая фото, неожиданно для себя осознал: насколько значимым и уникальным становилось фото с присутствием его отца, насколько непомерной и ощутимой утратой для Елены стал его уход. Та давняя обида, что не с ним жил отец, а с сопливыми девчонками, ревность, которая до одурения злила и готова была вырваться на счастливых сестер,  теперь отсутствовала. Отец не дарил ему каждодневную любовь и участие,  по его жизни прошел как просто родитель и с этим он смирился, а скорее сказать не только отпочковался, но и возмужал и этим гордился.  Вошла Елена. Она положила рядом с альбомом красную подушечку, на которой лежали несколько медалей.
– Два ордена отца забрала сестра Наталья, отец завещал награды тебе. Скажи, а почему Кирилл превратился в Александра?
–Нет не в Александра, а в Сашка. История  простая. Сначала спрятался за чужое имя, потом за фамилию жены. Я сам себя спас. Раньше ведь только разговоры были о реабилитации, а фактически мы все убогими вернулись в мирную жизнь…
Александр задержался у Елены на два дня. Они сделали ремонт в ванной, переставили шкафы – как хотелось Елене.  «Что еще?» – спрашивал Александр после завершения очередного подвига. Елене даже показалось, что с небес сошел отец – с Сашком было также  надежно и спокойно. Позвонила дочь, она слезно просила: «Мама! Олечка заболела, а мне на работу выходить! Приезжай, пожалуйста!»
На третий день они отдыхали от трудов, смотрели телевизор, фотоальбомы. Александра заинтересовала домашняя библиотека. Он то разглядывал околыши книг, то брал с полки книгу, листал, вчитывался.
–Хорошие подборки!
– Кто тот военный Валентин, с которым ты на кладбище встретился? – задала вопрос Елена, решив, наконец, прояснить и это.
Не отвлекаясь от просмотра книги, Александр ответил:
– В разведке вместе были в Афганистане. Кстати, Валентин очень даже в шоколаде! Полковник! Но наград у меня больше – шестнадцать.
Елена рассказала свою историю про полковника Валентина. Александр, выслушав, как будто расстроился, присел с книгой в руке, спросил:
– Опиши этих двух мужиков.
Елена повторила рассказ, но уже более эмоционально. Выслушав Елену, он захлопнул книгу.
– Обоих знаю. Ну, что? Поедем с родственниками знакомиться?

II.
Город Березовский находится  в заповедном таежном месте в 80 км от города К., которому территориально подчиняется. Вот только почему он назван не Сосновским,  или Ельским, или Пихтовским? Во времена неокапитализма, чтобы оправдать скоропалительный выбор такого названия, горожане и жители окрестных мест сочинили  байку о том, что в этих местах прошло детство известного всему миру миллиардера Березовского. Нашелся смельчак,  на стеле при въезде в город он спилил два круга  над буквой «Е», сварил в одно целое и, как  знак ударения приварил к букве «О».  Жители города такую шутку оправдали и оценили: стали цинично – нахальными и дерзкими. У жителей города «К»  заметно, спеси поубавилось.  Если случались  драки,  беспричинные заварушки   в любых местах областного центра или иных  местах, то виновными негласно объявлялись березовские. 
Когда Александр на рейсовом автобусе проезжал мимо стелы с названием города, усмехнулся, перебирая в уме названия городков. Ему с детства, например, не нравилось название – «Топки»; младшая сестра Лена, казалось, в шутку этот городок называла «Лапти». Александр еле сдержал смех, наконец, понял: «топки» произносились с буквой «а» – «тапки», возможно, потому и «лапти». Непременно жителям бы посоветовал реконструировать название города. А как? Если «Топки» с ударением на «о», то как бы не обнаружилось, что места славились не только сжиганием деревьев, но и людей. Упаси боже! Если места заболоченные – «куда ни ступи – затянет», тоже такая слава не нужна! Мудреное название – так решил.
В первый приезд он не глядел в окно, а спал. В этот раз внимательно  рассматривал меняющиеся пейзажи  и не понимал. Разве это город?  Деревеньки скромного вида сменялись то просеками, то перелесками, то тайга вплотную подходила  к  трассе. Автобус натужено продвигался по петляющей дороге, вправо–влево кренился. Вот и первая остановка.
Лена стояла с девочками, и махала ему рукой, девочки тоже замахали, когда он переходил дорогу. 
–У меня день рождения сегодня! – выкрикнула старшая сестренка, оттолкнула младшую и вцепилась в ладонь Александра, он подумал: «Хваткая» девчушка–свое не упустит»,  Лена лишь улыбнулась. Проходили мимо магазинчика с вывеской «Губернаторский».  Александр понял, что нужно зайти за подарком. Выбирали недолго. Девочки показали на медовый торт. К торту полагались и другие сладости. На улице девочки ликовали – веселились, обегали то бабушку, то Александра задиристо  хлопали друг дружку и тут же увертывались  от неминуемого ответного удара. На высоком крыльце с сумрачным видом сидел Виталик, Лена тихонько предупредила Александра: «Еще не кондиция!».
Виталик натянул приветливую улыбочку, встал.
–Заходите в дом, – сказал, чуть наклонившись, и  руками показал путь.
Дому, пожалуй, с сотню лет. Еще добротный и горделиво смотрелся. Четыре большие комнаты. Виталик водил Александра по дому, откровенно хвастал, словно сам выстроил на свои кровно– заработанные деньги. В самой большой комнате стоял длинный стол с посудой и стаканами. Пирушка предполагалась серьезная.  Виталик разрумянился, повеселел, предложил выйти во двор и посмотреть постройки.  Первым делом завел в баню. На самом деле это была не баня, а мини – цех по производству самогона.  Александру было чему удивляться, он спросил:
– А семьей где моетесь? –  Виталик с готовностью ответил: –  У мамы – недалеко живет.
Остальные строения отжили свой век – вот–вот упадут, подпирались рядами кирпичей.
– Вот, все купил и привез, чтобы печь переложить.
Александр понял, что ни сегодня, а, возможно, лишь в далеком будущем, а, скорее, при новом хозяине эти кирпичи оправдают свое существование.
–Когда начнем с печью разбираться?
–Сегодня обмоем и начнем.
Голос Лены обоих растревожил, та стояла на нижней ступеньки крыльца, с поддерживающими бока руками, с елейным видом.
– Когда каждый кирпич из двух поддонов обмоет. А это 666 кирпичиков – два года обмывания.
Все вернулись в дом. Ирина никак себя не проявляла, не старалась вписываться в хоровод знатоков печного дела, занималась подготовкой застолья. Встретила холодно, да и сейчас даже в сторону Александра не посмотрела.
Пришли родители Виталика, пара смотрелась гармонично: одеты скромно, но модно. Не привлекая особого внимания, они прошли  в зал, с трудом протиснулись за празднично – накрытый стол,  и  сели на диван,  На столе стояли: тарелки и салатники с  закусками  и салатами,  бутылки с вином и графины, несколько коробок с соком. Лена посадила именинницу во главе стола, Александру предложила сесть  рядом с ней. Объявила пришедшим, что он – ее друг и будет Виталику помогать перекладывать печь. В дверном проеме появился Виталик с  бутылкой водки, намеренно ее несколько раз встряхнул, и для зрителей затанцевали в хороводе пузырьки. Ели, пили, разговаривали. Так прошло три часа. Уже вечер напоминал о длительности застолья. Начался спор на пустом месте: как правильно начать перекладку печи. Отчим Виталика – экс главный инженер местного разреза,   некогда запойный отставник с серьезными проблемами по здоровью, активно вдалбливал  Виталику теорию по печному делу. Терминология не всем была понятна, точнее сказать, женщинам и они ушли из–за стола.
Мужики даже покурить из–за стола не выходили, каждый вносил свою лепту в разработку технологии. Девочки сидели, хихикали и ели торт, мужики его не видели, а видели только горлышко графина.  Дело до драки не дошло, вовремя девочки принесли фломастеры, и мужики начали рисовать на белой стене обогревателя свои надумки, спорили, перечеркивали  и тыкали друг другу пальцем в лоб. Картина наичуднейшая!
 Родители Виталика как–то незаметно удалились – ушли в темноту, Александр упал на диван и забылся до утра. Не слышал грохот тарелок, хохот  матери и дочери, бомбическую музыку, под которую танцевала именинница – юная королева танцпола.
  Александр проснулся рано.  С кухни манил запах домашних пельменей. Давно он не ел настоящих сибирских пельменей. Зашла в зал Лена, присела на краешек дивана. Александр откинул плед, быстро приподнялся и сел, огляделся. На стене разноцветные шары, большие открытки с поздравлениями. Понял, что семья Лены с активными традициями и это порадовало. Лена понаблюдала за взглядами брата, сказала:
– Предлагаю съездить в Боровушку, где бабушка Мария жила. Дом еще стоит. Сестра Эльвира – дочь тетки Серафимы приводит в порядок домик. Ей удалось узаконить, потом хочет продать. Совсем печь развалилась. Поможешь переложить?
   Александр промолчал, подумал: «когда она это придумала?», болела голова, и требовала опохмелки.
– Я на улицу, – только и сказал.
Вернулся  взъерошенным, но бодрым и улыбчивым.
– Хочу твои пельмени!
На столе в большой чашке еще дымились  аппетитные бугорки.
– Эльвиру не помню, – потирая руки, сказал Александр, усаживаясь за тот же длинный празднично накрытый стол.
В доме остались только сестра с братом. Александр ел, а Лена как гостеприимная хозяйка что–нибудь да подавала. Особого аппетита у Александра не было, но с прошлого дня любопытство сохранилось: « а что еще такого вкусненького Ленка сварганит?»
– Сегодня и поедем, – уверенно сказал, откинулся и разложил руки по спинке дивана.

III.
Елена и Александр тихо беседовали, за окном  сменялись пейзажи: реликтовые лесополосы; заросшие молодыми деревцами поля, перемежались  с бессчетными кочками  – муравьиными государствами.
– Расскажи про свою маму. У нас не принято было интересоваться первой семьей отца, скорее всего из–за нашей мамы, – извинительным тоном попросила Елена.
– Я тоже мало интересовался историей семьи, тоже негласное табу руководило со стороны маминых родственников. Родители матери депортированы из Литвы в 41–ом в Курганскую область. Мама с сестрой оставались на территории Германии  и продолжали учиться в Кенигсбергском университете. Мама заканчивала геолого–пантеологический факультет, Розалия изучала теологию. Сестры успели закончить Университет до известных событий – в августе 44–ого начались  бомбардировки Кенигсберга британскими ВВС. Университет фактически был разрушен. Они остались в Германии, так как боялись быть депортированными, как их родители.
Наши войска вошли осенью 44–ого года. Мама говорила: они с сестрой прятались от русских в чужих пустующих квартирах или домах, но голод выгнал. Стали выходить на работы, чтобы получить карточки. Были отдельные магазины для немцев и отдельные для русских. По карточкам можно было получить хлеб, сахар, соль, жиры, консервы.
Елена слушала внимательно, наклонилась, словно боялась что–то пропустить.
– Как познакомилась с папой? – Елена не скрывала нетерпение, для нее это было важнее всего.
Отец работал при военной комендатуре: распределял на работы немецкое население и карточки раздавал и тем, кто работал и иждивенцам.
– В каком звании?
– По–моему, лейтенантом был. Маме он понравился: высокий, стройный очень похож на типичного литовца. Если бы не бойкая Розалия, возможно, и не познакомились и не стали работать при комендатуре.
– Интересно, а на каком языке разговаривали?
– Лена, понятия не имею, мама знает  немецкий язык и на русском свободно разговаривала.
– А сестра– где она, жива, кто она?
–Розалия хитрейшая женщина – далеко смотрела: познакомилась с Арсением – майором контрразведки, родители ведь считались врагами, закрутила с ним роман.
Те из местных, кто боялся оставаться в зонах влияния советских комендатур, спешно покидали город. Особенно было забито направление на Пилау. Трудно принимали решение сестры. Что было ждать от русского Андрея, ему  было всего 22 года или от женатого майора? Бесконечная колонна из несчастных людей уходила на запад и манила их за собой. Им тоже хотелось идти в этой колоне, но у них не было ни мешков с вещами, ни чемоданов, и они не хотели быть в стаде, которое двигалось вслед за отступающими войсками и быть еще дальше от родины.
– Мама сошлась с отцом, зарегистрировались. В 47–м году отец решил вернуться на родину в Овск, мама была беременной. Майор Арсений Разумцев получил назначение в Сиблаг, сестра Розалия поехала с ним.
– Значит ты Кирилл литовец по маме?
– Не совсем так, формально и по отцу и по матери я – русский.
Кирилл совсем согнулся и стал говорить тише.
– Ой, Лена лучше бы мне этого не знать. По истории моей семьи нужно писать историю выживания иностранцев в России. К Арсению приехала из  Архангельска зазноба с сестрой. Зазноба Фаина  работала в лазарете комендатуры, там же и её сестра, обе заразились и скоропостижно умерли. Вообще темная история, Арсений предложил Розалии документы сестер, чтобы они могли работать при комендатуре и нормально питаться или чтобы скрыть происхождение. Мама упиралась, не хотела идти на поводу у Розалии, но голод не тетка – согласилась. 
Идут за мной по пятам темные дела. Вот и я из Кирилла в Александра перевоплотился. Спрашивается: зачем? А тетке Розалии не хотелось с ценностями расставаться. Арсений много чего повез на новое место назначения, и она за ними как ниточка за иголочкой, тем более, почти рядом сестра будет жить.
Так в разговорах и прошло время. Вышли из автобуса на перекрестке возле бывшего ДК шахты Северная. Недолго ждали автобус на Боровушку. Оба и Лена и Кирилл с интересов вглядывались в разнообразный ландшафт за окном. То вправо поворот, то влево, то в крутую гору, то с резким поворотом и с горы. Веселая езда. Елена улыбалась, понимая, что такая езда его забавляла и отвлекала. На остановке Невельского вышли и через десять минут были  у дома с огромным тополем. 

Сестра Эльвира гостей не ждала, перетаскивала кирпичи в дом, боялась, что соседи по дурной привычке и кирпичи стащат.  Который день экскаватор рядом тарахтел, рыл ров у соседнего дома. Надо же, вот только–только  водопровод восстановила, в 28 тысяч обошелся, неожиданно «манна небесная» на голову свалилась – бесплатно по современной технологии его заново начали прокладывать. Жирные куски глины скатывались с высоких взгорков и норовили пролезть сквозь прорехи штакетника. Эльвире захотелось подержать в руках кусочки глины, и она пошла к калитке. Она не услышала, обращенное к ней приветствие, когда разгибалась с кусочком глины, увидела перед собой фигуру мужчины, и даже, кажется, узнала:  – дядька Андрей! Он улыбался знакомой улыбкой. Рядом стояла сестра Елена. Эльвира стояла с открытым ртом и молчала.
– Вот Эля, я нашла старшего брата Кирилла.
–Дубль два,– только и произнесла Эльвира, вглядываясь в лицо Кирилла.
– Тебе же нужен помощник. Я уеду, а он останется, пусть посмотрит фронт работ.
Кирилл поприветствовал незнакомую женщину поклоном головы, уверенным шагом пошел к дому, заходя на крыльцо, наклонился  и мигом скрылся в темноте сеней.   Сестры сидели на лавочке под раскидистым тополем и болтали, вышел Кирилл.
– В подполе я видел: фундамент под печь, кто клал?
Обращение было суровым и Эльвира растерявшись, ответила: – Я! – через вздох добавила, – с соседом.
– Тогда за два дня сделаю.
 – Вот так всегда, если есть мужская огранка, то работа считается качественной, – тихо сказала  сестре.
Кирилл уже разделся и готовил раствор, когда в ограду ввалился Юра. На деревне принято до сих пор, если даже не объявляется «помочь», то все равно найдутся и советчики и помощники, ведь  дело начал мужик. Дело не особо хитрое. Эльвира, когда–то разбирая разваливающуюся печь, чертеж на каждый ряд кладки нарисовала. Юра постоял в сторонке поизучал чертеж, передал Кириллу, тот лишь посмотрел на него и небрежно откинул в сторону, Эльвира подобрала желтые листы чертежей и приткнула в карман фартука, была уверена, что пригодятся.
Работа спорилась, ближе к обеду пришла Галина – жена Юры, она всегда являлась вовремя, – чтобы проконтролировать качество работы, и, конечно, дать верный совет.
Оказалось, что и Юра, и Галина помнили Кирилла, посидели на крыльце, поговорили, вспоминая бабушку Марию. Галина всегда о ней вспоминала с благодарностью и уважением. После передышки работа у мужиков активнее заспорилась: шумно и чаще скреблись о дно поддона лопаты, гремели ведра. Галина зашла в дом, сидя на знаменитом стуле бабушки Марии – поодаль от работников, то и дело вмешивалась: то расспросит о судьбе Кирилла, то прикрикнет на мужа.
Эльвира поняла, что она лишняя в процессе, решила готовить обед. Хорошо, что на улице в палисаднике из старых кирпичей  смастерила печь  и рабочий столик. Как все это пригодилось! Вскоре вышла из дому Галина и направилась к кухарке.
– Скажи: что к ужину донести? – широко улыбаясь, а в уголках рта утаивая загадочный умысел, ждала ответа.
– К чаю нет ничего. Думаю, работники захотят и чего покрепче – и этого не держу, сама знаешь, воришки проникают в дом.
– Юра не первую печь кладет, думаю, вдвоем сегодня они топку сложат, назавтра Кириллу останется обогреватель и трубу на крышу вывести.
Эльвира  покричала мужиков на обед в три часа. Не успели мужики выйти, как у калитки объявился сосед Гоша.
 – Что ли звала? Вот пришел! – Он хитро улыбался.
Юра кособенясь, вываливал  богатырское тело с низкого крылечка, узнал незваного гостя.
– Поздновато пришел, железки  поновее принес бы, замучились дверцу замуровывать…
– Какую дверцу? Кого замуровывать? – подойдя к Юрию, опасливо осмотрел Эльвиру, – А она вот – все еще живая.
Эльвира начала извиняться перед Гошей, что того не пригласила. Гоша смешно, игриво насупился. Юра закончил выговаривать недовольство приказным тоном:
–Завтра придешь по крыше скакать – трубу лепить! Один снизу, другой сверху – так и закончите.
Работники наскоро умылись, сели за стол, а Гоша юркнул в дом и долго не выходил.
– Что он там разглядывает? – Юра даже ложку положил и весь вывернулся, чтобы слышнее было: что там Гоша в доме делает. А Гоша все не выходил.
–Еще один контролер–прокурор выискался, третьего не хватает.
Третьим мог быть только Петр. И Эльвира, и Юра понимали, что третий появится, когда бутылка водки откупорится, тихонько посмеялись. Кирилл из – под лобья понаблюдал за смеющимися, Эльвира не стала раньше времени обнародовать сценарий вечеринки только сказала:
–Что бы я без вас делала!? – И продолжила уже серьезным тоном, – Приснился мне сон, наверное, года три назад. Дедушка Михаил показывал два места на огороде, где клады зарыл.
Юра эту байку уже слышал, но сделал удивленный вид, сидя на лавке, весь подался вперед, спросил: – Точно на огороде, может в подполе? Мы же там нашли знатные железки!
Из дома вышел Гоша, все, кто сидел за столом, повернулись в его сторону. Юра изрек: – И што?
В этом возгласе было все: и подозрение и понимание и вера и любопытство.
– Садись, пообедай с нами! – Пригласила за стол Эльвира.
Но Гоша почему–то отмахнулся и зашагал в сторону калитки.
–Некогда! – Он как всегда был немногословен, и обуреваем потаенным замыслом. Редко кому удавалось предугадать его планы.

