Второе дыхание

Н е о ж и д а н н а я    к р а с о т к а

           Перед обеденным перерывом, который начинался в час дня, молодой геолог Рома Величко очередной раз вошёл в комнату.
-     - Ромчик, что это тебе на рабочем месте не сидится, бегаешь куда-то? Вроде с утра говорил, что вчера вернулся с полевых работ такой усталый-усталый, а тут вдруг оживился, - удивлённо заметил руководитель изыскательской группы Геша Грузман.
     - Так я в лабораторию ходил, узнать или уже делают испытания образцов грунтов из тех скважин, что мы пробурили вчера, – простодушно, даже с некоторой наивностью, не задумываясь, ответил тот.
      - Ага, конечно, - громким шёпотом вымолвил, сидящий рядом, техник Зиновий, - к новой лаборантке он бегал клинья подбивать.
      - А вот с этого места попрошу поподробнее, - оживился Геша, - это на кого наш недавний молодожён уже глаз положил? Какая лаборантка?
     - Ты, Геша, как всегда, всё узнаёшь последним, - уже в полный голос продолжил Зиновий, – третий день хлопают двери в лаборатории. Очень симпатичная сотрудница появилась там. Рекомендую и тебе поинтересоваться ходом лабораторных работ.
     - У Величко через неделю срок сдачи отчёта по микрорайону на Топольной. А там ещё работы немеряно. Ты что, Ромцю, вместо карт, разрезов и текста будешь начальнику отдела о прелестях лаборантки рассказывать? Или мне твоей молодой жене позвонить?
   - Да вы что за меня взялись? Додуматься только: жене позвонить. Всё будет тип-топ. И карты будут, и текст в стихах. Ты, Зиновий, чертежи давай заканчивай, да аккуратней, и по сторонам меньше головой крути, а то отвалится.
       На этом словесная перепалка закончилась, но Геша не преминул на следующий день, нагрузившись для маскировки папками с какими-то бумагами, заглянуть в лабораторию. Любу он увидел сразу. Да, её личико было очень и очень миловидным, но не менее половины сотрудниц лаборатории, также являлись весьма привлекательными молодыми женщинами. Стройные ноги, не очень прикрытые белым халатом, притягивали взгляд, но и остальные девушки были облачены совсем не в монашескую одежду. Но Люба, взглянув на вошедшего, улыбнулась так, что Геша невольно сделал шаг в её сторону, хотя намеревался обратиться совсем к другой лаборантке.
  - Я, это, по поводу образцов по Топольной, - как можно равнодушней промолвил он.
   - Так вот, Зоряна уже заполняет бланк с данными, - как-то радостно сообщила Люба, указывая на симпатичную брюнетку, сидящую в углу комнаты,- подождите или я потом принесу к вам в комнату.
  - Нет, нет, не спешите, кто-то из моих хлопцев зайдёт, - пробормотал Геша, ещё раз глянул Любу и быстро вышел из комнаты.
      Придя на своё рабочее место, он минуты две неподвижно смотрел на бумаги, пытаясь понять, чем же так притягательна эта молодая особа. Ещё раз представил себе картину пятиминутной давности и понял: глаза и взгляд, взгляд и глаза с лёгким прищуром. В этом сочетании было что-то гипнотическое, необъяснимое словами. Она смотрела на собеседника, как добрая фея в детских сказках, завораживая его. Освободившись от этого мимолётного видения, Геша привычно погрузился в бумаги.

У х а ж ё р

     В это же время руководитель другой группы Олесь Коржак тоже смотрел на, разбросанные по столу, чертежи. Однако перед его глазами всплывал не нежный женский образ и округлые девичьи коленки, а нахмуренное лицо начальника отдела, узнавшего, что придётся звонить заказчику и просить о переносе даты представления отчёта об изысканиях.
       - Завтра с утра, - решил Олесь, - покупаю десяток шоколадок "Алёнка" и на коленях вползаю в лабораторию. Буду просить девиц хоть после работы остаться, но закончить за день-другой все испытания грунтов по площадке строительства нового цеха мебельной фабрики в Дрогобыче. Иначе премия для всей группы…..  Дальше приличные слова на ум не приходили.
     Сказано – сделано. Сам себя Олесь иногда даже уважал за деловитость и строгое выполнение своих решений. На следующий день в лаборатории наблюдалась живая картина не менее эмоциональная, чем "Явление Христа народу" художника Иванова. Олесь стоял на коленях, предварительно аккуратно постелив газету, и, под восторженные взгляды дамского общества, протягивал коробку с шоколадками начальнице лаборатории Надежде Сергеевне. При этом он повторял как молитву:
   - Мебельная фабрика в Дрогобыче, мебельная фабрика в Дрогобыче….
         Надежда, изящно оттопырив мизинец, взяла коробку, заглянула в неё, тихо хмыкнула, подняв брови, и заметила:
   - Ну, неплохо, неплохо, хотя можно было ещё…. 
Олесь тут же перебил её:
    - Будет, всё будет, вы только…
Но тут уже перебила она:
    - Не сомневаюсь. И вы, любезный, не сомневайтесь, что у вас всё будет.
      Громкий весёлый женский смех остановил их интригующий диалог. Картинно откланявшись, Олесь сделал шаг к двери. Вот тут он и увидел Любины смеющиеся глаза, которые освещали нежный овал лица, лёгкая улыбка вселяла благодушие, а ладошки неслышно хлопали его маленькому спектаклю.
      В конце рабочего дня, задержавшись ещё часа на полтора, он начал собираться домой, но вдруг увидел свет в одном из окон лаборатории.
     - Это ведь я заставил девчонок сидеть так поздно, надо будет ещё раз извиниться и реализовать намёк Надежды, - сказал Олесь сам себе, закрыв комнату и спускаясь по ступенькам.
К входной двери он подошёл одновременно с Любой, той самой, которая так обворожительно улыбалась ему утром.
     - Вы новенькая? – более умного вопроса Олесь придумать не смог.
     - Новенькая, но не молоденькая, - с лёгкой усмешкой ответила девушка, то ли подчёркивая свою серьёзность, то ли намекая на не очень юный возраст Олеся.
     - А, что 18 лет - это в наше время уже не молодость, - парировал комплиментом мужчина и сразу перешёл на "ты", намекая, что действительно так выглядит его собеседница, – тебе ведь если и больше, то ненамного.
     - Грубая, но приятная лесть, - уже без улыбки сказала Люба, проходя вперёд.
   - Я тоже на трамвай иду, - продолжал на ходу развивать атаку Олесь, - так, что, если позволишь….
     - Позволю, - спокойно прервала его девушка, когда они выходили из двора здания на оживлённую улицу. - До какой остановки тебе ехать?
      - Пока ты не сойдёшь, - уже откровенно заигрывал Олесь.
       - Ну хорошо, что сразу не предлагаешь до самого дома проводить и с мужем познакомить, - с налёта отбила его намёк Люба.
      Олесь действительно проехал три лишние остановки, стоя почти вплотную к своей спутнице, вдыхая тёплый мятный запах её волос, которые так хотелось потрогать пальцами. Когда Люба выходила, он просто вежливо попрощался, опасаясь, как бы ещё не ляпнуть какие-нибудь плоские банальности. Затем сам вышел из трамвая и пересел во встречный вагон, идущий в его район. Дома все мысли занимало сегодняшнее знакомство. Чтобы отвлечься от этого наваждения, он занялся игрой с пятилетней дочкой Иванкой. Она, смеясь, ставила на игрушечную плиту пластиковые кастрюльки и сковородки, затем снимала посуду и через несколько секунд передавала отцу. Олесь набирал из них воображаемую еду маленькой ложечкой и двигал челюстями, издавая громкие чавкающие звуки.

