Декамерон - 21 век Том 4

                Декамерон  21 век
               
                ТОМ4

                ФЕЛЬЕТОНИСТ
                (Юмористические рассказы)
                Оглавление
              Часть первая:  Ностальгия
                Фельетонист в поисках темы
                Фельетонист и ностальгия
                Влюблённый фельетонист
                Мужская слабость
                Фельетонист, марксист и другие
                Фельетонист и вор
                Фельетонист в гостях у соседки
                Один раз в жизни
                Дачник
                Фельетонист в сетях пылкой страсти
                Дорогое и грустное
           Часть вторая: Жизнь диктует перемены
                Ответственное задание
                Вынужденное двурушничество
                Как краток миг удачи
                Бывает хуже
                Бунтарь
               Жизнь требует перемен
               Нюансы новой профессии
               Засада             
               Фортуна знает, но всё ли?
               Поворот
               Хорошая плохая жизнь
               На лаврах
             Часть третья. Строители пирамид
               Лицо пожелало остаться неизвесным
               Заманчивое предложение для безработного
               Меценат и директор
               Начало славных дел
               Фирма веников не вяжет
               Нечестная конкуренция
               Крах успешного предприятия            
              Часть первая: Ностальгия      
              Фельетонист в поисках темы
  Фельетоны стали  нынче не в моде, и фельетонист Гнус Ян Карлович перешёл на  другой жанр. Сейчас он, сидя за письменным  столом в своей однокомнатной  квартире,  вымучивал очередной рассказик.
«Покойник полз, царапая мёрзлую землю ногтями», – писал он очередную строчку.
Текст ему самому не нравился, и тема тоже. Но что было делать, если теперь никого не интересовало, что в пивной за углом пиво,  как и раньше, разбавляют водой?  Никого не интересовало, что директор практически развалившегося треста на постройку  уже выкупленного жильцами девятиэтажного дома истратил кирпича ровно в два раза больше заложенного в проекте. Что из этого кирпича построены все гаражи нового, расположенного неподалёку гаражного кооператива. Сейчас кто объегорил, тот и кум. Поделись с кем надо - и спи спокойно. А тому, кто под ногами путается и всё вынюхивает, наградой может быть пуля девятимиллиметрового калибра в затылок.
«Лежа  в своём охраняемом каменном государственном склепе, покойник мечтал:  птицам - небо, рыбам - воду,  землю - покойникам», – продолжал писать фельетонист.
«Тема, конечно, злободневная, однако мало ли что могут подумать. Покойник-то ведь не простой - бывший вождь как-никак. Почести ему до сих пор оказывают, и кое-кто может обидеться. Можно, конечно, написать про деятеля рангом пониже. Но тогда и интереса к тексту  меньше. Такое нынче время. Про время можно было бы написать, но время красно событиями, которые как раз оно же и охватывает. Чем больше интервал времени, тем больше событий,  тем интересней тема. Но тема получится одна - и рассказ один. Однако кушать хочется каждый день,  а не один раз с полученного гонорара», - прервав процесс сочинительства, думал Фельетонист.
Он тяжело вздохнул. Нелёгкое ведь это дело - добывать  пером  хлеб насущный.
«А что если о народе написать? Например, о  квартиросъёмщике из соседнего дома – Феде,  алкоголике,  который только на сданные бутылки живёт. Если к делу подойти снизу, так сказать, из гущи житейских проблем, вполне сможет сойти за самую, что ни на есть, сермяжную правду жизни. Получится, что он и есть тот самый народ, вернее сказать его типичный, рядовой представитель. Так, может быть, и вправду про него, про Федю, рассказик написать? Живёт он рядом, и его нехитрые проблемы все на виду». 
Ян подумал об этом в шутку, но мысль, закрутившись ужом в голове, скоро стала казаться интересной. Фельетонист погладил затылок рукой. Он всегда так делал, когда не знал на что решиться.
«Однако многие сейчас так живут. Такое читать про себя вряд  ли кому будет интересно», - после непродолжительных сомнений решил он.
«Может, о «новых  русских»  написать? Например, о  Махмуде, что  в соседнем подъезде жил.  Он приехал сюда четыре года  назад, имея лишь узелок с бельём и оконченных пять классов средней школы. Через год у него уже была своя квартира и диплом о высшем образовании.  Ещё  через год он коттедж  построил, «Мерседес» купил и всю родню с кинжалами  сюда привёз. Все уважают Махмуда – весь рынок ему  мзду платит.  Махмуд, как теперь принято говорить, «новый русский». Он тоже народ. Однако  напиши  о нём - меня так наградят  его почитатели с кинжалами, что всю оставшуюся жизнь свои рассказы стоя писать придётся. Вот и подумаешь, как дальше жить».
Фельетонист  ногтями поскрёб затылок,  что в данной ситуации означало крайнюю  озабоченность и растерянность. Он не знал, про что еще можно писать, не получив за это вместо денег увесистых оплеух. Почесав затылок ещё раз, он многозначительно произнёс: - Да, дела!
И вдруг, как всегда бывает в такие вот моменты, его осенила идея:  «А что если не о тех  и не о других написать? Что если о слугах народа  написать?  Есть же сейчас такие: народ их выбирает, чтобы, значит, служили избранники ему  верой и  правдой  - нынче депутатами они зовутся. Тем  более, их много: о ком написал - никто не поймёт. Хотелось бы, конечно, не о работе, не о всяких  там скучных  заседаниях - о личном. Например, чем не сюжет?»
Фельетонист  потёр  одну  ладошку о другую и, устремив  взгляд в дальний угол  потолка, зашевелил губами.  Он всегда делал так, когда, ухватив  суть идеи, старался развить её до уровня маленького, хотя бы на столбец газетной полосы, шедевра. 
- Влюбился  депутат в депутатку и,  несмотря на то,  что она с «левым» политическим  уклоном, а он  с «правым»,  они только и думают о любви. Можно  написать приблизительно так, –  вполголоса говорил он, как будто обсуждая придуманный им сюжет с кем-то посторонним и стараясь яснее выразить свои мысли.
  «Приходит он к ней  домой  и приносит проект какого-нибудь закона для совместной детальной  проработки. О любви, естественно, ни слова. Он раскладывает бумаги на столе, она готовит кофе. Потом оба садятся за  стол, пьют кофе. Начинают работать с бумагами.  Склоняются над одной,  и тут…»
Решив начать с описания самого главного момента, фельетонист быстро застрочил по листу бумаги.
«Своей начинающей лысеть головой он касается её белокурых волос. Оба  замирают,  ощутив в своём теле прилив волны чувственной  истомы. Одновременно повернув  головы,  они встречаются взглядами, которые, словно  в зеркале, отражают одно чувство  - любовь. Губы их встречаются,  соединившись в страстном, жарком поцелуе. Они встают  из-за стола  и, взявшись за руки, идут в спальню».
 Пробежав глазами написанное, фельетонист засомневался.
  «Нет, что-то очень просто получается.  Не видно внутренней борьбы. Даже в действиях не прослеживается  колебаний и сомнений. Не понятно, какова трудность выбора  между желанием близости и  чувством ответственности за взятое на себя дело. Тем более, всё  это  они собираются делать  в рабочее время. Нужно что-то добавить в текст. Например, так».
Взяв новый лист бумаги, он продолжил писательский труд.
 «Своей начинающей лысеть головой он касается её белокурых волос.  Оба замирают,  ощутив в своём теле прилив волны чувственной  истомы. Одновременно повернув  головы, они  встречаются взглядами,  которые,  словно  в зеркале, отражают одно чувство -  любовь.  Губы их встречаются, соединившись в  страстном,  жарком  поцелуе.  Он встаёт, берёт её руки в свои.  Она тоже встаёт. Он тянет её за руки, пытаясь увлечь в спальню. Она упирается.
 - А как же проект? – спрашивает она.
 - Мы возьмём его с собой, – отвечает он.
И, собрав разложенные на столе листы бумаги, берёт  их с  собой  в спальню».
  «Но, подожди! -  рассуждал  фельетонист. – А как же  непримиримость  борьбы между  «правым»  и  «левым»  идеологическим  уклоном?  Где показана эта  борьба? Где говорится о судьбоносном  решении по сглаживанию противоречий? Да, придётся переписать заново. Нелёгкое наше  писательское  дело – изюминку  истины выудить из  большого, наполненного событиями, мутного чана житейских будней. Поправим текст и посмотрим,  что получилось».
 Отодвинув в сторону исписанный, фельетонист положил  перед собой  чистый лист бумаги  и, тяжело вздохнув, снова принялся за дело.
  «Своей начинающей лысеть головой он касается её белокурых волос. Оба замирают, ощутив в своём теле прилив волны чувственной истомы. Одновременно повернув головы, они встречаются взглядами, которые, словно в зеркале, отражают одно чувство – любовь. Губы их встречаются, соединившись в страстном, жарком поцелуе. Он  встаёт, берёт её руки  в  свои. Она тоже встаёт. Он  тянет  её за  руки,  пытаясь  увлечь в спальню. Она упирается.
 - А  как же проект? – спрашивает она.
 - Мы возьмём его с собой, - отвечает он.
- Потом,  между нами непримиримые противоречия, – продолжает  она. – У меня «левый»  политический уклон, у тебя «правый». Так как же  можно с такими  взаимными позициями?   
- Ничего, при нашем  тесном сотрудничестве  мой  «правый»  уклон  ляжет  на твой «левый» уклон,  и общая цель  выровняет и сгладит наши противоречия,  -  парировал  он  и,  собрав  разложенные на столе листы бумаги, унёс их с собой в спальню».
Закончив писать, фельетонист перечитал написанное.
«Теперь, кажется,  неплохо. Хотя, как  на  это  посмотреть.  Гласность  не показана. А  ведь сейчас все заседания транслируются  по  радио и телевидению, чтобы было видно, что, зачем и как. Пожалуй, и мне гласность, для выпуклости образа, не  повредит. Например, маляры  будут  висеть за окном  спальни в подвесной люльке,  белить, а заодно наблюдать, что, зачем и как. Войдут  депутат с депутаткой  в спальню,  и  захочет он, к примеру, узнать,  как у неё со здоровьем. Припадёт он ухом к её колготкам и будет слушать,  определять: тут ли у неё  сердце  и не больно ли оно аритмией. Или, к  примеру, женскую душу в этом месте будет искать, чтобы  поделиться накопившимся и выплеснуть на неё свой богатый внутренний мир. А те, в люльке, всё происходящее будут видеть и народу, идущему по улице, об этом вещать».
 О колготках, надетых на женщину, про сердце под ними и про аритмию фельетонист вычитал в газетёнке. В ней был опубликован малюсенький рассказик, который назывался «Аритмия». Сейчас во многих газетках на последней странице, где обычно печатают анекдоты и объявления, стали появляться подобные рассказики. В том рассказике не содержалось ничего примечательного. Такие он и сам сочинял в школьные годы. Но о самой газетёнке у него остались весьма неприятные воспоминания. Сколько он ни пытался всучить им собственный рассказик, всегда получал отказ. Это очень злило, поскольку рассказики, написанные им самим, превосходили по всем характеристикам публикуемые в газете. Неоднократные беседы с главным редактором ни к чему не приводили: тот оставался при своём мнении, и рассказики, написанные фельетонистом, не брал. Надежда умирает последней, и фельетонист, с упорством обречённого, писал и писал один рассказик за другим. Наверное, поэтому сейчас ему вспомнились несуразные строки чужого опубликованного рассказика, и мстительное желание показать, как  глуп сюжет и коряв стиль автора, возобладало над здравым смыслом.
Фельетонист оторвал взгляд от листов бумаги  и посмотрел в окно. Там, вне зависимости от его собственных проблем, природа жила своей размеренной жизнью. Деревья шелестели листочками под лёгким дуновением утреннего ветерка. Воробей, сидевший на ветке дерева перед самым окном, повернув маленькую головку, посмотрел бусинкой глаза прямо в глаза фельетонисту.
  «Подожди, подожди, что-то меня  с этой гласностью не туда занесло. Ведь никакое это не заседание, а индивидуальная работа  над проектом.  Здесь,  пожалуй,  не гласность, а связь с народом и выполнение его чаяний  показать надо. Надо собраться и написать окончательный  вариант рассказа, где ещё и дух нового времени будет чувствоваться».
Сейчас фельетонисту было для чего стараться. Судьба наконец сжалилась над ним, и появилась надежда опубликовать написанное. Главный редактор газеты, в которой он до недавнего времени работал в качестве штатного фельетониста, обещал решить вопрос с публикацией.
Прервав мучительный процесс создания шедевра, фельетонист встал, прошёлся по комнате. Этого ему показалось мало,  и стакан остывшего чая заполнил  перерыв, тем  не менее не сняв напряжения  момента.   
   «Своей  начинающей лысеть  головой он касается  её белокурых  волос, -  застрочил фельетонист по бумаге. –  Оба замирают,  ощутив в  своём  теле  прилив  чувственной  истомы».  Фельетонист, задрав голову, взглянул в дальний угол потолка, стараясь ощутить в себе этот самый прилив и, прямо по Станиславскому, правдиво, дописать всю сцену до конца.  «Одновременно повернув  головы, они  встречаются  взглядами, которые,  словно  в зеркале, отражают одно  чувство - любовь», – так и не добившись ожидаемого озарения, продолжил он описание интимной сценки.
«Губы их встречаются,  соединившись в страстном,  жарком поцелуе. Он встаёт, берёт  её  руки в свои.  Она тоже  встаёт. Он тянет  её  за руки, пытаясь увлечь в спальню. Она упирается.
- А как  же проект?» – спрашивает  она.
- Мы возьмём его  с собой, -  отвечает  он».
«Вот, здесь, после этой фразы, кульминация в повествовании начинается. Так сказать, квинтэссенция событий», - подумал писатель и  вновь принялся за рукопись:
- Потом,  между  нами непримиримые противоречия, – продолжила она. – У меня  «левый» политический  уклон, у тебя  «правый». Так как же можно с такими взаимными позициями?
- Ничего, при нашем тесном сотрудничестве мой  «правый» уклон ляжет  на твой  «левый»  уклон,  и общая  цель  выровняет и сгладит  наши  противоречия, - парировал он  и,  собрав  разложенные  на столе листы бумаги, уносит  их с собой  в  спальню.
Депутатка, согласившись с коллегой, проследовала за ним.
А в это время, со двора  доносились размеренные удары кувалды  о железо. Двое рабочих выправляли погнутые ворота. Рядом стоял брошенный,  помятый о ворота «Мерседес». Один рабочий,  остановившись,  чтобы  передохнуть, говорил другому: 
- Стучишь всё,  стучишь, а толку чуть. Ворота  хоть  и подправили, а  всё  равно  видно, что мятые. Вон,  Махмуд - помял вчера «Мерседес» о ворота  да и выкинул его. Сегодня уже на другом  ездит. А у нас  что? ЖЭК нищий: ни себе взять, ни нам дать - вот и приходится  всё время стучать. 
  Снова  взяв кувалду, он продолжил  лупить по воротам. Мимо проходил пьяный Федя, волоча  мешок  с пустыми бутылками.
- Бросьте, мужики,  шуметь! – сказал он, с трудом выговаривая слова уставшим от  неумеренного потребления горячительного языком. – Пойдёмте лучше бутылки сдадим, да пивком здоровье поправим. Потом, напрасно всё это, - он потрогал пальцем сгнившие  ржавые ворота. - Коли основа  сгнила, стучи, не стучи, а толку не будет.
Он уходит. Рабочие перестают  лупить по железу, и один говорит другому: 
- Вася,  бросай эту кувалду к лешему. Тем более что  завтра всё равно  переделывать  заставят.  Они тоже уходят. 
В это  время в спальне депутат с депутаткой  закончили  чтение проекта и, по случаю единогласного его одобрения, надолго соединились в  депутатском тандеме  для  детального обсуждения. Они полны  уверенности: завтра  будет  новый проект  и появится необходимость в его  детальном  изучении и обсуждении. Как  говорится, будет  день – будет и пища».   
    Фельетонист поставил точку, закончив самую трудную часть рассказа. Поработав ещё с час, он закончил и остальное. Перечитав исписанные  листы, довольный  результатом, положил  их в папку. Потом оделся и, взяв папку,  пошёл в редакцию  сдавать работу.
 «Будет день - будет и пища», -  думал он, шагая  пешком через весь город.


      Фельетонист и ностальгия
  Фельетонист  Гнус Ян Карлович сегодня  получил гонорар за свой рассказик. В прошлом году, помыкавшись с фельетонным жанром, он переключился на написание рассказов.
«События вымышленные, имена тоже. А если и есть некоторое сходство с реальными  событиями, так можно сослаться  на простое совпадение. Фельетоны, конечно, и  сейчас писать можно, но опасно.  Про продавщицу  тётю Машу, которая  обвешивает покупателей, сейчас  читать никому не интересно. Если про  высокое начальство написать, так сказать, выплеснуть помои горькой правды, как сейчас говорят, «компромат», то засудят,  или в собственном подъезде пристрелят. Опять же документы  с компроматом  больших денег  стоят, их гонораром за фельетоны не покроешь»,  - думал  фельетонист. 
«Глупое  у нас  начальство, не осознало, что сейчас фельетоны о некоторых их  неблаговидных  деяниях  -  бесплатная  реклама.  Это раньше  они были  «ум,  честь и совесть нашей эпохи» и ничего  такого  о  них  писать  не дозволялось. Сейчас,  когда  народ  их выбрал и мандатами неприкосновенности наградил, ничто  не возбраняется и никем  не наказывается. Наоборот,  показывает их предприимчивость и  изворотливость. Например,  построил  он  себе  коттедж,  купил  «Мерседес»,  получая  зарплату, которой хватит  лишь на сарай да «запорожец».  Кто  он после  этого?  Засранец,  взяточник и  ворюга?  Нет, совсем не это, а молодец!  И  народ,  выбравший  его, понимает правильность  своего выбора,  думая  при этом:  «Вот  он  какой, может, и  никого  не боится. Одним  словом – демократ. Поскольку у нас демократия для всех одна, только цена отпущенных судьбой жизненных благ для каждого разная, значит, и мы демократы. А демократ демократу всегда рад».
Фельетонист  тяжело вздохнул, решив больше не думать о грустном.  Только не думать  у него не получалось,  и  «тема»  не  выходила  из  головы. 
«Про  местных мафиози  можно  написать, что  иногда  и  начальственные интересы  затрагивает. А бывает,  мафиози – он  же  большой  начальник, как говорится, един  в  двух  лицах.  Тут точно убьют, как  пить дать,  убьют.   Вот  и приходится  отказываться  от  хлеба  своего насущного.  Поэтому только  рассказики и  никаких фельетонов».
Закончив на столь оптимистической ноте, он всё же засомневался. Мысли  потекли  снова.
«Хотя,  как  на это  посмотреть. Умный  мафиози  за фельетон  приплатить  обязан.  Если  про него  пресса пишет,  значит,  он и  есть  самый  крутой  из  всей  местной  братвы.  Значит,  ничего и  никого он  не боится:  купил  всех или  запугал. Так-то  вот, знай наших!»
Фельетонист сидел в углу за столиком пивного  бара и, рассуждая,  сам себя  развлекал  умственным,  про  себя,  словоблудием.  Перед  ним  на  столе  стояли  две выпитых  кружки пива,  и  он  уже  тратил  свои усилия  на  третью.  Был обычный  рабочий день. В  помещении  бара  посетителей  находилось  немного.  Лишь два столика  у  противоположной  от  фельетониста  стены  занимали  объединившиеся по трое  неряшливо одетые люди. Они, взяв  по две  кружки  пива, что-то туда  подмешивали  -  «подогревали»,  доводя свой  пенистый  напиток  до дурманящей голову  консистенции.
«Эх,  время  - времечко, факты  - фактики!» – произнёс про себя фельетонист.
Ему  вспомнились  не такие  уж далёкие  времена,  когда  подобных компаний набиралась полная  пивная. «Пивная» - так значилось тогда на вывеске этого заведения,  именуемого в народе  «Шайба  толстого Миши». Только тогда он пиво ещё не разбавлял  водой,  а честно зарабатывал свои копейки на пене. За это пьющая братия любила Мишино  заведение и никогда не оскудевала дающая медяки трясущаяся рука  похмеляющегося люда.
   Сейчас  пиво было не в чести. Дороговато оно стало.  Дешевле стаканом водки  поправиться.  Да и заведение, где сейчас продавали  пиво, называлось не по-русски:  «Бар».  Народ тут же окрестил его  по-своему: «Мишкина обдираловка».  За стойкой стоял всё тот  же толстый Миша.  Очевидно, на заработанные на пене копейки Миша выкупил заведение и сейчас являлся  его  полноправным владельцем. 
   «Эх,  время  -  времечко,  факты -  фактики!»   
Фельетонист  вспомнил  свои  былые  фельетонные  триумфы. Провалы,  конечно, тоже бывали.  Раньше он  старался  не  думать  о них.  Зачем думать о  плохом, когда  можно  о  хорошем?  Теперь же он вспоминал о них с трепетным чувством,  словно о дорогих  для сердца  прошедших временах, ностальгически окрашенных  историей  собственной  жизни.
   Особенно запомнился случай, когда он написал фельетон про некоторые  особенности  технологии  приготовления квашеной  капусты  на  овощной  базе. Информация  пришла  к  фельетонисту совершенно  случайно,  без  всяких  с  его  стороны  усилий.
  В  тот день он  надумал  переставить  мебель в квартире так,  чтобы  рабочий стол  переместился  ближе к окну,  а  шкаф  не  загораживал  света. Одному  с задачей было не справиться,  и  он  попросил соседа по подъезду  помочь.
  Когда  они вдвоём  закончили  дело, фельетонист достал из холодильника бутылку водки  и банки с нехитрой закуской: огурчиками, квашеной капустой. Они  выпили  по  сто граммов,  закусили.
- Берите капустку.  Она  хоть и магазинная,  но  хорошая,  ядреная, -  предложил  фельетонист. 
- У меня  жена  работает на  той  базе, где  капусту квасят.  Секрет один  знаю, как  она приготавливается,  поэтому  и не ем.
Фельетонист сразу  насторожился, но расспрашивать  не стал,  решив:  если  захочет,  сам расскажет.  Они выпили ещё по одной,  потом  ещё  и  ещё. Фельетонист закусывал капустой, а сосед огурчиком.  Глядя на то, как фельетонист уплетает капусту,  сосед кривился. Он  явно хотел поделиться своим секретом и  прекратить неприятное для него зрелище. Когда  вторая  появившаяся из холодильника бутылка водки убавила наполовину своё содержимое, сосед не выдержал.
- Карлыч!  Кончай травиться!  Капуста эта к  употреблению негожа. Когда  капуста уже нарезана  и  посолена  в большом  чане, женщины утрамбовывают её ногами, чтобы капуста дала сок.  Конечно, они в сапогах  резиновых топчут. Но топчут они  долго, а чаны большие и с высокими стенками. Просто так из них не вылезешь. Помещение,  где они топчут капусту, холодное,  и туалет  на  улице. Так что писают они  прямо  туда – в капусту.
Фельетонист был  человеком впечатлительным. От  неожиданного признания ему чуть  не сделалось худо.
- Ладно бы одна  моя туда  писала,  я  бы это ещё стерпел  - своё ведь,  родное. Но туда делают  все подряд. Теперь  понимаешь, почему  у капусты вкус ядреный?
Допили бутылку, и сосед ушёл. Фельетонист долго  находился  под впечатлением от услышанного. Съеденная им капуста подкатывала к горлу, вот-вот готовая покинуть фельетониста. Однако  для этого чего-то чуть-чуть не хватало.
  На другой  день утром фельетонист принялся за дело, и вскоре новый фельетон, раскрывающий тонкости  приготовления  квашеной капусты на овощной базе,  был готов. Он перечитал написанные листы, подправил текст. Дело было сделано.  Одевшись, он понёс  фельетон в редакцию.
   Редактор прочитал фельетон, но  комментировать написанное не стал,  сказав,  что нужно подумать. Фельетониста подобное  объяснение немного  удивило.  Материал ведь свежий,  в самую точку бьёт и  написан сильно – даже у читавшего всякое редактора, когда он  дошёл до пикантного места, раскрывающего суть технологии,  был заметен позыв рвотного рефлекса.
«Наверное,  он вчера  водку  капустой закусывал», - догадался Карлович.
  На другой  день, фельетонист  заглянул к редактору  в кабинет,  чтобы поздороваться и  узнать о судьбе своего  фельетона. Редактор сидел за столом  и, судя по изрядно покрасневшему лицу, слушал  по телефону что-то нелицеприятное  в свой адрес. Когда  он  положил  трубку и посмотрел злым, полным презрения взглядом, у фельетониста от такого не очень-то  радушного приёма перехватило дыхание. Выдержав паузу  и насладившись видом трепещущего писаки, редактор  рявкнул:
- Ну что,  дописался,  дорогой!?
Возможно, возглас редактора  и не был столь необычным. Ведь  его работа заключалась именно в том, чтобы укорять и добиваться: укорять  сотрудников за  лень и нерадивость и добиваться красочности, точности  и, самое главное, достоверности  описываемых ими событий. Но тон,  эти металлические нотки в голосе,  эта  протяжность гласных, напоминающая рык тигра. 
- Рецензия на твой так называемый фельетон, сам знаешь от кого,  негативная, и  даже очень. Говорят, что это мерзкий поклёп на всю нашу пищевую  промышленность, и правильно говорят. Так можно  дофантазироваться до, - редактор замолчал, подбирая подходящее  слово, и, не найдя оного,  продолжил. – Ты бы ещё написал, что в массу  для шоколадных конфет, чтобы они  вкусней были, кладут, - редактор не стал уточнять, что именно кладут в конфеты, лишь кашлянул два раза. - Вообще,  что это за манера такая?! Без всяких доказательств взял, да  и  оклеветал. Именно  оклеветал,  раз доказательств нет. 
Достигнув желаемого эффекта  от  профилактической  экзекуции, он  встал  из-за стола  и, положив  руку  фельетонисту  на  плечо, дал  понять, что официальная часть окончена.
- Ты понимаешь, старик! -  он  перешёл на  доверительно - панибратский  тон.
- Всё это,  конечно, может быть. Но для  нас, работников  прессы,  так сказать, творцов  народного мнения,  такого быть не может.  Наша область с таким трудом  добила  план  по осенней  заготовке овощей  и капуста, особенно  квашеная - ценнейший  по содержанию витаминов, любимейший  народом продукт. Сам понимаешь, что  после твоего  фельетона охотников  есть  магазинную квашеную  капусту поубавится. Опять же  экономические потери от нереализованного продукта, сам знаешь. Я уже не говорю о потере авторитета  и престижа  всего  нашего  перерабатывающего  сектора.  Про заготовку  капусты фельетон  написать  надо. Тема-то ведь  актуальная. Только писать надо  про другое.  О том, что на тяжёлой физической работе  используется  женский труд,  не  внедряется механизация  и так далее.  Ты сам  лучше меня  всё  это  знаешь. Ты ведь у  нас  профессионал.  Ну и  назови  фельетон  как-нибудь  громко,  например:  «Доколе?!» 
Он проводил  фельетониста  до двери, закончив этим  аудиенцию. Своей доверительной  речью  он  обнадёжил провинившегося, дав понять,  что  верит в  него,  в  его  блистательный  талант. Как говаривали  местные  пишущие  завсегдатаи,  выполоскал  в чане  с дерьмом и  на просушку, на солнышко.
    Сейчас фельетонист  не помнил, что  он  там написал  в заказном  фельетоне  про овощную  базу. Но  видно,  многие  больше  поверили  его  первому  фельетонному творению.  По  крайней  мере,  никто из  сотрудников  редакции,  включая  самого редактора, на тех обычных маленьких  сабантуйчиках - междусобойчиках  водку  квашеной  капустой  больше не закусывал. 
    «Эх,  время-времечко, факты-фактики!»   
Фельетонист допил  свою  последнюю на сегодня  кружку пива,  окинул прощальным  взором  давно  знакомое  помещение  пивной и  поплёлся  домой  сочинять ещё  один,  очередной  рассказик.  Что он  сегодня  сочинять  будет,  не знал,  но  надеялся  сочинить что-нибудь  во всех отношениях безобидное  и  очень  смешное. 

                Влюблённый фельетонист
  Лучи яркого весеннего солнца проходили сквозь оконное стекло,  освещая письменный стол и  разложенные на нём бумаги. За столом сидел фельетонист Ян Карлович Гнус и что-то строчил на листе бумаге. Он уже три  часа, без единого перерыва, занимался этим,  стараясь сегодня дописать начатое. Сосущее  ощущение в желудке говорило о том, что пора остановиться и перекусить.
    Он был холостяком, и незатейливые блюда из полуфабрикатов и пакетов, готовящиеся довольно-таки  быстро, составляли его основной, потребляемый в одиночестве рацион. Конечно, иногда хотелось отведать чего-нибудь этакого – домашнего, но все его кулинарные фантазии ограничивались жареной  или варёной картошкой. Фельетонист  не принадлежал к женоненавистникам, о чём говорила репродукция Мадонны с картины Леонардо да  Винчи,  приклеенная к  внутренней стороне  дверки тумбочки письменного стола. Если бы  он не был застенчив и  внешне  невзрачен  -  худ и мал ростом, то, возможно,  нашлась  бы живая  Мадонна, которая согласилась бы разделить с ним кров и связать свою судьбу. Но пока он жил один.
  Прервав процесс творчества, Ян сложил стопочкой  исписанные листочки и пошёл на кухню. Из кухонного шкафчика достал кастрюлю, сковородку, пакет горохового супа и картофель. Он почистил картошку,  нарезал её  и вывалил  на  сковородку.  Затем налил в кастрюльку воды, высыпал туда суп из пакета. Собираясь посолить, он взял баночку с  солью, открыл, но  соли  там не оказалось. Только сейчас вспомнил,  что  ещё  вчера  высыпал  последки, и сегодня собирался сходить в  магазин,  купить пачку соли.  Тратить сейчас время на поход в магазин ему не хотелось: на столе ждал продолжения  незаконченный рассказ, и желудок настоятельно требовал чего-нибудь для тривиальной пищеварительной  работы. Тогда фельетонист поступил так, как поступают все  прочие, оказавшись в такой же ситуации: позвонил  в дверь к  соседу.
   В той квартире,  перед дверью которой он стоял, жила Евдокия Максимовна. Ей было далеко за тридцать, но здоровый  румянец на щеках и приятная мужскому  глазу  полнота  женских форм  молодили даму.  Евдокия Максимовна слыла женщиной симпатичной и добропорядочной, если не считать за грех частую смену кавалеров,  что, впрочем, при её холостяцкой доле факт  обычный, хотя и частенько обсуждаемый следящими за чужой нравственностью  подъездными бабульками.
  За дверью послышались  шаги и женский голос спросил: 
- Кто там?
- Это я, ваш  сосед по лестничной  площадке, -  ответил фельетонист.
Дверь распахнулась, и перед ним предстала она. Лёгкий ситцевый халатик, облегая крутые  бёдра не  по годам стройной фигуры, вызывал полёт  фантазии, попадая под обстрел  любопытных мужских глаз. Низкий вырез наскоро запахнутого халата не скрывал  красивой   пышной женской груди, а  умело подобранный предмет  женского туалета придавал её  форме соблазнительный, девственный вид. Но самое главное, удивительное - улыбка женщины. Какая-то  загадочная, идущая изнутри сила  высвечивала на лице  благожелательное  отношение ко  всему увиденному. Искрящиеся, улыбающиеся глаза усиливали  впечатление. Перед фельетонистом стояла не та соседка, которую он частенько видел по вечерам -  уставшую, тащащую домой  полные сумки. Нет, перед ним стояла ожившая, сошедшая с полотна Мадонна, с  той  самой загадочной, согревающей душу страждущего  улыбкой. Может быть, фельетонисту всё это показалось, сыграл с ним шутку весенний, падающий  на лицо  женщины озорной лучик света. Или улыбка, не предназначенная ему, а оставшаяся от разговора с неизвестным собеседником, светила всем прочим просто по  инерции. Так или иначе, но фельетонист  стоял перед ней, глупо улыбаясь, и молчал. К своему стыду он забыл, зачем пришёл. Она  тоже улыбалась, возможно, просто потому, что была культурной, воспитанной женщиной.
 Наконец, придя в себя, он произнёс:
- Мне  очень неловко, что я отвлёк вас  от домашних дел,  но  у меня кончилась соль. В общем,  за этим я  вас и потревожил.
Он  никогда не чувствовал себя раскованным в присутствии женщины  и  мог лишь на бумаге складно излагать   мысли,  обращаясь к даме. Но сегодня, сейчас что-то  произошло с ним, изменив  всё в одно  мгновение. Она ничего не ответила и, всё так же улыбаясь, сходила на кухню  за  солью. Он подставил свою маленькую ладошку под  сыпавшуюся из пачки соль. Соседка, насыпав полную пригоршню, уже намеревалась  закрыть  дверь, не собираясь более затягивать и без того длинную  паузу.   
- Премного благодарен,  - наконец сказал он и  улыбнулся ей.
- Не за что, -  ответила она и улыбнулась обычной,  земной улыбкой.
Она  уже закрыла дверь, а он всё ещё продолжал стоять. Только приближающиеся снизу по лестнице шаги заставили его встрепенуться. Шмыгнув за дверь собственной квартиры, он заперся на засов.
 «Однако», - думал он, возвращаясь к прерванным кулинарным заботам. 
Ему втайне хотелось, чтобы разговор с соседкой не был таким  коротким. Продолжая разговаривать с воображаем объектом, он, посолив картошку, остатки высыпал в кастрюльку с кипящим супом из пакета.
  По обычной своей холостяцкой привычке наливать суп в тарелку не стал, а ложкой черпанул прямо из кастрюльки. Он съел несколько ложек  подряд и только тогда почувствовал, что суп страшно пересолен. Есть суп было невозможно, и он принялся  за картошку, подвинув  поближе к себе сковородку, стоящую на плите. Когда сковородка опустела под натиском вилки, наступил черёд десерта. На десерт у него сегодня был  чай  с лимоном. Он налил чашку чая и, чтобы не тратить понапрасну время, пошёл к  письменному столу. Карлович  часто так делал: просматривая исписанные  листки, отхлёбывал из чашки. Это, как сам любил говорить, накладывало отпечаток животворящей струи на создаваемое произведение. Фельетонист, просмотрев написанное, продолжил прерванный труд. Но мысли убегали далеко от нужной темы, и нить рассказа то и дело ускользала от него. Когда рассказ в конце концов  был закончен, сюжет оказался совсем не таким, как задумывался изначально. Герои рассказа вдруг стали задумчиво-романтическими мечтателями, и пропала острота сюжета. В общем, рассказ оказался  окончательно испорчен.
  Ян Карлович тяжело  вздохнул: «Тяжёла писательская доля: никогда заранее не знаешь, куда уведёт  разыгравшееся, подхлёстываемое вдохновением и наплывом чувств воображение».
Предпринимать попытки к спасению только что написанного произведения не стал, решив отложить редактирование на завтра. Сегодня он просто  сидел за столом и смотрел в окно на порхающих с ветки на ветку пташек.
  На другой день, с утра  пораньше, фельетонист уселся за рабочий стол, собираясь написать что-нибудь смешное и пикантное, пользующееся особым спросом у читателей. Он долго  морщил лоб, стараясь сосредоточится. Но дальше двух  первых строчек дело  не двигалось.
«Черт-то с ним, значит, сегодня не судьба», - решил он.
Однако сроки поджимали, и совсем непригодное для творчества состояние души начинало беспокоить.
Он взглянул на будильник. Время подкатывало к двум часам.
«Неплохо бы перекусить», – подумал он, и потянулся.
Фельетонист отправился на кухню, еще не зная, что именно приготовить. Первым делом он полез в коробку со специями и к своей радости не обнаружил лаврового листа. Да, именно к  радости, ведь причина мешающая сосредоточиться находилась не так уж далеко. Сидя за письменным столом,  и даже сейчас, рассматривая содержимое коробки, он думал о ней.
 Итак, повод для посещения соседки был найден. Действительно, что путного можно  приготовить без лаврового листа?
Набравшись смелости,  он подошёл к заветной двери и нажал  на кнопку звонка. Минута ожидания учащённо тикала  пульсирующей жилкой у виска. Щёлкнул открывающийся замок, распахнулась дверь, и появилась она.
В этот  раз всё было,  как  и в прошлый: ему светила загадочная улыбка Мадонны, невзначай перекочевавшая на лицо соседки.
За два следующих дня он пополнил свои иссякшие запасы перца и корицы из того же источника. Всё утро следующего дня он придумывал повод, который позволил бы ему ещё раз позвонить в ту же дверь. Он много раз перебирал используемые в кулинарии мелочи, но так ничего и не придумал. Просить что-то более серьезное, например хлеб, фельетонист считал неприличным. Ведь могут подумать, что пришёл обычный прохиндей-побирушка.
«Будь что будет! Что-нибудь придумается», - решил он, нажимая на кнопку звонка у знакомой двери.
Долго не открывали, и фельетонист собирался уйти, когда дверь вдруг распахнулась. На пороге стояла совсем не Евдокия Максимовна, а здоровенный, босой, в одних брюках мужик.
От него исходил крепкий запах мужского пота  вперемешку с ароматом, очевидно, недавно употреблённого «шнапса».
- Мне бы, -  начал Ян Карлович.
Мужик, не дослушав, перебил:
- Сейчас, – и скрылся за дверью.
Через минуту он вышел снова, неся в  руках пачку соли, пакетики с лаврушкой, корицей и перцем.
- Держи, дорогой, кушай на здоровье! Даю с запасом, а то совсем ты нас замучил визитами.  Не понимаешь,  что ли,  что люди делом заняты? Времени и так в обрез, на работу ведь после обеденного перерыва идти надо.
Он отдал все принесённое фельетонисту и закрыл дверь.  Фельетонист, остолбенев, продолжал стоять перед дверью.
    Вернувшись в  свою квартиру,  он бросил  все дары на стол  и целый  час не мог успокоиться. 
Ян  Карлович, бывало,  и раньше влюблялся. Но  такое острое  чувство  душевной боли, словно  его обманула и предала любимая женщина, испытывал нечасто.  Чувство  неприязни к  здоровому,  потному  мужику, чувство презрения к  «предавшей»  его  женщине, за прошедший час выросло безмерно. Он  сел  за стол, достал чистые  листы  бумаги и принялся  писать. Раньше  с такой скоростью, с таким чувством ему не удавалось раскрыть столь пикантную тему  - плотской,  краденой, с  женатым  мужчиной,  запретной  и порицаемой любви.  Он писал  и писал,  упиваясь этой безмолвной местью. Только исписав целых восемь  страниц, он стал успокаиваться.  Размер  принимаемых  у  него  рассказов не позволял  более развивать  тему.  Фельетонист  встал,  и заходил по  комнате, придумывая эффектную концовку.
   Наконец это ему удалось: события развернулись в логически  законченный  ряд. Дописав придуманное, фельетонист поставил  точку.  Он прочитал написанное  от  начала до конца.  Получилось  очень  сильно,  немного  грустно и  совсем не смешно. Это  были другие,  не свойственные  требуемым от  него рассказам, стиль  и  тематика. Бесспорно, то  была удача, но  и провал  одновременно. Для  редакции рассказик сейчас интереса  не представлял.  А посему   самое место ему  в  ящике  - лежать там и дожидаться  своего часа. Плохо  было другое: юмористический рассказик  всё  ещё не написан. И завтра снова предстояло садиться и писать, писать.
  Уже стемнело, когда фельетонист лёг  спать. Засыпая, он думал: «Будет  день -  будет и пища.  Всё остальное,  самое хорошее,  самое интересное придёт завтра».

                Мужская слабость
    «Инженер  Иванов среди сослуживцев считался  неплохим работником.  По правде сказать, он был  не плохим, не хорошим, а  весьма  посредственным, зато исполнительным. В меру старательный,  лояльный в отношениях с начальством,  он  мог бы уже  вырасти до  старшего,  а то и  до ведущего инженера,  как многие его сослуживцы, обладающие  такими  же способностями.
Однако инженер Иванов мог похвалиться только одним – двадцатью годами безупречной службы на одном  и  том  же месте  и в одной и  той же должности. В семейной  жизни также не было никаких  удач, не было и серьёзных изъянов. Единственным «достижением» была  дочка, самая  примерная и способная в школе. С друзьями ему  тоже  не повезло: их у него попросту не было. Зато все знали, какая у него умная дочка и как её любят учителя, поскольку детская тема часто обсуждалась  на работе,  где и протекает у всех основная часть жизни.
   После работы Иванов шёл по магазинам, пополнял  продовольственные  запасы семьи. Подолгу простаивая в очередях, он  узнавал, что  и  почём продаётся в соседних магазинах, что  было  в последних сериалах и вообще массу  всякой  интересной информации. Однако  если  рядом  в  очереди  оказывался мужчина, то разговор  вскоре переходил  на более  мужские темы  и, как правило,  заканчивался  самой мужской  из  всех.  Мужская тема предполагала хорошее знание вкусовых  свойств  всех спиртных напитков,  и особенно напитков гурманов – различных  сортов  водок.  Знание цен на крепкие  напитки и то, где можно купить  их  подешевле,  являлось условием успешного  завершения  беседы. Цена оставалась  неприятным  аспектом  этих  разговоров, поэтому  собеседники  предпочитали не вспоминать, когда в последний раз пробовали  крепкие напитки.
   Ох уж эти цены! Они  всегда были  бичом  настоящих  гурманов.  Их медленный, но постоянный рост  вызывал раздражение и  недоумение. Те времена,  когда на одну получку можно было  неоднократно  дегустировать  практически  любой  из разновидностей крепких напитков, безвозвратно ушли. Цена одной  бутылки  росла, росла и  доросла до тысячи рублей  за штуку.  Сама  по себе  тысяча - ничего не значащая, абстрактная цифра, но если её соотнести с месячной  зарплатой Иванова,  которая равнялась трёмстам рублям, то  прояснялось многое. 
  Как вы уже  догадались, Иванов был  пьяницей. Именно этот  порок  не  позволял Иванову расти по службе. Порок,  конечно,  можно  было  бы  скрыть, но таков  уж  закон жизни, что со временем  всё тайное становится  явным. Да и как тут  скроешь, когда  для  того, чтобы  накопить  нужную для пьянки сумму, приходилось идти на серьёзные конфликты с супругой. Вообще-то  Иванов не  хотел конфликтов,  поэтому весь год старался не думать о водке,  даже какое-то время  избегал всяческих  разговоров на эту тему. Но вот подходил к концу  очередной трудовой  год, и наступало время  получать тринадцатую зарплату.  Конечно, одной тринадцатой  зарплаты  для  того, чтобы с  толком  выпить, было маловато. Приходилось экономить  на обедах, ужуливать сдачу с  покупок.
   И вот наконец старый год уходил, уступая место новому. Праздничное  застолье, поздравление и пожелание  счастья ровно  в двенадцать часов по Московскому времени в тесном кругу  семьи, и праздничный концерт по телевизору быстро гнали минуты. Уставшие от затянувшегося праздника, все  укладывались спать. Наступал  тот долгожданный момент, когда ты  один не спишь  и можешь самозабвенно вспоминать далёкие времена со студенческими застольями:  водка в  простых  гранёных стаканах,  заздравные  тосты,  задушевные беседы, необузданные  мечты не познавших ещё жизни юношей. А  сейчас…
  Ничего, что сейчас для этого приходится тайком покидать тёплое супружеское ложе и украдкой пробираться по хрустящему снегу в промороженный старый сарай. Ничего, что опять утром будут конфликты  с супругой из-за несостоявшихся  надежд на тринадцатую зарплату. Ничего,  что на работе узнают про  ночную пьянку. Всё это будет  потом.
  А сейчас холодная и одновременно обжигающая жидкость теплом разольётся по  жилам и унесёт в  далёкое, но  милое душе прошлое, отодвинет настоящее, затмит радужной пеленой безрадостное в своей  ничтожной затрапезности будущее. И только в эти  мгновения пьяница Иванов будет счастлив».
  Главный редактор закончил читать. На секунду задержав свой взгляд  на последней строчке, поднял на автора – Яна Карловича покрасневшие от постоянного напряжения  и вчерашнего  сабантуйчика глаза и  снова погрузился в текст. Столь затянувшаяся пауза ничего  хорошего для автора не предвещала.
- Да,  дела!  - сказал он, наконец оторвавшись от текста.
- Что, рассказ сыроват? – спросил автор.
Редактор, почему-то смущаясь, стал объяснять, что рассказ как рассказ,  но вот  тема…
- Конечно, в будущем непьющих людей будет большинство. И  порок  этот и дальше будет искореняться.  Вы  про будущее писали,  так? Ну, скажем, лет  через пятнадцать, в году этак…
Редактор, так и не сказав, в каком году, продолжил:
- И про семью, и про работу всё понятно, правдоподобно. Тогда зачем же вводить  в рассказ фантастическую ситуацию: бутылка водки аж целую  тысячу стоит! Заметьте, не сто, не двести,  а  целую тысячу! Это же  два моих  оклада. Конечно,  я,  как  и все,  против пьянства, когда каждый день. Но в праздник, когда гости пришли или ещё какой-нибудь  знаменательный случай требует - тут уж извините! Если вы меня поняли, то извольте переделать.
Автор  взял папку со  своим рассказом,  заглянул в неё, как бы  набираясь духу, чтобы возразить. Однако главный редактор так выразительно зыркнул на автора, что тот не решился.  Ян уже подошёл к двери, собираясь выйти вон. Но тут его словно чёрт остановил. Ян снова  повернулся  к редактору  и сказал:
- Я с вами совершенно не согласен.
Хотел было ещё  что-то  добавить, но  редактор  побагровел и  во всю мощь своих лёгких гаркнул:
 - Вон!
Уже в коридоре Ян  услышал гневное восклицание редактора:
- Надо же придумать – бутылка водки  на тысячу вытягивает! Записался совсем! Тысячу! Я покажу ему, почём фунт лиха!
От этих слов автора прошиб холодный пот. Только теперь понял  он, какую совершил ошибку и что весельчак и выпивоха, главный редактор никогда ему этого  не простит.
   Фельетонист Ян Карлович Гнус проснулся в холодном поту. Вчера он  вместе с  сотрудниками редакции и самим главным редактором отмечал публикацию рассказа по новой для себя тематике.  Рассказ был о плотской, краденой, с  женатым мужчиной, запретной и общественно порицаемой любви. Он так здорово набрался вчера, принимая поздравления, что, проснувшись утром,  не помнил, какой из  рассказов отдал редактору: тот  рассказ, который  ему приснился сегодня, или  какой-нибудь ещё. И вообще, насовсем его  выгнал  редактор или ещё всё утрясётся? Фельетонист встал, сварил кофе. Кофе на сей раз не помог, голова  страшно болела, требуя  немедленного  опохмеления.
   Надев брюки, куртку, он поплёлся в пивную,  которая теперь называлась  баром. Именно там, восстановив  душевное  равновесие парой кружек пива, фельетонист вспомнил подробности вчерашнего  банкета-междусобойчика.
«Надо же как вчера  набрался  с  радости-то. Давно такой  литературной удачи у меня не было.  Вот что  значит -  не знаешь, где  найдёшь, где потеряешь. А  то с утра, как проснулся, думал: всё, дописался, довыступался  до того, что  получил под зад коленом. Слава богу, это  только  сон».
Фельетонист  допил  пиво и поплёлся  домой отсыпаться. Сегодня  он  будет только  спать.  Завтра опять сядет за  стол, разложит чистые листы бумаги,  чтобы написать на них  нечто новое, интересное и даже, может статься, гениальное.
«Всё же хорошо, что бутылка водки стоит уже больше одной тысячи  рублей, да и у редактора оклад  не пятьсот рублей стал, а пятьдесят тысяч. Редактор в любом случае на меня не обиделся бы за то, что я посмел бы пофантазировать о цене на водку и изложить свои фантазии на бумаге. Я уже не говорю о том, что мои фантазии так и остались в моём сне, о котором никто не догадывается. А инфляция что? Инфляция в разы всё за месяц  в цене поднимает, и ещё поднимет, и ничего здесь не поделаешь»,  - думал он, неторопливо шагая по направлению к дому своими маленькими  фельетонистскими ногами, стараясь  плавно нести дурную ещё, неприятно  ноющую после вчерашнего голову.

          Фельетонист, Марксист и другие
  У фельетониста Яна Карловича прохудились ботинки. Ладно  бы дырка на подошве -  заклеил её, и все проблемы решены. Так нет же. Кожа на ботинке  лопнула прямо вдоль подошвы – видно, сгнила за два  года носки. Карлович долго думал, решал: что же делать, где денег взять?  Однако думай не думай - нужны  новые ботинки. Карлович порылся  во всех  загашниках, в которые складывал деньги, запасая резерв для различных хозяйственных нужд. Залез в коробочку, лежащую на полке, где хранился неприкосновенный  запас, предназначенный  для покупки новых брюк. Получалась довольно-таки кругленькая сумма. Присовокупив к  брючной заначке все прочие сбережения, фельетонист тяжело вдохнул: непредвиденная трата ломала хоть и не радостную, но всё же перспективу на дальнейшую хозяйственную жизнь. Он начал одеваться с самого неприятного: напялил развалившийся ботинок, потом второй, целый. Покончив, как ему казалось, с главным, надел  куртку и вышел за дверь.
Прошагав квартал, фельетонист остановился. 
«Не туда иду,  на  рынок  надо», - подумал он. 
Свернув  в  переулок, зашагал веселее и скоро  добрался  до цели.   
   На рынке было из чего выбрать.  Ботинки с квадратными, круглыми,  острыми носами  с высокими  и низкими каблуками. Полная цветовая  гамма  или её смесь.  Одним словом,  выбирай - торопись, покупай - разорись. Все продавцы хвалят свой товар, утверждая, что он самый в этом  сезоне  модный  и по качеству отменный. У покупателя глаза разбегаются: и  то  хочется, и  это, но деньги  в кошельке быстро  ставят всё на  место.  Выберет покупатель вещь, приценится - а у неё строчка неровная, съехала с контура. У другой строчка хорошая, да  пошита вещь  на фанерный   манекен,  а не на живого  человека.  Ходит покупатель от лотка к  лотку, от продавца  к продавцу, вроде  бы нашёл,  вещь подходящая, а цена кусается.               
   Фельетонист  долго ходил  между  торговых  рядов, выбирал. Получалось,  что по его  средствам только  тапочки да  калоши у деда, стоящего перед  входом, купить можно. С отчаяния пошёл фельетонист  от  лотка  к  лотку,  с  каждым продавцом  торгуясь, цену сбивая.  Доторговался  так,  что охрип. А с сиплым голосом, какая уж тут торговля.  Расстроился вконец, чуть  не плачет. Чему уж  радоваться! Пока ходил, подошва на правом ботинке совсем отделилась от верха, и нога промокла, когда  прозевал,  и  наступил  в лужу. Хорошо  ещё,  что верёвочку  на земле  нашёл  и подвязал  ботинок, чтобы не хлюпал. Стоит  фельетонист перед  лотком,  будто товар разглядывает, а сам думает: «Где  бы  денег  раздобыть? Занять, что ли, у  знакомых?»
Продавец, видно, помнил, как тот недавно с  ним торговался,  поэтому спросил:
- Ну  как,  купили?
- Нет, ещё не купил. Цены у всех  вас такие,  словно ботинки с серебряными подошвами, а  не с иностранных  свалок, – съехидничал  Карлович. 
- Всё правильно. Таков основной закон торговли, - ответил продавец. – Дёшево купи - дорого продай, глядишь, и заработал.  Вообще, вам к Марксисту подойти  надо. Он у нас  по большим  скидкам сговорчив. Может, сторгуетесь  с  ним.  Вон  он  в углу стоит,  куда  покупатели почти не заглядывают.
Фельетонист внял  совету и, захлюпав оторванной  подошвой, пошёл в  указанном направлении.
    Марксист - так  прозвали ехидные торговцы подавшегося в  рыночные продавцы  интеллигента, очевидно, пришедшего на рынок из расформированного НИИ. Прозвали его так потому, что он  довольно странно вёл с  покупателями спор о цене.
  Его  «медвежий»  рыночный тупик  обычно посещали  лишь заблудившиеся покупатели, не  знавшие  конфигурации рынка.  По  этой причине покупателей  на его  товар  смотрело немного, и  желание  продать, заработать на хлеб насущный  концентрировалось в  боевой настрой на каждом индивидууме,  подошедшем поинтересоваться товаром. Торг всегда  был жестокий:  до  самой  последней разумной цены. Если  покупатель  старался  скинуть цену  ещё ниже, Марксист прибегал  к логическим объяснениям.    Обычно он говорил так:
- Понимаете, моя цена на данный товар складывается из той  цены, которую я  сам за неё заплатил, плюс  затраты на  доставку, плюс  налог рыночным  рэкетирам и  плата  за место на рынке, плюс  налог в инспекцию и  прочее, и прочее.  Ещё добавляется прибавочная стоимость, на которую  я  сегодня  собираюсь покушать. Сбавить, поэтому,  ниже названной  цены не могу – иначе останусь голодным.
  Такие доводы неизменно убеждали покупателя в  правоте продающего, и казалось,  сейчас откроется кошелёк и покупатель вывалит свои кровные  червонцы за  товар. Но  происходило прямо противоположное:  покупатель, бросив взгляд на  Марксиста, словно перед  ним стоял не рассуждающий о деле интеллигент,  а кривляющийся придурок,  уходил. Возможно, узнав секрет  цены, он хотел найти другого торговца, для которого указанные составляющие стоимости менее весомы в денежном исчислении. Тем не  менее почему-то никто из посетивших его ранее покупателей обратно не приходил. Лишь случайно забредшие на рынок такие же идеалисты, как  он,  выслушав объяснения, покупали товар.
Местные продавцы его не любили за то, что сбивал  цену  на товар, да  ещё  смущал умы  покупателей, заставляя  думать, а не просто глазеть и выбирать.  Марксиста много раз обещали поколотить.  Чтобы избежать взбучки и уйти от угроз, он расположился  подальше  от всех - в самом отдалённом  углу рынка. Всякого товара  у него было по чуть-чуть, пропорционально финансовым возможностям.  Добывая товар,  он  разъезжал по области на электричке зайцем, что значительно  снижало конечную цену.  Выходило, что он никоим образом, по  совокупности причин, местным «китам»,  имеющим в своей палатке ассортимент и  количество товаров  как  в универмаге, конкуренции не составлял. Но закон есть закон: на войне как на войне,  а  на войне что в  джунглях: кто смел, тот  и  съел, и с нашим продавцом  получилось то, что получилось.
   Когда фельетонист, хлюпая оторвавшейся подошвой, доковылял  до указанного  места, Марксист,  торговавший с  утра и  уже изрядно  замёрзший,  стоял  перед  своим лотком. Со съехавшими  на кончик носа очками, очень напоминающими  пенсне, он мечтал, не замечая ничего,  мысленно путешествуя где-то далеко от грязного, шумного рынка. Фельетонист кашлянул в свой маленький кулачок, чтобы привлечь внимание продавца. Тот сразу оживился, распознав в покупателе собрата-интеллигента.
- Чем интересуетесь? Какой товар желаете посмотреть? – спросил Марксист.
- Хотелось бы что-нибудь из обуви подходящее подобрать, – ответил фельетонист, машинально посмотрев на ботинок с оторванной подошвой.
Продавец заметил направление взгляда покупателя и тоже взглянул на ботинок.
- Вижу, у вас серьёзная авария, почти  с летальным для ботинка исходом, – сказал продавец. - Какая обувь  вас интересует:  зимняя,  летняя, демисезонная?
- Можно вот эти ботинки посмотреть? Только  мне  тридцать седьмой размер нужен,  - фельетонист  указал  пальцем на самые невзрачные, некрасивые,  с его точки зрения, ботинки.
- У вас  вкус, вижу,  на  высоте. Это самая  модная  в этом  году обувь, пользуется  шумным успехом у  молодёжи. Но и вам она  к лицу.
Фельетонист на  мгновение замер, прикидывая, сколько может стоить  пара ботинок,  относящаяся  к  разряду популярной, модной обуви. На  всякий  случай  он спросил:
- Сколько стоят эти ботинки?
Услышав цену,  он оторопел.
«Вот это посоветовали,  направили  к  дешёвому продавцу.  Наверное, посмеялись надо  мной», - подумал бедолага.
Прервав  затянувшуюся  паузу,  сказал:
- Я за модой не гонюсь,  мне  бы что-нибудь  поскромней.
Продавец, поняв намёк, стал показывать все имеющиеся модели ботинок тридцать седьмого размера, называя цену каждой  пары.
- Обидно,  и у вас я ничего не смогу  купить по весьма тривиальной причине – недостаточной сумме денег  в моём кошельке, - сознался фельетонист.
- Какой суммой располагаете? 
- Очень маленькой, как оказалось: на один ботинок, до пары не вытягиваю.
- Но,  всё-таки. Хотелось бы знать в цифровом эквиваленте.
Фельетонист назвал имеющуюся у него сумму.
- Да, тяжёлый случай, – посочувствовал продавец.
Со стороны могло показаться, что разговаривают два персонажа спектакля, рассказывающие анекдот где-нибудь на светском приёме конца девятнадцатого века. Настолько речь, построение фраз были непривычны для люмпенизированного  жаргона, посещающего рынок люда. Очевидно, эти манеры закоренелого интеллигента, это безупречное, логическое мышление больше всего раздражало местных продавцов, и являлись истинными причинами дискриминации Марксиста.
Две встретившиеся родственные  души, два интеллигента сразу почувствовали симпатию  друг к другу. Оба испытывали неловкость, не зная, как выйти из создавшейся ситуации. Одному из них было стыдно, что, прожив половину жизни,  так и не научился зарабатывать даже на самые необходимые вещи. Второму - что сломался, выпав из своей  среды, и теперь, как алчущая наживы акула капитализма, вынужден держать цену, на местном жаргоне – «обдирать» своего собрата.  Решив разрядить обстановку, продавец спросил:
- По вашим манерам видно, что вы человек интеллигентного труда. Если не секрет, чем занимаетесь?
- Я, некоторым образом, писатель, – ответил фельетонист.
- Что именно пишите: романы, детективы, публицистику?
- Так, по мелочам: фельетоны, рассказики.
- Однако, давайте, вернёмся к  делу, которое вас  привело ко  мне. Вот  эти  ботинки ещё с прошлого года залежались. Сезон, знаете ли, закончился,  они у меня и зависли. Цена небольшая. Возьмите, примерьте.
Он протянул фельетонисту правый ботинок.
- Дайте, пожалуйста, левый, а то правая нога у меня мокрая,  - попросил фельетонист.
Он  взял переданный ему левый ботинок и, положив на землю картонку, надел.
- Подошёл, не жмёт. Даже можно сказать, очень хорошо подошёл. Подошла бы сумма, которую я вам могу предложить за ботинки.
Фельетонист, достав из кармана кошелёк, высыпал содержимое на раскладной столик. Порывшись в карманах, вывалил сверху образовавшейся денежной кучки мелочь и пододвинул эту горку из мелких денежных купюр к продавцу. Разложив согласно достоинству деньги, тот пересчитал их и убрал в разные карманы.
- Ладно уж, уступаю за то, что есть. Людям нужно друг другу помогать, - пояснил он свой поступок.
С этими словами он положил на стол  правый ботинок и коробку.
- Очень вам благодарен. Не знаю, что бы я без вас делал. Босиком-то не по погоде сейчас ходить, – поблагодарил фельетонист.
Он снял ботинок с левой ноги, снял носок и прямо на голую ногу надел ботинок. Потом тоже самое проделал с правой ногой, предварительно вытерев  её  носком с левой. Старые ботинки сложил в предложенную ему коробку. Пока он проделывал все это, старался развлечь продавца разговорами:
- Вам, наверное, скучно весь день здесь стоять?
- Скучно?! Это вряд ли. А вот по умственной работе  скучаю. Я ведь, знаете ли, раньше научным сотрудником в НИИ работал. А на рынке – что. На рынке много всего происходит, только имей глаза и уши, многое увидишь. С утра, как разложишь товар, обиралы начинают обход. Сначала местная рыночная власть за место берёт, потом рэкет - за испуг. Потом, полиция документы проверяет и тоже берёт за гарантию молчания, и пошло - поехало. С каждым говорить надо по-своему. Тут какую-нибудь школу МХАТ впору бы закончить, чтобы лучше все роли исполнять. Потом покупатель идёт разный: кто купить, а кто поглазеть – всё это  чувствовать надо. А карманники? Ведь это же целый спектакль!  Вон видите группку пацанов? - он показал  глазами, куда нужно смотреть. – Это новички, один отвлекает, а другой по карманам тырит. Профессионалы - карманники работают в одиночку, на то они и профессионалы. Так что сами видите - здесь не соскучишься.
  Фельетонист ещё раз поблагодарил продавца со странным прозвищем Марксист и поплёлся домой.
«Интересная была бы тема, опиши я подробно работу карманного  вора. Может, даже не рассказик, а полновесный детективный роман получился бы. Надо будет как-нибудь прийти на рынок понаблюдать».
Фельетонист  шёл домой, обходя лужи, размахивая коробкой со старыми ботинками. Настроение было отличное. Щебетали пташки, радуясь весне и солнцу.  На душе стало хорошо, тепло и спокойно. Он решил: когда придёт домой, напишет что-нибудь прекрасное, радостное, весеннее. 