IV.
 Здесь он будто заново родился. Вот и к имени почти привык. Никакой он не Александр, он – Кирилл. Когда пришла Галина с 3–х литровой банкой молока, уже вечерело. Она вызвала Кирилла на улицу, налила в бокал молоко, и тут Кирилл вспомнил Эльвиру. Там в далеком прошлом, где пахло сеном и молоком, вот в этом дворе стояла девочка Эля и плакала. Рядом с ней стояла ее мать – тетка Серафима, она грубым окриком воспитывала дочурку: «Почему не смотрела за теленком? Он же белье твое сжевал!
Ходила по двору Эльвира – добродушная и покладистая женщина. Она старалась успеть во всем, была приветливой услужливой и никак не проявляла себя хозяйкой, а была просто подружкой. Кириллу тоже захотелось стать для всех приятелем.
Он, кажется, выпил полбанки, постеснявшись, что не успевал молоко сглотнуть,  и оно уже выливалось на грудь, выдохнул удовольствие и поставил банку на стол, поклоном поблагодарил Галину. Эльвира приняла сумку у Галины и ушла в палисадник готовить ужин. Она не заметила, как вернулся Гоша, его голос доносился из избы, он перемежался с другими голосами. Эльвира ступила на порог избы, удивленной застыла: высокие и крепкие фигуры буквально подпирали потолок.  Ей  подумалось, почему она раньше  не замечала, что изба осела.
Оказалось: Гоша принес плиту для печи. Эту плиту Гоша предлагал,  когда  Эльвира в первый раз надумала печь восстанавливать, после набега хулиганов.  Она отказалась и купила новую, но опять плиту украли. С тех пор зареклась прельщать воришек новинками. На Гошиной плите было всего лишь две трещины, он начал ее пристраивать, также мастерски приладил металлический  уголок. На завершающем этапе  под хлопки наблюдателей Гоша нежно отгладил ладонью последнюю шероховатость.
Мест за столом для присутствующих не хватало, мужики вынесли стол из избы.  Галина с Эльвирой расставляли тарелки,  гремели приборами, сумерки растревожили местных собак, со всех сторон слышался их задиристый лай. Юра осторожно взял в руки бутылку с водкой, также осторожно откупорил, словно боялся взрыва, распределяя бульки по стаканам, все время прислушивался. Минуты три держал бутылку в руках, озираясь и дождался: залаяла где–то совсем близко собачка. Рыжая собачка похожая на лису с большим пушистым хвостом пробивала под калиткой проход, злилась–рычала, быстро–быстро перебирая лапками комочки глины.
– Еще минута и появится Петя,– объявил следующее действо  Юра.
Лиска подбежала к столу, начала  крутить головкой, гипнотизируя каждого с этого места.
Действительно у калитки появился мужичок. Юра хохотнул, крикнул в сторону мужика:
–Петро, проползай, Лиска для тебя окоп вырыла!
Новоявленный гость, бурча под нос «сказка–сказка!», пытался обнаружить засов. Эльвира молчала, знала, что для Петра нет дверей, каких бы он не открыл.  Было понятно, что Петр трезвым не был, иначе бы обиделся и пошел восвояси.  Сидящие за столом отвлеклись на свои чашки и стаканы и забыли про Петра, а он присел неподалеку на стопку из кирпичей, сложив нога на ногу, стал ждать.
– Петь! Если тебе налить, ты завтра по крыше попрыгаешь?
Юра продолжал задираться, Гоша тоже был готов поддеть словцом покрепче, только Кириллу было невыносимо обидно за Петра. Он его узнал.  Кирилл встал из–за стола, подошел к Петру, схватив за руки, поднял с места.
–Петр, здорово, брат!
Петр сквозь пелену слез, которые брызнули, смотрел на Кирилла, как говорят, во все глаза и недоумевал. Уже сам тряс за предплечья Кирилла.
– Ты – Кирилл? Ты живой! Сказка! Сказка!
– Потом поговорите, садитесь,– вмешалась Эльвира.
Мужики вели пьяную откровенную беседу до самой ночи. Кирилл с Петром вспоминали афганскую войну, в которой остались живыми. Гоша вспоминал Чеченскую войну, в которой пожертвовал сыном, рассказывал о своих хитростях, благодаря которым выжил в далекие  призывные годы. Юре тоже было о чем рассказать, но жена увела его домой.
После этих разговоров Гоша зауважал Петра – из своего стакана стал подливать. Эльвире же думалось: хорошо бы завтра закончить.
– Гоша, возьми к себе Кирилла, сам понимаешь, такой в доме бардак, я уж прибираться на ночь не буду, – предвосхищая заботу Петра, обратилась к нему, – а ты, Лиску мне оставь!
Наутро Эльвира никак не могла дождаться работников. Лиска еще утром по неведомому сигналу убежала и не возвращалась до полудня, наконец, появилась. Она крутилась вокруг Эльвиры и лаяла: то ли еды требовала, то ли помощи просила.
Дом Гоши находился за широкой кленовой лесополосой, Эльвира сделала сотню шагов в сторону Гошиного двора. Над массивными зелеными воротами “в елочку” колдовать не пришлось –  были приоткрыты. Посредине двора на кирпичах стояло  почерненное дымом дырявое ведро. «Шашлыки всю ночь готовили». По тому, что ворота не были заперты и дверь на веранду, поняла – были и другие гости. Мужики лежали, похрапывали, место нашлось каждому.  Эльвира решила не церемониться с мужиками, а окатить их холодной водой. Она как  зомби выходила во двор, черпала ковшом из огромной шахтовой вагонетки воду  и  возвращалась в дом.
Первым стал возмущаться хозяин дома Гоша:– Ты кто такая? К дивану, где лежал Петр, подскочила Лиска, гавкнула на него и отскочила, Петр поднялся и пошел за убегающей Лиской. Гоша встал и тоже хотел за кем–нибудь пойти, но остановился и огляделся. Кирилл долго лежал с открытыми глазами, вытирал мокрое лицо широкой ладонью. Эльвира сидела на кухне, разглядывая бардак на столе: вперемешку с грязными стаканами и грязными чашками лежали кусочки хлеба, колбасы и недоеденные кусочки селедки. Кастрюля с отварной картошкой была открыта.
– А где шашлыки? – над Эльвирой маячила фигура Гоши.
Эльвира молчала, с укором смотрела на Гошу и покачивала головой.
– Будут вам и шашлыки, и все остальное. Жду!
Вышла с веранды, прикрыла за собой дверь, тоже плотно на засов закрыла ворота, до самого дома шла и хохотала. Не терпелось устроить Лиске взбучку, решила: пусть это сделают другие.
На удивленье, вскоре и мужики пришли. Гоша принес кастрюлю с картохой, поставил на стол. Эльвира поставила перед каждым чашку с горячими пельменями и стаканы с компотом. « И все?» – задал вопрос тяжелый Гошин взгляд.
– Нам же другие работники не нужны!? – с усмешкой высказалась Эльвира. Даже если, Лиска закормит своего хозяина шашлыками, Петр все равно услышит звон стаканов и припрется. И уже никакой работы не будет, а смех, да и только.
Работа после обеда никак не зачиналась, то глина “не та”, то “крыша хлипкая – не выдержит здорового мужика”. Наконец, Эльвира сомнения мужиков осознала.
– Схожу за Петром, он не боится высоты.
До дома Петра метров триста. Петр лежал на кровати,  спал, рядом на голой панцирной сетке лежала Лиска, вполглаза наблюдала за вошедшей и была готова вскочить и вцепиться в гостью. Как только Эльвира произнесла волшебные слова: «А где шампуры?», Лиску, словно ветром сдуло с кровати, она, успев шаркнуть хвостом о косяк  дверного проема, исчезла. Тормошила Петра недолго.
– Мужики тебя ждут, уже разливают, – пошутила, когда он глаза открыл.
Елена появилась во дворе, когда трое мужиков встали из–за стола. Она села на скамейку и понаблюдала, как Гоша с Кириллом  распределяли между собой работу. Гоша с хитринкой в голосе отстаивал право ходить по земле, перспектива ломать ноги о покореженные временем кровельные листы железа, наспех уложенные на крыше сеней, и Кирилла не прельщала. В силу своего роста победил Гоша, Кирилл вынуждено согласился на высотные работы: стоять у чердачного окна и принимать кирпичи. К работе подключилась Эльвира, она передавала кирпичи Гоше, а он их подкидывал до Кирилла, тот  умело ловил обеими руками, и забрасывал в темноту чердака. Подготовительная, но особо важная работа закончилась. Кирилл, осторожно балансируя, как гимнаст на канате, подошел к краю покатой и дребезжащей крыши, присел и ловко спрыгнул. Сестры рот открыли.
–Это что за паркур? – возмутилась Елена, Гоша лишь хихикнул. Петр, сидя посреди двора на удобном месте – стопке кирпичей, хотел смолчать, но увидев, как у Лиски от удивления или страха вытянулись ушки и стали похожими на рожки, выдал:
– Сказка! Вы не видели, какие мы паркуры в Афгане вытворяли. Тут всего–то чуть больше двух метров. Скажи, Киря!
Сестры всем видом показывали готовность услышать рассказ о подвигах, но Кирилл смолчал, присел на землю рядом с Гошей, захватил руками колени, расслабился, больше подтрунивал над Петром, а Гоша больше над сестрами. Петр только улыбался.
– Молочко осталось, кто хочет пить? – предложила Эльвира, так завершая задиристую мужскую атаку. Она сходила в палисадник, появилась с банкой молока и двумя кружками, явно намекая, что благодарить хочет только двух работников.
Гоша с Кириллом первыми напились, встали и так один за другим с молочными губами прошли в дом, где их ждал не до конца выложенный обогреватель. Во дворе остались: Эльвира, Елена и Петр с Лиской. Петр сидел на излюбленном месте, наслаждался погодой и бездельем. Прошло около часа отдыха. Похоже, Петр заскучал, встал с места и направился в дом, Лиска за ним.  Через полчаса вся компания вывалилась на улицу.  Петр без лишних слов начал замешивать раствор, заполнять  им ведро. Мужики, присев на стопки кирпичей каждый натужный Петин шаг по лестнице охотно поддерживали: Сказка! Ох! Ох!..., Лиска металась возле лестницы и тревожно гавкала.
Эльвира понаблюдала за ее метаньями, смеясь, напомнила:
– Лиска, как ты запрыгивала на крышу от моего веника! – через паузу вскрикнула,– Куда шампуры девала?
Лиска  пуще того заметалась, выбирая, прятаться на чердаке или вообще утекать со двора. Смех долго не стихал, в проеме то и дело показывалось любознательное лицо Петра. Петр сам спускался вниз, сам накладывал в ведро замес и осторожно поднимался по лестнице, шел по железной скатной крыше сеней, ловко вваливался с грузом в низкий чердачный проем.
– А ведь ему еще по крыше скакать нужно! – Гоша, разучившись уважать и жалеть, опять начал подтрунивать над соседом.
– Скакать будем с ним вместе, только не сегодня, – завершила турнир серьезным голосом Эльвира, подумала: «Успеть бы – прибраться в доме».  Заметно было, как обиделся Гоша: махнул рукой и направился к калитке. Вслед Эльвира крикнула:
– Гоша, баню растопишь?

Уже вечерело. Наскоро Эльвира собрала на стол: салаты поставила и бутерброды. Петр чай никогда не пил, поэтому за столом не задержался. Только он ушел, во дворе появилась Елена.  Она была возбужденной. Подсела к Кириллу. Через короткую паузу Елена спросила:
–Ты к нам поедешь или домой?
Эльвира тоже пристала с вопросами.
–Кирилл, а где ты живешь? Как так получилось, что живешь в нашем городе, но никак не роднился, никогда на могилку бабушки не приезжал?
Кирилл понял, что Елена успела передать Эльвире его рассказ о себе, продолжил рассказывать историю семьи.
  – Тетка  Розалия обосновалась в этом городе. Во–первых, ушла от Арсения и прихватила большую часть ценностей, это и картины и разные предметы по искусству; во–вторых, начала работать в горном институте на кафедре аэрологии. Мама списалась с друзьями и ее пригласили работать в Каунас в зоологический музей. Ей хотелось вернуться на родину. Здесь в Сибири она часто болела. Отец работал в Овском горкоме партии, он отговаривал, но мама уехала со мной. Только начала работать, оказалось, что беременна вторым сыном, сообщила отцу. Он приехал, когда родился Ромас.
– У меня есть еще брат? – с волнением выпалила Елена, – Он жив?
– Да, живет у нашей тетки Розалии. Мать замуж не вышла. Нас с братом растить помогали ее родители, им разрешили вернуться в Литву в 1957 году. Мне было 17 лет, когда я первый раз свиделся с отцом. Жил с вами до Армии. Был я и у бабушки Марии  после Армии, потом вернулся в Литву к матери. Скажи, Эльвира, ты пошутила про клад?
– Да что скрывать, теперь уже точно продам, пусть достанется новым хозяевам. Может что найдут.
– Мне тоже снился сон про клад. Дедушка показывал два места. Давай начертим, а потом сверим. Очень любопытно!
– Да неужели!? – с восторгом приняла идею Эльвира, она сходила в дом и вынесла листы бумаги, передала Кириллу. Каждый сел в уединенное место: и Кирилл, и Елена, и Эльвира.  Елена с нескрываемым любопытством поглядывала то в сторону сестры, то в сторону брата. Когда чертежи были готовы, то собрались за столом их сверить. Оказалось: из двух мест одно сошлось.
– Как это понимать? – озадачился Кирилл, но быстро перевел разговор, обращаясь к Елене, – Поедем лучше к моей теще. Интересная тетка, тебе понравится. Эльвира! Тебя тоже с ней познакомлю.

V.
Тридцать лет назад. В этом сезоне командование Кирилла порадовало, – отпуск запланирован на самое удачное летнее время. Это настроило на  максимально благотворные намерения: отдохнет на Куршской косе у своего дружка Григория, съездит в Сибирь повидать родственников. Запахи лета бередили душу, волнение от предчувствия чего–то особенного наполняли жизнь красками. Он радовался этому состоянию, стал замечать перемены в городе, который  по–настоящему готовился встречать туристов: появились новые скверы с богато оформленными цветниками, тротуары были выложены  разноцветной плиткой со сложным орнаментом, здания из серого камня в вечернее время подсвечивались и придавали всему городу  заманчивый заграничный лоск.
В первый же отпускной день Кирилл начал набрасывать  в дорожную сумку вещи, в комнату вошла мать, понаблюдала за процессом. Ей не нравилось, что всегда аккуратный сын стал небрежным.
– Переезжаешь или женишься? – лишь тихо спросила.
В голосе матери каждый слог как   нота, как утверждение, только на слоге «же» проявился сам вопрос. Конечно, она мечтает, что вот, наконец–то, он сделает достойный выбор и женится.
– Mamute, у меня отпуск, поеду в Нерингу к Гришке, – задорно ответил.
На следующий день он уже стоял одетым по–спортивному на палубе парома и разглядывал толпу туристов. Прислушиваясь к редким высказываниям, подумал: «Похоже, отдыхающие налетели со всех сторон Союза». Туристы собирались группками с интересом разглядывали берега пролива, иногда слышался вопрос: «А куда мы плывем?». Явно туристы ринулись в путешествие, даже не взглянув, на карту Литовской ССР.
Городок Неринга чистенький и ухоженный утопал в зелени стриженых кустарников. Было понятно, что жители не терпели возле своего дома свалку или бесконтрольное разрастание кустарников, в свободное время выходили и подстригали и мусор убирали.
Корпуса Международного молодежного лагеря «Золотые дюны» расположились на песчаном откосе  среди высоких сосен, которые  сдерживали наступление песчаных дюн с берега моря. Друг Григорий работал в этом лагере заместителем директора. Он  был комиссован три года назад после ранения, согласился на эту должность и вполне себе был доволен. Григорий стоял на крыльце административного корпуса – серого ультрасовременного двухэтажного здания, был легко одет: шорты, летняя рубашка с коротким рукавом, на голове обычная  бейсболка; держал за руку мальчика лет четырех. Друзья до хруста  костей обнялись, словно много–много лет не виделись. Кирилл не смог скрыть удивление, кивнув на мальчика – ангелочка:  – Когда успел?
Кирилл заметил и другую, приобретенную особенность Григория – посолиднел: лицо округлилось и порозовело, из – под воротничка рубашки выглядывали сытый подбородок и шея .
– Успел, успел. Сынок, это мой друг – дядя Кирилл, – ответил и снова мальчика взял за руку, – вот тебе ключ,– хлопнул Кирилла по плечу и показал рукой корпус, – устраивайся, вечером увидимся.
Знакомство с Натальей случилось в этот же день. Он шел в сторону моря по дощатой дорожке, ощущал исходящий от нее жар ступнями ног, наслаждался им. Шумели сосны кроной и поскрипывали стволами. Впереди в ярких цветных купальниках с сумками в руках шли две девушки: блондинка с короткой стрижкой  и брюнетка. Ветерок играл с волосами брюнетки, она, головкой крутя то вправо, то влево, от него, казалось, отбивалась. Фигурки у обеих ладные, немного загорелые. Когда вышли на дюны, необозримо длинной полосой простершиеся  вдоль берега, то все трое как по команде приложили руки ко лбу, пытаясь разглядеть подходящее место. Девушки оглянулись, улыбнулись ему, сошли с дощатого тротуара, и смело двинулись в сторону женского нудистского пляжа, забавляясь ловкостью своих ножек, утопающих в сухом горячем песке.
Сослуживцы Кирилла признавались, что мало верили в существование такого демократичного места в Союзе. Кирилл долго бродил по дюнам, к морю не спускался. Так он привыкал к месту, к солнцу, к морскому воздуху. Пляж был разбит на три зоны: общую, где загорали обычные граждане, много размышляющие о смысле и рациональности жизни; женскую нудистскую, где нагло – смело разгуливали только цивилизованные женщины; в общей нудистской зоне находились большей частью нудистские семьи.  Иные стеснительные, но любопытные мужчины ложились на гребне дюн над женским пляжем, так позабавившись дозорными видами, сбегали с дюн и бросались в набегающую волну балтийского залива, чтобы усмирить плоть. Исконно – решительные  отдыхающие свободно перемещались по всем трем зонам.
Кирилл спустился к морю, и не обращая ни на кого внимания, шлепая ногами прошел всю береговую полосу, поплавал вдали от пляжа, поднялся на дюны.
Возвращался в лагерь с теми же девушками. Они шли впереди посмеивались, делились впечатлениями, а то одна другой начинали демонстрировать походку «от бедра». Брюнетка выступала больше в роли тренера – приказывала: «Подними голову», «Плечи опусти», «Грудь вперед», «От бедра».  Кирилл шел, любовался фигурками, вслушивался в задорную болтовню, больше присматриваясь к брюнетке, подумал: «Любопытно: кто ты по профессии?»
Кирилла разморили пляжные прелести, как только лег на кровать, сразу отключился – заснул. Вечером разбудил стук в дверь –  пришел Гриша. Григорий извинился, что пришел без «горючего» – сынок на попечении. Общались не больше часа. На выходе задержался – помешкал: говорить – не говорить, все же решился.
– Слышал от генерала, что нашу дивизию, возможно, отправят в Афганистан. Так что – веселись на полную! Сегодня много  конкурсов, приедет ВИА из Клайпеды. Танцы, манцы, обжиманцы!
Кирилл уже почти подошел к танцплощадке, видел, как соскочила  с крутых ступенек уже знакомая блондинка и неслась ему навстречу, он оторопел, так и стоял, пока она, чуть не сбивая с ног, проносилась мимо.
– Помощь нужна?– Блондинка остановилась и в запале выкрикнула: – Ты местный? –  категорично с усилением голоса ответил: – Да! – Она вернулась, лицо расплылось в добродушной улыбке.
–Дали пять минут, нужен правильный ответ и тогда я победительница. К какой группе языков относиться литовский язык?
– К балтийской группе индоевропейской семьи. – Заученно выпалил Кирилл, – также как латышский и древне-прусский.
– Значит и немецкий?
– Мертвый древне-прусский, а современные языки: французский, немецкий представляют  романо- германскую группу, кстати, тоже из индоевропейской семьи языков.
– Одно и тоже! Вот почему, когда я ответила: «Романо–германская группа», мне разрешили поискать более правильный ответ? А верного ответа – нет! – Волнительно высказалась блондинка.
На фоне сумеречного леса и слабо – мерцающего света фонарей лицо девушки сияло. Цветастое платье оригинального покроя облегало фигуру, боковые разрезы на подоле платья оголяли ноги до бедра. У Кирилла забилось сердечко, и, казалось, она слышала его бешеный стук; он  задержал дыхание, с холодком в голосе произнес:
– А давайте погуляем!? – Торопливо добавил,– Погуляем, вернемся – потанцуем. Вас как звать?
– Ната–а–ша, – пропела девушка, в голосе Кирилл услышал и согласие и симпатию.
Бродили среди высоких сосен недалеко от летней танцевальной площадки, оба иногда слышали крик: «Наташа! Наташа!», хрипловатое пение гастролеров из ВИА, но никак не реагировали.  Как только ступили на площадку, тут же подскочила подружка–брюнетка. Она была одета иначе, чем Наташа. Только – только входившие в моду тесные голубые джинсы, они подчеркивали достоинства фигуры, ажурная трикотажная кофта добавляла образу загадочность, золотые украшения кричали об опытном статусе тигрицы.  Она взяла Кирилла за руку, сделала приглашающий реверанс.
–Приглашаю на белый танец, – не отпуская руку Кирилла, играя джинсовыми бедрами, повела его в центр танцпола, успев послать подруге ироничный воздушный поцелуй.
Вот только что Кирилл был готов читать язык тела Наташи, не мог перестроиться и словно одеревенел – еле передвигал ногами, слегка придерживая партнершу за талию. Брюнетка терпела, теснее прижимаясь, без умолку болтала. Кирилл узнал, что она тоже Наташа, что приглянулся еще на пляже, и что им с подружкой осталось полежать на золотых дюнах всего лишь  три денька.
Кирилл ушел с танцпола незаметно. Полночи лежал на кровати в раздумьях. Знакомство с блондинкой инициировал он, и это было по душе, брюнетка повела себя нахраписто, а ведь он предательски ей подыграл. Вспомнил прежние увлечения, пришел к выводу, что высшие силы дают знак – пора определяться.
Утром позавтракал с семьей Григория в огромном боксе–столовой. Царство белых скатертей вернуло аппетит и радость созерцания. О девушках забыл. Увидел их на краю дюны, молча лежали, прикрыв лицо широкополыми шляпами «под солому», казалось, спали. Дернул же черт поприветствовать и заботу проявить: «Почему на завтраке не были?» Они разом отбросили шляпы, присели, упершись руками о движущийся песок, игриво покачали плечами, скользнули взглядом по линии горизонта. 
– Присаживайтесь, Кирилл, расскажем! – Сказала брюнетка и начала возле себя на песке ладонью выравнивать площадку.
Кирилл не послушался – перекрестив ноги, сел напротив девушек. Блондинка тоже была приветлива.
– Перешли на фрукты. Время на морской воздух и солнце экономим. Через два дня возвращаемся в Сибирь.
Кирилл полюбопытствовал: – В какой город? – ответ удивил и обрадовал, но он не выдал себя – смолчал.
Наталья–брюнетка легко вскочила и протянула Кириллу руку, поиграла в требовательном жесте длинными тонкими пальцами, Кирилл подал свою, и, удерживая горячую мягкую ладонь, легко встал.
– На память хочу найти хоть малюсенький кусочек янтаря, давай поищем. Наташа, покарауль наши вещи, мы скоро вернемся.
Блондинка не ожидала такой прыти от подружки, смогла лишь безрадостно ответить: «Да. Хорошо.»  Кирилл эти печальные нотки в голосе Наташи услышал, но другая Наташа уже его тянула в сторону моря. Они медленно исчезали из вида, спускаясь с дюны, словно уходили в море. Наташа сидела долго в одиночестве, созерцала картины с  уходящими вдаль голубыми, рыжими, белыми сполохами, лишь иногда мимо проходящие парочки и компании оставляли на песке задиристые следы от жарких ног.  Так с разноцветными мечтами скромница проживет до самой старости, а в этот вечер  она просидела до прохлады, которая настырным потоком надвигалась с моря, собрала вещи,  оглядела пустынное побережье и с неспокойным сердцем направилась в сторону лагеря. И только тогда парочка появилась, ее окликнула Наташа–брюнетка, она же, не оглядываясь, положила чужие вещи на песок, и настырно вдавливая пальцами  ног песок, пошла дальше.
Наташа–блондинка все правильно поняла. Подружка была раскованной и болтливой и весь вечер учила: как надо окручивать мужиков и что нужно брать от них. Наташа – блондинка сделала для себя вывод: медицинские работницы циничны, практичны и бесцеремонны.
Через два дня Кирилл посадит девушек на автобус, идущий в сторону порта, наградит каждую большим яблоком, сам же через три дня станет собирать вещи в большую дорожную сумку.
Мать, хлопотавшая на кухне, услышала, как поскрипывают дверцы шкафов, тихонько зашла в комнату. Кирилл затаенно улыбался, выпрямился, предвосхищая судьбоносный вопрос матери, сказал:
–Мама я же хотел отца навестить и Ромаса, вернусь через неделю, удачно купил билет.
Кирилл весь в отца, немногословен и хладнокровен, да и сама Эмма была такой: не показывала ни настроения, ни особенного расположения к близким и чужим людям. В этот раз среагировала бурно:
– Какой отец? Ты сам скоро будешь отцом. Зачем он тебе? Ромас скоро приедет.
Она говорила срывающимся до крика голосом. Кирилл подошел к матери и приобнял.
– Mamyte, сама говоришь: скоро буду отцом. Да, хочу быть отцом!
– Ты где Ядвигу оставил? Она ведь поехала к тебе!
Снова Эмма опоздала свести Кирилла с невестой.