Д у ш е в н ы е   т е р з а н и я

        От общения с Любой у Олеся осталось ощущение прилива какой-то, самому ему непонятной, свежести, будто выполз утром из душной палатки и вдохнул чистый лесной воздух. В ощущении окружающей действительности появилась странная новизна. Он шёл по асфальтовой тропинке двора и, едва шевеля губами, слушал свой внутренний голос:
    - Да, в ней, несомненно, есть что-то особенное, ведь не зря мужики повалили, как пчёлы на мёд. Но что? Да, симпатичная, светловолосая, но не блондинка, стройная, но фигура уже не юной девушки. Во Львове симпатичных, стройных, светлых – каждая вторая. Выйди вечером на бульвар Шевченко, и если не каждую третью, то каждую пятую девушку или молодую женщину можно спокойно на конкурс красоты посылать. Нет, есть тут что-то необычное. Но что?
      Уже на следующий день, сидя на рабочем месте и блуждая взглядом по таблицам и графикам, он понял вдруг – это глаза. Да, именно так. Её глаза, как два лучика утреннего солнца, испускали какой-то радостный свет, который, в сочетании со скромной улыбкой, завораживал собеседника. Вот почему, почти каждый, заглянувший в лабораторию, буквально на секунду, мужчина, задерживался там минут на пять-десять, придумывая на ходу всё новые темы для беседы.
    Олесь продолжал смотреть на таблицы, но появлялись только эти глаза и эта улыбка, напоминавшая чистый родник, пробивающийся сквозь траву и оживлявший все стебельки вокруг. Видение было приятным, он давно не видел перед собой доброй женской улыбки, ведь дома только дочка улыбалась и смеялась во время воскресных развлечений на аттракционах Центрального парка.
          После следующего рабочего дня он вновь, будто случайно, оказался на трамвайной остановке вместе с новой лаборанткой. Его сердце начало стучать чуть громче обычного, и начинающий ухажёр опять проехал все те же лишние остановки, развлекая спутницу пересказом новой французской кинокомедии, которую она ещё не успела посмотреть. После недельной череды таких поездок Олесь вышел из трамвая вместе с Любой. Предвосхищая её вполне понятный вопрос, быстро проговорил:
     - Жарко что-то, и в горле першит, а тут в гастрономе, совсем рядом, есть большой отдел соков. Давай выпьем по стаканчику? Могу же я напоить нового сотрудника лаборатории? Думаю, муж дома не устроит сцену ревности.
    - Что не устроит, это точно, – вздохнула Люба, - и, как бы спохватившись, быстро добавила, - он у меня неревнивый.
Даже близким подругам она не говорила, что последний месяц её Андрей избегает совместных походов в парк или кино, ссылаясь на усталость.
         Всю последующую неделю Олесь был в командировке в Закарпатье. По возвращению, во время очередной совместной поездки в трамвае, выбрав момент, когда вагон не сильно бросало на ломанных поворотах львовских улиц, он извлёк из кармана маленький свёрток и протянул Любе:
     - Вот, увидел на рынке в Мукачево, понравилось и не удержался, купил.
Это был небольшой самодельный, но очень красочный браслет из бисера с аккуратной серебряной застёжкой.
     - Прелесть какая, - не удержалась Люба, - это что, ты жене купил, а она не оценила?
     - Это я тебе купил, - не обращая внимание на вопрос, громко прошептал Олесь, - подумал, что такие вещи в твоём вкусе. А мужу скажешь, что на работу девочки принесли.
    - Спасибо, действительно красиво, но как-то неудобно. Я вроде никаких намёков на подарки не делала.
    - Считай, что это просто душевный порыв. Может же такое быть? – как-то грустно промолвил Олесь.
    - Может, - поспешно согласилась молодая женщина,- вот моя остановка. До завтра.