            Фельетонист и вор
  Сегодня фельетонист решил осуществить свою давнишнюю задумку  - сходить на рынок и посмотреть, как работает карманный вор. Фельетонист предполагал, что увиденное зрелище вдохновит его на написание чего-нибудь захватывающего, возможно, с детективным стержнем сюжета. Сейчас он занимался собственной экипировкой. Примерял и  то, и это, но всё казалось нехорошо, неубедительно. Он смахивал  то на Пинкертона, прячущего  пристальный взгляд за тёмными очками, и лысину,  причёску интеллигента, - под клетчатой кепкой. Без очков и  кепочки  намерения фельетониста – поглазеть  и набраться впечатлений - выдавали любознательный взгляд подслеповатых прищуренных глаз и большая, открывающая лоб  лысина. Менее всего он походил на желающего отовариться покупателя. Решив,  что  делать нечего, другой внешности ему всё равно не заиметь,  оделся во всё повседневное, для солидности повесив  на плечо сумку,  и вышел из дома.
   В это время народа на  рынке было немного. Будничный, хоть и базарный, день никогда  большим наплывом покупателей не отличался.  Фельетонист  шлялся по рынку, присматривался  к покупателям, но никак не мог определить нужного  человека.
«Надо было в выходной приходить, тогда шанс встретить  вора возрос бы.  Народу тьма, кого-нибудь обязательно  обчистили бы, - рассуждал он. - Но в выходной день сплошной поток людей закрывает перспективу для наблюдения. Можно увидеть  только то, что происходит рядом с тобой. В таких условиях шанс обнаружить рядом с собой карманника  ещё меньше, чем сегодня».
Найдя довод, оправдывающий сегодняшнее появление на рынке, он успокоился.
«В обычный  день покупателей меньше,  значит, и работы у воров меньше. Поэтому каждый пришедший на рынок оценивается  ими на толщину  кошелька. Может  быть, и я сам,  если повезёт, стану объектом внимания какого-нибудь джентльмена удачи. Тогда  впечатления будут  самыми  свежими – от первого лица,  материал получится первосортный».
   Он стал ходить от прилавка к прилавку, разглядывая товары, спрашивая продавцов о цене. Фельетонист вошёл во вкус, увлекшись ролью покупателя, забыл,  зачем  пришёл. Совершенно неожиданно для себя почувствовал, что кто-то дотронулся до левого кармана его пиджака. Повернув голову налево, он увидел рядом с собой  хорошо одетого, интеллигентного вида  мужчину в фетровой шляпе.
«Не может быть,  чтобы  такой мужчина - в  фетровой  шляпе, одет хорошо, прямо образец джентльмена - по карманам  тырил», – подумал фельетонист.
Мужчина быстро отошёл от прилавка,  направляясь вдоль торгового  ряда.  Поравнявшись с проходом, повернул.
«А вдруг и вправду вор!» – тень сомнения вызвала неприятное ощущение в висках. Фельетонист  полез в  свой левый карман, собираясь определить потери. Сказать по  правде, проверять-то  было нечего. В этот карман, перед тем как  пойти на  рынок, он добавил к уже  находившемуся там платку  удостоверение  сотрудника газеты, желая подстраховаться на случай, если придётся  объяснять,  кто он есть  на самом деле и что  делает  на рынке. Своей маленькой рукой фельетонист сосредоточенно шарил в собственном кармане,  но  в нём лежал лишь один платок. Удостоверение исчезло,  прямо-таки испарилось. На всякий  случай  он проверил правый карман  пиджака. Не найдя удостоверения и там, фельетонист обследовал  все имеющиеся на одежде карманы. Заглянул в сумку,  но и там удостоверения не обнаружил.
«Неужели этот, в  шляпе, стырил?» – подумал он.
Продавец, перед лотком которого фельетонист производил ревизию своих карманов, спросил: 
- Потеряли что-нибудь:  деньги, бумажник? 
- Да нет,  не бумажник. Удостоверение где-то потерял.
- Не потеряли. Скорее всего, вас обслужил карманник.  Возможно, тот, в  шляпе, что рядом с вами  стоял.
- Я  думал, что это  профессор какой-нибудь, а  вы  говорите - карманник.
- Он  профессор  и есть.  Кликуха у него такая – Профессор. Скорее всего,  он  вас  и обслужил. Ошибся, видно, думал, что кошелёк. Ваше  удостоверение ему  ни к  чему. Наверняка он  выбросил его где-нибудь  как опасную  улику.
Фельетонист сорвался с  места  и  быстрым шагом припустил  за профессором. Дойдя до  прохода, свернул в ту  же сторону, что и профессор. Но того нигде не было видно. Фельетонист пробежал ещё несколько торговых рядов, но тот словно испарился.
«Куда он мог подеваться?  Вроде спрятаться здесь негде,  все ряды  просматриваются.  А тут нате,  исчез, испарился. Где теперь его с моим  удостоверением найдёшь? Конечно,  мне новое выдадут, но  суеты  будет, разговоров  при этом - не обрадуешься».
  Утрата удостоверения так сильно расстроила фельетониста, что он решил не просто  наблюдать за работой вора.
«Выследить его, застать на месте преступления и уличить!»
Придумав акт возмездия  для вора, сыгравшего с ним гнусную шутку,  фельетонист немного успокоился. Теперь он будет ходить и наблюдать именно за этим, маскирующимся под профессора, вором.  Осталась для осуществления задуманного самая малость – найти, обнаружить его  на огромной территории рынка. Всё это фельетонист обдумывал, перемещаясь  по  рынку, всматриваясь во все  углы и закоулки.
  Он поравнялся с отдельно стоящим одноэтажным домиком,  на одной двери которого  была написано большая буква «М», на другой  «Ж».
 «Надо же, сколько на рынок хожу, а где туалет - первый раз вижу», - подумал он.
Из мужского отделения прямо  на него  вышел Профессор. Фельетонист не растерялся и  для маскировки, чтобы вор ничего  не заподозрил, направился ко входу в  туалет.
«Как я раньше не догадался, что  воровская резиденция на  рынке может быть только в сортире!»
Он вошёл внутрь, быстро, про запас, сделал своё  дело  и вышел на улицу. Вора нигде уже не было видно. Фельетонист в нерешительности топтался на месте,  не  зная, в какую  сторону пойти.
«Куда идти: направо, налево или прямо? Наверное, правильнее пойти по кругу, последовательно  просматривая все проходы между  торговыми рядами. Где-нибудь его да  засеку. Когда найду, то уж не отстану, пока за руку не возьму».
Он целый  час  бродил  по рынку, выискивая Профессора. К полудню народу значительно прибавилось. Видно, в обеденный перерыв работающая  публика решила прикупить  необходимые  для дома, для семьи вещи. Фельетонист с непривычки устал от бесполезной ходьбы  по рынку.  Надежда на то, что ещё раз станешь свидетелем работы  того же самого карманника, с каждой минутой ожидания улетучивалась.
 Он остановился  передохнуть у  забора, ограждающего территорию  рынка, и заодно понаблюдать. Для наблюдения это место было очень удачно расположено. С него просматривались несколько  торговых рядов. Рядом с ним размещались лотки со всевозможными трикотажными изделиями, и в основном глазеющими и покупающими здесь были женщины.  Они подолгу останавливались у каждого лотка, разглядывали и щупали товар, не обращая внимания на свои дамские, висящие на плече сумки.
«Вот где карманнику раздолье. За сумками своими дамы совсем  не смотрят. А в сумке у каждой  из них, небось, заначена кругленькая сумма».
Только  подумал  об этом – карманник, «крестник» его выпотрошенного кармана, тут  как тут,  пристроился рядом с  дамочкой, со стороны её сумочки.  Фельетониста от этой парочки отделяло около двадцати шагов. Чтобы не пропустить кульминационный момент, когда маэстро  запустит свои  шаловливые пальчики в сумку дамочки и выудит кошелёк, не вызывающими  подозрение, нарочито неторопливыми шагами фельетонист тронулся в их  сторону. Он  напряжённо  всматривался, стараясь уловить каждое  движение маэстро. Ноги,  помимо его воли,  всё убыстряли шаг, и в момент, когда вор,  не шевеля  рукой, движением одной лишь кисти, выудил кошелёк и спрятал в рукав, побежал. Фельетонист  подбежал к карманнику, схватил его  за рукав, в котором  тот спрятал  кошелёк. 
- Стойте,  я  вас поймал с  поличным! – воскликнул он, заикаясь от  волнения.
Вор не вырывался,  а даже,  наоборот, свободной рукой  схватил  за шиворот фельетониста.  Вор был  выше,  солиднее  и  сильней фельетониста, и удерживать новоявленного Пинкертона ему не составляло труда. 
- Что вы, гражданин!  Нечего свои грехи сваливать на  другого! -  громко, твёрдым голосом произнёс  Профессор.
Фельетонист не ожидал  такого поворота  событий и поэтому оторопел.  Дамочка, обнаружив сумочку  расстёгнутой и  уже  без кошелька, визгливым голосом завопила:
- Милиция! Милиция!
От громких  воплей дамы фельетонист пришёл  в себя и тут же  перешёл  в наступление: 
- Покажите, что у вас в рукаве!  Да  не в этом, а вот  в этом, -  он дотронулся  рукой до рукава карманника, в который, покинув сумочку дамы, перекочевал кошелёк. Профессор  показал  уже  собравшимся вокруг  них зевакам рукав. К удивлению фельетониста, кошелька там  не оказалось.
- Вы лучше у товарища в  сумке посмотрите, – посоветовал зевакам Профессор.
У сумки, висящей на плече фельетониста,  оказалась расстёгнута молния. От нехорошего  предчувствия у него ёкнуло сердце.  Ловким движением  фокусника Профессор  раскрыл  сумку бедолаги, и  все увидели лежащий на дне кошелёк.  Профессор достал кошелёк из сумки и, обращаясь  к даме, спросил: 
- Это случайно  не ваш кошелёк?
Дама взяла  кошелёк в руки и, раскрыв, ответила: - Да, мой.
- Я  надеюсь, всем  всё  понятно. А теперь  извините, должен  откланяться, тороплюсь.
Покинув зевак,  Профессор пошёл прочь.
Фельетонист стоял ошеломлённый, открыв  рот от  удивления. Испытав шок, он плохо соображал, не понимая, каким образом кошелёк дамы попал к нему в сумку. Однако предчувствие, что с ним  происходит что-то  ужасное, роковое, неотвратимое,  быстро переросло в уверенность.
- Смотрите!  Этот заморыш спёр кошелёк,  а, когда поймали, хотел свалить вину на вполне  приличного человека! -  из толпы зевак  высказалась говорливая  дамочка.
Уразумев, в чём его обвиняют, фельетонист наконец обрёл дар речи. 
- Я не виноват. Это не я! Вор - тот в шляпе,  который только  что ушёл.  Я хотел выследить и взять его с поличным. Он и  меня обчистил, - стараясь выговориться, пока  не перебили рассерженные дамы, тараторил фельетонист.
- Тоже мне Пинкертон  нашёлся! Врал бы да  не завирался! Сам - то одет как замухрышистый карманник. А тот, в шляпе - интеллигент, сразу видно. Одет  прилично и говорит вежливо, складно, как по писаному, – не унималась бойкая дамочка. – В милицию тебя сдать надо, ворюга, чтобы в тюрьму отправили  на перевоспитание.  А вот и милиционер!
Через толпу пробирался капитан милиции. Лицо его выражало недовольство. Видно, он спешил по  личным делам, а тут приходилось  лезть не в своё  дело. 
- Что случилось?  Кто свидетель происшествия? - спросил  милиционер.
- Вот, карманника с  поличным поймали. Из сумочки вон у той женщины  выудил  кошелёк, да ещё на  другого  хотел  свалить, когда припёрли, – продолжала говорить бойкая дамочка из толпы. 
- Так, давайте, по порядку, – милиционер достал блокнот, готовясь записывать.
- Я не виноват. Я следил за этим  вором.  А он вытащил у дамы кошелёк и мне подкинул, когда  я схватил его за руку, - стал объяснять милиционеру происшедшие события фельетонист.
Но  милиционер прервал  его.
- Вы что, в милиции служите или дружинник при исполнении? В общем,  сначала свидетелей опрошу, а вас,  гражданин,  уже в отделении допросят.
Милиционер собирался обратиться к свидетелям,  но фельетонист предпринял ещё одну попытку  объяснить свои действия и  доказать свою невиновность.
- Я в газете работаю, поэтому следил за вором. Хотел  написать материал о  том, как работает карманник, наблюдая за ним непосредственно  на месте происшествия.  А получилось сами видите как.
- Покажите  ваше удостоверение или что там у вас есть,  -  потребовал милиционер.
- Удостоверение и явилось причиной  того, что я влез в это дело.  Хотел пресечь, взять с  поличным. Видите ли, сначала он обслужил меня - удостоверение моё стырил. Один продавец  видел это.
- С вами потом разберёмся. Товарищи свидетели, прошу назвать ваши имена и адреса. А вы, потерпевшая, отдайте мне кошелёк. Он будет проходить в деле как улика, - властным голосом сказал милиционер.
Дамочка,  крепко  держа кошелёк,  быстро  засеменила прочь. Видно,  писание заявлений  и присутствие  на судах  её совсем  не прельщало. А вторичная потеря кошелька, хотя бы и на время, не прельщала её тем более. Фельетонист  стоял  красный  от стыда, опустив голову.
- Ну что, фельетонист! Подвело тебя  служебное рвение. На этот  раз тебе повезло. А то настрочила  бы  на  тебя заявление  пострадавшая,  да ещё  свидетели  понаписали бы. Поди  тогда отмойся, докажи, что ты  не верблюд!
Фельетонист удивлённо  поднял глаза  на  милиционера,  не  понимая, откуда тот  может знать его.  Тут  только он узнал в  милиционере того голого мужчину, который недавно, будучи почти голым, открыл ему дверь соседки. Тогда  фельетонист был влюблён  в свою соседку  по  лестничной площадке и допекал её  просьбами, одалживая  что-нибудь из необходимых  для  кулинарии специй. Наверное, сейчас милицейский  мундир действовал на фельетониста как  символ власти,  переданной тому, кто его носит. Лицо  милиционера в  этом случае роли не играло.
У фельетониста отлегло от сердца.
- Давайте, подойдём к продавцу  -  моему свидетелю. Ну,  к  тому, о  котором  я  говорил вам.  Он сможет  подтвердить, что меня обчистил вор по кличке Профессор.
- Идти  мне  с  тобой к нему незачем, коли  дело закрыто. Да и верю я  тебе. Потом, недосуг мне разбирательствами заниматься, тороплюсь я.
Твоя соседка, небось,  все глаза уже проглядела, меня  дожидаючись. Если нам по пути,  то пошли вместе.
Они пошли рядом.  Фельетонист молчал, находясь ещё под впечатлением пережитых событий. Милиционер молчал тоже. Когда они подходили к дому, фельетонист принялся его благодарить. Милиционер успокоил его совесть,  сказав: 
- Если  бы пострадавший не отказался написать заявление,  пришлось бы завести дело. А  это, при неблагоприятном  раскладе, пахло пятью годами на северном  курорте  за казённый счёт. Доказательства были против тебя. Чужой  кошелёк в твоей сумке перетянул бы все прочие объяснения.
  Перед  самой дверью фельетонист снова поблагодарил милиционера. Пригласил зайти к себе, отметить благоприятный исход дела, когда у того будет на это время. Милиционер пообещал навестить, сказав, что хоть Карлович мужик со странностями, как, наверное, любой писатель, но, безусловно, человек хороший.
 Фельетонист вошёл к  себе в квартиру и закрыл дверь на все имеющиеся запоры, словно  прятался, всё  ещё боясь быть привлечённым за не совершённое им воровство. Он  долго не мог успокоиться. Даже выпив стакан водки, чувствовал себя не в своей тарелке. Когда стемнело, лёг  спать, но  долго не  мог  уснуть – всё думал о случившемся. Для себя  он решил: лучше быть писателем, придумывая разные истории,  чем участником  и подозреваемым. Найдя решение и   успокоившись, уснул. А засыпая, подумал: «Будет день – будет и пища. И  хорошо всё то, что хорошо кончается».

                Фельетонист в гостях у соседки
  Сегодня фельетонист Ян Карлович Гнус собирался позаниматься творчеством, но прежде решить проблемы быта. С утра пораньше он, взяв в руки тряпку, протирал пыль на мебели, мыл пол - одним словом, занимался совсем не творческими делами в квартире, что, как правило, входит в обязанности жён. Жены у него не было, к тому же толстый слой пыли уже успел накопиться от последней уборки, поэтому  тряпка, ведро и веник периодически заменяли творившее шедевры стило. К обеду, закончив с грубой физической  работой и перекусив, он перешёл к более творческому делу.
  Подтянув гайки на своём  регулируемом по высоте рабочем кресле, уселся в него, отрегулировал как надо. Сегодня ему хотелось сидеть выше, чем обычно, чтобы ноги не доставали до пола. Это давало ощущение парения, оторванности от обыденности,  от мелкотемья, сиюминутных проблем, позволяло взглянуть на всё по-новому,  свысока.  Он  недолго посидел за столом,  созерцая внутренним зрением свои былые триумфы и кажущиеся гениальными в моменты озарения творческие идеи. Всякого рода идеи частенько роились в его голове. Но что было особенно непонятным,  время, сыграв  с автором в орлянку, поставив на кон талант и бездарность,  очень  быстро отодвигало идеи в разряд посредственных.
  Тяжело вдохнув, он продолжил наведение порядка, приступив к разборке рукописей в письменном  столе. Он перекладывал хорошо знакомые, давно исписанные листы. Иногда непроизвольно фельетонист вчитывался  в исписанные страницы рукописи.   Неожиданно ему попался текст, который сразу завладел его вниманием. Содержание написанного было неведомо, незнакомо,  словно не он сотворил всё это. Внимательнее рассмотрев исписанные страницы, фельетонист наконец вспомнил.
  Когда-то он пытался написать роман, и неоконченная рукопись – всё, что осталось от первой и последней попытки.
«Какой интересный сюжет. Как свежи и интересны мысли», - думал Ян.
Возможно, он долго бы читал и восхищался давнишним неоконченным творением, не зазвони звонок у входной двери. Фельетонист, с огорчением оторвавшись от чтения и находясь ещё под впечатлением,  пошёл открывать дверь. Перед дверью стоял его недавний спаситель – милиционер, ухажёр соседки.
- Карлыч! Я пригласить  тебя в гости  пришёл.   Мы с Евдокией Максимовной  решили начать совместную жизнь.  Так сказать, объединиться гражданским браком. Одобряешь? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – По этому поводу организовали небольшой сабантуйчик. Так что, давай,  уважь. Присоединяйся к нам. Евдокия Максимовна очень тебя просит не отказать.
- Обязательно приду. Только надену на себя что-нибудь приличное и сразу приду, - ответил  на  приглашение фельетонист.
Сосед ушёл. Фельетонист порылся в шкафу,  достал чистую, совсем почти новую рубашку. Одевшись по-праздничному в свой выходной, уже как пять лет парадный костюм, повязал пёстрый галстук. Зеркало отражало преобразившегося  фельетониста. Костюм, скрыв тщедушные, совсем детские формы, добавлял солидности.  Теперь на него из зеркала смотрел зрелый и вполне респектабельный мужчина. Фельетонист остался доволен почти волшебным  преображениям из гадкого утёнка. Правда, преобразился он совсем не в лебедя, а в поджарого, изрядно общипанного гусака, но и это было даже очень здорово. Теперь настало время подумать о подарке для молодожёнов. Он стал перебирать в памяти  все свои  мало-мальски подходящие в качестве подарка безделушки. Одни ему казались несолидными для данного случая, другие и вовсе не подходили. Тут  взгляд его скользнул  по полкам серванта: «Вот оно, как раз то, что нужно!»
Среди рюмок и выставленных напоказ тарелок стояла  вазочка. Такая совсем простенькая вазочка, которую обычно дарят друг другу по более-менее подходящим  случаям. В хозяйстве каждого дома подобные вазочки  долго не застаиваются, так как являются  постоянной, дежурной подарочной вещью. Её передаривают по много раз в год. Если судьба к вазочке  благосклонна и  не постигнет её участь стать просто стеклянными осколками, то при небольшом круге знакомых, случается, она снова попадает к своему первому,  купившему её в магазине, владельцу.
«Как это я сразу про неё не вспомнил!» – подумал   фельетонист.
Ему подарили эту вазочку в прошлом году по какому-то значительному, но теперь уже забытому поводу. Сейчас её наличие в доме оказалось очень кстати. Он достал из серванта вазочку,  литровую бутылку водки и направился к двери.
  То, что у пригласившего соседа выпивки и закуски вдоволь, он не сомневался, но мужская  гордость и долг за спасение на рынке обязывали выказать своё уважение. В данном случае уважение, признательность за неоценимую услугу было вполне уместно выказать именно бутылкой  хорошей,  крепкой «Столичной».  Закончив приготовления, заперев дверь, фельетонист отправился к соседям. 
   У соседа с соседкой действительно на столе стояло всего предостаточно. Фельетонист вручил хозяйке подарок – вазочку,  поставил  на стол принесённую бутылку водки и ещё раз поблагодарил милиционера за помощь на рынке. Разлили по рюмкам водку, чокнулись, закусили чем Бог  послал. Повторив это несколько раз, празднующие разомлели. Милиционер  вспомнил несколько курьёзных случаев, происшедших с гражданами  именно на рынке или  рядом,  на рыночной  площади. Рассказы рассказами, а соловья баснями не кормят. Налили ещё по одной, выпили, закусили. Милиционер захмелел изрядно, видно, вчера принимал. А после  вчерашнего, на старые дрожжи, развезло. Стал он говорить о том, что на трезвую голову  никак не  изречёшь, особенно в присутствии дамы. Та его под столом ногой: прекращай,  мол, про всякие  непотребства говорить. А того понесло,  никак не остановиться.
Много всякого  наговорил, у фельетониста от такого количества  информации в голове всё сдвинулось. Только два рассказа милиционера запомнились.
- Во блин горелый! Не при дамах  будет сказано. Сижу на дежурстве в участке. Поздно уже, где-то около двенадцати влетает в помещение  дама, а за ней через пять секунд - мужик. Дама с визгом ко мне. Преследует, мол, меня мужик, по пятам гонится, шапку норковую отнять хочет. Действительно, у  дамы на  голове  шапка, а мужик, хоть и лысый уже, по холоду без шапки ходит. Если подумать, то вроде бы  резон у него имелся шапку у дамы отобрать и на свою лысую голову напялить. Правда, в то время в основном шпана такими делами занималась: подкрадётся сзади, хвать шапку - и дёру. Поди, догони его, шустрого. Но чтобы мужик старый шапки тырил?! Засомневались мы было.  А мужик нам помогает обвинение не себя повесить. Лезет к даме и прямо при нас шапку у неё с головы снять норовит.
- Отдай, – говорит, – воровка, такая - растакая, мою шапку!
Ну, понятное дело, мы мужику руки крутить. Мыслимое  ли дело - при милиции  такими неблаговидными делами  заниматься! Даму опять же защищать надо. К тому же она по всем канонам невиновна, раз сама себе  алиби сделала -  в милицию добровольно пришла. А он знай  своё кричит: моя, мол, шапка  на её голове,  и всё  тут.  Присмотрелись мы к даме, а у неё одна шапка на голове, а вторая сзади висит на резинке, за шею  зацеплена. Мы мужика сразу отпустили. Он  цепкий, хоть и старый с виду. Шапку у неё с головы цап - и под мышку спрятал. Дама, конечно дело, в шапку эту тоже вцепилась, визжит, не отпускает. Мы стоим, глазами хлопаем,  не знаем,  кому помогать.
Тогда я у дамочки спрашиваю:
- Вторая шапка, что за спиной у вас на резинке висит, тоже ваша?
  Сначала дамочка на мои слова ноль внимания, знай визжит. Потом отпустила шапку, видно, дошло наконец до неё. Руками  резинку потянула, выудила  из-за спины шапку и смотрит  на неё, будто никогда до этого не видела.
  Потом говорит:
- Вот это моя шапка, а та не моя.
Оказывается, случилось всё, как в хорошем анекдоте. Она в вечернюю смену на фабрике работала и, чтобы сократить путь до автобусной остановки, пошла напрямик, через рынок. 
Там в тёмное время  суток как на кладбище - безлюдно и страшно. Но некоторые всё же ходят, рискуют. Идёт она и слышит:  за спиной тяжёлые  мужские шаги приближаются. Она прибавила ходу, тем более, по звуку впереди было понятно, что автобус подходит к остановке.  Мужик тоже прибавил скорости. Она  со страху рванула что было мочи, да не заметила ступеньку у выхода  с  рынка. Споткнувшись о ступеньку, она с разбегу упала. Мужик тоже с разгону зацепился ногой за ступеньку и плюхнулся рядом. Чувствует она, что с головы шапка слетела. Стала вставать и видит: вот  она рядом валяется. Хвать её, на голову напялила и бегом. А мужик за ней понёсся, не отстаёт и словами нехорошими обзывает. Она поняла, что мужик её раньше догонит, чем она в автобус впрыгнет. Стала она искать спасения или помощи - от мужика отбиться. По пути наш участок попался, в него она и забежала.
 Милиционер захохотал, очевидно, вспоминая в картинках, как всё было. Наконец, справившись с эмоциями, продолжил:
- Так вот, когда она упала, шапка с головы слетела и повисла на резинке за спиной. Резинку дама сама к  шапке  своей пришила, поскольку  великоват был головной убор и мог под порывом ветра улететь. Опять же шапку на резинке так просто с головы не сорвёшь. Рядом мужик упал, который тоже торопился, бежал на автобус. Шапка у него с головы свалилась и по земле покатилась. Её-то дама и подняла и на свою  голову нацепила. Так вот и неслась от  мужика с двумя шапками – со своей, за  спиной,  на резинке, и  с чужой - на голове.
Мужик, когда понял, что дамочка его шапку спёрла, сначала оторопел: про то, что дамочки шапки воруют прямо с головы, никогда не слыхал. Хоть и старый, и брюшком  обзавёлся, а бежал за своей шапкой так, что рекорд скорости мог установить.  Так вот вдвоём в отделение к нам и вбежали. Мы в шутку  протокол на каждого из них накатали,  и расписаться заставили. На  неё  - за неумышленную кражу. На  него – за оскорбление при исполнении служебных обязанностей и за причинённый дамочке моральный ущерб. Гнался ведь за ней и матом  крыл с резонансом  на весь квартал. Когда они ушли, мы посмеялись от души. Протоколы, конечно, разорвали, в шутку ведь  написали. 
Он  замолчал, молча налил всем по рюмке и,  не чокаясь, выпил. Закусив огурчиком, он продолжил рассказ.
- Представляешь, на другой день, поздно, приблизительно около полуночи, иду мимо рыночной площади, будь  она неладна. Задержался в тот день у друга, немножко там приняли для настроения.  Иду, значит, домой, устал, но настроение хорошее. Домой ведь иду, а не на службу. Посередине площади вырыт котлован, наверное, чего-то забыли под асфальтом проложить. Только с ним поравнялся - тут истошный  женский крик. Как будто прямо подо мной орут. Через  секунду из котлована вылетает  дама со спущенными  штанами, чуть с ног не сбила. Кричит что есть мочи:  «Насилуют! Убивают! Грабят!  Сумочка, моя сумочка!»
Не поверить  ей невозможно: штаны ведь спущены, значит,  кто-то  их с неё спустил. Я был в благодушном расположении духа,  расслабленный. И произошло всё так быстро, неожиданно, ядрён батон. От такой стрессовой  ситуации я напрягся до невозможности и, сказать по правде, чуть в штаны не наклал от натуги.  Но служба есть служба: милиция всегда должна быть готова защитить правопорядок. Я успокоил даму, как мог, и сам полез в котлован. Очевидно, нападавший оставался ещё там, а у меня ни пистолета, ни ножа, да что там пистолета - не было сил ни капли. На всякий случай прихватил с  собою обломок кирпича. В котловане темно и тихо, только хлюпает под ногами глиняная жижа да пахнет свежим дерьмом и мочой.  Вглядываюсь - ни черта не видно.  Вслушиваюсь, стараясь  различить хоть какой-нибудь шорох, обнаруживающий насильника.
«Затаился, чтобы первым напасть», - подленькая  мысль, вызывая страх, крутится в голове.
«Нет, -  думаю я  себе. – Врёшь, не возьмёшь, и не таких обламывали».
Слышу: какое-то  хлюпающее дыхание, будто кто-то хочет вздохнуть и не может.  Я достаю спички и зажигаю. Сначала  ничего не понимаю. Потом, когда в  слабом  свете спички глаза различают то, что находится на дне ямы, рвотный рефлекс становится  первой моей реакцией.
  На дне котлована, прямо в глиняной жиже, на спине лежит мужик. Рядом с ним валяется женская сумочка. Судя  по звукам, которые мужик производил, он был в стельку  пьян. Но не это меня так неприятно поразило.  Всё лицо у мужика было, извиняюсь за выражение, обдристано жидким человеческим  фекалием. Такого оригинального нападения российская милиция ещё не знала.
  Дамочка потом призналась,  что шла с работы поздно вечером, но идущих рядом с ней было немало.
В этот день у неё болел живот. Попросту говоря, она несколько раз носилась в  предназначенное для отправления соответствующих нужд  место. Как раз рядом с котлованом ей приспичило в очередной  раз, и она не нашла ничего лучше,  чем влезть в котлован и справить там не терпящую отлагательства нужду. Она поставила  на землю сумочку  и,  удобно расположившись в котловане,  закончила было, свои дела,  как вдруг почувствовала, что  чья-то  рука хлопнула по её голому заду. От неожиданности у неё получилось ещё - лучше не бывает. С испуга  она  заорала и пулей  вылетела из котлована.
  Очевидно, лежавший на спине пьяный мужик не ждал такого щедрого, как говорится, от души подарка. Ему перекрыло дыхание фекалиями из расположившейся  прямо над лицом  задницы.  У  пьяного хватило сил лишь на то, чтобы отмахнуться рукой.
   Я вызвал машину медвытрезвителя. Пускай, мол, заберут мужика,  помоют его немного. А то, неровен час, задохнётся в дерьме. Даме отдал  сумочку и строго - настрого наказал не гадить больше мужикам на голову, тем более не затыкать рот всякими гадкими испражнениями. Хоть и пьяный в стельку мужик, а как-никак тоже гражданин. Такие вот у нас бывают происшествия. Как говорится, и горько и смешно.
 Милиционер, к удовольствию  его новоиспечённой супруги, закончил рассказывать. Почувствовав жажду, все  втроём налегли на водку. Вскоре две пол-литровых и одна литровая, принесённая фельетонистом бутылка были пусты. Женщина, выпившая  много меньше  мужчин, находилась в  лучшей форме. Она помогла милиционеру  подняться из-за стола и отвела в  соседнюю  комнату,  чтобы  уложить  в кровать. Десять минут она отсутствовала,  раздевая и укладывая милиционера. В её  отсутствие фельетонист прикорнул, положив голову на стол.
Когда она вернулась, глубокий сон фельетониста  не смогли прервать ни умелые в обращении  с мужчинами руки, ни сладкий, проникающий  в мужскую  душу голос. Пришлось и его доставлять до койки в соседнюю квартиру.  Она дотащила фельетониста до его дивана и, потеряв  равновесие, плюхнулась вместе с ним на ложе. Сил было потрачено много, и некоторое время она лежала рядом с ним  не шевелясь, восстанавливая  дыхание  и силы.  За то время,  пока они лежали рядом,  фельетонист  успел обнять её  и чмокнуть  в щёчку. Он почему-то  решил, что не случайно она  лежит рядом.
   Отдышавшись, соседка встала,  сняла с него ботинки  и стащила  брюки.  Ушла она  в свою квартиру сразу или нет, фельетонист уже не видел, так как спал, обняв  двумя руками  что-то мягкое и большое. 
   Когда утром фельетонист проснулся, то находился  в своей постели, в собственной квартире.  Он лежал без штанов, без ботинок,  обнимая  подушку. Фельетонист  помнил, что лежал в обнимку  с соседкой. Но было ли у них что или нет, не помнил. Как теперь вести себя при встрече с соседкой, не знал.
  Голова болела  нестерпимо. Он  встал, умылся. С трудом нагнувшись, надел  брюки, нацепил ботинки.
«Нужно  идти в пивную опохмелиться», – подумал он и  вышел из дома.

             Один раз в жизни
  Фельетонист Ян Карлович Гнус шёл по направлению к пивной. Каждый сделанный шаг отдавался тупой болью в голове. Вчера он ходил в гости к соседям и так здорово там повеселился, что домой попал неизвестно как. Утром он с большим трудом вспомнил, что добрался домой не без помощи соседки. По правде сказать, она просто дотащила его на себе и уложила в кровать. Ему даже  показалось, что между ними что-то произошло, но не это сейчас беспокоило его.
«Открыта пивная или закрыта?» – вопрос вместе с тупой болью не отпускал голову.
Было не очень рано и, несмотря на малое количество посетителей в утренние часы будничного дня, вероятность того, что двери пивной открыты для страждущих, имелась.  В голове не было никаких мыслей, лишь желание припасть  к краю покрытой  пенной шапкой кружки пива.
   Он вошёл в пивную,  взял кружку пива  и, не отходя от стойки, выпил. Взяв другую, осмотрел зал, выбирая подходящий столик. Посетителей было мало, всего несколько человек. Он мог бы выбрать любой свободный столик, но его почему-то потянуло к тому, за которым  стоял мужчина с помятым лицом. Что-то притягивающее, заставляющее обратить внимание было в его внешности.  Он кого-то напоминал фельетонисту, или его внешность была очень типична для людей определённого склада и рода занятий.
  Когда-то давно, ещё в детстве, фельетонист мечтал стать большим и сильным. Он посещал, правда, всего несколько месяцев,  секцию борьбы и тяжёлой атлетики.  Один и тот же тренер вёл  эти две секции, и пацаны занимались сразу двумя видами спорта.  Тренер  довольно сурово  обходился с начинающими спортсменами,  и к тому же  был не очень умён. Но все пацаны  обожали его.  Очевидно, от него исходил  шарм  бывалого, всё познавшего спортсмена. На  коротких, между часами занятий, перерывах он любил  рассказывать о былых,  богатых на спортивные события временах. Пацаны слушали его, раскрыв рот, и иногда,  забыв, что нужно сделать домашнее  задание, оставались на вторую тренировку.  Но самое  любимое,  желанное зрелище для  пацанов наступало, когда к тренеру приходил в гости кто-нибудь  из  бывших  спортивных друзей-соперников. Они, ненадолго запершись в тренерской,   выходили в зал немного разгорячённые  скрепляющими мужскую дружбу  вызывающими воспоминания, крепкими спиртными  напитками. Им  обоим уже  было не до  пацанов, и занятие проводил  самый опытный из тренирующейся братии.
    Приятели же веселили друг друга  шуточной, понарошку борцовской схваткой. Каждая почти проведённая подсечка и почти выполненный захват вызывали у них бурю  веселья. Но самое интересное начиналось для пацанов, когда друзья, очередной раз подогревшись  в тренерской, в  назидание потомкам  переходили к воспоминаниям о былых временах, рассказывали  о различных борцовских и тяжёлоатлетических соревнованиях. В  такой  день  пацаны задерживались  в зале  допоздна.  Ещё фельетонист помнил  постоянно рассказываемый,  почему-то очень любимый  тренером анекдот:
   Подъезжает к реке  автобус с иностранными  туристами и останавливается.  Делает, значит,  для них зелёную остановку.  На берегу сидит мужик и  ловит удочкой рыбу. Один из туристов спрашивает  рыбака:
- Рыбы здесь много?
 А рыбак отвечает:
- До х….»
- А речка глубокая? -  любопытствует турист.
На что рыбак  отвечает: 
- Не очень, всего  по колено.
Удивлённый  иностранец спрашивает у  гида:
- Как так  может быть -  рыбы до х.., а воды в речке всего по колено?
На что наш русский гид ему отвечает:
- Так ведь это обычное дело.  У нашего простого русского мужика х.., знамо дело, по  колено.
Рассказав  анекдот,  тренер, как правило, смеялся один. Слушатели  почему-то не реагировали так бурно на преподнесённое тренером, как ему  самому, наверное, казалось,  хлёсткое народное остроумие.
   Пьющий  пиво мужчина, стоящий за тем же столиком, что и фельетонист,  очень напоминал старого  тренера. Правда, прошло много времени, и черты  лица фельетонист помнил лишь  по оставленному  в детском сознании  впечатлению. Он был почти уверен, что если  это  и не его тренер, то всё же тренер. Даже, может  быть, тренер по борьбе и тяжёлой  атлетике.
   Чтобы  удовлетворить  своё любопытство, фельетонист  спросил  у соседа по столику:
- Вы случайно не тренером работаете? Ваше лицо мне  кого-то напоминает.  Только не припомню кого, но что-то связанное с  борьбой.
Сосед не торопился отвечать.  Он пил  из кружки  и оторвался от неё, когда дно повернулось прямо  к фельетонисту. Только поставив кружку  на стол  и вытерев  губы тыльной стороной  ладони, ответил:
- Да,  вы угадали. Я  тренер  по  вольной борьбе.
Он сказал это спокойно, без всякого кокетства. Видно, привык, что  его узнавали.
- Вы не знаете, Кузьмич сейчас тренирует, или уже на пенсии? - продолжил свои вопросы фельетонист. - Знаете, я сам  когда-то занимался борьбой  и тренировался у Кузьмича.  Правда, давно это было, ещё  когда  пацаном бегал.  С тех  пор Кузьмича  не  встречал.
- Кузьмич  тренировал до прошлого года, до самой своей смерти. Теперь я вместо него тренирую, – ответил сосед по столику.
-  Вы  давно знали  Кузьмича? - спросил  фельетонист.
- Пацаном ещё  знал. Мой первый тренер.  Как же я его могу  не знать? Хотя, сам он  больших успехов  в спорте не имел, тогда из «Союза» за  границу соревноваться  не ездили, тренер он был отличный. Мне вот  удалось  поездить:  раз пять за границей  в составе сборной  побывал,  - разговорился  сосед.
Они взяли ещё  по кружке пива,  потом ещё по одной с «прицепом», вмещающим сто пятьдесят граммов водки. После усвоения всех перечисленных напитков их беседа особенно оживилась.
Они вспоминали смешные случаи на  тренировках и вошедший в историю секции борьбы  почти анекдотичный  случай.
   Очень гибкий, юркий  парнишка всегда брал верх над соперником именно благодаря своей гибкости и изворотливости. Но, как говорится, нашла коса на камень. Попался ему соперник упорный, цепкий и  довольно-таки  сильный. Как ни изворачивался  юркий  парнишка, сильный соперник заломал его, согнув в дугу. В отместку  юркий взял да укусил  соперника  за  самое что ни на есть заднее место. Да не просто так куснул, а вцепился в него  с остервенением. Однако  не тут-то было – сам же  заорал от боли благим матом.
   Противник так скрутил его, что заднее место, оказавшееся вдруг перед носом парня, было его собственное. Все наблюдавшие за схваткой просто покатились со смеху. А укушенный долго на всех злился, не разговаривал, огрызался, когда окликали, будто не сам он себя укусил.
  Потом, фельетонист с соседом по столику вспоминали,  как к тренеру приходил  в гости его бывший  соперник. Как они, «подогревшись» в тренерской,  дурачились в понарошку проводимом борцовском спарринге. Вспоминали те захватывающие, рассказываемые ими истории из борцовской спортивной жизни. Тогда они  слушали их раскрыв  рты, мечтая когда-нибудь тоже совершить такие же спортивные подвиги.  Какими наивными казались сейчас  эти мечты! Какими бесхитростно прямолинейными, явно вымышленными, но в то время для всех пацанов  самыми  взаправдашними, были эти рассказы.
   Для скрепления знакомства  фельетонист и тренер  взяли ещё по паре пива. Собеседник  фельетониста постепенно перешёл  на рассказы  из своей спортивной  жизни. Один из его рассказов особенно запомнился фельетонисту.
   - Давно ещё, в послевоенные годы, приехал я в составе сборной в Париж. Соревнования были невысокого ранга,  что-то вроде встречи любительских, а у нас обычно говорили  рабочих, клубов. Это  была  первая моя поездка за границу. Поэтому хотелось, чтобы впечатления от неё остались самые-пресамые. К тому же не  было  никакой гарантии, что когда-нибудь ещё поедешь за границу. В то время такое вполне могло случиться.
  Одному  ходить по городу было категорически запрещено, руководитель команды за этим строго следил. Сказать по правде, свободного времени для прогулок оставалось не так уж много. Расписано наше пребывание во Франции было по минутам.  Но  всё же полчаса, а то и час в день  выкраивали, урывали от уже  надоевшего общения с  «камрадами»  -  представителями рабочего класса Франции.
   Надо сказать, что сами соревнования  заняли два дня, и ничего запоминающегося в них не было.
  Так вот, шляемся мы по городу  группой аж в пять человек, ищем  чего-то - неизвестно чего. Глазеем по сторонам,  а душа просит этакого, значительного, чтобы в памяти на всю жизнь  осталось. При  наличии денег в карманах все было бы значительно проще. А у нас в  карманах  ветер, одна мелочь, которой  хватит лишь  на  стакан  дешёвого вина.  Столько денег  нам  под расписку выдали по приезде. Лучше бы вовсе  не выдавали. Соблазна бы не было. 
  Нужно сказать, что  литр вина там  дешевле стакана газировки. Мы все ребята молодые, и вино  нас в то время интересовало меньше всего.
  Один раз занесло нас на местную ярмарку. Ходим,  глазеем. Но некоторые вещи хочется не только пощупать, но и примерить. Понимаете, о чём я?  Подходим  мы  к балагану. Павильон такой, покрытый  материей, навроде нашей палатки, только больше. Хозяин  стоит  при входе, зазывает.  Предлагает ощутить радости жизни, испробовать его аттракцион. А название аттракциона,  надо сказать, притягивает. Назывался  он «Один раз в жизни»,  по-французски,  конечно.  Согласитесь, побывать во Франции, да не где-нибудь, а в самом Париже, да ещё участвовать в  аттракционе  с  названием «Один  раз в жизни» - это ли ни мечта,  воплощённая в реальность?
   Цена  билета для нашего бедного кармана была значительной  -  превышала в два раза сумму,  которую каждому  выдали.  Поэтому мы  бросили жребий, кто пойдёт  смотреть  аттракцион. Выпало  мне. Я, конечно,  не из трусливых, но всё же заволновался.  Название-то какое: «Один раз в жизни»! Может, после аттракциона и в живых-то не останешься. Я виду не подаю, что волнуюсь. Захожу внутрь павильона, за мной закрывается  дверь.  Меня усаживают в кресло на колёсиках, которое движется по проложенным  в павильоне рельсам, и пристёгивают к креслу  ремнями. Начало аттракциона, прямо скажем, впечатляло, и от напряжения, от ожидания  дальнейших событий я даже вспотел.
  Свет в павильоне погас, и кресло подъехало к освещённой красным фонарём  ширме. Когда я ногами почти  упёрся в ширму, кресло остановилось и ширма пошла в сторону. От напряжения, от ожидания дальнейших событий, я вспотел ещё больше. Сердце учащённо стучало, нагнетая кровь, болью отдавая в висках. В голове прокручивалась одна и та же мысль: «Зачем я дал  себя связать, предоставив над собой полную свободу и безнаказанность действий?»
    Когда ширма  полностью отодвинулась, прямо передо мной, на уровне моего носа и на расстоянии  полуметра, открылась  огромная, как мне тогда показалось, задница.  Чья она  - мужская  или женская, я не разобрал  из-за  слабого  освещения. Да и не до того было. Поскольку этот  нежданно появившийся перед носом зад дал мощный,  продолжительный залп, окатив волной вонючих фекальных газов и обдав брызгами.  Для  меня,  от неожиданности, этот залп прозвучал словно  пистолетный выстрел в висок. Однако  в  отличие от пистолетного выстрела,  хоть и был уделан фекальными брызгами от пахучего залпа, я всё  же остался жив.  Оторопь прошла, и возмущение таким  беспардонным надувательством  наполнило  меня  до краёв. Я  готов был растерзать  хозяина  павильона, обделавшую меня  жопу  и развалить сам павильон. Я рвался из кресла, но крепко привязанные  руки  и ноги  не позволяли встать.  Кресло  медленно,  по рельсам пошло от вновь  закрывшей этот наглый зад ширмы  в исходную  точку.
  Когда кресло  остановилось, зажёгся свет. Ко мне  подошёл хозяин павильона. Он достал платочек и вытер брызги с моего лица. Я  посылал проклятия на  его голову в таких  выражениях, которым  позавидовали бы знатоки матерной брани. Жаль, что  он не знал тонкостей языка и не мог по достоинству оценить  крепость русского  мата. Когда я выговорился,  выпустив  пар,  он на ломаном русском  языке  сказал  буквально следующее:
- Зря вы так кипятитесь.  Если вы в таком состоянии выйдете к своим друзьям  и расскажете, в  чём, собственно, дело, они поднимут  вас на смех. А  хуже того, будут  долго помнить об  этом  или  придумают вам какое-нибудь обидное прозвище, типа «Обдристанный», «Дегустатор вони» или ещё  что-нибудь  похуже. Лучше  скажите им, что аттракцион  превзошел все ваши  ожидания,  и не давайте больше никаких объяснений. Я, так  и быть,  сделаю для  всей вашей  компании скидку в цене.
Он закончил говорить,  я  перестал  дёргаться, и ассистент расстегнул ремни,  сковавшие мои руки и ноги.
Когда я вышел  из павильона и друзья обступили меня, на моём лице не было и тени возмущения. На все  вопросы я ответил, подняв вверх большой палец на правой руке и сказав:
- Во аттракцион! Больше добавить ничего не могу, поскольку всё это надо испробовать самому.
В  общем, все до одного побывали в павильоне, и каждый вышедший после экзекуции любитель острых ощущений  говорил приблизительно то же, что  и я.  Возвращались мы в гостиницу,  сохраняя  гробовое молчание. После этого случая  желания побродить в одиночестве - без гида, без бдительного  руководителя команды у  нас больше  не возникало.
Но, когда  наступил последний  перед отъездом день  пребывания  на французской земле, вся  наша пострадавшая  компания, улучив  время,  дружно  направилась на ярмарку к павильону. С каким  удовольствием и воодушевлением  мы крушили всё в павильоне, а  потом завалили наземь и его! Но,  к нашему  сожалению, ни  хозяина,  ни этой  смачной,  наглой  жопы  там уже не было. Лишь тощий китаец-ассистент  что-то испуганно лопотал на своём родном  языке, пытаясь как-то ответить на  наши  вопросы.
  Такого  морального удовлетворения, как в день погрома я  не испытывал никогда более, даже когда завоевал  медаль чемпиона. С тех пор прошёл не один десяток  лет,  и,  надо сказать, полученный урок  не прошёл для меня даром. Ко всяким заманчивым, но тёмным  предложениям я отношусь  с большим скептицизмом,  что не раз меня выручало.
  Тренер  закончил  рассказ, и, поскольку к этому времени пивные кружки были уже  пусты и каждого  из  собеседников ждали неотложные дела, они простились и разошлись  восвояси.
«Как  много, друг  Горацио на свете, что и не снилось нашим мудрецам», – думал фельетонист, направляясь домой к  давно ожидавшему  хозяина письменному столу.

                Дачник
   Фельетонисту  Яну Карловичу Гнусу  предложили взять дачный участок. Не просто  кусок  необработанной целины  с диким кустарником и лесными деревьями, какой обычно дают во вновь организованном кооперативе, а  раскорчёванный.  На  предложенном  фельетонисту участке росло  несколько кустов смородины.  Четыре небольшие грядки, засаженные сортовой  клубникой приносили хороший урожай. Кроме всего прочего,  на  участке имелось  помещение – что-то среднее по назначению  и размерам между сараем и туалетом. Так, по крайней мере, рассказывал фельетонисту  его коллега  по работе в газете, который и предлагал данный  участок. Этот самый  коллега объяснял своё предложение несколькими причинами.  Он говорил, что у него два участка, и каждый по десять соток. Для двоих: его самого и жены - площадь  архибольшая,  вполне достаточно  будет и половины.  В общем-то,  второй  участок он брал для сына, который собирался раньше срока  уволиться в запас из военно-морского флота. Сын уже  пятнадцать лет как служил на  Дальнем Востоке  и имел  чин  мичмана.  Нынче он передумал увольняться в запас, решив ещё послужить, и продлил контракт на пять  лет.  Коллеге фельетониста  жалко было отдавать участок кому-нибудь постороннему, тем более насовсем. Ведь когда-нибудь сын уволится и приедет домой, и участок снова станет нелишним. А сейчас фельетонист сможет несколько лет пользоваться землёй, выращивать для себя овощи. Выгода от  такой аренды обоюдная: со временем весь  участок  станет обработанным, а выращенный  урожай сэкономит средства фельетониста, наполнив его закрома овощами и ягодами.
 Фельетонист  долго думать  не стал и дал согласие на временное пользование чужой землёй.  Возможность бывать на свежем воздухе и появившийся повод  потолкаться  в набитом людьми транспорте, везущем дачников на  свои  огороды, были для него поважнее выращивания  картофеля и прочих полезных и нужных  овощей. Сколько можно  было услышать  и увидеть  в тесноте набитого людьми автобусного салона,  сколько всего открыть для себя нового, интересного, ковыряясь, как крот в  земле! А потом, придя домой  усталым и разморённым  от летней жары, принять душ и усесться за письменный стол. Положив перед собой чистые листы бумаги, писать, писать.  Писать о новом и интересном, обо всём том, что гармонично дополняет жизнь человека, сближает  его с природой.  Так, или приблизительно так,  думал фельетонист, когда давал согласие  на интересное  предложение коллеги.
  В субботу  утром они, как и  договаривались, встретились на автобусной остановке.  Автобус  долго себя ждать не заставил, подошёл через несколько  минут  ожидания. Фельетонист и его попутчик, попав в центр  людского водоворота и удачно оказавшись  перед  открытыми дверьми,  под напором толпы мухой влетели в автобус. Оказавшись впереди фельетониста,  попутчик  плюхнулся на свободное место. Фельетонист тоже был не против  пристроиться на сидении и ехать сидя, но влетевшая  следом за  ним толпа  моментально заняла все сидячие места и стоячие  тоже.
Стоячее место фельетониста  располагалось рядом  с сидящим  попутчиком, но только от этого удачным  назвать  его было  нельзя. Спереди, лицом к  фельетонисту, стояла рослая дородная  дама. Дородная, особенно в габаритах женских верхних форм.  Голова  фельетониста, из-за его маленького роста,  находилась как раз на их уровне и занимала  место, столь  заманчивое для  многих мужчин, будь  они в другой ситуации. От этих женских  форм исходил нестерпимый  жар, и становилось  трудно  дышать. Избежать контакта с ними можно было  лишь одним путём - опустившись  ниже, что  он и сделал. При тряске автобуса  по неровностям дороги избежать контакта всё  равно не удавалось. Попросту говоря, они хлопали его сверху  по темени и совсем не вызывали тех чувств, которые  испытывает мужчина, смотря на них со  стороны. Конечно, лучше было бы развернуться на сто восемьдесят градусов или вообще отойти в сторону, заменив тактильные ощущения  визуальными. К  сожалению,  ни того, ни другого  он позволить себе  не мог.  В автобус людей набилось, как селёдок в бочке. И  всё было бы ничего, если бы позади фельетониста не находилось  некое препятствие, делавшее поездку ещё  менее комфортной. Короче,  в его зад упиралась значительных размеров  задница дородной, небольшого росточка дамы. Сам по себе контакт с женским телом никакого  протеста у фельетониста не вызывал. Но поза,  которую заставил принять этот самый контакт, была крайне неудобной. Ему  приходилось стоять  прогнувшись, демпфируя давление женской, довольно большой попы на свою заднюю часть. А согнутые в коленях ноги, позволяющие  избежать  контакта с его головой больших верхних женских форм другой дамы,  ещё  больше  усугубляли положение.
«Нарастили тут телеса, да ещё давят что есть мочи. С такими телесами нужно в такси ездить, а не в общественном транспорте», – ворчал себе под нос фельетонист.
 До самой  последней  остановки,  где обычно выходили все  дачники, простоял он в такой позе. Когда вылез из автобуса, почувствовал  боль  в  спине и дрожь в коленях. Сегодня желание покопаться в земле  у него здорово поубавилось. Его попутчик, весь путь продремавший  сидя на мягком сидении  у окна,  был бодр  и энергичен. Не дав фельетонисту и минуты отдыха  от  утомительной поездки, он поволок бедолагу  смотреть участок.
  Полчаса они шли до места, сначала по тропинке вдоль  пролеска, потом  по открытой  местности. Попутчик объяснил:
- Это улица  между участками. Видишь  колышки? Вот это и есть разметка улицы и наших владений. Правда, некоторые дачники колышки уже вытащили, но всё равно размеры  территории сохраняются. У нас с этим строго.
  Сами  улицы, как, впрочем,  и участки, выделить в таковые было трудно. Участки были лишь частично разработаны, а наличие улиц определялось сваленными на них кучами песка, щебня и  битого  кирпича – всего того,  из чего  обычно дачники строят свои лёгкие летние жилища.
   Коллега фельетониста бодро шёл впереди, а последний, задыхаясь от быстрой ходьбы, вдыхая дурманящие запахи испарений разогретой  весенним солнышком дачной почвы, плёлся сзади. Наконец они пришли на место.
   - Ну, вот мы и пришли, – сказал  коллега фельетониста. - Владей.  Теперь  всё это твоё. Лопата и грабли  в сарайчике. Если возникнут некоторые потребности, ну,  сам  понимаешь о чём я, то  «удобства» там же в сарайчике.  Мне пора на свою «фазенду», до неё ещё двадцать минут ходу. Так что до вечера.
  Попрощавшись, он пошёл дальше - на другой край отданной под дачные участки территории высушенного болота. Именно там  находился его собственный участок. Фельетонист не стал долго думать. Положив наземь узелок с обедом и картошкой для посадки, взял из сарайчика лопату и приступил к подготовке  почвы. Он  копал старательно, на полный  штык, переворачивая каждый отрезанный ломоть земли вниз дёрном. Целый час он усердно, сосредоточено  вскапывал целину. Когда пот промочил рубашку насквозь, остановился, чтобы передохнуть.
  Он стоял, опершись на черенок лопаты, и разглядывал доставшиеся даром десять соток бросовой земли. Вчера, когда ему  только предлагали  этот участок, всё представлялось иначе. То, что сейчас видел, совсем не радовало. Разработанный кусок земли на его участке  составлял едва одну сотку. Остальную часть участка покрывали  густая, зелёная трава и невысокая, но плотная поросль кустарника. На самом краю росло с десяток чахлых болотных берёзок. Кусты смородины терялись в этом царстве дикой болотной флоры, а грядки с клубникой, о которых поведал коллега по работе, оказались малюсенькими, заросшими сорной травой грядочками.
  Конечно,  можно было и сейчас бросить начатое дачное дело и убраться домой. Но фельетонист привык доводить работу до логического конца. Отдышавшись, он продолжил вскапывание земли.
  Через четыре часа три десятка квадратных метров целины превратились в землю, готовую для посадки. С непривычки ныла спина, ломило суставы рук и ног и невыносимо хотелось пить.
Воткнув в землю лопату и смахнув  со лба пот, фельетонист пошел в том направлении, где лежал в траве узелок.
«Где-то тут я его положил. Вроде у этой берёзки или у той. Ничего, сейчас разберёмся», – выбирая направление поиска, думал фельетонист.
Однако трава была высокой, а узелок  маленьким. Пришлось  ему поползать на коленках, поискать. Когда узелок был найден  и развязан, как раз  фляги  с водой в нём и не отказалось. Видно, второпях фельетонист забыл положить её в узелок, и она,  наполненная водой, до сих  пор лежит на кухонном столе. От столь неприятного открытия фельетонисту пить захотелось ещё больше. Он огляделся по сторонам, выискивая поблизости  колонку  или  колодец. Ничего похожего рядом не обнаруживалось. На всём видимом пространстве дачного кооператива просматривались лишь согнутые спины ковыряющихся в земле людей.
«Нужно у кого-нибудь пить попросить,  наверняка соседи не такие рассеянные,  как я», – подумал фельетонист. 
На двух расположенных рядом  участках никого не было. Зато на  участке через дорогу от  него работала женщина. К ней он и направился.
- Водичкой не угостите? – спросил он даму. -  А  то, понимаете, флягу  с водой дома забыл.
Женщина  улыбнулась ему, очевидно решив, что вода лишь повод  подойти  и поговорить. Она протянула просителю литровую  бутылку с водой,  наполненную лишь наполовину,  и металлическую кружку.  Фельетонист налил воды в кружку,  ещё раз располовинив содержимое. Он с удовольствием выпил бы всю воду, но,  как  джентльмен, оставил  немного даме. Просто так поблагодарить и уйти было бы невежливо. Выдержав положенную приличием паузу, он начал разговор. 
- Вы  в этом  году взяли участок?
- Нет, уже третий год  владеем. Но  не очень часто сюда  ходим.  Поэтому до сих пор  участок лишь наполовину разработан. А вы первый год,  наверное? Раньше я  вас что-то не  видела.
Дама  говорила нараспев,  растягивала слова, явно кокетничая с ним.  Уже давно персоне фельетониста дамы внимания не оказывали. Сказать по правде, они никогда  ему внимания не оказывали,  и такой поворот дела сразу  настроил его на лирический лад. Возможно, дама кокетничала  и строила глазки  по инерции, как делала  бы то же самое  при разговоре с любым   мужчиной. Но фельетонисту казалось иначе.
«Какая симпатичная женщина!» - подумал  он.
Действительно, для своего возраста, который знающие мужчины определили  бы как вполне зрелый, она очень неплохо сохранилась. Для всех остальных скажем, что она была  на добрый десяток лет старше  фельетониста. 
«Какая хорошая у неё фигура», – слушая щебетание женщины, думал фельетонист.
Что правда,  то правда – фигура у  женщины была неплохая: напоминала семиструнную гитару. Впрочем, некоторые злые языки  сказали бы, что  контрабас. Для мужчин, ценящих  полные женские нижние формы,  такая  фигура казалась бы идеальной. Лишь скептики  и критики, на самом деле тоже втайне почитающие  перечисленные  выше достоинства женской фигуры,  сказали бы: «Фи,  какие  тяжеловесные формы, фи, какая большая  и выпуклая попа».
Но ведь  именно красивая  попа  красила и всё остальное. А как достойно женщина несла свои женские прелести!  Это было  нечто выдающееся, даже можно сказать, совершенное. Впрочем, и вопросы пластики движения тоже дело вкуса. Что же касается фельетониста, то он запросто попался в сети женских чар.
 Они говорили о дачных проблемах, о сроках высадки  различных  огородных культур и ещё о многом  совсем не по дачной тематике.
  Фельетонист  понимал,  что слишком  увлёкся разговором  с незнакомой дамой,  и со стороны это могло  выглядеть некрасиво. Ещё раз  поблагодарив  за воду, пошёл на свой арендованный участок.
  Сразу  продолжать копку он не стал, решив сначала перекусить. Достал из узелка два варёных яйца, намазанный маслом хлеб и  разложил всё на постеленную  на землю газету.
«Эх, сейчас бы  пару бутылок  холодного  пива!»  - подумал он, хотя и от одной  бутылки  колодезной  воды вряд  ли  отказался бы. Ему  очень хотелось пить. Выпитая кружка воды не утолила жажды, но ходить по  участкам, выпрашивая  воду, было неудобно.
«Ничего, немного потерплю.  Домой  скоро нужно будет собираться, там и напьюсь».
Фельетонист всухомятку жевал хлеб, с трудом  проглатывая  застревающие в горле сваренные вкрутую куриные  яйца. Пока ел, смотрел,  как  соседка, повернувшись  к нему задом, что-то делала на грядках. Только сейчас он заметил добротно сколоченный, явно умелой мужской рукой, большой дощатый сарай, а рядом отдельно стоящий туалет. Фельетонист не знал, какое отношение к женщине имеет  сколотивший сарай мужчина. Однако было приятно думать, что никакого и что все силы страждущей женской души, неровен час, со временем достанутся одному ему.
  Женщина, прервав свои занятия, направилась к туалету и скрылась за дверью.  То ли из  чувства солидарности, то ли  оттого, что  приходилось  есть всухомятку,  фельетонист почувствовал  колики в животе и тоже направился к своему  сараю-туалету. Сказать по правде, то строение было и не сараем вовсе, а так, чем-то имеющим внутренний объём.  Основу его составляли несколько вбитых в землю кольев, верхушки которых соединялись поперечинами. Стены и крыша сооружения были сделаны из целых  листов  прибитого к кольям шифера,  а  роль входной  двери выполнял ничем  не прибитый лист того же шифера, удерживающийся вертикально загнутым на край гвоздём. Внутренний объём помещения, имеющего размеры  метр на метр, едва вместил тело фельетониста. Он задвинул являющуюся дверью шиферину, откинул ногой  фанерку,  прикрывающую ямку с  обвалившимися краями, которая вообще-то и была туалетом, и, сняв штаны,  устроился  над ней. Ступни ног стояли на краю ямки, и в самый ответственный момент, когда всё должно было вот-вот свершиться, край ямки  под левой ступнёй  обвалился, и  нога поехала  вниз, собираясь погрузиться в пахучее содержимое выгребной ямы. Чтобы  избежать этого,  фельетонист обеими  руками схватился  за  два опорных кола каркаса. Он  было подтянулся,  спасая левую  ногу, но конструкция подалась к нему и с грохотом опрокинулась. Закрывающий дверь лист шифера  больно шлёпнул  по лбу, а нога всё  же съехала в ямку, дав  опору, спасая от опрокидывания на пятую точку. Начавшийся естественный процесс,  ради которого он и вошёл в сарай,  уже нельзя  было остановить. В результате он стоял у всех на виду со спущенными штанами,  испачканный в собственных  фекалиях.
  Фельетонист огляделся по сторонам,  боясь обнаружить усмешки на лицах соседей,  копошащихся на рядом расположенных участках. Но никто из них даже головы в его сторону  не повернул. Видно,  данное событие было  для них не внове  и поэтому интереса не вызывало. Больше  всего  его волновало, не  заметила ли оказии та дама. Он с облегчением  вздохнул, обнаружив,  что она ещё из  туалета не выходила и его позора не видела. В сердцах пнув обломки, фельетонист  вытер о траву испачканную ногу  и застегнул штаны. Настало время подумать о посадках.
   Посадив во вскопанную землю десять принесённых картофелин, под  обломками сарая спрятал лопату и направился на автобусную остановку.
«На сегодня дачных впечатлений хватит», - думал он, отмеряя шагами  землю и принюхиваясь – не пахнет ли побывавшая в непотребном месте нога.
   Автобус подошёл  к автобусной  остановке одновременно с фельетонистом. Было ещё довольно рано для  завершения дачных  дел, и  в автобусе нашлось место и для  него. Он  не стал испытывать судьбу и, удалившись подальше от  пассажиров, встал  в  углу задней площадки.
«Отсюда будет подальше до  носов  пассажиров. Всё-таки дачный аромат не для слабонервных», – подумал он. 
Однако стоящие рядом попутчики потягивали носами,  не понимая  откуда исходит  тяжёлый  запах, от которой с души воротит.
Придя домой, фельетонист надолго припал к графину с  водой.
«Угораздило же меня сегодня!» -  подумал он, имея в виду забытую флягу и дачные приключения. 
Раздевшись догола, он запихнул  в бак для грязного  белья пропахшую дерьмом  одежду. Ботинки положил в ведро с водой  и долго там их полоскал. Он два раза менял воду, но запах  не спешил  улетучиваться. Поставив сырые ботинки сушиться, фельетонист надеялся, что запах до утра выветрится. Сам  залез в наполненную тёплой  водой ванну. Спину, руки и  ноги  ломило, но тёплая вода успокаивала  боль, усыпляла. Засыпая, он думал, что сейчас вымоется, сядет  за свой письменный стол и начнёт описывать первые дачные впечатления. 
   Проснулся, когда  вода стала уже холодной. Вылез из ванны,  вытерся насухо и, разобрав  кровать,  шмыгнул  под  толстое одеяло. Сегодня ему почему-то ничего больше не хотелось, и писать тоже не хотелось. Он долго ворочался  под одеялом,  пытаясь принять удобную для натруженного, ноющего тела позу. Скоро тело согрелось, и лишь  ровное дыхание  спящего нарушало тишину ночи.
    Только под  утро ему что-то  начало сниться, но мысль о предстоящей поездке на дачу прогнала остаток сна. После вчерашней  копки тело ещё ныло.  Вставать, а  тем более ехать на дачу ему не хотелось. Решив предоставить всё случаю, вдруг  захочется туда поехать, он всё же  встал  и пошёл  умываться. Начинался  ещё один солнечный весенний день, и, возможно, много интересных  событий  ожидали фельетониста.