VI.
Кирилл из аэропорта позвонил брату и Наташе. В голосе Ромаса была радость, она передалась Кириллу, но вот голос Наташи с длинными паузами, хрипотцой  и настороженными вопросами ее погасили.
–Как ты здесь? Зачем?
Наташа словно отчитывала его за провинность. Кирилл лишь ответил: – Приехал к отцу и брату. Хочешь – встретимся? Скажи когда?
Она потеплевшим голосом ответила:–У драмтеатра бываю каждый вечер. Звони–и–и !
Ромас ждал его у гостиницы. Одет был просто, но с нотками шика: начищенные остроносые туфли, рубашка с коротким рукавом в клетку и брюки с острой стрелкой.
–У Розалии редко бываю, хочешь – к ней поедем, хочешь – ко мне.
–Давай к тетке! Мама ей будет звонить.
На этой же улицу Весенней, брат снимал квартиру. Розалия открыла двери нисколько не постаревшая, она словно вторая мать то обнимала Кирилла, то, хлопнув ладошами, восторженно его оглядывала, не обращая внимания на Ромаса. Обойдя и приобняв за плечи, толкнула на порог квартиры. Кирилл заходил в квартиру, затаив дыхание. Давно в ней не был, но помнил: насколько сильным было прежнее  впечатления от этого музея. Стоял в прихожей, ожидая, когда зайдет брат и хозяйка, успевая взглядом изучить и оценить обстановку, словно готовился к отступлению. «Как можно жить в таком музее?» – эта мысль застряла в голове на целый прилетный день. Другая мысль: « Понятно, почему брат не хочет здесь жить»  с момента встречи, наконец–то,  с братом объединила.
Розалия отняла спортивную сумку у Кирилла, Ромасу приказала распорядиться на кухне.
–Я редко бываю дома: институт, литературные дела, Ромас знает. Оба здесь поживете.
Пообедали втроем, обменялись новостями, Розалия заторопилась на встречу.
–Вечером погуляем. Нас ждет театр, набережная и парк!
Так и ушла, вдохновившись перед зеркалом внешним видом, культурными ожиданиями. Ромас тоже не задержался, пожелал брату приобщиться к культурным ценностям, подружиться с холодильником и кроватью. На том братья и расстались.
Кирилл, оставшись один, побродил по квартире. Как – будто для формального отчета пересмотрел экспонаты, долго не задерживаясь ни перед картинами, ни перед вазами и статуэтками, вызывающе горделиво смотрящими на него из углов комнат. «Богатство есть, а счастья нет. Розалия выбрала для себя роль случайной, но верной хранительницы чужих талантов», – так думал Кирилл, не зная ее другой роли, вполне себе тоже уникальной и удачной. Увидев в угловой маленькой комнате кровать, вспомнил отмашку Розалии: комната для гостей, упал на кровать и быстро заснул.
Проснулся Кирилл от гулкого тяжелого удара закрывающейся двери – вернулась Розалия. Она поколдовала с охранной сигнализацией, погремела ключами, побродила по квартире, разнося сладковато запах духов и еще чего–то невыразимо–приторного.
– Ромас, конечно же, сбежал? – встретила Кирилла коротким вопросом, когда тот зашел на кухню.
– Да, мы даже и не пообщались – то толком, – поддержал Кирилл неудовольствие тетки, –  я ненадолго приехал, в любой момент могут отозвать.
– С отцом хочешь увидеться? – Розалия пригласила жестом к столу.
–Да, забываю, не знаю с кого характер писать,– так сказал Кирилл и кивком указал на висевшую над столом картину застолья скандинавской знати.
Такой широкой улыбки Розалии он никогда не видел и не предполагал, что вообще в природе может существовать. Два белых ряда зубов, кажется, навсегда ее зафиксировали. Розалия захохотала. Звуки этого честного хохота, промчались по всем предметам квартиры, и отразились от них приятельским эхом. Посидели, поговорили на разные темы, Розалия попросила прибраться, а сама ушла полежать–отдохнуть.
Кирилл ходил по кухне, фантазируя встречу с Наташей, позвонил ей. Трубку, похоже, взяла мать. Услышал голос надежного смелого человека. Он представился другом, в ответ: « Как звать?», Кирилл ответил, услышал: «Что–то новенькое!», удивление было искренним. « Её нет дома. Где–то гуляет» - сообщил доверительный голос. Кирилл мигом собрался.
Наташа стояла, прижав колени к гранитному ограждению набережной, смотрела вдаль, курила. Пойма реки Томь в этом месте обзора особенно привлекала искателей экзотики. Противоположный крутой берег с реликтовым бором, внизу чуть – правее – поселение, называемое Красной деревней, уходящее по берегу куда–то в лесные массивы, вырубленная в скале дорога, как змея уползала в глубину соснового бора. Здесь свободно дышалось, и думалось. Мысли одна за другой ровными мазками заполняли картину будущей  судьбы.
Отвлекло легкое прикосновение, она вздрогнула  и выпустила дым в лицо Кирилла. Без удивления, без радости выпалила:
–Как ты меня нашел?
Кирилл опять был обескуражен. Да он бродил у театра, сидел на каждой скамье скверика, стоял у фонтана, пытаясь сквозь его струи предугадать сторону, откуда Наташа появиться, но так и не дождался. Решил просто прогуляться до набережной.
–Здравствуй, Наташа, очень рад, – Кирилл открыто улыбался, легонько взял за плечи и повернул к себе, дерзко с хрипотцой в голосе выводил заготовленные и важные слова:
–Приехал, чтобы сделать тебе предложение, и даже не думай отказать. Ты моя женщина, я сразу это понял.
– Давай просто погуляем,– прервала уставшим голосом Наташа, отбросила сигарету, и назло зевакам, то подбоченясь,  то руки в разлет проплясала перед Кириллом.
– Частушек не будет! – громко крикнула, взяла под руку Кирилла.
Было похоже, что молодой интересный мужчина приручал вздорную молодицу. Так бродили часа два по парку, что протянулся на половину всей набережной.
Понятно, что в музей Розалии нужно приходить в дневное время, а был уже вечер, в гости к строгой маме вряд ли Наташа пригласит, на короткий вопрос: – Ко мне или к тебе? – он не среагировал, продолжая ее руки держать в своих, и улыбаться.
–Идем ко мне. Надо же жениха познакомить с маман.– скомандовала Наташа.
Людмила Григорьевна приняла гостя тепло и заботливо – как родного. Наташа удивилась этому, чаще на ее нового знакомого она заготавливала «шипы» – особые сногсшибательные тесты, и всегда не дождавшись результатов, просто уходила в свою комнату, хлопнув  дверью. А тут: принарядилась, в гостиной, вечно лежащие на столе книги и рукописи и газеты убрала с глаз, запахи цветочного дезодоранта повсюду распрыскала; Кирилла пригласила сесть на почетное место за столом, иных обычно усаживала на  стул в углу  гостиной.
«Удивительная женщина» – сходу оценил Кирилл будущую тещу. Она села напротив Кирилла за стол,  как мудрая сова, сверкнула взглядом из под короткой седовласой челки, лукаво улыбнулась, погладила руками край стола, словно его очищала от налета времени, крикнула в сторону невидимке:
–Нужно бы повечереть!
Людмила Григорьевна, как воплощение самой вежливости, сущей интеллигентности и духовной значительности  начала вести корабль – беседу с обаятельным мужчиной. Они то смеялись, то спорили. Наташа, явно ревнуя, громко шумела на кухне.
Кирилл остался в квартире Наташиной мамы и только утром он позвонил тетке и матери, которые напротив, потеряв его, не спали всю ночь. По квартире ходила Людмила Григорьевна и напевала, если видела Кирилла, то останавливалась и обязательно шутила. Кирилл понял, что прижился и надо действовать и уже за завтраком сделал Наташе предложение.
Днем они посетят Розалию и Наташа еще больше расположиться к Кириллу; поведение дочери станет понятным для Людмилы Григорьевны. Когда Наташа вернется домой, то первое что она расскажет матери это восхищение музеем Розалии.
– Как? Он племянник этой самой Розалии?
В этом восклицании будет столько противоречивых эмоций, и только время их расшифрует по достоинству.
–Дочка, я поддержу этот выбор. Я даже отпущу тебя в Прибалтику.
Людмила Григорьевна успела в первый же день провести разведку личности Кирилла, супротив обычных тестовых допросов.
– Мама, он предлагает поехать с ним в Вильнюс, познакомиться с родственниками. У меня ведь отпуск заканчивается!
–Напишешь заявление на дополнительный отпуск, я передам и объясню.
Людмила Григорьевна в душе радовалась и была благодарна высшим силам за такую судьбоносную встречу. Она первой подбежала к двери, когда позвонил Кирилл, с трудом сдерживала восторг при виде букетов, безмолвно стояла перед гостем, прикрывая ладонями разгоряченные щеки.
– Какой вы право, любезный и внимательный,– только и сказала, забирая букет и освобождая место для дочери.
Наташа, принимая букет, утопила в нем широкую улыбку и, кивая в сторону уходящей матери, усилила ее признательность:
– За тапочками побежала! Для тебя!
Людмиле Григорьевне хотелось продолжить общение с Кириллом, но Наташа гостя увела в свою комнату и наглухо закрыла дверь. Поведение дочери ей не нравилось, она боялась, что легкомыслие   Наташи будет неверно оценено и, спустя некоторое время она настойчиво постучала в дверь, громко прокричала:
–Наташа, нужно готовить ужин!
Ей хотелось предупредить дочь о последствиях нарциссизма, о том, что пора меняться, о своей боли за ее судьбу. Но Наташа молчала и до позднего вечера не выходила из комнаты. И только когда Людмила Григорьевна прокричала:
–Господа, пожалуйте на ужин! – Дверь тотчас же открылась. С виноватым видом вышел Кирилл, взял ее за руки, повел  в сторону кухни.
–Вы меня извините, я не останусь, обещал тетке Розалии, что поужинаю с ней и братом. А Наташа пусть спит. Я позвоню.
Людмиле Григорьевне очень не хотелось расставаться с Кириллом, восхитительные морщинки на лбу и  чутко–доверительный взгляд из–под очков  это выдавали.
До полуночи она будет сидеть в гостиной, читать «Аргументы и факты» и каждый посторонний звук в квартире то ли доносящийся из недр земли, то ли из темных углов Вселенной будут настраивать ее на решительные действия. Заспанная Наташа появится неожиданно за ее спиной и обнимет, прижмется и жарко дыхнет в ухо:
–Мамочка, у нас есть что-нибудь покушать?
И вся решительность куда–то станет уплывать. Но усилием воли Людмила Григорьевна ее вернет: поднимется с места, выпрямится, как перед боем за российскую литературу, крутанет плечами:
– Чего ты добиваешься, Наташенька? Да разве так с мужчинами можно?!
–Можно и нужно!–Дочь уверенно выводила аксиому счастливой жизни. – Ты мама за ними всю жизнь бегала, а я не бегаю, я выжидаю настоящего героя. И он появится, сама увидишь.
–Успею ли,– только и выдавила сомнение.
Почти всю ночь она не сомкнет глаз, будет вспоминать романтические собственные истории, анализировать последствия и как эти истории могли повлиять на взрослеющую дочь. 

VII.
Наташа была спокойным и рассудительным ребенком, но отличалась  упрямством и высокомерием среди своих сверстниц. Людмила не один раз выслушивала от воспитателей  об этой её особенности с упреждающими судьбоносными заключениями,  дочь не защищала. Особенности характера даже себе не пыталась объяснить,  становилась лишь более придирчивой  к поведению дочки, в ней  все яснее вырисовывался психологический тип  отца.
 – Я выбью из нее отцовскую кровь! – Людмила  часто вставляла эту фразу в разговор с матерью. 
С отцом дочки  Людмила рассталась, когда Наташа только начинала садик посещать.
– Поддерживайте друг друга! Господи!  Наташенька! Мы из простой семьи и голову задирать не следует! – поучала наставлениями умирающая  бабушка, придерживая Наташину теплую мягкую руку в своей. 
И вот, – со смертью матери у Людмилы не осталось близких родственников, навалились проблемы  по здоровью и у неё. Как она додумалась до первого испытания для дочери? Какое проведение заставило её нарисовать план этого рискованного мероприятия, а вечером объявить его шестилетней дочке?
– Завтра в садик тебя не повезу; после обеда сама ко мне на работу приедешь. Буду волноваться. Дочка, дорогу ты  знаешь. Это будет нашей большой победой, – сказала, обняла  дочь крепко–крепко.
Детский садик, находился по соседству с книжным издательством, успокаивала себя так: «Дорога для дочки ведь известная и привычная». Она намеренно готовила Наташу к самостоятельности.
Утром Людмила  приготовила завтрак, разбудила дочку, дала ей в руки листок бумаги.
– Наташуля! Пожалуйста, сделай все так, как написано, и этот листок возьми с собой. В три часа дня  выйди из дома. Закрой дверь. Иди на остановку, дождись троллейбус.  Входи в переднюю дверь. Не откроется дверь – не садись. Или иди домой, или дождись следующего троллейбуса. Едешь до остановки «Главпочтамт». Ни с кем не разговаривай! –Обняла дочьку.– Пожалуйста, сделай всё правильно.
Когда Людмила увидела дочь, идущую ей навстречу, приветливую и шумную, она оторопела. Она так погрузилась в работу, что забыла об испытании, хуже того – о дочке. Наташа шла, её перехватывали, тискали сотрудники издательства и обязательно спрашивали:
– Ты, Наталька, откуда? Сама приехала?
Она гордо отвечала : – Да–а! Да–а! Да–а!
Людмилу  правильно осудили все коллеги за этот проступок, торопились уберечь от других экспериментов: «А если бы погрешность в расчете оказалось не просто большой, а великой?». При современных условиях сделала бы она такое? Была победа, но, возможно, было и поражение: рано дочка сориентировалась в окружающем пространстве, ей словно кто–то влил абсолютную самостоятельность. Появились новые правила: она – сама по себе, мама – сама по себе.
Другое испытание случилось, когда Наташе было двенадцать лет. Людмила гуляла с дочкой зимним  вечером. От подъезда соседнего дома, прихрамывая, выбежала им навстречу  беленькая с тёмными пятнами подростковая кошечка. Она закрутилась вокруг каждой, затёрлась, всматриваясь в лица, болезненно мяукала; Наташа присела, чтобы её погладить и тут же вскрикнула:
– Мама, она ранена!
Людмила взяла в руки кошечку, рваная рана на боку   кровоточила.
– Мама, давай скорее её спасать: отнесем домой и перебинтуем!
Людмила строго посмотрела на дочь, кошечку опустила на холодный асфальт.
– Мы никогда не держали кошек и не будем! Я не знаю, как ей помочь.  Она не выживет, и нам придется её хоронить.
Дочь не послушалась, взяла податливый комочек на руки и понесла к подъезду. Удивительное дело, но кошечка выжила. Людмила стала помогать бинтовать терпеливую больную, стараясь услужить этим своей дочке. Дочка не оценила запоздалое участие –  высказалась:
– Мама, а если бы тебя вот так выбросили раненной и никто бы не захотел спасать? Она задала мстительный вопрос и не ждала ответа – просто ушла с глаз.
Наташа взрослела быстро, быстрее, чем хотелось  матери. Её рассудительность и самостоятельность уже начинала нравиться всем. В школе педагоги её причислили к числу особо доверенных лиц, а школьники приняли в узкий круг «нарциссов».