А   э т о   у ж е   с е р ь ё з н о

       Ещё через несколько дней Олесю всё же удалось уговорить Любу зайти в небольшую кондитерскую возле трамвайной остановки. Воодушевлённый её согласием и одурманенный запахом свежей выпечки, он набрал полную тарелку сладких булочек и пирожных, повергнув молодую женщину в гастрономический шок.
     - Ты что творишь? – возмутилась она, - Я себе лишний леденец не позволяю, а тут такое кулинарное безобразие. Иди, попроси картонку на кассе и неси это всё домой, - продолжила решительным голосом, не давая спутнику и секунды на возражение.
     - Так это, - замялся Олесь, - моя жена тоже калории считает и не поймёт благородного порыва.
     - Тогда устрой себе и дочке праздник души. В крайнем случае угостишь тёщу.
       Прощаясь в этот день, Олесь задержал на секунду Любину ладонь в своей руке, затем прижал её к щеке и негромко, но утвердительно сказал:
     -  В те дни, когда я не в командировке, моя сутулая фигура будет ежедневно маячить на остановке ровно в полпятого. Очень хочу продолжить наш трамвайный роман, и рассчитываю на его дальнейшее развитие.
     - Смело, дерзко, но честно, - рассмеялась Люба, делая первые шаги в сторону дома.
    Через неделю, столкнувшись со своим ухажёром в коридоре, девушка, как бы извиняясь, сказала:
     - Я не поеду сегодня домой на трамвае. Мне к родителям заглянуть надо.
      Ближе к концу рабочего дня, сложив на край стола все бумаги, Олесь почувствовал, как неведомая сила влечёт его в лабораторию, чтобы увидеть ту, чей образ постоянно всплывал перед ним.
     - Вот, заглянул увидеться, вместо трамвайной прогулки, - объяснил он свой визит, заметив, что в комнате уже никого нет.
    - Садись, девчонки уже ушли, и я тоже собираться буду, - пригласила Люба, снимая рабочий халат.
     Затем подошла к небольшому зеркалу на стене, поправила причёску, увидела отражение Олеся. Задумалась на несколько секунд, и села на стул.
   - Расскажи мне о своей жене, - неожиданно попросила она.
    - Зачем? – удивился Олесь, - может ещё хочешь с ней познакомиться?
      - Можно, хотя это не обязательно. Просто, когда мужчина говорит о своей жене, он часто раскрывается с неожиданной стороны.
     - Не совсем понимаю, но, пожалуйста, я готов, - бодро начал собеседник. - Моя жена, Марьяна, врач в ортопедическом отделении больницы на Ужгородской. Выросла она в рабочей семье, окончила школу, потом мединститут. Внешне – довольно симпатичная, а в молодые годы вообще была очень притягательной красавицей. Мне даже не сразу удалось уговорить её на первое свидание, ведь в моей-то внешности нет ничего примечательного. Она хорошо, даже можно сказать прекрасно, готовит, научилась этому у бабушки, которая жила в их семье до недавнего времени и была ещё из довоенных польских хозяек. Та же бабушка научила её вязать и немного шить. В силу своей профессии Марьяна не очень эмоциональна, сохраняет спокойствие в неожиданных ситуациях. Подруги ценят её за готовность всегда помочь. – Олесь замолчал, отвёл взгляд в сторону, как бы пытаясь вспомнить что-то ещё.
     Люба смотрела на него не мигая, замерев на несколько секунд, а затем выдохнула:
    - Вот это да! Прямо не женщина, а сокровище! Практически без изъянов. И ты так здорово говоришь о ней. Молодец!
   - Ну что я? Как есть, так и говорю, - с некоторой грустинкой промолвил Олесь. – А недостаток у неё имеется, правда только один.
    - Ну, ну. – Оживилась Люба, - очень интересно. И какой же? – Она даже невольно привстала со своего высокого лабораторного стула.
     - Она меня не любит, - негромко, но уверенно выдал Олесь.   
Девушка даже не села, а просто плюхнулась на стул:
    - Вот те на! Весьма неожиданное заявление. И что? Никогда не любила?
   - Трудно сказать, - менее уверенно продолжал он. – Когда выходила замуж, наверное, какая-то влюблённость была, но глубокое чувство – вряд ли. Сейчас, спустя шесть лет, вообще ничего не осталось. 
    - А, ты, наверное, ещё тот ходок "налево", и я для тебя очередное увлечение. Ну, говори честно.
     - И скажу, - не стушевался Олесь. – Ты - моё первое и единственное увлечение за шесть лет. Я даже по-дружески не дотронулся ни до одной женщины, хотя возможности были.
    - Значит, ты домашний тиран, - предположила Люба, - лежишь на диване после работы, а она вертится по дому, обслуживая тебя и ребёнка.
    -Да, нет, - возразил Олесь, - я, когда не в командировке, отвожу дочку в садик, по магазинам хожу, убираю, часто даже посуду мою. Зарплату всю отдаю, в её покупки не вмешиваюсь. Ну, вроде все достоинства, - он посмотрел на Любу, как грешник на исповеди. Тут же спохватился:
    - А ещё покупаю цветы два раза в год: на Восьмое Марта и на её день рождения, хотя и недорогие.
    - Понятно. Всё охватил. Передо мной – идеальный муж и такие на дороге не валяются, - медленно произнесла Люба и неожиданно спросила:
     - Ну, а ты Марьяну любишь?   
     К её удивлению, вопрос не застал Олеся врасплох. Видимо он сам себе десятки раз задавал его и также сам себе отвечал.
    - Любил, - отрезал он, - очень любил, но это всё в прошлом. Она не позволяет себя любить.
     - Что значит не позволяет? Руками и ногами отталкивает от себя?
      - Да, нет, не отталкивает. Просто мрачнеет, когда я к ней приближаюсь, будто чужой человек её домогается. Малейший мой, по её понятию, промах вызывает бурную словесную негативную реакцию на повышенных тонах. Если я рассказываю о какой-либо ситуации на работе или в компании, то в её отклике тут же виноватым и глупым становлюсь именно я. А таких слов как "молодец", "ты прав, конечно", в её лексиконе, по отношению ко мне, вообще не существует. Нет радости в доме. Вместо этого чувствую, как незримый груз разных мелких ежедневных упрёков давит на меня. Хочется выпрямиться.