                Фельетонист в сетях пылкой страсти
  Фельетонист Ян Карлович Гнус начал процедуру умывания с чистки зубов. Он чистил зубы и смотрел на своё отражение в зеркале. Однако хоть зеркало и отражало его лицо, глаза этого  не замечали. Карлович витал в облаках, вспоминая складную фигуру соседки по дачному участку и её приветливую, предназначенную только ему улыбку.
«Голос у неё певучий, радует слух. Не иначе, она родом с Украины», – думал фельетонист, выполаскивая изо рта пену зубной пасты. Ни о чём таком думать сегодня он не собирался. Эти  мысли лезли ему в голову сами собой. Покончив с чисткой  зубов, фельетонист несколько раз плеснул на лицо водой, протёр глаза.
«Вот что значит на свежем воздухе весь день проторчал - щетина выросла недельная, жёсткая, как стерня на скошенном  луге», - подумал он.
Он развёл мыло для бритья в медном стаканчике. Помазком несколько раз мазнул лицо и принялся за дело. Станок с безопасной бритвой врезался в заросли жёсткой щетины и, больно сдирая кожу, хоть и плохо, оставляя борозды нетронутой растительности на лице, всё же  брил.
«Так не пойдёт. Весь изрежусь. Нужно вскипятить воду и кипятком, смочив полотенце, разогреть кожу», - приостановив мучения, решил он.
Фельетонист пошёл на кухню поставить чайник на плиту. Чайник  не успел ещё закипеть, как звякнул звонок у входной двери. Фельетонист, с наполовину измазанным  мыльной пеной лицом, отправился открывать дверь. Это  вчерашний попутчик зашёл за ним, предлагая вместе ехать на дачу.
Ещё не переступив порога, он поздоровался и тут же начал высказывать свои соображения, как лучше починить сарай.
- Шёл вчера мимо, думал вместе назад поедем. Видел, какая оказия у тебя с сараем приключилась. Принёс тебе молоток и гвозди. Вообще-то ремонт там не сложный: колья  заменить - и порядок.
Чайник вскипел, и фельетонист, на скорую руку побрившись, попил чаю. Собираясь в дорогу, он запихнул в узелок, помимо варёных яиц и хлеба, флягу с водой и наполненную остывшим чаем литровую бутылку из-под водки.
  Сегодня  на  автобусной остановке народу скопилось не меньше вчерашнего. Когда автобус прибыл на остановку и открыл двери, обоим попутчикам повезло: они оказались перед дверью. Это дало им преимущество перед другими пассажирами. Не теряя времени, они ринулись в открытую дверь и  уселись на двухместное сидение. Фельетонист устроился с края, у прохода, его  попутчик  у окна.
«Сегодня-то уж поеду с комфортом», - подумал фельетонист.
Лучше бы он этого не думал, видно, сглазил.
  Народа в автобус набилось много. Автобус скрипел прогнутыми  до упора рессорами, мелко подрагивал на подъёмах своим железным телом, но всё же ехал. Перед фельетонистом стояла дряхлая старушка дачница. Было видно, что стоять ей тяжело. Тонкие, слабые старушечьи ноги то  и дело подгибались в коленях. Фельетонист давно бы уступил ей место, если бы смог встать. Народ, в лице крепкого, коренастого, с красной физиономией дедульки, напирал сзади на старушку. Та, плотно прижатая к сидящему  фельетонисту, почти лежала на нём. Крепкий дедулька  напирал всё сильнее и  беспрестанно требовал  от  фельетониста соблюдения своих  прав, повторяя одно и то же, как патефон с заевшей пластинкой:
- Как вам  не стыдно, молодой человек! Я инвалид, ветеран, а вы мне место не уступаете. Вот молодёжь пошла, совсем стариков не уважает, ядрён батон.
Фельетонист хотел  ему ответить, но инвалид так сильно даванул на стоявшую  впереди старушку,  что та  коленями встала  на сидение  и вся расположившаяся на сидении троица сжалась в плотный пассажирский брикет. Фельетонист дёрнулся, пытаясь спасти прижатую руку, и почувствовал, как его выжимает в проход между  двумя сидениями. Он дёрнулся ещё раз, стараясь  занять  прежнее положение, но получилось ещё хуже: он вывалился в проход. В одно мгновение старушка оказалась сидящей на его месте, а инвалид  пристроился на краю сидения третьим. Проход, где только что стоял  на четвереньках выпавший с сидения фельетонист, заняли ноги вновь севших. Скользнув по спине, они подтолкнули фельетониста под сидение. Там было грязно, тесно и душно. 
«Как тут собаки умещаются?» - подумал фельетонист, увидев под соседним сидением, в такой же позе, как и он, здоровенного пса. Пёс повернул к нему голову, но не тявкнул и не укусил. Видно, признал в нём  своего. Маленькое, как у двенадцатилетнего мальчика, тело фельетониста всё же не умещалось под сидением полностью. Стоявший перед сиденьем пассажир, переминавшийся с ноги на ногу, больно наступил на торчащую из-под кресла руку фельетониста.
«Нужно выбраться отсюда, а то обе руки отдавят или ещё чего похуже», – думал фельетонист, прикидывая, как лучше выполнить маневр.
Он, вытянув параллельно полу тело, вылез из-под сидения и, задрав голову вверх насколько мог, выискивал проход среди стоявших на полу ног. Казалось, что ноги, как деревья в лесу, растут прямо из пола. Столь плотный был этот лес, что ни одной прогалины, ни одной полянки не углядел фельетонист.
«Будь что будет, не раздавят же они меня», – решил фельетонист и ужом пополз по полу между плотных деревьев-ног.
Ноги стояли как вкопанные, не желая уступать фельетонисту дорогу. Не теряя надежды, фельетонист, извиваясь, словно змея, полз, посматривая вверх и выискивая прогалину, достаточную, чтобы встать на ноги. Наконец он дополз до места, где расстояние между ногами было значительным. Сгруппировавшись, он встал с колен на ноги и потихоньку начал подниматься. Но не тут-то было. Его голова, скользнув по чему-то мягкому, застряла в складках ткани. Не успел он сообразить, где находится и  что мешает встать, как  раздался громкий пронзительный визг. С испуга фельетонист снова  упал на пол. Резко переместив себя в сторону от источника звука, больно ударился о стену салона автобуса. В результате всех перемещений, фельетонист оказался в углу задней площадки. Прижимаясь к стенке, с усилием  раздвигая стоящих людей, он медленно вставал. В двух шагах от  него продолжала визжать дородная дама. Она, бросив на пол сумку, двумя  руками  держала  подол своей юбки, разглядывая что-то на полу. Очевидно, то место, свободное от растущих из пола ног, которое фельетонист принял за предоставляющую возможность встать прогалину, располагалось под объёмным  задним местом  дородной дамы. А препятствие, что не позволяло ему распрямиться в полный рост, было  просто-напросто юбкой.
«Хорошо, что я быстро оттуда смылся. А то  поймали  бы и обвинили в подглядывании к дамам под юбки. Или ещё того хуже - сдали бы в милицию как маньяка-сексопата. Вот позору  было  бы», – думал фельетонист, стоя в углу задней площадки, надеясь, что его внезапного появления в этом месте никто не заметил, а дама  скоро успокоится и замолчит.
  Действительно, не обнаружив ничего подозрительного у своих ног, дама  перестала визжать и  подняла с пола сумку. Стоявшие рядом с дамой мужчины  украдкой усмехались:  мол, радовалась бы, что нашёлся на такую старую, толстую корову  желающий, и молчала  бы. А то на тебе, развизжалась, расхвалилась – смотрите, мол, и на меня мужики внимание обращают.
Автобус продолжал свой путь. Люди, изнемогая от духоты в замкнутом, набитом  разгорячёнными  телами  пространстве, скоро забыли об инциденте. Фельетонист, чудом избежав разоблачения, тоже успокоился. 
«Скорее бы уж приехать на  место и за дело приняться, – думал он. - Сегодня, похоже, будет такой же тёплый, солнечный день, как  и вчера. Хорошо,  что я взял много питья. Не придётся  ходить побираться по соседям».
Мысли фельетониста с отчаяния замерли, когда понял, что надежды его напрасны. Узелок с едой и  питьём потерялся.
«Разве можно найти что-нибудь в такой плотной толпе?»
Мысль об утрате узелка, поддерживающего иллюзию временной от всего независимости, больно сжала сердце.
«Да что же это я совсем раскис! Бывал же я и не в таких передрягах. И ничего, только крепче стал, выносливее. Потом, может статься, я и не терял его. Лежит он на сидении и меня дожидается», - успокаивал себя фельетонист.
Но кто-то  второй в нём, всегда споривший и противопоставлявший в противовес мыслям первого свои мысли, окрашенные в чёрные тона, веско  добавил: «И все эти вновь севшие вместо тебя на сидение сидят ещё и на твоём узелке. Вот каша-то получится из твоего обеда! Бутылку с чаем, правда, раздавить трудно, но она вполне может выпасть из узелка и разбиться о металлический пол. А пластмассовая фляга, не сдюжив веса сидящих на ней, наверняка треснет и разольёт своё содержимое».
От такого дополнения к собственным мыслям фельетонист  почувствовал  себя очень неуютно. Он с большим нетерпением стал ждать прибытия на место, чтобы развеять  приходящие в голову дурные мысли.
  Когда автобус остановился, и основная масса  пассажиров схлынула,  он пробрался  к  месту,  на котором сидел и где должен был остаться узелок. Инвалид и бабуля вышли, а его попутчик, потягиваясь и зевая, тоже уже собирался встать и выйти  на улицу. Он продремал всю дорогу и о неприятностях, постигших фельетониста, ещё не ведал. 
- Куда ты подевался? Я уже беспокоиться начал. Место, что ли, кому уступил?
- Да, уступил, - коротко ответил фельетонист, решив не посвящать никого в происшедшие недавно события.
- Ну, ты, брат, даёшь! Прямо английский джентльмен. В наше время, когда всего на всех не хватает, с такими аристократическими  замашками пропадёшь. Тут надо жестко: если что на халяву урвал, вцепись мёртвой хваткой и держи, не отпускай.
Пока попутчик говорил, фельетонист, пошарив глазами по пустому сидению, заглянул в проход.  От души отлегло: узелок валялся позади сидения. Фельетонист нагнулся, поднял узелок и развязал. Действительно, внутренний голос был прав: в узелке, вместо яиц и хлеба, появилась каша из этих же продуктов. Пластмассовая фляга была  раздавлена  и вода из  неё вытекла. Зато бутылка с холодным  чаем лежала в узелке как ни в чём не бывало – целёхонька и полнёхонька. 
«Хоть и не наемся, зато напьюсь», – подумал фельетонист, стараясь хотя бы перед самим собой выглядеть оптимистом.
Попутчик, поняв, в чём дело, спросил:
- Большие потери?
- Так, средние, - ответил фельетонист. 
Они молча вышли из автобуса и направились к арендованному фельетонистом участку. Когда оба путника подошли к участку, соседки ещё не было.
«Наверное, она сегодня не придёт, – больше расстроившись от этого предположения, нежели от продовольственных потерь, подумал фельетонист. – Если уж с утра не заладилось, то и от дня ничего хорошего не жди».
Его попутчик ничего не знал о переживаниях фельетониста. Попутчика заботила лишь проблема, связанная с ремонтом сломанного сарайчика. Он подошёл к обломкам, поднял шиферину. 
- Придётся делать новый каркас. Старые стойки сломались. Подгнили, видно, три года ведь в земле стоят. Жаль, что топорика не взял, только молоток. А то  бы  сейчас быстренько  нарубили. Придётся ломать небольшие деревца. В общем, стойки толстыми делать ни к чему.  Что толстые, что тонкие - одинаково быстро сгнивают  в земле, - сделал он вывод, позволяющий отремонтировать сарай без топора.
- Где можно деревья наломать на стойки? -  спросил фельетонист.
- Да вот в том  пролеске, - попутчик показал рукой, в какую сторону надо идти.
- Ты иди к себе. А то провозишься у меня и на участке ничего не успеешь сделать. За меня  не  беспокойся, сам управлюсь.
Попутчик пошёл к себе на участок, а фельетонист, вооружившись молотком, направился к пролеску. Он долго выбирал подходящие деревья. Когда выбрал, обстучав по окружности острым концом молотка ствол, свалил. Потом  сломал ветки, укоротил, обломав верхушки. Получилась довольно-таки объёмная охапка кольев. Взвалив охапку на плечо, собрался в обратный  путь. 
    Он вышел из леска и, раскачиваясь, широко расставляя ноги  под тяжестью  ноши, двинулся  к своему  участку. Фельетонист смотрел себе под ноги, боясь споткнуться и упасть. Весеннее солнышко, добравшись до верхней  полуденной точки, сильно припекало. Жаркие лучи  нагревали влажную почву. Испаряющаяся из неё влага поднималась вверх вместе со  струями  воздуха, превращая пространство в колеблющееся душное марево. Фельетонист остановился, вытер пот со лба.
«Нужно найти более короткий путь», – думал фельетонист, всматриваясь вдаль.
И тут он увидел её. Колеблющиеся восходящие струи  делали воздушными, расплывчатыми контуры её фигуры. Казалось, что она не шла по своему  участку, а парила в поднимающихся воздушных потоках. У фельетониста от всего увиденного сладко защемило сердце. Он  продолжал стоять и наблюдать за ней.
  С дачных участков, до которых было достаточно далеко, никто не мог заметить, что он наблюдает за женщиной. Вот она взяла лопату и принялась копать.
 «Как грациозно, по-женски она  это делает, - подумал фельетонист. - Вот если бы найти причину поговорить с ней или, на худой конец, помочь копать. Тогда можно  было  бы находиться совсем  рядом с ней, слушать певучий женский голос, наслаждаться созерцанием прекрасного женского тела».   
Мечты мечтами, а идти надо. Дела на собственном участке звали вперёд. Он тяжело  вздохнул,  поправив лежащую  на плече охапку кольев, продолжил  путь. Подойдя ближе, он увидел, что его дама  сердца пытается  выкорчевать большой пень давно спиленного дерева. Она обкопала  пень, но  вытащить его ей всё равно не удавалось. То ли сил не хватало, то ли какой-нибудь корень ещё крепко держался за землю.
  Фельетонист направился прямо к ней. Он поздоровался и, ещё немного посмотрев на тщетные попытки соседки, предложил:
- Давайте я вам помогу. Если кольями, как рычагами, поддеть корень, то складней  будет.
Соседка отодвинулась от пня, уступая место самозванному помощнику. Тот, выбрав самый толстый кол, подвёл его под пень и приналёг. Однако пень даже не шелохнулся.
«Наверное, сверху на кол давить надо, усилие больше получится», - подумал фельетонист.
Он, в качестве опорной пятки для рычага, положил колья поближе к пню. Заменив самый толстый кол на  самый длинный, подсунул его под пень и надавил сверху. Рычаг был хороший, длинный, и казалось, что  пень вот-вот пулей вылетит из земли. Фельетонист сместился ближе к концу рычага и, оторвав от земли ноги, повис всем телом.  Кол согнулся дугой, но пень никак  не хотел вылезать из земли.
«Веса не хватает, нужно соседку позвать», – решил фельетонист.
- Вы не могли бы подсобить, а то веса моего не хватает для нужного  усилия.
Соседка взялась за кол совсем рядом с ним. Они оба  повисли на деревянном рычаге и давили во всю величину веса своих тел. Раздалось потрескивание.
«Наконец-то пень поддался», – подумал фельетонист, но треск ломающегося кола прервал его мысли.
Он с соседкой лежал на земле. Падая, она придавила ему руку. Казалось, что он обнимает её. Они лежали рядышком на спине, и сблизившее тела неожиданное падение уже не   воспринималось как неприятная неожиданность, по крайней мере, с его стороны. Он не  выдёргивал придавленную руку и не пытался встать. Она на  несколько  мгновений замерла тоже. На самом деле прошло несколько секунд, но ему представлялось, что они уже успели поладить и женщина лежит рядом по причине возникшей взаимной симпатии.
- Так, так! Вот чем вы тут занимаетесь! Всего на день одну  отпустил  и на  тебе.
Мужской голос, раздавшийся прямо над ними, заставил обоих встрепенуться. Высокий дородный мужчина, которому принадлежал голос, наверняка всё видел, когда  подходил к  участку. В голосе слышалась насмешка, но фельетонисту он показался зловещим, угрожающим. Очевидно, голос мужчины  и лежащей женщине показался неприветливым. Поднявшись с  земли и выдержав паузу,  позволившую  поправить юбку и отряхнуться, она стала  подробно объяснять, что  сейчас  произошло. Фельетонист тоже поднялся и, покраснев, как нашкодивший  школьник,  стоял, потупив в землю взор, переминаясь с ноги на ногу. Мужчина, не слушая объяснений, выдернул из под пня сломанный кол. Заменив его на самый  толстый, без особых усилий выворотил пень. В последний момент кол затрещал, но не сломался, лишь треснул. Закончив корчёвку, мужчина сказал, обращаясь к женщине:
- Познакомила бы с помощником.
 Женщина замялась, пытаясь сообразить, что нужно ответить, ведь имени нового соседа она не знала. Они до сих пор не представились друг другу. Фельетонист  понял причину  заминки. Протягивая соседу  свою маленькую ладошку, назвался:
- Ваш новый сосед по дачному участку Ян Карлович.
Мужчина осторожно пожал своей огромной лапищей протянутую  ладошку и тоже  представился:
- Василий Иванович, муж Катерины. 
Обращаясь к женщине, сказал:
- Ну что, Катерина, по случаю знакомства выдай-ка нам граммов по сто пятьдесят.
- Вася! Я сегодня не взяла. Думала, ты сам догадаешься прихватить.
- Понадеешься на жену в каком-нибудь деле - считай, что всё пойдёт прахом. Ладно, в другой раз непременно тяпнем на троих.
Собрав в охапку  оставшиеся целыми колья, фельетонист продолжил путь на свой участок. Он  подозревал, что эта женщина отнюдь не одинока. Однако наличие огромного, здоровенного мужа почему-то огорчало.
  Фельетонист старался ни о чём таком не думать. Он просто чинил развалившийся универсальный сарай-туалет. Как ни старался побыстрей  закончить работу, строительство продвигалось медленно. И так прикидывал, и этак - всё равно не хватало одного кола. Пока строил,  непроизвольно прислушивался к разговору соседа и соседки. Когда супруги  уселись перекусить,  сосед  Василий, наверное, в шутку (по всему было видно, что он большой шутник) сказал:
- Ну, Катька! Займусь я твоим воспитанием. Мало того, что выпить не взяла, так за один день, пока меня не было, нового мужика завела.
Катька, у которой, по всей  видимости, не раз бывало рыльце в пушку, оправдывалась:
- Бутылка дома в баре осталась. Думала, ты после смены выпить захочешь, а не на дачу шлёпать. Сосед этот, как-то бишь его, Ян, сам  помочь напросился. Вообще, Васечка, сказанул ты так, чтобы меня обидеть. Где это видано,  чтобы женщина в здравом  уме поменяла красивого, здорового мужика  на заморыша, мозгляка какого-то?
   Выданное дамой сердца определение, словно ледяной водой из ушата, обдало холодом женского презрения душу фельетониста. Романтическое, нежное чувство к даме сразу куда-то улетучилось. Не такой уж красивой и привлекательной казалась сейчас ему соседка.
«Полновата, да и возраст своё берёт», - успокаивал он себя.
Чтобы закончить с починкой сарая, нужен был ещё один кол. Он опять пошёл в пролесок. Когда вернулся обратно, соседа с соседкой уже не было,  да и на других участках дачников поубавилось. Обещавший зайти за ним коллега по работе, его  утренний попутчик, не появлялся. Видно, он проходил мимо, когда фельетонист находился в лесочке, и, решив, что тот уже направился к автобусной остановке, пошёл один. 
  Прибавив прыти в нелёгком деле, фельетонист достроил сарай.
Вечерело.  Потянуло прохладой.
 «Пора и мне в обратный путь», - осмотрев со всех сторон плод своего труда, решил он.
Он достал из узелка бутылку остывшего чая, отвернул пробку и сделал  несколько глотков.  Есть еще больше захотелось.
«Кажется, готов съесть быка. Хотя и корочке хлеба сейчас обрадовался бы».
  Фельетонист пришёл на автобусную остановку довольно поздно. Никого из ожидающих автобус не было, что вызвало неприятные подозрения.
 «Неужели  ушёл последней  автобус!» – простояв в одиночестве около получаса, подумал он.
Ян подождал ещё немного и, так ничего и не дождавшись, пошёл домой пешком. Ему предстояло пройти без малого пятнадцать километров.

                Дорогое и грустное
  Фельетонист Ян Карлович  Гнус уже  целый час шёл по шоссе, возвращаясь с дачи домой. 
«Хоть бы попутка какая-нибудь подвезла. Воскресение всё-таки, все с дач должны возвращаться в город. А почему-то машин не густо: сколько иду - ни одна ещё не обогнала».
Он посмотрел на часы, которые по-прежнему  показывали восемь часов вечера.  Скорее всего,  они давно встали, и появившиеся  на небе звёзды  были тому подтверждением. Неприятное, сосущее под ложечкой ощущение, возникшее то ли  оттого, что  устал, то ли оттого, что во рту  с самого утра маковой росинки  не было, настраивало мысли в одном направлении. Ему очень хотелось скорее попасть домой, съесть приготовленную на скорую руку яичницу и лечь спать.
Фельетонист остановился, собираясь передохнуть. Рядом с дорогой таинственным, мрачным силуэтом темнел лес.
«Хорошо бы присесть на какой-нибудь пенёк», – подумал Ян.
Но войти в тёмный лес, чтобы найти этот самый пенёк, да ещё сидеть в темноте, в окружении таинственных шорохов лесных обитателей, поскрипывания высоких деревьев, он не решился.
Выбрав место почище, фельетонист сел прямо на обочине дороги, свесив ноги в придорожную  канаву. Минут пять просидел он, и уже  было задремал, как вдруг шорох рядом с его  ногами разбудил. Какой-то проснувшийся в нём первобытный страх заставил резко вскочить на  ноги. Он заглянул в канаву, пытаясь увидеть возмутителя спокойствия.
«Наверное, мышка из норки  вылезла, а я испугался. Вообще, нечего рассиживаться,  такими темпами и до утра не доберёшься до дома».
Он снова засеменил по дороге. В спину упёрся свет фар и пролетел мимо вместе с проехавшей по дороге машиной. Следом проехала ещё одна, за ней третья. За тот час, пока он шёл по шоссе, проехали только эти три  машины. Все они, несмотря  на понятные водителям жесты фельетониста, остановиться не пожелали. Надежды, что появится именно та попутная машина, которая  остановится, подберёт его и довезёт до города,  а может  быть, и до дома, не осталось вовсе. Звёзды освещали холодным голубым светом асфальтированную ленту поблескивающего, петляющего, словно река,  узкого  загородного шоссе. Его ноги машинально совершали свои обычные движения, каждым новым шагом увеличивая пройденный путь. Голова фельетониста занималась  совсем не отсчитыванием шагов и любованием на звёзды. Он витал далеко отсюда, переместив сознание  в прошлое, в пору юношеских  надежд и исканий, когда учился на филологическом факультете университета.
   Конечно же, сейчас  он думал о женщине, о своей первой безответной юношеской любви. Возможно, шагающему по пустынному шоссе усталому путнику должно было быть не до любовных грёз. Побудительной причиной  посетивших его  воспоминаний могла стать внезапно возникшая и так же быстро закончившаяся симпатия к соседке по дачному участку. Так или иначе, думал он о той женщине, которая когда-то была предметом его юношеских грёз и любовных мечтаний.
  Влюбился он в неё сразу, в тот самый момент, когда после летних каникул увидел на лекции в большой университетской аудитории. Она училась на том же курсе того  же факультета, что и он, только в другой группе. Он и раньше встречал её на занятиях, но почему-то не обращал на неё внимания. Наверное, чтобы  увидеть красоту женщины, в юноше должен созреть  мужчина.
Приметил он Любу (именно так звали девушку, поразившую его сердце стрелой амура) в первый день  занятий на втором курсе университета, и весь учебный год он сох по ней. При встрече в узком, перед  читальным залом, коридоре скромно опускал  глаза. Она же просто не замечала  его. Да и зачем ей  было замечать его, когда  ухажёров крутилось рядом - хоть отбавляй. Она была родом  с Украины, и жаркое южное солнце, придавшее девичьему телу полновесные женские формы, пробудило в ней присущие женщине желания.
   О том, что она встречается со всеми выбранными в ухажёры вздыхателями по - серьёзному, как с любовниками, сплетничали обделённые мужским вниманием девицы того же курса. Конечно, и до его ушей доходили эти сплетни. Но тогда ещё просто Ян, а не Ян Карлович не верил этому, считая распускаемые сплетни местью завистниц.
  Однажды в университетский дом  культуры привезли интересный  иностранный фильм. Был только один сеанс, и достать билеты на просмотр фильма стоило больших трудов. Ян прошёл  в битком набитый зрительный зал, когда в зале погас свет и пошли первые титры фильма. Он сел  на своё место, готовый всё внимание отдать интересному зрелищу. В темноте зала, справа  от него, кто-то чихнул. Он повернул голову, чтобы  бросить осуждающий взгляд на нарушителя воцарившейся в зале тишины. И тут он увидел её.
  Она сидела совсем рядом, на соседнем месте справа. Отблеск света с экрана падал на её лицо, отражаясь в  больших, красивых глазах и чуть видимым силуэтом обрисовывая  милый  сердцу профиль. Её длинные ресницы то замирали, широко открывая глаза, напряженно всматривающиеся в события, происходящие на экране, то часто моргали, когда сюжет, достигнув очередной кульминационной  точки, потрясал воображение зрителей.
Он смотрел на неё, и ему  хотелось думать (и он действительно это ощущал), что она пришла сюда ради него, чтобы в темноте зала побыть рядом. Он, слушая её дыхание, то ровное, то прерывистое, в унисон перипетиям сюжета фильма, чувствовал прикосновение её локтя к своему локтю. Эта случайная близость пьянила, погружала в блаженную негу несбыточных, но желанных фантазий.
  Конечно, фильм  он толком  не видел. Зато смотрел  на неё, навсегда запомнив  исходящую от  крепкого женского тела тёплую волну дурманящего воображение запаха. Чувствовал  биение сердца возлюбленной и лицезрел профиль прекрасного женского лика.
  Не попавшие в зал  товарищи по университету просили  Яна пересказать сюжет фильма. К своему стыду, ничего вразумительного он рассказать не смог.
  Время быстро летело, внося свои коррективы в нехитрые события студенческих буден. Помимо своей воли, Ян многое узнал о жизни Любы. Чувство Яна, несмотря  на то, что он узнавал неприятное о предмете своей страсти, крепло день ото дня. На  занятиях в университете взгляды, бросаемые им на Любу, стали так откровенно выдавать смятение чувств, что скоро все узнали о его тайной страсти. Ребята частенько подшучивали над  безответным  обожанием столь недостойного «предмета», ведь многие из них успели вкусить  от её любовных щедрот. Он на них не обижался, понимая, что не каждому дано познать испепеляющее душу, частенько противоречащее здравому смыслу, болезненно чуткое чувство  к женщине, называемое одним простым словом – любовь.
   Этот год безответного обожания закончился для  него, не дав ни одного шанса. Второй курс обучения тоже закончился, и студенты разъехались на каникулы.
  В начале третьего курса всех студентов послали в колхоз  убирать картошку. Именно здесь, на уборке картофеля, произошли события, которые он запомнил на всю жизнь.
  Целый месяц, день за днём собирали студенты картошку. Настал последний день и последний вечер  в колхозе. Завтра утром приедет автобус и увезёт всех в город. Среди студентов, поехавших на картошку, была и Люба. Она брала от вольной жизни  всё, что могла, используя каждый  свободный от работы час. За ней всегда ходила толпа поклонников, поднимая её престиж в  глазах подруг на недосягаемый пьедестал. Каждый вечер,  внимательно взглянув вниз со своего пьедестала, Люба  выбирала одного достойного и шла с ним ночевать на сеновал. Конечно, ни среди  ночных избранников, ни даже среди толпы поклонников не было Яна. Он страдал молча, в одиночестве,  лишь в полевой студенческой столовой видел вблизи милый его сердцу лик.
  К концу срока поклонников у Любы поубавилось. Кто обиделся, не получив желанной аудиенции, кому надоело ждать, надеясь на удачу - быть ещё раз выбранным. Самолюбие многих  из отсеявшихся  поклонников было крепко  задето,  и поэтому они очень злились на Любу.
   В тот последний вечер все студенты дурачились и веселились, устроив весёлую вечеринку с танцами и дешёвым вином. Лишь Ян сидел грустный в углу. Кто-то из местных шутников, увидев постную физиономию Яна, сказал:
- Давайте, Яна женим, прямо сейчас свадьбу  сыграем.
Студенты были изрядно навеселе, и всем им эта идея понравилась. Выбор невесты ни  у кого не вызывал сомнений. Само - собой  выбор  пал на предмет его тайных, но для всех очевидных, вожделений  - Любашу. Тем более, сама она недолго сопротивлялась. Выслушав столь необычное предложение, она, многозначительно хихикнув, согласилась. Из луговых цветов сплели  венок, из старой простыни  смастерили фату. Жениха тоже приодели, напялив на него длинный пиджак, с закатанными  по длине рук рукавами. Украсили цветами свадебный стол, превратив в него длинный, сколоченный из грубых досок стол в столовой. Жениха и невесту усадили рядом в торце стола. Стали говорить заздравные тосты, кричали «горько». Ян, как и  положено, целовал невесту в губы. Он был пьян от вина, от нахлынувших чувств. Ян понимал, что всё это не взаправду, а понарошку - для веселья. Однако вёл себя Ян как настоящий жених. Когда они с Любой принимали поздравления и поздравляющие целовали невесту, зло смотрел на такое бесцеремонное проявление чувств к своей избраннице.
  После поздравлений и заздравных тостов начались танцы. Любу приглашали танцевать все по  очереди, лишь он не приглашал, сидел за столом пьяный, погрузневший. К нему подсаживались студенты, поздравляли, чокались с ним. В конечном счете он напился  вдребезину и  свалился  под стол. На другой день проснулся поздно, с больной головой. Он  ничего не помнил ни про свадьбу, ни про то, что было потом.
   Прошло ещё две недели. Студенты, отдохнув от трудового  «картофельного семестра», уже целую неделю учились.
Как-то вечером Ян сидел в комнате, корпя над домашним заданием. Вечер выдался тихий, тёплый,  навевающий мечтательное настроение. Яну вспоминались теплые бесшабашные денёчки, проведённые в колхозе, и особенно последний. Магнитофон, стоящий на тумбочке в углу комнаты, был свидетелем  всех происшедших с ним в колхозе событий. Он купил себе этот магнитофон в качестве подарка на день рождения. Дорого достался ему этот  подарок. Целый год  он копил, отначивая от малюсенькой стипендии и подрабатывая репетиторством. Но подарок стоил того. В те времена переносные малогабаритные магнитофоны были редкостью, и появление такого у малорослого, щуплого Яна означало  признание владельца магнитофона как равного и желанного гостя на вечеринках. 
  Конечно, равным его всё равно никто не считал, но на вечеринки магнитофон и хозяин  были  вхожи. Именно он – магнитофон  был с Яном в колхозе и присутствовал в качестве почётного гостя и, возможно, главного свидетеля на свадьбе.
  Ян подошёл к магнитофону и нажал на кнопку. Знакомые мелодии записанных на плёнке песен  зазвучали в комнате, дополняя чем-то весомым, почти осязаемым, дорогие сердцу воспоминания. Ян снова сел за стол, на время прервав свои занятия, стал слушать музыку. Вдруг, мелодия прервалась. Вместо неё раздался шум голосов, возгласы  поздравлений.
«Наверное,  кто-то пошутил и включил на запись», - подумал Ян. 
Он  стал вслушиваться в доносящиеся из динамика голоса, пытаясь определить, в какой же день магнитофон включили  на запись. Чем больше он слушал, тем больше убеждался, что записан последний день, когда студенты играли шуточную свадьбу. Шум голосов то затихал, то начинался снова. Какое-то  сопение, непонятные для него стоны и всхлипывания неслись из динамика магнитофона.  Тембр всхлипывающего голоса был явно женский. Но кто это был и что это было, он никак не мог понять.
  Стоны и всхлипывания прекратились, и пьяный мужской голос, слегка заплетающимся языком,  но достаточно  внятно, произнёс:
- Ребята! Кто ещё сегодня невесту не пробовал?
Ему ответил слабый, тонкий мужской голос:
       - Я.
Тот же ранее вопрошавший голос сказал:
- Ну, тебе можно и подождать. Ты жених. Ты ещё после свадьбы напробуешься.
И, уже обращаясь ко всем  присутствующим, продолжал:
- Ребята! Если кто хочет, давай, по второму  кругу.
Всхлипывания и стоны теперь уже  знакомого женского голоса продолжились, закончившись лишь вместе с магнитофонной  плёнкой.
Ян сидел не шелохнувшись, словно окаменев. Он и раньше знал, зачем  Люба ходит на сеновал  вместе с молодыми людьми. Но чтобы вот так, откровенно  всё происходило - открыто, совсем рядом, не мог  себе представить. Для него это было уже слишком. Когда плёнка закончилась, и звук чужих голосов замер, унося события в прошлое, пряча за чередой прошедших дней печаль, кольнув, будто иголкой, его сердце, тоска охватила всё его существо. Не хотелось верить, но  было всё именно так. Не хотелось жить, но жизнь жгучим отчаянием кипела в его жилах. Ян  вытащил из магнитофона плёнку и в сердцах бросил в окно.
«Если бы я тогда не напился, если бы не напился!» – повторял он.
Он знал, что это ничего не изменило бы. Не смог бы делить её ещё с кем-нибудь, представься  ему такая возможность. Острое, почти болезненное чувство любви наполняло тогда  нежностью  сердце, но, к сожалению, не прибавляло, а, наоборот, уменьшало силы его маленького тела.
Акты вандализма над таинством любви, надругательства над любимой, тем более участие в этом, были абсолютно невозможными для не потерявшего юношеские, максималистские идеалы Яна.  Защитить свою  любовь, растащить лобзающуюся, забывшую, что не на сеновале  пару он вряд ли смог  бы. В лучшем случае его  просто избили бы  до полусмерти, а потом  всё  равно доделали бы начатое.
     Так всё для него и закончилось. Взлетев на вершину, казалось бы, несбыточного триумфа, он тут же был  низвергнут в бездонную  пропасть тоски. После всего  услышанного любить  Любу он не перестал. Просто к прежней гамме чувств добавилось ощущение бесконечной грусти. При встрече он опускал  глаза и не стремился больше найти возможность побыть рядом.
   Фельетонист стоял посредине загородного шоссе и, задрав голову, наблюдал  мерцание холодных ночных звёзд. Сколько простоял так, думая о своём сокровенном, давно забытом, он не знал.
«Нужно идти дальше, – очнувшись от столбняка задумчивости, решил он. – Сил уже нет  никаких, но идти всё равно нужно. Жизнь продолжается, да и рассвет уже близок».
Он опять двинулся  по шоссе. Шёл он медленно, еле переставляя уставшие от непривычно  долгой ходьбы ноги.
Когда фельетонист добрался до того места, где дорога  поднялась на бугор, и увидел огни фонарей ночного города, сил словно прибавилось. Он зашагал быстрее, надеясь ещё до рассвета  оказаться в своей тёплой  постели. Звёзды на небе стали тускнеть, предвещая рассвет. Первые  одноэтажные здания пригорода тёмными силуэтами обозначились в предрассветной  мгле. 
Перед самым въездом в город стоял обшарпанный старенький  «Москвич» с задранным капотом. Некто чумазый, в испачканных маслом штанах, ковырялся в моторе.  Фельетонист поравнялся с машиной. Внутри, на заднем сидении, спал небольшого росточка мужчина. Из открытого окна машины фельетониста шибанула волна ядрёного, пахучего перегара. Чумазый человек, ковырявшийся в моторе, оказался женщиной. Она повернула к нему навстречу усталое, испачканное пережженным машинным маслом лицо. Надежда на помощь, смертельная, гасящая все остальные эмоции усталость были  написаны на этом лице.  Фельетонист сразу узнал её.
  Да, это была она – властительница юношеских грёз, Люба. Но как безжалостно время обошлось с ней! Годы отобрали былую привлекательность, состарив преждевременно некогда прекрасное  лицо. Прожитое время не красит никого, но с Любой оно обошлось  особенно жестоко. Красота её поблекла, словно  нечто согревавшее  изнутри  душу, когда-то будившее неуёмный аппетит к жизни, безвозвратно улетучилось. Видно, время сыграло с ней в свою жестокую, дающую зрелость разуму и уродующую тело игру. Она  не узнала в теперешнем фельетонисте щуплого, низкорослого воздыхателя студенческих времён.
- Вы разбираетесь в моторе?  -  спросила она.
Он непроизвольно дёрнул головой, скосив глаза на спящего мужчину. Скорее подспудно в его патриархальном сознании все такие дела отводились на долю мужчины. Она поймала его  удивлённый  взгляд  и, как бы оправдываясь, объяснила:
- Ездили с мужем в гости к знакомым на дачу. Поэтому пришлось обратно вести машину мне.
Она сказала это таким тоном, словно подчёркивала: «Все вы, мужики, одним миром  мазаны. Как доберётесь до дармовой выпивки, так не оторвёшь, пока не нажрётесь до поросячьего визга».
- Что произошло с машиной? - спросил Ян.
- Нормально ехала всю дорогу, а перед самым городом задёргалась и в конце  концов  заглохла. Я думала - бензин кончился. Проверила: ещё есть, топливный насос бензин подаёт. Жиклёры карбюратора продула насосом,  искру  проверила - есть. А заводиться машина всё  равно не хочет.
«Видно, частенько мужик зашибает. Вон как она устройство машины изучила, всё знает. Я так до сих пор не знаю, где у машины карбюратор, а где радиатор», - подумал Ян.
Тем не менее он с видом знатока  заглянул под капот и спросил:
- Топливо в карбюратор  поступает?
- Да, поступает. Когда жиклёры продувала, внутри было мокро от бензина.
Единственное, что знал о ремонте  машины фельетонист,  -  как почистить контакты прерывателя. Собственно, что контакты  относятся к прерывателю, он тоже не знал. Просто он видел, как в одном из фильмов это делал с помощью монеты герой  картины. В фильме после такой процедуры машина сразу завелась.
- У вас монетки из белого металла не найдётся?  -  спросил  он. 
- Нет, у меня только бумажные деньги, да и то даже на бутылку не хватит, – неправильно истолковав его вопрос, ответила она.
Порывшись в карманах своих брюк, он нашёл нужную монетку. Ян снял крышку трамблёра, почистив монеткой контакты, поставил на место.
- Готово, можно запускать, - уверенным голосом сказал он и закрыл капот.
Женщина села за руль, включила стартёр. Двигатель, пару раз чихнув, завёлся.
- Давайте, я вас подвезу, - предложила женщина.
- Спасибо, но я, собственно, уже пришёл, - ответил он.
Ему предстояло прошагать ещё добрый километр. Ответив отказом, фельетонист слукавил.  Не хотелось ему портить воспоминания юности о той, бесконечно дорогой сердцу Любе, общаясь с  той же, но по сути совсем другой, нынешней Любой.
  Машина  уехала, а он зашагал по направлению к дому. Он шёл и улыбался. Улыбался  первому лучику выглянувшего из-за горизонта солнца, чистому безоблачному  небу и тому,  что, хотя ему в своё время не обломилось, зато сейчас свободен как ветер. Ведь неизвестно, что являлось причиной неудач в теперешней Любиной судьбе. То, что она слишком любила жизнь и жила без  оглядки со всеми подвернувшимися для хотелок мужчинами, и это довело мужа до беспробудного пьянства? Или  беспробудное пьянство мужа довело  Любу до преждевременной потери привлекательности и изначальных жизненных приоритетов?
  Так или иначе, его это уже не касалось. Воспоминания о пережитом сильном  чувстве  для  него сейчас важнее самого объекта, вызвавшего воспоминания. И в этом суть и сермяжная правда жизни.
Он шёл, глубоко вдыхая свежий утренний воздух, и всё, что ещё было  впереди, манило, заставляло с надеждой ждать следующего дня. Вот  это и была его  собственная, настоящая, теперешняя правда жизни.

             Часть вторая: Жизнь диктует перемены
                Ответственное задание
 Фельетонист Ян Карлович Гнус всё лето  ездил на дачу. Поливал  там грядки, пропалывал,  боролся  с вредителями. Тем не  менее урожай не радовал изобилием:  картошку продырявил какой-то жёлтый, крепкий, как проволока, червяк, клубнику обгрыз долгоносик. Урожай рассказов, выращиваемый фельетонистом на письменном столе,  в этом году тоже не был  богатым. Не  оправдались надежды на  вдохновляющую к творчеству дачную ниву. Главный редактор был давно им недоволен, считая, что тематика рассказов не жжёт и даже не щиплёт  глаголом сердца читателей. Конечно, как  творческая редакционная единица он мог  ещё, правда в отдалённом будущем, блеснуть, взлетев на волну писательского вдохновения. Но до этого взлёта, по мнению главного редактора, было далековато. Как мыслил редактор:  Яну ещё  предстоял долгий, тернистый путь, проходящий через гущу интересных событий, при описании которых талант журналиста проявляется в  том, что отделяет зерно главного события от плевел второстепенного. Так  или  приблизительно  так  считал главный редактор, когда  предлагал  фельетонисту  переключиться с описания собственных  фантазий на описание  реальных  событий.
- Ян Карлович! – торжественно - строгим тоном,  которым  обычно по телевидению  зачитывают народу официальные  правительственные поздравления и который ничего хорошего, судя по опыту многолетнего общения в редакционном коллективе, не предвещал,  произнёс главный редактор. - Я бы хотел, чтобы вы, временно конечно, переключились на написание заметок о некоторых интересных событиях  нашей жизни. Вскрыли бы, так сказать, внутренний, глубинный смысл происходящего, поделились своими мыслями об этом с читателями.  Например, займитесь анализом успехов приватизации, исходя  из общих концепций и направлений, предложенных нашим  правительством. Ну так как,  вы берётесь или ещё подумаете? – выдержав многозначительную паузу, закончил  главный редактор.
Фельетонист давно ощущал недовольство начальника и ждал чего-нибудь подобного, поэтому  сразу же ответил:
- Ну что  ж, можно писать и о приватизации в нашем городе. Правда, без фамилий приватизировавших ценную и доходную госсобственность трудно будет обойтись. Без конкретики заметка будет очень смахивать на фельетон. Об общих направлениях приватизации в нашем государстве, об идеях, заложенных в данной программе, и о такой же, как и в нашем городе, конкретике, без фамилий и названий приватизированных объектов тоже не обойтись.
- Вот - вот, конкретика, так  сказать, взгляд изнутри на проблему нам и нужны, – одобрил главный редактор ход мыслей фельетониста.
- Взглядом изнутри оценить, недосказанные желания властителей раскрыть -  это для меня проще всего. Если всё обобщать, то желания очень даже  простые – создать класс очень богатых,  включив в него себя, друзей и близких родственников. А средства к  этому в стране имеются: народ горбатился много лет, созидал. Теперь только «механизм» необратимый, как нам лидер с трибуны всё время говорит, придумать, чтобы всё, что людишками создано, себе и своим перешло. Кому  алмазные копи, кому  изумрудные, а кому  нефть и газ. Да мало ли у нас в земле, в воде и ещё чёрт знает где всего того, за  что иностранные капиталисты доллары платят? Механику, по всему видно, уже придумали: кому льготы, от налогов освобождение, кому кредит беспроцентный. Некоторые вообще прекрасно устроились, вклинились в цикл давно без них существующего производственного процесса и отсасывают. Например: сама добыча ведётся государственным предприятием и, оторванная от всего, является дотационной. А  перепродажа нашим же переработчикам всего добытого, заключающаяся в подписывании двух бумажек - и дел-то всего ничего - отдана  в  частные руки. Вот эта самая перепродажа, как  раз очень прибыльная, набивает частные карманы всех, кому этот кусок пирога  перепал. А дотации из нашего тощего кармана идут. Ведь налоги-то с нас, нищих, берут.
   От такого прямолинейного изложения фельетонистом сути вопроса лицо редактора побагровело. Он и сам без подсказки умников всё  это знал. Но чтобы вот так, будто обухом по голове вдарили, услышать от другого, да ещё в поучительно-саркастической форме - это для главного  редактора было уже слишком. Чтобы поддержать свой престиж  и  уличить говоруна в  необъективности оценки сути свершившихся перемен,  он  сказал:
- Знаете! Так ведь черт - те  до чего можно договориться. Так  ведь можно договориться до того,  будто  прошлая политика нашего государства – стремление к несбыточному светлому будущему и улучшение благосостояния некого усреднённого  человека, укрепление оборонной мощи государства - была самой-пресамой. А была она плохой – антигуманной и агрессивной. А  теперь, когда мы всё осознали,  встали, так сказать, на  рельсы общемирового прогресса, строим демократический капитализм, вы утверждаете, что всё плохо, что народу ничего из  ранее  созданного не перепало. Куда же у вас подевались  такие бесспорные факты, как ваучеры, приватизация квартир и демократия, наконец? Самое  главное - демократия. За  это можно всем остальным пожертвовать. Зато думай и  говори что хочешь.
Редактор замолчал, выискивая ещё какие-нибудь веские аргументы,  окончательно опровергающие выводы оппонента  Фельетонист же истолковал эту паузу как приглашение продолжить изложение своей версии происходящего в стране.
- Конечно, демократия и всякие там свободы - это хорошо. Но на пустой желудок не подискутируешь, не помитингуешь. Заводы и фабрики почти все стоят. У людей работы и, соответственно, денег нет. А  ваучеры очень даже здорово, даже  очень замечательно были придуманы. Но  не для тех, кому их выдали. Цена ваучеру изначально в миллион раз была меньше, чем приходящаяся на долю каждого реальная собственность в государстве. Ваучер не  именной, так, неизвестно кому принадлежащий, не обеспеченный, как  положено государственной ценной бумаге. А значит, он никакой не казначейский билет и им только в туалете для нужд страждущих место.  А уж когда инфляция его цену в тысячу раз обгрызла! Да что об этом говорить, поиграли с ним на биржах ценных бумаг, подзаработали на купле-продаже некоторые частные лица, и канул он вместе со всеми благими намерениями  в лету. Спросите  у  кого-нибудь: «Где твоя, купленная на ваучер доля общественного, бывшего государственного богатства?» И что получишь в ответ? Хорошо, если не по фейсу.
От столь вольных измышлений лицо редактора побагровело ещё больше.
- Вы не  понимаете, что говорите!  И вообще, для прессы всё это неинтересно. Нам важно само протекание процесса с выявлением некоторых подводных камней. А вас вон  куда занесло! Если обо всём этом рассказать, как вы предлагаете, то говорить о каких-то  там деталях больше не потребуется. Тогда и  мы, средства массовой информации, больше не нужны. Это-то вы понимаете?
Фельетонист в ответ кивнул и, получивший хоть в  этом поддержку, главный редактор продолжал:
- Приватизацию, её изначальную суть, вы, по-моему, извратили. Взять хотя бы наше новое телевидение. Я имею в виду частные телевизионные компании. Кто ими владеет? Бывшие работники государственного телевидения. Значит, не случайные, как вы говорите, «свои» люди, а заинтересованные в деле профессионалы. Так-то вот, батенька!
Главный редактор, довольный, что привёл столь весомый факт, замолчал. Фельетонист, которому пора было понять ситуацию и помолчать, воспользовавшись образовавшейся паузой, продолжил:
- Вы говорите - телевидение? Кому от этого лучше стало? Показывают муру весь день – фильмы, которые больше нигде в мире не показывают, настолько они дерьмовые; беседы друг с другом ни о  чём; телеигры, в которые впору в детском саду играть. А  всё для чего? Чтобы деньги заработать на показе рекламы  водки, женских прокладок, жвачки и прочей муры. Всё это люди должны смотреть с утра до ночи. Другого ведь ничего по телевизору не  показывают. Это  всё равно, как если в дверь квартиры будет без перерыва звонить один и тот же здоровенный мужик, предлагающий купить кирпич. Для передачи сигнала, кроме Останкинской, всеми прочими  ретрансляционными станциями  выбрасывается в никуда огромное количество энергии. Она - то ведь, энергия, не даром всем нам достаётся. Нефть для неё нужна, газ, электростанции, электрокоммуникации нужно строить. Потом, вы говорите, что телевизионщики купили телевизионный канал. Только ведь купил этот канал один человек с конкретной фамилией, и деньги ему без процентов ссудили из государственной казны. И потом, он купил эфирное время и оборудование в Останкино. За ретрансляционные станции, которые и поглощают основную, по сравнению с передающей станцией, энергию, платит  государство. А значит, и мы, нищие налогоплательщики, платим. При этом за свои же деньги смотрим весь день муру.
Главный редактор, прервав фельетониста, заговорил на высокой ноте возмущения:
- Знаете, мне эти дискуссии надоели! Я и без вас знаю, что почём. Хотите работать, как все сотрудники - работайте. Нет - так мы не обидимся: насильно мил не будешь.
- Я не отказываюсь от работы, просто к слову пришлось. Вот и выговорился о наболевшем, а работа - она и есть работа. Сделаем всё в лучшем виде, - осознав наконец свою непозволительную словесную распущенность, сгладил впечатление фельетонист.
- Вот  и  хорошо,  вот  и славненько. Жду  от  вас  репортажей. Для  начала напишите о демонстрациях пенсионеров против невыплаты пенсий. Будьте в гуще событий,  так сказать, поближе  к  народу. Даже сами можете  немножко подемонстрировать, но только инкогнито, чтобы нас, редакцию, не заподозрили в антиправительственных настроениях. Демократия демократией, а  лишаться  правительственной дотационной помощи нам ни к  чему.
  На  том  фельетонист и поладил с главным редактором. Последний остался доволен, что всё же  убедил своего сотрудника в самом главном в корреспондентской работе: правда хорошо, но  сытый желудок лучше.
Фельетонист, немного расстроенный, но всё же довольный редакторской амнистией, шёл домой.
«И что это меня сегодня занесло? Говорил редактору очевидные  вещи, будто проводил ликбез для крестьянина. Поделом он на меня обиделся. Как  вот только я завтра с бабульками и дедульками подемонстрирую, да ещё незаметно? Буду ли сам «демонстрировать»? Это вопрос».
Решив отложить всё связанное с данной проблемой до утра, (как известно, утро вечера мудренее) старался больше ни о чём таком не  думать.
 Несколько следующих дней он провёл в пикетах у мэрии среди протестующих пенсионеров. Один раз с толпой «соратников» он перекрывал движение автотранспорта. Таким образом, вживление в толпу бастующих пенсионеров прошло нормально, его заметили. Став  своим, он затерялся среди прочих. Конечно, он был, по сравнению с основной массой, довольно-таки молодым пенсионером. Однако молодой пенсионный возраст фельетониста никого не удивил. Есть ведь специальности, которые  позволяют получить пенсии довольно рано, в сорок  пять, а то и в сорок лет, отмотав полную выслугу или стаж. Например: военнослужащие, работники правоохранительных органов, бывшие работники номенклатурно-партийной прослойки, занимавшие посты в райкомах или  обкомах. Набрал  стаж  двадцать  пять  лет - и гуляй - не хочу, получай пенсию, да  такую,  что простому человеку возможность получать данную  сумму даже в виде зарплаты  и не  снилась. Есть, правда, льготники, работавшие на  вредном производстве и получившие пенсии с  пятидесяти лет, есть, в конце концов, просто пенсионеры по  инвалидности. Фельетонист  был худ и  тщедушен, бабульки, скорее всего, причислили его к заработавшему стаж или получившему инвалидность где-нибудь на вредном производстве.
 Фельетонист пришёл сегодня в редакцию поздно. Всё утро ему пришлось стоять в пикете. Он принёс  маленькую заметочку  о всех  «подвигах», совершённых протестующими пенсионерами,  свидетелем и участником которых был сам.
Главный редактор пробежал глазами заметку. Было видно, что  материалом он доволен. В качестве  поощрения главный редактор сказал:
- Ну вот, можете ведь, когда захотите. Продолжайте отрабатывать это направление. Слышал я, что завтра у вашего протестующего пенсионного коллектива ответственная акция, цель которой - перекрыть движение поездов в районе городской железнодорожной станции. Можете смело в этом участвовать. С городскими властями  и железнодорожным начальством всё согласовано, ОМОН будет вас охранять. На саму акцию отвели пять часов. В это время железнодорожники займутся ремонтом  путей. Так сказать,  под шумок выполнят свои неотложные дела.
Главный редактор выдержал паузу, позволяя фельетонисту прочувствовать ответственность момента.
- Ну, успехов тебе. Жду  от тебя материалов по акции прямо завтра, самое позднее - послезавтра вечером.
Переход с официального «вы» на  панибратское «ты» обнадёживал.
Главный  редактор протянул фельетонисту руку для пожатия, показывая этим, что аудиенция окончена. Фельетонист пожал протянутую руку и вышел. Он был поражён  тем, что услышал  от главного редактора.
«Вон как теперь бастуют – по  указанию сверху. Стравливают подобным образом поднявшееся давление народного гнева,  словно пар выпускают из-под крышки котла. Теперь многое проясняется. Эти двое здоровенных, крепких пенсионеров с мегафонами – лидеры бастующих - не иначе, как  и я,  подосланные, чтобы в рамках держать всех прочих. Если  они всё-таки пенсионеры, то наверняка  пенсионерят лет этак с сорока пяти; должно быть заслужили пенсию, дефилируя где-нибудь по непыльным должностям на  этажах в очень государственной конторе. Нужно от этих лидеров держаться подальше, а  то  у  них глаз  на всё такое, подстроенное, намётан. Заподозрят во мне подосланного, то есть человека при исполнении, а значит подневольного, и начнут из меня верёвки вить».
На  следующее утро протестующие пенсионеры собрались в намеченном месте у железнодорожных путей. Рядом, на всякий случай, расположился взвод ОМОНа, чтобы  оградить бабулек  и дедулек от гнева пассажиров стоящих в  ожидании зелёного света пассажирских поездов. Протестующие сгрудились у путей, ожидая команды своих лидеров. Те  не  торопились отдавать приказы, посматривали на часы, очевидно  ожидая наступления назначенного для забастовки  времени. Наконец один из лидеров поднял мегафон и дал команду:
- Всем выйти на железнодорожное полотно и встать  в шеренгу по трое!
Дедульки на тонких, высохших в тростинку ногах, бабульки с трясущимися головами  засеменили к железнодорожному полотну и кучей  встали у первого рельса. Никто  из них не хотел рисковать и лезть на рельсы  под поезд. Они пришли сюда, чтобы добиться выдачи  задерживаемой уже три месяца пенсии, а  не  совершать подвиги самопожертвования. Тогда лидер с мегафоном сам вылез на железнодорожное полотно и стал агитировать массы.
- Видите: стою на рельсах, и со мной ничего не случается. Давайте, подходите ко мне ближе! Будем стоять здесь все вместе.
На его призыв никто не откликнулся. Очевидно, все думали, что ему,  здоровому, крепкому мужику,  ничего не стоит  быстро сойти с рельсов. А на слабых, трясущихся  ногах попробуй, отпрыгни, увернись от несущегося на тебя локомотива.
Без толку проторчав на рельсах десять минут и поняв, что никто не последует его примеру, лидер бросил бесплодные попытки уговорить толпу и подошёл к своему напарнику. Конечно, он мог объяснить демонстрантам, что поездов не будет целых пять часов, и поэтому никакой опасности нет. Но тогда смысл данной акции протеста потеряется и всем станет ясно, что всё это спектакль, хорошо срежиссированный теми же властителями, против действий которых они выступают.
Фельетонист стоял  рядом и слышал всё, о чём они говорили.
- Этих старых баранов на рельсы не загнать. Нужно какого-нибудь добровольца положить поперёк рельсов, чтобы все видели силу гнева бастующих и их решимость идти  до конца, - сказал один из лидеров и, перейдя на шёпот, добавил: - Тем более, до этого конца всем им не так уж долго осталось.
Второй из разговаривавших между собой лидеров, поддерживая тему разговора, ответил:
- Я бы лёг, но  у меня радикулит, долго не сдюжу. Придётся тебе.
Первый возразил:
- Ну уж нет! Я в прошлый раз посреди дороги под дождём стоял. Промок до нитки, до  сих пор кашляю. Нужно искать добровольца из толпы, кого-нибудь помоложе.
Они оба взглянули на  стоящего  рядом бастующего, и этот взгляд ничего хорошего не предвещал. Оба одновременно сделали шаг, преодолев расстояние, отделявшее их от фельетониста.
Один сказал другому:
- Хорошо,  что доброволец сразу нашёлся,  без всякой  волокиты,  а то время идёт,  и пора  бы действовать.
Подхватив под руки фельетониста, повели  его на  рельсы. Опешивший фельетонист молчал и  не сопротивлялся. Даже если бы  он упирался, стараясь  вырваться,  успеха в  этом  всё равно бы не достиг.  Два огромных, по сравнению  с ним, детины,  словно клещами,  держали  его под руки. Они  без  усилий могли  бы  оторвать его от земли и понести.
- Надо бы ботинки  с  него  снять, чтобы ноги видны были, - сказал  один  другому  и носком ноги скинул с фельетониста ботинки на резинках.
Они   вели  себя так,  как будто волокли манекен,  а не человека. Понимая ответственность  возложенной на него  миссии, фельетонист не пытался сопротивляться.
Лидеры уложили фельетониста поперёк  рельсов. Ступни ног, положив одну  на другую, как у распятого  Христа,  связали ремнём. Всё бы хорошо, но ступни лежали на рельсах, а голова фельетониста до другого рельса не доставала.
- Может, руки выше головы ему вытянуть, чтобы  и на  другой рельс хватило? А то как-то всё это неубедительно смотрится, - сказал один другому.
Они вытянули фельетонисту руки, получилось ещё хуже. Вместо того, чтобы  преспокойно лежать на рельсах,  руки поднялись вверх, как у просящего помощи утопающего.
- Тело ниже рельса лежит, на шпале. Получается ступенька, она  и  мешает, – сказал один из лидеров.
- Надо бы на доску его  положить, тогда будет совсем другое  дело, – добавил другой.
Один из них остался стеречь фельетониста, другой отправился на поиски доски. Вскоре  он появился с доской, утыканной гвоздями. Видно, он оторвал её от какого-то забора. Они  положили доску поперёк рельсов, сверху водрузив фельетониста, привязали его к доске.
  Фельетонист лежал не шевелясь уже час. Он стоически переносил возложенную на него миссию.
«Хоть чем-то реальным теперь смогу помочь старикам», – думал он.
Накрапывал дождик. Протестующие сбились в группки по интересам. Кто рассказывал о выращивании огурцов на даче, кто перекидывался в картишки, используя в качестве стола прибитый на фанерку плакат с обличающей надписью. Все забыли про фельетониста. Даже поначалу охранявшие его лидеры сместились в сторону и  шёпотом обсуждали какие-то свои делишки.
«Вдруг всё-таки поезд поедет, а меня не успеют убрать с рельсов?» – от такой мысли фельетониста прошиб холодный пот. Он задёргался на своей деревянной постели. Доска была узкая и от этих манипуляций перевернулась. Теперь фельетонисту стало ещё хуже: штанины задрались, и оголённые ноги, неприятно холодея, касались скользкого рельса, а лоб покоился на колючем  гравии. Никто из демонстрантов этого  даже не заметил: все протестующие занимались своими делами. Лишь сотрудники ОМОНа, охраняющие пенсионеров, увидели,  подошли и перевернули доску.
Через четыре часа фельетониста отвязали. Руки и ноги от длительной неподвижности занемели, и он стоял словно на протезах, совершенно не чувствуя своего тела.  Ко всему прочему противный моросящий дождь насквозь промочил его одежду.
Тот из лидеров, который  выбрал добровольца, что-то сунул в карман фельетонисту. Похлопав добровольца по плечу, сказал:
- Купи в магазине согревательное, сегодня ты свою бутылку честно заработал.
Демонстрация закончилась, и все разбрелись по домам. Фельетонист тоже пошёл к себе. Если бы не промокшая одежда, ноющая спина, заработанная на бутылку некоторая сумма в кармане да оставшаяся валяться рядом с железнодорожным полотном доска от забора, можно было бы считать, что ничего значительного не произошло.
«Напрасно всё это, - думал фельетонист, входя в магазин с вывеской «Вино». - Ничегошеньки пенсионные демонстрации в новом нарождающемся государстве не изменят. Кончать мне надо со всем этим. Раз и навсегда кончать!»
Он взял в магазине бутылку водки и пошёл в свою одинокую холостяцкую квартиру.
«Что-то надо менять в своей жизни», – думал он.
Но что именно менять, об этом он решил поразмыслить завтра утром.