VIII.
То, что вас отличает от других
 и есть – ваша сила.
Кирилл купил на городском рынке все дорогое и сытное, у дома Розалии его ждал Ромас. Забирая из рук брата объемный пакет,  Ромас пошутил:
– Я правильно сделал, что не заморачивался –  ничего не стал покупать,  за счет брата денек–другой пожить – это же кайф…
Ромас шел – запинался, разглядывая изображение иномарок на полиэтиленовом пакете.
– А пакет мне оставишь? Привез или презентовал кто?
–Да. Чему удивляться в Прибалтике это уже не диковинка.
Стол в гостиной уже был накрыт. Белая скатерть, фарфоровая посуда изысканного вида, аппетитная нарезка на больших королевского вида тарелках блестела и игриво зазывала.  При продовольственном дефиците, который дошел и до Сибири, это изобилие выглядело вызывающе дерзко. Розалия была в ударе, то и дело, оглядывая стол, с азартом демонстрировала успех в  непривычном деле – сортировке стола, тыча пальцем то в одну тарелку, то в другую, успевала  рассказывать племянникам о событиях в институте: истории хитроумных студентов, женские интриги в борьбе за внимание особо почитаемых педагогов–мужчин. Ромас, вероятно, был свидетелем некоторых случаев, кстати, похохатывал, чем Розалию еще больше распылял. Братья, дождавшись длинную паузу в тираде Розалии, наконец, сели за стол. Кирилл не особенно был весел, но слушал с улыбкой. Наконец, тетка обратилась к нему:
–Родниться с главным редактором будем?
Ромас поднял брови в удивлении, замотал головой то в сторону тетки, то в сторону брата.
– Я чего–то пропустил?
Долгое молчание прервал телефонный звонок.
–Не иначе, чью–то душу потревожили, она и объявилась,– поднимаясь с места, высказалась  Розалия. Из коридора доносились ее односложные ответы, но с веселостью в голосе:
–Оба здесь. Общаемся. Что сказать? Хорошо передам. Не волнуйся, здоровы и пахнут…
Когда она вернулась на свое место, на лице проявилась великая  озабоченность.
–Кирилл, это Эмма звонила. Срочная телеграмма из части   пришла. Вызывают из отпуска.  Просила организовать утренний рейс. Я сейчас же сделаю. Что за срочность!?
Кирилл, продолжив трапезу, удрученно качнул головой – « как некстати сообщение: задуманное не имело шансов на исполнение, и снова рушилась личная жизнь, да и отвечать на вопрос Розалии уже не имело смысла…»  После ужина Кирилл тут же позвонил в часть и объяснился, что находится в Сибири и при первой возможности вылетит.
Розалия ушла на кухню, вернулась с картиной в руках.
–Кирилл, если эта картина будет напоминать меня и твоего отца, то можешь ее взять. Так она будет ближе к своей исторической родине. Берешь? Я все организую.
Розалия поставила картину у стены и ушла.  Сделала несколько звонков, вернулась в гостиную все такая же сумрачная.
– Кирилл, может, ты подашь рапорт? Зачем тебе оставаться на этой службе? Какой риск! Эта дикая страна Афганистан. Я правильно поняла, что тебя туда пошлют?
–Роза, да желательно бы повременить. Я успел бы жениться и, возможно, Наталья поехала бы со мной, она ведь медик.
–Даже не мечтай, Григорьевна ляжит на порог, а ее не пустит, твой патриотизм тебе одному и расхлебывать.
Мало кто в народе поддерживал решение советского правительства о вводе войск для поддержки апрельской революции – фактически военного переворота в пользу афганских коммунистов. С передачей власти социалистическому просоветскому правительству Наджибулы. Но многие искренне радовались, когда последний танк вышел с территории Афганистана и это был великий праздник. Итог десятилетней войны был таков, что никакой особой жертвенности со стороны правительственных войск Афганистана не было, не было четкой программы для удержания власти и это было время проверки советских мусульман, их приверженность советским ценностям, их неготовность воевать за чужую революцию. А как относились советские солдаты и офицеры? Главный вызов того времени: я должен послужить своей стране.
– Я должен…
– Человек ничего не должен своему государству. – Громко и раздраженно вещала Розалия, – Как можно отправлять единственного сына на чужую войну?
Она то бегала по квартире, что–то искала, то возвращалась в гостиную к племянникам,  продолжая ругать внешние безымянные силы и властных личностей.
– Золотой запас растранжирили, продовольствие вывезли, теперь за сыновей взялись!
Всегда хладнокровная, прагматичная Розалия не могла остановить поток неблагодарных речей в адрес правительства Горбачева.
–Хорошо, что ты Кирилл вовремя вернулся из Германии на Родину, – закончила уже слабым голосом, подошла сзади к сидящему за столом Ромасу и  нежно погладила его по голове. От неожиданного прикосновения тот встрепенулся, но смолчал. Озабоченность Кирилла отвлекла всех от тяжелого разговора:
–Роза, я Наташе сделал предложение, а теперь не знаю – что и делать, обещал вернуться...
Розалия молчала, по посеревшему лицу пробежали бороздки морщин. Ромас опередил тетку, холодно брякнул:
– Позвони, да простись!
–Логично! И лучше утром.– Только и скажет Розалия и разноцветный, разноголосый, многогранный мир сожмется до трех темных комнат, в которых спрячутся от новых вызовов судьбы три существа.
Кирилл будет лежать полночи с открытыми глазами, смотреть на качающиеся ветви старого клена за окном, мечтать о горячих поцелуях Наташи, о смелом податливом ее теле и будет ругать себя. За что? Больше за то, что не оправдал надежд Людмилы Григорьевны. С этими выводом и заснет.   
Рано утром задребезжал дверной звонок. Первой вышла из своей комнаты Розалия в бархатном халате, она долго гремела засовами, наконец, дверь подалась и открылась. Перед Розалией стояла почтальон с небольшой черной сумкой через плечо, протягивая правительственную телеграмму, браво спросила: –Подтопольников здесь проживает?
Сначала из комнаты выскочил заспанный с черной лохматой шевелюрой Ромас и прямиком кинулся к двери, но Розалия его рукой остановила и крикнула вглубь квартиры:–Кирилл!
Благодаря правительственной телеграмме,  Кирилл вылетит в Вильнюс утром этого же дня, только вот с этого времени злые языки будут разносить по городу молву, что Розалия привлекает в свой музей молодых красивых студентов, естественно в качестве охранников ценностей. Кирилл, собравшись с духом, в аэропорту позвонит Наталье, но трубку возьмет Людмила Григорьевна, она выслушает прощальную речь и, не задав ни единого вопроса, первая завершит разговор. Она останется верна своим принципам – не тратить время на избранников, к которым был исчерпан кредит доверия.
Ближе к полудню Кирилл был уже в дивизионной канцелярии и по требованию комдива писал рапорт: «Я готов поехать». Все сознательную жизнь он был воспитан на профессиональную привычку – на бой, иного применения не знал. Сделать карьеру в подразделениях армии, ведущих активные боевые действия, можно значительно быстрее, чем получая в мирной обстановке звания за выслугу лет. И вот – случился Афганистан.
Эмма встретила сына со слезами на глазах, со словами:
–Сынок, почему не домой, а сразу туда, почему со мной не поговорил? Зачем нам эта война?
Эмма знала, что все равно Кирилл не послушался бы ее доводов, ее опасений, не принял бы ее боль, как реальную угрозу утраты.
– Mamute, по–другому–никак, – только и сказал, крепко обнимая мать. 
  Как он мог потом в наших тесных войсках командовать, если его подчиненные были на войне, а он нет. Появилась та самая возможность: использовать навыки в реальных сложнейших условиях, получить особые навыки боя в горной местности с неизвестным противником. Абсолютное большинство офицеров воздушно–десантных войск вот такие люди. Материальные преференции тоже играли роль. К этому времени подписан был приказ министра обороны: офицеры, которые отправляются в Афганистан, должны быть обеспечены жильем.
Эмма в ситцевом цветастом платьице ходила по квартире потерянная, тяжело вздыхала, наблюдая за сборами сына.
–Должна Ядвига подойти. Я ей сказала, что тебя отправляют в Афганистан.
Кириллу хотелось сказать правду матери, что у него есть невеста, что он должен был ее привезти и познакомить, что думает только о Наташе и что теперь  не сможет даже просто обнять Ядвигу, но смолчал. Потаенные мысли одолевали: Наташа разорвет отношения, у них нет будущего.
Он видел в окно, как Ядвига выбежала из темной аллеи сквера, что напротив дома, остановилась перед его окном. Она, вероятно, его  заметила, слегка жеманясь,  покрутилась на каблучках, рывком перевесила с одного плеча на другое небольшую сумочку, помахала обеими ручками, всем телом подавшись вперед. Он представил на месте этой белокурой подружки Наталью и только тогда улыбнулся и в ответ помахал рукой. 
Ядвига вошла в квартиру и внесла едва уловимые запахи  моря, перемешанные со смольным сосновым запахом, с особой нежностью приобняла старшую подружку. Дамы обменялись несколькими дежурными фразами. Завершив приветственный этикет, Ядвига озорно взглянула на Кирилла. Он стоял у двери своей комнаты, скрестив руки.
– Вот приехала только что из Неринги. Немного позагорала. Узнала у Григория, что тебя срочно вызвали. И что?
Вопрос она задала слишком бесцеремонно и ударно, Кириллу не понравилось. Она, по поднятым бровям осознала оплошность, добавила:
– Какие новости, что–нибудь скажешь по этому поводу?
Эмма пригласила обоих в зал, сама села в кресло, сухо бросила Кириллу: – Говори!
Кирилл сел на диван рядом с Ядвигой, приобнял ее за плечи, вернув матери хорошее расположение духа.
– Написал рапорт, как и требовалось. Назначен вылет с ротой учебки Гайжюнай.
Ядвига пытаясь скрыть волнение, вскрикнула:
–Да! Я тоже!
Кирилл даже отстранился, ощутив насколько сильным было волнение.
–Тоже –что? – спросила Эмма.
Ядвига после окончания мединститута работала в отдельном медицинском батальоне этой же дивизии.
– Я тоже написала рапорт и тоже вылетаю…Значит будем вместе.

IX.
За провинности, каких Кирилл уже не помнит и не делает,  его отправляли из дивизии в учебку «Гайжюнай» готовить молодь не один раз. Там собирался контингент со всего Союза: из Сибири, с Урала, из Тульской, Псковской, Витебской дивизий, местные с Прибалтики, с Кавказа. «Бог придумал Рай, а черт ВДВ и Гайжюнай» – такой жесткой кликухой характеризовались прибалтийские методы воспитания разведчиков. Общаясь с курсантами, Кирилл учился распознавать психотипы, их потенциал на «воина» или на «гавно», сам научился сращиваться с иной  культурой. За несколько лет работы в учебном центре по одному выкрику распознавал национальность. Воины здесь назывались Курками.
Когда объявили отправку в Афганистан, то по – разному проявлялись курсанты. Кириллу  собрали роту из разных рот учебки.: снайперы, минеры, радисты.  Кто–то рвался, а кто–то пил мочу больных гепатитом, чтобы отлынить от долга. Настала очередь “жить недолго”– вот как приняли большинство курсантов сообщение.
 Перед вылетом офицеры получили инструктаж от замполита, Кирилл пересказал десантникам эту лекцию,  дал историческую справку горной страны, раздал  Памятку воину–интернационалисту, как мог, объяснил пропечатанные правила поведения и выживания, национальные традиции народов, населяющих Афганистан.
 Когда самолет пересек границу, штурман с хрипотцой в голосе выкрикнул:
– Поздравляю черти, вы в Афгане!
Чужая земля приняла без оркестров, сидели на сухой горячей земле, ни былинки, ни деревца. Запасов воды с собой не было. Горло пересохло так, что мечтали всей силой воображения оказаться возле своих ручейков и березок. Вкруг аэродрома слышалась стрельба очередями. Думалось, что вот–вот тебя возьмут на прицел, невольно опускали голову на грудь и озирались. К своей роте Кирилл не подпускал "фазанов с дембелями" – тех, кто уже полгода и год воевали на  Афган. Одни ждали отправки, смело во весь рост разгуливали, вспарывая горячий песок носком сапога, и норовили откинуть в лица сидящих; «купцы» по–деловому морской походкой обходили ряды новеньких, вглядывались в каждого.  Они выбирали в свои роты, под себя подбирали. Слышались их  хвастливые выкрики:
– Кто ко мне? Научу по – настоящему воевать и выживать!
Кирилл понаблюдал, прохаживаясь среди своих, стал огрызаться:
– Без ученых обойдемся!
Но как–то сразу понял, что здесь действуют свои законы, лишь громкоголосо отбивался:      – Брысь! Рота моя!
Новоиспеченные «скандинавские» воины громко ему вторили, все как на подбор высокие и крепкие. Несколько бравых подзадоривая выборщиков, оголили торсы. Красавцы – атлеты, не поднимаясь с песка, поиграли мускулами, погримасничали лицом. Кирилл недолго улыбался, прошила мысль: «Всех ли сохраню?»  Оглядывая фигуру каждого, словно вычисляя крепость брони тела, отбился настроем: «За каждого буду стоять горой. Жарко. Хочется пить. Где вода?»
Цистерна с водой обнаружилась далеко в стороне с висящими на цепочках кружками. Водой молочно–серого цвета наполнили фляжки, попили из кружек отвар верблюжьей колючки. Эта санитарная вода станет основным лекарством от местных инфекционных заболеваний.  В ожидании таможенных проверок и «купца»  первый раз десантники перебинтуют раны, вколют  промедол, чтобы снять болевой шок.
 Когда прилетел отдельный медико–санитарный батальон, среди девичьих лиц Кирилл разглядел Ядвигу, нисколько не удивился. Она, вышагивая по горячей земле среди бригады медиков, то и дело вскидывала белокурую головку, привлекала мужские взгляды.  Медсанчасти сразу подогнали бронированный уазик и вся компания спешно начала погружаться. Кирилл встретился взглядом с Ядвигой, ее бледное личико вмиг порозовело, она успела махнуть рукой и крикнуть: «Я найду тебя!» Где–то недалеко общий гул аэродрома прорезала пулеметная очередь.
   Погрузился и отряд Кирилла, машины с десантурой следовали за машинами медиков, а впереди  и сзади колонну сопровождали БэТээРы.
Кабул предстал как знойный каменный мешок, с тусклым небом, с забитыми окнами лавок. Он был безлюден, их никто не встречал ни радостью, ни злостью. Людское любопытство тоже спало, несмотря на гудящую и жужжащую карусель вертолетов. Выезд из города сопровождали  длинные ряды горделивых пальм. Кирилла это удивило и успокоило. Добрались до Джелалабада без приключений. 
   Выгрузились перед палатками госпиталя. Из подъехавшей санитарной машины санитары вытаскивали носилки с ранеными, те стонали. Новоприбывшие сквозь окровавленную амуницию догадались о безжизненных руках и ногах уже побывавших в бою  молодых десантников. Кирилл видел, как бравые его ребята закручинились, как одновременно всех их прошил страх. Казармы была две. В одной офицеры и медики–мужчины, в другой женский санитарный контингент. Остальные до ночи развертывали палаточный городок и травили анекдоты, чтобы заглушить страх безвозвратной потери конечности, а то и самой жизни.
 Так посчастливилось, что медико–санитарного батальон расположился  недалеко от палаток мотострелкового десантного батальона.
Первых две недели Кирилл виделся с Ядвигой. Это были короткие встречи «на ходу», «на бегу». Утром по тревоге, пятиминутная готовность и у модуля должны стоять все или все кто есть в роте. На самом деле 15 минут. Перед десантником должны лежать РД (рюкзак десантника), автоматы, лифчик с боекомплектом, в парке техника заправлена, питьевая вода в баках. Словом, полная боевая готовность. Учились  особенностям  стрельбы в горах, горному ориентированию. Не раз и не два он вспоминал картину горячего аэродрома и горячих хвастливых воинов. Такими: решительными, требовательными, находчивыми становятся большинство из выживших  афганцев и независимо от званий. Если на ходу подметки не рвать, то не выживешь и дня под палящим солнцем и кинжальным огнем мятежников.

С таким кинжальным огнем он встретился уже через неделю. Получил от командования учебное задание: взводу разведывательно–десантного  батальона занять господствующие высоты, на одной обеспечить площадку «подскока» для вертушек. Готовилась операция для захвата каравана с оружием для мятежников, переправляемым из Пакистана.  В отряд  включили: двух снайперов –  крепкого всем видом заряженного на успех Ивана и коренастого уйгура Бориса с хитроватым прищуром, двух минеров Петра и Федора и радиста спецназа Валеры, установщика датчиков-  тепловизоров Павла. Каждый взял автомат 4.5 кг, к нему пять снаряженных магазинов, пару гранат, несколько пачек с патронами,  флягу с водой и нож.  У всех на ногах кроссовки. Радист Валера кроме радиостанции в 19 кг нес батарею к ней – больше двух килограмм. Павлу передан был комплект датчиков с картой. У минеров по две мины. В район десантирования шли группой в 12 человек.
    Привал устраивали, когда попадали на тропы душманов, сухощавый, остроносый Павел тут же бросал вещмешок, вместе с Кириллом сверяли по карте местонахождение, поодаль от тропы Павел мастерски и быстро устанавливал датчик. После третьего привала Кирилл ощутил усталость, слишком много сил затрачивалось на безопасность и самостраховку, на мягкие маскирующие движения. Пот разъедал глаза, жара начала подводить волю, вялость оккупировала все тело – хотелось упасть и уснуть.
Валера шел последним, шумно дыша, подбадривал:
– Как же повезло – без броников!
Ему отвечали сотоварищи сухими губами:
–Повезет, если дойдем и вернемся.
Связались по рации с командованием части.  Только тогда Кирилл понял, что его волновало: Почему его взвод вынужден идти по горам, а не десантироваться с вертолета? Да это была учебная вылазка на знакомство с местностью и обстоятельствами.
– Взводный! Торопитесь! Десять боевиков прошли две тропы. Идите в точку А.  Вышлем вертушку.
Это сообщение передано в прямом эфире командованию части из Кабула, оператор  увидел, что прошло десяток душманов через два тепловизора.
  Учебное задание могло стать боевой операцией. Кирилл принял решение - ускориться, рацию скомандовал нести по очереди, меняться через 10 минут, датчики не ставить. Вещмешок с боеприпасами не бросишь, без еды и воды  задание не выполнишь, и рыпаться не стоит,  а сил по горам скакать не остается. Вечерело, в очередной раз сделали привал, обостренно вслушивались. Световой день тонкой полосой вычерчивал силуэты  величественных гор. Вода из фляжек струйками полилась в пересушенное горло. Сразу же со стороны  из–за валунов послышалось блеянье.
Минеров прошиб профессиональный пот, они с предупредительным знаком залегли.
Язык  переговоров между душманами в горах десантники узнают позже, но шестым чувством уловили: чужой. Автомат в полной готовности, чужой долго не маскировался – вышел. Перед минерами стояла коза. Она смотрела глазами, рогами и бородкой на каждого по очереди.
– Похоже, воды захотела. – Оценил козье состояние  Павел, подобрался  с фляжкой, вылил на ладонь воду, подставил козе маленькое дрожащее озерце с бликами от заходящего солнца. 
 –Что с ней делать? Нас же выдаст... – шепотом рассуждали другие.
Начались шутки: вот если  бы не дал, тогда….
Как передвигаются козы по горам шумно или бесшумно, еще не поняли, а тем более не знали намерения козы. Решили двигаться дальше.
Шли тройками, цепляясь за камни, и друг друга. Заметили: коза пристроилась за Павлом и периодически его рогами подталкивала. Это всех смешило, но подбадривало.
Сидели короткое время на привале, приняли совместное решение: избавляться от мин.  Уставшие и изможденные минеры Петр с Федором  остались на месте выполнять приказ Кирилла, остальные вместе с козой двинулись в путь.
Взгляд перестал цепляться за каменные преграды, оказалось, ступили на  площадку – ту самую вершину. Каждый ступивший на площадку тут же валился. Лежали, словно умерли. Заблеяла коза, прищипывая зубами кроссовок Павла.
–Тиши, мать твою! Зарежу!
Коза испугалась окрика, замолчала.
–Дай ей воды!– приказал Кирилл.
–Пусть идет куда подальше! Самому  мало.
–Придется сложиться!
–А может, бартером разойдемся? Вон  – какое вымя набегала по сусекам!
А воды во фляжках – только несколько глотков. Ночи в горах недружелюбные, мало сказать холодные, зимняя стужа все тело сковывает. Горячие камни в момент остывают, как только начинает властвовать темнота. Ребята жались к друг другу, чтобы не замерзнуть. Наскоро поели, дозорным выбрали Павла, поскалились:
– Павлуха, ты дояром не служил? В общем, подои козу и чтоб утром молочко в котелке осталось, – брякнул Иван, скрестил руки на груди и заснул, рядом пристроился Борис.
Надо сказать, что, будучи храпящим, обеспечишь  карьере разведчика большой и уважительный минус: недолго повоспитывают, потренируют дыхательными гимнастиками, и если не приживется нужный автоматизм,  скажут: до свидания. Никто не храпел. Коза не собиралась ложиться, стояла вертела головой, навостряла уши – прислушивалась. Павел заподозрил, что она потому к нему и прилипла, что только ему доверяла, решился – присел с котелком возле козы.
– Давай Дарья перельем молочко сюда,– под вымя осторожно подставил котелок.
Она словно этого ждала, притопнула копытцами и хвостиком потрусила. Павел на коленях пристроился возле козы. Экспериментировал неторопливо: нажимал на соски то ниже, то выше; пыхтел – отдыхал; снова нажимал. Наконец, струйка звонко стрельнула по краю котелка. Так честно отработав почти два караульных часа, получил от доброй козы пол–литра молока. Сделал несколько глотков. Невыносимо захотелось спать. Погладил натруженной рукой по жесткой шерсти.  Растолкал двух здоровяков  Януса и Вилиса. Успел сказать:
– Козу до…доите…,– и с удовольствием поплыл по молочным рекам.
    Утром разбудил грохот–взрыв, причем где–то рядом. Приказа: проснуться не требовалось. Все разом гаркнули: «что это?», привстав, настороженно друг друга оглядели.
–Коза где?
Козы не было. На месте козы – большое мокрое пятно и опрокинутый котелок. Больше всех расстроился Павел.
–Ни молока, ни козы.
Иван сразу все понял.
–Подорвалась ! – рассудительно добавил, – не вовремя сбежала, точно на мину напоролась.
Кирилл вынужден был устроить разнос за караульную провинность:
– Мы – одно тело, один организм! Забыли девиз?
 Пока не припекало, командовал расчисткой площадку. Валуны выкладывали полукругом,  буквально выскабливать прижимные стороны ножами. Раздался второй взрыв. Он был тише первого. Скорее всего – это взорвалась первая мина, которая была устроена на полпути к вершине.
–Или коза балуется или моджахеды в гости прут.
 Ускоренно продолжили выстраивать  стену вида с обзорными окнами, которая должна защитить и от солнца и от  моджахедов. Вымерили площадку шагами и вдоль и поперек. Вполне хватало на «подскок» двух вертушек  со стороны обрыва.
 Кириллу был знаком норов горцев, но с беспощадность  этих мятежников он не сталкивался. Вертушка прилетела раньше, чем раздались выстрелы гранатометов. Вертолет завис на отвесной стороне, духам были видны только лопасти. Стоял вопрос: погружаться на борт или принять бой? Из гранатометов духи могли обстрелять в воздухе, а значить, нужно было их ликвидировать. Отряд занял круговую оборону. Хорошо хоть с вертушки сбросили  ящики с патронами. Вертолёт ушёл за склон и завис на высоте 3–4–х м над кручей  в зону недосягаемости.
Командир МИ–8 простился резким рапортующим взмахом руки, солнечный блик очков, словно кинжалом резанул по глазам – уже всходило солнце.
Кто выше находится, тот прав, – он в выигрышной позиции. Духи всю ночь шли к вершине и несли тяжелое вооружение. Стреляли снизу, сбоку, казалось отовсюду. Огонь был непрерывный из крупнокалиберных пулеметов. Кириллу на миг стало стыдно за малодушие. Он позволил оставить часть боеприпасов при восхождении, а мятежники втащили на такую высоту пулеметы. Кирилл ором загнал всех за валуны. «Прикрой этого!», «Достань того!» – крики Кирилла приглушали холодные еще камни. Снайпер Борис уже целился в  голову юркого моджахеда. Песок трещал на зубах от работы рикошетных пуль, набивался в уши. По рации связались со штабом армии. Комбат  просил держаться и беречь людей.