С е м е й н ы е   с т р а с т и

         Любин путь с работы был стандартным: трамвай, овощной магазин, гастроном, дом.  В тот, вроде бы, обычный день, выходя из овощного магазина и осторожно обходя ящики, сваленные у двери, она натолкнулась на Кирилла. Это был коллега её мужа, который с ним часто ездил в командировки. Почти во всех городах Западной Украины их группа занималась тестированием и наладкой нового оборудования на телефонных станциях. Вот и позавчера у них был двухдневный выезд в Черновцы. В этот город все ездили с желанием. Поезд Минск-Черновцы отправлялся из Львова в 22.00 и прибывал в столицу Буковины в 6.00 утра. Впереди был длинный рабочий день, которого хватало для завершения всей работы, и ещё можно было успеть на ночной обратный поезд, вернувшись домой назавтра ранним утром. Это вполне устраивало заказчика, которому не надо было беспокоиться и тратиться на ночлег для командированных. Львовское руководство также с пониманием относилось к сотрудникам, не требуя от них появления на рабочем месте в день приезда.
    Вот и сегодня утром Андрей вернулся из такого вояжа и прилёг отоспаться, сообщив Любе, что ночь в поезде прошла ужасно. Она, как обычно, утром убежала на работу, напомнив ему, что обед в холодильнике, а Ростика надо забрать из школы в час дня. Кирилл, который выглядел, на удивление, свежо и бодро, тоже держал в руке сумку с покупками и остановился возле Любы:
      - Привет, всё хорошеешь, - выпалил он с ходу, - а меня жена за покупками послала, доверяет значит.
     - Даже отдохнуть не дала? - с усмешкой спросила Люба.
     - Не, я уже в норме, - взбодрился Кирилл, - ты же знаешь, что вчера мы вообще успели в Черновцах на скорый ленинградский поезд, так что всё путём.
     Конечно же, Люба знала о таком поезде, но он отправлялся из Черновцов в 18.10 и прибывал во Львов в 23.30. Но, в большинстве случаев, командировочные, движимые желанием завершить всю работу, выходили из здания телефонной станции не ранее 21.00 и на этот поезд не успевали. Кирилл будто прочитал её мысли и скороговоркой добавил:
    - В этот раз работы было немного, к тому же подобные платы недавно в Луцке тестировали, так что быстро справились.
    - Да, да я в курсе, - поспешно заметила Люба, - побегу, жене привет.
      Попрощавшись с Кириллом, Люба медленно пошла к трамвайной остановке, сосредоточенно глядя себе под ноги. Нет, она не боялась вступить в одну из луж, коих было великое множество на тротуаре после прошедшего утром короткого, но интенсивного дождя. Она думала, перебирая все возможные варианты о месте сегодняшней ночёвки Андрея. Ничего не получалось, ничего не сходилось. Негде ему было ночевать. В городе, в котором всегда множество туристов и командировочных, попасть в гостиницу со львовской пропиской в паспорте было нереально. "Забухал" до утра с друзьями в чьей-то квартире? Нет у него таких пьющих друзей, да и домой явился трезвым. Оставался один последний вариант, тысячекратно описанный в рассказах и романах, но о котором женщина даже думать боялась – появилась у него, как говорят в народе, зазноба, а по-простому – любовница.
      На трамвайной остановке народу было немного, Люба отошла в сторонку, поставила сумки, и пыталась собраться мыслями:
     - Так, восстановим события ещё раз. Приехали мужики вчера вместе, вне сомнения, иначе Кирилл точно сказал бы, что Андрей остался. Дома муж появился ранним утром, по времени, как с минского поезда. Вопрос: где он был ночью и почему скрыл это? Ясно, что для однозначного ответа не надо вспоминать любовно-детективные романы. Но кто она? Как давно? А главное – почему?
     -Так,- ещё раз наморщила лоб Люба, - спокойно, как говорят следователи в фильмах, нужны доказательства или чистосердечное признание. Доказательств нет и не будет.
Андрей достаточно умный, чтобы не наследить. Мог даже утром билет с минского поезда взять у любого прибывшего пассажира. Тогда тупик и концы в воду. Ясно, что Кирилл ради друга откажется от своих слов, сказав, что она не так его поняла. Значит должен сознаться сам. Нужно показать, что уверена в его похождениях иначе не расколется. Решено.
     - А чем, собственно, я рискую? – продолжала рассуждать Люба. - А ничем. Любая женщина подозревает мужа в изменах, такова природа наша. Если выкрутится, попрошу прощения и пообещаю незабываемую ночь.
   Вечер прошёл обычно. Разве что Андрей уже в девять часов пошёл спать, ещё раз сославшись на плохую ночь в поезде. Это укрепило Любины подозрения:
      -Умаялся бедный, - с сарказмом подумала она, - видать зазноба-то молодая и энергичная, не такая затюканная бытом, как я.
  Когда же на следующий вечер муж попытался прикоснуться к ней, Люба нежно отстранила его руку и, как можно спокойнее, произнесла:
      - Я недавно прочла в одном умном журнале, что мужчины по своей природе полигамны и в походах "налево" они не очень-то и виноваты.
Андрей так и застыл с протянутой рукой и полуоткрытым ртом. Его глаза одновременно выражали и испуг, и недоумение.
   - К чему это ты? - выдохнул он полушёпотом, силясь улыбнуться.
   А Люба, уже войдя в роль, продолжила:
   - А к тому, что я женщина современная, без бабушкиных предрассудков, поэтому тебя не осуждаю, но справочку хотелось бы увидеть. Так сказать, для нашего общего здоровья.
    - Какую справочку? – нахмурил брови Андрей, - о каком здоровье речь?
     - Обычную справку от венеролога об отсутствии заболеваний по его профилю. – И, не давая мужу опомниться, нанесла нокаутирующий удар. – Я ведь не знаю, с кем ты был прошлой ночью: с дамой из высшего света или со случайной….. Ну, сам понимаешь.
Андрей открыл рот, но, мысли лихорадочно метавшиеся в его голове, никак не могли превратиться в какой-либо звук. А жена с удовлетворением отметила прямое попадание своей фразы точно в цель. Эффект неожиданности был полный. Наконец, слегка кашлянув, он выдавил из себя:
    - Бред какой-то, завтра поговорим, - и отвернулся к стене.
Утром, по спокойному выражению лица мужа, Люба поняла, что ночь не прошла для него даром, и подходящая легенда уже готова. Действительно, умывшись, Андрей, став в дверном проёме кухни, спокойно начал:
      - Я не хотел тебе говорить, справедливо опасаясь, что не так поймёшь, но, раз такое дело, попробую объяснить. У нас есть одна сотрудница, Женя, одинокая, с маленьким ребёнком. Живёт в коммуналке с двумя соседями. Один из них – алкоголик, регулярно тарабанящий в её дверь. Она знала, что вчера у него была зарплата, и он явится домой "на бровях", а значит, проспавшись, начнёт ломиться к ней комнату. Вот и попросила меня побыть у неё, чтобы показать алкашу, что она не одна. Я спал на раскладном кресле, и, где-то в три часа ночи, он, действительно, постучал. Открыв дверь, я сказал ему на ухо несколько суровых слов, Женя стояла рядом. Он что-то пробормотал, посмотрел на меня, потом на Женю и молча ушёл, пошатываясь. Вот и всё.
     - Чистый детектив, - только и смогла произнести Люба и стала собираться на работу.
     В конце рабочего дня она вспомнила, что вчера не купила капусту в овощном и, перебежав через, сверкающие металлическим блеском, трамвайные пути, зашла в тот же магазин. В конце небольшой очереди опять увидела Кирилла.
     - Ты тоже что-то забыл вчера купить? – удивилась она.
     - Жена позвонила на работу, её мамаша сегодня пожалует, - скорчил гримасу парень, - а она диету держит, поэтому массу зелени для салата купить надо.
    - Радуйся, что за мясом и копчённой колбасой не послали, а разной травой от тёщи отделаться можешь, - подбодрила его Люба, и, не давая Кириллу ответить, быстро переключила тему беседы. – А что это за Женя такая мать-одиночка у вас работает? Мне интересно. Ты ведь знаешь, что у них отношения с Андреем уже длительное время?
Эта авантюрная, но уверенно сказанная, фраза заставила парня вздрогнуть:
     - Так ты, ты знаешь об этом? – громким шёпотом пробормотал он.      - Андрей не скрывает? А я поклялся молчать. 
      - Вы, мужики, женщин недооцениваете. Вас вычислить, раз плюнуть, едва сдерживая волнение от услышанного, бодро произнесла Люба эту общую, ничего не значащую, фразу.
Кирилл уже чуть приободрился и, стараясь быть равнодушным, выдал:
       - Да так, самая обычная женщина, да и вовсе не мать-одиночка. Детей у неё нет, замужем не была, живёт одна. Да ты не переживай, Андрея надолго не хватит. От такой красавицы, как ты, он никуда не уйдёт.
      - Будем посмотреть, - так же равнодушно сказала Люба, - тебя я не выдам, не бойся. Давай сумку, очередь подходит.
     Выходя из магазина, Люба усмехалась сама себе, думая о, придуманной Андреем, легенде. Ещё раз, вольно-невольно рассуждала о произошедшем, стараясь сохранять душевное равновесие. Вспоминала, прочитанное когда-то, французское выражение о том, что остывший кофе можно разогреть, но вкусным он уже не будет. Думала о том, что не сможет теперь верить ни одному слову Андрея, ни одному обещанию. А как без этого жить вместе? Видимо, пора заканчивать нынешний этап семейной жизни. Сознавать это очень горько, ведь никогда не предполагала, что такое случится в их семье.