           Вынужденное двурушничество
  Фельетонист Ян Карлович Гнус захворал. Целую неделю он  страдал от распухшего горла и высокой температуры. Последняя его акция с бастующими пенсионерами, когда они перекрывали движение железнодорожного транспорта, вышла фельетонисту боком. Всю неделю он просидел дома и от нечего делать пять раз переписал заметку об этой последней акции. Тем не менее результат творческой писательской работы его не радовал: заметка получалась суховатой, даже, можно сказать, какой-то плоской, неприметной, не задерживала она на себе взгляд и внимание читателя.
Он появился в редакции спустя неделю после самого события, и  заметка об акции протеста  стала уже неактуальной. Главный редактор встретил его не очень приветливо:
- Что же вы, батенька, неделю целую отсутствовали, материал задерживали? Позвонили бы в редакцию, сказали, что прийти не можете по причине болезни. Мы бы кого-нибудь к вам прислали за материалом. А сейчас, когда столько  времени прошло, что с ним делать? Потом, написано суховато, без души, словно отчёт о проделанной работе, - редактор опустил глаза в текст, намереваясь выудить что-нибудь ещё. - Вот вы пишете, что вызвался доброволец лечь на рельсы. Нужно бы поподробнее описать этот момент: интересный же факт! Про личность добровольца написать надо. Пусть народ знает, что и среди пенсионеров есть герои. Назвать заметку надо по-другому, например: «Рассказ очевидца». Вот это будет свежо, ново. Тогда и столь большая задержка в подаче материала как-то себя оправдает.
- Ладно, я переделаю. Только ваше пожелание о подробном раскрытии личности добровольца выполнить не могу, – ответил фельетонист.
- Это не моё личное пожелание, а суть, стержень, так сказать, изложения. Раскрывая личность одного - единственного пенсионера, мы даём читателю возможность проникнуть в суть, почувствовать пульс происходящего.
- И всё же, несмотря ни на что, даже по такой важной причине писать о личности добровольца не могу. Дело в том, что этот самый доброволец - я.
И фельетонист подробно рассказал главному редактору, как было дело.
- Так что, сами видите, если подробно опишу  приметы своей личности, то все догадаются, кто этот самый доброволец, – продолжил фельетонист, после того, как редактор выслушал подробности о последней акции и в задумчивости машинально почёсывал затылок.
- Так вот, я и говорю: не в лесу живём. Многие из конкурирующих информационных фирм знают о моём задании. Об этих двух лидерах демонстрантов с мегафонами наверняка знают тоже. Поэтому какие-то особенные акценты на описании примет выдающихся лидеров и патриотов пенсионного движения протеста делать опасно. Переживания, трудности принятия решения, которое выпало на долю добровольца, и всё такое прочее в том же ключе о лидерах движения - вот это, пожалуй, можно описать. Весьма абстрактный по отношению к конкретным личностям материал и одновременно очень конкретный в ракурсе прошедших событий, – фельетонист закончил излагать свою точку зрения, а главный редактор всё ещё не мог решиться:  принять предложение провинившегося или подумать ещё. С одной стороны, идея ему понравилась, но с другой…
  Согласившись, он как бы поощрял провинившегося. Не согласившись – отвергал довольно удачную концепцию взгляда на события. Здравый смысл всё же возобладал над обидой, и главный редактор дал добро.
Фельетонист вышел в коридор и, разложив листы на подоконнике, принялся за дело. Через час статья была готова. Он  не  стал её печатать на машинке, а прямо так, как есть, понёс показывать редактору.
- Ну что же, в общем, неплохо. Напечатайте на  машинке прямо здесь, в редакции, и отправляйте  в  набор.
Он написал свою резолюцию на рукописном варианте статьи, и фельетонист, взяв одобренный текст, пошёл печатать. Напечатав статью и сдав в набор, он собрался было иди домой. Фельетонист подошёл уже к входной двери, и тут вспомнил, что редактор ничего не сказал о дальнейшей работе. Он остановился в нерешительности, не зная, как лучше сделать: отложить визит к редактору на завтра или зайти ещё раз прямо сейчас. Все же решив, что лучше закончить со всеми делами сегодня, он вернулся в кабинет главного редактора.
- Извините, что ещё раз потревожил, – начал он заискивающим, неуверенным тоном. - Хотел спросить: чем мне теперь заняться? Продолжать с пенсионерами или ещё что-нибудь делать?
Редактор, не сразу оторвавшись от разложенных на столе бумаг, выдержав небольшую, но многозначительную паузу, сказал:
- Правильно, что зашли. Утром у меня как-то вылетело из головы. Тут  новый циркуляр пришёл.  В общем, обстоятельства вынуждают вывести вас за штат сотрудников редакции. Думаю, вам от этого хуже не будет. Вы человек творческий, работоспособный. Будете получать авторский гонорар за  каждую напечатанную в газете строчку так же, как получали за свои рассказы. Темы корреспонденций ищите сами. Лучше, конечно, о чём-нибудь интересном, так сказать, на злобу дня. Ну, дерзайте. Как что-нибудь найдёте интересное, приходите с материалом. Будем ждать. Думаю, с вашими способностями, материала найдёте немало.
Редактор протянул фельетонисту руку, показывая, что аудиенция окончена. Фельетонист пожал протянутую руку и,  уже выходя из дверей редакторского кабинета, подумал: «Выпихнул из редакции коленом под зад, но зато как преподнёс: словно не выпер меня, а  премию вручил.
«С вашими способностями материала найдёте немало». Мы-то найдём, но возьмёте ли вы? Вот это вопрос с неизвестным ответом».
Фельетонист целыми днями бегал по городу, выискивая интересный материал для статьи. Он писал о прорванных водопроводных трубах и последствиях этого для жильцов домов.  Писал об автомобильных авариях и ещё о многом, с его точки зрения, интересном.  Однако ни одной заметки у него в редакции не взяли.  То материал был уже подан в редакцию другим сотрудником газеты, то тема корреспонденции пересекалась с направлением, которое вёл штатный сотрудник. Деньги у фельетониста кончились, и возможностей заработать на  жизнь не предвиделось никаких. К  сожалению, ничего другого, кроме бумагомарания, как любил говаривать его сосед по лестничной площадке, делать он не умел, и ситуация с перспективами на будущее складывалась довольно серьёзная.
 Фельетонист сидел дома за письменным столом, сочиняя очередной рассказик. Спроса на его рассказы, как дал понять главный редактор, не было. Писал он просто так, по инерции. А может быть, еще и потому, что всякий писатель, один раз переступив черту, за которой начинается мир его фантазий, остановиться уже не может. Неважно, что пишешь: маленькие весёлые рассказы, роман или репризы для артистов цирка. Открыв в себе творческое  начало, позволяющее переноситься совсем в другой мир, уходить от обыденности скучной жизни, хочется подольше и почаще бывать в этом подвластном тебе мире. Здесь ты царь и бог, творец всех событий. Одним росчерком пера можешь управлять судьбой персонажа: казнить или помиловать, заставить страстно полюбить или возненавидеть.
Фельетонист писал: то полностью погружаясь в сюжет и забывая обо всём, то останавливаясь и возвращаясь к действительности, обдумывая своё теперешнее положение. Он искал и не находил выхода из создавшейся ситуации. Казалось, выхода нет, провидение отвернулось от него. И раньше оно никогда не поворачивалось к нему лицом. Может быть, иногда, искоса бросало на него взгляд, а теперь и вовсе повернулось к нему спиной.
 Фельетонист дописал начатый лист и, чтобы отвлечься от грустных мыслей, отложив в сторону исписанные листки, принялся наводить порядок в письменном столе. В общем-то в тумбочках стола всё и без этого лежало ровными пачками, но ему казалось, что последовательность папок должна быть другой. Снова и снова он  подсовывал одну под другую, доставал и перекладывал папки. Тут в руки ему попался альбом со старыми фотографиями, сделанными ещё в бытность учёбы в университете.
«Странно, почему он здесь оказался?» - удивился он неожиданному открытию.
 Ян открыл альбом и стал разглядывать фотографии.
«Вроде бы я никогда его сюда не клал. Даже одно время думал, что он потерялся», - размышлял он, пытаясь вспомнить, когда последний раз держал в руках этот альбом.
Давно забытые лица однокашников, связанные с событиями, оставившими неизгладимый след в тогда ещё молодой его душе. Сколько лет прошло, а посмотришь на фотографию и вспоминаешь всех, будто только вчера расстались.  Где они сейчас, как живут, помнят ли  о нём? Вот на групповом снимке, сделанном в колхозе, когда они всем курсом ездили на уборку картошки, он и Люба. Какая она тогда была молодая и красивая. Нахлынувшие воспоминания ностальгической больно отозвались в сердце. Вот на этом же снимке их всегдашний заводила -  Васька. Лихой, бесшабашный был парень. Потом, через пару лет после получения институтского диплома, женился, остепенился. Как разрешили заводить собственное дело, открыл маленькую, поганенькую газетёнку. Печатал там всякие сплетни, измышления по поводу давно прошедших событий. Вроде бы ерунду всякую печатал, а народ тем не менее покупал газету, интересовался, читал. В позапрошлом году фельетонист встретил Ваську в городе. Тот звал работать в свою газету, хвалился своими успехами. Тогда фельетонист серьёзно это не воспринял, посчитал, что Васька, как обычно, просто треплется. Сейчас это предложение ему казалось не таким уж легкомысленным. Утопающий хватается за соломинку, и эта соломинка иногда может спасти. Фельетонист порылся в столе, ища экземпляр газеты, которую Васька когда-то сунул ему в руки.
 Газета как таковая его не интересовала, но в ней был адрес редакции. Вот она, между двух папок лежит. Адрес указан, и даже телефон, но название улицы было незнакомо фельетонисту.
В записную книжку он записал адрес редакции и телефон, решив позвонить туда завтра утром. 
 В восемь часов утра фельетонист уже накручивал диск телефона. Целый час он только этим и занимался. На другом конце провода трубку никто не брал. То ли телефон был неправильно указан в газете, то ли в редакции никого не было. Фельетонист, сделав перерыв в своих бесплодных попытках, позавтракал. В десять часов он снова принялся звонить.
Лишь в одиннадцать трубку поднял Васька. Он не сразу узнал голос своего сокурсника. Договорились встретиться на следующий день в одиннадцать часов в редакции. Фельетонист уточнил адрес и, получив от Васьки подробные инструкции, как добраться до редакции, стал ждать следующего дня. Никаких сногсшибательных репортажей предложить Ваське он не мог - лишь те, которые забраковал его, теперь уже бывший, главный редактор. Он разложил на столе этот забракованный материал. Внимательно прочитал каждую заметку и пришёл к печальному выводу: материал второстепенный и третьесортный, и подан неинтересно, сказать проще – так себе материал. Поскольку больше у него ничего не было и за день вряд ли что-то можно было изменить, решил идти с чем есть.
Адрес редакции, по которому шёл фельетонист, действительно оказался верным, но искал он редакцию долго.  Просто от улицы остался всего один деревянный одноэтажный дом, в котором и располагалась Васькина редакция. Дом стоял в окружении новеньких девятиэтажек, и вновь получившаяся, в проезде между ними, улица вела в другом направлении, и называлась уже иначе.
Васька сидел за обшарпанным столом на старом скрипящем стуле в единственной комнате деревянного покосившегося дома.
- Ну, что там у тебя? Вываливай, не стесняйся, – начал он без всякого вступления.
Фельетонист достал из портфеля и положил перед ним на стол приготовленные статьи. Васька быстро их прочитал и, вздохнув, сказал:
- Да, старик! Материал-то не ахти, к тому же старый. Описываемые события давно уже канули в лету. Но ничего, дело поправимое. Например, о прорыве водопроводной трубы. Факт очевидный, многие об этом знают, на себе испытали. Добавим к этому ещё пару фраз: что это, мол, не первый случай и пора проводить серьёзный ремонт, вот только деньги откуда взять?
Прошу заметить, здесь как раз начинается самая суть, так  сказать, квинтэссенция подаваемого материала. Нужно написать, что мы – простые налогоплательщики, платим налоги, платим и  квартплату исправно, и при существующем рынке труда можно было бы управляющим  от коммунального хозяйства  найти исполнителей пошустрее и подешевле. Тогда  денег хватит на все текущие коммунальные нужды. Теперешнее же руководство  об этом  думает мало или совсем не думает, что вызывает естественные сомнения: не является ли причиной этого  меркантильный интерес руководства в пополнении собственного кармана за счёт фактически никогда не выполняемой статьи расходов в смете ремонтных работ. Указывать конкретные имена и фамилии, естественно, не  нужно, здесь конкретика только к скандалу приведёт. Опять же, может получиться не одна статья, а целая серия. Например, вынюхал ты, что его дочка или сын «Мерседес» купили или коттедж построили. Я уже не говорю, что всё это может появиться у самого начальника городской коммунальной службы. Дальше сам знаешь, как сделать. Если хочешь, вот один вариант разработки направления.
 Проводишь журналистское расследование и пишешь гневную статью, «Откуда дровишки?», и следующую - «Доколе!».  Вот, приблизительно, с такими лейтмотивами для меня и напишешь. Когда статьи принесёшь, названия подкорректируем. Ну что, старик, понял, как  надо дело делать? Как исправишь, доработаешь материал, жду. Имей в виду, что плачу я наличными  и сразу. Давай, дерзай!
Фельетонист собрал свои бумажки со стола, распрощался с Васькой и пошёл домой дорабатывать  материал. Два дня он трудился за  письменным столом, и заметки получились, с его точки зрения, очень даже неплохими.
В одиннадцать часов он был уже в Васькиной редакции. Васька не торопясь, смакуя, взвешивая каждую  написанную фразу на предмет сокрытого в ней компромата, прочитал заметку.
- Вот это совсем другое дело, хвалю. За это и свои кровные выложить не жалко.
Он порылся в карманах и положил на стол перед фельетонистом несколько скомканных денежных купюр.
- Бери, не стесняйся, заслужил! - дал он свою денежную оценку трудам фельетониста.
Фельетонист взял скомканные бумажки и развернул их. Сумма была незначительная, позволяющая лишь пару раз пообедать в дешёвой столовой. Было, конечно, маловато, но при теперешнем  положении дел фельетонист и таким деньгам обрадовался.
- Ничего, что мало, зато сразу. Опять же, сытым нашему брату,  газетчику быть нельзя. От сытости нюх и прыть пропадают. Разовьёшь данную тему или ещё какую надыбаешь - приходи. Я здесь каждый день бываю в одиннадцать.
Фельетонист простился и пошёл домой  развивать дающую заработок тему.
На другой день, не особенно утруждаясь добыванием фактов, фельетонист выяснил, что начальник городских коммунальных служб - мужик непростой. По доверенности он ездил на дорогом японском джипе. Его родственник, пенсионер, в черте города построил трёхэтажный коттедж. Чем дальше копал новоявленный правдолюб, тем ясней становилась ситуация. В общем, материала с компроматом хватало, и статьи посыпались как из рога изобилия. Васька  в шутку ворчал: научил, мол, на свою голову, теперь разоряюсь. Платил он за статьи так же мало, зато сразу.
Прошло две недели. За это время, как утверждал сам Васька, фельетонист подраздел его на кругленькую сумму. Появившиеся деньги, помимо сытого желудка, привнесли в жизнь некую уверенность. Как когда-то говорили наши партийные лидеры, уверенность в завтрашнем дне.
 Фельетонист решил навестить свою старую редакцию, проведать, что там в отношении к нему изменилось, и заодно занести два новых рассказа. Он  прошёл прямо к главному редактору и, как  ни в чём не  бывало,  без приглашения уселся на стул. Главный редактор, читавший газетёнку, напечатанную на жёлтой бумаге, поднял на него глаза и сказал:
- Наконец-то появился, а то совсем уж нас забыл. Вот читаю, как газетчики жёлтой прессы дают  жару руководителям нашего коммунального хозяйства.
Фельетонист взглянул на газету и  обомлел. Это была Васькина  газета. А  статью, которую читал главный редактор, писал именно  сам фельетонист.
«Неужели пронюхал, что я работал на Ваську?! Если так, то здесь мне хана. Ничего тогда у меня  здесь не возьмут», – промелькнуло в голове фельетониста.
- Читали? – редактор ткнул пальцем в заголовок статьи.
- Нет, меня жёлтая пресса не интересует. Всё неконкретно, расплывчато. Один - два реальных факта, несущественных для сути раскрываемой проблемы, остальное домыслы, – ответил фельетонист.
- Насчёт реальных фактов вы правы. Но зато как интригует, как притягивает внимание! Позавидовать можно тому, что они себе позволяют.  Мы-то можем только проверенные факты давать, и никаких измышлений о властных структурах. На этом  и держимся.
- Да уж, это вы в самую точку, в самую, так сказать, суть, - ответил фельетонист, спрятав страх быть  разоблачённым за обтекаемую и в то же время многозначительную реплику.
- Так! Чем вы нас на этот раз порадуете? – перейдя наконец к интересующей фельетониста теме, спросил главный редактор.
Фельетонист, сохраняя в унисон интонации беседы подобострастно-услужливый вид, положил на стол папку с двумя рассказами. Раскрыв её, главный редактор пробежал глазами названия.
- Всё это не то, неактуально. Единственно чтобы поддержать вас, возьму их. А  насчёт жёлтой прессы мы оба всё-таки неправы. Правда балансирует между двумя категорическими мнениями. Если этот же материал доработать, убрать обвинительный тон, немного лакирнуть, то, в общем, было бы совсем неплохо. У вас было что-то наподобие. Я имею в виду тематику ранее поданного вами материала, который у нас не пошёл. Поработайте над этим, может, выйдет что-нибудь путное. Думаю, двух дней вам будет достаточно. Так что жду здесь вас через два дня, – главный редактор  протянул руку, показывая, что аудиенция окончена.
Фельетонист пожал ему руку и пошёл домой. Там ему предстояло хорошенько обдумать ситуацию. 
С одной стороны, было бы неплохо работать сразу в двух газетах. С другой -  добытые материальные блага могут, в конечном счёте, выйти боком, если всё же узнают о двурушничестве два главных редактора.
«Лучше об этом не думать. Будь, что будет», – стараясь избавиться от нехороших мыслей, решил он.
Но в голове всё равно крутились слова из некогда популярной песни: «Сколь верёвочка не вейся…»

    
                Как краток миг  удачи
  Целый месяц фельетонист строчил заметки. Всё глубже  и  глубже проникая в чужие тайны, он находился в состоянии эйфории от сознания мнимого всесилия. Каждый прожитый день приносил новые открытия, и ночи едва хватало, чтобы изложить собранные факты на  бумаге. Нить разматываемого клубка чужих тайн в его руках сматывалась в новый клубок, лишь на мгновение показывая весь чиновничий мир с теневой стороны.
«Сколько грязи, гнусных фактов прилипло к исподнему, чиновничьему. А мы-то сами тоже хороши: считаем, что если чиновник взошел на вершину пирамиды власти, то он  самый-самый, и к тому же неприкасаемый. Мышление наше осталось таким же, как было при коммунистах, только теперь всё не  так, теперь буржуи бал правят», – перечитывая написанное, думал фельетонист.
Погружаясь всё глубже в дерьмо человеческих социальных отношений, можно  было самому запачкаться, ведь, не ровён час, подкупят, чтобы молчал. Или того хуже – пристрелят. Однако подкуп фельетонисту не грозил. Закоренелый идеалист, он был далёк от мысли о  собственном  обогащении. Другими словами, целью изысканий не был корыстный интерес в получении кругленькой суммы от заинтересованных в его молчании лиц. События дали пищу уму, и полёт  творческой фантазии фельетониста служил ему наградой. Как  новый Пинкертон, надев чёрные очки, приклеив накладные  усы, фельетонист отправлялся на дело. Скоро он узнал, что три огромных загородных дома принадлежат городскому голове, хотя их умело оформили на дальних и близких родственников. Сын головы города тоже не был обделён родительскими щедротами. Два из четырёх ликёроводочных заводов в области  принадлежали ему.
Поначалу  редактор оставался доволен работой фельетониста. Часто хвалил и ставил в пример другим сотрудникам газеты. Однако очень скоро, когда добываемые факты обрели большую  глубину и конкретность, отношение редактора к репортажам по непонятным причинам изменилось. В конце концов при очередной аудиенции у редактора, фельетонисту было сказано  буквально следующее:
- Не пора ли вам, батенька, остановиться? Всё, что вы до сих пор приносили в редакцию, находилось в рамках дозволенного. Но это! Вот, вы пишете о владельце двух ликёроводочных заводов, намекая на сына  мэра. Любой может владеть  заводами  сейчас: заплати, купи  акции и владей!
Вы же пишете там, что под нажимом высокопоставленного папы заводы достались сыну почти даром. Это требует серьёзных, доказывающих сказанное фактов. А  вы своими заявлениями, компрометируя уважаемого мэра, подрываете  устои демократии. И потом,  какое вам дело, где папа, то бишь мэр, или его сын взял нужное для покупки количество миллионов долларов? Может быть, у них есть богатый родственник в Америке! Взял вот и  прислал в  подарок миллионы. Так-то вот, советую вам  серьезно подумать и сделать соответствующие  выводы. 
Фельетонист взял  свои четыре изобличающих  и коверкающих суть местной демократии листочка и вышел вон.
«Почему как мэр - так обязательно добрый  дядя в Америке? А как фельетонист - так тётка - пенсионерка в Бердичеве? Хотя у  меня и тётки-то нет. Что буду делать завтра, если и мой однокашник откажет? Последний мой репортаж он в газетёнку не поместил, хотя  и заплатил».
Дабы не терзаться сомнениями, покинув редакцию, фельетонист направился прямиком к Ваське.
 Васька сидел за своим обшарпанным столом и  читал газету. Фельетонист подошёл к столу по  скрипящим половицам. Не отрывая глаз от газеты, Васька спросил:
             - С чем сегодня пожаловал?
- Да  всё вариации на ту  же тему. Только фактики собрались в полноценные  факты, и картина вырисовывается весьма неприглядная, - ответил фельетонист. 
Васька наконец отложил газету и взял  листочки с заметкой фельетониста.
- Ну ты, брат, даёшь! Не в бровь, а в глаз. Это прямо документ обвинительный. Для заметки очень много фактов собрано вместе. Слишком  всё конкретно и  очевидно - не  в стиле моей газеты. Я же тебя учил: даёшь второстепенный, однозначно указывающий на суть дела факт, а затем шокируешь читателей измышлениями. Материал я у тебя беру по старой дружбе, может быть, в  переработанном виде сгодится.
Васька полез в карман брюк за деньгами, и несколько червонцев перекочевали в карман фельетониста.
- Можешь держать дальше курс на эту  же тему, но, очень тебя прошу, не выходи за рамки и всё будет о`кей, - высказал он пожелание Фельетонисту.
Фельетонист пошёл домой, по пути обдумывая складывающуюся ситуацию. Чутьё обиженного автора подсказывало, что миг удачи, так  и оставшись мигом, увы, прошёл. Но азарт старого газетчика, словно инстинкт у гончей собаки, почти догнавшей дичь, не позволял свернуть с выбранного пути.
Два следующих дня он пытался писать для Васькиной газеты. Когда заканчивал работу и перечитывал, понимал, что и на  этот раз заметка не удалась. В конце концов, перестав мучить себя бесплодными  попытками  создать шедевр в нужном  для жёлтой прессы стиле, пошёл к Ваське с несколькими вариантами неудавшейся заметки.
 Фельетонист подошёл к домику, где размещалась редакция, в одиннадцать часов. Васька уже сидел на обычном месте. Увидев его с порога, фельетонист  там и остановился. Большой синяк под глазом, заклеенная пластырем бровь совсем не гармонировали с воротничком белой рубашки. Тяжёлое, со свистом дыхание говорило, что Васкины бока пострадали не меньше. Лишь на мгновение остановившись у порога, фельетонист зашагал к столу.
- Где это тебя так? – спросил он.
- Это  к делу не относится. Кстати, насчёт дела, должен тебя огорчить: у нас с тобой сегодня взаимопонимания не  будет. Одним словом – развод. Тему о вороватых городских чиновниках закрываю ввиду  бесперспективности: все сейчас воруют. Да  и читатель устал от однообразия тем и фамилий, нужно что-нибудь новенькое. Так что извини и  прощай. Будет что-то интересненькое, я имею в виду, если ещё какого компромата надыбаешь, приходи. Моя газетёнка и мой кошелёк к твоим услугам.
Васька говорил и одновременно что-то писал на листочке бумаги. Закончив говорить, пододвинул листочек бумаги к фельетонисту. Тот хотел было спросить, но Васька приложил палец к губам и так выразительно показал глазами на висевший на стене  репродуктор, которого раньше там не было, что фельетонист не проронил ни слова. На листочке было  написано следующее: «Ко мне приходили! Результат на моём лице. Скоро придут и к тебе. Советую сознаться во всём, иначе нехорошие дяди сделают больно. Говорить об этом не могу, здесь всё нашпиговано жучками. Сюда больше не приходи. Когда нужно будет, сам тебя найду. До встречи. А  сейчас  уходи, иначе плохие  ребята не  поймут, зачем  ты у меня тут молча долго стоял».
Когда фельетонист закончил читать, Васька  забрал листочек и, скомкав, сжёг его в пепельнице.
Фельетонист вышел из Васькиной редакции, ничего не  понимая.
«Какие ещё плохие дяди, и  причём здесь я?» - думал Ян.
Фельетонист шёл по тротуару. Мимо проплывали витрины магазинов, торопливо шагали по своим делам люди. Он шёл как лунатик, не замечая проносящейся мимо жизни города. Мысль о поворотах злодейки - судьбы полностью завладела его сознанием. Если с редакцией было всё понятно: сверху надавили, то поведение Васьки  не вписывалось ни в какие рамки.
«И на что это он намекал?» - всё ещё не понимая сути свалившихся на него проблем, размышлял фельетонист.
Тут его  словно током шибануло: ноги подкосились, в голове, неприятно отдавая в висок, запульсировала кровь: «Так его же из-за моих заметок отделали. Значит, и ко мне могут прийти. Наверняка ведь он мой адрес дал. А что если они уже ждут в моей квартире?» - наконец осознал он всю серьёзность сложившейся ситуации.
Он  резко  остановился, и шедший за ним мужчина  больно толкнул в спину. Извинившись, мужчина пошёл дальше. Фельетонист с подозрением  посмотрел ему в след. Сейчас казалось, что идущие навстречу и сзади горожане «пасут» его.
«Куда же мне идти, где спрятаться?»
Ответа  на этот вопрос, так же как друзей и родственников, у него не было. 
«Хорошо бы  на время стать воробьём или, на худой конец, паучком да забиться в какую-нибудь щель», - с отчаяния пожелал он.
Но, к сожалению, у  него не было знакомого джина, и три желания или хотя бы одно, выполнить  было некому. Он тяжело вздохнул, и ощущение тяжести во всех частях тела полностью вытеснило остатки слепого оптимизма.
«Так мне, дураку,  и надо. Никогда не могу вовремя остановиться, подготовить почву для  выгодной купли - продажи своих журналистских услуг. Васька, наверное, не зря пострадал. Вряд ли за эти годы он изменился. Наверняка захотел большего и попытался  шантажировать «клиента». С  сильными  мира сего такие штуки не проходят. По крайней мере, для серьёзных  дел нужно иметь на руках козырного туза, а не шестёрку. Можно представить, что с ним делали, чтобы выбить информацию и получить папку с компроматом».
Мурашки побежали по спине, когда фельетонист понял, кто следующий  на очереди у нанятых громил. Все мысли отражались у фельетониста на лице. Сидящий перед входом  в магазин нищий с интересом смотрел на странного, стоящего  рядом с ним мужика. Наконец фельетонист пришёл в себя и двинулся дальше. Шёл он домой, поскольку идти ему  больше было некуда. Однако ноги вдруг сами понесли его в сторону от дома.  Прошагав пять кругов вокруг своего квартала, насмотревшись на порхающих в небе птиц, на проходящих мимо людей, он пошёл домой.
«Будь что будет. Не жить же мне на  улице. Авось всё обойдётся», - убеждал он себя.
У подъезда никто подозрительный не болтался, и фельетонист вошёл в дверь. Ступая по лестнице как можно тише, он поднялся на свой этаж. Приложив ухо к  двери, прислушался. «Есть там  кто посторонний? Может, затаились и ждут?»
За дверью было тихо. Стараясь не греметь связкой, достал ключ. Замок щёлкнул предательски громко, и  дверь  открылась. Он вошёл не  сразу. Постояв на  пороге несколько секунд, шагнул в темноту.  Внизу хлопнула подъездная дверь, раздались шаги поднимающегося вверх по лестнице человека. Фельетонист закрыл входную дверь на два запора и  стоял почти не дыша.
«Уж не ко мне ли гости?» – промелькнуло в голове.
Неизвестный прошёл мимо. Хлопнувшая  этажом выше  дверь обрадовала – значит, на этот раз не к нему. Фельетонист на цыпочках вошёл в комнату. Полумрак сгущающихся за окном сумерек окружил ореолом напрягающей нервы таинственности каждую хорошо знакомую вещь. Здесь гостей тоже не наблюдалось. На всякий случай он заглянул под диван и письменный стол, приоткрыл дверцу шкафа. В туалете, ванной и кухне тоже никого не было.
«Стенной шкаф в прихожей!» – наконец до него дошло, где следует искать.
Он взялся  за ручку  дверцы стенного шкафа. Ноги  стали ватными,  очень захотелось отдёрнуть руку. Справившись с приступом  страха, он потянул дверцу на себя. Сердце  лихорадочно билось, отсчитывая доли секунды, растягивая их в десять, двадцать раз,  боясь их  продления  в бесконечность. Вдруг что-то больно ударило по лбу. Рука отпустила ручку дверцы,  ноги  подкосились, и едва не вылетевшее вон от страха сознание определило: «Старая деревянная лыжа. Чёрт бы её подрал!»
Фельетонист поставил лыжу обратно в шкаф  и в сердцах пнул ногой дверцу. Теперь предстояло подумать о хлебе насущном: длительная  прогулка по городу и волнение, пробудили аппетит.
«Нужно приготовить поесть, что-нибудь приятное в пику сегодняшним событиям. Хотя гастрономических изысков сегодня не получится, не то  состояние», - сказал он сам себе.
Он открыл холодильник. Пустые полки напомнили, что магазин, по крайней мере, гастрономический отдел, давно им не посещался. Не хлебом единым жил он последние месяцы. Только раньше никто не догадывался, что интеллектуальная работа, дающая духовную пищу, может быть с душком или вовсе отравой. Что же делать, если ты натура творческая, увлекающаяся, способная на безумный и, с точки зрения сытого обывателя, бессмысленный поступок? Никто из них не знает,  как трудно быть героем с мускулатурой недокормленного школьника. Однако что сделано, то сделано; к  этому нечего не добавишь, и от этого не отнимешь. Глупо ведь сожалеть о том, что прошло. Нужно жить дальше, несмотря на необходимость выживать среди готовых сожрать тебя волков, и с оптимизмом смотреть в завтрашний день. Так будет больше шансов дождаться этого самого дня. Фельетонист не думал об этом, но точно знал, что всё так оно и есть.
Фельетонист заглянул в кухонный стенной шкафчик. В маленьких пакетах, некогда бывших большими, обнаружил остатки крупы: гречки, продела, риса.
«Пожалуй, лучше отварить рис. Он питательный, даже без всяких там добавок вполне съедобен», - немного поразмыслив над кулинарными тонкостями приготовления ужина из всего имеющегося в наличии, решил он.
Он достал кастрюльку из шкафчика с посудой, налил воды, зажёг газ и поставил кастрюльку на плиту. Потом засыпал рис в кастрюльку. Солить воду не стал. Где-то он читал, что в рисе есть все микроэлементы и все нужные человеку витамины. С тех пор он старался несколько  раз в неделю есть рис.
Вода почти закипела, когда трель звонка у входной двери словно током шибанула по натянутым  нервам. Фельетонист замер, выронив ложку, которой помешивал рис в кастрюльке.
«Неужели уже пришли?!» – промелькнуло в голове.
Ноги ослабли, сердце лихорадочно забилось, глаза забегали, взгляд стал ощупывать стены, пытаясь найти хоть какое-нибудь убежище. Он выключил газ, предполагая, что сил на это после посещения гостей у него может не остаться.
«Может быть, они уйдут, если не шуметь?» - последняя спасительная надежда на благоприятный исход, была слишком зыбкой.
 «Никуда они не уйдут. Если даже не открою, то наверняка среди них есть специалист по взлому дверных замков», - словно издеваясь над светлым началом души, всегда, даже в самых безвыходных ситуациях оставляющее надежду на лучшее, прорвалось в сознании совсем уж пессимистическое.
Звонок продолжал трезвонить.
«Наверное, звонок уже раскалился докрасна. Чтоб пусто было этим костоломам», - обругал он нахалов, беспардонно требующих открыть входную дверь.
Сумасшедшая мысль пришла в голову фельетониста: «Что если взять да открыть дверь, встретив гостей фразой: «Прекратите хулиганить, а то милицию вызову!»
Он всё ещё стоял на тёмной кухне, не  зная, на что решиться, когда к продолжительным трелям звонка добавились глухие удары во входную дверь.
«Если не открою, вышибут дверь. Потом дверь придётся ремонтировать. Нужно идти, открывать», - сказал он себе.
Фельетонист подошёл к двери и открыл оба запора. Дверь тут же распахнулась, и здоровенный детина, плюхнувшись вместе с фельетонистом на пол, придавил его. Столь резкое начало не  предвещало ничего хорошего. Больно ударившись головой, теряя сознание, фельетонист понял:  будут бить.
Когда фельетонист очнулся, то не сразу сообразил, где находится, не помнил, что с ним произошло  и на каком он свете - на этом или уже на том. Увидев лежащего рядом здоровенного мужика, подумал: «А  этот ещё откуда?»
Мужик храпел, распространяя вокруг похмельное зловонье многодневной пьянки. Голова фельетониста гудела, как пивной котёл.
«Видно, трахнулся об пол, не иначе сотрясение», - дотронувшись до собственного лба, определил он.
Он попытался встать, но тут же сел на пол. Всё кружилось перед глазами, словно после крепкого запоя. Фельетонист сидел на полу, пытаясь вспомнить ход последних событий. Он удивлённо взглянул на  закрытую дверь, не понимая, как этот мужик попал в его квартиру.
Почесав шишку на затылке, подумал: «Наверное, я сам открыл дверь, и этот звонивший в мою дверь пьянчужка упал и сшиб меня, а дверь закрыл сквозняк».
Он посмотрел на выводящего трели мужика и наконец признал в нём жильца со второго этажа. Держась за стену, фельетонист встал. Пол качался, словно палуба морского судна во время шторма. Поднять с пола здоровенного пьянчужку и выпроводить вон, сейчас он был не в состоянии.
«Нужно отлежаться», – эта мысль, как заевшая пластинка, крутилась в голове.
Он дошёл до дивана и плюхнулся на подушки. С трудом подняв ноги, принял горизонтальное положение.  Сознание, едва  оправившееся от беспамятства, увёл по своим неведомым дорогам сон, и мысль, которая пришла в голову засыпающего фельетониста: «Хорошо, что теперь я не один квартире», - так и осталась последней на сегодня.

 
                Бывает  хуже
 Фельетонист  проснулся внезапно. Из прихожей доносились глухие шлепки, словно там взбивали тесто.
«Это ко мне», – промелькнуло в голове.
Чувство опасности наполнило силой расслабленное сном тело. В одно  мгновение он вскочил с дивана, открыл  письменный стол, схватил первые попавшиеся папки с  рукописями. Сделав это, фельетонист замер. Единственный выход из квартиры был сейчас самым опасным местом: в прихожей находились незваные гости. Принятый за хозяина сосед задержал  их, иначе все оплеухи достались бы фельетонисту.
 Шлепки и мычание  из прихожей прекратились: очевидно, кто-то из посетителей, не рассчитав силы, ударил слишком сильно. Приближавшийся к комнате, звук шагов заставил действовать быстрее. Фельетонист открыл балконную дверь и выскочил на балкон. Всё было сделано настолько быстро, так бесшумно, что никто из «гостей» не определил присутствие здесь ещё одного человека.
Фельетонист  сидел на корточках  на балконе, стараясь тише и реже дышать. Казалось, что отдающий в голову стук сердца слишком силён и гости могут его услышать. Вошедший в комнату мужчина хлопнул дверцей письменного стола. По скрипу половиц в комнате, было понятно: мужик ходит здоровенный, не дай бог попасть такому под горячую руку.  Грохот вытаскиваемых и бросаемых на пол ящиков письменного стола сомнений не оставлял: мужик ищет рукописи с компроматом. Женщина  в  случае опасности хватает из колыбельки  ребёнка и спасает его. Писатель тоже хватает своё дитя - рукописи, плод бессонных  ночей и душевных мытарств. Фельетонист крепче прижал к себе папки с рукописями. Почти все «дети» были с ним. Но надолго ли? С третьего этажа не спрыгнешь, в небо, как воробушек, не выпорхнешь. В комнату вошли ещё «гости». По  голосам было понятно, что их трое. Сквозь неплотно прикрытую дверь фельетонист  слышал разговор:
- Тут что-то не так. Может, квартирой ошиблись? – сказал один.
- Да нет, я только что проверил номер, – ответил второй.
Третий голос сказал:
- Почему тогда дверь была не на запоре, и что это за мужик в прихожей?
«Видно, я  дверь не запер после появления соседа, это-то меня и  спасло», – подумал фельетонист.
- В темноте мы пьяного мужика приняли за писаку.  Хотя какой это писака? Тот маленький, тщедушный, а этот вон какой кабан. Славно ему перепало за чужие грехи.  Но почему он оказался в чужой квартире? – сказал первый.
- Нужно всё проверить. Может быть, клиент где-то здесь прячется? И папок с рукописями что-то маловато. Не иначе как под полом сховал.
«Если эти начнут искать, то непременно найдут, – подумал фельетонист. - Надо хотя бы рукописи спасти».
Он  отвязал от перил один конец верёвки, на  которую вешал бельё, обвязал им папки. Теперь предстояло самое трудное: оставаясь незамеченным, опустить папки на соседний, нижний балкон.
Начинался рассвет. Первые слабые  блики восходящего солнца просветляли горизонт. Россыпь звёзд на безоблачном небе стала гаснуть. Фельетонист всё никак  не решался начать. На фоне светлеющего неба его фигура будет хорошо видна из окна. Стоит непрошеным «гостям» взглянуть в окно - и тогда… Страшно было подумать, что будет тогда. Закрытая до перил стенка  балкона являлась сейчас тем самым барьером, который, может быть, отделял его свободу от насилия, жизнь от смерти.
Трудно решиться, трудно встать во  весь рост, рискуя быть замеченным жаждущими крови  бандитами. И слабый голос надежды на лучшее, потакая трусу, сидящему в каждом из нас, был совсем неубедителен.
«Все равно найдут, так уж лучше сделать попытку», - убеждал он себя.
Окончательно решившись, он встал во весь рост. Перегнувшись через балконные  перила, фельетонист медленно опускал привязанные к верёвке папки. Теперь осталось раскачать и, когда они окажутся над балконом, отпустить верёвку. Осторожно, стараясь не шуметь, словно  маятник в настенных часах, раскачивал он верёвку. Груз благополучно опустился на балкон. Но и он сам, не удержав равновесия, в одно мгновение перелетев через перила, повис  в воздухе. Обмотанная вокруг кисти верёвка, утянув его вниз, теперь держала, не позволяя сорваться. Каких-то полметра отделяли фельетониста от перил спасительного балкона второго этажа. Непроизвольно вырвавшийся крик выдал его. Три злых лица появились над перилами балкона, на котором только что стоял он.
- Давай, тащи вверх! - кричал один, ухватившись вместе с другим за тонкую бельевую верёвку.
Верёвка предательски потрескивала, вот-вот готовая оборваться. Фельетониста медленно подтягивали вверх, удаляя от спасительного балкона нижнего этажа.
«Лучше сразу умереть, чем терпеть истязания», – подумал фельетонист.
Когда голова почти поравнялась с полом балкона, он, скорее подсознательно, отчаянно стараясь избежать встречи с незнакомцами, упёрся руками в холодный бетон, и, сопротивляясь усилию тянувших, дёрнулся. Верёвка затрещала и лопнула. Покрытый асфальтом тротуар ждал фельетониста внизу, подставив падающему телу свою жёсткую спину. Фельетонист падал вниз, и маленькое тело, повинуясь закону притяжения, с положенным ускорением  приблизилось к балкону нижнего этажа. Инстинкт насмерть испуганного зверя, оставшийся от тех времён, когда человек ходил на четвереньках и не  знал огня, открыл в нём то, что должен был открыть, – желание жить и выжить. Как утопающий хватается за соломинку, так фельетонист, пролетая мимо перил, схватился за них. Он больно ударился животом о край балкона, и чуть было  не  отпустил руки.
  Фельетонист висел, держась за перила балкона второго этажа, словно тряпка на бельевой верёвке. Напряжение последних событий полностью отняло силы. Он попробовал задрать колено, намереваясь во что-нибудь упереться. Но край балкона был на уровне пупка фельетониста и для колена оказался недосягаем.
«Неужели это конец!» – промелькнуло в голове.
Стоящие наверху не хотели упускать свою жертву, и вторая привязанная на балконе верёвка пришлась им очень кстати. Фельетонист почувствовал, как на ноге затягивается накинутая непрошеными гостями верёвочная петля. Тонкая верёвка больно стянула ногу, и тело начало  подниматься вверх. Фельетонист крепко держался за перила, и скоро его ноги оказались выше головы.
- Хватай его за ногу! -  командовал один из стоявших наверху.
Фельетонист резко дёрнул ногой, и верёвка переехала ближе к ботинку.
- Хватай быстрей, а то верёвка сорвётся, - поторопил тот же наверху.
Фельетонист ещё раз сильно дёрнул ногой, и верёвка, стащив ботинок, соскочила с ноги. Постояв, как гимнаст на брусьях, на вытянутых руках, он свалился на пол балкона, больно ударившись задом. Сверху глядели три злые здоровенные рожи, готовые, казалось, прямо сейчас сигануть следом за фельетонистом.
Фельетонист смотрел на них снизу вверх и думал совсем не о чудесном избавлении. Ему было жалко свой ботинок и, в общем-то, на него он и смотрел. Ему не так-то просто достались новые ботинки, и потерять один из них было равноценно потере свободы. Кряхтя, фельетонист встал с пола. Три злые рожи продолжали смотреть сверху. Он показал им язык и покрутил пальцем у виска. Это не вызвало желаемого результата, и ботинок, как  единственный добытый налётчиками трофей, не вернулся к хозяину. Один из стоявших на верхнем балконе убрал руки с перил. Это насторожило фельетониста.
«Уж не за «пушкой» ли он полез?» - паническая мысль исподтишка шибанула в голову.
Фельетонист на всякий случай шагнул к стене. Маневр полностью не исправил положения: ноги всё равно остались в поле досягаемости взглядов и пуль. И всё же, стоя у стенки, фельетонист чувствовал себя уверенней.
«Жаль, что оружия у меня нет», - подумал он.
По правде сказать, он патологически боялся оружия, но мысль о возможности им владеть импонировала испуганной душе. Он посмотрел на пол балкона. Папки преспокойно лежали на полу.
«Не время ещё собирать… камни. А время разбрасывать камни».
Он хотел подумать – папки, но почему-то подумал о камнях. Может быть, когда-то читанное Святое Писание заставило подумать именно так? Может быть, попавшиеся на глаза, лежащие  в уголке балкона камни для гнёта в кадушках с квашеной капустой подсказали эту мысль? Он взял в руки камень поменьше. Теперь, имея хотя бы оружие пролетариата, фельетонист почувствовал некоторый прилив оптимизма, что было немаловажно в этой критической ситуации.
- Ну, ты, пачкун бумаги, кидай сюда свои папки! – негромко сказал один из стоявших наверху. Он держал в руках пистолет, но было понятно, что стрельбы не будет.  Слишком громкие пистолетные выстрелы наверняка разбудят утренний, готовый к пробуждению город.  Фельетонист прореагировал совсем не так, как, очевидно, ожидали незваные гости. Он взял ещё один камень и подошёл к перилам. То, что произошло в следующее мгновение, совсем уж не укладывалось ни в какие привычные схемы. Фельетонист замахнулся и метнул камень в стоявших на балконе бандитов. Бросок получился снайперским: камень попал в руку, державшую пистолет. Раздался выстрел, и фельетонисту показалось, что пуля просвистела в сантиметре от его уха. Он метнул второй камень. Цель была та же – угрожающий выстрелом пистолет. Но на этот раз камень не достиг намеченной цели. Зато другая мишень – нос бандита, державшего ботинок - получила своё сполна. Бандит взвыл и  схватился за нос. Ботинок, неожиданно отпущенный на свободу, стукнув фельетониста по затылку, благополучно приземлился на пол балкона.
«Теперь нужно сматываться, иначе быть мне если не битым, то уж мёртвым наверняка», – промелькнуло в голове у фельетониста.
Но сматываться было некуда. За балконной дверью начиналась чужая территория. В щелку неплотно задёрнутых штор фельетонист видел софу и русые, размётанные по подушке локоны спящей молодой женщины. Он снова прижался к стене. Ничего больше не оставалось, как ждать, надеясь на благополучный исход.
Три злые рожи на верхнем балконе исчезли. Очевидно, быть застигнутыми милицией в чужой квартире не входило в их планы.
Прошло около десяти минут, показавшихся фельетонисту вечностью. Папки продолжали сиротливо лежать на полу рядом  с ботинком, но подбирать свои вещи он не торопился.
«Вдруг они не ушли, ждут, пока я подставлю им спину?»
Цементный пол балкона  был холодным для ноги без ботинка. От  пережитых потрясений фельетониста тряс  озноб, и  замёрзшая ступня, как  проводник холода, вносила свою лепту в страдания озябшего тела.
«Нет, лучше сразу умереть от пули, чем  медленно умирать от холода», - подумал он и икнул.
Он нагнулся и поднял ботинок. Никто не появился на верхнем балконе. Очевидно, опасения были напрасными, незваные гости давно ушли. Стоя на одной ноге, опираясь о стену спиной, фельетонист надел ботинок. Ему сразу стало намного  комфортнее.
«Похоже, они ушли совсем, по крайней мере, на сегодня, – обнадёжил он себя. – Но как же отсюда  выбраться? Назад, на свой балкон, не влезть,  и в чужую квартиру тоже лезть негоже. Всё-таки раннее утро, могут принять за вора и  навалять по первое число. Спрыгнуть вниз – прямой путь в больницу, или того хуже, на кладбище. И всё же придётся выбираться через чужую квартиру».
Он отвязал верёвку, взял папки и снова  подошёл  к балконной двери чужой квартиры. За дверью жили незнакомые  люди. Полумрак спальни, где на двуспальной софе спала женщина, убаюкивал, умиротворял. Русые локоны на подушке, красивые покатые плечи и фрагмент крепкой женской груди приоткрывало съехавшее с постели одеяло. Ему захотелось быть сейчас в постели рядом с этой женщиной: прижаться к её мягкому, тёплому телу, забыв о  своих невзгодах, заснуть. От таких мыслей фельетонисту стало ещё холодней. Он подёргал  ручку балконной двери в надежде, что она не заперта.
«Неужели заперто? Придётся ждать, пока хозяйка  проснётся».
На всякий случай он ещё раз дёрнул за ручку.
«Может быть, подёргать ещё, вдруг шпингалет откроется?»
Верхнего шпингалета видно не было, занавеска закрывала его, нижний закрывала деревянная часть двери. Пытаясь заглянуть за закрытую дверь, фельетонист надавил на ручку - и  чуть не ввалился  в комнату.
«Какой же я идиот! Ведь балконная дверь открывается внутрь!»
Прижав к телу спасённые папки, он прошмыгнул мимо спящей на кровати хозяйки. Узкий коридор, такая же узкая дверь в прихожую. Вот и входная дверь.
«А вдруг они там, за дверью, ждут меня? Нет, не может быть! Откуда они узнали, что мне удалось так быстро добраться до входной двери?»
Промелькнувшие в  мозгу сомнения на мгновение задержали руку, взявшуюся за щеколду замка. Щёлкнул замок входной двери, он потянул за ручку и обомлел. В проёме двери стоял уже поднявший руку к звонку вчерашний визитёр. Разбитое в кровь лицо, огромный синяк на  месте правого глаза и неподвижная поза статуи грозного командора из Пушкинского «Каменного гостя» вызвали у фельетониста временный паралич воли. Оба мужчины стояли и смотрели друг на друга. Первым оттаял визитёр.
- А…а! – взревел верзила. Схватив двумя руками фельетониста за грудки, оторвал его от пола и больно стукнул о косяк двери. Больше времени на воспитание фельетониста тратить он не стал, бросив его на бетонный пол лестничной площадки. На всём протяжении экзекуции фельетонист находился в отрешённом состоянии, прижимая к телу папки. Он больно ударился о  пол, но, к  счастью, серьёзных повреждений не получил. Мужик пнул ногой лежащего фельетониста, но, попав по папкам, серьёзного урона обидчику не нанёс. На этом экзекуция закончилась. Он  вошёл в квартиру, собираясь разобраться со  своей женой. Можно было только  догадываться, что её сейчас ждало.
Кряхтя, фельетонист поднялся с пола. Прихрамывая на правую ногу, он пошёл домой. Открыв дверь,  увидел разбросанные по полу вещи, перевёрнутую мебель и - никого. Последний факт - отсутствие посторонних очень радовал и обнадёживал. Теперь-то он мог облегчённо вздохнуть. Он взглянул в зеркало, висящее на стене в прихожей. На  него смотрело лицо человека, которого он когда-то знал. Это было его лицо и в то же время совсем другое. Расцарапанное лицо, порванная по шву штанина и  страх в глазах, как  у затравленной лани. Он внимательно всмотрелся в это лицо. Нет, не глаза лани смотрели на него. Волка? Нет, ещё не глаза затравленного зубастого серого хищника, но и не лани уже.
«Бывает хуже, но реже, – подумал он, утешая себя. - Для начала  нужно выспаться. Как  говорится, утро вечера  мудренее».
Он немного прибрался и, несмотря на то, что был ещё день, лёг спать. Сил совсем не оставалось, и немного отдохнуть ему было просто необходимо.
Засыпая, фельетонист надеялся, что завтрашнее утро  принесёт много хорошего. А всё, что с ним произошло, окажется ночным кошмаром.
- Утро вечера мудренее,  - повторяли губы засыпающего  маленького человека.