X.
В это время в центре сибирского города, в сталинской квартире. Людмила Григорьевна лежала в своей широкой кровати, никак не могла избавиться от ощущения беспамятства навеянного  утренним сновидением: будто – бы дочка призналась, что беременна, а ей приспичило выходить замуж за иностранца. «Скрывать от жениха и родить или аборт сделать?» – спросила вся в слезах. Сразу – два чуда: беременная, замуж выходит. Дыхание даже перехватило от волнения.  Вспомнила, что вечером Наталья была необычно внимательной к матери: с ней осталась дома, вкусный ужин приготовила; явление редкое и исключительное – атласный бордовый халат надела, после плотного ужина была игривой. Мать с дочерью дружно плечом к плечу весь  вечер рассматривали толстый альбом с детскими фото, вспоминали, похохатывали.  Когда Людмила Григорьевна уже была готова отойти ко сну, Наталья постелила пастель в ее спальне, легла  рядом и  обняла мать.
–Мамочка, я тебя очень люблю!– Так ластилась,  поглаживая мать по голове.
Рабочее дыхание утра доносилось сквозь открытую форточку. Людмила Григорьевна прислушалась. Гудели отъезжающие машины, гремели мусорные баки. Где–то рядом, слышался будто бы плач, всхлипывание. Людмила Григорьевна тотчас встала, по холодному полу босой, вперевалку поспешила на звуки, цепляясь руками за все, что попадалось на пути.
–Мама –а–а! – встретил вскрик дочери.
Наталья сидела среди горы подушек в слезах, растрепанная с опухшим лицом.
–Доченька! Что случилось? Сон приснился какой?
– Мама, у меня будет ребенок!
Людмила Григорьевна застыла, прикрывая рот ладонями, подошла ближе, зло бросила:
– Без мужа не позволю рожать! Так и знай!
Присела на кровать, напряженная и совершенно чужая.
– Такого мужика упустила!  Долго будешь сердце мне рвать!? Какой срок?
И получила такую же злую ответную реакцию:
–Это ты виновата! Зачем я стала патологоанатомом? Это тебе надо было им быть! Самой мечты воплощать!
– А это причем?
Наталья, извергнув отчаянную реакцию, уже спокойно рассудила:
– Военные предпочитают жениться на медиках. Понятно же –почему. Он больше радовался, что я медик, а я хочу быть любимой женщиной. «Надеюсь, не патологоанатом?» – так, возможно, пошутил, а я не смогла признаться.
–Господи, какие глупости ты говоришь! – Людмила Григорьевна, сотрясая воздух обеими руками, возмущалась, – Какие глупости, дочь! Твоя профессия – твое благополучие, семейное благополучие!
В голове матери уже строились стратегические планы дочернего будущего в связи с текущей ситуацией. После недолгого молчания она выдала их:
– Списывайся, созванивайся, признавайся, что беременная от него. Не  от кого – то другого?
Наталья молчала.
–Что? Не знаешь от кого забеременела? Тогда только аборт, вот мое последнее слово, – сказала так, и гордо запрокинув голову, встала с кровати, вышла из комнаты, хлопнув дверью.
Наталья в этот день больше не общалась с матерью, как ушла к ее подруге Лилии Адамовне, так там до самой ночи застряла. С Лилей хотела поделиться только своей историей, хотела получить совет или поддержку от мудрой старинной подруги матери, а получилось что–то негожее – театральные акты–судилища «непутевой Людки». Наталья и в этом случае – за глаза мстила матери: слушала, мелкими глотками попивая кофе, то поддакивала, ковыряя вилкой в салатнице, а то уходила к открытой двери балкона курила и в знак согласия кивала головой. Седовласая, удачливая Лиля доносила секреты подруги с хрипотцой в голосе:
– Да, вот, хотя бы эта история с геологом. Такую даль ездила, писала ему страстные письма. После одного только призывного ответа - «Да» носилась  по просторам России за своим разлюбезным героем, восторгалась особенным мужским характером,  его необыкновенной внешностью, чертовщинкой в глазах.
Добрая великодушная Лиля назидательным голосом вещала:
 – Словом, матушка твоя нафантазировала такой роман, но когда герой твердо сказал ей: «Это наше последнее свидание, я останусь верным своей семье и жену не брошу», то  она чуть не умерла на месте.
Наталья вздрогнула, щелчком пальцев отстрельнула сигарету в дрожащую  листву тополя. Лиля приостановила рассказ. Пауза была недолгой. Литературный дар у Лилии Адамовны мать отмечала и даже бралась редактировать ее рассказы, он опять проявился.
– Это было в предгорьях Саян. Её сильные  ноги принесли её на мыс –  на место вечерних трепетных свиданий. Здесь когда–то был зажжен ими обоими факел настоящей долгожданной любви. И он манил её к себе из буден, проживаемых без Владлена. Наташенька, если бы он пошел за ней, опасаясь за её жизнь, я думаю, она бросилась бы вниз. Хорошо, что «герой»  не сделал лишних движений. «Не ручаюсь за себя, и его бы зацепила!»– так мне говорила.
Этим же вечером Наталья, собрав чемодан, не попрощавшись с матерью, заторопилась на вокзал.

XI.
В этом городе, она осталась работать после переквалификации.  Выбор мужа был скоропалительным, случился при праздновании окончания курсов. Была уже пьяненькой и раскованной, прижалась в танце к  благородного вида избраннику Игорю, «включила  стерву», потом «включила легкомысленную искательницу приключений» и уже в меблированной квартире превратилась в охваченную любовной страстью девицу.   Игорь был представителем административного ресурса, все это оценил в пользу Натальи, но совершенно зависящий от великих планов родины, головой и всем существом в них погруженный, поддерживать темперамент Натальи не смог. Наталья вовремя поняла. Разошлись без тяжбы и взаимных претензий. Так ей досталась небольшая квартирка  и полная свобода.
Наталья любила Новосибирск – город возможностей, со времени первого знакомства, ей казалось, что даже студенты  в нем были заражены вирусом академизма, примерно также значимо, как все благодарные студенты Санкт–Петербурга заражены ответственным столичным культурным кодом. Молодежи, заряженной столичным снобизмом, тоже хватало. Этот неопытный класс смело  рвал устои, она была такая же: раскованная, изобретательная. Смело экспериментировала и в работе и в отношениях.
Купила билет на поезд, сидела в зале ожидания, с интересом разглядывала написанную во всю стену картину. Летящий совершенно – обнаженный Икар взволновал. Стал понятен замысел художника, проснулось любопытство: «Кто он – этот художник?»  Настанут ли времена, когда она со своими талантами вступит в эту творческую знать, будет общаться на «ты», будет других тянуть ввысь?
Ее мать относилась к этой знати по праву жизненного опыта в профессии – была редактором книжного издательства. Она останется личностью, даже став пенсионеркой. Она не щадила ни своего времени, ни времени тех, кто хоть какие–то подвижки может сделать в пользу литературного творчества, как и просвещения. Она торопиться вмешиваться в процессы, происходящие в литературной среде с присущей ей горячностью. Все сколько-нибудь значимые перемены у нее всегда на контроле. Она находила новые имена, новые ощущения и впечатления, не стеснялась выражать их перед любой публикой. Наталья видела ее в состоянии восторга от соратника в своих открытиях и терзаниях. Это впечатление незабываемое: буквально "захватывала в плен" обожаемого автора, беззастенчиво требовала книгу, успевала за неделю изучить и, находясь на эмоциональном подъеме, высказать автору откровение при первой же возможности. Мать - редкий человек, из поколения людей умеющих  наносить и держать «удар».
Наталья  побывала в среде влиятельных управленцев, так сказать созидателей общественных устоев – тех, кому по силам «рисовать», «конструировать», «указывать», но этим не заманилась, да и матери не  дала шанса порадоваться за свалившийся  статус.
На нижней полке  купе – напротив нее разместилась дама–простушка. Обликом, вроде, дама, а по поведению – «всем родственница». Соседка в Натальи  симпатии не вызвала, та быстро это поняла, больше общалась с мужем – строгого вида брюнетом, который разместился на верхней полке. Муж не особенно радовался надоедливому щебетанью супруги, чаще отмалчивался, но когда Наталья выходила из купе, этот брюнет оказывался рядом: она в ресторан – он следом, она  поглазеть просторы родины – он рядом стоит, умиляется. Так и завязался новый роман в присутствии его жены. До Новосибирска ехать всего–то девять часов, а после часу общения ей захотелось с ним ехать до бесконечности. Для чего образовалась эта перемычка – Наталья даже не задумывалась. Всю ночь просидели за столиком, пили чай и болтали: о жизни, политике, искусстве. Жена, кажется, спала, вида не подавала, что беспокоится. Все же, когда Валентин вышел покурить, пробудилась: и так в позе лотоса почитала лекцию об омерзительных качествах своего мужа, сопровождая ее хихиканьем. 
– Он – еще тот ходок! Завлекает очередную смазливую и гипнотизирует, а потом делает с ней все что угодно.
Наталья все выслушала. Больше поразило то, что простушка в полном здравии, к тому же беззастенчиво весела. Как так может быть?
–А вы – какая у него по счету? – тоже смеясь, спросила.
–Я же – жена! – Только и ответила соседка, и быстро натянув на глаза простынь, свернулась в клубок.
«Почему я в свое время не попользовалась статусом – не покрасовалась?» – только такой вывод сделала Наталья.
Случайное знакомство с Валентином не оборвалось. Они начали встречаться,  радовались общению, старались друг другу понравиться. Решительно отказалась от рода деятельности. Бывший муж помог устроиться на место инспектора в Роспотребнадзоре. Надо сказать, что ее беременность существовала параллельно ее влечению к Валентину; лишь изредка, она интересовалась ею и жизнью матери, все остальное время была поглощена мыслями о Нем и даже на новой работе.
Этот день она запомнила навсегда – жаркий день уходящего лета. Наталья ждала вес вечер прихода Валентина. Наконец, звонок в дверь – длинный и настораживающий. Внутри все охолодело, она как та собака, отличающая все слагаемые звука, дверь приоткрыла, не убрав цепочку. Валентин стоял и улыбался, но с серым лицом.
–Что? Не ждала?
Вошел, схватил в охапку, да так, что Наталья испугалась, вспомнила фразу его жены: делает, что угодно и бросает. С силой оттолкнула, отступила.
– Ты пьян? Уходи!
–Натали! Пришел прощаться, завтра отправляюсь в Афганистан! – Заметив отчужденность и подозрительность во взгляде, взял ее холодную податливую руку, – Я не шучу!
Так – держась за руки, прошли в комнату, сели. Она быстро нашлась – что сказать:
– Как мне объявиться?   Что сделать, чтобы быть рядом с тобой?
Валентин не успел ни порассуждать, ни ответить, а у нее уже был готов новый  сценарий. Вот чем отличалась упрямство матери и дочери. Мать сценарии придумывала, а дочь, не колеблясь, начинала с наскоку притворять их в жизнь.
– Ты умело скрывал, что военный. Почему?
–Сам удивляюсь, что ты за две недели ни разу не поинтересовалась, а я не хотел себе отпуск портить.
–Я должна устроиться в твою часть, могу повлиять…
–Влиять?
–Но я могу отправиться с тобой! Можно отсрочить твою отправку!
– А как же твоя мама?
Мужчина, который был чужим, но к которому рвалась душа и тело, смотрел на Наталью, не отрывая взгляда. Ее лицо обрамляло каштановое облако волос; завитушки на лбу и возле фарфоровых ушек,  легкомысленно блестели,  делали лицо еще более миловидным. Она зарделась от пристального взгляда и должной ответственности.
– Моя мама – большой человек. Она в мои годы  была рискованнее. Говорила: «Я такая несдержанная и вздернутая, но когда я с мужчиной, то я такая сущая женщина – это надо национальность такую придумать!»
– Я вернусь! Ты – жди!
И уже не нужно было слов…

Но разве любящее сердце знает преграды? Уже через неделю, она в составе отдельного мед батальона ступит на чужой землю, первый раз окажется так далеко от матери, от привычных людских забот.

XII.
За пять месяцев батальон Кирилла участвовал в разных операциях, но чаще в разведывательных. Результатами вылазок были карты с отметками расположения баз моджахедов и троп, по которым мятежникам доставлялось оружие из Пакистана. Не всегда разведчики возвращались незамеченными и невредимыми, приходилось и в бой вступать и духов в плен брать. Это были уже не учебные пробежки с легким щекотанье нервов, а с жжением подложечек под бронежилетом.
Были ошибки командования, но и собственных ошибок Кирилл не избежал. Случай наиглупейший был. Именно в канун ноябрьских праздников чуть не попал в плен. По агентурной наводке – в ближайший кишлак наведались духи. Кирилл вызвался «прочесать»  этот кишлак. Нашли в доме, где духи обосновались, только горячий чайник на столе и Кораны. Обыскали дом и двор. Никого не нашли, только подвал оказался полон сочных, бордовых гранатов. Решили фрукты экспроприировать. Кирилл остался охранять добычу, остальных отправил за ящиками. В бронежилете, в каске ходил по двору – охранял, а тут четверо духов на барбухайке (грузовик) возвращаются за этой же добычей. У Кирилла только одна граната и два магазина патронов. Стрелял ожесточенно, вовремя подоспела помощь на БМП. Разметелили и духов и барбухайку, а пока ждали подкрепления душман, грузили ящики с фруктами.
Удивляла лояльное отношение афганских армейцев (сарбазов) к пленным моджахедам. Связанных боевиков русские бойцы передали в участок церендой (милиция), там их подержат, постращают, и отпускают, а те снова за оружие. Для них война – доходное дело. Получают по негласному прейскуранту за каждую голову неверного, а местные, понятно, – мусульмане. Слышишь:  «шурави рафак» – русский друг,  а ты ведь – неверный, ждешь пулю или резвый прыжок к горлу с острием ножа.
Вскоре пришлось выдвинуться на выручку  учебной роты  из Асадабада, которую чуть не погубил майор Травников, он отличался среди офицеров полка болтливостью и хвастливостью. Майору Травникову приказали совершить рейд. Духи повадились обстреливать расположение  батальона. Майор  уже усвоил принцип мирного сосуществования с населением, был он такой: местные крестьяне днем мирные, вечером куда–то уходили. Любое их перемещение в обозримом пространстве замечалось с заставы выстрелами  – « мы не спим»; с обеих сторон – «бдим».
Когда стемнело, он собрал группу новоприбывших спецназовцев, пошутил:
 – Прогуляемся, шишек набьем!
Майор увел учебную роту далековато от расположения батальона –  километров за 25. Или самонадеянный был или совсем безбашенный. В  местах, куда шел отряд,  на небольших расстояниях друг от друга много богатых поселений  расположено. Подходили к первому дувалу ближайшего кишлака, навстречу мальчуган выскочил. Майор узнал этого пацана, тот частенько прибегал на заставу  щекотать нервы офицерскому составу: мог технику угнать или стащить что–нибудь другое.  Был сиротой, родителей моджахеды повесили, поэтому его жалели – прощали и подкармливали. Назвался Федей. Мальчик немного говорил по–русски.
Вихрастый черноглазый мальчуган тоже узнал майора, радостно выкрикнул:
– Травка, ушли, далеко, – маша рукой в сторону нависающих над поселением отрогов гор.
– С нами нельзя! – сказал майор сурово, добавил, – Не ходи за нами!
В эту вылазку майор взял проводника – таджика и переводчика–советника. По всему было видно, что кишлак  давно разграблен и заброшен, об этом говорили, поникшие ветви  деревьев, сухие виноградные плети. Майор решил, что нужно обследовать  другой кишлак, – что за речкой. Переправились через речку, поднялись в гору. Тут и обнаружилась выдолбленная позиция для крупно – калиберного пулемета. Оглядели окрестности. Открывался вид на огромную зеленую долину, с темным пятном в центре ее –   заставы. 
Отправленные в разведку по кишлаку бойцы с переводчиком, вернулись, доложили, что есть разрушенные глинобитные дома, что жители напуганы.  Понятно было, что здесь побывали душманы.  По рации майор доложил:
– Задание будет выполнено! Утром спустимся, вышлите за нами БэТэРы.
Майор рассредоточил бойцов вокруг кишлака, приказал:
– В полный рост не передвигаться, не собираться в группы. Памятку воину интернационалисту напомнил и предупредил:
– Приветствие от нас: «пошел на хер», буру бача (угости виноградом). В ответ можете услышать: «сам иди на хер», друг, рафак, приходи, бери – сколько унесешь,  но если зайдете в «зеленку» или за дувал – верная смерть.
  Так рота остались до рассвета дожидаться моджахедов на пустой желудок. Без «броников», без касок, а только с винтовками и гранатами, ведь не десантники же, а спецназ. Вода в речке. Хорошо, что Федька объявился – тихонько свистнул. Принес лепешек,  он же не только попрошайка, но и неисправимый воришка.
Майор заметил вспышку на соседней горе, инстинктивно отшатнулся, куст, возле которого он сидел, как косой срезало. Это был сигнал: «заснете, суки, зарежем». Моджахеды ночью подтянулись – это их обычная партизанская практика. Они отследили перемещение роты, утром  начали  отсекать группы. Устроили засады для каждой и настоящую бойню. Майор запаниковал: с трудом связался с командованием, переговоры вел в прямом эфире – просил поддержки. Он еще не знал, что моджахедов была не одна сотня.
Тогда и отправили на выручку батальон Кирилла.  Погрузили на вертолёт и группу расчета минометчиков. Когда подлетели к месту боя, Кирилл попытался заставить пилотов снизиться ещё, однако сам понял: есть угроза зацепить винтами склон, ушел за склон и успел разглядеть картину боя с высоты. Все время вел переговоры с другими бортами, сразу определился  с местом высадки. Кирилл выбрал высоту, с которой были досягаемы группы моджахедов. Командир вертушки передал в часть примерное количество участников жесточайшего боя. 
Моджахеды заметили опасность, перевели огонь в сторону вертолетов и стали жестко  обстреливать – вели по Ми–8 интенсивный прицельный огонь трассерами, но уже были выброшены  с трех бортов ящики с боеприпасами, и группы высадились.
Ходить по горам в полной боевой готовности – сущий ад, а вести бой – ад вдвойне. Каждый камень скала уступ это и друг, а может стать  врагом, когда лицо покрывает жирный липкий пот, глаза вылезают из орбит от нехватки воздуха и ничего не видят. То и дело вжикают пули и норовят тебя припаять к каменным уступам.
Кирилл умело отслеживал работу горных стрелков первой линии,  вовремя сдергивал с места минометчиков и снайперов,  связиста держал «на коротком поводке».  Он то кричит: «убрать духа!», « в укрытие!», то «миномет к бою!», сквозь грохот принимает и передает наводчику миномета корректировки и только на короткое время может расслабить натянутые как струна нервы –  откинуться к скальной холодной плите, чтобы  проорать со связистом: « Есть попадание! Расчет отбой!», – и закрыть глаза. Вокруг пыльный и едкий туман.
–Меняем позицию! Бегом пока не накрыли!
Минометчик Петя–сказка должен успеть схватить тяжелую минометную плиту, исчезнуть и объявиться в другом месте. Если запнешься и упадешь, то минометная плита расплющит тебя  или собьет дыхание.
–Миномет к бою! – снова командует Кирилл.
С низкого старта Петр плюхает плиту на пологие камни и никак не может выровнить, наводчик Дима–палёха  пристраивается рядом.
Душманы боялись минометчиков, за ними охотились. Наши ребята вызывали в них и зависть и уважение, – были менее прыткими, но более сообразительными и выносливыми. Минометы моджахедам переправляли продавцы–китайцы через Пакистан. На учебных базах с оружейными  складами, что ближе к Пакистану, их обучали, но чего–то им не додавали.
Нужно было бой завершить до ночи, так как моджахеды могли подтянуть свежие силы, вели непрерывный огонь и из минометов. Стало совсем жарко. Душманы окружили роту Травникова, никаких команд с их стороны уже не было слышно, только одиночные взрывы гранат.
В течение двух часов пока велся жесточайшая перестрелка, было не до рации. Вода и боеприпасы были на исходе. В этой ситуации напрашивалось только одно решение, Кирилл отогнал Павла к рации.
– Свяжись! Нужны бомбовые удары авиации по высоте!
Под прикрытием дыма и пыли можно было посадить вертолеты Ми–8 для сброса боеприпасов, погрузки раненых и убитых. Кирилл понимал – отступление по горам привело бы к ещё большим потерям.
Павел вытащил рацию из окопчика и поставил повыше – на валун, чтобы слышимость улучшить. Кирилл связался с ЦБУ и изложил план действий, но командование не утвердило его план. Роту, к которой пришли на выручку на его глазах расстреливали.
– Не справляюсь,– орал Кирилл, – утром и нас не будет! Высылайте авиацию!
Кирилл видел, как на него летела пуля, боевик–снайпер дождался своего шанса. Какие силы небесные подключились – непонятно, Кирилл отклонился, пуля впилась в плечо, как рассерженная пчела.
Бой продолжался, моджахеды отвлеклись от жертвенной роты, перестраивались, карабкались по высоте, ближе к разведчикам.
– Раненых спрятать! – скомандовал Кирилл, сам оставался лежать, пытаясь справиться с кровотечением. Так ползком  минометчики оттаскивали  раненых в безопасное место, снайперы продолжали брать на прицел юрких душманов, остальные готовили гранаты.
Гул штурмовиков СУ–25 всех отвлек, бомбовый удар этой пары был молниеносен. Под прикрытием двух МИ–24 началась эвакуация убитых и раненых в две вертушки. Рана у Кирилла кровоточила, не помогали тугие повязки, Янус с напарником то и дело возвращались к командиру. Вернушки уже были переполнены,  бойцы из отряда Кирилла его уговаривали  эвакуироваться.
– Майор, – кричали, – через Асадабад вернемся, ты не дойдешь!
Снайпер Борис, перекрикивая всех, уже командовал:
– Командира в вертолет и все, точка, собираем живую «травку»!
Когда дым рассеялся, гул авиации перестал тревожить горные склоны, навалилась адская усталость, моджахедов – как и не бывало, как будто под землю провалились. Сергей  понимал, что оставаться на месте нельзя. Отряд двинулся в сторону  кишлака, где почти в упор расстреливали роту Травникова.
На спуске – каменных ступенях отдыхали и снова шли вытаскивать асадабадских бойцов, чтобы перетащить ближе к дороге «двухсотых» и «трехсотых».  Сортировали – перекладывали на две стороны. Зрелище от «двухсотых» было невыносимым: то и дело пили воду и рыгали. Боевики обезобразили даже лица шурави.  Среди «трехсотых» сильнее всех стонал майор Травников, наверное, больше от пережитого. На его глазах моджахеды расправлялись с жертвами. На его глазах себя подрывали гранатами его бойцы.
Прилетели две вертушки, когда солнце уже намеренно пряталось за цепью гор. Их снова сопровождали два истребителя.
– Молодец Кирилл! Его работа!
Вертолетчики, как только приземлились, сразу выбросили два ящика боеприпасов.
Погружали в каждую вертушку поочередно, то тех, то других.  Майора Травникова погрузили последним, но в «духсотку».
– Я же не умру, – он орал,– у меня дети!
– У «двухсотых» – тоже дети! – эта общая молитва уносилась через  винтами вспарываемое холодное небо  ввысь.
Кишлак словно брошенный – ходоков не было, никаких звуков размеренной жизни не доносилось. Бойцы посидели, помолчали, разобрали боеприпасы, ручные гранаты переложили в подсумки.
Кто–то из разведчиков изрек:– А наши бы крестьяне набежали: с кваском или молоком, с хлебом! – а кто–то добавил, – Да–а–а, кто их поймет, слава богу, в спину не стреляют!