Дома, её благоверный уже ничего отрицать уже не стал, а спокойно заявил, что сознаёт порочность своего поступка, но так получилось, и он не жалеет. А ещё добавил, что связь с Женей прекратить не может, поэтому согласен на развод. На том и порешили.
        Последующие два дня Люба искала подходящие слова, а ещё больше подходящий момент, чтобы рассказать Олесю о своей семейной драме. Ведь совсем некрасиво получится, если он узнает об этом от кого-то из сотрудников. Десятки раз за это время пыталась представить реакцию своего ухажёра на такое сообщение.
- Олесь, - как можно спокойнее начала девушка, когда очередной раз они встретились на остановке, - я понимаю, что тут не самое удобное место для серьёзного разговора, но должна тебе это сказать.
Она поджала губы, глубоко вздохнула и выдала:
       - Я ухожу от мужа. Вот. Ты должен об этом знать. 
     - Из-за меня, - как-то радостно встрепенулся Олесь, - я, я, я…
      - Нет, ты не причём. Просто у него появилась другая.
       -Любочка, ты, милая, только не спеши. Всё устроится. С того дня, как увидел тебя, только и думаю о том, как нам соединиться. Сейчас развязка близка. Дай мне немного времени. Но ты, ты согласна быть со мной?
     - Знаешь, дай мне тоже немного времени. Не будем спешить.
   