                Бунтарь
 Следующее утро разбудило фельетониста пробившимся сквозь оконное стекло упавшим на лицо лучиком света. Он проспал почти сутки, но вставать всё равно не хотелось. Малейшее движение вызывало боль во всём теле от шеи до кончиков пальцев, словно его долго и усердно били. Кошмары, привидевшиеся во сне, ещё не покинули сознание, и промокшая от пота подушка была  напоминанием о них. Если бы не естественная потребность, готовая вот-вот себя проявить, он не стал бы вставать.
«Где это  меня так?» – подумал фельетонист, ощутив боль в спине, когда садился.
Раскиданные по полу вещи стали проявлять в памяти события вчерашних суток.
«Неужели это не сон! Значит, самая главная неприятность ещё не кончилась, а может, ещё и не начиналась», – сделал он неутешительный вывод.
Он с трудом встал и на негнущихся ногах пошёл в ванную.
«Нужно привести себя в порядок, а то что-то я совсем раскис», - решил он.
С наслаждением сделав своё неотложное дело, подумал: «И в малых радостях есть своя прелесть».
Фельетонист умылся, побрился. И, к своему сожалению, констатировал, что на сегодняшний день перспектив на дальнейшую счастливую жизнь не осталось никаких.
«Придётся снова начинать всё с нуля. По крайней мере, скучать долго не придётся. Для начала сварю-ка я кофе».
Фельетонист пошарил по полкам кухонного шкафчика и в одной из банок нашёл то, что искал. Закипевшую воду налил в стакан, насыпал две ложки суррогатного кофе. Соблазнительная пена и кофейный дух вызвали обильное слюноотделение, напомнив, что он ещё и голоден.
Фельетонист отхлебнул из чашки. Вкус оказался довольно гадким, соответствующим заплаченной за напиток сумме. Более существенного завтрака, по причине отсутствия продуктов и денег, сегодня он приготовить не мог.
«Слушай, так у меня же рис недоваренный в кастрюльке оставался», - вспомнил он.
Кастрюлька стояла вчера на плите и никуда оттуда деваться не могла. И тем не менее сейчас на плите её не было.
«Неужели эти гады сожрали мой рис?» - подумал он, имея в виду трёх здоровенных ночных гостя.
Тут он заметил кастрюльку, стоящую на полу, сбоку от плиты. Когда и зачем он поставил её туда, фельетонист не помнил. Он нагнулся и, взяв в руки кастрюльку, понюхал содержимое. По запаху стало понятно, что залитый водой рис успел прокиснуть. Оставалось ещё немного какой-то крупы, но есть её без приправы и масла фельетонисту не хотелось.
«Нужно привести в порядок квартиру и прибраться. Посмотреть надо, что осталось дома из моих неопубликованных фантазий».
Ни одной папки из тех, что ещё утром вчерашнего дня лежали в столе, он не обнаружил. Очевидно, посетители, чтобы не ошибиться, забрали все оставшиеся. Фельетонист открыл спасённые папки: материал с компроматом был в них.
«Значит, за ними придут ещё раз», – подумал он, впрочем, с некоторой долей оптимизма.
Закончив с рукописями, расставил по своим местам мебель, поправил скатерть и взялся за веник.
«Надо бы пол помыть, как после выноса покинутого душой тела. Может быть, поможет, и вчерашние амбалы больше не вернутся». 
Надежда была слабой, но всё же на душе полегчало.
Он открыл стенной шкафчик в прихожей и тут же получил по лбу потерявшей равновесие деревянной лыжей. В шкафчике фельетонист хранил швабру, на которую для мытья пола надевалась тряпка. Однако ручка  швабры, сломанная у самого основания, изменила планы. Видно, одному  из заглянувших в шкафчик досталось по загривку лыжей, и тот, не осилив упругое дерево лыжи, в сердцах сломал швабру. Мыть пол руками сегодня он не мог. Спина у него невыносимо болела, и даже непродолжительная поза в виде знака «зю» вызывала круги перед глазами.
Закончив с уборкой, фельетонист сел за письменный стол. В общем-то он не собирался ничего писать. Просто это было самое любимое место, на котором ему в голову приходили всякие умные мысли. Сейчас умных мыслей очень ему не хватало, поскольку жизнь поставила так много вопросов, что голова шла кругом. Он просто сидел и смотрел на пустой стол, стараясь ни о чём не думать. Почему-то именно в таком состоянии ответы приходили сами собой.
Трель звонка у входной двери  прервала его занятие.
- Кто там? – подойдя к двери, спросил он.
     - Почтальон, вам повестка.
Голос, доносящийся из-за двери, доверия не внушал.
«Причём здесь повестка? К тому же почтальоны повесток не носят. А может быть, это вчерашние «гости» вернулись? Открой я сейчас - меня тут же скрутят», – подумал фельетонист.
- Суньте повестку под дверь, я её заберу.
- Не положено, вы должны расписаться в получении. К тому же под дверь не получится: у вас под дверью щели нет.
- Точно, нет. Может, это действительно почтальон, а я боюсь открыть дверь. А что если всё-таки они? Ладно, была, не была», - наконец решился он.
Фельетонист открыл дверь. Перед ним действительно стоял почтальон, с толстой сумкой на ремне и в форменной фуражке. Фельетонист расписался в получении и захлопнул дверь. Повестка была из государственного учреждения, сменившего существовавшее при советской власти КГБ. Хоть название фирмы сейчас стало другим, но такая же буква «Б» на конце ничего  хорошего простому человеку не предвещала. У фельетониста даже спина покрылась мурашками от нехорошего предчувствия. Но раз расписался в получении повестки, хочешь,  не хочешь, а на свидание идти придётся. Иначе сами приедут и выволокут на свет божий под белые руки, да ещё накостыляют.
 На  другой день в назначенный час фельетонист подошёл к массивной дубовой двери по указанному в повестке адресу. За этой дверью его ждал прячущий свою истинную личину под маской благопристойности минотавр, может быть, даже несколько минотавров. Фельетонист чувствовал себя как кролик, которого выпустили из клетки на волю, чтобы нагулял жирок перед закланием. Он на мгновение задержался перед дверью, до последнего борясь с соблазном дать дёру. В вестибюле сидел дежурный, как и положено в серьёзных государственных учреждениях, одетый в форму ведомства и с пистолетной кобурой на ремне. Он остановил подошедшего к турникету фельетониста:
- Вы по какому вопросу?
Фельетонист протянул повестку. Дежурный пробежал по ней глазами и позвонил. Через пару минут вышел сотрудник в штатском с перевязанной рукой и пропуском для приглашённого. Фельетонисту показалось знакомым широкоскулое лицо человека в штатском, а правая рука на перевязи вызвала некоторые подозрения.
«Уж не вчерашний ли это визитёр, тот, которому я камушком по руке с пистолет заехал? Очень он на одного из здоровенных, мордастых вчерашних гостей смахивает. И смотрит на меня как-то странно, словно удав на кролика. Может быть, это у всех «бэшников» такой пронзительный профессиональный взгляд?»
Они поднялись по лестнице, и пошли по длинному коридору. Впереди шёл сотрудник.
«Сопровождает, как конвойный, не хватает только команд: следуйте за мной, стоять, руки за спину…»
Около одной из дверей они остановились. Сопровождающий нажал на звонок, встроенный в стену справа, словно это был не кабинет, а входная дверь в квартиру. Дверь открыл молодой, с бравой выправкой человек в форме.
«Не иначе адъютант большого начальника. Однако не по чину мне почести оказывают. Значит, кого-то из больших людей мои писульки крепко достали».
Комната, в которую вошёл фельетонист, была похожа на приёмную, где обычно сидит секретарь или адъютант.
- Подождите здесь, начальник сейчас занят, - сказал адъютант.
Фельетонист и провожатый сели на стулья, стоявшие вдоль стены.
«Большой, видно, начальник, если ему адъютант положен», - отметил  себе фельетонист.
Несмотря на внутреннее напряжение, фельетонист почувствовал себя значительной фигурой на шахматной доске в разгар разыгрываемой не понарошку партии. По его разумению, если не на ферзя, то, по крайней мере, на ладью его персона вытягивала.
Наконец телефон на столе адъютанта зазвонил. Тот взял трубку, выслушал и ответил: 
     - Слушаюсь!
Он встал со своего места и, открыв дверь, ведущую в кабинет, сказал:
     - Заходите.
Фельетонист вместе с провожатым вошёл в дверь. У окна, спиной к вошедшим,  стоял небольшого роста человек с большой залысиной. Ростом он был едва ли больше фельетониста. Зато в области талии последний не шёл ни в какое сравнение: вылитый Наполеон со спины с выпирающим по бокам из-под пиджака огромным животищем.
- Можете идти, - произнёс начальник, не поворачиваясь к вошедшим.
Провожатый по-военному повернулся и вышел. Фельетонист тоже было дернул плечом, собираясь выполнить приказ.
- А вы останьтесь, – всё так же показывая фельетонисту спину, приказал начальник.
«Не иначе полковник, а то и сам генерал заинтересовался моей персоной», – подумал фельетонист.
- Присаживаетесь, - не меняя начальственного тона, приказал начальник.
Фельетонист обвёл взглядом комнату. Ни стульев, ни кресел в  комнате не было. Лишь табуретка, привинченная к полу, стояла посередине помещения.
«Похоже, к моему приходу готовились заранее. Вряд ли в кабинете начальника, как  в пыточной, до сего дня стояла привинченная к полу табуретка».
Фельетонист сел на краешек табурета. Начальник повернулся к нему лицом и несколько секунд, продолжая стоять, молча смотрел на сидящую на краешке табурета тщедушную фигуру. Фельетонист, как  завороженный, взглядом загипнотизированного удавом кролика смотрел на степенную фигуру начальника. Под пристальным взглядом сверлящих насквозь маленьких злых глазок он чувствовал себя очень неуютно. Жёсткое  сидение табурета, очевидно, напоминающее посетителям о возможном исходе прямо из кабинета на тюремные нары, больно давило на тощий зад. Всё это не помешало внимательно рассмотреть генерала в штатском.
Коротенькие, словно у карлика, ручки и ножки не скрадывались хорошо сшитым, надетым на  объёмное туловище костюмом. На маленькой, с кулачок, головке с жиденькими, тщательно зализанными набок волосами, скрывающими лысину, каким-то непонятным образом умещалось очень многозначительное, широкое лицо.
«Точно, генерал, никак не полковник», – основываясь на первом впечатлении, решил фельетонист.
- Ян Карлович Гнус? – вопрошающе произнёс генерал.
Он продолжал стоять, и это очень напрягало нервы фельетониста.
«А что если он подойдёт ко мне, наденет  наручники и начнёт лупить?» – промелькнуло в голове.
Сглотнув пересохшим ртом, ответил:
          - Да, это я.
- Прошу извинить, что не в мягкое кресло вас  усадил. Работы, знаете ли, много, не  успеваешь менять обстановку.
«Представляю, какую работу здесь с клиентом на привинченном табурете проводили. Не дай бог  со мной такую же проделают», – ёрзая на жёстком табурете, подумал фельетонист.
«Я пониманию ваши сомнения и спешу успокоить: вас вызвали для беседы. Вас никто не тронет, если, конечно, сами не спровоцируете нас агрессивными действиями», – словно прочитав мысли посетителя, поспешил сообщить генерал.
«Ага, значит, вариант получить по первое число весьма вероятен, если генерал решит, что я ему угрожаю физической расправой. Надо постараться, чтобы этого не произошло».
Фельетонист понял, как себя должен вести, и внутренне напрягся, готовясь предотвратить даже малейший намёк на возникновение эксцесса.
Генерал, выдержав многозначительную паузу, заговорил снова:
- Вы для нас, гражданин Ян Карлович, очень интересный человек. Писатель, трибун на  общественных сходках, публицист, искатель правды. Можно перечислять ещё долго. Спешу вас уверить: нам такие люди просто необходимы.
«Интересно, кому это «нам»? Какая именно деятельность их интересует и, самое главное, для чего?» – подумал фельетонист, но перебивать не стал.
- Нам, как государственному учреждению, заботящемуся о государственной безопасности, очень интересны собранные вами факты. В средствах массовой информации часть этих фактов, не без вашей помощи, освещалась. С одной стороны, взывающая к общественности констатация неблаговидных фактов очень даже благое дело. Но вот как быть с доказательствами? Дело-то ведь серьёзное, касается местной власти. Если факты не подтвердятся, то дискредитация нашего  местного правительства ничего хорошего не принесёт ни ему, ни вам. Если всё, что написано в газетёнке, правда, то за разглашение нужных следствию секретных данных… Здесь без вопросов, сами знаете что последует. Я так понимаю, вы, гражданин Ян Карлович, об этом просто не подумали, а должны были.
Генерал замолчал, очевидно, вспоминая, не забыл ли он что-либо сообщить гостю. Он всё ещё продолжал стоять, хотя его гость сидел. Фельетонист встал, надеясь таким образом побыстрей закончить аудиенцию.
- Сидите, сидите, нам есть о чём поговорить.
- Да как-то неудобно сидеть, когда вы стоите.
- Садитесь, не стесняйтесь, я уже насиделся с бумагами. Посидите немного, разговор-то наш ещё не окончен. Длинный у нас с вами будет разговор.
Фельетонист опять уселся на табурет.
- Так вот, о собранных вами фактах. Необходимо все материалы передать нам. А мы, как и  положено государственному учреждению такого профиля, возбудим уголовное дело, если дело того стоит.
Генерал выдержал паузу, и фельетонист, воспользовавшись этим, попытался оправдаться.
- Всё, что я знаю, уже опубликовано в газетных статьях. Глубже данный материал я не разрабатывал.
- К сожалению, вы не вняли моим словам. Мы ведь тоже даром государственный хлеб не едим, нужной информацией располагаем. И ваш приятель – редактор  известной газетёнки сообщил нам совсем другое. Прошу заметить, что он сделал это добровольно, как и положено гражданину великого государства.
«Судя по отметинам на Васькиной физиономии, усомниться в этом невозможно. Разве что он забыл сообщить, как они его перед признанием немножко поуговаривали», - подумал фельетонист, прокомментировав по-своему заверения генерала. 
- Я вам настоятельно рекомендую сделать соответствующие выводы и пойти нам навстречу. Завтра же приносите папки с материалами. Если согласны, то сейчас подпишу ваш пропуск и до завтра. Если нет… - генерал развёл руками, показывая, что он сделал всё от него зависящее и за дальнейшее ответственности не несёт.
Ведь оскорблённые фельетонистом «честные люди» могли обидеться и принять меры.
- Я в помощи следствию не отказываю.  Только смогут ли собранные мною материалы быть полезными для вашей конторы?
- Вы приносите, а мы уж сами определимся.
- Сюда приносить?
- Нет, вашим делом будет заниматься другой следователь. Повестку на завтрашнее посещение возьмите у адъютанта.
Фельетонист взял со стола подписанный пропуск и, не прощаясь, вышел. Он хотел проскочить мимо адъютанта, но тот остановил его.
- Давайте сюда пропуск, без отметки вас не выпустят. И распишитесь в получении повестки на завтра.
Он шлёпнул штамп на пропуск, и фельетонист, поставив подпись в казённой бумаге, вышел в коридор. Ноги сами, без всякого  видимого усилия, несли его к выходу. Из двери, ведущей на лестницу, чуть не сбив фельетониста, вышел огромного роста мужчина с повязкой, закрывающей нос. От неожиданности фельетонист остановился. Злые глазки вышедшего навстречу мужчины, его фигура показались фельетонисту знакомыми. Фельетонист сбежал по лестнице, сунул пропуск дежурному и уже на улице почувствовал, что от страха подпустил в штаны. И всё же ощущение свободы, свежего воздуха улицы наполнили душу радостью.
«Хоть ненадолго, может быть, на мгновение, но свободен», - ликовала оттаявшая после всего происшедшего душа.
До прихода по следующей повестке оставалось больше двадцати часов.

                Жизнь требует перемен
  Фельетонист неторопливо шёл по улице. На душе было легко, словно давно желаемое наконец свершилось. На самом деле ничего такого не произошло. Скорее, наоборот: всё так запуталось, что завтрашний день для него мог не наступить вовсе. Фельетонист шёл по улице и улыбался. Он улыбался прохожим, птицам, порхающим в небе, деревьям и даже серым, с обшарпанными фасадами зданиям. Нет, фельетонист не повредился умом, и к тому же из состоявшегося недавно разговора с генералом «конторы» ничего радостного и обнадёживающего не извлёк. Просто за последние несколько часов фельетонист понял: прошлое уже не изменить, и оно тоже ничего не изменит в его жизни. А о будущем - о будущем ничего не знаешь. Да это, по большому счёту, и не важно. Зато настоящее вот оно, рядом с тобой, окунает в события час за часом, день за днём. Так стоит ли портить плохим настроением и дурными мыслями свою  жизнь?
Он два часа шлялся по городу, оттягивая момент возвращения домой. Что будет делать завтра, чем зарабатывать на жизнь, фельетонист не знал. Об этом сейчас думать не хотелось. Купив  в киоске газету, он сел на лавочку. Развернув пахнущие типографской краской листы, принялся за чтение. Содержание статей его не заинтересовало. Сам когда-то сочинял, заполняя домыслами пробелы в цепи событий, стараясь из рутины выудить нечто пикантное или даже скандальное. На самом деле материал, собранный корреспондентом, редко содержал нечто действительно заслуживающее внимания. Просмотрев семь страниц газетного текста, он углубился в изучение последней, восьмой страницы. Раздел купли - продажи и предложений о найме на работу занимали всю полосу. Он ничего в ней не искал для себя. Но за каждой записью о купле-продаже, за каждым предложением работы стояли реальные живые люди со своими нехитрыми проблемами в скучной, размеренной  жизни. Читающему объявление за объявлением фельетонисту казалось, что он непосредственно обращается к продавцу или покупателю. От этого острое чувство одиночества и мысли о неудачах в собственной жизни уходили. Закончив с разделом «Куплю-продам», пообщавшись заочно с тремя десятками страждущих, перешёл к разделу, предлагающему работу. Всем работодателям нужны были крепкие, молодые, не старше тридцати лет, люди, освоившие разные рабочие специальности. Лишь в последней строчке последнего объявления о возрасте не говорилось.
«Это даже странно! Всем подавай молодых и здоровых, а этим, выходит, всё равно, и о возрасте ничего не сказано», – задержав взгляд на странном объявлении, подумал он.
В объявлении говорилось, что медицинскому учреждению за номером «Х» требуется санитар. В конце указывался номер телефона, по которому претендующий на должность санитара должен позвонить.
- А что если взять, да позвонить? – вполголоса сказал себе фельетонист.
Ему не хотелось менять профессию газетчика, но обстоятельства требовали срочно найти посильную работу с гарантированным заработком.
«Нырнуть бы куда-нибудь, хотя бы и санитаром, чтобы генералы не достали». 
Он почти что уговорил себя на санитара. Сейчас он думал о перипетиях событий так, словно не с ним всё это происходило, и не его самого судьба погладила против шёрстки, а совсем  другого, незнакомого. Он будто наблюдал со стороны и готов был в нужный момент подсказать запутавшемуся недотёпе, когда и как сделать следующий шаг в жизни.
Фельетонист сложил газету. Он встал с лавки и, широко шагая, как человек, принявший решение, направился к ближайшему телефону-автомату. Фельетонист набрал номер, и трубку на другом конце провода тут же взяли, словно только и ждали его звонка.
«Это судьба. Похоже, дело выгорит», - подумал фельетонист и, на вопрошающее «Да?»,   сказал в телефонную трубку:
- Я по объявлению насчёт работы.
- Подожди, сейчас шефа позову, – отозвался хриплый мужской голос.
К телефону долго не подходили, и фельетонист начал нервничать, ругая себя за то, что сам же и сглазил. Наконец другой мужской голос в телефонной трубке произнёс:
- Вас слушают, говорите.
- Я по объявлению, насчёт работы.
- Вы санитаром когда-нибудь работали? – спросил голос в телефонной трубке.
- А что, это непременное условие при приёме на работу?
- Нет, конечно. Просто, если работали, мне меньше придётся объяснять.
- Я никогда санитаром не работал, но представление имею.
- Вот и ладненько. Тогда завтра, а если хотите, то прямо сегодня, сейчас приходите к нам. Паспорт только не забудьте. Адрес наш знаете?
- Нет. Только телефон.
- Тогда записывайте, – голос в телефонной трубке назвал адрес.
«Уж не городской ли это морг?  - промелькнуло в голове у  фельетониста. – Адрес уж больно знакомый».
Когда-то корреспондентские дела завели фельетониста в морг, и там ему очень не понравилось.
- Это не городской морг? – спросил он своего будущего работодателя.
- Он самый. У вас к работе в морге есть какие-то предубеждения?»
- Да нет, мне всё равно, где санитаром работать, - соврал он.
- Тогда ждём.
Паспорт у фельетониста лежал в кармане, значит, с оформлением документов проблем возникнуть не должно. Не раздумывая ни минуты, он сел в подошедший к остановке трамвай, решив, что времени на сомнения и колебания не осталось и нужно сразу брать быка за рога.
Здание морга он нашёл сразу. Задержавшись на пару минут перед дверью, он несколько раз прочитал вывеску. Очевидно, подсознательно ему очень не хотелось заходить внутрь. Набравшись духу, он все же перешагнул через порог, и чуть было не дал дёру. Специфический запах тлена подпорченных мёртвых тел и резкий дух формалина вперемешку с хлоркой перехватили дыхание.
- Есть тут кто? – громко произнёс он и едва сдержался, чтобы не добавить: «Кроме мёртвых».
В проём двери одной из комнат выглянула заросшая трёхдневной щетиной мужская физиономия с сизым носом.
- Ты, что ли, насчёт работы звонил? – спросил небритый мужчина.
- Да, это я звонил.
Хриплый голос высунувшегося в проём двери выказал в нём первого мужчину, ответившего по телефону.
- Гершенович сейчас занят вскрытием. Пока у меня можешь посидеть, заодно познакомимся.
Фельетонист не стал возражать и зашёл в подсобку.
- Да, хлипкий ты. Но ничего, втянешься. Лишь бы покойников не боялся. Я поначалу сам не очень их жаловал. Потом привык. Теперь мне до фени, дрова или жмуриков таскать. Тебя как звать-то?
- Ян Карлович меня зовут.
- Ну и имечко у тебя! Тоже из гоев что ли, как наш Гершенович?
- Я подкидыш, детдомовский. А имя у меня как у детдомовского завхоза. Я тогда хилый был и росту небольшого. Он меня и приметил. Так что имя и фамилия мне от него достались.
- Да, не повезло тебе. Хотя, с другой стороны, гои сейчас во всём верх берут. Умные они и хитрые. Так ты говоришь, санитаром не работал?
- Нет, не приходилось. Я в газете корреспондентом работал, в разделе фельетона. Ну и заметки, конечно, пописывал.
- Слушай, а ты не того, не засланный к нам? Может, ты как шпион к нам заслан? Чтобы, значит, разведать, как мёртвым сейчас живётся.
От таких предположений фельетонист изменился в лице. Мало того, что судьба погладила против шёрстки, натравив «бэшников», теперь ещё и здесь недоверие.
- Ты не расстраивайся, это я пошутил. Кому мы здесь нужны со всеми нашими жмуриками?  Студентам разве что. Они, кстати, приходят сюда практиковаться.
- Ты здесь один санитаром, или ещё есть кто? – стараясь скрыть неловкость, вызванную шуткой санитара, спросил фельетонист.
Был здесь до тебя мужик. Давно работал, профессионал. Спился, мерещиться всякое стало. В дурдом отправили его. Давеча мне говорит: ко мне Клава приставала, люблю, говорит, тебя, и всё. А Клава  у нас отказница. Давно в морге лежит. Мертвой её нашли, а родственников, чтобы опознать, не нашли. Имя мы ей с напарником дали. Негоже даже мертвой девке без имени-то. Бывало, выпиваем после работы на двоих, а она всегда рядом лежит, и получается на троих как бы.
Говоривший закатил глаза и дёрнул щекой.
«Во попал! К покойникам в соседи, да ещё с сумасшедшим работать», - подумал фельетонист.
- Тик у меня. Он ещё после первой отсидки остался. Ты, кстати, не сидел?
- Нет, не приходилось, - не подтвердил предположение будущего коллеги фельетонист.
В забрызганном кровью фартуке в комнату вошёл Гершенович, местный патологоанатом, он же начальник.
- Насорил я там. Приберитесь, пока я отмоюсь, – и, обращаясь конкретно к фельетонисту: - Халат в шкафчике возьми, переоденься. Как уберётесь, оформлю тебя.
Дав распоряжение, он пошёл отмываться.
- Давай, переодевайся да пошли. Посмотрим, каков ты в деле. Кстати, меня Иваном Кузьмичом зовут. Можно просто Кузьмичом звать.
Фельетонист надел халат, который доходил почти до пят, подвернул рукава.
- Что прибрать-то надо? – спросил он Кузьмича.
- Гершенович настрогал там мяса. Сегодня три труппа вскрывал. После двух я убрал, а после третьего - нет.
Фельетонист заметно побледнел. Он  почувствовал, что ещё немного - и ему окончательно поплохеет.
- Первый раз на подносе чужие внутренности увидеть весьма неприятно. Давай-ка примем по пятьдесят граммов спиртика, чтобы полегче было.
Кузьмич достал две мензурки и откупоренную бутылку.
- Тебе полную или половинку?
- Пятьдесят граммов в самый раз будет, – ответил фельетонист.
Кузьмич разлил по мензуркам и, не чокаясь, залпом выпил. Выдохнув в кулак, сказал:
- Нам, санитарам, без этого дела нельзя. Работа у нас такая. С мёртвыми ведь надо с понятиями обращаться. Они-то уже там, а мы-то ещё здесь.
Кузьмич показал глазами на потолок, обозначая направление, где находятся они и добавил:
- А мы, получается, по краю ходим.
- Запить нету? - прервал философские размышления Кузьмича фельетонист.
- Вода вон, под краном. Я - то сам не запиваю. Люблю, чтобы прожгло, хворь выгнало.
Фельетонист залпом проглотил свою порцию и, задержав дыхание, подставил физиономию под кран. Из открытого вентиля крана раздалось шипение, и капля ржавой воды упала в рот. У фельетониста из глаз потекли слёзы, и горло сжал спазм. Наконец, справившись с этим, осипшим голосом он спросил:
- А больше нигде воды нет?
- С водой здесь плохо. Трубы гнилые. Раз воды нет, значит, где-то прорвало, вот и перекрыли, чтобы не затопило. В чайнике, может, осталось.
Нагнувшись, он достал из-под стола чайник и поставил перед фельетонистом. Взяв чайник за металлическую ручку, фельетонист  приложился к носику и, отпив двумя длинными глотками теплой, с накипью жидкости, поставил чайник обратно. Переведя дух, сказал:
- К спирту я непривычный, редко пить его приходилось.
- Поработаешь тут у нас, привыкнешь, - обнадёжил Кузьмич. - Ну, пошли, дело не ждёт.
Они вошли в комнату, где на столе лежал уже зашитый труп. Рядом на подносе красовались испачканные кровью внутренности. Кузьмич шёл впереди, фельетонист нетвердыми шагами семенил за ним, спирт здорово ударил бедолаге в голову, да и страшновато было.
- Сначала жмурика отнесём в холодную комнату, а потом всё остальное. Бери носилки, которые в углу стоят.
Фельетонист схватил носилки за железные ручки и поставил рядом с операционным столом. Кузьмич взялся за ручки и с помощью фельетониста поднял носилки на уровень стола.
- Давай, перекатывай его на носилки. Край-то поставь на стол. И не бойся его, чай, не укусит.
Фельетонист не без опаски схватил тело за холодное голое плечо и вместе с Кузьмичом перекатил на носилки.
- Ну вот, теперь потащили, - скомандовал Кузьмич.
Они перенесли покойника в холодную комнату и скатили с носилок на лежак. Потом вынесли поднос с внутренностями и выбросили в кагат.
- Видишь, всё просто. Наше дело несложное: бери и тащи. Сейчас я тебе покажу учебную комнату, где студентов натаскивают. Тебе надо знать все помещения, которые мы обслуживаем.
 В той комнате стояли два операционных стола. Только сейчас они были пустые. В шкафах размещались банки с заспиртованными внутренностями.
«Хорошо хоть здесь трупы не лежат», – подумал фельетонист.
- Сейчас другие помещения посмотришь, потом к Гершеновичу зайдём.
Проведя новоиспечённого санитара по подсобкам, Кузьмич постучался в кабинет Гершеновича.
- Заходи, гостем будешь, – раздалось из-за двери.
- Можно? – приоткрыв дверь и всунув в проём голову, спросил Кузьмич.
- Заходи, не стесняйся, я как раз домой собираюсь, и требуется принять на посошок, – повторил приглашение Гершенович.
- Мы тут вдвоём с Карлычем.
- Значит, нас трое, как я понимаю. Выходит, собрался роковой треугольник. По этому поводу тем более следует выпить, – изрёк Гершенович.
Он открыл сейф, достал пятилитровую бутыль со спиртом и три мензурки. Разлив спирт по мензуркам, жестом пригласил гостей к столу. Не чокаясь, залпом выпил. Все последовали его примеру. У фельетониста перехватило дух. Он шарил глазами по комнате, выискивая, чем бы запить. В углу на тумбочке стоял графин. К нему-то и ринулся фельетонист. Схватив графин, он припал к горлышку и, опрокинув, сделал два торопливых глотка. То, что произошло в следующий момент, совсем не входило в планы бедолаги. Горло ещё больше обожгло, дыхание перехватило и из глаз выдавило слёзы.
- Там тоже спирт. Это мой дежурный графин, про него-то я и забыл. Кузьмич, беги за чайником, - приказал Гершенович.
Пока Кузьмич бегал за чайником, фельетонист, как рыба, выброшенная на берег, открывал рот, безрезультатно стараясь вздохнуть. Появившийся через минуту Кузьмич застал ту же картину: фельетонист, с посиневшим лицом, всё еще пытался и никак не мог вздохнуть.
- Видать, не в то горло попало, – сделал вывод Кузьмич.
- На вот, глотни. Тут воды на донышке, но тебе на глоток хватит, – сказал Кузьмич, протягивая чайник фельетонисту.
Остатки воды, вместе с оторвавшейся от стен и дна накипью, перекочевали в рот фельетонисту.
- Не ожидал, что там тоже спирт, - отдышавшись, хриплым голосом произнёс он.
- Ну и напугал ты нас! Хоть бы сказал, что к спирту непривычен, - и, обращаясь к Кузьмичу: -
Вечно у тебя воды в чайнике нет! Спохватываешься только тогда, когда воду перекроют.
- Так разве за ними уследишь? Только водички собираешься набрать, а они – здрасьте, пожалуйста, - уже перекрыли.
- Перекрыли, перекрыли, – гнусавя, передразнил Гершенович. – Чуть человека не угробил.
Сходи хоть сейчас на колонку. Сам же ведь с утра чайку испить захочешь.
- Да я сегодня домой собираюсь, – робко оправдывался Кузьмич.
- Загад не бывает богат. Знаешь такую поговорку? Тем более, ты уже не первый день собираешься и всё собраться не можешь. Так что иди, иди. А я с новеньким пока разберусь.
Фельетонист слушал двух разговаривающих, будто они находились не рядом с ним, а где-то далеко. Первая волна дури, обволакивая сознание, удаляла суетные события сегодняшнего дня, погружая тело в состояние сладостной истомы.
- Ты как, нормально себя чувствуешь или поплыл? – обращаясь к фельетонисту, спросил Гершенович.
- Нннормально, – ответил тот.
- Раз нормально, давай, с тобой разбираться, – сказал Гершенович. А сам подумал: «Слабак, со ста граммов спирта поплыл. Такие здесь не задерживаются».
- Паспорт с собой?
Фельтонист достал из кармана паспорт и протянул Гершеновичу.
- Ходок к хозяину, вижу, нет у тебя. Или есть? – спросил Гершенович, разглядывая паспорт.
- Не привлекался. Не имею, не состоял, – пошутил в ответ фельетонист.
- Это я так, для порядка спросил. Святые в таком месте, как морг, не работают. Хотя очень плохих тоже не держим. Был тут у нас один, всех мёртвых девок перепортил. А так, по жизни, нормальный мужик. Украинец, голос у него хороший. Как примет сто граммов, запоёт. По-своему, по-украински запоёт. Аудитория у нас, сам понимаешь - мёртвые одни. Но они смирно лежат, слушают.
«И этот с приветом. Не морг, а прямо сумасшедший дом», – подумал фельетонист, слушая Гершеновича.
Гершенович ещё долго разглагольствовал на тему о взаимоотношениях мёртвых и живых, не теряя, однако, время даром и заполняя бланк. Вошедший в дверь Кузьмич  прервал складные разглагольствования доморощенного философа.
- Гершенович, я принёс. Куда поставить-то?
- Ты знаешь, я не запиваю. Тебе утром чай пить, себе в каптёрку и ставь. Хотя нет, он же запивает, оставь пока.
И обратившись к фельетонисту:
- Некипячёной запивать не боишься? Кипятить, потом остужать некогда. Домой тороплюсь.
- Можно и некипячёную: спирт все микробы уничтожает, - старясь внятно выговаривать слова, ответил фельетонист.
- И то верно, – одобрил Гершенович, разливая спирт по мензуркам, -
Так, сейчас дело сделаем, а уж потом…
Гершенич пододвинул к себе лежащую на столе бумагу и сказал:
- На работу принят с сегодняшнего дня. Распишись вот здесь.
Гершенович протянул фельетонисту ручку и пододвинул заполненный паспортными данными бланк. Фельетонист подмахнул не глядя, думая: «Интересно здесь дела ведутся, заявление о приёме на работу не попросил».
- Кузьмич, чего стоишь, как сирота? Всё-таки как-никак морг – твой дом родной: и работаешь здесь и спишь. Ладно, взяли: за вновь представившегося! Извиняюсь, за вновь влившегося в ряды нашего крепкого коллектива!
 Они выпили не чокаясь. Фельетонист, приложившись к носику чайника, отхлебнул.
- Ну, мне пора, – сказал Гершенович.
- Гершенович, ещё за первый день знакомства надо бы выпить.
- Это уже без меня. Бери вон тот графин со спиртом, что на тумбочке стоит. Там немного, граммов триста. Но вам, думаю, хватит.
- Гершенович, маловато будет! Надо бы добавить, – попросил Кузьмич.
- Рад бы помочь, да не могу. До конца месяца спирта должно хватить. Волей-неволей приходится экономить.
Закрыв кабинет, Гершенович пошёл домой. Двое коллег, прихватив графин и чайник, направились в каптёрку.

                Нюансы новой профессии
- Начальство ушло, теперь можно и погулять от души, - изрёк Кузьмич, водружая графин на  стол в каптёрке.
«Интересно, а что мы сейчас  делали, если не это?» – подумал фельетонист.
- Пожмотничал Гершенович, мог бы по случаю приёма на работу нового санитара и полный графин налить. Но ничего, у нас у самих заначено, - открыл тайну Кузмич.
Он без злобы, исключительно для связки слов выругался, вспомнив всех святых и родственников по женской линии.
Фельетонист не знал об этом и вполне мог отнести ругательства на свой счёт. Только обижаться ему было незачем, родных у него не было.
- Закусить бы чем-нибудь. По правде сказать, я пустой. Денег – аллес капут. Может, у тебя есть? – спросил фельетонист.
- Закуска выпивку портит. Ладно, не обижайся Карлыч. Есть у меня, чем закусить, для таких вот случаев завсегда припасено.
Кузьмич полез в тумбочку и, пошарив по полке рукой, вытащил коробку. «Сорок четвёртый размер», - было начертано на крышке под надписью «Ботинки мужские, модельные».
Коробка была большая, вместительная. Вид её обнадёживал, вызывая гастрономические мечты о чём-то объёмном и вкусном. Фельетонист, сглотнув слюну, почувствовал, как коварный червячок пробудился в желудке. Кузьмич, хитро посмотрев на сотрапезника, приоткрыл крышку.
- Чувствуешь, как пахнет?
Фельетонист потянул носом воздух. Резкий дух давно не стиранных носков Кузьмича шибанул в нос, заглушая все остальные запахи.
- Ну  как? Правда, совсем, как только что сорванные? А я, между прочим, в том году собирал.
- Что это? – спросил фельетонист изрядно осипшим голосом.
- Неужели не понял? Видать, давно на природе не был. Смородиновый лист это, сушёный. Из всех закусок на первом месте он стоит, - не видя восторга на лице фельетониста, обиженным голосом сказал Кузьмич.
Он снял крышку с коробки. Чуть прикрывая дно, в коробке лежал сушеный смородиновый лист. Кузьмич, разлив по мензуркам спирт из презентованного Гершеновичем графина, произнёс тост:
- За первый день работы!
Чокнувшись мензурками с фельетонистом, залпом выпил. Взяв из коробки сушёный смородиновый лист, занюхал и, положив в рот, сказал:
- Люблю я, грешным делом, смородиновый дух: очень хмель оттягивает и выдох облагораживает.
Фельетонист, выпив спирт из мензурки, запил водой и зажевал смородиновым листом.
- Между первой и второй перерывчик небольшой, – произнёс Кузьмич, разливая спирт по мензуркам.
«Хватит мне уже», – подумал фельетонист, всё же взяв мензурку.
Он боялся, что Кузьмич обидится.
- За окончание первого рабочего дня! - провозгласил Кузьмич.
По всему было видно, что произносить тосты он большой мастак.
Выпив обжигающую жидкость, фельетонист почувствовал, как стоящие на полу вещи закружились весёлым хороводом.
«Чегой-то они? А вроде как были неживые. И вообще, кто здесь, в морге, живой? Может они?» - думал новый санитар. Под словом «они», фельетонист подразумевал постоянных клиентов морга, лежавших на столах в холодной комнате.
«Ну, уж никак не мы с Кузьмичом. Хотя мёртвыми нас тоже не назовёшь, так - серединка на половинку. А что если они все сейчас придут меня поздравлять? – уронив голову на стол и засыпая, подумал он. – А, пусть приходят, Кузьмич и им нальёт».
Между тем Кузьмича ничуть не смутило выпадению в осадок собутыльника. Он продолжал наливать в обе мензурки, произносил тост и, чокаясь, выпивал сначала из своей, потом из чужой. Покончив с запасами спирта, он с сожалением посмотрел на пустые ёмкости и, тяжело вздохнув, закрыл крышкой коробку со смородиновым листом. Он доставал лист только в особых случаях, экономя душистое зелье. Сегодня был именно такой случай. Открыв дверку тумбочки, он осторожно поставил коробку на полку.
- Всё хорошее быстро кончается, – произнёс он сакраментальную истину, расстилая на полу, в углу комнаты, телогрейку и ложась на жёсткое ложе.
- Впрочем, плохое тоже в гостях долго не задерживается, – процитировав другую сакраментальную истину, он повернулся с намятого ещё вчера о жёсткое бока на другой и тут же захрапел.
 Фельетонист проснулся оттого, что мучительно захотел пить. Мучительно, потому что, ещё не проснувшись, он во сне уже искал воду и не находил. Ему снилось:
           «Четыре гладкие стены комнаты не имели ни дверей, ни окон.
           «Может, в кране вода есть?» – подумал он, наткнувшись на нечто            
             похожее на кран».
Открыв глаза, он не сразу понял, где находится.
«Где же кран?» – по инерции продолжал думать он.
Однако кран в комнате имелся. Простой кран из окислившейся жёлтой латуни топорщился над ржавой, грязной металлической раковиной. Сейчас он манил, просто-таки притягивал к себе фельетониста, заставляя ощутить колющую неуютность в пересохшем горле. Встав из-за стола, он шатнулся влево, чуть не наступив на голову валяющегося на полу мужика.
«Кто это, где я? Уж не в тюрьме ли?!» - задал он себе вопрос, на который ответа найти не мог.
Сейчас самым главным для него было добраться до крана с холодной, освежающей водой. Кран напоит, утолив жажду, смоет слой  неопределённости, намазанный на очевидное хитрющей, коварной судьбой.
Рука с трудом отвернула туго закрученный кран. Раздалось шипение - и ни капли воды. От  такого подарка фортуны фельетонист прямо остолбенел.
«Что же делать? Что же делать?» – стучало в висках в унисон ударам сердца, будто от глотка воды зависела вся его дальнейшая жизнь.
«Может, ещё где есть?» – справившись с оцепенением, подумал он.
Пошарив глазами по комнате, обнаружил чайник под столом. Шагнув к чайнику и нагнувшись, больно ударился лбом о крышку стола. Ноги совсем не хотели его держать.
«Бывает хуже, но реже», – подумал он, встав на колени и припав к носику чайника.
Несколько глотков воды облегчение не принесли, зато в голове… Всё в комнате опять закружилось, и фельетонист распластался прямо на грязном цементном полу.
 Причина второго пробуждения была иной. 
    Снилось, что он идёт по пустыне. Очень хочется пить, но вокруг только песок и таблички: «Выгул собак запрещён: штраф двадцать рублей!»
«Отправление естественных надобностей на территории песко-парка запрещено: штраф десять рублей!»
Сейчас, больше, чем пить, ему хотелось писать.
«Если бы у меня было десять рублей!» - думал он, сдерживаясь из последних сил.
Оставалось одно – побыстрей выйти из долбанного песко-парка.
  Фельетонист открыл глаза. Четыре стены и убогий интерьер комнаты совсем не походили на бескрайние пески пустыни.  Сон ещё не полностью отпустил его, и воспоминание о табличке, предупреждающей о штрафе, родило мысль: «Наверное, я уже оттуда вышел? На всякий случай нужно отойти подальше».
Он встал с пола и, пошатываясь, пошёл. Полураскрытая дверь вывела в коридор.
«Теперь можно», - решил он.
Достав «прибор», с наслаждением облегчился, забрызгав струёй белёную стену.
«Если воды не найду, то хоть бы комнату похолодней найти», – почему-то подумал он.
Дверь в конце коридора впустила его в другую комнату. Прохладный воздух комнаты принёс облегчение разгорячённому телу.
«Вот это по мне! Совсем другое дело. Прохладно, и прилечь есть где», – рассматривая лежаки, подумал фельетонист. Увидев стоящий рядом лежак, он почувствовал лёгкую слабость в коленях.
«Посплю часик - другой, отдохну, а потом дальше пойду», – решил он.
Он взгромоздился на лежак и, сжавшись в комочек, замер. Было холодно, и сон никак не хотел возвращаться в хмельную голову.
«Однако холодно и жёстко», – подумал он.
Фельетонист повернулся на другой бок и увидел простыню. Натянув на себя белую ткань, наконец заснул.
 Он шёл по обледенелой дороге, скользя по гладкой ледяной корочке замёрзших луж. Было холодно, и летний пиджачок с рубашкой без рукавов под ним не спасали от холода.
«Нужно было пальто надеть. Хорошо ещё ботинки надел, а не босоножки», – думал он.
Правда, ни босоножек, ни сандалий у него давно, с самого пионерского возраста,  не водилось. Скудные заработки в редакции никогда не позволяли ему заиметь что-либо сверх самого необходимого.
«Всегда я так, теоретизирую, придумываю. А на самом деле ничегошеньки не имею. Правильно Васька говорит – писака», – с горечью подумал он.
«Чего же холодно-то так? Замёрзнуть ведь можно», - почувствовав пронизывающий до костей холод, подумал он.
Голос, доносящийся откуда-то издалека и сверху, окликал его по  отчеству. Только когда помимо окликающего голоса,  его начали тормошить за плечо, понял: это уже не во сне.
- Карлыч, проснись, замёрзнешь ведь. Пойдём в каптёрку, чайку горячего выпьешь.
Проснувшийся поутру Кузьмич не обнаружил в комнате фельетониста. Сначала он подумал, что тот сбежал. Но, выйдя в коридор и увидев мокрое пятно на побелённой стене, в происхождении которого сомневаться не приходилось, пошёл искать.
«Никак заплутал, бедолага. Слабый, видать, спирт крепко его зацепил, – думал он, продвигаясь к полуоткрытой двери холодной комнаты морга. – Тепла-то напустил. Как бы клиенты не того, не испортились».
Там он фельетониста и обнаружил. Фельетонист лежал на столе, привалившись к мёртвой, холодной Клаве. Простыня, не прикрывающая больше наготу женского тела, перекочевала на свернувшегося калачиком фельетониста. Кузьмич испугался сначала: не замёрз ли? Но, услышав посапывание и сонное бормотание, стал расталкивать:
- Да встанешь ты, в конце концов! Не встанешь - на себе не понесу, будешь ещё одним нашим клиентом.
Фельетонист слышал голос как бы издалека, не понимая, что ему говорят. Только когда Кузьмич, вспомнив всех матерей, пригрозил, что Гершенович уволит, если увидит, собрал силы и сел.
- Да, у тебя губа не дура, к самой красивой подкатил. Даже конец убрать не успел. Смотри: посинел он у тебя, три быстрей.
Подчиняясь чужой воле, фельетонист потёр замёрзший, сжавшийся кончик.
«Неужто отморозил? Нет, быть того не может, я ведь здесь недолго находился», – промелькнуло в замёрзшей голове фельетониста.
- Ты её случайно не того? - спросил Кузьмич и хохотнул. - Да пошутил я. Пописал, убери конец. Для мужика это непременное, первое дело, про которое помнить надо, даже пьяным. Хорошо крыс у нас нет, отгрызли бы. Да, дела, повезло тебе. Кабы дверь закрылась, да я бы тебя скоро не обнаружил – кранты тебе. Считай, заново родился сегодня. С тебя, Карлыч, по этому случаю причитается.
Фельетонист невнятно пробурчал что-то, жалуясь на отсутствие денег. Кузьмич понятливый мужик был, и сам всё понял. Подхватив фельетониста под руку, Кузьмич повёл его в каптёрку.
- Понимаю: наши финансы поют романсы, – изрёк он, усаживая бедолагу на стул в каптёрке. - Ничего, Гершенович придёт,  похмелит, а сейчас чайку поставим. Не боись, со мной не пропадёшь.
Фельетонист стал оттаивать, и джига, которую он начал выстукивать зубами, озадачила даже такого неисправимого оптимиста, как Кузьмич.
- Как тебя колдобит, видать, не привык ещё спирт пить и с покойниками в обнимку спать, – попытался пошутить Кузьмич.
Лицо фельетониста ещё больше посинело, и позывы рвотного рефлекса выбросили из пустого желудка зелёную слизь.
- Не бойся, я Гершеновичу ничего не скажу про тебя с Клавкой, – пытался и дальше шутить Кузьмич. - Тряпка вон в углу, заодно и разогреешься.
Кузьмич показал рукой в угол, где лежала тряпка. Фельетонист с трудом встал, решив, что небольшая порция работы пойдёт ему на пользу.
- Труд на пользу! – Гершенович заглянул в каптёрку и таким образом поздоровался с санитарами. Фельетонист как раз заканчивал уборку.
- По вашему помятому виду вижу, что вы оба здесь ночевали. Такое единодушие радует.
- Гершенович, надо бы того, поправиться! – попросил Кузьмич.
- Заходите, по тридцать граммов налью.
Когда Гершенович зашёл в свой кабинет, Кузьмич сказал фельетонисту:
- Пойдём, второго приглашения не дождёшься.
Они вошли в кабинет Гершеновича, притащив с собой тяжёлый дух немытых тел, перебивающий даже перегарный запах смрадного похмельного дыхания.
- Ну, ребята! В баню вам надо, – разливая спирт по мензуркам, высказался Гершенович. 
- Во-во, и я так думаю. В баню непременно надо сходить. Только после бани требуется освежиться, а без этого дела никак нельзя! – Кузьмич сразу повернул тему в нужное русло.
- Ладно, об этом подумаю на досуге. Давайте, ребята, угощайтесь. Мне тоже с утра маленькую принять для тонуса не помешает.
Фельетонист первым схватил мензурку со спиртом и, выдохнув, опрокинул в рот. Занюхав рукавом, он крякнул.
- Ну, Кузьмич, быстро ты его натренировал! Запивать даже не просит. Глядишь, и тебя скоро обставит на пиру у Бахуса, - выпив и сделав то же, что и фельетонист, изрёк Гершенович.
- Всё, идите работать. Сегодня у вас будет чем заняться. Сейчас съездите с труповозкой. Бабулька одинокая умерла, надо бы вынести помочь.
- Началось, а так складно выходило с баней-то, – ворчал Кузьмич, облачаясь в праздничный, выездной халат. - Ну, ничего, приедем и выцыганим у Гершеновича под баню.
Они вышли на улицу. Зелёный УАЗ «буханка» с красными крестами на бортах уже ждал их.
- Здорово Кузьмич! Это наш новенький? – приветствовал Кузьмича шофер «буханки».
- Да, вчера только приняли. Карлович, собственной персоной, – указывая на фельетониста, ответил Кузьмич.
- Хлипковат, придётся мне сегодня вам помогать. Вдвоём вы не сдюжите. Ладно, залезайте, ехать уже надо.
Оба санитара влезли в боковую дверь, и машина тронулась.
- Часто возить приходиться жмуриков? – спросил фельетонист.
- Когда как. Бывает, по пять в день привозишь, а бывает, ни одного в неделю. Раньше как-то равномерней мёрли, а теперь чёрт-те как, - посетовал Кузьмич. - За эту работу нам платят отдельно, наличными. Бывает, и магарыч соседи поставят.
Машина подъехала к девятиэтажному дому и остановилась.
- Вам на пятый этаж. Вот адрес, – шофёр протянул Кузьмичу клочок бумажки.
Кузьмич с фельетонистом вошли в подъезд. На двери лифта висела табличка: «Лифт не работает».
- Бывает хуже, но реже, – проворчал Кузьмич, направляясь к лестнице.
Тяжело дыша от непомерных после вчерашнего усилий, они поднялись на пятый этаж. Специфический запах разлагающегося тела, распространяющийся по пятому этажу, подсказывал, что они пришли правильно. Кузьмич посмотрел на бумажку.
- Кажется, здесь. Ключи нужно у коменданта взять. Позвони-ка к соседям, может, они скажут, где комендант живёт.
Фельетонист нажал на звонок. Дверь сразу распахнулась, словно их здесь ждали.
- Не знаете, где ключ от соседней квартиры? Мы приехали забрать тело, – объяснил фельетонист.
- Комендант мне оставил ключ, сейчас открою.
Женщина сняла с вешалки связку ключей и подошла к закрытой двери.
- Где же он? – она долго перебирала связку, пока не нашла нужный. Из открывшейся двери пахнуло тяжёлым духом давно не проветриваемого помещения. Кузьмич вошёл следом за соседкой. Последним, зажав нос, проследовал фельетонист. Кузьмич подошёл к усопшей и деловым взглядом окинул постель.
- Да, гниловата простынка-то. Лестница узкая, придётся на простыне тело тащить. А на такой простыне далеко не утащить, – оценив ситуацию, сказал Кузьмич.
- Других у неё нет. Она долго болела и жила только на пенсию. Лекарства да хлеб – всё, что она могла себе позволить, – пояснила соседка.
- Нести неудобно, да и пятый этаж не первый, вспотеешь, пока допрёшь. Надо бы граммов по сто пятьдесят для разогрева, – закинул удочку Кузьмич.
- Не знаю даже, родных у неё нет, и заначек, похоже, тоже нет, – огорчила соседка.
 - Ну что, напарник! Бери за концы простыни там, где ноги. Полегче тебе будет.
Сам Кузьмич взял за углы простыни у головы.
- Ну что, готов? Тогда поднимаем. Давай, тяни вверх.
Фельетонист тянул вверх изо всех сил, но проку от этого не было никакого.
- Иди, зови водителя. Вдвоём нам не дотащить, - недолго помучавшись, вынес решение Кузьмич.
Увидев вышедшего из подъезда фельетониста, шофер сказал:
- С тебя и Кузьмича бутылка. Мне за вынос не платят.
Он не сомневался, что придётся помогать. Остался в машине лишь затем, чтобы назначить цену своим услугам.
- Ну, что, Кузьмич! Бутылку ставишь? - прямо с порога напомнил о магарыче шофёр.
- Хитрый ты мужик! – заметил Кузьмич.
- Да уж, лохом никогда не был, цену знаем.
- Ладно, умник! Берись вон с ним за углы простыни в ногах. 
Кузьмич был явно недоволен, что придётся ставить бутылку. Хотя цена услуг шофёра была всегда одинаковой и давно известной Кузьмичу.
Осторожно пройдя две двери, они вышли на лестничную площадку.
- Мать, закрывай дверь! – дал указание Кузьмич.
- Теперь не торопитесь, мне-то приходиться задом пятиться. Вообще-то дудки вам, ребята, что-то я сегодня совсем поплохел. Покойника-то выносят вперёд ногами. Так что вам впереди идти, а мне сзади, – спохватился Кузьмич.
- Поднимай выше, а не то бабулька на вас съедет. Осторожней! А, черт! – Кузьмич на правах бывалого командовал помощниками. Он боялся, что гнилая простыня может порваться и поэтому шумел больше обычного.
- Чего расшумелся! Чай, не впервой выносим, – обиделся шофер.
Треск рвущейся простыни поставил точку во фразе. Сопревшая простыня, как и предполагал Кузьмич, порвалась посередине, образуя значительных размеров дыру. Тело бабульки, свесившись в отверстие, почти касалось ступенек.
- Карлыч, подсоби, он один удержит. А ты посередине поддержи. Да не так, крепче держи. Что ты её, как девку нетоптанную, обнимаешь! – командовал Кузьмич, всё же надеясь, что фельетонисту удастся обнять объёмный торс бабульки.
- Не получается никак, выскальзывает. Может, подлезть под неё? – предложил фельетонист.
- Давай, два этажа на четырёх костях протопаешь, – одобрил Кузьмич.
Распластавшись по ступенькам, фельетонист втиснулся под бабульку.
- Дурак, как ты влез! Вперёд ногами что ли пойдёшь? Головой вперёд надо было! – попрекнул напарника Кузьмич.
- Мне так лучше, легче удерживать будет. И голова выше ног получилась, – оправдывался фельетонист.
Простыня совсем порвалась. Лишь голова и ноги оставались на ней. Всё остальное тащил на себе фельетонист. Он покраснел от натуги и, наверное, проклинал свою инициативность.
- Ядрёная, видать, тётка была. Даже после смерти на мужике прокатилась, – пошутил Кузьмич, когда бабульку погрузили в машину.
- Сбегай к соседке, пусть в бумаге распишется. Совсем забыл с неё подпись взять, - попросил напарника Кузьмич.
Пришлось фельетонисту снова подниматься на пятый этаж.
Когда приехали обратно к моргу, бабульку поместили в холодную комнату.
- Пойдём в каптёрку, пока ничего нет, отдохнём, - предложил Кузьмич.
«Слава богу! Теперь можно передохнуть. А если повезёт, то и весь день на завалинке можно будет просидеть», – думая о хорошем, фельетонист поплёлся за Кузьмичом.

                Засада
 В каптёрке Кузьмич полез в тумбочку. Пошарив рукой по полкам, выудил бутылку с синей жидкостью.
- Эн-зэ. Берегу для экстренных случаев, – пояснил Кузьмич.
- Это что за зелье? – спросил фельетонист.
- Денатурат. Он хуже  спирта, но вполне съедобен.
- Нет, я, пожалуй, не буду. Устал, надо ещё день доработать.
- Брось ты, Карлыч. Денатурат - тот же спирт, только крашеный. Потом, у тебя сегодня боевое крещение.
Смирившись с участью собутыльника, фельетонист согласился. Приняв по мензурке, собутыльники развалились в двух стареньких креслах без подголовников, собираясь вздремнуть.
- Ты, Карлыч, не горюй. Жмуриков по этажам таскать, конечно, неприятно, зато денежно. В конце каждой недели Гершенович наличными рассчитывается.
- Я думал, у вас тут всё строго через кассу.
- Строго-то строго, только доставкой  жмуриков в морг занимается кооператив. Сам понимаешь, дело это беспроигрышное, клиент нас никак обойти не может.
- На кладбище тоже кооператив доставляет? – спросил фельетонист.
- Конечно, кооператив. Такое прибыльное дело, как похороны, государству никто не отдаст. Только хоронит и возит кооператив другой.
- Логично было бы одному кооперативу всё делать: от вывоза покойника в морг, до похорон.
- Ты чего, глупый?! Хоть Гершенович и гой, ему такого никто не позволит. А захочет сам влезть не в свои дела - шлёпнут. Вместо хозяина сам клиентом в морге станет.
- Так кооператив, на который мы пашем, Гершеновичу  принадлежит? – удивился фельетонист.
- Он потрошит, ему и дали разрешение в городской администрации. Дело это не такое уж прибыльное. Но, надо сказать, отстёгивает Гершенович за своё директорство знатно, сам видел.
- В смысле нам за труды? – почувствовав носом корреспондента жареное и прикинувшись лохом, спросил фельетонист.
- Ну, ты совсем тёмный! Конечно, нет. Отстёгивает он «крыше». Она-то реально владеет кооперативами - и этим и похоронным.
- Не знаешь, что за «крыша»? - пытал дело фельетонист.
- Такие вопросы задавать не принято. Если знаешь – держи рот на замке. Тебе, как партнёру, скажу, но дай слово, что не расколешься.
- Могила, – ответил фельетонист.
Кузьмич наклонился к фельетонисту и тихим голосом сказал:
- Мэру всё принадлежит. Гершенович и другие - все подставные. Так говорят. Но я тебе ничего не говорил.
Гершенович, словно почувствовав, что говорят о нём, заглянул в дверь.
- Ребята, собирайтесь, ещё один клиент появился.
На сей раз кооператив доставил в морг здоровенного мужика. Хоть и жил клиент на первом этаже, фельетонист, напрягая все оставшиеся силы, чуть не наложил в штаны от натуги. Даже Кузьмич его пожалел, налив по приезде двойную порцию денатурата. Но и на этом работа кооператива не закончилась: ещё двух старушек доставили в морг. Фельетонист так устал, что и сегодня остался ночевать в каптёрке.
Два следующих дня были похожи на два первых: уборка анатомички, доставка умерших, спирт после каждого законченного дела и ночлег в каптёрке. Зато в пятницу…
Утро началось, как и в другие дни, с выезда по скорбным делам кооператива. А в час дня Гершенович заглянул в каптёрку и сказал:
- Зайдите ко мне оба.
Кузьмич подмигнул фельетонисту:
- Получку получать зовёт.
- Меня-то зачем? Я только первую неделю работаю, – засомневался фельетонист.
- Для официальной зарплаты рановато, а эти денежки от кооператива.
- А официальную по каким числам выдают?
- Честно говоря, забыл. Полгода уже не видел казённых денег. Медицина, сам знаешь, как обеспечивается. Черт с ними, с казёнными-то, пусть подавятся этими грошами. Нам и наших кровных, кооперативных хватит.
Гершенович выдал санитарам по пять сотен и, словно извиняясь, сказал:
- Заказов мало было, так что только по пять сотен получилось, – и, обращаясь к фельетонисту, добавил: - Ну как, не надоело ещё?
- Вроде нет. Кузьмич на меня не обижается, значит, всё в порядке.
- Вот и хорошо. Кузьмич, ты сейчас не очень-то налегай на спиртное. До конца рабочего дня ещё полсмены осталось.
- Не сомневайся, Гершенович, доработаем как надо.
Как только оба санитара переступили порог каптёрки, Кузьмич сказал:
- Карлыч, с тебя причитается. Первую получку обмыть надо. Бери авоську и дуй в магазин.
- Так ведь Гершенович запретил во время работы.
- Мы от работы не отлыниваем и не отказываемся. Так что с этим всё нормально. Иди куда посылаю и не бери в голову, о чём ещё понятия не имеешь.
- Брать-то чего в магазине? - для надёжности спросил фельетонист.
- Конечно, водки и побольше. Жаль, что спирт в магазине не продают, спиртик-то лучше пошёл бы. Точно, Карлыч? - Кузьмич подмигнул собутыльнику, который, по его мнению, успел в полной мере оценить достоинства спирта.
- А из закуски чего взять?» - не получив указания на этот счёт, спросил фельетонист.
- По закуске ты у нас спец, тебе и карты в руки, - резонно заметил Кузьмич
Фельетонист ушёл, а Кузьмич, развалившись на стуле, остался ждать.
Фельетонист быстро нашёл, что искал и, закупив водки, закуски, отправился обратно. Он почти дошёл до морга, когда посетившая голову мысль заставила остановиться.
«Что это я, пью каждый день до бесчувствия, таскаю останки людей на себе, словно мешки с картошкой? Пьянчуге этому за водкой бегаю, как пацан на побегушках. Нужно остановиться, так ведь недолго и сбрендить, а то и вовсе в клиенты определиться в сею тихую обитель».
Чтобы совсем уж не обижать Кузьмича, он вошёл в дверь помещения морга и поставил авоську у порога.
«Кузьмич найдёт, на спиртное у него нюх», – подумал фельетонист и вышел на улицу.
Он спустился с крыльца и остановился. Только сейчас фельетонист опомнился:
- Куда идти, а главное, зачем?
Прошедшая неделя пролетела как один день, сжав время от первой выпитой рюмки до настоящего момента. Недельный тайм-аут спрятал его от навязчивой череды событий, не разрешив проблем. Что ждёт его впереди, где найдёт он кров и покой? Он вспомнил всё, что произошло за последнюю неделю, и на душе стало совсем погано. Ни родных, ни хороших знакомых у него не было, и получалось, что кроме его собственной однокомнатной квартиры идти-то было некуда. Но именно там незваные гости поджидают возвращения хозяина.
«Может, повезёт, и они ушли? Не могут же они неделю у меня сидеть», – подумал он, подходя к дому.
Выскочившая прямо на него из-за угла соседка по этажу на запоздалое «здрасьте» не ответила, проскочив мимо по своим делам.
«Это не к добру. Такая вежливая всегда, а тут на тебе: ни «здрасьте», ни до «свидания». Не иначе, гости у меня», - домыслил ситуацию фельетонист.
Он в нерешительности остановился, не зная, что предпринять. Хотелось есть, грязная, заросшая недельной щетиной физиономия неприятно зудела. Фельетонист потрогал щетину.
«Ну конечно! Она меня просто не узнала, подумала, что бродяга».
Мысли о горячей воде и тёплой ванне выветрили остатки сомнений. Он сразу ощутил, как просолённая потом рубашка неприятно прилипает к спине. Казалось, что гадкого вида живность осваивает просторы его тела.
«Да кто я такой, чтобы на меня облаву организовывать, да ещё засаду целую неделю держать?»
И всё же, несмотря на благостные мысли, беспокойство полностью не прошло. Около самой двери подъезда он остановился, сделав вид, что читает потёртую табличку со списком жильцов. Посмотрев направо и налево, не следит ли кто, он вошёл в подъезд. Стараясь как можно меньше шуметь, стал подниматься по лестнице.
«Ну, вот, а я боялся. Тут и нет никого», – поздравил он себя.
Да, видно, сглазил. Здоровенный, незнакомый ему мужик вышел из дверей одной из квартир первого этажа. Достав из пачки сигарету, закурил. У фельетониста сердце ушло в пятки и ноги сами собой быстрей зашагали по ступенькам.
«Не иначе за мной наблюдают», – неприятная мысль пришла ему в голову, вызвав приступ страха.
Вот и дверь его квартиры. Остановившись, он полез в карман за ключами. Дверь к соседке открылась, и знакомый милиционер – хахаль соседки вышел на площадку с зажжённой сигаретой.
- Тебе здесь чего надо, мужик? Иди, иди отсюда.
- Да я к другу пришёл. Видно, ошибся дверью.
- Ну и дух от тебя, прямо заживо разлагаешься. Уходи по-доброму, пока не забрал.
- Ага, вот в чём дело, это третий этаж. Значит, ещё не дошёл, мне на четвёртый надо, – сказал фельетонист, подумав при этом: «Молодец мужик, предупреждает, что засада у меня. Ничего, я понятливый. Только зачем я сказал про четвертый этаж? Теперь просто так на улицу не выйти. Придётся на четвёртый идти».
Он поднялся на этаж выше и сделал вид, что нажал на звонок у двери. Милиционер докурил сигарету и скрылся за дверью квартиры. Зато мужик с первого этажа, похоже, уходить не собирался. Докурив сигарету, он достал из пачки другую. Фельетонисту вспомнился известный фильм «Семнадцать мгновений весны», когда профессора Плейшнера также блокировали в подъезде. Только, в отличие от персонажа фильма, у фельетониста не было яда, чтобы отравиться и не выдать тайну. Правда, и тайны-то у него никакой не было. Непонятно, что служивым из государственной конторы, название которой оканчивалось на «б», взбрендило в голову?
«Раньше никому не был нужен, теперь хоть им понадобился, – с иронией подумал он. - А если бы у меня был яд, хватило бы духу отравиться? Вряд ли. Чего ради травиться-то? Я никого не убивал, не воровал и даже никого не обижал. А вот это дудки, по последнему пункту явный прокол получился: в газетёнке этой долбаной Васькиной засветился. Что и говорить, житуха моя как была поганой, так поганой и осталась. Только сейчас жить стало радостней, жив ведь ещё. Жить стало веселей: словно в детективе - игра в прятки и догонялки. Так чего ради травиться?»
Он стоял, прижавшись к стене, стараясь не дышать, весь обратившись в слух.
«Уйдёт он, наконец, или мне здесь до второго пришествия стоять? А вдруг кто-нибудь из двери выйдет, а я тут стою?»
И почему-то совсем невпопад подумалось: «Туда ехали - за ними погоня со стрельбой. Отсюда едут - за ними опять гонятся. Как интересно люди живут!»
Монолог крестьянина, сохой пашущего землю, из некогда любимого народом фильма «Не бойся, я с тобой»  взбодрил. Он словно перенёсся из серой реальности в мир киношных грёз, на мгновение ощутив себя героем популярного вестерна. Такой  поворот событий поменял акценты прошедших и теперешних моментов жизни. Ведь герои вестернов никогда не проигрывают и, этот факт всё принципиально менял.
Звук шагов за дверью, у которой он стоял, напряг нервы, а поворот ключа в замке заставил действовать. Он на цыпочках пошёл вверх по лестнице. Добравшись до площадки последнего этажа, остановился. Теперь можно перевести дух и отдышаться. Мужик на площадке первого этажа всё не уходил. Ничего другого не оставалось, как ждать.
Звук от ключа, поворачиваемого в дверном замке соседней двери, застал фельетониста врасплох. Но лишь одно мгновение пребывал он в нерешительности.
«Вдруг здесь тоже они?» – столь неприятное предположение подсказало решение: на пыльном чердачном этаже засады наверняка нет.
Рванувшись к вертикальной, прикреплённой к стене лестнице, он мгновенно забрался наверх. Приподняв чердачный люк, влез, оказавшись на полутёмном, пыльном чердачном этаже. Свет, проходя сквозь грязное стекло малюсенького чердачного оконца, тусклым пятном падал на пол, засыпанный опилками, оставляя в воздухе шлейф светящейся пыли. Старая сломанная раскладушка, несколько пустых картонных коробок и балки чердачного перекрытия составляли  интерьер помещения. Вдохнув пыльного воздуха, фельетонист чихнул. Зажав нос рукой, чихнул ещё два раза.
«Что это я расшумелся? Так недолго меня и вычислить. Доказывай потом что я - это не я», - подумалось ему.
Осторожно ступая по хрустящим опилкам, он подошёл к чердачному окошку. Расположенный большой буквой «г» дом позволял ему видеть из чердачного окошка выходящее во двор окно собственной квартиры и окно соседки по лестничной площадке. Последнее обстоятельство  очень обрадовало. Раньше, чем наступит ночь, он не собирался покидать своё пыльное убежище. Окно соседки его всегда манило, а сейчас, предоставив дармовое зрелище, обещало показать много интересного.
«Сесть бы куда-нибудь. Ноги уже гудят», – подумал он, шаря глазами по полутёмным пыльным углам. Не узрев ничего подходящего, решил обойти новые владения: авось что-нибудь да найдётся. За колонной вытяжки он обнаружил несколько сломанных деревянных ящиков. Перетащив ящики к чердачному окошку, водрузил один на другой, соорудив некое подобие табуретки.
«Теперь и отдохнуть не грех», – решил он, устраиваясь на жёстком сидении.
«Жёстковато, на таком долго не выдержишь. Подложить бы чего-нибудь помягче».
На чердаке ничего мягкого не было, разве что затыкающие щели клочки стекловаты.
«От стеклянной ватной мягкости потом весь исчешешься.»
Он почесал заднее место, ощущая некоторую колкость в штанах, словно уже успел посидеть на стекловате. Усевшись поудобнее,  фельетонист прислонился к оконному подрамнику, ослабив давление на пятую точку. Он собирался дождаться появления признаков пребывания в своей квартире незваных гостей. Попросту говоря, хотел засечь спрятавшихся в его квартире «бэшников».
«Они хитрые, да я хитрей. Не было счастья, да несчастье помогло», – вспомнил он поговорку.
«Неделю пропьянствовал с Кузьмичом, стал с виду как опойка. Зарос щетиной, никому теперь меня не узнать. И деньжат немного заработал», - подбадривал он себя.
За окнами квартир ничего интересного не происходило, словно две квартиры – его и соседки - стали необитаемыми. Никто к окну не подходил, свет не включал. Он пошарил взглядом по другим окнам, но плотные, непрозрачные занавески скрывали всё самое интересное.
«Некурящие, что ли, они там?» - думал он, вглядываясь в окна своей квартиры, стараясь за пыльными стёклами разглядеть огонёк сигареты. Занятие по подсматриванию в окна скоро наскучило, и он предался мечтаниям. Конечно, он думал о соблазнительных формах соседки, наградив её ролью возлюбленной. В мечтах он мог позволить себе излишнее вольнодумство и смелость действий. Совсем скоро сон сморил нашего наблюдателя.
  Большая двуспальная кровать и она в прозрачном пеньюаре, снились мечтателю. Вот она села на кровать, повернувшись к нему двумя прекрасными, наполовину оголёнными грудками. Закинув ногу на ногу, она осторожно, чтобы не порвать, снимала чулки из тончайшего капрона. Тёмным пятном внизу живота дразнило нечто более соблазнительное, чем женские верхние прелести. И ноги, если не сказать смелее, ножки, притягивали взгляд совершенными формами и упругой атласной кожей. Такой натиск соблазнительных женских достоинств сломал застенчивость фельетониста. Он робко протянул руку, собираясь погладить самое невинное, по его разумению, – женскую ногу. Но женщина предупредила событие: получив толчок в лоб, он упал.
 Подняв клубы пыли, фельетонист шлёпнулся на пыльные опилки. Сознание не сразу перенесло его из женской спальни на пыльный чердак. Он встал и, стряхнув с одежды пыль, поправил развалившийся штабель ящиков.
«Хорошо, что пол не цементный, а весь в опилках», – подумал он.
Взглянув в оконце, фельетонист замер. Там, несколькими этажами ниже, в квартире что-то происходило. Вернее сказать, что-то вот-вот должно было произойти: у соседки на кухне зажёгся свет. Фельетонист не дышал, ожидая дальнейших событий. Предчувствие не обмануло его: в кухню вошла она. На ней не было прозрачного пеньюара, лишь тапочки да маленькие трусики составляли всю одежду.  Но не это поразило фельетониста – перед ним предстала другая женщина. Точнее сказать, женщина была та же, с тем же, но без макияжа лицом. Если поблекшую красоту лица можно было списать на тусклое кухонное освещение, то куда девались соблазнительные формы тела? Всегда бодро выглядывающие из тесного лифа округлые верхние женские прелести сейчас висели двумя кожными складками. Живот в складках обвислой кожи совсем не украшал тело, выдавая довольно уж средний, если не сказать смелее, возраст женщины. Целлюлитные ноги с кратерами жировой ткани на коже и вовсе не походили на то, что он видел во сне. Женщина поставила чайник на огонь, очевидно, собираясь выпить чаю или кофе. Вышедший следом на кухню пузатый милиционер, в одних лишь трусах,  окончательно лишил идиллии душу поклонника. Стало понятно, почему у соседки не включался свет, и даже пионер не усомнился бы в ночных любовных занятиях дяди с тётей.  Сейчас, перед тем как уйти домой, милиционер собирался потерю сил в любовных утехах поправить ужином. Настроение у фельетониста испортилось, но не настолько, чтобы не почувствовать пробуждающийся при мысли об ужине аппетит.
«Однако отрадно, что у меня в квартире засады нет.  Иначе за столько времени они себя как-нибудь проявили бы».
Ян усмехнулся. Выходило, что не они на него, а он на них засаду организовал.
«Пора и мне домой. Сначала мыться, потом есть. По-моему, где-то у меня крупа оставалась», – он машинально, словно уже собирался открыть дверь, полез за ключами.
В левом кармане брюк ключей не было, в правом тоже. В остальных имеющихся на одежде карманах ключей также не оказалось.
«Неужели потерял!»
Факт пропажи ключей кольнул сердце. Он проверил карманы ещё раз, осмотрел место, куда совсем недавно упал: ключей и там не было.
«Не иначе, у Кузьмича в каморке потерял, когда на полу валялся. А может, ещё где».
Потеря ключей всё меняла. Конечно, в квартире есть запасной комплект, но туда ещё попасть надо. С отчаяния он сел прямо на покрывающие пол опилки, понимая, что теперь он точно попался в лапы злодейки - судьбы.