Защелкали камешки на взгорке, бойцы обернулись. Стоял мальчуган – оборвыш. Он вскрикнул: – Шурави?– и тыча пальцем в свою грудь, еще звонче крикнул: – Федя!
Ну, точно, запоздавший ангел спустился с небес. Мужики рассмеялись. Слышали все о мальчугане, у которого моджахеды родителей повесили. Сущим прохиндеем был. Да, еще, без акцента  трех – этажным матом ругался.
–Как ты здесь оказался? – по долгу главного горного стрелка спросил Борис.
Федя сел на каменные ступеньки между мужиками, руки скрестил, закрывая дырки на коленях. Конечно, с мата начал и сразу заплакал.
– …пошел на хер, не успел я. Травка, рафак , поверил…
 Виноватым себя посчитал, а что мог сделать этот мальчишка?
Стрелок Янус подался вперед, чтобы слышнее прозвучал вопрос.
– Почему тебя звать Федя?
Мальчуган помыслил, ответил, пожимая плечами:
– Хочу – Федя! Уходить надо! – Так сказал, прислушиваясь всей фигуркой к дыханию гор.
Идти нужно было тем путем, каким пришел со своей ротой Травников. Борису это было кстати.
– Проведешь нас в часть?
Федя в знак согласия отвесил поклон.
Сдёрнулись с места быстро. Бронежилеты тащили уставшее тело вниз, подкашивались ноги от напряжения мышц. Радисту Валере каждый шаг давался с трудом. Он тащил рацию, которая уже не работала – села батарея, а бросить нельзя. Когда подошли к ущелью, Федя рукой подал знак, чтобы спутники остановились. Все замерли. Федя из–за пазухи достал кусочки  лепешки передал Валере, сказал: – ждите!
Он вернулся через десять минут. Мужики за это время чуток отдохнули. Набрали из бодро журчащего ручейка воды в свои фляжки. Мальчишка на ногах был целый день, но все также активен.
–Федя! Где у тебя батарейка?  – смеялись большие дяди.
– Идти за мной! – Сказал Федя и опять подал знак, чтобы молчали.
Он бежал впереди хмурой мужской компании по холодным скользким камням ручья, иногда оборачивался. Доблестная разведка тоже старалась. Вышли из ущелья и вот показался он – остров  с оливковыми деревьями, сквозь них просматривались палатки.
–Ни хухры-мухры устроились! – среагировал на красоту  места Иван.
–Братцы, если хочешь пулю в зад, поезжай в Асадабад! Так ведь говорят бывалые, – напомнил злую фразу Павел.

XIII.
Кирилл открыл глаза, сразу вспомнил прошлый день. Картинка за картинкой пробежали в памяти, удостоверяя, что он жив. Увидев Ядвигу, сидящую на краешке кровати, переключился на ощущения и картинки реальной жизни.  Ядвига с грустным видом смотрела в сторону дверного полога. Он то откидывался, и в палатку вносили на носилках очередного раненого, то опускался.  От слабо проветриваемого помещения, от стонов спирало дыхание. Ядвига глубоко вздохнула и почувствовала взгляд Кирилла, вскрикнула:
– Родной, наконец–то!
Немного позже он и другие поймут, что для медиков, сжившихся  с условиями военной  жизни: угроз и опасности, каждый выживший  боец будет родным. Но в этот момент Кирилл удивился  и принял обращение за подаваемый  знак родственных уз, тем более что с соседних кроватей с нескрываемым любопытством и завистью глядели  выпученные глаза, «картина  Врубеля» – невольно краешками губ усмехнулся.
– Какие нежности! – пару выпученных глаз, поддержал голос с грубоватой хрипотцой.
Ядвига повернулась на голос, таким же милым голоском выдала:
– Да, это мой жених!
– Ну, молчу–молчу, уважаю!
Активнее забегали медики, громче командным голосом стали доносится распоряжения, Ядвига вскочила с места,
– Я вернусь! – рукой провела по лбу, по щеке, – Уже бегу! – крикнула в сторону голоса, на ходу поправляя белую косынку с большим красным крестом..
– Вот и вся любовь! – расстроенным голосом  съязвил ближайший сосед.
С Ядвигой  он долго не увидится, вместе с другими тяжело раненными его отправят санитарным самолетом в Ташкентский военный госпиталь.
Соседи по палате чаще были молчаливыми. Опаленными были не только картинки военной жизни, опаленным был и рассудок. Потихоньку он восстанавливался. Сначала были разговорами о мирной жизни, где все было и добрым и правильным. Потом начались соревнования знатоков: шутников, сердцеедов. Где–то в палате смех и даже хохот, где–то стоны.
Кирилл не включался в этот процесс, был просто наблюдателем. Дух Кирилла за месяц пребывания в госпитале вконец расслабился. Здесь – ты больной. Крутят – вертят тобой, как хотят, хорошо, в бронике был – кишки не зацепились, а то бы и на колени  ставили, там – на войне у него была другая цена. Не «король Панджшера», но тянет на «картину маслом», усмехнулся:  за  его голову моджахеды  три миллиона афгани давали. Каждый из его отряда, конечно, был достоин такой оценки.
Лечащий врач при очередном обходе, задержался перед кроватью Кирилла, полушутливо обратился:
– Товарищ майор, вами интересуются три женщины. Все три  представляются близкими родственницами. Вы, право, чемпион!
С этого момента любознательные  спецназовцы заинтересовались Кириллом, так открылась правда и об их спасении. Начались откровенные доверительные разговоры о войне, о ее жутких проявлениях. Преувеличения свойственны всем, кто пережил предельную  степень   возможностей организма и духа и все же Кирилл слушал с интересом, порой включался, когда надо было сгладить или притушить транслируемый гнев. Его больше всего поразил рассказ бойца  о Кандагаре.
«Кандагар был раем на земле. Среди гор долина с вековыми соснами и огромными тополями. Шикарные виллы богачей и дворцы знати. Нас встречали звонким цоканьем попугаи ярко – зеленого цвета. Они сидели на макушках раскидистых чинар и гранатовых деревьях, а потом эта свободная экономическая зона с нашей помощью превратилась в черную дыру, в которую улетали души солдат и миллиарды рублей. Сказка на моих глазах превращалась в развалины и сущий ад. Чудо – что меня нашли, что мне суждено было выжить.»
Кирилл среагировал:
– Какая подготовка была, какую учебку закончил?
–Да, самую жесткую – в Чирчике. Приятель узбек, знаешь, как радовался, когда его отчислили: «слава Всевышнему, что ад закончился!»  Какой ад я еще смогу пережить, не знаю.
Богатырь Валера из роты Травникова, под которым особенно натужно скрипела кровать,  не удержался, свою картинку нарисовал:
– Мы тоже как будто в раю побывали. Долина среди гор, каналы, оливковая роща, птицы сладко поют. Точно, курорт! И наши палатки среди сада. Это сейчас батальон с артиллерией,  с медпунктом,  а раньше сами себя охраняли, мы ж как на ладони. Начали постреливать с гор, пришлось шнырять по кишлакам и искать стрелков. Реально нам  не радовались. Днем местные пацаны кричали с крыш: «шурави, дай бакшиш!», и мы бросали им разные безделушки, а попробуй – зайди за дувал без приглашения, сразу нож к горлу, или винтовку в грудь. Каждый «дух» свои виноградники  охранял, у каждого наготове оружие. Когда Травка повел нас, уже серьезнее были «насмешки» – по гарнизону из пулеметов стреляли. К этому времени артиллерию подтянули, у нас было два «Града» и БТРы. Жахнули в сторону пулеметной очереди, и до утра стояла тишина–а–а.
Валера замолчал, наслаждался послевкусием – эффектом от последней фразы.
Кирилл только понял, что говорить о гибели своих товарищей Валере не хотелось или не моглось. Знатоком национального колорита он станет позже, находясь же в  госпитале, он каждодневно анализировал поведение афганцев, смысл своего пребывания на их родине. Разговоры с раненными бойцами, пострадавшими, как и он от безудержного гнева сопротивляющихся мятежников подводили к неутешительным выводам.
Так, погрузившись в анализ военного дела, бродил по коридору отделения. В открытые окна ветерок заносил терпкий фруктовый запах, от медсестер – узбечек всегда исходил этот запах, он даже заподозрил, что черноглазые медички употребляют винишко, оттого такие подобострастные и неугомонные. Боковое зрение отметило знакомое движение руки, Кирилл остановился; рядом прихрамывая на одну ногу, проходил майор Травников.
– Вот так встреча! – наигранно – грубовато окликнул его Кирилл. Тут же увидел, и сердце ёкнуло: на них бежала по коридору Наташа, волны волос били по плечам, улыбка обнимала все пространство.
Майор отстранился от  Кирилла, а тот готов был во всю мощь раскинуть руки для объятий, но не получилось, только одна рука как птица вспорхнула вверх. Кирилл узнал ее даже в белом халате, она не узнала. Она отбила руку Кирилла и мягко, как кошка, прижалась к майору.
Упрямство вылезло или инстинкт собственника – Кирилл возмущенно выкрикнул:
– Наташа! Это кто?
Наташа, не убирая сцепленных на шее майора рук, повернула голову, подняла бровки.
– И Вы? Здесь!? Здравствуйте! – сказала так с ударением на «Вы», тем самым выстроив полосу отчуждения.
Кириллу оставалось только ретироваться. «… На другой планете оказаться, увидеть единственного человека, а он мимо пройдет и радости не покажет, что с земляком встретился» – так размышлял вечером, с трудом засыпая. Придумал: «картина – воздушные замки», вскоре заснул.
Он чаще стал выходить в коридор, чтобы встретить Наташу, явно, та приехала к Травникову  не ради одной встречи. Увидел ее за два дня перед выпиской. Плечо еще поднывало. В палате он был один, соседи воины – интернационалисты прогуливались по скверу. Наташа  вошла неожиданно, уверенной походкой подошла к кровати, глазами нашла поодаль единственный стул, не вынимая рук из карманов белого халата, присела. Кирилл в ответ тоже сел, так в пижамном рубище стук  сердца ощутимо приглушился. Наташа улыбалась и молчала. Наконец, вынула руки из карманов, ловко сорвала  высокий белый колпак с головы. Каштановые волосы медного отлива рассыпались по плечам.
–Здравствуй, дорогой! Я ведь здесь работаю. Очень некогда, даже просто забежать, прости.
– Работаешь?! – только и мог сказать Кирилл.
Наташа, опережая его вопросы, легковесно объяснялась:
– Сама решила, с мамой не советовалась. Должны были направить в Кабул, но вот переиграли и я здесь.
– Давно? – Кирилл ставил важный вопрос ребром
Она же продолжала короткий пересказ истории появления в Ташкенте:
– Много раненных привезли из Афгана, в тот день мы ждали пересыльный АН–22. Пришлось остаться. Наверное, и тебя тогда привезли.
Кирилл вспомнил, как в грузовом отсеке самолета через щели негерметично закрытого люка видел бегущую землю, как наворачивался страх, что  она его догонит. Больше ничего не помнил.
В палату один за другим стали вваливаться вояки и этим появлением Наташу подняли с места.
–Какая женщина!  – Пока Наташа шла к двери, это восхищение летало по палате, под хлопок закрытой двери вылетело через окно в яркую июльскую зелень. После ухода Наташи вояки долго скалились:
–Дорогая женщина! Вкусная! Кто она тебе?
Комок недовольства собой его обозлил, но он сдержался. Все же радость встречи осталась, и она обволакивала этот комок.
– Подсказать майор, где красоток зажимают?  – не унимался один.
– Генофонд улучшают, – подпевал другой.
Скабрезные выпады продолжались: – Сказать – где она с «Травкой» генофонд восстанавливает?
– Да разве от «Травки» улучшишь?
–Восстановить – то можно!
Кирилл уже себя не мог сдерживать, зубами заскрежетал, вскочил с кровати. Хуков с трех – этажным поучительным матом досталось каждому советчику. Медсестры набежали – они оттащили Кирилла. Хорошо – одной рукой проучивал, другая–то в ауте, да и старшему по званию  не смели по силам ответить.
А ведь Кирилл сам таким был: сальные шутки мог по случаю отпустить удачливым ловеласам, да и случайный момент женской податливости не упускал.
– Майор ты же герой, а «Травку» точно спишут в утиль, – таким подхалимажем закончилась стычка, она явно вещала о фазе выздоровления.
В это время по широкому коридору госпиталя бежала фурией – хирург Наталья Владимировна. Медсестры успели оттрезвонить  новость по госпиталю – «мужик в доме появился: страху нагнал на юбочников, одним словом, честь сестринскую защитил, но не без ущерба здоровью». Постовые  сестрицы с охотой включились сопроводить Наталью Владимировну, да и самим хотелось посмотреть на  Мужика. Ей думалось, конечно, что пострадал Валентин, но ее завели в другую – соседнюю палату. Медсестра – восточная красавица указала в сторону Кирилла, на чистом русском языке  выразила восторг: «герой!» Наталья Владимировна  взглянула на Кирилла, поджав губки, «гукнула», потом после паузы взмахнула приветственно рукой, крутанула каблуками на 180 градусов, со словами: – Мужику от мамы пламенный привет! – удалилась по своим делам.
 Выписывался Кирилл общей командой со спецназом майора Травникова. На врачебной комиссии попросился сразу в часть. Кирилл через медсестер нашел Наташу, она согласилась побродить по скверу, но недолго. Присели на лавочку. Было заметно, что Наташа  чем–то огорчена, Кирилл же  словно допинг принял – был весел и находчив. На лице Наташи застывали то удивленные бровки, то улыбка. Кирилл написал на обрывке газеты адрес части, надеясь, что все самое важное проясниться при переписке. Когда  Наташа положила этот обрывок в карман, то подалась вперед всем телом, лицо выразило крайнюю заинтересованность. На соседней скамье неторопливо размещался еще в синей больничной пижаме майор Травников со своей женой, девочкой–подростком и сумками.
Вот тут Кирилл пожалел, что отказался от приписки к полку выздоравливающих военнослужащих. Он снова поторопился, а ведь обстоятельства складывались в его пользу.
– Ничего не хочешь мне сказать или рассказать? – спросил, увидел мерное покачивание головой и сумрачный взгляд Наташи, отстранился.