С в и д а н и е

      Олесь с пачкой бумаг, взятых для делового вида, заглянул в комнату к Любе. Она, стоя спиной к дверям, держала в обеих руках две пробирки и вздрогнула от его неожиданного хлопка дверью.
      - Очень занята? - с необычной серьёзностью спросил он.
      - Как обычно,- попробовала улыбнуться Люба. Но серьёзное выражение не сошло с лица Олеся.
      - Тут такое дело, - чуть кашлянув, начал он. – Недалеко отсюда, на Профсоюзной, живёт мой товарищ, который уехал на неделю и оставил мне ключи: почту забирать, цветы поливать. В общем, - Олесь сделал паузу, проглотил комок в горле, - я жду тебя там. Профсоюзная пять квартира два, первый этаж. Есть возможность побыть вместе наедине. Отпросись у Надежды, придумай что-нибудь.
       Словно боясь услышать отрицательный ответ, он быстро вышел, закрыв дверь почти бесшумно. Люба замерла на несколько секунд, пытаясь осознать, что это было. Она ведь даже ответить не успела согласна ли на такую интимную встречу. Почему Олесь так уверен в себе? Прошло ещё полминуты.
     - Спокойно, - начала она разговор сама с собой,- ответь девушка себе: ты этого хочешь? Да или нет? Чего больше? Больше, да или больше, нет.
          Постояла ещё минуту. В голове крутилось и звенело:
        -Больше, да.
       Сердце колотилось, как после подъёма на третий этаж. Сделала несколько глотков воды и, как загипнотизированная вошла в кабинет Надежды.
      - Ребёнок затемпературил, - срывающимся голосом произнесла Люба, - надо забрать из школы, позвонили только что.
      - Ну, конечно, в чём вопрос, - понимающе откликнулась начальница.
           До дома номер пять на Профсоюзной улице было не более десяти минут неспешной ходьбы. Для Любы это был, как путь на Голгофу. Ей чудилось, что все прохожие оглядываются на неё, потому что знают, кто она, куда идёт и зачем, а то, что они её осуждают, было понятно по их, как казалось ей, испепеляющим взглядам. Даже проезжающий трамвай не выдержал и взвизгнул на повороте, ослепляя прохожих рассыпающимися искрами из проводов. Конечно, она, фактически, свободная женщина, ведь с Андреем всё решено, но всё-таки идёт она не к законному мужу.
Олесь, видимо, увидел её в окно, поскольку, как только ступила на лестницу, дверь квартиры неслышно приоткрылась.
       - Я боялся, что ты не придёшь, - громким шёпотом сказал он, помогая Любе снять плащ.  Затем, не отпуская её от себя, начал целовать руки, потом лицо, шею. Она легонько отстранилась:
      - Это ты нам приготовил? – спросила, указывая на низкий столик возле дивана, где стояли две чашки дымящегося кофе и лежала раскрытая пачка её любимого шоколадного печенья.
     - Конечно, кому же ещё? – встрепенулся Олесь. 
     - Надо же, точно, как во французском фильме "Мужчина и женщина" с Анук Эме.
Они не спеша пили кофе маленькими глотками. Проникающий через полузакрытые шторы солнечный свет отражался от полированной поверхности стола, рассекая полумрак. Люба, краснея, рассказывала, как чувствовала на себе взгляды прохожих за те несколько минут пути.
      - Такое было ощущение – тряхнула головой она. – будто я иду чужую квартиру грабить.
       Помолчала несколько секунд и продолжила:
 А ведь это почти так. Я пришла окончательно разбить нормальную жизнь сразу двум семьям, своей и чужой. Кто дал мне такое право?
      - Любаня,- нежно сказал Олесь, - нельзя разбить то, чего давно нет. Ни в моей семье, ни в твоей. Оба наших дома из семейных очагов превратились в общежития. Мы оба понимаем, что только дети заставляют нас находиться там.
    Он осторожно коснулся своими губами её щеки, затем сел на диван, расстегнул несколько верхних пуговиц на рубашке и жестом пригласил Любу сесть рядом. Она улыбнулась, села рядом и сделала тоже самое на своей кофточке.
    Через полчаса они, раскрасневшиеся и возбуждённые, опять сидели за столом, допивая остатки кофе.
       - Ну вот, - пряча улыбку, сказала Люба, - соблазнил честную женщину, даже без конфетно-букетного периода, о котором пишут во всех мелодрамах.
Олесь воспринял это замечание совершенно серьёзно и воскликнул:
     - Любочка, в ту минуту, как мы оба станем свободными, будут и конфеты, и букеты, а сейчас, сама понимаешь, что у нас ведь не юношеская влюблённость.
       - Да понимаю, - уже широко улыбнулась она, - я пошутила. Конфеты стараюсь не есть, да и к цветам отношусь без особого восторга. Так что всё нормально, не это главное.

       Прошла неделя-другая, Олесь не выдержал. Получив от Любы, не очень уверенное, но чёткое согласие на дальнейшую совместную жизнь, он искал подходящий момент для объяснения с Марьяной.
Такое мгновение настало, когда она очередной раз, срываясь на крик, отчитывала его за позднее возвращение с прогулки с Иванкой.
Вот тогда он, нахмурившись, выражаясь юридическим языком, высказал сомнение о возможности дальнейшего совместного проживания.
      После короткого замешательства Марьяна, награждая мужа грозными эпитетами, сказала, что рыдать не будет и он может уже начать собирать свои вещи. Олесь молча кивнул, не давая повода жене для усиления гнева. Затем спокойно ограничился несколькими фразами, обещая любую поддержку для дочки и договариваясь о своём праве на регулярные контакты с Иванкой. Рисовавшая что-то в углу девочка, услышав слова об отъезде, положила карандаш и подбежала к отцу:
      - А когда ты приедешь? – как обычно спросила она и тут же добавила, – а ты привезёшь мне коробку с новой Барби?
      - Я посмотрю во всех магазинах и, если будет новая Барби, то обязательно привезу, - кусая губы, негромко произнёс Олесь.