                Фортуна знает, но всё ли?
  Фельетонист ещё раз проверил карманы. Ключей в них не появилось.
«Может, где-нибудь здесь, на чердаке, потерял? Ведь лазил  же я по углам чердака», – спасительная мысль давала надежду, а самое главное, выводила из оцепенения. Он встал с пыльных опилок и отряхнул штаны.
«Кажется, я за трубу вытяжки лазил», - подумал он, направившись туда.
За широкой кирпичной трубой было темно. Массивное кирпичное тело трубы загораживало тусклый свет оконца, лишь лучик из маленькой прорехи в крыше жёлтым, с копейку пятнышком падал на пол. Он опустился на колени, стараясь лучше рассмотреть покрытые пылью опилки.
«Здесь я их точно не терял, иначе на пыли остался бы след, даже если провалились они в мягкую опилочную подстилку. Надо всё внимательно проверить. Конечно, надежды мало, но всё же».
Он хотел уже встать с колен, как звук ног лезущих по металлической лестнице и скрип петель отрывающегося люка остановил его.
«Неужели выследили?» – от неприятной мысли прошиб пот.
- Да осторожно ты. Наступаешь на пол, как слон. Всех жильцов перебаламутишь, – послышался голос.
- Брось Иван, вечно ты перестраховываешься. Здесь опилки, да и ночь сейчас, все небось  дрыхнут, – ответил другой голос.
- Давай, сюда, к окну. Только осторожно, здесь пол подгнивший, – сказал первый голос.
Шаги двоих вошедших, направившихся к окну, замерли.
«Что им здесь надо? – подумал фельетонист. – Не на звёзды же они собираются смотреть?»
- Какое окно? – спросил второй голос.
- Вон, третье слева, на третьем этаже, - ответил первый голос.
- Это же моё окно! Значит, точно они, – подумал фельетонист, напрягая слух, чтобы ничего не пропустить.
- Я несколько дней за окнами наблюдал. Свет в квартире не зажигают. Значит, нет там никого, – сказал первый голос.
- А замок сложный? – спросил второй.
- Ерунда, с твоим инструментом за минуту управишься, – ответил первый.
- А живёт-то там кто? Может, зря время потратим, вскроем - а там взять нечего, – засомневался второй.
- Даже у самого бедного всегда есть что взять, – ответил первый.
Голоса замерли, фельетонист слышал лишь хриплое дыхание одного из двоих. Видно, он был сильно простужен.
- Нет, они не за мной. Скорее, они ко мне, за моим добром. Конечно, у меня ничего такого нет, но всё равно жалко. Сколько трудов потрачено, пока наживал, – думал фельетонист.
- Когда пойдём? – спросил второй голос.
- Да вот прямо сейчас и пойдём. Выкурим по одной и пойдём, – ответил первый голос.
- Ты же знаешь, я бросил. Ладно, давай. Перед работой одну можно.
Звук чиркнувшей спички и запах дыма от дешёвых сигарет подтвердили, что так всё и сделано, как задумывалось. Значит и следующие действия: проникновение в квартиру и кража вполне вероятны.
«Сейчас мою квартиру будут грабить, а я тут прячусь. В милицию надо звонить, - подумал фельетонист. - Да, позвоню я им, они же меня и сцапают. Наверняка им на меня «бэшники» ориентировку дали. Что же делать? Не смотреть же на всё это».
За трубой было темно и грязно. Воздух, насыщенный пылью, щекотал ноздри. Невыносимо хотелось чихнуть. Он зажал нос, но звук, напоминающий нечто из кошачьего репертуара, всё же вырвался.
- Здесь есть кто-то! - полушёпотом сказал первый. – И ящиков тут перед окном вчера не было.
Фельетонист замер, даже дышать перестал.
- Да брось ты. Всё тебе мерещится. Разве мент полезет в пыльный угол? - возразил второй.
- А ящики? – не сдавался первый.
- Ребятишки, наверное, лазали сюда. Вот и наворочали, – убеждал второй. - Чтобы ты не сомневался, сходи да посмотри за трубой.
- Пойди сам, да посмотри, – струхнув, ответил первый.
- Ладно, сейчас проверим, – согласился второй.
От ожидания разоблачения у фельетониста душа ушла в пятки. К счастью для него, второй проверил по-другому: оторвав доску от ящика, пульнул её за трубу. Доска больно шлёпнула фельетониста по затылку. Сообразив, в чём дело, он заорал истошным кошачьим голосом.
- Я же говорил, кошки это, – голос второго успокоил первого, как их определил для себя  фельетонист. Успокоил он и самого фельетониста.
– Пойдём работать, пока сюда кого-нибудь чёрт и вправду не принёс.
- И то верно, пошли, – ответил первый голос.
Две пары ног пошлёпали к выходу. Заскрипела петля открывающегося люка, выпуская двух джентльменов удачи, собравшихся на дело. Фельетонист потрогал шишку на голове.
«Однако я тут сижу, а там… Мало того, что мою квартиру грабят, так ещё и досками бросаются. Надо что-то делать», – думал он, тем не менее продолжая прятаться за трубой.
«В любом плохом есть немножко хорошего», – вспомнил он поговорку детдомовского завхоза.
И верно, получалось, что два слесаря-самородка открывают для него замок.
«Раз нет ключей, так это даже очень кстати. Только не нахапали бы они у меня вещей».
Честно говоря, нахапать у него было нечего. Разве что альбом с этикетками спичечных коробков, оставшийся от давно забытого детского увлечения.
«А вдруг моё зимнее пальто уволокут?!» – спохватился он.
Пожалуй, оно было его единственной приличной вещью (не считая ботинок) купленной за последние пять лет, и до сих пор выглядело вполне сносно.
«Нет, этого так оставлять нельзя», – наконец решил он.
Собравшись духом, он выглянул из-за укрытия. На чердаке гостей не осталось, лишь едва заметные на пыльных опилках следы напоминали, что совсем недавно здесь были люди.  Он на цыпочках подошёл к люку. С минуту постоял над ним, прислушиваясь. Плотно прилегающий люк не пропускал никаких звуков, или их просто не было, поскольку два вора делали своё дело тихо.
«Может, они с другой стороны стоят и меня поджидают?» – сомнения не отпускали его, заставляя медлить. 
Опустившись на колени, он приложил ухо к люку.
«Что-то подозрительно тихо. Ни шагов не слышно, ни голосов, словно вымерло всё, – потеряв чувство времени, забыв, что сейчас ночь и все жильцы спят в тёплых постелях, подумал он.  - А если они караулят с той стороны? Не поверили, что кошка, только прикинулись, что поверили. Сейчас я выгляну, они меня хвать,  и голову свернут, как курёнку».
От таких невесёлых мыслей мурашки выступили у него на спине.
«А если они уже в квартире и моё добро грабят? Здоровому, этому слону, не то что отмычкой, плечом открыть мою дверь ничего не стоит. Надо в чердачное окно посмотреть, не впотьмах же они там шарят, всё фонариком светят».
На окнах квартиры фельетониста не висело занавесок, лишь прозрачный тюль закрывал апартаменты от любопытных взоров. Он подошёл к чердачному окну и стал наблюдать. Не прошло и двух минут, как сверкнувший в квартире луч фонарика подтвердил его догадку.
«Вот гады! И пяти минут не прошло, как отсюда вышли, а уже в моей квартире шарят. Что же делать? Может, анонимно в милицию позвонить? Нет, не успею. Пока найду телефон, пока они приедут, их уже ищи – свищи».
Он почесал затылок. Тут было над чем поразмыслить, и думать надо было быстро. Он и сам мог бы напугать воров,  только маленькому, щуплому не справиться с двумя здоровенными мужиками.
«Была, не была, что-нибудь придумается», – решил он, направившись к люку.
Заржавленные петли заскрипели, и через открывшийся проём фельетонист спустился на лестничную площадку. Было тихо, подъезд со спящими в квартирах жильцами имел совсем мирный вид. Но он-то знал, что в одной из квартир, в его квартире, орудуют воры.
«Вот когда пригодились бы «бэшники». Их всегда приносит, когда не нужно. А когда нужно…»
Он сплюнул на пол, вспоминая троицу, неделю назад приходившую его навестить. Будь они в квартире вместе с ворами, вряд ли отличишь, кто есть кто.
Спустившись на свой этаж,  приложил ухо к двери, надеясь что-нибудь услышать. Прикосновение приоткрыло незапертую дверь.
«Вот растяпы! Будь вместо меня опер, давно бы сцапал».
Он пошире приоткрыл дверь, всунув в щель голову.
«Может, они уже ушли, а я тут отсвечиваю?»
 Дверь на площадке верхнего этажа скрипнула, выпуская ночного гостя. Чмокнул прощальный поцелуй, и дверь закрылась. Спускавшийся вниз по лестнице, наступая нарочито тихо, приближался. И возможная встреча двух полуночников была совсем некстати. Конечно, ночной гость сам отчасти был вором, крадя, в отсутствие супруга, с семейного стола кусочек от праздничного торта, именуемого супружеской верностью. Но торчащий непонятно зачем из двери мужик совсем не вписывался  ни в какие схемы адюльтерных отношений, и у ночного любовника могли возникнуть вопросы. Фельетонист вошёл вовнутрь и осторожно прикрыл дверь. За дверью было темно, и ещё не привыкшие к темноте глаза не различали ничего.
«А что если сейчас они начнут выходить?»
Он представил себе двух  здоровенных амбалов и их огромные, жёсткие кулаки. Такой вариант событий его вовсе не устраивал.
«Нужно куда-нибудь спрятаться», - подумал он.
Стенной шкаф, загруженный доверху всяким хламом, для укрытия не годился.
«Может, в комнате? В темноте я мимо них прошмыгну незаметно».
Встав на четвереньки, он пробрался в комнату. Двое грабителей, склонившись над коллекцией этикеток, не заметили появления третьего человека. Фельетонист заполз под стол и замер. Свисающая скатерть с кисточками, предмет его гордости, спрятала хозяина от враждебных взглядов чужаков.
- Возьму альбом с собой. Мой внук собирает коллекцию этикеток со спичечных коробков, вот обрадуется-то, – сказал маленький и коренастый.
- Брось со всякой ерундой возиться, деньги, давай, ищи, – зло ответил тощий.
Фельетонист под столом зарычал и тявкнул пару раз, тут же получив пинок. Под глазом зажгло, и если бы вылетевшие из глаз искры материализовались, то пожара было бы не избежать.
- Откуда здесь собака? Ты, что ли, дверь опять не запер, растяпа! Вечно с тобой вляпаешься в историю. Говорил себе, что завяжу, так нет, несёт нелёгкая. Пойдём быстрей, не то пёс весь подъезд перебудит.
Сдёрнув со стола скатерть, воры ушли. Фельетонист вылез из-под стола, в общем, довольным, что оказался дома. Было немного жалко скатерти, но, как говорится, скатерть - дело наживное. Он потрогал глаз.
«Наверное, будет синяк. Чтоб этому слону пусто было!»
Первым делом фельетонист запер дверь. Только после этого от души отлегло. Запасные ключи оказались на месте, оставалось найти что-нибудь съестное и помыться. Он открыл кран с горячей водой, собираясь наполнить ванну. Кран зашипел, выплюнув каплю рыжей жидкости на белую эмаль.
«Видно, опять отключали. Ничего, нагрею воды, как раз за это время каша сварится».
Пшённая каша испускала духмяный запах, вызывая приступ слюнотечения. Кастрюлька с водой, скоро закипела. Фельетонист выключил кашу и, сняв её с плиты, закутал в тряпицу.
«Пусть попреет, а я пока помоюсь», – решил он.
Маленькой кастрюльки горячей воды было маловато для грязного тела. Пришлось вымыть лишь самые грязные места и поставить на огонь кастрюльку ещё раз. Закончив с помывкой, фельетонист приступил к трапезе.
«Сейчас бы маслица да сто граммов водки для сна», – думал он, уплетая посыпанную сахаром пшённую кашу. Умяв целую кастрюльку, он потянулся и зевнул.
«Теперь спать, утро вечера мудренее», – решил он и, достав из шкафа одеяло, устроился на диване.

                Поворот
  Дверь комнаты открылась, впуская гостей. Сам фельетонист лежал на диване, и, сказать по правде, никого сегодня не ждал. Нетвёрдой походкой в комнату вошёл Кузьмич.
- Здорово, напарник! Вот, решил в гости зайти.
«Как он мой адрес узнал? Наверное, у Гершеновича паспортные данные в бумагах нашёл», – подумал фельетонист, нисколько не удивившись тому, как Кузьмич прошёл через запертую на замок входную дверь.
- А я не один. Привёл к тебе кое-кого.
Из-за спины Кузьмича робко выглянула Клава.
- Скучала по тебе. В кои-то веки, говорит, порядочного мужика встретила, и то он сбежал, – пояснил Кузьмич.
Решив, что неудобно лежать при даме, фельетонист сел. Клава, очевидно, в подтверждение слов Кузьмича, вышла вперёд. Из-под перекинутой через плечо простыни торчали босые ноги.
«Да она голая!» - взглянув на женщину, подметил  фельетонист.
- А чего наряжаться-то! Не просто так, по делу пришли, – сказал Кузьмич, словно угадав мысли фельетониста.
Только сейчас фельетонист заметил, что Кузьмич одет, как Клава.
- И что у вас за дело ко мне? – спросил фельетонист.
- Ну ты и торопыга! Прямо как голую е…, – обиделся Кузьмич. - Сначала, надо гостей принять, спиртику предложить и всё такое.
- Рад бы угостить, но боюсь, что спирта у меня нет.
- Ну, это ты зря. Для гостей надо держать.
- Кузьмич, что у тебя за наряд? Никак своё тряпье постирал? – не выдержав нужного для хорошего тона такта, полюбопытствовал фельетонист.
- Ты не знаешь?! Я ведь умер. Во сне умер, от слюны задохнулся. Теперь я рядом с Клавой на соседнем столе лежу. Вот она мне как соседу все свои горести и поведала. Короче, влюбилась она в тебя. Так что пришли мы посвататься. А хочешь, прямо сейчас свадьбу сыграем?
- Какую свадьбу? – не понял опешивший от всего увиденного и услышанного фельетонист.
- Вашу, конечно, свадьбу. Короче, твою с Клавой. Если согласен, поцелуйтесь, что ли.
Испугавшись столь стремительного хода событий, фельетонист встал, собираясь дать дёру.
Клава, очевидно, поняв это по-своему, шагнула к нему, обняла и подставила холодные губы. Фельетонист  дёрнулся, пытаясь вырваться. Трель звонка у входной двери прервала идиллию.
Фельетонист открыл глаза. Он сидел на диване, обхватив двумя руками холодную подушку.
«Надо же присниться такому, – подумал он. - Кому это неймётся? Звонит и звонит, будто к себе домой».
На дворе стоял день, и, скорее всего, визит незваного гостя, звонящего у двери, не сулил ничего хорошего. Кошмарный сон ещё полностью не отпустил фельетониста, отодвинув реальные проблемы на второй план. Он встал и прямо в трусах пошёл открывать.
- Кто там? - спросил он через дверь.
- Почта, – ответил голос.
«Почему не в почтовый ящик?» – подумал фельетонист, всё же отпирая дверь.
Перед дверью стоял мужик, совсем непохожий на почтальона. У фельетониста от нахлынувших подозрений ёкнуло сердце.
- Вам повестка, распишитесь вот здесь, – сказал мужик, отдавая повестку и открывая тетрадь с уже заготовленными записями.
Фельетонист, забыв, что в трусах, полез было в предполагаемый карман за ручкой, но незнакомец протянул свою, сказав:
- Вот, возьмите.
Получив подпись, и вежливо попрощавшись, он пошёл вниз по лестнице. Закрыв дверь, фельетонист взглянул на повестку.
«Вот и попался», – прочитав, что в ней написано, подумал он.
Слово «просим» совсем не смягчало смысл послания, а второе слово - «явиться» полностью испортило впечатление от вежливого «просим».
«Ну что ж, раз попался, нужно идти к «бэшникам», - решил он.
Ян посмотрел на часы. До назначенной аудиенции оставалось целых два часа. Фельетонист умылся, сбрил недельную щетину. Позавтракав чаем с сахаром, он облачился в свой лучший  и единственный костюм, прощальным взглядом обвёл комнату собственной однокомнатной квартиры и, заперев входную дверь, направился в контору.
Он шёл неторопливым шагом, стараясь не думать о плохом. Однако в голову лезли мысли, от которых становилось худо. Фельетонист думал о превратностях судьбы, навязчиво предлагающей сменить однокомнатную квартиру со всеми удобствами на менее удобное казённоё жильё.
«Интересно, меня в одиночку посадят или в общую камеру?»
Хотелось надеяться, что посадят в одиночную камеру. Он слышал про порядки в общих камерах и не хотел всё это испытать на себе.
«Как приду, попрошу генерала предоставить одиночку», – решил он.
Предъявив повестку дежурившему на входе сержанту, фельетонист пошёл на второй этаж к указанному в бумаге кабинету.
«Интересно, вроде я в прошлый раз в другом кабинете был», – думал он, разглядывая дверь.
Он потянул за ручку, собираясь войти, но дверь оказалась запертой.
«Приглашают, время назначают, а сами! Может, там сейчас кого-нибудь другого пытают?»
Он приложил ухо к двери, стараясь услышать крики или звуки ударов.
- Гражданин, нехорошо подслушивать, – раздался над ухом грубый мужской голос.
- Да вот у меня на повестке указан этот кабинет, а дверь закрыта.
- Сейчас откроем, – сказал мужик, достав из кармана ключ.
Фельетонист взглянул на него и обмер. Даже с повязкой, зарывающей сломанный нос, он узнал одного из ночных посетителей. Злые маленькие глазки не скрывали причастности к недельной давности ночным событиям в квартире посетителя. Их взгляд, проникая сквозь прозрачную оболочку глаз, не безрезультатно сверлил волю фельетониста, склоняя последнего к побегу. Но огромная, возвышающаяся над фельетонистом фигура, предусмотрительно заслонившая узкий проход коридора, не оставляла ни одного шанса на спасение.
- Заходи, – пригласил хозяин кабинета, распахивая перед фельетонистом дверь и на всякий случай не меняя позицию.
- А где генерал? – не удержавшись, спросил фельетонист.
- Генерал там, где положено ему быть. А ты проходи, садись на стул. У нас долгий разговор будет.
«Этот точно отлупит, – подумал фельетонист. – Зря только я надел костюмчик, испортить может».
Фельетонист уселся на стул. Хозяин кабинета устроился перед ним, притулившись на краешке стола, будто из-за природной своей скромности стеснялся или заранее извинялся за всё, впялив взгляд в «объект допроса». Он многозначительно молчал, и фельетонист начал нервничать.
- Будем сознаваться или будем запираться? – произнёс следователь, многозначительно постукивая по краешку стола резиновой дубинкой, неизвестно откуда появившейся у него в руке.
«Ну, началось!» – подумал фельетонист и зажмурил глаза.
С силой ударив дубинкой по столу, следователь повторил:
- Будем запираться или будем сознаваться?
- Не состоял, не привлекался, не участвовал. Родственников за границей не имею, – ни с того, ни с сего пролепетал фельетонист.
- Молчать! – заорал следователь. – Отвечать только на вопросы!
- А какой был вопрос? – стараясь тянуть время, спросил фельетонист.
- Ты будешь говорить, в конце концов? Или… – он недвусмысленно продемонстрировал, что означает это самое «или», со всей силы ударив дубинкой по столу.
«Точно, будет бить», – подумал фельетонист, а вслух произнёс:
- Готов ответить на любой вопрос, если, конечно, он в моей компетенции.
- Где рукописи по компромату? - не замедлил спросить следователь.
- Это по губернатору-то? Материала не густо было, почти всё, что надыбал, в газету пошло. А после вашего посещения моей квартиры все материалы, порочащие честное лицо нашей власти, сжёг. Как говорится, от греха подальше.
- Хватит врать! Говори, где рукописи? – покраснев от злости, прорычал следователь и для подтверждения того, что его терпение кончилось, с оттяжкой ударил по спинке стула, на котором сидел фельетонист. Последний съёжился, стараясь занимать как можно меньше места и надеясь разве что на чудо.
Зазвонил стоящий на столе телефон. Не меняя позы, следователь снял трубку.
- Слушаюсь, – ответил он звонившему и положил трубку.
По времени разговора стало понятно, что приказ был коротким. Следователь ухмыльнулся, как-то странно взглянув на фельетониста, и позу менять не стал. Он с минуту помолчал, и за эту минуту фельетонист передумал всякое.
«Неужели арестуют? Нет, тогда сразу было бы понятно, и решение об аресте давно отразилось бы отпечатком резиновой дубинки на моей физиономии. А что если расстреляют без суда и следствия? Раньше-то, во времена культа личности, расстреливали. А тому, что сейчас говорят про наши «органы», веры нет: если надо, они в момент прикончат. Как говаривал наш великий кормчий, он же вождь всех времён и народов, нет человека - нет проблемы. Точно ведь: пристрелят - и концы в воду. Вон как следователь в лице переменился, ухмыляется. Чего теперь ему стараться, коли меня приговорили».
Выдержав паузу, предоставившую фельетонисту возможность от души понервничать, следователь сказал:
- Твоё счастье, что генерал хочет с тобой поговорить. Но ничего, и на нашей улице праздник будет. Вернёмся, тогда наговоримся с тобой всласть, до кровавых соплей наговоримся. Пошли, доставлю до места, чтобы не сбежал.
В приёмной генерала адъютант сразу доложил шефу о приходе гостей. На этот раз ждать не пришлось, дверь сразу открылась, впуская посетителей.
- Вы можете идти, – обратился генерал к следователю.
Тот, сказав «Слушаюсь»,  удалился, оставив фельетониста одного с начальником.
- Вы садитесь, в ногах правды нет, – сказал генерал фельетонисту.
Кабинет генерала выглядел, как и положено соответствующему присутственному месту. Привинченная к полу табуретка исчезла, и паркетный пол покрывали две, с шерстяным ворсом, дорожки. Два стола – небольшой двухтумбовый и приставленный к нему большой полированный - образовывали большое "т".
«Сегодня здесь бить не будут», - решил фельетонист.
Он уселся на один из многочисленных стульев, стоявших вокруг стола. Генерал сидел на своём месте и молчал, внимательно рассматривая календарь.
«Наверное, помечает дни, когда меня будут тягать сюда на допрос. Нужно сдаваться, иначе  несдобровать», – думал фельетонист, решая, с чего бы начать.
- Товарищ генерал! Я готов рассказать всё, что попросите. Если, конечно, буду компетентен в этом вопросе.
- Да уж постарайтесь. Лучше вот что: изложите всё на бумаге, дома.
- А как же следователь? Он меня на допрос снова потянет. Только я никак понять не могу: что он от меня услышать хочет?
- Со следователем я разберусь. Вызвал я вас сюда не для допроса, а для беседы.
Генерал выдержал большую паузу, предоставив фельетонисту потерзаться догадками.
- Мы, конечно, понимаем, что газетчика разного рода сенсации кормят. А особенно материал о всяких неблаговидных деяниях известных в обществе лиц. И чем выше в общественной иерархии стоит тот, о ком материал, тем поданный материал считается лучше и тем выше гонорар. У вас так считается, заметьте это, не у нас. У нас рассматриваются факты, подтверждённые доказательствами, а не слухи. И вытекает всё это в уголовные дела, а не в газетные статьи. Я понимаю, что вы в газете показали лишь вершину айсберга. Не знаю, насколько правдива собранная вами информация и весомы доказательства, достаточны ли они для возбуждения уголовного дела. Но ведение уголовных дел - это уже функция нашего ведомства, и, коли так, извольте предоставить нам собранный материал. Нам решать, насколько материал серьёзен и компрометирует ли он некое лицо. Вы ведь не простых людей берёте для проверки на вшивость, а первых людей нашего города. Это уже дело политическое и требует деликатного подхода: сначала докажи, потом уже шуми. Заметьте, это в том случае, если нами добро на это будет дано. Попросту скажу, чтобы поняли: власть компрометировать не позволим. Вот если действительно что-то есть, тогда сразу к нам. И для тайны следствия никаких статеек в газете. Я надеюсь, вы меня понимаете?
- А как же работать, про что писать? – спросил фельетонист.
- Событий много всяких происходит, о них и пишите. Давайте ваш пропуск, я подпишу. И подумайте о том, что я вам говорил.
Фельетонист протянул генералу пропуск, и тот поставил подпись. Схватив со стола пропуск с подписью, фельетонист пулей вылетел из кабинета.
- Гражданин! Печать надо поставить на пропуске, – вдогонку крикнул адъютант.
Пришлось вернуться. Но секундная задержка не убавила прыти. Промчавшись по коридору, проскочил мимо кабинета следователя и, не снижая темпа, дошёл до входной двери. Сержант у турникета взял пропуск и, открыв запор турникета, на прощание пожелал:
- Приходите ещё, будем рады.
- Нет уж, лучше вы к нам, - стараясь выглядеть весёлым, ответил фельетонист, подумав:
«Сто лет бы вас не видеть».
Только на улице фельетонист понял, что свободен и что прощальная реплика у турникета никуда не годилась. Ведь он сам как бы пожелал увидеть вновь своих преследователей.
«Ну, дела! Видно, обстоятельства изменились. Иначе меня так быстро не отпустили бы».
Он облегчённо вздохнул. Воздух улицы, смешанный пополам с автомобильной гарью, казался ему сейчас  лучше, чем запах хвои в сосновом бору. Ещё бы, ведь сегодня окружающая атмосфера была для него не просто воздухом центра его родного города с урчащими, пахнущими бензином и гарью автомобилями, а воздухом свободы.
«Неужели за мной даже следить не будут? А может, меня выпустили как приманку, чтобы поймать на живца какую-нибудь солидную рыбу? – ни с того ни с сего подумал он. - Кому я нужен и кого на меня можно ловить? Решительно не стоит усложнять», - успокаивал он себя.
Он остановился в сквере, наблюдая за порхающими с ветки на ветку птичками. Впервые за несколько недель на душе было хорошо, спокойно. Не хотелось никуда уходить от зелёных маленьких ёлочек и больших раскидистых берёз.
Не прошло и десяти минут, как к нему подошёл  мужик с назревшим вопросом:
- Браток, третьим будешь? Нам на бутылку не хватает.
Вопрос застал размечтавшегося фельетониста врасплох, и он, из мужской солидарности, ответил:
- Конечно.
- Давай, – сказал мужик, протягивая руку за деньгами.
Фельетонист порылся в кармане и, выудив несколько бумажных купюр, отдал.
- Этого много будет. У нас всё по-честному, на вот, возьми обратно, – незнакомец вернул часть денег и предупредил:
- Стой здесь, сейчас принесу.
Мужик скрылся в кустах, растворившись в зелёной листве, будто его и не было.
«Быстро я попался. Ладно, пойду домой», - подумал фельетонист, всё же продолжая стоять.
Постояв пять минут, уже не надеясь дождаться, фельетонист направился к выходу из сквера.
- Эй, мужик, ты куда? Иди сюда, не боись, у нас всё по-честному.
Мужик кивнул головой в сторону кустов, указывая, куда именно должен идти фельетонист.
«Пристукнут ещё в кустах-то», - остановившись и не двигаясь с места, думал фельетонист.
- Да иди, не боись, чай, не укусим.
Фельетонист вошёл в прогалину между кустов.
Второй мужик, которого фельетонист видел впервые, протянул бутылку, сказав:
- Ты первый, пей вот столько.
Указательный палец, приложенный к бутылке, отмерил, сколько именно.
- Стакана нет? Денатурат всё-таки, не портвейн, - поинтересовался фельетонист.
- Не графья, и так сойдёт. Давай, пей из горла, а то нутро жжёт с похмелья.
Фельетонист глотнул три раза и, выдохнув в рукав, передал бутылку второму мужику.
- Ну, я пошёл.
Торопливо отпив из горлышка, мужик предложил:
- Может, ещё по одной сообразим?
- Нет, мужики, мне пора, – ответил фельетонист, удаляясь от компании.
«Однако как по мозгам на пустой желудок ударяет, – думал он, нетвёрдой походкой подходя к дому.
На первом этаже подъезда он заглянул в почтовый ящик. По причине скудости своего бюджета он газет не выписывал. Но всё же, надеясь неизвестно на что, проходя мимо, заглядывал. На сей раз в ящике лежало письмо. Фельетонист выудил конверт.
«Кажется, от Васьки. Вот сукин сын! Втравил меня во всю эту бяку, да ещё письма пишет. Буквы прыгают, никак не прочитать. Вот это я набрался, ничего не различаю. Придётся завтра почитать, а сейчас баиньки».

                Хорошая плохая жизнь
    Фельетонисту снились странные сны.
 Он стоял на узкой тропинке, петляющей по дну глубокого ущелья. Справа и слева высоченными  каменными стенами поднимались ввысь отвесные скалы. Фельетонист топтался в нерешительности, не зная, в какую сторону податься. В общем-то, податься он мог только в две противоположные стороны строго по тропинке. О том, чтобы влезть на стену без снаряжения, нечего было и думать. Но и следовать в какую-либо сторону по тропинке было крайне опасно.
На тропинке слева стояла шеренга мордастых, здоровенных следователей. Они с нетерпением помахивали резиновыми дубинками, ожидая фельетониста. В конце шеренги маячил генерал, жестом показывая, чтобы фельетонист шёл к нему.
На тропинке справа его ждал Кузьмич. Полбутылки денатурата он держал в руке, ожидая своего бывшего напарника. За ним стояла Клава с перекинутой через правое плечо простынёй, а дальше толпились другие обитатели морга.
«Ну я и попал! – подумал фельетонист. – Ни вправо, ни влево хода нет, хоть на стену лезь».
Он задрал голову, словно и вправду собирался карабкаться вверх. Голубое небо, небольшим синим лоскутом втиснувшись между скал, манило. Гордый орёл парил в восходящих струях воздуха, высматривая добычу. Высоко в горах на выступе виднелась чья-то фигура. Фельетонисту показалось, что этот кто-то подавал ему пока ещё непонятные знаки. Если бы не большое расстояние! Но именно расстояние не позволяло фельетонисту рассмотреть детали.
«Уж не для меня ли эти знаки?» – предположил фельетонист, разглядывая силуэт незнакомца.
Он сощурил глаза, стараясь лучше рассмотреть человека.
«Ба, да это Васька! Похоже, он что-то мне хочет сказать. Подобраться бы к нему поближе, тогда…»
Он внимательно посмотрел на стену. Несколько трещин в скале рядом с лицом фельетониста давали надежду. Уцепившись за трещину, упёршись ногами в выступающий камень, он медленно полез вверх. Всё выше и выше поднимался он, и люди внизу уже казались малюсенькими гномиками, а до Васьки ещё было далеко. Тот словно дразнил, каким-то образом удерживая дистанцию.
«Вот засранец! Всегда он так: думаешь, всё, прямо совсем свой парень, а получаешь подлянку. И при этом он как будто не причём».
Вдруг камень из-под ноги вывернулся, и фельетонист повис на руках.
 Фельетонист открыл глаза и не сразу понял, где находится. Он лежал на диване на животе  вцепившись в спинку дивана.
«Вечно с Васькой так: соблазнит, заманит на тухлое дело, а чуть чего - сразу в кусты, – ещё не совсем проснувшись, думал он. – Странный сон, словно три пути показано мне. Ну, генерал и следователь – понятно: осведомители им позарез нужны. Представители морга - не совсем, хотя, если подумать, это намёк на то, что все там будем. Только я не тороплюсь, лучше ещё немного помучаюсь. Но Васька-то вон куда забрался, не достать. И кой чёрт меня на скалу погнало? Хотя куда деваться? Тут не только на скалу - в тартарары сиганёшь. Выходит, одна мне дорога: лезть, карабкаться, может, и залезу».
Тяжело вздохнув, он пошел умываться. Освежившись холодной водой, потрогал щетину.
«Ладно, пока сойдёт. Всё равно нового лезвия нет, а старое не острее топора», – решил он, отложив бритьё до лучших времён.
Вернувшись в комнату, увидел конверт с письмом от Васьки.
«С него-то я и начну. Может, на этот раз что-нибудь выйдет толковое».
Он вскрыл конверт.
           Здравствуй, старик!
Есть для тебя дело на миллион. Если есть время, заходи.
Жду тебя по тому же адресу. Приходи к двенадцати часам. 
        До встречи. Василий.
Фельетонист перевернул лист бумаги, надеясь найти объяснение посланию. Но обратная сторона листа оказалась чистой.
Позавтракав, чем бог послал (а надо сказать, послал он сегодня не густо: два заплесневелых сухаря - черняшки и чай), фельетонист отправился к Ваське. Всю дорогу он думал о причинах, побудивших Ваську искать с ним встречи.
«Не иначе, какую-нибудь пакость мне хочет предложить. Тут надо ухо держать востро, чтобы не вляпаться ещё раз. Но выбирать не приходится: других предложений пока нет. С другой стороны, раз я ему нужен, значит, цену можно заломить хорошую».
Фельетонист быстро нашёл стоящий на отшибе дом. Васька сидел за своим обшарпанным письменным столом, рассматривая несколько помятых листов бумаги.
«Вроде как накладные», – отметил себе фельетонист.
- А, пришёл, – произнёс Васька, не отрываясь от бумажек и не утруждая себя хотя бы самым непритязательным приветствием.
«Прямо за человека меня не считает, ни «здравствуй», ни «привет» сказать не пожелал. Будто я за милостыней пришёл, а не по его просьбе ему же одолжение сделал. Как был Васька засранцем, так им и остался», – думал фельетонист, топчась перед столом в ожидании  продолжения.
А Васька как ни в чём не бывало продолжал изучать накладные.
- Чего звал-то? – не дождавшись объяснений, спросил фельетонист.
Васька удивлённо поднял глаза и, будто не он прислал письмо, уставился на вопрошающего.
Фельетонист показал письмо.
- Ах, это! – наконец вспомнил Васька. - Было тут одно дельце, да не знаю, возьмёшься ли.
- Смотря что за дело. Если опять какая-нибудь тухлятина…
- Да как тебе сказать: и да, и нет. С одной стороны, дело тухлое, а с другой... В общем, если сказать коротко – заказ у меня. Заказ серьёзный, и дали его люди очень серьёзные и влиятельные. Сам понимаешь, что с шушерой я дел не веду: у них денег не хватит меня нанять. Так что сам смекай. Короче, началась предвыборная гонка. Мэром стать многие хотят: поближе к кормушке придвинуться совсем не худо. Так что заказ солидный и оплачивается по первому разряду. Кое-что по компромату на тех, кого заказали, я уже надыбал.
- Так за это «бэшники» из штанов вытряхнут, - основываясь на недавнем горьком опыте, высказал опасение фельетонист.
- Не вытряхнут. Неизвестно ведь точно, кто новым мэром станет. И потом, компромат надо давать как бы намёком, сильно не углубляясь в тему, - поучал хитрый Васька.
- Что-то я тебя не пойму. Как можно компрометировать человека, не имея весомых на то оснований? - последний вопрос выдал неизменность идеалистических взглядов фельетониста на природу и суть человеческого поведения в окружении себе подобных.
- Положим, основания есть, но показывать всё без утайки незачем. Иначе, сам понимаешь, выбирать будет некого. Сейчас всё, и власть, и деньги - ворованные, и исключений, к сожалению, а может быть, к счастью для того, кто придерживается теории о волках и овцах в человеческом обличии в нашем людском стаде, нет и не будет. Ворованные деньги, он же чёрный нал, плодит ещё больший чёрный нал, и покупает тем, кто его имеет, хлебные места во властных структурах. И нас на этот же чёрный нал нанимают. Так что чёрный нал и воровство - это российская особенность нашего времени. Между прочим, мы с тобой чёрный нал тоже потребляем, и, надеюсь, потребим ещё немало. Все мы одним миром мазаны в большей или меньшей степени. Это моё личное мнение, надеюсь, что ты его разделяешь, иначе работать вместе нам будет трудно. Отступления лирические долой, теперь о деле. Документы у меня имеются, и очень серьёзные. Но писать надо так, чтобы о наличии у нас документов, компрометирующих известных лиц, никто бы не догадался. Это для дела нужно и для нашей безопасности тоже. Получится, что и волки сыты, и овцы целы, и заказ на компромат выполнен будет. Значит, и в наши карманы денежки их ворованные перекочуют. Понятно?
- Понятно-то понятно. Только как за эту грань не перевалить?
- Вот тут журналистское чутьё нужно. У тебя оно есть. Поэтому тебе и карты в руки. Вот, кстати, накладные настоящие, по которым мэру коттедж строили. Об их существовании никто знать не должен. Если прознают, бить будут, пока не отдашь. А то и пристрелят ненароком.  Направление развития темы по компромату заказчик определил чётко. Из этого надо исходить. Ну так как, берёшься за дело?
- Надо бы бумаги посмотреть.
- Узнаю старую школу. Сразу след взял, старая ты ищейка. Значит, берёшься. Теперь подробно о деле. Сначала напишешь о мэре, потом по статейке о двух его конкурентах. Платить буду двойную цену против обычного. Вот теперь можешь смотреть бумаги.
Фельетонист придвинул к столу табуретку на трёх ногах и, усевшись на неё, углубился в изучение.
- Ну, с этим всё понятно. Другие-то кто? – пролистав бумаги, спросил он.
- И до других доберёмся, пока по мэру работай.
- Как тут, в вашем гадюшнике, принято: каждый платит за компромат на другого? – с долей иронии в голосе спросил фельетонист.
- Да нет, совсем даже не так. Ты свой, поэтому скажу. Все три статьи оплатил мэр. Не сам, конечно, через подставное лицо. И должен высказать тебе своё «фэ»: не в вашем гадюшнике, а в нашем, раз ты со мной в одной упряжке.
На последнее замечание Васьки фельетонист никак не прореагировал, продолжив расспросы:
- Компромат на других заказать и оплатить вроде логично. А на себя-то зачем?
- Как раз тут ты не прав. Во-первых, компромат нужен, иначе заподозрят, что всё куплено, и на выборы не пойдут. Во-вторых, заказанный на собственную персону компромат легче проконтролировать и совсем уж неприглядные факты спрятать за рутинной ложной информацией. Если сам  компрометируемый себя через прессу не скомпрометирует, его скомпрометируют другие. Это аксиома предвыборной борьбы в нашем свободном обществе.            
- Теперь понял?
- Теперь понял, – ответил фельетонист. - Дашь документы на дом поработать?
- Здесь работай, а с собой не дам. Слишком важные это бумаги, пострашнее выстрела в упор будут.
- Я тут в морге неделю санитаром поработал и кое-что о мэре узнал, – похвалился фельетонист.
Васька многозначительно посмотрел на коллегу: мол, учишь, учишь, а толку?
- Здесь материала достаточно на пару статей, а тебе нужно всего одну написать.
Но фельетониста так и распирало от желания поделиться с кем-нибудь информацией.
- Говорят, что все фирмы, занимающиеся ритуальными услугами, мэр контролирует или даже владеет ими через подставных лиц.
- Может, оно и так, но ни тебе, ни мне об этом знать не положено. Потом, он сам определил, о чём следует написать, и, между прочим, за это заплатил, – возразил Васька.
- Но ведь если информация подтвердится… – не унимался фельетонист.
Васька перебил его.
- Заказная статья и просто статья – разные вещи, это понимать надо и не путать одно с другим. Потом, компромат просто так, без весомой причины, не показывают, как говорили раньше, широким массам трудящихся. Покажет кто-нибудь тухлятинку на другого - и сам благодаря этому до власти доберётся, но ведь и он не безгрешен. Раз он таким правдолюбом себя покажет, то и про него всю подноготную рассказывать станут. Выходит, придя к власти, он не сможет жить, как его предшественник. А зачем тогда власть нужна, если себя ещё больше ограничивать надо? Быть у колодца - и не напиться водицы!  Теперь понял?
- То есть проверять информацию не нужно?
Васька ухмыльнулся, ответив:
- Проверять нужно, авось пригодится. Только должен тебе сказать, о делишках мэра я давно знаю. Такая у меня профессия - всё знать.  А вот серьёзные бумаги раздобыть - это совсем другое дело. Ладно, хватит лирики, давай работать, – поставил он точку.
- На сколько столбцов статью делать? - спросил фельетонист.
- Три, четыре, где-то в этих пределах.
Разложив на столе чистые листы бумаги, фельетонист принялся за дело.
Два часа он трудился над текстом, вздыхая и бормоча себе под нос. Васька ерзал на стуле, ожидая результата.
- Скоро, что ли? – не выдержав, спросил он.
- Ещё пару строчек написать и откорректировать текст осталось.
Через полчаса Васька, читая текст, периодически хмыкал.
- Ну, ты, старик, даёшь! – наконец изрёк он.
- Что, так плохо? – заволновался фельетонист.
- В самый раз. Только лексика у тебя, прямо скажем, «из народа». Понабрался там в своих моргах да тюрьмах.
- В тюрьме-то я как раз и не был, – обиделся фельетонист.
- Ничего, ничего, ещё не вечер. Как говорится, от сумы да от тюрьмы не зарекайся.
- Я не тороплюсь, могу и подождать, а то и уступить тем, которым не терпится туда попасть.
- Ладно,  не обижайся, шучу я.
- Перечитывать текст и править нужно? - спросил фельетонист.
- У меня в типографии люди понятливые, разберутся.
- А деньги когда дашь? - поинтересовался он.
- Да прямо сейчас и выдам. Только подпись под текстом поставь, и вот на этом бланке тоже.
Васька пододвинул фельетонисту незаполненный бланк.
- На пустом бланке расписываться не буду.
- Ну ты и формалист! Какой же он пустой? Вон, видишь сколько на бумаге написано.
Тем не менее Васька быстренько заполнил бланк.
- На, подписывай, бюрократ.
- А сумма не проставлена.
- Ладно, грабь меня, давай, валяй, – проставляя сумму, ворчал Васька.
Фельетонист взглянул на сумму и не поверил.
- Наверное, Васька не там запятую поставил, – расписываясь, подумал он.
Васька вытащил из кармана смятые купюры, расправив, положил перед фельетонистом.
- Вот половина, – сказал он.
- Ты же сказал, всё сразу отдашь, – возмутился фельетонист.
- Сказал, сказал. А документы, а подкуп дворника, а… – ворчал Васька.
- Разоришься тут с вами. Себе-то я чего-нибудь должен оставить?
- Ну и жмот же ты! – вырвалось у фельетониста.
- Ты неправильно смотришь на проблему. Работа тебе, можно сказать, с неба свалилась. Да ещё какая работа! В наше время всё денег стоит. Менеджеру за «наколку» ты бы отвалил ого сколько! А я всего половину взял. Согласись, что это справедливо. Ну, что, лады?
- Ладно, но начиная с другой статьи буду платить тебе за посредничество тридцать процентов. Лады? – высказал свои условия фельетонист.
- Да побойся бога! Где это видано, чтобы менеджмент тридцать процентов стоил? Сорок.
- Чёрт с тобой, сорок - всё не пятьдесят, - согласился фельетонист.
- Я сейчас в типографию смотаюсь, а ты тут ещё статейку сбацай на конкурента. Да чернил не жалей, всыпь ему по первое число. Вот папка с бумагами на него, – он достал из ящика стола папку и положил перед фельетонистом.
Оставив фельетониста одного, Васька ушёл. Фельетонист принялся за изучение материалов.
«Видно, никто из власть имущих фантазией не блещет: дачи на подставных лиц, с десяток автомобилей иностранного производства. Зачем одному так много? А вот бассейн и теннисный корд - это что-то новенькое», – думал фельетонист, перелистывая предоставленный Васькой компромат.
Посчитав, что уже достаточно материала для статьи, он закрыл папку.
«Хватит и этого. По крайней мере, прокурору для вынесения приговора хватило бы половины».
Он принялся за написание и, увлёкшись, не заметил появления Васьки.
- Ну, старик! Одна статья уже пошла в печать. Завтра вторую запустим. Я вижу, дела у тебя идут полным ходом. Дай-ка взглянуть.
Он схватил первый исписанный лист и углубился в чтение. Периодически хмыкая, прочитал первую страницу и принялся за вторую. Закончив с этим, сказал:
- Круто ты его, можно даже сказать, ядрёно. В общем, неплохо. Только так  не годится: слишком много фактов сразу. Я, пока до типографии шёл, подумал хорошенько. Пожалуй, на протяжении всей предвыборной гонки будешь вести в газете новую рубрику: «Неизвестные факты о претендентах в мэры». Название надо подшлифовать, но не в этом дело. Излагать будем последовательно, открывая глаза избирателю от публикации к публикации. Ты, кстати, дочитал до того места, где говорится  о двух гражданских жёнах у этого товарища, сверх одной   законной?
Фельетонист соврал, что дочитал, и Васька продолжил:
- В общем, понял. Давай, подделай и в печать.
«Придётся заново писать», - подумал фельетонист.
Уже стемнело, когда изрядно уставший фельетонист и довольный удачным исходом дня Васька вышли на улицу.
- Ну, старик, порадовал ты меня. Есть ещё порох в пороховницах. Завтра жду. Придёшь, статейку на другого клиента состряпаешь, – на прощание сказал Васька.
- Хочу выспаться, так что приду не раньше десяти, – обещал фельетонист.
Вернувшись домой, он сразу завалился спать. Голодный желудок урчал, требуя пищи. Но его хозяин, умаявшись за день, спал не чувствуя ног и вообще ничего не чувствуя. Он, то улыбался во сне, то лицо его становилось испуганным. Может быть, ему снились Васькины гонорары и подстерегающие обидчика с дубиной в руках его теперешние клиенты? А может, ему снился морг и Кузьмич, приглашающий переехать в тихую, холодную обитель насовсем?
 Утро встретило фельетониста холодным ветром и бодрящим моросящим дождём. Умывшись, он отправился в магазин, собираясь пополнить запасы провианта. Перед самой кассой универмага он заволновался: хватит ли денег? Столько съестного сразу никогда ещё не держали его руки. И варёная колбаска, притягивая голодный взор и вызывая фонтан слюноотделения, так и просилась в рот, и жареный, упакованный в пакетик картофель, каким-то образом присоединившись в продуктовой корзине к колбасе, оттягивал вниз руку фельетониста. Подсолнечное и сливочное масло дополняли всё, что необходимо для овощного салата. Батон белого и буханка чёрного хлеба с ароматной, духмяной хрустящей корочкой завершали собранные в одной корзине яства. Увлёкшись подсчётами, он случайно толкнул мужчину, стоявшего перед ним в кассу. Тот оглянулся, собираясь крепким словом проучить обидчика. Растерянный вид маленького человека, державшего перед собой нагруженную доверху пластмассовую корзину, обескуражил его. Ничего не сказав, лишь скривив лицо, высказывая этим своё «фэ», незнакомец отвернулся. Фельетонист, вместо того чтобы извиниться, остолбенел, так и оставшись с открытым ртом.
«Сон в руку», – наконец придя в себя, подумал он.
Стоящий перед ним мужчина был ни кто иной, как «он». Фотографии кандидатов в мэры с фамилиями под ними, висящие на стене в Васькином гадюшнике, не оставляли сомнения, кто есть кто. Именно кандидат, по которому вчера «сработал» фельетонист, стоял сейчас рядом.
Мужчина, рассчитавшись в кассе, ушёл. Кассир принялся за фельетониста. Выложив кругленькую сумму, фельетонист пошёл домой.
Изрядно откушав домашнего, а точнее сказать только что принесённого из магазина и приготовленного на скорую руку, фельетонист пошёл к Ваське.
«Нужно отказываться. Сейчас мы просто столкнулись, что в большом городе крайне трудно. Тем более, такие люди сами по магазинам просто так не ходят. Значит, на то есть причина, и напрашивается вопрос: почему и  что будет потом? По всему выходит - это знак сверху. Положительно нужно отказываться, – думал он. - С другой стороны, отказываться от быстрого, лёгкого заработка не хотелось бы. Где ещё найдёшь такой?»
Он вспомнил недавний визит ребят из очень государственный конторы.
«Вдруг этот кандидат наймёт громил, чтобы поучили меня вежливости?»
Он поморщился, представив в деталях, как  это могло бы быть.
«Ладно, предоставим всё провидению. Как говорится, бог не выдаст - свинья не съест, а там поглядим».
Васькин офис встретил его замком на двери.
«Не иначе Васька втравил меня в очередную аферу, а сам смылся», – нехорошее предчувствие захолодило сердце и ослабило в коленках ноги.
Он присел на ступеньку, намереваясь передохнуть перед обратной дорогой. Из-за угла соседнего дома вырулил запыхавшийся Васька и, в несколько шагов перескочив улицу, поравнялся с фельетонистом.
- Извини, старик! Пришлось отлучиться за информацией. Компромата ещё немного надыбал, - скороговоркой, между частыми вздохами, говорил Васька, открывая замок. – Проходи, гостем будешь. А если бутылку поставишь, хозяином станешь.
Начало обнадёживало, но нехорошие мысли не хотели покидать испуганного фельетониста.
- Я уж думал, случилось что, – слабым, выдающим волнение голосом сказал фельетонист.
- Не будь пессимистом! Что с нами может случиться? – и сам себе ответил: – Ничего с нами случиться не может. Не воруем ведь. Кстати, о птичках: говорить можно сейчас всё, демократия у нас. Не завирайся - только и всего.
 Васька хитро ухмыльнулся, мимикой дополнив  фразу совсем не оптимистическим «если», которое как раз говорило о некоторых исключениях из демократических правил для настырных правдолюбов.
- Я подумал и решил, что маловато платишь. Мне в другом месте больше предлагают.
Заявление фельетониста Ваську насторожило. Но, быстро смекнув, что друг просит прибавки, обострять проблему не стал.
- О чём речь, старик! Всё в нашей власти. Только хочешь обижайся, хочешь не обижайся, а больше шестидесяти процентов от обещанного платить не смогу, доход убытки не покроет. Больше шестидесяти процентов уже грабёж.
На том и поладили. Каждый день фельетонист приходил к Ваське и писал, писал. Васька был доволен, фельетонист тоже. Казалось, что он наконец поймалась удачу за хвост и она уже никуда не убежит.