XIV.
Кирилл улетал в Кабул с асадабадской и джелалабадской группами выписанных из госпиталя бойцов через военный аэродром Тузель. В Тузеле была своя таможня, своя комендатура, пересылка, даже своя гауптвахта.
Таможенники постарались, у них было двух этажное здание во всех окнах стояли кондиционеры. Вокруг здания фланировали толстые дяденьки и тетеньки в одежде болотного цвета. С пересылкой дело обстояло сложнее и мучительнее. Пришлось посидеть в изолированном накопителе – железном душном ангаре. До посадки на рейс перед Кириллом мелькали 300 бледно и бледно–желтых лиц раненых или выписанных из госпиталей бойцов.
В Кабуле асадабадскую группу уже ждала зеленая коробка БТР–70 на восьми колесах с маленькими круглыми башенками. Этот БТР имел две двигательные установки. Именно эта особенность спасла жизнь группе. Аэродром как будто находился   под надежной защитой: не было слышно стрельбы, не нужно было пригибать голову. Вваливаясь в темноту зеленой коробки, каждый боец прощально помахал майору рукой.
Пока ждал вертолет, заинтересовался окрестностями. Аэродром был окружен сеткой рабицей с бетонированными столбами. Разглядел маскитные сетки, которые делили аэродром на две половины – афганскую и советскую. На афганской половине стояли палатки – «хаймы». Вспомнил о Ядвиге, о Наташе. На советской половине стоял грузовой самолет. Он отвлекся от сердечных воспоминаний, наблюдая как подъехали, к нему армейцы на трех БТРах, забрали почту у летчиков, подогнали грузовик, перегрузили на него боеприпасы. 
Время шло, а борта на Джелалабад все не было, диспетчер ничего вразумительного не говорил. Подъехал медицинский УАЗик–«батон», из него вышла группа офицеров. И вскоре прилетела вертушка.
В штабе бригады с ним вели долгий разговор. Он запомнил этот рассказ как «отче наш..»
– Душманы провинции Кунар всегда жили богато и независимо: торговали наркотой, грабили соседей. Чтобы продолжать жить по  « законам гор», сколачивают банды, закупают оружие. Твой батальон один из тех, кому предписано сломать такие традиции и подчинить законам молодой республики. Осложняет выполнение задач их жизненная установка: погибнуть  смертью шахида во имя свободы. Для них свобода – это грабеж и террор мирного населения. Облегчает выполнение то, что они еще не пуганные.   Ваша рота отличилась, вы, майор справились с заданием, надеюсь, справитесь с новым.
Начальник штаба  поблагодарил за службу, объявил о представлении к награде, офицеры пожали руку.  Начальник штаба подвел итог разговору:
– Майор, Асадабадский полк будет укрепляться. Вы замените майора Травникова, со своей разведывательно–десантной ротой приписываетесь к асадабадской бригаде – это первое; второе, остальные распоряжения получите в Асадабадском штабе.
Весь его отряд собрался у офицерского корпуса. После построения десантники бросились обнимать Кирилла, появилась на горизонте Ядвига. Она быстро шла со стороны госпиталя прямиком на десантников, казалось, колени одна другой мешали и она может упасть. Кирилл, отступив от группы, пошел ей навстречу. Первым поприветствовал.
–Я должна в группе сопровождения раненых вылететь в Ташкент. Так радовалась, что тебя увижу. Как же быть? Ты здесь, а я – там. Почему все не так? – в уголках глаз уже блеснули капельки слез. Она готова была зареветь, но на них смотрела команда терпеливых служивых мужиков, и она сдержалась.
Волна признательности окутала Кирилла, он приобнял Ядвигу, посмотрел ей в лицо:
– Наверное, мы проходим какую–то странную подготовку. Как она будет оценена, нам неизвестно. Место дислокации отряда изменили, твой маршрут – Ташкент, мой – Асадабад. Завтра выезжать, – он с трудом добавил, – родная!»
Да он кривил душой, он дал ей надежду на продолжение мук ожидания. Может, лучше было резануть – сказать, что никогда к ней не возникнет вожделенных желаний, даже как к стерве. А разве ему известен срок ожидания? Сегодня он живой, возможно, завтра – уже нет. С ней тоже всякое может случиться. При виде ее у «охотников» слюнки текли,  иных  одолевало нескрываемое волнение. А ему нужно было понять, что спасая ее от всяких охотников, он заслужил бы великую милость от создателя.
Мужики дали ему отмашку, мол, понимаем, разошлись. Время до вылета в Асадабад еще было, и Кирилл покорился большим глазам, ее волнительным словам:
– Я хочу сохранить твой мир в себе, частичку тебя. Если женщина просит…
Субботний банный день – святой день, как пятничный намаз для мусульман. В каждом подразделении – своя баня, словом, такая –насколько хватало смекалки у любителей,  мастерства у  знатоков.   Строение на вид казарменное, сложено из такого же камня, но углублено,  внутри «прошито» досками. Топка из камней, сверху большой казан, обложенный булыжниками. Словом, баня по–черному. Нужно только соблюдать безопасность: незаметно впрыгивать в чистилище духа и тела и также выпрыгивать. Помывка за один заход – человек пять.
Исключительная традиция десантников – отличившемуся за неделю бойцу давалось право ошпаривать веник, и этой водой в конце помывки обливаться. Отдельная традиция и по венику была: его заказывали у местных на бакшиш. Добыть самим ветки гималайской сосны или ели, дуба каменного с жесткими колючими листьями или березы (полезной) можно было случайно лишь в походе. После бани весь вечер пили чай, а до утра под гитару орали песни. Гарнизон старался чтить  традицию по пятнице,  душманы нашу по субботе – терпели.
Кирилл помывку прошел с первой группой сотоварищей. Каждый из них и словцом поддержал и вдохновил на мужицкий подвиг.
– Майор, девка – не огонь, не спалишься!
– Жить – сегодня пережить!
– Откуда ветер – туда не плюй!
Гоготали так, что камыши за гарнизонным дувалом не просто пригнулись, а легли – пастель приготовили.
–Женщина музыка. Женщина–свет.
–Мужики, мой земляк Василий Федоров сказал:
О, женщина,
Краса земная,
Родня по линии прямой
Той первой,
Изгнанной из рая,–
Ты носишь рай
В себе самой.
                * * *
На подлете к расположению полка вертолет был обстрелян. Штурман тут же дал ответку по направлению одиночных выстрелов. Кирилл откинув планшет с картами, рванулся в хвост вертолета грузовой кабины, залег на гору матрасов перед вторым бортовым пулеметом. Ратная жизнь экипажа доказала необходимость такой постели.  Звук пуль по корпусу  снайперов отрезвил от спячки, они заерзали на местах, готовя винтовки, другие стрелки пытались выглянуть из окон. Командир экипажа доложил обстановку диспетчеру, во все горло крикнул:
–Спокуха! Щас еще рванем!
Командир вертушки еще раз удачно сманеврировал бортом. Сбить вертушку душманам не удалось, вертолет снижался, фигурки охотников превращались в темные одинокие столбики. Отчитавшись по эфиру, командир экипажа обернулся, оглядел ценный груз.
–Все живы?!
Пахло горючим. Десант высадился, затем экипаж. Сразу стало понятно – откуда запах: правый подвесной бак был прошит пулей, и керосин струйкой вытекал на землю.
На построении Кирилл увидел всю роту с приросшей группой бывшего командира Травникова. Уже после представления, заметил удивленные улыбающиеся лица. Его окружили бывшие соседи по госпиталю, начали наперебой рассказывать.
История вышла такая. На пути из Кабула группа спецназовцев была обстреляна. Большую часть пути проехали в колонне. Ближе к Асадабаду она поредела, рассредоточиваясь по местам назначения. Водитель Юра внимательно следил за полотном дороги, оно  изгибалось то вправо, то влево, и вот справа низина с клетками полей, слева поворот. На обочине дороги Юра увидел горящий Камаз. Вдоль откоса лежали и отстреливались солдаты. Явно машина напоролась на мину. Минирование стратегически важных путей было обычным делом для моджахедов.
 По команде старшего экипажа  Юра  остановил БТР. Как только загрохотал пулемет, тут же по броне  протарабанила ответная автоматная очередь. Стрелки БТР выскочили через откинутый боковой люк,  распределились по откосу рядом с солдатами, включились в бой. Водитель Юра газанул и рывком сманеврировал, проскочив вперед перед горящим Камазом.
На выручку солдат с заставы, на которую их везли, подоспела тревожная группа из двух БТР, она мигом включилась в эвакуацию раненных бойцов: находили  и через  боковой люк затаскивали внутрь. БТРы рванули с места, когда за последним бойцом был закрыт люк.
Асадабадский БТР мчался  на всей скорости. По корпусу саданули, с железным скрежетом его прошили бронебойные пули. БТР содрогнулся всем корпусом и встал. Юра пробрался к боковому люку, выбрался наружу, пригибаясь, обежал корпус. В левом движке увидел  рваную дыру с сизым дымком. Правый движок был цел. Звонко продолжала хлестать автоматная очередь по броне. Обожгло бок. Юра хромая добрался до люка. Тем же путем – через спецназовцев вернулся на место.  Двигатель взвыл, нетерпеливо загудел.
–Доедем? – кричали пассажиры.
–Доползем, – натужно с хрипотцой ответил Юра, сдал назад,  разворачивая БТР.
Все БТРы вышли из зоны поражения. Пара БТРов свернула на свою заставу, Юрин БТР, набирая скорость, мчался к месту назначения.
Вертушка с группой десантников прилетела кстати, но героического водителя БТР Юру спасти не удалось – запоздали с вылетом из–за ремонтных работ на прострелянном баке. Большая потеря крови оказалась невосполнимой. С такой истории началась служба Кирилла в полку.
 
Седовласый подполковник Горин встретил Кирилла наигранно сурово:
– Благодарю за своих бойцов. Надеюсь, не повторите ошибок майора Травникова. Вокруг почти не разведанная «зеленка» и настроения местных не очень понятны. Нужна детальная разведка с картами, по легенде вы – отдельный мотострелковый батальон. Думаю, две недели твоим орлам хватит для обустройства, и физподготовки .
Кирилл уже на следующий день увидел недостатки места дислокации полка и высказал их командиру.  По его настоянию начались работы, чтобы жизнь в палатках была более безопасной. На месте палаток в каменистой почве рыли ямы,  накрывали настилом из досок. И только на настил ставили палатки. Работы еще не были закончены, как стал появляться на КПП юркий пацан, любопытный и дерзкий, тот всюду лез, даже если его отгоняли. Кирилл высказал замечание охране:
– Никто не должен знать о хитрых палатках, пацана не пускать!
– Постовой  отрапортовал: – Так точно! – но тихо добавил, – Вы не знаете, ведь Федя спас десантников, ваших десантников.
Кирилл остолбенел. Его джалалабадская рота ничего не говорила об этом. Однако вспомнил про пройдоху по имени Федя, о котором вспоминали соседи по палате.
– Пока не пускать, – смягчился Кирилл.
По происшествии недели заметил в себе перемену – более жестким стал. Заметил и то, что бойцы признали его авторитет. Не скрывал главной своей установки, ею подхлестывал разведчиков:
– Суждено погибнуть – то, как герой, а выживешь–станешь человеком. Разведчик должен стрелять из любого оружия ездить на всем что движется и бегать как конь.
Разведывательная рота спала по 3 часа в сутки. Кирилл  оправдывался: «еще благодарить будете». Разведка ведь шла первой, потом пехота по готовым  наводкам и картам. Выучка разведчиков шла полным ходом: действовали скрыто, осторожно. Двигались как тень, уходили незамеченными, как сами душманы, способны уходить даже загнанными в «мешок». Никто не знал –  куда и зачем пошли: ни свои, ни тем более афганцы. Научились общаться с местными, мирные афганцы могли ведь пополнить агентурную сеть. Первым агентом, конечно, числился Федя.

XV.
Ядвига уже месяц работала  старшей медсестрой в Ташкентском военном госпитале. Старинное здание госпиталя колониальной архитектуры окружал красивейший сквер, облагораживала одна из первых православных храмов – церковь во имя Святого Пантелеймона. Ядвига вышла отдохнуть, подышать в сквер. Совсем недавно из окна любовалась благодатной зеленью, протяни и можно из окна сорвать персик или абрикос, а сегодня на темных ветках лишь  жухлые листья. Пасмурно. Она поежилась. Ее жизнь с переездом в Ташкент разорвалась  на картины воспоминаний: золотые дюны Куршской косы; Вильнюсские серые улочки; Кабул развороченный прихотями новой административной прослойки, которой тоже нужна власть и дворцы; Джелалабад – красивейший земной сосуд с каналами, долинами и цепями гор вспарывающими небо; по обочинам дорог каменные дувалы, низкие строения жилищ и тревожный взгляд афганских мужчин.
На дорожках сада блестели небольшие лужицы. Она провела ладонью по обшарпанному сиденью древней скамьи.
– Позволите, я с вами сяду?– услышала задушевный мужской голос.
Неожиданно появившийся мужчина уже садился на скамью. Он улыбался и взял ее за руку, – так требуя внимания. Ядвига села. Напряглась всем телом, закрылась полами курточки, так что не было видно рук.
–Я за вами наблюдал. Вы похожи, скорее, на латышку.  Да? А я Валентин.
Разговор  мужчина вел уверенным поставленным голосом. Он чисто выбрит, смотрит честными глазами, как давний приятель. Ядвига слушала и удивлялась себе. Тяжелые мысли покинули – ушли в прошлое, мужчина своим голосом зазывал в будущее.
– Сейчас на врачебной комиссии предложили в полк выздоравливающих – в Екатеринбург, через месяц  - в учебку Чирчик, а хотелось бы вернуться на родину.
– Да, я тоже хочу вернуться на родину в Прибалтику, но пока не могу. Любимый человек в Афганистане.
– Я вас не видел раньше, – со смехом продолжил, – где такую красавицу прятали?
Ядвига расслабилась, на коленях появились нежные ручки, они своим изящным танцем поддержала его веселость: – Я уже месяц здесь работаю. Приехала из Джелалабада, но вас вижу первый раз.
Мимо прошли две медсестры, уголками губ улыбнулись.
– Это мои любимицы: Фарида и Джамиля. – сказал так, ожидая, что они обернуться,  положил локоток на спинку, чтобы при случае рукой помахать.
«Похоже, он – тоже общий любимец», – подумалось Ядвиге. Так сидели, разговаривали о погоде, о настроениях медперсонала, о которых она могла только догадываться, о другой жизни в России.
– Нам нужно отсюда уезжать. Афганцев не победить, да и зачем. Другая природа, посему другой менталитет. Наше присутствие войну гражданскую еще больше разжигает. Баре ссорятся, а у холопов чубы трещат. Так ведь? – вопросительно глянул, даже голову наклонил, чтобы лучше видеть выражения лица собеседницы.
Ядвига помолчала. Набрала воздуху в грудь.
– Я вам последнюю историю расскажу про мальчика из мест, граничат с Пакистаном. Сиротой остался, моджахеды родителей повесили. Бродяжкой был, но наши армейцы позволяли на территории гарнизона бывать, его подкармливали, терпели его воровские  выходки. Наверное, местным детям свойственно: без спроса брать то, что нравиться.
Валентин откинулся, видно было его волнение.
– Знаю этого прохиндея. В моем гарнизоне шалил. Рассказывайте – что с ним?
– Через минные места наших разведчиков проводил. Душманы относились терпимо к нему и все же ему отомстили. На тропинку подбросили  «игрушку–сюрприз» с итальянской взрывчаткой…
Ядвига заплакала, сквозь всхлипывания, вытирая ладонями слезы, продолжала рассказ:
– Федю нашла гарнизонная собака, как только услышала взрыв, помчалась. Он с ней дружил, иногда ее отпускали с ним.  Федю забирал наш вертолет, местный санинструктор все правильно сделал, даже оторванные пальчики в сумке со льдом передал. В медсанчасть принесли его на руках, одежда у экипажа вся в крови была. Но что мы могли сделать? Федя был без сознания. Нужна была срочная госпитализация. Сразу борт предоставили без согласований. Я сопровождала его на том же вертолете. Думаете, стало ли это уроком?  Представьте, ни одного выстрела не было слышно, пока летел вертолет до Кабула.
– А сейчас что с ним? – встревоженно спросил Валентин, машинально голову повернул на звук торопливых шагов.
На собеседников фурией бежала хирург – Наталья Владимировна.
–Валентин! – кричала еще издалека, – Валентин! – Этот ее крик не насторожил Ядвигу. – Вам что здесь – курорт? – это обращение относилось уже с ней.
Ядвига встала со скамьи, окинула взглядом грузноватую фигуру Натальи Владимировны, произнесла сухо и официозно:
–Простите, мне пора!
Наталья села на место Ядвиги, руки спрятала в карман.
Со дня выписки Кирилла любовная парочка избегала встреч. А тут вдруг – претензии в голосе. Валентин еще не вышел из состояния обеспокоенности, Наталья его подогрела:
– Я знаю, что это последний наш день. Я должна сказать, что я беременна. Сам видишь – какой стала. Мне появляться у матери такой – хуже некуда. Что будем делать?
Валентин был ошарашен скоростной тирадой, некоторое время молчал, из под–лобья ее разглядывая.
– А разве он от меня – этот ребенок? У вас общая мама есть с героем. Нет, дорогая, сама решай: что делать! Я завтра уезжаю в Екатеринбург выздоравливать. Спасибо, конечно, тебе. Через месяц я буду рядом – в Чирчике.
Что тут будешь делать? Трясти за плечи, или рыдать? Или вспомнить предупреждение его жены и сделать правильный вывод?
У Натальи в ушах осталась замечательная фраза «У вас общая мама есть с героем».
Расстались спокойно, как и не знали друг друга. Он отправился в свою палату, она в отдел кадров. На вокзал Валентин уедет один без сопровождения, на которое раньше рассчитывал.

XVI.
История с Федей многих отрезвила и командиров гарнизона и душманов ближайших поселений. Так прошел месяц. Стало известно, что Феде в афганском госпитале жизнь спасли. Отряд Кирилла продолжал ходить в разведку получать и передавать агентурные данные. Тихо уходили, также возвращались. Дехкане, казалось, занялись обыденным делом в своих виноградниках или же к чему–то готовились.
После очередной вылазки добыли информацию, что по горной тропинке будут большие деньги переправлять. Ко времени Кирилл с отрядом были в засаде. «Интересно, как перевозить будут?» – этот вопрос требовал напрячь фантазию и быть готовым к разным вариантам. Появился на тропинке велосипедист. Обычный афганец в шароварах, пиджачке, на руке свернули часы. Ехал, под нос напевал толи молитву, или так окружающим видом восхищался. На багажнике чемодан довольно большой.
Петя – Сказка пошутил: – Баба выгнала, к другой поехал. Дружок Палёха поддержал: – Нет, тещин подарок возвращает.
До Кирилла дошло, и он скомандовал: – Надо брать! – и первым выскочил наперерез велосипедисту. Тот резво соскочил, секунды три думал, велосипед в сторону толкнул с привязанным к багажнику чемоданом и змеей между камней рванул наутек. Иван с Янусом кинулись вылавливать среди камней, у того даже гранаты с собой не было. Кирилл метнулся к чемодану, чтобы вовремя ошибку признать и снова залечь.
Разведчики все были при деле. Чемодан вскрыли, а он полнехонек афгани. У насупленного пленного хором поинтересовались: Сколько? – тот головой мотает. Толи не знает –сколько, толи отказывается – не мое. С деньгами, понятно, что делать. Что делать с пленным?  Сели на горячие еще камни думать.  С пленным и чемодан в церендой требуется отправлять. Может, в чемодане – те самые три миллиона за  голову Кирилла. Решили сообща, нужно отпустить пленника.
–Иди! Скажи, как было. От шурави сам ушел. Понял? – поучал на прощанье душмана Кирилл, тот сразу злобный взгляд поменял на удивленный.
–Гад, понял, что отпускаем? Беги, да так, чтоб поверили, – подтолкнул душмана снайпер Иван.
– Только шею себе не сверни, – добавил напарник Борис.
Вернулись в гарнизон. Кирилл с чемоданом к командиру отправился. Отрапортовал о выполнении задания. Начал рассуждать, поглядывая на стоящий рядом злополучный чемодан:
– Товарищ подполковник, если сжечь – никто из местных протестного  жеста не поймет, употребить – во имя чего? Мы  придумали, когда спускались с гор. Надо в афганском банке на имя Феди деньги положить, вот только фамилию его узнать.
Горин насупленный взгляд обратил на чемодан, обычный старенький чемодан. Кирилл тут же его поднял и плюхнул на стол, открыл, указывая рукой на содержимое.
– Положим пока в сейф. Майор, были бы доллары, было бы проще распорядиться. Ошибку понял: переодеться вам надо было под местных. Пусть бы друг с другом разбирались.
Кирилл тоже понял: последствия ограбления душманов не продумали, действовали спонтанно. Подполковник встал, походил в задумчивости вокруг стола и Кирилла,  держа  подбородок в руке подакал, наконец, высказался:
–На совете, майор, решим. Идите!
–Так точно!
Недолго гарнизон ждал последствий, душманы все тропы в округе заминировали. Время показало, что сами же и пострадали от своей злобы – то живность подрывалась, то нежданные гости соплеменники. Саперную роту отправили обезвреживать дальние подступы, а на ближних – отметки сделать. Мины пластиковые сложно обнаружить – миноискатель не берет. Очень попотели ребята, потом ночами не спали – вздрагивали. Душманы тоже ночами не спали – вздрагивали, шурави могли пальнуть из Града. Успокоились все, вероятно, вспомнили по случаю  лекарство:  прав – у кого больше прав, а прав больше – у кого больше денег.

