When I am 64

  Однажды длинным ноябрьским вечером 1980 года собрались в квартире на набережной реки Мойки семь человек. Три пары и я. Пили чай с баранками и слушали музыку. Один из гостей принес арендованную на пару дней пластинку Битлз, он переводил и комментировал знакомые песни. По пенснеобразным очкам на длинной переносице и хайру по плечи было нетрудно угадать в нем фаната бунтаря Джона Леннона. Наверное ещё и потому, что в нём самом бунтарский дух отсутствовал напрочь. Его жена, по прозвищу Гусыня, поклонялась не английскому, а индуистскому богу. Она была кришнаитка, стригла голову под насадку, носила индийские юбки и армейские ботинки Dr. Martens зимой и летом. Отсутствие своей и чужой шерсти на теле, плюс вегетарианская диета вынуждали ее мерзнуть в промозглом питерском климате. Алкоголь она презирала, кофе отвергала, но уважала зеленый чай, благовония и марихуану. Гусыня была странная птица, заканчивала факультет живописи в Репинке и уверяла, что без волос и мяса убитых животных во чреве она становится ближе к астралу. Кличку свою она получила за внешнее сходство с домашней птицей: у нее была маленькая голова на длинной шее и плоскостопие.      
  Другой из гостей был музыкантом и тяготел к обывательской эстетике Пола Маккартни. Между битломанами разгорелся жаркий спор. Они несколько раз ставили уютную песню Маккартни "When I'm Sixty-Four" и затем сравнивали ее с психоделической рваной песней Леннона "Lucy in the Sky with Diamonds". По духу это были абсолютно разные вещи, не удивительно, что среди фанатов возникал раскол. Хозяин квартиры пытался сохранять роль рефери на ринге. Я же не принимал участия в споре, поскольку тихо любил Харрисона.
  -"Да и не мог бы Леннон написать "Когда мне будет 64" потому, что вряд ли надеется дожить до этого возраста" - встряла в разговор Гусыня. Мы подозревали за ней кое-какие экстрасенсорные способности и на время задумались. Всем уже надоело битый час мусолить битловскую тему. 
  -"А давай ты нарисуешь каждого из нас в 64" - отвлекла нас хозяйка и положила на стол 6 кусков шероховатого ватмана.   Гусыня не удивилась, не струсила и отнеслась к этой просьбе вполне серьезно. Она вытягивала шею, склоняла голову  набок и сканировала сидящего боковым зрением. А затем рисовала его портрет в старости. Свой портрет я изучал со смесью любопытства и скепсиса, поскольку не верил в своё долгожительство. На хозяйке художница вдруг споткнулась и сказала, что не видит ее в 64, видит лишь темноту. В связи с чем в комнате возникла гнетущая тишина. Я взял последний лист ватмана, снял со стены зеркало и попросил Гусыню нарисовать автопортрет в 64. Она скособочилась, набросала контур и на середине вдруг остановилась. Ей явно не понравилось увиденное.
  -"Неужели так страшно? - спросил я.
  -"Да не то что бы страшно, но абсолютно не соответствует моим представлениям о себе" - ответила она с отрешенностью, граничащей с равнодушием. Мой портрет мне пригодился сразу за дверью. На узкой лестнице пахло крысами и не было света. Я сделал из бумаги факел и он помог мне спуститься на улицу до того как стал обжигать пальцы.   
  Теперь, когда мне стукнуло 64, можно подвести итоги той ноябрьской сессии. 40-летнего Джона Леннона застрелил  сумасшедший поклонник спустя 3 недели после нашего чаепития. Мой любимый Джордж Харрисон умер от рака в 58. Пол Маккартни жив и ему 82. Хозяйка квартиры не дожила до 60 и умерла, как я понял, от нехватки витальности. Я не подвёл Гусыню и пришел наконец в соответствие с ее изображением.    
  Дар предвидения у художников не такая уж редкость. Достаточно вспомнить историю Гертруды Стайн. В 1905 году Пикассо нарисовал портрет 30-летней писательницы, не имеющий, по ее мнению, ни малейшего сходства с оригиналом.
  -"Ничего, сходство придет",- успокоил ее  Пикассо. Оно и правда пришло спустя 40 лет и две мировые войны.
  А фото Гусыни мне прислал недавно наш общий приятель. Она сильно изменилась и заметно, что жизнь ее не щадила. Но трансформация мне понравилась, таким людям стоит писать  мемуары. Я же пишу вот...
...........