                На лаврах
   Почти два месяца, до самых выборов, фельетонист писал по статье в день, работая на Ваську. Казалось, всем перемыл кости, приоткрывая для широкой публики оконные занавески дорогих коттеджей, приподнимая краешек одеяла на супружеских, предназначенных для сна и любви, ложах. Он преуспел в этом благом деле, и среди коллег, практикующих в том же жанре, приобрёл репутацию аса. Каждое утро, направляясь на работу, он непроизвольно убыстрял шаг, с нетерпением ожидая момента, когда теснящиеся в голове мысли лягут ровными строчками на бумагу. Его наниматель Васька результатами сотрудничества был очень доволен, хотя виду не подавал. Напротив, читая готовый текст, он хмурил брови, хмыкал и цокал языком. Закончив чтение, вздыхал, говоря этим: «Халтуришь старик! А мог бы лучше сработать. Да ладно, публика и это съест».
Фельетонист, давно знавший Ваську, понимал, что со стороны шефа всё это лишь игра. Возможно, Васька боялся просьб о прибавке и принимал общеизвестные меры, которые в общем сводились к следующему: «Плохо, очень плохо. По дружбе только терплю такое и не гоню. Жду, что возьмёшься за ум и начнёшь работать как надо».
Конечно, ничего такого Васька не говорил и не сказал бы, но всем своим видом выказывал недовольство.
  Сегодня фельетонист шёл не торопясь. Он с наслаждением вдыхал осенний воздух, пропитанный запахами преющих листьев. Разноцветный ковёр под ногами вызывал у фельетониста чувство ностальгии по прошедшим временам, напоминая, что когда-то и он был молодым и зелёным. А сейчас осень жизни, изредка блеснув обманчиво тёплым солнышком в прогалину между тучами, обдавала моросящим холодным дождём. Теперь его не обманешь этими редким проблесками тепла в отношениях с фортуной.
 Подойдя к покосившемуся Васькиному офису, он притормозил, собираясь последний раз наполнить лёгкие, перед тем как войти в пыльное, пахнущее плесенью, полутёмное помещение. Васька уже сидел за столом, углубившись в чтение газеты. На приветствие он не ответил своим обычным «Здравствуй, старик!». Просто молча, не отрывая глаз от текста, протянул руку. Фельетонист уселся на стул рядом со столом, собираясь дождаться, когда «шеф» закончит  чтение и займётся им.
Наконец Васька сложил газету и сообщил:
- Мы становимся знаменитыми. По опыту знаю: пора рвать когти.
- Может, начнём работать? – предложил фельетонист.
- А вот с работой у нас полный аллес капут. Заказчик дал команду, короче говоря, снял заказ. Мавр сделал своё дело, мавр может уходить, – известным афоризмом, закончил Васька.
- Что, всё так плохо? – спросил фельетонист.
- Хуже некуда. На вот, почитай. Как только мэр убрал от нас свою лапу, сразу за нас принялись. И ещё вот это.
Васька достал из стола уведомление, где говорилось, что в связи с необходимостью нового строительства здание под номером «Х» подлежит сносу. Предлагалось в недельный срок освободить помещение.
- Здание твоё или арендованное? – пробежав глазами уведомление, спросил фельетонист.
- Какое, там моё!  Арендую у города. Платил копейки, поэтому и сидел здесь. Теперь придётся другое помещение искать.
Фельетонист прочитал заметку. Его и Ваську обвиняли в продажности и необъективности. Статья была явно заказная, чья-то сильная рука указывала цель, щедро оплатив услуги.
- Ну, это не страшно. О качестве текстов здесь не говорится плохого. А статьи в основном все заказные и здесь ничего нового не открыто. Что касается чиновников,  по которым работали, так в любого из них пальцем ткнёшь, и не ошибёшься - тот и вор. Выходит, напраслина всё это, пустое сотрясение воздуха. Просто правила игры таковы, не им и не нам их менять: каждый из конкурирующих кандидатов должен быть чем-то скомпрометирован. Не святой ведь он, а с обосравшимся проще: есть чем поприжать. То, что на нас бочку покатили, - это хорошо. Должны же они были нам чем-то публично ответить. Значит, бить по «фейсу» не будут. И это радует. С другой стороны, от статьи нам чистая польза. Реклама всем нужна, - подвёл черту фельетонист.
- Ну, спасибо, успокоил, – ответил Васька. - Раз у нас на сегодня дел особых нет, давай-ка, отметим наши успехи в безнадёжном деле.
Васька достал из стола непочатую бутылку водки и три гранёных стакана.
- Тебе сколько наливать? – спросил Васька.
- Ты что, краёв не видишь? – пошутил фельетонист.
Васька недолго думал, налил по полному стакану.
- Вот это по-нашему, по-фронтовому, если считать газетчиков бойцами на передовом крае в войне кривды с правдой, – ввернул фельетонист.
- Причём никогда никто не знает, какая из них в какую одежду ряжена, – поддержал Васька, наливая из графина стакан воды для запивки.
- Ну, за нас, за удачливых! – произнёс он тост, чокнувшись своим стаканом со стаканом коллеги.
Фельетонист, в два глотка проглотив содержимое стакана, выдохнул в кулак и запивать не стал. Васька, выпив водки, схватил стакан с водой и, жадно сделав несколько больших глотков, осипшим голосом сказал:
- Ну ты, старик, даёшь! Пьёшь как воду, как будто горло у тебя лужёное. 
Отдышавшись, спросил:
- Что делать-то думаешь дальше?
- Поскольку я как бы уволен, пойду домой приберусь. А то с этой работой все дела забросил.
- Это-то понятно. Только я о другом. Где работать будешь? – не унимался Васька.
- Была бы спина, а ноша найдётся. Без дела не останусь.
Фельетонист встал, собираясь выйти на улицу. Причина торопливости была не в том, что хотелось побыстрей покинуть полутёмное, сырое помещение. Просто водка, разделив усилия в воздействии на организм и сделав шально в голове, быстро сместилась вниз и начала проситься наружу.
- Посидели бы ещё, бутылку бы допили, о делах наших скорбных покалякали, – из вежливости предложил Васька.
- Спасибо за предложение, только мне пора, тороплюсь.
Дело в том, что Васькин офис, помимо уже известных недостатков, имел ещё один: в нём отсутствовал туалет. И угол дома был сейчас очень желанным для фельетониста архитектурным элементом, решающим возникшую у него неотложную проблему.
Пожав руку Ваське, фельетонист вышел на улицу. Не став разыскивать более подходящего места, фельетонист завернул за угол и, не обращая внимания на прохожих, приступил к делу. Закончив помывку здания, всеми фибрами души почувствовал, как прекрасна жизнь. В кармане шелестели деньги, дома кухонный шкафчик  и холодильник ломились от продуктов.
«Если ничего не подвернётся, займусь своим делом – напишу пару фельетонов: материала хоть отбавляй, да ещё какого материала! Теперь-то я представлю всю подноготную в нужном ракурсе», – думал фельетонист, шагая по асфальту, но направляясь совсем не домой.
Сегодня ему хотелось чувствовать себя по-новому, наслаждаться полной свободой. Вообще-то, теоретически, он и так был свободен. Но то была не настоящая свобода. Голодный желудок заставлял искать хоть какого-то литературного заработка. Да ещё Васька со своими заказными статьями превратил все дни в серые будни с каждодневной, подневольной подёнщиной.
Фельетонист ухмыльнулся: именно работа у Васьки позволила набить карманы новенькими, хрустящими купюрами. Только наличие денег в кармане предоставляло возможность хотя бы ненадолго почувствовать свободу.
Нагулявшись, наглядевшись на прохожих, на витрины магазинов, он повернул к дому.
 Состряпав за два следующих дня пару фельетонов про известные личности, поиск потенциального издателя фельетонист отложил на третий день.
 Встав рано утром и позавтракав на скорую руку, он вышел из дома. Фельетонист знал адреса почти всех редакций - это упрощало дело. Знал он и то, что без протекции дела не решаются, но всё же надежды не терял. В большие, солидные издания соваться смысла не было. Все они подпитывались из карманов сочувствующих изданию меценатов, и информация, содержащаяся в фельетонах, могла навредить имиджу издания. Другое дело - заказ на фельетон от самого мецената. Только теперь фельетонисту вряд ли удастся его получить.
Выбрав небольшую, в четыре листочка, газету, фельетонист направился по известному адресу. Редакция занимала две маленькие комнатёнки на чердачном этаже пятиэтажного дома. В одной комнатёнке сидел редактор вместе с двумя корреспондентами, в другой располагалась фотолаборатория. В помещении было холодно и сыро. Сотрудники в тёплых кофтах, с синими носами, быстро писали на чистых листах бумаги, стряпая статейки для очередного номера. Редактор, как и положено по чину, был одет в пиджак, под которым, как листья капусты на созревшем кочешке, просматривались тёплый джемпер, красная, с начёсом рубашка и тельняшка в синюю полосочку показывала краешек в расстёгнутый ворот. Галстук синего цвета  с сильно ослабленным узлом, свисающим до уровня маленького кармана пиджака, совсем не украшал и казался лишним. Большие роговые очки с выпуклыми стёклами, красовавшиеся на длинном широком носу, довершали его облик. Никто из сотрудников даже не взглянул на вошедшего. Фельетонист кашлянул. Редактор, оторвав от текста взгляд, поднял глаза на  посетителя, всем своим видом выказывая недовольство.
- Я хотел предложить вам материал, – робко начал фельетонист. – Вернее, не материал, а пару фельетонов.
- Сейчас мне некогда, оставьте материал, я посмотрю, - ответил редактор.
Фельетонист по опыту знал, что такой ответ равноценен отказу.
- Вы меня не поняли. Я предлагаю вам фельетоны об известных в городе лицах. Возможно, вы уже читали мои публикации. Я - Гнус Ян Карлович.
- Как же, как же, читывали ваши заметки. Как говорится, не в бровь, а в глаз. Очень смело и точно подана информация. Ну что ж, из уважения к вам прочитаю прямо сейчас.
Редактор взял у просителя листочки с фельетоном и углубился в чтение. По редакторской привычке он ставил пометки красным карандашом - крестик на полях. Закончив чтение, он похвалил.
- Неплохо, очень неплохо. Но должен вас огорчить: фельетоны не наш профиль. И материал требует проверки или серьёзных подтверждающих документов, предоставленных вами. Вы меня понимаете?
Фельетонист понимал его очень хорошо. Только вот документов у него не было. Всё серьёзные бумаги остались у Васьки.
- Это окончательное решение? – спросил фельетонист.
- К сожалению, в силу вышеуказанных причин должен отказать.
Фельетонист забрал листочки, аккуратно сложив, убрал в папку.
- Может, заказчик у вас есть на этот материал? Если есть, тогда другое дело, тогда можно подумать, – предложил компромиссный вариант редактор.
- Заказчика нет, это просто моя инициатива. А серьёзные документы есть, только они не у меня.
- Без документов никак нельзя. Приносите, а там будем думать.
- Постараюсь принести, – прощаясь с редактором, пообещал фельетонист. А сам подумал: «Васька ни за что не даст.  Из помещения и то выносить не разрешил, видно, боялся, что копию сниму. Да и где его искать, Ваську-то? Наверняка из того помещения он уехал. А куда переехал? И его адреса домашнего я не знаю. Даже если разыщу, документов он всё равно не даст. Да, положеньице!»
Фельетонист медленно шёл по улице, размышляя, куда бы ещё податься.
«В маленькие редакции мне путь, похоже, заказан. В большие тоже. Прямо деваться некуда бедному фельетонисту. Выборы, что ли, ещё какие-нибудь подвернулись бы».
 Он почесал затылок и, не зная в какую сторону идти, остановился. Настроение было окончательно испорчено. Шедшая навстречу женщина с сочувствием посмотрела на расстроенное лицо маленького человека.
«Что это я! Деньги у  меня есть, запасов хватит на месяц. Проживём! – успокаивал он себя. - А не сходить ли мне в свою редакцию? Разнюхаю что и как, может, и мне дело найдётся. Всё-таки я теперь известен в кругах нашей журналисткой элиты», – подумал он, в конце оптимистических размышлений немного себе польстив.
Завернув в переулок, новоиспечённая  знаменитость зашагала по хорошо известному маршруту.
В коридоре редакции два сотрудника, о чём-то беседуя, курили. Увидев вошедшего в дверь фельетониста, в один голос приветствовали его.
- Здорово, Карлович! Удачно пришёл, бабы как раз на стол накрывают. Сейчас праздновать будем. Заходи к нам, гостем будешь!
- Что отмечать собираетесь? - спросил фельетонист, весьма удивлённый вздёрнутым настроением бывших коллег.
- Новый хозяин у нас. Купил все акции газеты один богатенький дяденька. Теперь не знаем: то ли уволит всех, то ли зарплату прибавит.
- Нужно быть оптимистом. Глядишь, и на вашей улице будет праздник, – посочувствовал фельетонист.
«Как я вовремя пришёл-то. Глядишь, и мне что-нибудь перепадёт от общего пирога», – подумал он.
- Редактор у себя? - спросил фельетонист у коллег.
- Да, в кабинете. С самого утра на телефоне. Вчера нам уведомление пришло  на выселение, вот он и старается, городскому начальству названивает. Видно, продажа нашей газеты частному лицу кому-то из них не по нутру.
«Да, продажная мы братия. Кто заплатит, под его дудку и поём. Иначе нельзя, иначе с голода сдохнешь. Наверное, для этого наши продажные издания и нужны, чтобы нам выжить и им жить без проблем. Только нерентабельное наше газетное дело нынче, поэтому кто побогаче, тому и переходит всё. А с выселением что-то нечисто. Видно, не удалось кому-то купить издание, а он, похоже, очень хочет всех под себя подмять. По всему выходит: грядут суровые времена», – подходя к кабинету начальника, размышлял фельетонист.
Когда фельетонист заглянул к редактору, тот бросил попытки дозвониться до начальства. Он сидел в глубокой задумчивости, облокотившись на стол, подперев рукой щёку. Фельетонист знал, что эта поза главного редактора соответствует тому состоянию души, когда всё плохое уже произошло и ничего нельзя изменить.
- А, Карлович, заходи, - не меняя позы, пригласил он. – Слышал уже? Выселяют нас. Так-то вот.
- Редакцию, в которой я недавно работал, тоже выселили. Возможно, это кампания по выселению неспроста развернулась. Кто-то готовится к большой игре, надеясь выиграть солидный куш, – высказал своё мнение фельетонист.
- Очень даже может быть. С самого утра не могу дозвониться до начальства, словно вымерли все.
- Я слышал, у вас сегодня небольшой сабантуйчик?
- Да уж. Оттянемся по полной программе за спонсорские деньги. Купил нашу редакцию один известный гражданин. Кандидатом в депутаты Государственной Думы собирается баллотироваться. А раньше был шпаной и бандитом по кликухе Лом. Ну, ты должен знать о таком.
Фельетонист, хоть когда-то и работал под началом главного редактора, сейчас был чужим. А с кем, как не с чужим, можно поделиться своим наболевшим?
- Слышал, слышал. Последнее время мне много про нуворишей прочитать довелось. Я вообще- то к вам по делу.
- Подожди ты, Карлович, с делами-то. Видишь,  не до этого. Разве что-то срочное у тебя.
- Я, как в старые добрые времена, с фельетонами пришёл.
- О ком речь в фельетонах? - дабы отвлечь себя от грустных дум, переключившись на дела насущные, спросил главный редактор.
- О мэре и одном бывшем кандидате в мэры.
- Сдаётся мне, это мэр катаклизмами для неугодных редакций заправляет. Если и не он придумал, то не без его участия всё делается. Но поговорим о делах после. А сейчас иди с людьми пообщайся. Через часик хозяин обещал приехать. Если не приедет, всё равно за стол сядем.
Фельетонист вышел в коридор, намереваясь присоединиться к двум беседующим. В пустом коридоре вместо коллег фельетониста встретили табачный дым весьма солидной плотности и несколько окурков на подоконнике.
«Так урну в коридор и не поставили. Всё обшарпанное, замызганное. Лет десять ремонт не делался. Может, при новом хозяине по-другому будет?» – думал фельетонист, стараясь определить, за какой из дверей накрывается стол.
«Вот самая большая комната, значит, здесь», – решил он и взялся за ручку двери.
В комнате стояли сдвинутые столы, покрытые большой белой скатертью, а на ней! Чего только не стояло на праздничном столе! Копчёное мясо, нарезанное большими ломтями, соседствовало с трёхлитровой банкой маринованных маслят, осетровый балык и чёрная икра располагалась рядом с красной в больших стеклянных плошках. Селёдка, разложенная на огромном блюде, украшенная горошком и луком, и ещё так много всего,  что и не перечесть, не прослезившись от умиления и гордости за нового шефа и его новых, а в принципе старых, проверенных в словесных баталиях на газетных листах подчинённых. До сей поры стены редакционной комнаты ещё не видели подобных яств. Женщины заканчивали приготовление салатов, а мужчины, усевшись на стульях у стены, с вожделением смотрели на запотевшие, составленные в ряд на краю стола бутылки водки.
- Здорово, мужики! Здравствуйте, дамы! – приветствовал всех фельетонист.
- Ну, Карлович! У тебя прямо нюх на такие дела, – обведя глазами стол, показывая, на какие дела у него нюх, вместо приветствия сказал самый шустрый.
- А как же! Нашему брату без нюха никак нельзя, на нём, родимом, наша профессия и держится, – парировал фельетонист.
Не прошло и пяти минут, как все устроились вокруг стола.
- Редактор говорил, что хозяин обещал подъехать, – напомнил присутствующим фельетонист, засомневавшись, не рано ли сели.
- Семеро одного не ждут. Сбегай-ка лучше за редактором, – нашёлся шустрый.
Фельетонист вылез из-за стола, собираясь выполнить поручение. Но тут дверь открылась, и вошёл редактор.
- Все в сборе? Ну что ж, начнём, пожалуй. Хозяин, может, подъедет, может, нет, а водка на столе прокисает, – подвёл он черту.
Забулькали бутылки, наполняя бокалы. Первый тост, объединив с небольшой речью, произнёс редактор. Тост следовал за тостом, и скоро угол редакционной комнаты изрядно заполнился пустыми бутылками.
«А попробую-ка я икорки», – икнув, подумал фельетонист и протянул ложку к располовиненной плошке с икрой.
«Ничего особенного», – впервые в жизни проглотив ложку икры, решил он, между тем потянувшись к икре повторно.
Не успел он проглотить вторую ложку икры, как дверь открылась и три здоровенных мужика в объёмных, модного покроя пиджаках, вошли в дверь.
- Здорово братаны! – приветствовал сидящих за столом один из вошедших. - Мы тут принесли вам подкрепление.
И, повернувшись к двери, крикнул:
- Штырь, скоро ты там! Греби быстрей сюда, публика заждалась.
Сначала в проём двери показался ящик, на котором нерусскими буквами было написано: «Absolute». А затем появился и сам тощий и длинный штырь.
- Это наш новый шеф, - тот, что покоренастее и постарше, – шепотом поведала фельетонисту сотрудница, сидевшая по правую руку от него.
Все сидящие за столом стали пересаживаться, собираясь освободить место для вновь прибывших.
- Я на минутку, дела. Навалилось всякого, замучился уже, в натуре, - огорчил новоиспечённый шеф.
- Посидите с нами, очень просим. Я вас сотрудникам представлю, – попросил редактор.
- Им нельзя, они на работе, – кивнув на охранников, сообщил Лом. – А я, пожалуй, расслаблюсь, выпью чарку - другую.
Ему налили водки в большой фужер.
- За нашего нового хозяина! – произнёс тост редактор и первым опрокинул рюмку.
Лому тост явно понравился. Он даже порозовел от удовольствия. Опрокинув рюмку, он закусил икрой.
- Да вы садитесь, - указывая на стул рядом с собой, предложила хозяину симпатичная Ядвига.
- Спасибо, не откажусь рядышком с вами упасть, - согласился Лом.
- Сейчас я представлю сотрудников редакции, – сказал редактор.
Он по кругу, согласно расположению сидящих за столом, назвал имена присутствующих сотрудников. Добравшись до персоны фельетониста, редактор сказал:
- А это наш внештатный сотрудник - известный фельетонист Ян Карлович Гнус. Может быть, вы читали его публикации о мэре и некоторых кандидатах в мэры?
- А как же, читал. Здорово он их пропесочил. Уважаю таких смелых, свой парень в доску. Нам такие сотрудники нужны, ядрён батон. За это надо выпить.
Разлили по фужерам, стали чокаться. Все старались  чокнуться с новым хозяином и фельетонистом, и даже симпатичная Ядвига состроила ему глазки. Фельетонист от непривычных назойливых знаков внимания покраснел. Тосты посыпались как из рога изобилия. Лом вскоре ушёл, и застолье продолжалось уже без него, затянувшись далеко за полночь. Вставшего из-за стола фельетониста повело влево.
«Зачем же я так напился? Как теперь домой доберусь?» - промелькнуло в хмельной голове.
Что с ним потом было, сказать он вряд ли смог бы. Только утром фельетонист проснулся совсем не дома, а в медвытрезвителе. Составив протокол, его отпустили.
«Надо бы похмелиться», – с трудом выудив мысль из больной головы, подумал он.
В правом и левом кармане денег не оказалось. Кто их спёр, сейчас не имело значения. К сожалению, похмеляться было не на что. Удача, мелькнув в прогалину между туч лучиком солнца, опять спряталась за тучи.
- Лёд тронулся, господа присяжные заседатели, – думая об этом, вслух произнёс он.
Ноги сами зашагали домой, к исходной точке всех дальнейших событий. Что ждало его впереди:  удача или разочарование - об этом было бесполезно гадать. Жизнь сама всё поставит на свои места, возможно, предоставив ему ещё один шанс.
«Сейчас чаю выпью и баиньки, – думал он, подходя к дому, –  и вообще, утро вечера мудренее».
Наверное, ещё много хорошего и плохого ждало на дороге жизни маленького смешного человека.  Только это уже другая история. И все будет так, как будет, как того захочет переменчивая, капризная фортуна.  Может быть, когда-нибудь и нам удастся узнать об этом.



 

             Часть 3.Строители пирамид
             Лицо пожелало остаться неизвестным
  В редакцию неизвестный прислал фотографию, но не лица, а совсем другого места, которое приличные граждане прячут в штаны и юбки.  Приславший фотографию не указал ни своего имени, ни того, кому принадлежит эта часть тела.
- По-моему, это женская задница, - разглядывая присланную фотографию, заявил один из сотрудников редакции.
- Не факт, - возразил другой сотрудник редакции. – Фотография так сделана, что трудно определить пол её владельца.
- Наверняка эта часть тела принадлежит женщине, - заявила Ядвига, которая шла мимо мужчин и, повинуясь порыву любопытства,  заглянула через плечо говорившего.
- Почему ты так решила? – не поверил мужчина.
- Вы смотрите на эту задницу, и оторвать взгляд не можете. Значит в ней что-то есть притягательное. На мужскую задницу смотреть бы не стали, значит эта задница женская.
Ядвига пошла дальше, а мужчины подумали:
  «Вот оно проявление женской логики.  Красавице Ядвиге в отсутствие женского ума не откажешь».
- О чём спор? – поинтересовался Ян Карлович Гнус, который вошёл в помещение редакции, решив навестить родные пенаты по старой памяти. Ведь когда-то и он здесь работал.
- Да, вот, какой-то аноним прислал фотографию, да забыл указать, кому она принадлежит. Указал лишь, что её обладатель лицо известное, можно сказать знаменитое.
Фельетонист взглянул на фотографию и удивлённо воскликнул:
    - Да тут сфотографирована задница!
- В том-то и дело, что задница. А по этой части тела человека узнать трудно. Что посоветуешь? – спросил один из сотрудников.
- Главный редактор в курсе? – пытал дело фельетонист.
- Он и поручил нам разобраться с этой фотографией. Он сказал нам так: если её прислали в редакцию, значит этим что-то хотели сказать. Знать бы что.
- Обычно в редакцию присылают материал, чтобы его опубликовали, - недолго подумав, заявил фельетонист.
- Ты считаешь, поместить фотографию голой задницы в газете это нормально? – сомневался сотрудник.
- Сейчас ещё и не такое печатают. Фотографии голых женщин печатают и там видно не только их попы, - привёл неоспоримый аргумент фельетонист.
 - То голые, красивые женщины модельной внешности, а то голая неизвестно чья задница,     - сотрудник возразил в правильности посыла фельетониста, и по-своему был прав.
- Там же есть приписка, что задница принадлежит известному лицу. Вот и подпиши эту фотографию как заявлено, что эта фотография принадлежит известному лицу. Объявите премию тому, кто разгадает лишь по заднице, кто это неизвестное лицо, - посоветовал фельетонист.
- Это несерьёзное предложение, по заднице узнать человека практически невозможно, - возразил сотрудник и,  наверно, был прав.
Однако следует заметить,  многие мужчины безошибочно узнают своих возлюбленных, увидев лишь одну их попу. Да что там увидев! В темноте на ощупь узнают свою милую едва прикоснуться к попе прелестницы.
- Может быть, и невозможно, но попытать счастье люди не откажутся. И потом, смотря, что вы хотите получить от этой публикации. Но даже дело не в этом, к фотографии, а значит к газете, опубликовавшей эту фотографию, появится неподдельный интерес. То есть газете это будет на пользу. А там сами смотрите, - закончил рассуждения фельетонист.
- Кстати о тебе на днях спрашивал главный редактор, намеревался тебя разыскать, да, видно, закрутился. Зайди к нему, узнай, что он от тебя хочет, - сообщил сотрудник.
«Вот с этого и надо было начинать, а не подсовывать мне фотографию голой задницы, - ворчал фельетонист, направляясь в кабинет главного редактора. – Может быть, мне дело какое-нибудь предложат. Деньги сейчас очень пригодились бы».
Подойдя к двери кабинета, фельетонист постучал. Ему никто не ответил, но фельетонист всё равно приоткрыл дверь и заглянул в кабинет. Главный редактор сидел за своим столом и читал свежий номер газеты.
- Заходи, - предложил он войти фельетонисту.
- Слышал уже, как нас на вшивость проверяют?
- Вы говорите о фотографии? – попросил уточнения фельетонист.
- Надо же, в нашу редакцию фотографию голой задницы прислали. Я считаю – это полное бесстыдство. А с другой стороны, мы должны реагировать на информацию. Я вот что подумал, если этим будет заниматься не сотрудник нашей газеты, то можно попробовать. Одним словом, я хочу поручить это тебе.
- Не понял, что вы хотите мне поручить? Вы хотите, чтобы я нашёл, кому принадлежит эта задница? А ещё лучше найти того, кто посмел прислать такой неоднозначный снимок? Только хочу напомнить – искать не моя специальность. Искать человека – дело сыщиков, - ответил фельетонист.
- Я хотел, чтобы ты опубликовал эту фотографию в нашей газете. В этом случае мы как бы опубликовали снимок, и в то же время подача исходила не от нашего сотрудника, - пытался объяснить суть дела главный редактор.
- Это как раз понятно. Если газету похвалят за  новаторство, то вы в выигрыше. Если газету будут ругать, то вы и тут в выигрыше. Хоть газета ваша, но подал материал не ваш сотрудник, к тому же заплатив за публикацию из своего кармана. Отмазка несильная, но всё же отмазка, - прокомментировал фельетонист.
- Ты слишком упрощаешь, но в целом мыслишь правильно, - не стал оправдываться главный редактор.
- Если очень надо, я сделаю. Но хочу знать, что я за это буду иметь, и какие у меня полномочия, вернее, насколько я могу быть самостоятельным в принятии решений? – вопрос фельетониста не застал главного редактора врасплох.
- Даю полную свободу. Но когда материалы будут готовы к публикации, покажешь мне, - внёс коррективы главный редактор.
- Само собой, вы же главный редактор, подписывать номер перед печатью это ваша обязанность, - подыграл главному редактору фельетонист.
- Я надеюсь, после публикации фотографии писем в газету будет много. Так что у тебя появится много работы. Оформим тебя по договору, и будешь получать заработную плату, - обещал главный редактор.
- Если у вас всё, я пошёл, - сказал фельетонист и, не прощаясь, покинул кабинет.
Два сотрудника, которые рассматривали фотографию, так и продолжали стоять в коридоре.
- Всё стоите, не знаете, на что решиться? – задал очевидный вопрос фельетонист, поравнявшись с сотрудниками редакции.
- Думаем над твоим предложением, - ответил один из них.
- Можете не мучиться. Главный редактор поручил мне заняться этим делом, - донёс радостную весть фельетонист.
- Точно тебе поручил, ты нас не обманываешь? – не поверили в своё счастье сотрудники.
- Какие уж тут шутки! Неожиданно на меня свалилась обязанность поместить неприличную фотографию в газету. Да ещё комментарии придумать, чтобы читатели не возмущались тем, что изображено на фотографии. А напротив, у читателей появился бы  интерес к диспуту, насчёт того, кому из известных людей эта задница на фотографии принадлежит, - сообщил фельетонист.
- Если так, получай фотографию, - сотрудник передал фотографию фельетонисту. – Только я не представляю, как ты из пикантной ситуации выпутаешься?
- Я вам один вариант раскрыл, когда шёл в кабинет к главному редактору. Возможно, ещё что-нибудь получше придумаю, - поделился своими мыслями фельетонист.
- Раз столь умный, тебе и флаг в руки. Дерзай, а мы пошли, - мужчины ушли в комнату для сотрудников газеты.
Фельетонист зашёл в секретарскую, и взял у секретаря два чистых листочка бумаги.
«Пока есть мысли и нет сомнений, нужно сделать дело и к стороне. Да и деньги нужны. Если всё будет с оплатой так, как обещал главный редактор, прямо сейчас напишу текст к фотографии и к нему зайду», - решил фельетонист и вышел из секретарской.
Он устроился у подоконника и принялся писать на листочке. Для вдохновения он ещё раз взглянул на фотографию голой задницы и только после этого завершил начатое.
Фельетонист снова вошёл в кабинет к главному редактору. Тот сидел за столом, уставившись всё в ту же газету. Он поднял глаза на вошедшего и спросил: 
- У тебя остались ко мне вопросы?
- Да нет, вопросов не имею. Я принёс то, что вы мне поручили, - ответил фельетонист и положил перед главным редактором фотографию, присовокупив к ней листочек с текстом.
Главный редактор прочитал пояснение к фотографии и, не комментируя, подписал.
- Отдавай в набор. Надёюсь, ты всё правильно сделал, - сказал главный редактор.
«Ловко придумано. Теперь вся ответственность на мне», - понял фельетонист, выйдя из кабинета.
На следующий день вышла газета с фотографией. А ещё через день в редакцию пошли письма. Некоторые приславшие письма корреспонденты ругали редакцию за публикацию столь скандальной фотографии. Другие, поверив в реальность получения приза за угаданную на фотографии личность, называли разные имена знаменитых людей или просто известных. С каждым днём их количество росло и скоро фельетонист с трудом справлялся с потоком корреспонденции. Были даже такие, кто узнавал своего знакомого или знакомую, приняв точку на фотоснимке - брак при печати, за характерную родинку на ягодице. Фельетонист в каждом номере газеты объяснял, почему это не так и что корреспондент ошибся в своих предположениях. Иные корреспонденты  приписывали голому заднему месту нехарактерные для подобных частей тела свойства, называя зад задумчивым или улыбающимся. Были и такие, кто посвящал стихи этой наглой, появившейся на страницах газеты, попе. В основном это были стихи восхваляющие красоту и симметрию данной части тела. Один из поэтов, дабы подчеркнуть необычность предмета восхваления, постарался использовать известные названия женского тела, такие как сиська, писка и жописька. При этом другие слова и соединительные союзы он использовал по минимуму. Представители же сексуальных меньшинств очень обрадовались появлению голой задницы на страницах газеты.  Они восприняли этот факт, как признание своей сексуальной ориентации правильной, наравне с традиционной тягой мужчин к женским прелестям. Представители меньшинств  присылали в редакцию восторженные отзывы о смелой акции современных, разделяющих европейские ценности, журналистов. Хорошо ещё, что фельетонист подписывал эти голожопые публикации псевдонимом, иначе, в довершение всего, и его самого могли причислить к меньшинствам, хотя в сексуальных предпочтениях он был убеждённым большевиком. 
Однако прошли две недели, и интерес к получению приза стал угасать. А ещё через неделю читатели в категорической форме потребовали открыть тайну фотографии. Фельетонисту стоило большого напряжения отбиваться от читателей, объясняя продолжающееся инкогнито самого лица, предоставившего на всеобщее обозрение своё заднее место. Главный редактор давно был недоволен таким оборотом дела. Хотя поначалу он же радовался повышенному спросу на свою газету.
В итоге, фельетонист решил завершить эту голожопую компанию. Он сделал заявление в газете:
«Лицо, назовём его «инкогнито», обиделось столь невнимательному и неуважительному отношению к своей персоне, а посему решило остаться неизвестным».
Читатели поняли, что их попросту надули, это привело к уменьшению количества раскупаемых экземпляров газеты. Но фельетонисту было всё равно, ведь он получил хорошие деньги за свою работу. Однако его сотрудничество с  газетой закончилась, и нужно было искать новое дело, дабы зарабатывать на хлеб насущный.
               
        Заманчивое предложение для безработного
 Прожив неделю на полученный в редакции гонорар, фельетонист понял, что долго на оставшуюся сумму не протянуть. Нужно было срочно принимать меры по поиску хоть какой-нибудь литературной работы. Для начала он решил навестить свою родную редакцию. Ближе к обеду он вышел из дома и направился окружным путём к нужному зданию. Фельетонист специально шёл не торопясь, стараясь придумать причину, по которой в результате общения с главным редактором можно  получить работу. Фельетонист добрался до нужного адреса и, остановившись перед входом, тяжело вздохнул, понимая, что разговор с начальством дело непростое, а тем более, если ты собираешься получить желаемое. Его задержка заняла не более половины минуту и, преодолев нерешительность, он вошёл в здание, на втором этаже которого находилась редакция.
  Едва фельетонист открыл дверь кабинет, как главный редактор воскликнул:
- А я как раз вспоминал о тебе.
«Как удачно  я зашёл», - подумал фельетонист. 
- Тут на днях заходили спонсоры и спрашивали о тебе, - сообщил главный редактор.
- Что за спонсоры? – не понял фельетонист.
- Ты их видел, когда мы собирались всем коллективом и отмечали переход из государственной структуры в частную, - напомнил главный редактор.
- Не помню, - честно признался фельетонист.
- Ты тогда ещё вместе с Ядвигой сидел, - напомнил о приятных моментах главный редактор, надеясь, что это обстоятельство освежит память фельетониста.
- Кажется, что-то припоминаю, - подыграл главному редактору фельетонист.
На самом деле его собственная память не обрадовала.
- Так что же они от меня хотели?
- Этого сказать не могу, не знаю. Но они просили меня сообщить, если ты появишься в редакции.
Последняя фраза освежила память, и фельетонист вспомнил маленькие бегающие глазки и огромные кулаки  «Штыря».
«Когда тобой интересуются такие люди, это не к добру, - определил себе фельетонист. – Беда в том, что от бандитов не спрячешься. А если попытаешься спрятаться, всё равно найдут и бить больнее будут».
- И когда вы собираетесь сообщить  вашим спонсорам о моём появлении в редакции? – теряя надежду на счастливый исход, спросил фельетонист.
- Да прямо сейчас и сообщу им. Телефон у меня записан, - сообщил о своих намерениях главный редактор.   
- Я думаю, торопиться не нужно, - заявил фельетонист, лихорадочно придумывая причину, по которой не стоит торопиться.
- Почему вы так думаете? Я понял прямо наоборот, они просили быстрей связаться с тобой, - опроверг предположение фельетониста главный редактор.
- Наверное, вы правы. Но я не готов к общению со столь колоритными личностями, - объяснил причину своих сомнений фельетонист. – Вы же не знаете, что они от меня хотят. А если после разговора с ними меня обнулят?
- Я не понял, что значит обнулят? – удивился незнакомому сленгу главный редактор.
- Лучше вам этого не знать, - огорчил собеседника фельетонист. – Однако есть подозрение, что другие сотрудников редакции тоже могут сообщить обо мне. Лучше уж вы сами сообщите, по крайней мере известие от такого уважаемого человека будет более надёжной гарантией для меня.
- Ладно, раз ты так хочешь, я позвоню, сообщу, что ты у меня в кабинете их дожидаешься, - как бы уступая желанию фельетониста, соблаговолил согласиться главный редактор.
Фельетонист сделал несколько противоречивых заявлений, поскольку боялся последствий возможных претензий, которых он не знал. Однако поразмыслив, решил не искушать судьбу, как говорится, чему быть, того не миновать.
Главный редактор набрал номер спонсоров и, передав им радостную весть, сообщил фельетонисту:
- Они обещали скоро приехать за тобой.  Можете здесь, в кабинете, поговорить.
- Я не против здесь поговорить. Но согласятся ли они в кабинете со мной говорить? – ответил фельетонист и, смерившись со злодейкой судьбой, уселся на стул.
Ждать пришлось полчаса.
- Ну, и где тут Ян Карлович? – перешагнув через порог кабинета, в качестве приветствия, спросил «Штырь». – Хозяин уже ждёт, поехали.
Фельетонист встал, и его рост не позволил намного превысить сам стул со спинкой. А по сравнениё с высоким «Штырём» он казался первоклашкой в классе десятиклассников.
Штырь пропустил фельетониста вперёд, и сам вышел за ним в дверь кабинета. Они вышли на улицу, где их ждал джип Нисан «Паджеро». Фельетонист открыл заднюю дверь и уселся на заднее сидение. Штырь занял место водителя и машина тронулась.
«Сопровождающих нет. Может быть, действительно  не будут бить, а просто поговорят. Иначе два амбала сидели бы рядом со мной на заднем сидении, да ещё один амбал сидел бы рядом с водителем», - размышлял фельетонист.
Ему очень хотелось расспросить Штыря, на предмет интереса к персоне внештатного работника редакции. Но он сдержался, посчитав, что подобные вопросы неуместно задавать водителю, ведь его везут к самому хозяину именно для разговора.
Через полчаса пути машина подъехала к двухэтажному коттеджу. Штырь припарковал машину и заглушил двигатель.
- Пошли, отведу тебя к хозяину, - повернувшись к пассажиру, сказал Штырь.
Фельетонист вылез из машины и на ватных ногах пошёл к крыльцу. Штырь шёл следом.
Перед самой дверью Штырь обогнал фельетониста и первым вошёл в помещение. По каменной лестнице он поднялся на второй этаж, а фельетонист ковылял следом. Штырь открыл одну из дверей и пропустил вперёд Фельетониста. Сам заходить не стал, а закрыл за фельетонистом дверь.
- Здравствуйте! – первым приветствовал хозяина фельетониста.
- О, кого я вижу! – неожиданно приветливо встретил хозяин фельетониста. – Да это же Ян Карлович собственной персоной!
Фельетонист не знал что ответить на реплику хозяина и небольшая пауза сильно напрягла нервы. Наконец хозяин открыл рот и произнёс:
- Я хотел предложить вам работу.
Фельетонист ничего не ответил, он ждал продолжения.
Не дождавшись от фельетониста отклика, хозяин спросил:
- Вам моё предложение интересно?
- В какой-то мере интересно. Но хотелось бы знать подробности, - ответил фельетонист.
- За этим я вас и позвал сюда. А дело в общем-то обычное: я хочу открыть новое дело и для этого мне нужен надёжный, известный людям своей принципиальностью человек.
- Вполне понятное и похвальное желание. Но причём здесь я? – удивление фельетониста было вполне естественно, ведь его специальность – писать фельетоны, а не управлять организациями. Именно это и хотел сказать фельетонист.
- Как это причём! – воскликнул хозяин. – Вы обладаете всеми необходимыми качествами и к тому же вы известны людям.
- Как я понимаю, даже обладая всеми нужными для дела качествами, я не обладаю главным: у меня нет опыта управления какими-либо организациями. Согласитесь, что при столь серьёзном изъяне, я не могу принять ваше предложение, - ответил фельетонист.
- Отсутствие опыта не причина отказываться. Есть люди, которые будут управлять делом.
Вы будете гарантом  порядочности фирмы. Вернее, ваш опыт  и ваш авторитет будут гарантом, - объяснил хозяин.
- Мне кажется, вы преувеличиваете заслуги моей скромной персоны, - пытался отказаться от предложения фельетонист.
- Я хорошенько подумал, прежде чем делать вам предложение. Ну, так как, согласны или нет?
Вопрос прозвучал, но фельетонист почувствовал недоговорённость, которая в случае отказа могла выйти ему боком.
Он решил сделать вид, что согласен, поэтому сказал:
- Хотелось бы узнать детали дела, а потом уже принять решение.
- Вот это деловой подход. Конечно, сейчас я вам всё расскажу. Я хочу организовать новое коммерческое предприятие, - объявил хозяин и замолчал.
- Вы говорите об открытии нового коммерческого банка? – предположил фельетонист.
- Да, предприятие будет иметь дело с деньгами, но не по схеме банка, - сообщил хозяин.
- Хотелось бы узнать детали дела? – фельетонист настаивал на подробностях.
- Хорошо, сейчас я вам всё объясню. Мы хотим работать с населением. Оно сдаёт в организацию деньги, взамен получает сертификат. А через некоторое время получает деньги и проценты, значительно больше чем в банке.
- Вы описывайте функции банка, и в тоже время говорите, что ваше новое предприятие не банк. Тогда под каким соусом вы будете ссужать население деньгами под проценты?
- Мы не будем ссужать население деньгами. Мы будем собирать деньги с населения.
- И всё же мне непонятно, откуда будет появляться прибыль?
- Штырь, позови Доцента, пусть он объяснит нашему директору суть дела, - позвал Штыря хозяин.
Штырь стоял за дверью, ожидая момента, когда он может понадобиться хозяину.  Однако он не расслышал, что от него хотят. Штырь приоткрыл дверь кабинета хозяина и заглянул внутрь.
- Доцента позови, - повторил приказание хозяин.
Дверь закрылась, и Штырь пошёл искать Доцента, который, очевидно, находился где-то недалеко.
- Я надеюсь, вы примете наше предложение, - прервав паузу, высказал пожелание хозяин.
- Ну, не знаю, - ответил фельетонист. – Здесь нужно понять систему работы с клиентами и всё основательно обдумать.
- Именно это самое Доцент вам и объяснит. Но отказываться не советую. У нас отказываться непринято. Потом проблемы со здоровьем могут появиться,  - предупредил хозяин и криво ухмыльнулся, то ли намекая на то что пошутил, то ли намекая на то, что с ним действительно нужно соглашаться.
- Я реально оцениваю свои возможности, поэтому хочу понять суть дела. Если у меня возникнут сомнения, я прямо так вам и сказал. А, как известно, выше головы не прыгнешь. Но если вы говорите, я буду лишь лицом компании…
Хозяин не дал договорить:
- Вот именно, лицом с известным именем честного, принципиального гражданина.
Хозяин, возможно, сказал бы ещё что-нибудь, но в этот момент в кабинет вошёл Штырь, а за ним маленький, лысенький человек с хитрым, хищным лицом.
- Это Ян Карлович, - хозяин представил фельетониста вошедшему в кабинет. - А это наш финансист, - повернув голову в сторону Доцента, представил хозяин.
- Идите в переговорную, там пообщаетесь. Штырь проводи.
Фельетонист поднялся с мягкого кожаного кресла и спросил:
- А мне к вам зайти после разговора с Доцентом 
- Зачем? Вы уже у нас работаете. О ваших служебных обязанностях и времени нахождения на работе то же расскажет Доцент, - ответил хозяин.
Фельетонист, Доцент и Штырь вышли из кабинета. По лестнице они спустились на первый этаж и вошли в помещение с камином.
- Присаживайтесь, - Доцент предложил сесть фельетонисту.
Фельетонист уселся на большой кожаный диван. Доцент сел рядом и начал говорить:
- Объяснять особенно нечего. Наше коммерческое предприятие – это финансовая пирамида. Эта форма работы с деньгами популярна во всех странах мира и особенно в Америке. Только в разных странах называют  эти финансовые пирамиды по-разному, и назначение этих финансовых пирамид разное. Тем не менее, если вдуматься, каждая из таких пирамид есть элемент обмана и работа с активами, а правильнее будет сказать, с псевдо активами – чистый блеф. Ну, например, хотите вы взять заём в банке другого государства, но у вас реально ничего нет для предоставления залога под этот заём. Тогда делается так: создаётся несколько банков, у которых собственный капитал невелик. Затем, занимаются средства у боле богатого банка в своей стране,  а под гарантию, банк заёмщик выпускает акции, обеспечивая их как бы  занятыми активами, а сами деньги возвращает в банк, в котором брался заём.. Другой банк делает тоже самое, но с одной оговоркой, он выпускает свои акции, по акциям другого банка, которые называются деревативами. Банков может быть сколько угодно, поэтому и деревативов может быть сколь угодно много.   Реальные активы так и остаются у богатого банка. А остальные банки под эти самые деревативы берут кредит у иностранного банка. Случись что, и деньги ему не вернуться, ведь деревативы ничего не стоят, деревативы – это дырка от бублика. Кстати американские доллары ничем не обеспечены, а во всём мире рассчитываются именно долларами. А если Америке нужны деньги, она их просто печатает.
- Так мы будем работать по этой же схеме? Я имел ввиду деревативы.
- Я просто объяснил, как всё происходит в финансовой сфере других государств. У нас же всё будет более открыто. Люди сдадут свои деньги в рост и через некоторое время получат больше, чем сдали. А прирост возможен до тех пор, пока люди покупают сертификаты взамен сданных денег всё больше и больше. Чтобы всё стало понятно, скажу так, наше коммерческое предприятие – финансовая пирамида. Выплаты первому сдавшему деньги будут осуществляться за счёт последующих. Эта схема работает только при массовом ажиотаже. Вот для этого ваш авторитет честного журналиста нам очень пригодится. Сделаем интервью с вами, и вы расскажите, что доверяете этой коммерческой организации и сами вложили в неё свои деньги. Потом мы назначим вас генеральным директором. Народ попрёт сдавать свои кровные с большим рвением, надеясь получить хорошую прибыль.
- Насколько мне известно, все финансовые пирамиды в скором времени разрушаются и вкладчику достаётся шиш. Тогда мне, как генеральному директору, несдобровать.
Заявление фельетониста показало, что он кое-что смыслит.
- В каждом деле есть неприятные моменты. Но игра стоит свеч, - возразил финансист.
- Для вас, организаторов пирамиды, смысл наверняка будет хороший. А что буду иметь я? – задал конкретный вопрос фельетонист.
Доцент достал  из кармана записную книжку и, вырвав из неё листочек, написал сумму с  несколькими нулями, и показал листочек фельетонисту.
- Не густо. Могли бы на большее расщедриться, - высказался фельетонист.
Доцент понял свою оплошность и приписал в конце суммы значок доллара.
- Вот это другое дело, - согласился с суммой фельетонист. – Когда приступать?
- Мы проведём презентацию открытия нашей фирмы. Пригласим корреспондентов, которые напишут репортажи в своих газетёнках, - развернул громадьё планов финансист.
- Я так понимаю, пока это только планы, реальных договорённостей ещё нет, - озвучил свои догадки фельетонист.
- Самое главное есть желание открыть финансовую организацию, уже есть директор. Осталось лишь набросать план мероприятий и найти подходящее помещение.
- Я думаю, сумма для раскрутки потребуется немалая. Тут могут возникнуть проблемы, - фельетонист  постарался дополнить картину раскрутки нового предприятия так, как понимал сам.
- С деньгами на организацию дела проблем не будет. Нас профинансируют подшефные организации. Так что будем держать вас в курсе. Вы из города уезжать не собираетесь? – напоследок поинтересовался финансист.
- Нет, не собираюсь. Я редко уезжаю из города и только по заданию редакции. А сейчас у меня работа в вашей организации и то, как я понял, она будет ещё не скоро. И очень зря, поскольку деньги сейчас очень нужны, - поделился проблемой фельетонист.
- Я вас услышал, - сказал финансист и вынул из кармана несколько купюр. – Считайте, что это подъёмные. И это помимо оговорённой суммы заработной платы.
Доцент положил деньги фельетонисту на ногу. Тот сразу убрал их в карман.
- Я могу идти? – спросил он.
- Да, можете идти. Мы вас известим, - разрешил уйти финансист.
- К хозяину нужно заходить? – спросил фельетонист.
- Как я понял, вы с ним обо всё договорились, толи спросил, толи утверждал финансист.
- Да, мы договорились, - подтвердил фельетонист и встал с дивана, собираясь покинуть помещение.
- Штырь, проводи директора, - дал указания финансист.
Штырь заглянул в дверь.
- Докуда проводить? – спросил он.
- Проводи нашего директора до дома, - уточнил финансист, видно, он в группировке имел вес подстать самому хозяину.
- Пошли, подвезу, - Штырь позвал фельетониста.
 Штырь распахнул дверь, выпуская фельетониста из комнаты. Сам последовал за ним до самого автомобиля.
 – Может я пешочком? – робко спросил фельетонист.
- Теперь вы в нашей команде. Садитесь, - велел Штырь и распахнул перед фельетонистом заднюю дверь автомобиля.
«Вот влип! Теперь от меня не отцепятся», - понял фельетонист.
Машина тронулась, а через тридцать минут фельетонист был около своего дома. Он вышел из Джипа и, пройдя несколько метров по направлению к подъезду, остановился и обернулся. Машина уехала, но это обстоятельство не принесло облегчения. Опасность попасть  в неприятную историю не улетучилась. Фельетонист смотрел на свой подъезд, в котором находилась его однокомнатная квартира, его единственный бастион, отгораживающий от неласкового внешнего мира, и желания быстрей спрятаться в свою однокомнатную норку не ощущал. Напротив, только сейчас он осознал, в какую задницу попал, и его собственная квартира  воспринималась не как бастион, а как мышеловка. Однако фельетониста никто не ждал, и кроме как в собственную квартиру пойти ему было некуда. Даже в морге, в котором он не так давно работал, никто не ждал, если только не посетить это заведение в качестве клиента. А причиной всего были большие, с точки зрения фельетониста, деньги. Ведь заработать он мог только своим пером, поскольку ничего другого делать не умел. Зато сейчас, за тридцать серебряников, ему предложили участвовать в афёре по разводке лохов на деньги. Что будет потом, когда рост пирамиды встанет и появится большое количество обманутых вкладчиков, гадать не приходилось. Не по своёй вине скоро он станет обманщиком и вором. Однако сбежать, съехав в соседний город, фельетонист не мог по причине отсутствия денег. Но и в случае их наличия спрятаться не получится, мафия найдёт везде, как говорят знающие люди, даже в заднице у дьявола. Разве что податься за границу, поскольку там не могли достать или не хотели наши правоохранительные органы,  жуликов разных мастей. А мафия и там достанет, если захочет. Значит необходимо сделать так, чтобы не захотела.
Очнувшись от грустных мыслей, фельетонист поднялся в свою квартиру. Полутьма знакомых стен успокаивала, хотелось поверить в спасительную тишину, что здесь ему ничего не грозит. Не включая свет, и не раздеваясь, фельетонист улёгся на свой диван. Он долго смотрел на потолок и сон не шёл к нему. Лишь через час он заснул. Фельетонисту снились корреспонденты, которые окружили его и расспрашивали. А самый нахальный задавал один и тот же вопрос: «Вы сами придумали способ обмана людей?»
Второй высунулся из-за первого и задал ещё более неприятный вопрос: «А что вы собираетесь делать с украденными у людей миллионами?»
Из толпы выглянул «Хозяин», и для убедительности вытащил из-за пазухи пистолет и показал его фельетонисту, предупреждая, чтобы тот не раскрыл все тайны.
«Теперь меня или корреспонденты или бандиты уконтрапупят. Как говорится, хрен редьки не слаще. А если от этих улизну, так меня тысячи обманутых вкладчиков на части разорвут, не успею даже пукнуть от страха.
Утром фельетонист проснулся, и все ночные страхи  остались в прошедшей ночи
«Однако надо вставать. Как говорится, утро вечера мудренее», - подумал он и потянулся.

   .
                Меценат и директор
  Фельетонист встал с дивана и пошёл умываться. После водных процедур фельетонист занялся приготовлением завтрака. Он сварил себе яйцо и заварил чай. Не успел он сесть за стол, как ему позвонил финансист по кличке Доцент и сообщил, что хозяин будет сегодня договариваться с журналистами, так что нужно приготовить хороший костюм и приготовиться самому, отвечать на вопросы прессы. Фельетонист хотел высказать претензии, ведь отвечать на вопросы журналистов не его амплуа. Он в каком-то смысле сам относился к касте журналистов, вот только брать интервью приходилось не часто, а отвечать и вовсе не приходилось никогда.
«Тоже мне нашли оратора, едрён батон», - подумал фельетонист и приступил к завтраку.
Фельетонист ел без аппетита, хоть и был голоден.
«А чай-то не индийский. Научились и у нас обманывать людей. Три слона, три слона, а на самом деле три ишака должно быть обозначено на пачке», - думал фельетонист.
Несмотря на невесёлые мысли и подозрения о происхождении чая, он выпил ароматный напиток и, скорее всего, его сомнения были напрасны.
Покончив с завтраком, фельетонист приступил к осмотру своего выходного костюма. Костюм у фельетониста был единственный и служил он как повседневный, и как выходной.
«Вполне в приличном состоянии. Для встречи с журналистами сойдёт», - определил для себя журналист, закрывая после осмотра дверку платяного шкафа.
Настроение с утра было испорчено, и чтобы не делал сегодня фельетонист, мысли не покидали его повинную голову. Он думал о событиях последних суток и, казалось, что это происходит не с ним, настолько всё было нереальным. Он словно спал и видел неприятный сон, отчего хотелось ущипнуть себя и проснуться.
Уже ближе к обеду Доцент позвонил снова.
- Договорились сегодня в четыре часа провести конференцию. Пресса будет представлена всеми изданиями, какие есть в городе. Заедем за тобой в три часа, - сообщил доцент.
Фельетонист хотел ответить, но Доцент уже положил трубку.
«Даёт указания будто я их собственность. А по уговору так оно и есть. Откажись я хоть что-то сделать по их гнусным понятиям и пиши пропало».
К трём часам дня фельетонист при полном параде ждал машину.
- Тебя же просили одеть костюм получше, - увидев во что одет фельетонист, воскликнул Штырь.
Именно его послали привести фельетониста на конференцию.
- У меня этот костюм самый лучший, он же единственный, - сознался фельетонист.
- Надо было сказать об этой проблеме Доценту. Он бы распорядился приодеть тебя. А в этом прикиде ты на моего учителя по физике похож, когда я пацаном был и в школе учился, - поделился воспоминаниями детских лет Штырь.
Судя по тому, кем он стал сейчас, учитель физики в его представлении был самой ничтожной фигурой. Ещё бы, ведь наверняка основной отметкой по физике в его дневнике была двойка.
- Учитель физики не самая порицаемая профессия в нашем городе. Учитель профессия уважаемая, хоть и не престижная. Ведь когда-то и вас учил учитель и выучил. Насколько я понимаю. Вон какой красавец получился из обычного школьника, - польстил Штырю фельетонист.
- Это да. Как говорится, что выросло, то выросло. Но я на учителей не обижаюсь, особенно после школы, когда по малолетке в колонии отдыхал, - дополнил картину Штырь, открыв секрет получения  сегодняшней престижной профессии.
- Должен заметить, что профессия учителя, как и журналиста, относит человека к интеллигенции. Я имею ввиду тех, кто этой профессией занимается. А что это значит? – задал вопрос фельетонист и сам же на него ответил. – Это значит, что люди таким интеллигентам априори доверяют.
Штырь не понял, к чему относится это самое априори, поэтому переспросил:
- Чего там люди?
- Люди безусловно, подсознательно доверяют интеллигенции.
- Нам пора ехать. Хозяин ждёт вас, - спохватился Штырь.
- А Доцент тоже будет участвовать в конференции? – поинтересовался фельетонист.
- Не знаю, я только водитель, - ответил Штырь и пошёл к машине.
Фельетонист запер квартиру и вышел следом.
 Пока фельетонист ехал в машине, в нём боролись два желания:
Немедленно сбежать, пока не вступил на скользкую стезю  вруна и ворюги. Другое желание было менее сильное, отдаться воле случая и хотя бы на время стать успешным и уважаемым человеком. Хоть первое желание было более сильным и реальным в свершении, однако большая скорость автомобиля без остановки проделавшего весь путь от дома до места конференции, сделали это желание невыполнимым.
Машина остановилась, но фельетонист не торопился покинуть её. Штырь обошёл машину и, распахнув заднюю дверку, пригласил:
- Прошу, хозяин ждёт вас в своём кабинете.
Словно получив порцию ускоряющих пендалей по заднему месту, фельетонист рванул из машины. Намного опередив Штыря, он вошёл в кабинет к хозяину, словно он сам был хозяином, а не нанятым на подлое дело работником, фельетонист поздоровался и спросил:
- Какая повестка конференции? Вы сами принимать в ней участие будете?
- Нет, я не могу в ней участвовать по причине своей репутации. Если люди узнают, кто на самом деле инициатор, то количество участников будет невелико. Так что с журналистами придётся общаться тебе, - огорчил хозяин.
- А Доцент будет участвовать в конференции? – продолжал задавать вопросы фельетонист.
- Ему тем более нельзя. Людей, которые ведут финансовые дела, тем более никто знать не должен. Я же сказал, на вопросы будешь отвечать только ты, - ещё больше огорчил хозяин.
- Не знаю, смогу ли я отвечать на все вопросы правильно, - озадачил фельетонист.
- На правильно поставленный вопрос нужно отвечать правильно. Журналистам хорошо заплачено, и они будут задавать правильные вопросы. У вас будет шпаргалка с правильными ответами. Думаю, всё пройдёт как надо, - обнадёжил хозяин.
- Из моей практики скажу, всегда находится журналист, который начинает задавать неправильные вопросы, и уже никакая шпаргалка, и никакая договорённость не помогут, - поделился опасением фельетонист.
- Вы человек опытный, надеюсь, найдёте нужный ответ.
На этой оптимистической ноте разговор с хозяином закончился, и фельетониста повели к  автомобилю, который должен был доставить его к месту конференции. На сей раз путь был недолог. Автомобиль остановился около одноэтажного обшарпанного клуба. Фельетониста ввели вглубь здания, где оказался небольшой зальчик со сценой и трибуной на ней. Фельетонист вошёл на трибуну, и сопровождающий положил на покатый столик листочек с ответами. Зал был ещё пуст, но от ожидания начала самого события фельетонист, боялся потерять дар речи.  Иногда от сильного волнения он начинал заикаться. А сейчас допустить этого никак было нельзя.
- Можно водички? – попросил он сопровождающего.
Тот достал из сумки бутылку минеральной воды, гранёный стакан, и, открыв бутылку,  налил пол стакана, при этом сказав:
          - Тебе не водички, а водочки надо выпить.
На это фельетонист ничего не ответил, но жадно выпил слегка солёную воду.
«Хорошей минералки пожалели, жмоты, - отметил он себе. - А ещё хотят ворочать миллионами, жлобы».
Однако столь малой дозы жидкости  хватило смыть неуверенность.
«Эх, живём только один раз», - пришла в голову фельетонисту несвойственная его менталитету мысль.
Очень могло статься, что минералка была непростая, а с секретом.
Время ожидания вышло, и зал заполнился двумя десятками журналистов и фотокорреспондентов. Фельетонист стоял за трибуной и факт появления стольких профессионалов его нисколько не смущал. Он как Наполеон на Бородинском поле был уверен в успехе. Кстати сейчас фельетонист чем-то напоминал Наполеона, поскольку рост одного и другого был крайне мал, что не мешало голове и части бюста фельетониста возвышался над трибуной.
Сопровождающий фельетониста человек от хозяина открыл конференцию, сказав:
- Директор коммерческой организации РУСИНВЕСТ, Ян Карлович Гнус ответит на ваши вопросы.
- А я думала, директор сам расскажет  о цели создания коммерческой организации? – голос молодой женщины раздался из-за спины коллег журналистов.
- Выйдите, пожалуйста, вперёд и представьтесь, - велел ведущий собрание мужчина.
Из-за спин рослых коллег вышла журналист маленького роста, худенькая девчонка. На вид ей было не более двадцати годков.
- Назовитесь, - повторил требования ведущий.
- Газета Смена, корреспондент Аникина Алёна.
«Я думал, эта газета давно почила в бозу. А нет, живёт. И даже своего корреспондента прислала на конференцию», - отметил себе столь удивительный факт фельетонист.
- Так что вы хотели услышать? – попросил уточнения ведущий конференции.
- Хотели бы услышать правду, - лаконично ответила корреспондент.
-  За этим мы все здесь собрались, - включился в дело фельетонист. – Наша коммерческая структура создана, чтобы инвестировать средства в наиболее интересные коммерческие и промышленные проекты.
- Насколько мне известно, коммерческая организация создаётся для получения прибыли от, как вы говорите, проектов. Так хотелось бы узнать, в чём заключается определённая вами перспективность проектов: уж не  в их ли прибыльности? Тогда слово интересные лишнее. Его нужно заменить на слово прибыльные.
- Вы поняли самую суть дела, - начал плести паутину невнятных и неубедительных объяснений фельетонист, стараясь сбить вопрошавшего с мысли.
- Но не только коммерческая составляющая проектов нас интересует. Нам интересна совокупность характеристик проектов: надёжность и легальность, что позволит с уверенностью предполагать, если хотите, гарантировать возврат вложенных в проекты средств.
- А если проект нужен городу, стране, но прибыли он не принесёт. Как вы поступите в этом случае?
- Если вы говорите о нулевой прибыли, то такие вложения тоже возможны. Но это будет возможно, когда наш инвестиционный фонд обретёт достаточный запас денежных средств и, соответственно, надёжность и устойчивость. В этом случае возможно даже прямое меценатство, например, материальная помощь детским интернатам и домам престарелых.
- Если у вас всё, тогда пусть другие журналисты задают вопросы, - постарался отшить назойливую журналистку ведущий конференцию.
- Из каких источников в организации РУСИНВЕСТ будет пополняться бюджет? – задал вопрос рослый мужчина представившийся так:
           - Городские ведомости.
- Здесь наша коммерческая организация не оригинальна,  мы будем привлекать средства граждан. Гражданин приобретает сертификат, по которому ему начисляется процент. Я надеюсь, процент будет привлекательной величины, поскольку наши финансисты провели анализ рынка инвестиций и гарантировали высокий показатель по прибыли, - закончил объяснения по прибыли финансист. 
- Какие ещё будут вопросы, задавайте, - инициировал продолжение конференции ведущий.
- А если вкладчик захочет прервать договор, сможет ли он сдать сертификат и получить свои деньги? – задал вопрос другой журналист.
- Это предусмотрено в договоре, который подписывается при покупке сертификата, - объяснил фельетонист.
На этом вопросы  не закончились,  и конференция продолжалась ещё целый час.
За этот час фельетонист рассказал свою героическую биографию, заверил присутствующих в перспективности новой коммерческой организации, и выразил уверенность в её бесспорном процветании. В общем, сегодня фельетонист был в ударе и врал очень складно и правдиво.
Когда после конференции фельетониста отвозили домой, сопровождающий похвалил.
- Вы так самозабвенно врали, что я и сам поверил в бесспорную перспективность нашего коммерческого предприятия. Хорошо, что мы в вас не ошиблись.
Машина подъехала к дому фельетониста и остановилась. Фельетонист попрощался и вышел из машины.
«Сколь верёвочка не вейся. А конец найдётся», - отметил он себе.
И эта сермяжная правда жизни холодком скользнула по душе.