XVII.
На шестом месяце беременности Наталья Владимировна стала ощущать великую усталость уже в середине рабочего дня. Напряженное стояние на ногах всю смену, эмоции и переживания за больных, за свою неудачную  личную  жизнь отнимали и физические и моральные силы. В любой момент она могла скинуть ребенка, который уже шевелился в ее плоти.
В этот день снова навалилась усталость, ноги гудели, когда она зашла в ординаторскую. Ядвига сидела в кресле, читала газету, на подлокотнике стояла чайная пара.
 – Пожалуйста, дайте чаю, – произнесла жалобно, глядя на Ядвигу, осторожно села на краешек дивана, застонала.
Ядвига тотчас же просьбу исполнила, подала еще горячий чай в чайной паре.
–Редко кто так делает – так подает – похвалила медсестру, после первого же глотка села удобнее.
Наталья доверительные разговоры никогда не поддерживала, ни с врачами, ни с кем другим, участливость  Ядвиги вызвала симпатию. Понятно, что все обсуждали ее роман с майором, и Ядвига тоже знала, и ей захотелось узнать именно от нее градус состояния сплетен. Ее опередила Ядвига:
– Скажите: этот Валентин – ваш друг или любимый?
Наталью невинный вопрос как–то возмутил, но увидев сочувствие в глазах Ядвиги, она обуздала себя, ответила тоже просто без обиняков:
 – Да был до некоторой поры, безусловно, любимым. Начали встречаться еще там – в Союзе. Приехала за ним, хотела быть рядом, но вышло иначе. Знаете что? А давайте дружить! У меня хорошая хозяйка и она не против гостей. Приглашаю, поболтаем.
 Так началась их дружба. Хозяйка квартиры, где обитала Наталья, была добродушная приветливая узбечка Нагиля – мать врача летного отделения  Фариды.   Наталье сразу понравилась  богатая квартира с атрибутами сталинского ампира и хозяйка, удивляло то, что в квартире живет простая женщина. В российских городах  в подобных «сталинках»  накрепко обосновался привилегированный класс: начальство крупных предприятий, руководители учреждений и особо приближенные к ним  кадры.
Ядвига не забыла о приглашении. Появилась на пороге квартиры совершенно–обаятельной кокеткой в сером элегантном полупальто.
– Хоть сейчас на подиум, – только и сказала Наталья, взяла за руку и повела по коридору в свою комнату, Ядвига все же обернулась, увидела пожилую женщины в платье с яркими восточными разводами, отметила острый взгляд черных глаз, – Добрый день!– сказала, помахала рукой в сторону хозяйки квартиры.
Угощенье было восточным. Ядвига спросила после нескольких обоюдно–дежурных фраз: – Хозяйка будет с нами?
– Нет, не принято. Чужой монастырь… 
Болтали о мирной жизни в Союзе, о родственниках. Наташа больше хвасталась: и там она была, и то видела, и это имела. Наверное, поняла, что перегибает, спросила:
– А у тебя любимый есть? Как ты – такая статуэточка здесь оказалась? За какие грехи или заслуги?
Правильно, что не стала Ядвига первой сердечные дела раскрывать, а только сказала, что беспокойство за родственницу привело в этот край.
– Знаешь, очень плохо себя чувствую, наверное, надо в ваш класс переходить на менее ответственную работу. Надо как–то два месяца продержаться до декрета. Хорошо еще, что токсикоз не мучает.
Ядвига поддержала планы Натальи, не ожидала, что получится так официально:
– Наталья Владимировна, ясно, как божий день, конечно! – и уже совсем по–родственному продолжила,– Будете рядом, буду за Вами приглядывать. Рожать будете в  Союзе?
– Нет, у меня с маман конфронтация, не хочет, чтобы я незаконнорожденного рожала. Она старых традиций. Вот и выжидаю перемен, чтобы изменить статус. Ребенок от другого человека, а Валентин  упрямиться. Другого мужа не хочу.
– Может, отец признает ребенка?
Наташа рассказала об этом – другом человеке, с которым познакомилась на Золотых дюнах. С подругой отдыхала в Прибалтике, Кирилл ей понравился, да и она ему тоже.
– Я между ними встала, азартная и дерзкая была. Словом отбила. Потом не знала, как подругу вернуть.
Ядвига с широко открытыми глазами слушала и не верила совпадениям. 
– Интересный барьер сама себе выстроила.
– С этим Кириллом надо вам встретиться, рассказать о ребенке, – с трудом выдавила совет Ядвига.
– Встречались, он в госпитале нашем выздоравливал, мне было не до него. Валентин был рядом. Кириллу я написала, что его жду, но от него так и не было весточки.
Не один день будет Ядвига вспоминать этот разговор. Все сошлось. Вот почему ее Кирилл был с ней холоден. Признала, что страстная Наташина натура ее пригнула, ее обесценила.
Уже вечерело, запахи из открытого окна становились терпкими. Заглянула в комнату хозяйка, поманила рукой Наталью к себе. Вероятно, они решали общую проблему. Ядвига оглядела комнату, вот сейчас удивилась декору: по обеим сторонам от дверного проема пилястры, на потолке лепнина, да и мебель под стать стилю. Встала из–за стола, подошла к окну, всей грудью вдохнула незнакомый сладковатый запах. Подумала: «Наверное, так здесь пахнет только осень».
Рядом встала Наталья, она приобняв за плечи, заговорила:
– Наргиз предупредила, что после выходки русских военных в ресторане «Ташкент» начались волнения в городе.  Ты такая красотка! – отстранилась, смеясь, – Я тоже! Из–за таких конфеток разборка и случилась. Местные тузы, теперь мстят всем русским через молодежь. Нам нужно быть осторожными, особенно вечером. Наргиз тебя проводит до общежития.
 Наталья после посещения Ядвиги, чувствовала себя обновленной, словно надышалась свежим воздухом и наполнилась силами. «Вот что делает психоаналитика при добром человеке» – такой вывод сделала. Согласно выводу и здравому смыслу, на следующий день пошла проситься у начальства о переводе на другую работу. Уже решила: ребенка родит, а там – будь что будет.
Ей пошли навстречу: в связи с беременностью перевели на должность помощника хирурга с соответствующим кругом обязанностей. Ассистировала только в дневное время и на экстренные операции не вызывалась. Так прошли более – менее спокойные два месяца. Она еще думала о Валентине. Было похоже, что он отстранился, а скорее, отказался не столько из–за ребенка – мало мужчин хотят видеть с собой сильных женщин. Хирурги от природы обладатели особых качеств – воли, решимости,  умения  брать на себя ответственность. «Видимо за время лечения насмотрелся на кровь, страдания, поэтому дистанцировался» – так ретушируя образ возлюбленного, себя успокаивала.
Стала чаще встречаться и общаться с белокурой вежливой Ядвигой. В тот позднеосенний день боли усилились, она предупредила Нагилю, что той, возможно, придется вызывать неотложку. Боли были такие невыносимые, что она  не помнила, как оказалась на коленях, она молилась: – Господи, помоги, прости меня господи. Прости господи и помилуй. Мамочка–а–а!!!
Наверное, ей нужно было признать свою вину. У нее не было сил думать. Нагиля  услышала крики, тут же вызвала неотложку.

Роды у Натальи были трудными. Недоношенного ребенка сразу же поместили в инкубатор, Наталья не захотела даже взглянуть на него. Инстинкта матери у нее не появилось, как не было его и во время беременности.  Наталья три дня находилась в забытьи, никак не хотела вернуться в реальность, а только спала, пила соки, которые ей приносили Ядвига и Наргиз, снова спала.
Ядвига сидела на стуле рядом, всматривалась в лицо спящей Натальи. До прихода  в палату Ядвига успела справиться о состоянии роженицы Голубевой Натальи.  Опытная,  по всему, акушерка объяснила поведение Натальи  послеродовой депрессией. Проснулась Наталья, откинула одеяло, вопросительно глянула на Ядвигу, та среагировала:
–Как вы, Наталья Владимировна?
Наталья вполголоса, почти шёпотом:
– Ой, Ядвига, я в такой прострации, я так себя виню. Уже и молилась всем святым. Ну, не мой это ребенок. Не хочу я его. И вообще напишу рапорт и уеду домой. Только не бросай меня.
Эти слова Ядвига по–своему приняла – « не бросай его», наклонившись тоже вполголоса объяснилась:
– Я буду приходить, и буду интересоваться вашим ребенком, обещаю! Только не отказывайтесь от него. Это – не по – христиански. Мне не повезло, в 12 недель у меня в Афганистане случился выкидыш.
Ядвига помолчала. Наталья села, вжалась в кроватную спинку – вся во внимании, соседки затихли, заинтересовались случаем. Ядвига продолжила рассказ.
– За любимым же поехала в Афганистан. В госпитале работала реанимационной сестрой,  за пределы ограждений нельзя было выходить самовольно, один мой коллега вышел ночью и пропал. Нашли его мертвым... Только один раз удалось побыть наедине… А потом только работа. Ветер, пыль, а мы бежим со всех ног с носилками к вертолету. Нужно быстро  "отсортировать": погибших – в морг, еще дышащих – в реанимацию, их нужно здесь же обтереть, обмыть. Так и перетрудилась.
Случилась пауза и тут же  наперебой заговорили сердитые соседки.
–Зачем вы влезли туда?
–Сколько народа погубили!
Ядвига не ожидала такой реакции, но нашлась что сказать:
– А зачем мы со своей помощью пришли восстанавливать Ташкент? Сколько средств потратили! Вы благодарны?
– Ну, помогли и до свидания, а вы остались, захватили все самое лучшее: квартиры, должности. Туда тоже хапать влезли?
У Натальи руки зачесались, перед глазами мелькнули кипы хранящихся в темнушке номеров газеты «Аргументы и факты», вспомнила статьи по Афганистану, рассуждения своей просвещенной  матери.
– Немного просвещу, если хотите?
Твердость в голосе Натальи остудила пыл противостояния:
– Просвети! – ехидный молодой голос объявился, но себя не выдал.
–Строители современного Ташкента получили 20% квартир, остались обслуживать. Вы им могли заплатить за работу? Нет! Вы торгуете фруктами на базарах союза даром? Нет! А теперь скажу про Афганистан – «Страну молчаливых».  Афганцы были буддистами в 6 веке, а в 8 веке переметнулись к исламистам. В средневековье Афганистан превосходил по развитию и культуре западноевропейцев. Много завистников – завоевателей было: Македонский, монголы и прочие. Чингизхан праздновал победу, когда вырезал 80% населения, превратив цветущую страну в руины. Уже позже англичане наследили, но и немало средств затратили.  Полезных ископаемых много, вот за этим иностранцы рвутся, но не мы. Говорят, что Масуд – «Пандшерский Лев»  закончил нашу военную академию, защитил диплом, а тема называется «Ведение партизанской войны в годы ВОВ». Сейчас народный герой – главный владелец рудников лазурита в стране. Может себе позволить хоть кому противостоять. Кстати, он–таджик, начальником охраны поставил русского. Он не идет на контакты с госвластью, зато подписал соглашение: отказался от диверсий против советских и правительственных войск. Видите: как все сложно. У нас с Афганистаном всегда хорошие  отношения были, потому что у нас есть все и мы не завистники.   
Наталья сделала паузу. Убедилась, что ее слушают, продолжила:
–  Вам известно, как запросто секли головы друг другу враждующие стороны: духовенство и власть. Из–за агрессивных исламистов власть не слышала народ, народ стал симпатизировать партизанам. По упрямству и свободолюбию афганцы сравнимы с русскими. Девять раз Амин обращался за помощью, мы отказывали. А сколько опять потрачено! Больше полусотни предприятий построено нашими специалистами. Дороги, тоннель пробивается.
Ядвига снова увидела нимб над головой Натальи, который стал тускнеть из–за её отношения к новорожденному, свою лепту в пропаганду внесла.
– Вы живете более в справедливом мире, не видите ужасов и крови, что видела я. Афганцы в феодализм опустились, больно видеть оборванных и злых. Если советские войска не будут здесь стоять, то не рады будите – в средние века упадете.
– Вот именно, благодарите бога или аллаха, что военные здесь,– поддержала  Наташа и услышала ответное уже более миролюбивое возражение от ближайшей соседки:
– Вы драчливые и всегда русские пьяные и руки распускают!
– Распускают по делу, пьют, но не настолько агрессивные, как южане. В Афганистане опий употребляют и это норма, полностью сознание меняется в звериное.
Когда затихли хлопки Ядвиги в знак благодарности за поддержку, Наталья спросила:
–Ты расскажешь: что было потом с женихом?
– Да, любимого перевели в другой городок. Уже вообще не было возможности увидеться. Как только освободилось место медсестры на эвакуационном самолете Ан–26М, попросила о переводе. Надеялась, больше возможности его увидеть, спасти.
Наталья взяла ее руки в свои, погладила их.
–Я ведь не знала, какая ты отважная, спасибо тебе! Я подумаю.
Уходила Ядвига под пристальные взгляды смуглых рожениц с ощущением пока незримой неосязаемой победы.
Несмотря на загруженность в госпитале, она приходила к Наталье, заглядывала в инкубатор к ребенку. Уже был канун Нового года. В этот день Ядвига после пробежки по магазинам за детскими товарами для новорожденного, торопилась к Наталье, чтобы показать чудесные покупки. Добрый настрой сбила постовая сестра, подняла голову, удивленно посмотрела, усталым голосом с зевотой  протянула: – Вы к ко–му–у? – будто не узнала ее.
– К Голубевой Наталье! – почти прокричала.
– Ваша Голубева уплыла. Выписалась.
– А ребенок?
– Ребенка еще выхаживать нужно!
Продолжая сидеть за столом, опять зевнула и голову уронила на руки. Потому пришлось Ядвиге посетить еще и  хозяйку квартиры, где Наталья жила. Открыла дверь Наргиз и тоже с удивлением.
– Вы к кому? – словно ее не узнала.
– Простите, я у вас была, я работаю с Натальей Владимировной. Мне нужно с ней поговорить!
Наргиз долго молчала, словно ждала от плохого переводчика перевод услышанного.
– Она же уехала домой, к матери! – вздохнула, немного наклонилась вперед,–  Ребенка оставила, обещала скоро вернуться.
На следующей смене выяснилось, что Наталья появлялась в отделении. Видели ее похудевшую и расстроенную перед кабинетом заведующего отделением Марка Борисовича.
Через неделю Ядвигу пригласил заведующий. В кабинете еще находилась врач из летного отделения Фарида, она с нескрываемым  интересом посмотрела на Ядвигу. Состоялся довольно длинный разговор. Марк Борисович  спросил:
– Вы знаете, что ребенка Натальи Владимировны оставила на хозяйку?
– Знаю, – честно призналась  Ядвига.
– Вы, возможно, знаете планы Натальи Владимировны? Отличный хирург, отличный ассистент. К матери срочно просилась. В медицинской книжке не поставлена дата выписки из роддома. Я согласился. Не звонит.  Просто не пойму такую безответственность.
Ядвига включилась:
–Мне говорили врачи, что у Натальи Владимировны послеродовая депрессия, я о таком состояниях ничего не слышала, как может проявиться – тоже не знаю. Фарида стояла, прислонившись одним бедром к подоконнику, со сложенными накрест руками, прослушав диалог, подсказала:
–  Надо в кадрах узнать ее контакты. Моя мама в панике. Наталья Владимировна никаких следов не оставила.
– Я узнаю, детское купила, с ребенком помогу. Я пойду? – заторопилась Ядвига.
Так началась интересная детективная история, связанная с ребенком Натальи – новым человеком, рожденным в Узбекистане. В  Узбекистане уже начинали усиливаться русофобские настроения.

Разговор с Натальей никак не случался, никто не брал трубку. Наконец, на другой стороне голос проявился. Выяснилось, что Наталья живет у матери. Ядвига позвонила по предложенному квартиранткой телефону, голос не узнала, только после  длинной паузы проявился  хриплый встревоженный голос Натальи. По всему,  она ожидала такое вторжение в свою жизнь.
– Постараюсь приехать к концу месяца,  ничего больше не могу сказать, передай Наргиз.
–Ну, что сказала? – на нее вопросительно смотрела Наргиз.
–Сказала, что приедет. Будем ждать.
–Ей же ребенка надо регистрировать! – прикрикнула Наргиз на Ядвигу.
Как ей расскажешь чужие тайны, возьмет да и отдаст ребенка в милицию, Ядвига приврала:
– Сказала, что все успеет и вас благодарила.
Все случилось ко времени. Прибежала в отделение Фарида, сообщила, что у заведующего был Валентин Травников, хотел видеть Наталью. К ней приехал по срочному делу.
– Ты пойдешь, расскажешь? Или просто передать телефон?
Ядвига согласилась с ним увидеться, дело ведь щекотливое, телефонный звонок от нее, тем более от него неизвестно как отразится на Наталье. Пока спустилась в сад на лифте, перебирала варианты дальнейших событий. На улице  встретили стройные ряды  вековых платанов, они упирались в колокольню кафедрального Свято–Успенского собора. По дорожкам прогуливались лечившиеся военные в синей госпитальной робе, их иногда обгоняли офицеры в военной форме с эмблемами военно–медицинской  службы на петлицах. Глаза «разбежались»: «где Валентин?»
Валентин  подошел к растерявшейся  белокурой медсестре, одет был  в военную форму, приветственно козырнул, прищелкнув каблуками сапог.
– Ядвига, кажется? – улыбнулся,– Я – Валентин. Помните меня?
– Да, я от Натальи – опять соврала она.
Понятно,  ждал не ее, но ей был рад, всем видом это показывал.
– Приехал узнать о её здоровье.
Оба медленно шли по дорожке молчали. Ядвига продолжала играть роль Натальи, устала это делать, предложила присесть на скамью.
– Натальи нет. Она уехала к матери, наверное, за советом.
– Рожать там будет? – спросил он, услужливо взял за локоток, также услужливо посадил.
Такой вопрос Ядвига не предвидела.
– Она же родила здесь в Ташкенте! – таким восклицанием самой себе возмутилась,– Ребенок здесь остался, боюсь, что она от него откажется, – наконец, решилась на откровенность, лукавила : «кого же еще брать в соратники, если не отца ребенка?».
– Где он?
– Пока в роддоме, – опять соврала Ядвига, – я за ним ухаживаю.
– Вы чудеснейшая женщина и подруга, такой должна быть мать.
В этой фразе услышала  горечь или разочарование. Решилась:
– Вы, удочерите? – он вздрогнул, она поправилась,– зарегистрируете ребенка и признаете ребенка, если Наталья напишет отказ?
–  Если нет, то что?
– А зачем вы приехали? – Ядвига уже смотрела сердито, готовая сорваться и убежать и он понял это, заторопился:
– Если бы такая женщина, как вы его признали своим ребенком, то я готов стать ему отцом!

XVIII.
Настоящее время. Мощные двери,  проскрипели металлическим звуком. На пороге показалась Людмила Григорьевна с умиленным лицом, она придержала вторую дверь, кивком разрешая Кириллу со спутницей  войти. От запредельно - назойливого запаха нафталина  Елена содрогнулась. Это заметила хозяйка – предупредительно высказалась:
–Сейчас открою окно и проветрю!
Людмила Григорьевна редко кому позволяла проходить дальше порога. Шаркая по паркету стоптанными старыми тапками, Людмила Григорьевна завела  нежданных гостей в гостиную, где  обычно проходили посиделки с особо значимыми гостями.
– Проходите, Кирилл! – Хозяйка стояла у стола, заваленного журналами и газетами, и опиралась на его край, словно переносила всю тяжесть тела на доброго  друга.
– Что–то давненько, зятек, я с тобой не встречалась. Зачем прятался?
– Нет, не прятался – ездил по делам. Только что вернулся. Вот сестру нашел, знакомьтесь – Елена.
Людмила Григорьевна присела и взмахом руки показала стул для гостьи, указала рукой на большую вазу, в которой громоздились разные фрукты.
– Пока не угоститесь,  разговаривать не стану, – сказала хозяйка и уже кивком головы показала на вазу и рукой на стул, куда следовало сесть Кириллу.
Елена, после Кирилла потянулась за сливами, оценила их как несвежие, но все же взяла. Людмила Григорьевна, наклонив голову, с полуоткрытым ртом наблюдала за гостями. «Опять проверка», – подумалось Кириллу.
– Мне заменили социального работника, то есть работницу, не понравилась прежняя. Как меня только терпят?
– Не уживаетесь. Почему? – коротко спросил Кирилл, Елена всмотрелась в лицо  Людмилы Григорьевны, увидела хитроватые морщинки, та, вероятно, посчитала вопрос слишком дерзким,  отвечать не стала, глубоко вздохнула.
–Как Наташа? – спросил Кирилл, Людмила Григорьевна на него не ответила.
– Я вам чаю принесу, а вы сидите, и читайте свежий номер Аргументов и фактов, –   встала с места, покачивая бедрами, по длинному темному коридору отправилась на кухню.
– Вот такая она – избирательная. Профессия оставляет на каждом свои отпечатки. Лена, договоримся – ты не удивляйся тому, о чем я сообщу. Просто сторонним наблюдателем побудь. Со стороны ведь виднее.
Кирилла позвала Людмила Григорьевна с кухни, он вернулся с чайником. Елена чайник перехватила, аккуратно наполнила чашки. Вскоре вернулась и хозяйка. Она переоделась, выглядела совсем иначе – моложе и изысканнее: в черной юбке, цветной кофте из пан–бархата, с аккуратной прической. Кирилл рассадил дам и только тогда начал доклад.
– Людмила Григорьевна я был в Овске у Лены, был на могиле отца, с Леной в гостях у двоюродной сестры. Она поддерживала дом бабушки – мамы отца. Так случилось, что я нечаянно встретился с двумя афганцами.  Прилетела интересная весточка–загадка от одного, с другим эту загадку разгадывали всю ночь. Хочу вам ее подать.
Людмила Григорьевна даже чашку с чаем отставила, почувствовала особую значимость предстоящего события, она поверх очков сначала всмотрелась в лицо Елены, перевела взгляд на Кирилла, тот разложил перед собой квадратом четыре сливы, соединил четырьмя ложечками.
–Эта слива – я, вторая слива – Наташа, третья – моя подруга Ядвига, четвертая – Валентин любовник Наташи.
Кирилл помолчал, давая время на погружение в пахнущую винишком среду, продолжил усложнять задание:
– Наташа спала со мной, потом спала с Валентином, я спал с Наташей, потом спал с Ядвигой. – Кирилл понаблюдал за реакцией женщин, а она была непонятной, – И вот, я встречаю Валентина, а с ним молодая женщина лет тридцати. Понимаете? Она копия вашей дочери Натальи. Сто процентов – копия! А женат Валентин на Ядвиге. Понимаете?
– У Наташи есть дочь? А кто отец?
Елена отставила чашку, всмотрелась в натюрморт – схему, пытаясь осмыслить задание и разгадать загадку. Кирилл отвлек главным утверждением:
– Людмила Григорьевна, я вас поздравляю – у вас есть внучка, только почему мы этого не знаем? Наталья цеплялась за Валентина, Ядвига за меня, а вашу внучку растила Ядвига! Это как?
– Так она твоя дочь! – высказалась с волнением в голосе Людмила Григорьевна.
– Вы загадку решили или вы что–то знали?
– Нет, Кирилл. Я любила, и меня любили и женские уловки мне знакомы по литературе и по жизненному опыту. Скорее случилось так: Наташа от ребенка отказалась, потому что он был не от любимого, а любимый сомневался, что от него. Ядвига знала, что ребенок от тебя и сделала все возможное, чтобы девочку удочерить. Она ее спасала. Думаю, время подтвердило вероятность того, что девочка может быть  дочерью Валентина – похожестью на мать.
Лена, молча наблюдавшая фантасмагорическую сцену  стратегических потугов Кирилла и женской логики  Людмилы Григорьевны, подытожила в излюбленной манере:
– Око видит далеко, а мысль еще дальше.
У обоих пострадавших или виноватых предстояли сложные переговоры с Натальей. Елена, понимая, что аудиенция закончена, все же полюбопытствовала:
–Скажите, а как ваша дочь оказалась в Швеции?
Кирилл уже шел к выходу, остановился, вслушался в ответ Людмилы Григорьевны.
– Она по интернету познакомилась с итальянцем. Уехала на встречу и осталась. Бросила меня. Даже редко звонит. – Сказала с грустью в голосе и уже, обращаясь к Кириллу, – Спасибо тебе, дружок, что не забываешь вредную старушку. Если сможешь отыскать внучку, приведи ее ко мне.