В з р о с л ы е   м о л о д о ж ё н ы

         Для новой жизни было необходимо и новое жильё. Так получилось, что не совсем юные люди, решившие соединить свои судьбы, остались без жилплощади. Олесь с Марьяной жили в квартире, доставшейся ей от бабушки, а у Любы с Андреем была квартира, полученная в результате размена больших апартаментов его родителей.
После недолгих поисков остановились на небольшой аккуратной пристройке к одноэтажному добротному дому в тихом районе. За две небольшие комнатки и совсем маленькую кухню надо было отдавать половину лаборантской зарплаты. Но Андрей регулярно пополнял Любин бюджет выплатами на сына. Оставалась в новой семье зарплата Олеся, из которой также часть денег переводилась дочке. Комнаты были почти пустые, но сообразительная Люба тут же нашла выход.
       - Олесь, - сказала она, придя с работы в один из дней и пряча уставшие ноги в, подставленные мужем, тапочки. – Девчонки на работе болтали, что Грузман из вашего отдела побывал на прошлой неделе в Москве и получил визу на выезд в Израиль.
       - Да, знаю я, - равнодушно отозвался Олесь, - он даже несколько пачек настоящего "Мальборо" привёз, и угощал мужиков у нас в комнате. Но это его выбор. Нам, что до этого?
Люба только хмыкнула и тряхнула копной волос:
        - Ну, не зря говорят, что пока, вы, мужики, что-то сообразите, женщина не только поймёт, но и всё сама сделает. Короче, я уже с ним договорилась, и завтра вечером мы едем к нему на квартиру смотреть мебель и другие вещи, которые его семья срочно и очень дёшево продаёт. Они ведь всего два года назад вселились в квартиру, и там почти всё новое. В магазинах, благодаря перестройке, шаром покати, да и с финансами у нас не шибко.
       Сказано – сделано. Геша, открывший им дверь, сразу начал извиняться за беспорядок в квартире:
       - Сами понимаете, ребята, уезжаем. Даже то немногое, что берём с собой, надо разобрать и упаковать.
      Длительных торгов, как ожидали пришедшие, не получилось. Гешина жена, Рита, а было видно, что она главная в семье, соглашалась почти со всеми ценами, которые называл Олесь. Любины глаза сияли, но она сжала зубы, стараясь сдержать радостную улыбку. Ведь за полчаса, выпив вкусный кофе, который Геша привёз из Москвы, и отведав Ритын яблочный штрудель, молодожёны стали собственниками почти нового раскладного дивана, идеально подходящего для их малогабаритных хором. Также они приобрели шкаф-пенал и компактную болгарскую "стенку" довольно оригинального вида. Рита предложила Любе также посмотреть в шкафу кое-что из своей одежды, но идея оказалась провальной, поскольку Гешина жена была почти на десять лет старше, и её формы стали уже, мягко говоря, более округлыми. Однако цепкий взгляд Любы выхватил из множества вещей новое шерстяное мужское пальто.
        - Вот, я бы взяла такую вещь Олесю. Это ведь бельгийское производство, судя по этикетке, - и она вопросительно глянула на Риту.
       - Да, ты права. Мы недавно купили его в Таллине, и хотим взять с собой. Говорят, в Израиле зимой прохладно.
      - Тогда овечий тулуп упакуй, - вмешался Геша. - Не нужно пальто мне. Итак, денег на все выездные дела не хватает. Берите, вот цена на этикетке указана, даже не снимали.
После кофе мужчины вышли на балкон перекурить.
      - Не страшно ехать в неизвестность? - осторожно спросил Олесь.   
      - Страшно – это не то слово. Тут всё уже устоявшееся, наработанное, привычное, а там – всё чужое. Ведь у нас даже, по правде говоря, никого там нет. Так, какие-то дальние родственники, десятая вода на киселе, о которых я особо никогда и не слышал, - с нескрываемой грустью промолвил Геша. После небольшой паузы, которую Олесь не решился нарушить, продолжил:
      - Но не верю я в светлое будущее тут. Ты видел вчера толпы молодых хлопцев, которые шли по центру города бессмысленно скандируя "Ганьба, ганьба" ("позор", по-украински)? Кому ганьба, за что? Их ведь можно повернуть и натравить на кого угодно, как штурмовиков в Германии тридцатых. Не мне тебе рассказывать про наш регион. Тем более сейчас, когда в магазинах пусто, почти всё по талонам, как после страшной войны. Народ обозлён. Вчера я встал в пять утра, чтобы в шесть, отстояв в очереди, купить бутылку молока и был счастлив, что ухватил ещё и бутылку обезжиренного кефира.
   - Может ты и прав, - вздохнул Олесь, - есть возможность – надо ехать, нам же остаётся тут барахтаться, авось судьба вывезет. Мы, Геша, одновременно начинаем вторую жизнь. Должно и к нам прийти и второе дыхание, как говорят спортсмены. Тебе - в новой стране, мне – в новой семье. Право не знаю, что легче, но надо прорываться, ведь мы мужики.
       - Насчёт мужиков ты прав, а вот второе дыхание не приходит. Это я, как бывший бегун, говорю, - возразил Геша. – Просто надо терпеть, когда силы почти на исходе и не сбавлять темп даже, если темнеет в глазах.
      Уже прощаясь, Олесь увидел в прихожей небольшой старинный колокол, а взяв его в руки, различил и цифры на нём – 1878. Не дожидаясь вопроса, Геша сказал:
       - Случайно достался мне ещё в начале семидесятых. Когда работали возле Коломыи, я увидел его в одном из дворов, подвешенным к сараю. Хозяйка с радостью отдала за червонец. Вот хочу взять с собой, раритет всё-таки, а я люблю такие вещи.
       - Я тебе возьму! – налетела на него Рита, - жену любить надо, а не железяки. Если найдут на таможне, обязательно отберут его, весь багаж распотрошат, да ещё и оштрафуют.
  -Два червонца, - быстро нашёлся Олесь, открывая сумку и доставая кошелёк. Геша глубоко вздохнул, а Рита мгновенно опустила колокол в подставленную тару и спрятала в карман передника две красноватые ассигнации.
      Через месяц Геша уехал, а Олесь с Любой и её сыном Ростиком переехали на съёмную квартиру. Двоякое чувство сопровождало их. С одной стороны, оба наслаждались нахлынувшей серьёзной любовью, не похожей на юношескую влюблённость. Хотелось жить в своём замкнутом спокойном мире, ограждённом от бурных событий, происходящих вокруг. С другой стороны, окружающая действительность навевала чувство постоянной тревожности.