          Начало славных дел
Иное славное дело люди помнят много лет, сохраняя благодарность тому, кот это дело совершил. Однако можно прославиться, совершив нечто мерзкое, и люди будут вспоминать негодяя недобрым словом. Как будут обстоять дела у фельетониста, загадывать не приходилось. Сначала по законам финансовой пирамиды все вклады граждан  будут сильно расти и многие станут восхищаться умелым честным директором  и меценатом. Однако пирамида долго существовать не может, происходит насыщение, при котором приток новых вкладчиков в финансовую пирамиду прекращается, поскольку все желающие уже приобрели сертификаты. Ведь финансовая пирамида осуществляет выплаты процентов на вклады ранее купивших сертификаты за счёт вкладов последующих вкладчиков, купивших сертификат, за счёт вкладов последующих вкладчиков, купивших сертификат. Крах финансовой пирамиды неизбежен хоть чего ты не делай, и этот прискорбный факт очень огорчал фельетониста. Как ты не крути, а славы негодяя и обманщика ему не избежать. Хотя немного сгладить последствия краха можно было, например, перечислив немного денег в бюджет детского дома. Хотя бы дети и персонал детского дома не будет думать о дяде Яне плохо. Это слабое утешение предоставляло  возможность только в собственной душе оставаться приличным человеком.
 Сегодняшний день для фельетониста как обычно начался с умывания и завтрака. То, что теперь он стал важной фигурой, никак не проявлялось в быту, и фельетонист как бы в шутку подумал: «Мне, как директору крупного коммерческого  предприятия положена прислуга и повар. Вот бы он наготовил мне на завтрак блюд».
Однако фельетонист делал всё по дому сам, и завтрак, состоящий из варёного яйца и стакана чая, а маленький кусочек хлеба, иногда с маслом, дополнял картину. Мысль о более сытой жизни носил чисто теоретический характер, поскольку было понятно, время взлёта, как в финансовом, так и статусном плане ограничивалось несколькими месяцами.
Конечно можно было бы скопить нужную сумму и сорваться с насиженного места, искать счастье подальше отсюда. Но оговорённое вознаграждение директора было велико, однако недостаточно, чтобы сколько-нибудь долго и без финансовых проблем прожить вдалеке от дома. Опять же нужны новые документы и новая биография.
 Этот вариант фельетонистом серьёзно не рассматривался. Не готов он был за тридцать серебряников покончить с биографией честного журналиста.
«Жизнь богаче, чем мы о ней думаем. Может быть, не так всё плохо будет  и останется возможность ничего в своей жизни не менять», - пришёл к правильному воду фельетонист и успокоился.
Состояние душевного равновесия продлилось недолго. Звонок по телефону напомнил, что он себе уже не принадлежит. Голос вчерашнего ведущего собрание предупредил:
- Через час за вами заедет машина. Будьте готовы поехать в свой офис.
«Вот оно как! Оказывается, у меня офис свой есть. На начальном этапе этого тухлого дела всё идёт не так уж плохо.  Денежек бы мне ещё подкинули да на обед свозили в кафе, сто лет не ел горячей пищи».
Фельетонист снял домашнюю одежду, надел костюм и стал ждать.
Наконец в дверь позвонили. Фельетонист открыл дверь и увидел Штыря.
- Я сейчас, - обещал Фельетонист.
Он надел ботинки и запер дверь.
- Мы сейчас в офис? – усевшись на заднее сидение, спросил он.
- Можно и в офис. Но я бы заехал в кафе, съел чего-нибудь. Со вчерашнего дня ничего не ел, - пожаловался Штырь, будто фельетонист был не подставным, а самым настоящим директором, который может  всё решать сам.
- Я бы тоже чего-нибудь съел. Да не знаю, не опоздаем ли мы, если будем предаваться гастрономическим удовольствиям, - сомневался фельетонист.
- Вы так складно говорите, будто и не сидели никогда, - похвалил Штырь.
- Складно писать и говорить – моя профессия. Я ведь журналист, и не только складно говорить, но и ещё знаю о чём и когда следует говорить. А вот в тюрьме не сидел, что правда, то правда. Как говориться, бог миловал. Однако врать не буду, следователи меня трясли как грушу. Даже с обысками домой приходили. Вот только прихватить им меня не удалось. Так что мы стоим? Поехали. Покажешь, где неплохо кормят, - возомнив себя директором, дал указание фельетонист.               
Уже через пять минут машина остановилась у небольшого кафе, расположенного на первом этаже многоэтажного дома. Штырь, а за ним фельетонист вошли в кафе. Двое сидящих за столом мужчин поздоровались со Штырём.  Видно, это кафе было популярно среди местных бандитов. Вошедшие уселись за свободный столик и к ним сразу же подошёл официант.
- Солянка, бифштекс и кружка пива, - заказал Штырь.
- А вы что будете? – спросил официант.
- Мне тоже самое, - заказал фельетонист не желая замарачиваться выбором блюд.
- А здесь и правда недурно кормят, - доедая бифштекс и запивая пивом, отметил  фельетонист.
- А то, - лаконично ответил Штырь.
Он уже расправился с обедом, и продолжал сидеть на месте, ожидая нового директора.
Фельетонист полез в карман, собираясь достать деньги, но Штырь его остановил:
- Это наше кафе, здесь нас обслуживают из уважения.
- И всё же я привык платить за себя, чтобы не быть обязанным, - ответил фельетонист.
- Хозяин останется недовольным. Если мы начнём платить за себя, нас уважать не будут, - постарался вразумить Штырь.
На сей раз фельетонист согласился.
Закончив с трапезой, фельетониста повезли в офис. Там ему предстояло провести непростой день. Под офис выбрали небольшое помещение с отдельным входом, что в многоэтажном большом жилом доме было исключением из правил. Разве только в этом помещении находился магазин или аптека, а бандиты отжали помещение и приспособили для своих целей. В небольшой комнате директора уже ждал финансист.
- Приветствую и поздравляю с первым рабочим днём. Надеюсь. Что наше сотрудничество будет успешным, - встав из-за стола,   приветствовал директора финансист, он же Доцент.
- Да уж, - только и смог ответить фельетонист.
Он осмотрел комнату. Столы, составленные буквой «Т», занимали половину комнаты. Маленький столик, за которым сидел финансист, стоял отдельно, вплотную к расположенному в углу большому сейфу, олицетворяя своей стальной неприступностью надёжность финансового предприятия.
«Что-то я охранника не вижу. А в коммерческих предприятиях охранник должен быть. Или он прячется где-нибудь за стенкой, - оставаясь стоять у входа, размышлял фельетонист.
- Проходите, садитесь. Вот ваше место, - указывая на место во главе стола, пригласил финансист.
- Вы уверены, что это место для меня? – будучи человеком скромным, не привыкшим к почестям и преференциям, спросил фельетонист.
- Конечно это место ваше. Директор солидной фирмы  и его рабочее место должны выглядеть респектабельно. Ведь первые вкладчики придут и обратятся к вам. А вы должны будете расписать все перспективы, которые гарантирует вкладчикам наша организация. Как говорится, вам и карты в руки, - объяснил суть вопроса финансист.
«Только карты эти краплёные», - не озвучивая, подумал фельетонист, а вслух сказал:
- Я думаю, что касса будет продавать сертификаты через специальное окошко. А на стенде, рядом с окошком, будут указываться котировки на день продажи. Обычно так финансовые организации и работают.
- Потом у нас так и будет. Но сейчас у нас начальный этап, когда необходимо привлечь первых вкладчиков. Да так их заинтересовать, чтобы они по городу знакомым хвалились о своём фарте, - объяснил, как будет потом налажено дело  финансист.
-  С этим мне всё понятно. Однако у меня остались вопросы. У нас финансовая организация, и денежные вложения предполагаются немалые. Нас запросто могут ограбить, значит наличие охраны необходимо. А я что-то их не наблюдаю, - за разговорами фельетонист переместился к своему креслу и с комфортом устроился.
- Вы же знаете какая у нас крыша. Вряд ли кто-нибудь рискнёт совершить столь опасный скачёк, - привёл весомый аргумент финансист.
- Местные, наверное, не рискнут. А залётные запросто, - выложил свой контраргумент фельетонист.               
- Перед входом будет дежурить машина с двумя нашими охранниками. Она нас и подстрахует. Я думаю, уже через неделю все денежные поступления будут осуществляться через окно кассы. А нам останется только выполнение представительских функции, - выказал своё мнение финансист.
Фельетонист взглянул на часы. Время работы финансовой организации уже шло полным ходом, а желающего пристроить свои деньги на новоявленное поле чудес не было не одного. Финансист словно угадал мысли фельетониста сказав:
- Не подмажешь, не поедешь. Сегодня придут с телевидения делать репортаж о работе новой организации и несколько человек придут сделать первый взнос, - поделился планами на сегодняшний рабочий день финансист. 
- И когда они придут делать первый взнос? – попросил уточнить время проведения мероприятия фельетонист.
- Точно не скажу. Знаю, что придут, а во сколько не знаю. Сегодня должны были обговаривать детали. Мне лишь сказали, чтобы мы были готовы к мероприятию.               
Объяснения финансиста мало что проясняли и фельетонист продолжил задавать вопросы.
- Так ты говоришь, телевидение будет?
- Да, с местного телеканала придут телеоператор и корреспондент. Будут вопросы задавать и нас вместе с первыми клиентами снимать.
- Вот и хорошо, что нас будут снимать. Мы вроде как станем самыми новыми, свежими телезвёздами, - пошутил фельетонист, но финансисту шутка не понравилась, и он проворчал:      
 - Самое главное в нашем финансовом бизнесе – вовремя смыться и не попасть в сводку, их разыскивает милиция. А при телевизионном показе нас будет знать в лицо половина города.
- Совершенно верно. Пол города будет знать нас в лицо. Поэтому надо сделать так, чтобы милиция нас не разыскивала, - дал бесполезный совет фельетонист.
- И как же это сделать, если наша финансовая деятельность весьма специфична и ведёт  к одному бесславному концу? – не поверил в подобный вариант финансист, справедливо считая, что данном случае чудес не бывает.
- Есть варианты, - повторился фельетонист, - например, в самый ответственный критический момент заменить себя двойником.
- Ну, не знаю. Найдётся ли идиот, который захочет сидеть за нас? – финансист не верил в подобные варианты, поскольку общался со своим корешами – бандитами и мыслил прямолинейно и конкретно.
- Насколько я знаю, идиоты такие находятся. Только дело это непростое, нужно всё хорошенько обдумать и заранее двойника подготовить. Причин собственной замены можно придумать массу и сработать в тёмную. Насколько я знаю, за Гитлера умер его двойник. А сам Гитлер переехал жить в Аргентину, - привёл пример фельетонист.
- Я что-то об этом слышал. Но нам этот вариант не подходит, ведь двойника ещё найти надо, а для этого понадобится ни один месяц.
Финансист смотрел на воровскую жизнь без иллюзий, понимая, что сколь верёвочки не виться, а конец найдётся и расплата наступит неизбежно. Одним словом: украл, выпил, в тюрьму, - полный цикл воровской романтики. А такой жёсткий цикл фельетониста не
устраивал и он надеялся соскочить.
- Есть у Ильфа и Петрова в романе «Золотой телёнок», персонаж, который всегда оформлялся в фирму директором, а потом, когда фирма лопалась, за все грехи фирмы сидел в тюрьме, - нашёл другой вариант откосить фельетонист и хотел уже дальше развивать тему, но финансист его перебил:
- Чудные вещи вы рассказываете, ей богу. Не думал, что когда-нибудь услышу такое. Кстати эти ваши Ильф и Петров кто по-нашему: фраера, в законе?
- В законе они или фраера это неважно. Самое главное вариант смыться есть, - начал говорить фельетонист, но финансист его перебил.
- Я бы такого не утверждал. Слово фраера мало чего стоит. А слово законника твёрдое. Он в уголовной среде, как уголовный кодекс для граждан.
- Я тебя понимаю, и опровергать не собираюсь, - в процессе разговора перейдя на «ты» успокоил фельетонист. – Я лишь хотел озвучить вполне  приемлемый вариант для мощной финансовой организации. Так вот, этот товарищ всё время за кого-то сидел и за это ему платили деньги, причём за каждый месяц, проведённый в тюрьме, - фельетонист старался быть убедительным.
- Лично я в жизни таких не встречал, - сознался финансист.
- Я тоже не встречал, но жизнь богаче, чем мы о ней думаем. Как там у Шекспира:
              На свете много, друг Горацио
              Что и не снилось нашим мудрецам
Финансист промолчал, может быть, он никогда не слышал о Гамлете, а может быть,
никогда не слышал о самом Шекспире. Зато он знал в лицо  и по погонялам всех местных воров в законе. А Шекспир и Гамлет в его круг знакомых не входил.
Прошло не более получаса, и появился первый вкладчик. Он вошёл в помещение фирмы в сопровождении корреспондента и оператора, который на плече держал массивную камеру. Вкладчик, мужчина лет под пятьдесят, прямиком направился к сидящему в массивном кресле фельетонисту.
- Здесь продают сертификаты? – остановившись в шаге от стола директора, спросил мужчина. 
Оператор и корреспондент не успели за развитием событий.
- Вы не могли бы повторить вопрос? – обратился корреспондент к мужчине. - Мы не успели записать.
- А это вам очень нужно? – не понял сути мужчина, которого наверняка перед посещением фирмы проинструктировали.
- Вы первый посетитель - вкладчик фирмы РУСИНВЕСТ. А это для истории самой фирмы и для жителей нашего города очень значимое событие, - объяснил свою просьбу корреспондент.
- Ну, если так нужно, я повторю, - согласился мужчина.
- Сейчас приготовимся и тогда повторим, - предупредил корреспондент.
Оператор занял место у стола директора и корреспондент дал команду.
- А сейчас я вас попрошу снова зайти в дверь кабинета директора, и подойти к столу, как в первый раз.
- А спрашивать надо? – не понял всей задумки корреспондента посетитель.
- Конечно, надо. Сделайте как в первый раз.
- И так, начали.
- Посетитель вышел в дверь и долго не заходил в помещение. Оператор уже начал волноваться, когда открылась дверь, и вошёл мужчина. Не задерживаясь, он прошёл к столу директора и, остановившись, долго молчал.
- Здесь продают сертификаты? – наконец выдавил он.
- Да, здесь, - ответил директор.
- Сколько стоит один сертификат? – продолжал вопрошать мужчина.
- Один сертификат стоит тысячу рублей, - ответил директор.
- Мне один сертификат, - попросил мужчина.
- Сейчас наш финансовый директор выдаст вам сертификат, - обещал фельетонист.
Мужчина подошёл к столу финансиста.
«Финансовый директор», табличка на его столе позволила определить, кто есть кто.
- Мне один сертификат, - сказал мужчина, и протянул финансисту тысячную бумажку.
Оператор продолжил снимать важное событие, боясь упустить значимые для истории моменты. Финансовый директор взял у мужчины тысячу, открыл сейф и, взяв с полки один сертификат, отдал его мужчине.
Казалось бы, всё необходимое уже произошло, но мужчина не торопился уходить.
- Хочу спросить, какие проценты будут за год? – поинтересовался он.
- Не менее пятидесяти процентов буду начислены на сертификат, - не моргнув глазом ответил финансист.
Мужчина сложил пополам сертификат и сунул его в карман куртки.
Попрощавшись и пожелав успехов, мужчина покинул помещение.
- Нам говорили о нескольких вкладчиках, а пришёл только один, - подал голос корреспондент, - едва вкладчик покинул помещение.
- Мы сами ничего не можем понять. Возможно, другие вкладчики в последний момент передумали, - предположил финансист. Но такое половинчатое объяснение не устроило корреспондента.
- Мы люди конкретные и делаем конкретное дело. А всякое «может быть» нас не устраивает. Нам нужно знать точно, будут ли другие вкладчики и нужно ли нам их снимать?
- Я сейчас позвоню и всё узнаю, - решительно заявил финансист и уже потянулся к телефону, стоящему на столе директора, как открылась дверь, впуская двоих мужчин и женщину.
Следом за ними вошёл Штырь.
- Вот привёл троих вкладчиков, как договаривались, - изрёк он, и, увидев удивлённые лица присутствующих, переспросил:
- Разве вам не говорили о троих вкладчиках?
- Говорили, но о четвёртом, который только сейчас был первым, не говорили, - путано постарался объяснить финансист.
- Не понял, что за четвёртый, который почему-то стал первым? Всего вкладчиков должно быть трое. Откуда появился четвёртый? – Штырь не обладал гибким умом и данная ситуация стала для него не разрешимым парадоксом.
- К нам зашёл мужчина, который сам пожелал вложить деньги в наш инвестиционный фонд. Как он и хотел, мы приняли у него деньги и выдали ему сертификат. Вот это мы и пытаемся вам объяснить, - подал голос директор.
- А что с этими делать? – задал очевидный для тугодумов вопрос Штырь.
- Как что делать? Что и собирались, то и будем делать. Они будут вносить свои деньги в инвестиционный фонд. Взамен своих денег они получат сертификат. Оператор будет все эти процессы снимать. Потом снятый материал отсмотрят, смонтируют и наложат звук. А потом готовый материал пойдёт в эфир, - разложил всё по полочкам директор.
- Так, пусть вкладчики выйдут, и войду по очереди, а мы начнём процедуру снимать, - взял в свои руки руководство корреспондент.
- Давайте, давайте, пошевеливайтесь. Нам ещё монтировать, и вечером материал в эфир выдавать, - поторопил участников съёмки оператор. 
 Трое потенциальных вкладчиков покинули помещение, и когда корреспондент дал команду, стали заходить по одному. Оператор снимал процесс покупки сертификатов и едва очередной счастливый обладатель заветной бумажки покидал помещение, очередной инвестор заходил и покупал очередной сертификат и надежду на скорое обогащение.
После завершения съёмок все три инвестора снова вошли в помещение инвестиционной компании.
- Вы ещё что-то хотели, - вежливо спросил  директор, - фельетонист.
- Денег, - ответил самый смелый из троих.
- А разве вам не заплатили? – удивился финансист, поскольку ему сообщили, будто нанятым инвесторам будет заплачено.
- Заплатили, но мы ещё хотим, - ответил самый смелый из троих. 
- И сколько же ещё вам надо? – дипломатично  поинтересовался директор.
- А столько, чтобы не хотелось о нашей договорённости рассказывать, - обозначил проблему всё тот же инвестор.
- Проще вам по лишней дырке в башке сделать, - высказал своё мнение Штырь.
- Люди будут вопросы задавать: почему погибли первые инвесторы в инвестиционный фонд? А этот факт вызовет подозрение о подставных  инвесторах, и желающих вкладывать в инвестиционный фонд поубавиться, - стращал нанимателей инвестор.
- Мысли у тебя опасные. С такими мыслями долго не живут. А насчёт того найдут ли твой труп, не сомневайся, прятать мы умеем, - пугал Штырь, и надо думать не безосновательно.
- Можно хотя бы мы сертификаты сдадим и за них деньги получим? – попросила единственная в компании инвесторов дама.
- Вот этого тем более нельзя. Подойдёт к вам корреспондент с какой-нибудь местной газеты и попросит предъявить сертификат. А у вас его и нету. Конфуз получится, - подал голос директор.
- Так что же, нам больше денег не дадут? – переспросила дама.
- Денег не дадут. А выпить и закусить вам будет. В багажнике машины вас ждёт пол ящика водки и тушенка на закуску. Как я понимаю, это лучше денег, - порадовал инвесторов Штырь..
- Так это другой коленкор, - обрадовал смелый инвестор. – С этого и надо было начинать.
- Начали, как было задумано по сценарию. А потом же вы к машине не захотели идти, - поддержал Штыря фельетонист.
- Только уговор, вы довезёте нас куда скажем, - выдвинул условие смелый инвестор.
- Без проблем, - согласился Штырь.
Штырь и три инвестора покинули помещение.
Заурчал двигатель и автомобиль уехал.


        Фирма веников не вяжет
 - А зря, - сказал бы опытный, знающий жизнь человек. - Доходы, конечно, были меньше, зато вероятность получить дырку в башке была бы минимальная, если только кто-нибудь случайно не уронит с балкона горшок с цветами прямо на неповинную голову.
Инвестиционная фирма, в которой директором работал фельетонист, понемногу набирала обороты. Возможно, процесс шёл бы быстрей, но появившиеся на рынке инвестиций два конкурента сильно ослабляли поток инвесторов в РУСИНВЕСТ. И это было не самое страшное, если бы инвесторы в равной степени вкладывали свои деньги во все инвестиционные фонды. Однако вложив свои деньги в один инвестиционный фонд, они напрочь забывали об остальных. А что было самое неприятное, все эти обстоятельства не отдаляли время насыщения рынка инвесторов, когда все желающие уже вложили свои деньги, и объём вложенных средств перестанет расти во всех инвестиционных фондах. Это приведёт к краху всех финансовых пирамид. Даже если конкурентов на рынке инвестиций не было, крах наступил бы немного позже, но принципиально ничего не менялось бы. Если для фельетониста и финансиста, как нанятого персонала, продление сроков существования фирмы было крайне желательно, поскольку заработную плату платили лишь за отработанное время, то для хозяина потеря притока денежных средств из-за конкурентов была неприемлема. Переложив решение проблемы со своей головы на головы подчинённых, он зарядил мозги директора и финансиста на решение подобных парадоксов. Оба деятеля инвестиционного рынка прикидывали и так и этак, получалось, что если не принять меры, то всё дело будет загублено  очень скоро, а репутация директора и финансиста  дискредитирована.
- Я думаю, так, - внёс очередное предложение фельетонист, - условия в нашем инвестиционном фонде должны быть лучше.
- Ты предлагаешь каждого пришедшего к нам клиента бесплатно  кофе поить?  Тогда помимо окошка кассира, где будут сертификаты продаваться, нужно стол ставить, где будут стоять чашки горячего кофе. Только кто об этом узнает и кто на это купится. Может получиться обратный эффект. Конкуренты скажут: приманивают, потому что инвестиционный фонд ненадёжный. А конкуренты непременно воспользуются этим
и у нас будет бледный вид, а после разговора с хозяином, редкие зубы, - обосновал финансист.
«Бледный вид не так страшен. Редкие зубы много хуже. Если ничего не предпринимать, так всё и будет», - подумал фельетонист.
- Я не то имел ввиду, - подал голос фельетонист. – Я хотел сказать, что проценты в нашем инвестиционном фонде должны быть больше.
- Это понятно. Только как это обеспечить? А самое главное, как об этом инвесторы узнают? Ведь никто ещё свои сертификаты не сдавал, - не соглашался с предложением финансист.
- Здесь есть о чем подумать, - сказал фельетонист. 
- Мы только и делаем, что думаем, а толку никакого, - констатировал сей прискорбный факт финансист.
- Кажется, я придумал, что нужно делать, - выдал фельетонист, и небольшая пауза после этой фразы говорила, что мысль в его голове полностью не сформировалась.
- Ну и что ты придумал? – поторопил его финансист.
- А придумал я следующее. Нужно пригласить первых наших вкладчиков, и пусть они сдадут свои сертификаты и получат деньги за них с хорошими процентами, - изложил суть дела фельетонист.
- Как об этом узнают жители нашего города? Тут ведь важно донести до них информацию, - внёс свой вклад в предложенную идею финансист.
 - Как раз это просто. Пригласим прессу, и пусть она сделает репортаж о столь знаменательном событии, - дополнил предложенную идею фельетонист.
- Лучше пригласить телевизионщиков, так будет намного эффективнее, - финансист согласился с идеей коллеги, лишь дополнив её. – Вот только пригласить кого-либо из первых инвесторов  не получится.
- Это не страшно. Можно будет найти кого-нибудь другого из инвесторов.
Я думаю, они не откажутся получить приличные суммы процентов за столь короткий срок, - фельетонист продолжал гнуть свою линию.
- Мы не знаем их адреса проживания в нашем городе. Мы также не имеем каких-либо данных, чтобы их найти, - огорчил директора финансист.
 - Неужели нет никакой информации о месте нахождения первых нанятых для телевизионной съёмки инвесторов? - пытался докопаться до истины фельетонист.
- Приблизительные данные, где их искать имеются. Только это нам не поможет. Мёртвые в жизни живых людей участвовать не могут, - наконец дошёл до сути дела финансист.
- Как это получилось? – не поверил фельетонист.
- Водочки выпили и отдали богу душу, - пояснил финансист.
- Вот и не верь после этого врачам, которые говорят о вреде алкоголя, - реплика директора ни о чём не говорила, но пауза после неё прояснила многое. Он догадался, от какой водки  отдали богу душу инвесторы, что он и озвучил:
- Так это не от той ли водки они отдали богу душу, пол ящика которой предлагал Штырь?
- Точно не скажу, но вероятность такая есть, - не подтвердил и не опроверг догадку коллеги финансист. – Конечно, это не на руку нашему делу. Хотя, с другой стороны, как на это посмотреть. Например, поставь  наши конкуренты им пол ящика водки, они и раскололись бы, рассказали, каким образом попали в инвесторы нашей  инвестиционной компании. Это сильно бы повредило нашему делу.
- Здесь ты прав. Но убивать людей ради сокрытия! Тем более было неизвестно, заложат они инвестиционный фонд или нет. Лично  я так считаю, - удивил коллегу директор.
- Убивают и за меньшее. А когда на кону стоит твоя жизнь, здесь не до сантиментов. Что же касается отравления алкоголем, так для алкоголиков это не исключено. Почти все алкоголики таким образом заканчивают свою жизнь, - подвёл черту под причиной загадочной смерти алкоголиков – инвесторов финансист.
- К сожалению вариант с привлечением первых инвесторов для телевизионной рекламы пока не реализуем, - с горечью в голосе констатировал фельетонист.
- Есть ещё один вариант обойти конкурентов, обнулить их. Кстати этот метод даёт самый лучший результат. Как говорится, быстро и надёжно, - предложил альтернативный вариант финансист.
- Быстро, надёжно и  дёшево. Видно, хороший твой способ, если у него такие замечательные характеристики. Только ведь могут и к нам его применить. А этого очень не хотелось бы, - выказал опасения директор.
- Не хотелось бы. Тут ты прав, Только дорого это стоит, а не дёшево. Обычно такие действия предпринимают, когда другие метода исчерпаны. А мы только в начале и ничего ещё не предпринимали, - заключил финансист, чем немного успокоил фельетониста.
Получалось, время пожить ещё осталось, и несколько недель, а может быть, даже месяцев спокойно жизни у фельетониста ещё есть.
- Кажется, я придумал. Нужно каждый день вывешивать новую цену сертификата. Мы уже две недели отработали, а цена сертификата не изменилась, - снова подал голос фельетонист.
- Как это не изменилась? Только вчера цена была поднята на три процента, - возразил финансист и полез в сейф.
Он достал папку и вынул из неё эталонный сертификат, в котором указывалась начальная его цена, а также таблица по срокам и процентам изменения его стоимости.
- Распишись вот здесь, - положив перед директором сертификат, велел финансист.
- Вот теперь вижу, что дела идут в гору. Но почему только на три процента, а не на пять или десять? Тогда никаких рекламных роликов не понадобилось бы, - укорял директор после того, как поставил подпись на документе.
- Пока больше не можем. Клиентов у нас маловато, - объяснил суть дела финансист.
- Получается парадоксальная ситуация: мы не можем увеличить цену сертификата, поскольку инвесторов маловато. И привлечь потенциального инвестора не можем, так как рост цены сертификата незначителен.
- Кстати нужно на объявлении, которое у окошка кассы цену сертификата указывает, циферки поменять, - дал указание директор.
- Уже поменяли. Но это слабая приманка, нужно что-то более сильное придумать, - сказал фельетонист, даже не намекнув, в какой области искать эту приманку.
Пауза затянулась и директор скорее по наитию, нежели разумом, предложил решение проблемы.
- Я думаю, всё же нужно поднять процент роста сертификата хотя бы на двадцать пунктов. Не сегодня, конечно, а недели через две.
- Ты думаешь, за следующие две недели клиент к нам попрёт? Лично я в этом сомневаюсь. А если клиентов прибавиться немного, то проценты роста цены сертификата будут соответствующими. Средств в наличии у нас будет немного и как только клиенты начнут в массовом порядке обналичивать свои сертификаты, тут мы и обанкротимся, - финансист обладал прагматичным взглядом на деньги, справедливо считая, что деньги либо есть, либо их нет. А на нет и суда нет, разве что используется метод обмана, который в карточной игре называется блефом.
- Если денег недостаточно, нужно привлечь их со стороны. То есть усилить капитализацию нашего предприятия. Например, позаимствовать средства из общака.
Временно, конечно. Зато потом всё окупится с лихвой, - наконец цель директора была понята финансистом.
Тот был опытен в делах использования криминально нажитого капитала. Но даже он такие вопросы единолично не решал. Даже хозяин единолично такие вопросы решить не мог. Тут могла решить лишь группа авторитетов, которые были поставлены хранить общак. Финансист честно ответил директору.
- Такие вопросы просто так не решаются. Это уровень хозяина, и то нужно одобрение других заинтересованных авторитетов.
- Боюсь, излишняя шумиха делу повредит. Дознаются наши конкуренты, и дело не выгорит, - выказал опасения директор.
- Очень может быть. Но без хозяина этот вопрос не решить, - стоял на своём финансист.
- Если так, нужно ехать к хозяину, - подвёл черту директор.
- Это уже завтра. Сегодня зашлём запрос на встречу с ним. А завтра встретимся с ним, если получим добро, - сказал финансист.
- Так и сделаем. Наша охрана и Штырь каждый день с ним контактирует, - согласился финансист.
- А ты сам разве не каждый день хозяина видишь? – спросил финансист, по наивности думая, что столь важная фигура как финансист должен видится с хозяином чуть ли не каждый день.
- Конечно, нет. Моя обязанность вести финансовые дела и отчитываться в финансовых документах, о доходах и расходах. Я вижу хозяина лишь, когда он вызывает к себе. На то он и хозяин чтобы отчёт спрашивать, - ответил финансист, ещё раз убедившись в том, что директор полный лох.
- Я думал, что в подобных организациях, по делам, идущим в разрез с уголовным кодексом, финансовые отчёты не составляются.
Это ещё раз убедило финансиста в некомпетентности директора.
- Финансовые документы составляются на все дела, но не всем эти документы можно видеть, - пояснил известную истину финансист.
- Это понятно, - с видом знатока поддакнул директор.
К концу рабочего дня за работниками инвестиционного фонда зашёл Штырь, намереваясь развести их по домам. Выслушав пожелание директора и финансиста о встрече с хозяином, сразу к нему их  повёз. Он объяснил свой поступок тем, что хозяин спрашивал, как идут дела в инвестиционном фонде. Поэтому для объяснения, что должен знать финансист, он и должен всё сам доложить.
 Машина выехала из города и понеслась по загородному шоссе. Директор и финансист с удивлением смотрели  в окно машины, не понимая,  куда их везут. Штырь заметил удивлённые взгляды пассажиров, и успокоил их, сообщив:
- На днях закончили ремонт нашего загородного дома, и хозяин сегодня там.
Оба пассажира облегчённо вздохнули, значит не в лес везут дабы зарыть вместе с телами руководителей инвестиционного фонда вместе с накопившимися проблемами. Фельетонист и финансист переглянулись, подумав о том же самом. А подумать им было о чём. Дело с финансовой пирамидой развивалось не столь стремительно, как предполагалось изначально. Пахан не будет разбираться, кто в этом виноват, сразу сам назначит виновного, приговор для которого будет один – смерть. Значит надо начинать разговор как-то издалека, но как именно начинать, чтобы не разозлить пахана, никто из двух руководителей РУСИНВЕСТ  не знал. Фельетонист не имел опыта бесед с воровскими авторитетами. Финансист же знал, что решение пахана зависело от настроения, и если настроение плохое, тут ничего не поделаешь.
 Свернув с шоссе направо, на грунтовую дорогу автомобиль проехал ещё с километр и остановился около пятистенного рубленного дома.
- Это и есть ваша загородная резиденция? – дабы разрядить гнетущее молчание спросил фельетонист.
- Да, это она самая и есть, - лаконично ответил Штырь.
- Я думал, резиденция это нечто более солидное, а тут просто деревенский дом из брёвен, - пояснил свою мысль фельетонист.
- Он захотел именно такой дом. Он напоминает ему молодые годы, когда надо было скитаться по хазам и схронам, чтобы мусорня не сыскала, - ответил максимально полно на вопрос Штырь.
Он первым поднялся на крыльцо и позвонил в звонок, который торчал прямо из двери. Фельетонист шёл следом за Штырём и успел заметить, что он не нажимал на кнопку звонка, а крутил её.
«Как в старину, когда электричества не было. А в некоторых домах на двери висело медное кольцо, которым стучали по медной пластине на двери, чтобы звук ударов был слышен. Только такие медные  кольца совсем уж древние устройства чтобы достучаться до обитателей жилища», - подумал фельетонист, и мысли не связанные с целью посещения загородного дома хозяина говорили о крайнем напряжении нервов и позволяли хоть на мгновение не думать о возможной страшной развязке.
Дверь отпер амбал ростом под стать Штырю, только с более мощным телосложением.
- Мы к хозяину на доклад, - сообщил Штырь.
- Он вас вызывал? – задал вопрос амбал.
- Он не вызывал. Но днём с ним был разговор об инвестиционном фонде. Вот я и привёз директора и финансиста на доклад, - сообщил Штырь.
- Ждите здесь, в прихожей. Я доложу хозяину, - велел амбал троим вошедшим в избу.
Оставив вошедших дожидаться, он поднялся по лестнице в мансарду.
Пробыв там не более минуты, он выглянул из-за двери мансарды, позвав посетителей:
- Заходите, хозяин вас ждёт.
Штырь, за ним фельетонист, а следом уже финансист, поднялись в помещение мансарды.
Хозяин сидел в кресле качалке спиной к вошедшим. Разговаривать со спиной хозяина считалось западло, и вся троица молчала, дожидаясь, когда хозяин повернётся к ним и заговорит. Однако хозяин не поворачивался и молчал. У фельетониста с утра першило простуженное горло, а сейчас он с трудом сдерживался, чтобы не раскашляться. Гортань зудела и чесалась так, что стало невмоготу, и фельетонист громко кашлянул. Получалось, что нарушая субординацию, он поторопил хозяина, поворачивайся, мол, к тебе пришли.
- Явились работнички, - не поворачиваясь к вошедшим, произнёс хозяин, - завалили дело, а должны были наладить, чтобы как часики всё крутилось и денежки капали. Что скажите в своё оправдание?
- Мало ещё времени прошло. Народ у нас осторожный, ещё нашу халяву не распробовал. Да и конкуренты нашему делу сильно мешают, - оправдывался финансист.
- А что думает наш директор, согласен ли он с тобой? – задал коварный вопрос  хозяин.
- В общем согласен. Но тем не менее увеличит приток инвесторов даже при столь неблагоприятных условиях можно. Собственно за этим мы здесь, - постарался поднять планку значимости дирекции инвестиционного фонда  фельетонист.
Пауза правильно выдержанная фельетонистом произвела нужный эффект разве что на него самого. Хозяин же поторопил:
- Объясни что для этого нужно?
Вопрос, был вполне конкретный, поскольку хозяин знал, если приехали к нему, значит от него что-нибудь  нужно.
- Мы вот что решили, - начал объяснять фельетонист.- Для того, чтобы инвестор знал насколько растут его вложения, нужно вывешивать новый курс сертификата рядом с окном кассы.
- Это подразумевалось с самого начала. Здесь ничего нового, - высказал свою точку зрения хозяин.
- Вы совершенно правы, но тут есть нюансы. Дело не в том, что цена сертификатов растёт, а в том, что она быстро растёт. Этот факт привлечёт новых инвесторов.
- Делайте, как решили, - дал добро хозяин.
- Здесь одного нашего решения мало, нужны дополнительные инвестиции, - начал излагать суть дела фельетонист.
- Для этого вы сертификаты и продаёте, чтобы инвестиции в фонд приходили, - к месту вставил реплику хозяин.
- В том-то и дело, что на первом этапе этих денег недостаточно. Если инвесторы захотят срочно вернуть свои деньги, мы не сможем обеспечить их сертификаты денежным содержанием. Если сейчас повышать процент роста акций,  нужно, если не срочное вливание инвестиций, то гарантии их срочного вливания, если на то будет необходимость, - закончил фельетонист и замолчал.
Ему казалось, что он полностью раскрыл тему. Хозяин так не считал, поэтому переспросил.
- Так я не понял, что от меня нужно?
- Если потребуются деньги, то вам нужно будет перечислить в фонд нужную сумму, - озадачил хозяина ответом фельетонист.
- Я тут что-то не догоняю. Зачем нам наши деньги тратить, если вся цель  создания инвестиционного фонда - заработать деньги, - критиковал хозяин.
- Пока мало инвесторов купило сертификаты, поэтому есть некоторые риски. Когда число инвесторов прибавиться, а их число должно прибавиться, как только сертификат покажет тенденцию к быстрому росту. Вот поэтому именно сейчас надо рисковать, увеличивать цену сертификата вопреки здравому смыслу. Уже через месяц всё окупится с лихвой, - фельетонист старался быть убедительным и это ему удалось.
- А как быть с конкурентами? Ведь помимо нашего фонда есть ещё два инвестиционных фонда, и они могут сделать тоже самое, начать повышение цены сертификата? – попросил дать гарантии хозяин.
- Если мы покажем динамику роста сертификатов первыми, то их инвесторы сдадут свои сертификаты в их компании и принесут деньги нам, купив сертификат у нас. Не все, конечно, инвесторы так поступят, но думаю, таких будет немало. А при оттоке средств, повысить стоимость сертификата чревато, можно разориться. В таких условиях ситуацию не переломить, - формулировал свои мысли фельетонист.
- А ты что думаешь? – хозяин обратился к молчавшему до сих пор финансисту.
- Директор правильно оценил ситуацию. Добавлю лишь, если мы не начнём игру на повышение, то начнут конкуренты. Тогда мы окажемся в догоняющих, и в этом случае нам ничего хорошего не светит, - поддержал директора финансист.
- Хорошо, я вас услышал. Можно играть на повышение, - разрешил хозяин. – Но учтите, если прогорите, я с вас за всё спрошу.
- Это понятно, но есть одно пожелание, нужно усилить охрану офиса. У конкурентов останется один шанс после начала игры на повышение - наше физическое устранение, - выказал беспокойство директор.
- Об этом не беспокойтесь, примем меры, - обещал директор.
Простившись, фельетонист и финансист удалились.


      Нечестная конкуренция
Любая хитрость на войне должна приводить к победе. А война на экономическом поле, называемая конкуренцией, подчиняется тем же законам. Отличие этой войны лишь в том, что на полях сражения не всегда убивают физически. Однако правильно выстроенная и своевременно начатая хитрая операция приводит к разорению конкурентов. Уже после первой недели ценовой интервенции фирма РУСИНВЕСТ, под управлением директора Гнуса Яна Карловича, стала обходить конкурентов. Наметившаяся, обозначенная лишь несколькими пунктами роста стоимости акций привлекла внимание потенциальных вкладчиков. Они долго думать не стали и начали скупать сертификаты фирмы, надеясь  в скором времени продать их со значительной прибылью. Ещё через неделю дела пошли ещё лучше, а у конкурентов хуже некуда, приток инвесторов стремился к нулю. Конечно, такой расклад конкурентов не устраивал, только делать тоже самое,  контролирую действия успешного конкурента они не могли. Если инвесторы задумают сдавать немного подросшие акции, то ввиду отсутствия новых инвесторов принцип работы финансовой пирамиды нарушится. Попросту говоря, нечем будет обеспечить рост акций.
Однако все финансовые пирамиды организовали различные преступные группировки,  для которых не существовало никаких моральных норм и физическое устранение конкурентов являлось самым предпочтительным. Хозяин и его команда были приглашены на стрелку, где им был предъявлен ультиматом, или прекращайте интенсивный рост акций, или.
За этим «или»  стояло весьма неприятное для всех членов банды событие, о котором в приличной компании было не принято не то что говорить, думать нельзя. Тем не менее, те, кто вовремя не подумает об этом и не примут меры, быстро оказываются на кладбище.
Директору и финансисту ничего о стрелке сказано не было, дабы не пугать и не мешать делу. Однако информация всё же просочилась.
- Я слышал, нашему шефу выставили предъяву, - сказал фельетонист едва переступив порог собственного кабинета.
В кабинете уже находился финансист по кличке Доцент. Он сидел за своим столом и что-то писал на чистом листке бумаги. Он ничего не ответил фельетонисту и даже головы не поднял.  Фельетонист уже привык к своему не разговорчивому коллеге, и, обойдя стол, уселся в своё кресло.
 В основном вся работа по подсчёту доходов ложилась Доцента, а фельетонист в качестве директора лишь визировал документы. Фельетонист не привык сидеть без дела, и если руки его сейчас ничего не делали, голова работала справно. Он придумывал варианты развития событий, и все эти варианты были не оптимистичны и мрачны.
- Пора рвать когти, - задумавшись, тихо произнёс он.
- Ещё рано принимать кординальные меры. Братва нас охраняет, поэтому волноваться нечего. Тем более приток инвесторов просто зашкаливает. Очередь перед окном продаж наших сертификатов рассасывается только с закрытием окна. Доходы растут как на дрожжах. Будем продавать сертификаты, пока поток желающих не иссякнет, - не поднимая головы от документов, объяснил доцент.
- Насколько я понял, чем больше у нас будет инвесторов, тем быстрей лопнет наша фирма, - высказался фельетонист.
- Может быть, ты и прав, а может, и нет. Стадное чувство привлечёт новых инвесторов, тех, кто изначально и не думал принимать участия в мероприятии. А как сосед или знакомый знатно наварил, то и ему приспичит разбогатеть, ничего для этого не делая.
Народ у нас до халявы сам не свой. Волноваться рано, так что поживём, поработаем ещё, - успокоил Доцент.
- Хорошо коли так. Но стрелка и предъява это серьёзно. Тут просто так не проигнорируешь и не пошлёшь к едрёне Матрёне. За это могут всех отстрелять.
- Могут, - согласился доцент. - Но и наши бойцы могут сделать тоже самое. Тут, как говорится, кто кого.
- Это что же получается? Война получается. А насколько я знаю, деньги любят тишину, - закончил прописной истиной фельетонист.
- Ты прав, но ещё они любят порядок и учёт. И они охотнее к тебе придут, если сделан правильный прогноз, как говорят наши друзья Американцы, правильный бизнес план, - поучал финансист.
- Я надеюсь, у нас с бизнес планом всё в порядке, - больше для продолжения разговора, нежели из любопытства, спросил фельетонист.
- Над ним я сейчас работаю. В данный момент дела идут лучше некуда. Думаю и дальше всё будет о»кей, - ответил финансист.
- Только я мыслю так, лучше перебдеть, чем недобдеть. Тогда сможешь  вовремя смыться и не повредить своему здоровью, - объяснил свою точку зрения фельетонист.
- Здесь ты прав. Никому нельзя позволять вредить нашему здоровью и один из способов это сделать – вовремя смыться и затеряться, - дополнил мысль финансист.
- А как же объяснить, что говорят – мафия найдёт человечка даже у дьявола в заднице? – задал провокационный вопрос фельетонист.
- То мафия. А у нас братва и это не одно и тоже, - успокоил финансист.


      Крах успешного предприятия
Доцент оказался прав, но во всём. Две последующие недели прошли спокойно, фирма процветала, увеличивая капитал за счёт частных инвесторов. Они с точки зрения конституционных прав являлись гражданами России, а с точки зрения бандитов, организаторов финансовой пирамиды, терпилами. Вот только сами граждане – терпилы об этом своём прозвище у бандитов не догадывались. И всё было бы хорошо не начни одна бандитская группировка против другой войну. Поначалу страдали лишь рядовые бойцы бандитских группировок. Они покидали этот подлунный мир, переселяясь по постоянной прописке в мир подземный, заполнив собой небольшие, но очень глубокие квартиры на местном кладбище. Поначалу, когда потери были невелики, хоронили живые братки почивших в бозу братьев с почестями и поминальными застольями в местном ресторане.
После двух месяцев от начала объявления боевых действий ряды бойцов сильно поредели, почести почившим стали попроще. Этого не мог не заметить фельетонист, но поговорить на интересующую тему было не с кем. Даже его коллега по представительским обязанностям в офисе Доцент, избегал разговоров на столь шепитильную тему. По косвенным признакам было ясно, если войну немедленно не прекратить, граждане вкладываться в инвестиционный фонд при столь неоднозначных обстоятельствах не будут.
Нужно срочно было ехать к пахану и выяснять причину образовавшихся обстоятельств.
- Слушай, ты как хочешь, а я съезжу к шефу и поговорю. Он эту ситуацию должен объяснить, а ещё лучше разрулить.  Если сейчас разрулить не получится, пусть скажет что делать, - фельетонист изложил свой план Доценту.
- Поезжай, тебя он выслушает, - одобрил  план Доцент.
- А ты разве со мной не поедешь? – удивился пассивности коллеги фельетонист.
- Если я понадоблюсь, меня вызовут на ковёр. Деньги любят тишину, и шуметь лишний раз я не собираюсь, - заявил доцент.
- Насколько я знаю, приток денег в наш фонд убавился, - пояснил возникший вопрос фельетонист.
- Сейчас важно не пропустить момент, когда приток инвестиций иссякнет, - раскрыл коммерческие тайны доцент.
- Так чего проще. Инвестор денег не несёт, значит всё, аллес капут, как говорится, суши вёсла, - фельетонист показал себя далёким от нюансов ведения финансовых дел в финансовых пирамидах.
- Не всё так просто, - объяснял доцент. – Может ввести в заблуждение статистическая погрешность. Ведь не все инвесторы в ладах с логикой и здравым смыслом. Есть такие, которые несмотря ни на что надеются побольше наварить и от этого разбогатеть.
- Ладно, не хочешь ехать к шефу, твоё дело. А я завтра непременно съезжу. Прямо с утра и поеду, - прервал фельетонист затянувшийся разговор.
В эту ночь фельетонисту не спалось. Он совсем недавно вляпался в конфликт с современными представителями воровской власти, которая в качестве карающего меча для правдоруба призвало государственные спецслужбы. Если в прошлый раз фельетонисту повезло и карающий меч промазал, рубанув не по повинной с точки зрения власть имущих голове, а по колоде лобного места, то сейчас все обстоятельства складывались намного серьёзней. Бандиты на нравоученья не горазды, они убивают сразу, кардинально решив тем проблему. Сам фельетонист с подобными решениями был не согласен. Ведь по сути любая конкуренция, то ли на рынке инвестиций, то ли на самом востребованном овощном рынке, это борьба, а не война, на которой могут убить. Как раз борьба не подразумевает смертельных исходов поединка, разве что неосторожность состязающихся может привести к летальному исходу.
Лишь под утро думы оставили фельетониста, и даже противный резкий звонок будильника не смог пробудить его ото сна. Однако ровно через час после звонка  фельетонист проснулся, и ощущение надвигающейся опасности затмило радость от ещё одного проживаемого дня, начавшегося солнечным безмятежным утром.
«У меня неприятности, а мир живёт сам по себе, и плевать ему на человека в беде. Обидно, но у бога ещё миллион тварей, и у каждой из них свои заморочки. А человек со своей жадностью и завистью самая гнусная из всех тварей сущность», - эта неожиданная мысль удивила самого фельетониста.
«Между прочим я не сделал никому ничего плохого, разве что покритиковал вора за воровство, разгильдяя за разгильдяйство, а пьяницу за пьянство. Но это не самый большой грех из-за которого надо меня наказывать смертью. Можно было немного пожурить и всё», - фельетонист как бы отвечал тому, кто прислал в его голову первую весьма странную мысль.
Дабы прервать подобные душеспасительные мысли, фельетонист встал с дивана и отправился на кухню готовить завтрак. Как старый холостяк к кулинарным изыскам фельетонист приучен не был. Его завтрак почти всегда был одинаков и включал в себя яйцо всмятку, кусочек чёрного хлеба и чашку чёрного кофе. Лишь иногда ввиду отсутствия денежных средств яйцо заменялось на какую-нибудь сваренную на воде кашу, а кофе заменяла кипячёная вода.  Но сегодня фельетонист был при деньгах, и менять традиционное меню не имело смысла. Фельетонист взглянул на часы и ужаснувшись  сегодняшним нарушением распорядка дня, понёсся в ванную комнату одеваться, а потом на горшок.  Лишь после выполнения обязательных процедур, он вернулся на кухню. Он сварил яйцо всмятку, это был его сегодняшний завтрак. Конечно его теперешнее финансовое положение позволяло  приготовить  более богатый более калорийный завтрак. Но фельетонист был научен жизнью и знал, что жизнь полосатая, светлая полоса чередуется с чёрной полосой. По всему выходило, наступление чёрной полосы не за горами.
  Обычно утром за фельетонистом заезжал Штырь и отвозил на работу. Ещё вчера от услуг бесплатного водителя фельетонист отказался. Сегодня он решил добраться до апартаментов шефа на такси.  Фельетонист взглянул на часы, определяя, не пора ли вызвать такси.  С одной стороны, рабочий день директора инвестиционного фонда, в качестве которого он работал, давно начался.  Но с другой стороны, вряд ли шеф, он же пахан местной банды, рано встаёт, а тем более с раннего утра занимается делами.
«Не сообразил я навестить шефа ближе к вечеру. Разговор получился бы по понятиям. А с утра, пожалуй, шефа только разозлишь. Вчера вечером наверняка он бухал и сегодня с утра голова болит. Да только мне отступать некуда. Как говорится, назвался груздем, полезай в кузов. Хотя какой уж из мен груздь, так сыроежка мелкая», - фельетонист был сейчас самокритичен, понимая, что его слова корреспондента правдолюба помогла немного приподняться в финансовом плане. Должность директора  фельетонист не расценивал как успех. Другое дело заработная плата директора, но по всему выходило и этот единственный положительный фактор в данной ситуации скоро канет в лету.
Фельетонист набрал номер диспетчера таксомоторной компании и заказал такси.
«Это мы ещё посмотрим кто кого. Мы ещё поборемся, потрепыхаемся», - обращаясь к непостоянной судьбе, подумал он.
Уже направляясь в машине такси к апартаментам шефа, фельетонист сдрейфил.
«И чего это я не в свои дела лезу? Правильно Доцент сказал, не нашего ума в хозяйские проблемы лезть, а тем более с ним же эти проблемы перетирать. Надо будет как-то помягче поговорить», - думал фельетонист.
Вот только как говорить помягче на столь жёсткую тему о безопасности порученного ему дела и о безопасности собственной жизни, он не знал.
 Проехав по загородному шоссе, такси свернуло на боковую дорогу, по которой было не более двух километров до апартаментов шефа. Сильное беспокойство охватило фельетониста, и чем меньше расстояния оставалось до места, тем жёстче страх сжимал быстро бьющееся сердце. Не разговор с шефом пугал его, а неотвратимое приближение чего-то необъяснимого, ужасного. Когда такси находилось на расстоянии видимости особняка, трое вышли из ворот и сели в припаркованный рядом автомобиль.
Автомобиль тронулся с месса и, развернувшись в широком месте дороги,  понёсся навстречу такси.
- Вот здесь остановитесь, - попросил таксиста фельетонист.
Расплатившись, он вышел из машины.
«Не припомню, чтобы я когда-то видел этих ребят, - отметил себе фельетонист. – Хотя. Надо отметить, что из банды шефа я знаю его бойцов  очень немногих».
- Вас нужно ждать? – высунувшись из окна автомобиля, в поздний след спросил таксист.
- Не знаю сколько пробуду здесь, скорее всего долго.  Поэтому ждать не надо, - ответил фельетонист и прошёл к дому  через калитку в металлическом заборе.
«Охраны не видно. Спят они там все что ли? – отметил столь странный факт фельетонист.
Озираясь по сторонам, он поднялся на крыльцо. Дверь в дом оказалась открытой, и он вошёл внутрь.
«И здесь никого не видно. Тут такие дела надвигаются, а они бдительность потеряли», - заочно выговорил охранникам фельетонист.
Лужа крови у торца стоящего на первом этаже дивана и торчащие из-за него ноги, словно столбняком поразили тело фельетониста. Несколькими минутам ранее он видел, как трое незнакомцев вышли из особняка и уехали на машине прочь, но ведь кто-то мог и остаться.
Фельетонист продолжал стоять на месте, боясь нашуметь и тем привлечь внимание возможно оставшихся в помещении убийц. Правильно было бы убежать, но если его видели входящим в дом, то уйти далеко не дадут. И куда он сможет добраться на уже немолодых своих двоих? И в молодости его ноги не отличались особой прытью, а сейчас об этом и говорить было нечего.
«Видно от судьбы не уйдёшь и даже не убежишь», - решил он, и на нетвёрдых от страха ногах двинулся к лестнице, ведущей на второй этаж. Обливаясь потом и задыхаясь, он поднялся на второй этаж. Перед дверью, в луже крови лежал ещё один охранник.
Фельетонист знал, что хозяин не любил толкотни и обходился лишь двумя, тремя охранниками. Перешагнув через труп, фельетонист подошёл к двери кабинета шефа. Он приоткрыл дверь и увидел шефа, сидящего в кресле. Из дырки во лбу капала кровь.
Стало очевидно, если даже шеф был мёртв, значит живых в доме не осталось. Фельетонист сдал назад и не заметил, как наступил в лужу крови.  Теперь его ботинок чётко прорисовывая  кровавый след на ступенях лестницы и полу прихожей, указывал точные приметы преступника.
«Наши менты церемониться не будут. Отлупят так, что добровольно сознаешься в совершённых на районе злодеяниях за целый календарный год», - отметил себе фельетонист, покидая злополучный дом хозяина.
Фельетонист вышел с огороженной территории дома хозяина и остановился. По всем законам  жанра, делать ему это не стоило, ведь его кто-нибудь мог увидеть. А в купе
с ботинком, испачканным в крови, да ещё наличии свидетеля, для суда будет достаточно, чтобы упечь невиновного пожизненно.
«Меня могут увидеть, нужно быстрей уходить отсюда», - запоздалая мысль пришла в голову фельетониста.
И тем не менее он продолжал стоять, озираясь по сторонам. Фельетонист попросту не знал, что ему делать, куда сейчас идти. Если фельетонисту повезло, и он остался жить, то это ненадолго. Бандиты отчитаются за проделанную работу, а когда заказчик определит, что не все конкуренты ликвидированы, пошлёт бандитов исправлять косяки. А тут уж пощады не жди, непременно найдут и убьют.
«Как пить дать, найдут и убьют», - отойдя от столбняка, прочитал себе приговор фельетонист.
Он сорвался с места и быстрым шагом двинулся по направлению к городу. Фельетонист  ещё не решил, как и где ему лучше спрятаться. Просто сейчас ему нужно было подальше уйти от места преступления, и не попасться в первые двое суток в лапы ментам, где его тут же назначат главным подозреваемым, и больше никого искать не будут. Во-первых, так проще закрыть дело, во-вторых, сами менты кормятся у бандитов, помогая последним решать свои проблемы и успешно уходить от наказания.
«Меня же таксист видел и непременно сдаст ментам. Ему проблемы не нужны, водила он и есть водила. А могут ведь для массовости ему приписать соучастие», - шагая по обочине дороги,  вспоминал об основном и роковом для себя свидетели фельетонист.
Он добрался до шоссе и углубился в лесопосадку, спрятавшись за кустами, стал наблюдать за дорогой. Ловить попутку было опасно, но с другой стороны, расстояние до города немаленькое.  Фельетонист с радостью уехал бы подальше от опасного сейчас города, да только в кармане оставалось мало денег. Без серьёзных средств существования не побегаешь от блюстителей закона. Пока фельетонист прятался в кустах, не зная на что решиться, мимо проехали целых три милицейских машины. Конечно, дабы отречься от социалистического общества, на них было написано не милиция, а полиция, как во всех капиталистических полицейских государствах, что сути функций этой службы не меняло.
Для всего населения бывшего  СССР они так и остались по сути и менталитету ментами.
«Быстро они сгоношились, как вороны слетелись на падаль. Видно, не только менты бандитам стучат и их крышуют за долю малую, но и бандиты информируют ментов исходя из собственных интересов, - размышлял фельетонист.
Наверняка в нашем офисе навели порядок: подготовили весь персонал к переодеванию в деревянные костюмы и забрали содержимое сейфа. А если уже прознали о событиях в загородном доме, значит об офисе тоже знают и там наверняка полиция дежурит. Появись я там, да ещё с испачканном кровью ботинком, сразу примут под белые ручки,  и в кутузку определят.  А дальше допросы и тюрьма в худшем случае. В самом худшем, удавят в камере, чтобы никто правды не узнал. А предварительно следаки навешают на меня всех собак и будут в прибытки и менты и бандиты. Значит у меня осталось очень мало времени. Определят, что меня нет среди убитых, значит я могу быть замешан в кровавых разборках, и менты наведаются за мной по месту проживания. Бандиты могут наведаться ко мне ещё быстрей, и наведались бы уже, знай, что меня на рабочем месте не будет. Я надеюсь, у меня осталась фора в несколько часов. А посему, придётся ловить попутку и ехать в город. Но ботинки придётся выкинуть, хоть и жалко, только ведь купил. Хорошо старые не выкинул. Они хоть и видали виды, но носить их ещё можно».
На этой оптимистической мысли фельетонист уселся на пригорок, снял оба ботинка и принялся оттирать их травой и землёй. Конечно, полностью оттереть ботинки от крови ему не удалось, кожа отлично впитывает кровь, но видимый глазом слой исчез. Фельетонист снова надел ботинки и стал ждать. Не прошло и десяти минут, как раздалось урчание мощного мотора грузовика, который, судя по звукам, двигался по направлению к городу. Фельетонист вышел на дорогу. К нему приближался трёхосный ЗИЛ, копия студобекера времён второй мировой войны. Этот мощный, но тихоходный, крашеный в зелёный цвет, грузовик, осколок некогда великой советской империи, остановился на понятный всем сигнал автостопа.
- До города подкинешь, - с трудом забравшись на высокую металлическую ступеньку грузовика и приоткрыв дверь кабины, спросил фельетонист.               
- Садись, -  дал добро водитель.
Он давно ехал по дороге в полном одиночестве и возможность хоть с кем-то поговорить обрадовала.
- Мощная машина, - начал с похвалы фельетонист, - ещё студентом  мы на такой машине ездили картошку копать. Сейчас не часто её можно увидеть на дорогах.
- Да, машина военная, мощная, но тихоходная. И возраст таких машин немалый. Но зато проходимость машины великолепная. Колёса на треть проваливаются в жидкую грязь, а ей хоть бы что. Нам, на Кубани, только такие и нужны, - водитель был доволен своим автомобилем, несмотря на низкую скорость.
- Так вы с Кубани! У меня под Краснодаром, в станице Ильская, друг живёт. Я с ним учился в университете.   У него там бабушка жила. Когда она слегла, он бросил учёбу и уехал на родину. У него кроме бабушки никого из родных  не было. С тех пор я о нём ничего не знаю. Наверное, он остался жить на родине, ведь бабушка ему дом оставила, - для поддержание беседы поведал историю из своей жизни фельетонист.
- У нас места знатные. Поля бескрайние с жирным чернозёмом, озёра, где сазан водится, только успевай удочкой подсекать, - расчувствовался от  воспоминания о родине водитель.
- А здесь, в наших краях как оказались? Или всё-таки сменили место жительства? – проявил любопытство фельетонист и, не дождавшись ответа, высказал предположение.
- Многие дебеля, пока служат, обзаводятся невестами по месту службы, и там же остаются жить на гражданке.
- Я не такой. Я свою Кубань не на какую другую местность не променяю. Тут воинская часть свои «ЗИЛЫ», что по пятьдесят лет в резервном хранилище отстояли, стали распродавать. Вот я и купил один для себя. Сейчас еду домой, на Кубань.
- Машина действительно уникальная, - поддакнул владельцу фельетонист. – Таких можно парочку взять.
- Хорошо бы, - согласился водитель. – Да только где денег столько взять? На одну еле-еле наскрёб.
- Времена сейчас другие, не то что прежде. Сейчас можно купить всё что угодно, только деньги заплати, - продолжил тему фельетонист
- Это точно. Но с деньгами  у крестьян проблемы. Крестьянский труд так остался тяжёлым и неприбыльным. Да только куда ты от земли денешься, если на ней родился и вырос? – ответил водитель, имея ввиду тот дом, тот посёлок и район Кубани, где прошло детство и отрочество. 
Тема была исчерпана и оба собеседника замолчали. Автомобиль медленно двигался, приближаясь к городу.
«Посты ещё не выставили, значит меня ещё не ищут. Но это дело времени, которого остаётся всё меньше и меньше. А сейчас самое главное для меня быстрее смыться из города», - размышлял фельетонист.
- Вы через город поедите или по окружной? – нарушил молчание фельетонист.
- По окружной быстрее. Но мне надо затариться перед дальней дорогой. Придётся заезжать в город, но затем вернусь на кольцевую, - раскрыл планы водитель.
- Это очень кстати, - заметил фельетонист. – Я как раз живу в этом районе. Если у вас найдётся пять минут, я бы попросил подождать меня. Зайду домой, возьму рюкзак, и дальше поедем вместе, пока вам не надоем.
- А вы тоже на Кубань ехать собираетесь? Уж не хотите ли вы навестить старого друга? – поинтересовался водитель, однако согласия ждать водителя пока не дал.
- Может быть, и заеду. Я сейчас в отпуске и обычно провожу его в путешествии. Страсть у меня бродить по земле и узнавать, как и чем люди живут, открывать для себя новое и интересное. Но особых средств для путешествий не имею, поэтому передвигаюсь исключительно автостопом, - умело врал фельетонист.
- Многое, наверное, вы уже повидали. А я дальше соседнего района не выезжал. Земля, она постоянного внимания к себе требует. Ладно, довезу вас до дома, для моей дальней дороги лишние несколько минут роли не играют, - дал согласие водитель.