Н а ц и о н а л ь н а я   с т р а н а

             Однако, к счастью, их организация выплыла в наступившем экономическом водовороте, сохранила основной костяк специалистов и, худо-бедно, в отличие от других, платила зарплаты сотрудникам, а иногда даже и премии. Это позволило Олесю и Любе не только снимать квартиру, но и делать какие-то сбережения, подумывая о приобретении собственного жилья. Через какое-то время, уже на независимой Украине, стала возможной приватизация жилья. Ситуация на рынке недвижимости резко изменилась, сделав квартиры более доступными, хотя и дорогими.
        Ещё через год семья Ирочки Гутиной, беззаботной хохотушки из бухгалтерии, также засобиралась в "жаркие страны". Олесь знал, что её родители недавно выкупили у государства свой небольшой особнячок в лесопарковом пригороде.  Такие домики в таких местах занимали, как правило, местные начальники и директора, но Ирочкиному отцу, Аркадию Гутину, он достался, в своё время, в наследство от её деда-полковника, служившему во Львове в послевоенное время. Уже на следующий день, после её трескотни о предстоящем отъезде, они с Любой предстали перед Аркадием в образе надёжных покупателей.
     Договорились быстро, и, как звучит партийная мудрость, "сбылась вековая мечта человечества" и семья получила своё жильё в тихом месте, с несколькими квадратными метрами земли для Любиных цветов, с отдельной комнатой для Ростика, а также рабочим кабинетом для главы семейства. В последующие несколько лет к домику неоднократно подъезжали "крутые" машины с "серьёзными людьми", предлагавшими немалую цену за него. Но Олесь всем отказывал, ссылаясь на вымышленные проблемы с дыханием, требующие чистого воздуха.
Так начало жизни новой семьи почти совпало с появлением новой страны, и не только её одной, на карте мира.
      - Ну, вот видишь, даже политические потрясения говорят о начале новой жизни, - часто повторял Олесь в эти дни, - считай, что мы переехали, как Геша или Ира, в новую страну, и тут начинаем всё сначала.
      - В новой семье должны появиться и новые дети, - как-то во время такого разговора робко заметила Люба.
       - Да, я и сам думал об общем ребёнке, - признался Олесь, - но не решался сказать тебе, ведь трудно будет. А как наши подрастающие отпрыски отреагируют на это? Как мы справимся?
     - Вытянем, - слегка усмехнулась Люба,- ведь ещё не старые. В наши годы даже на первого решаются.
       Так через год появился Димка.
      Любин сын, десятилетний Ростик, воспринял появление братика довольно равнодушно. Какой толк с него: спит и хнычет.
     Семилетняя Иванка вообще, как-то по-взрослому, пожала плечами и заявила, что никакие свои игрушки она новому малышу давать не будет.

        В один из тихих семейных вечеров, уложив маленького Димку и проверив уроки у Ростика, Люба осторожно подсела к, дремавшему на диване перед телевизором, Олесю. Он приоткрыл глаза и нежно прижал жену к себе.
   - Устала сегодня?    
   - Да, нет. Всё как обычно. Вот только в обеденный перерыв девчонки диспут устроили.
    - Научный, религиозный или, может быть, экономический. Последняя тема сейчас очень актуальна.
Люба усмехнулась:
      - Ты не поверишь, политический.
     - Круто, - выпалил Олесь, - ну, держитесь власти. Сметут вас львовские красотки.
      - Издеваешься, а Зоряна и Клава выясняли на каком языке надо общаться в государстве Украина.
       - А на каких языках они говорят обычно? Или эти две бабёнки не общаются между собой?
       - Очень даже общаются. Зоряна говорит только по-украински, а Клава – только по-русски и прекрасно понимают друг друга.
     - Так в чём проблема, - не понял Олесь. – Что? От названия страны зависит человеческое общение? У тебя самой в семье мать всю жизнь говорит на украинском, а отец – на русском.
     - Да, - согласилась Люба. Вот живут уже почти сорок лет, как говорится, в любви и согласии. Мы же с Андреем, хоть на одном языке говорили, но даже до десятилетнего юбилея не дотянули. Да и вы с Марьяной, на одном языке общения, не очень понимали друг друга.
      - То-то и оно. Я учился в украинской школе, ты – в русской. У нас на геологическом факультете занятия велись, в основном, на русском языке, а вашем химическом – на украинском. На экзаменах отвечали на любом из этих языков.
После небольшой паузы Олесь продолжил:
       - Да, мы живём в Украине, и поэтому вся официальная документация ведётся на украинском. А в быту люди имеют право общаться хоть на японском, если они понимают друг друга, то кому это мешает.

       Однако политические бури продолжали бушевать в окружающем мире. После распада Советского Союза в одночасье полтора десятка бывших республик оказались на перепутье: к какой цели и по какому пути двигаться, цепляться за прошлое или, отбросив всё, ринуться без оглядки в бурный водоворот неизвестного западного мира.
       В короткое время выяснилось, что в привлекательном Западе есть одно Единое Божество – деньги. Они правили всем: работой, отдыхом, семейными отношениями, дружескими связями, поступками и моралью. Практически исчезло качественное бесплатное здравоохранение, сильно сократилось бесплатное высшее образование, а ведь именно этими достижениями гордилась распавшаяся страна. Следствием произошедшего стал, невиданный ранее, расцвет коррупции во всех сферах жизни. Ни один вопрос, ни в одном учреждении не решался без денежных подношений. Должность служащего в государственных учреждениях стала символом статусного материального благополучия.
На развалинах рухнувшей коммунистической идеологии с каждым днём всё энергичней пробивались ростки украинского национализма в самых экстремистских формах. Один президент сменял другого, некоторые министры в правительстве менялись почти ежегодно, политические дебаты в Верховной Раде часто напоминали свары и потасовки в коммунальной квартире.
       В семье, несмотря ни на что, всё шло своим чередом, росли дети, старились родители, болели, выздоравливали, опять болели и опять выздоравливали. С каждым годом всё более заметная сеточка морщин появлялась на лице у Любы, но глаза оставались такими же живыми и слегка смеющимися. Олесь немного располнел, появилось больше солидности, но волос на голове стало заметно меньше. Между собой жили мирно, различий между сыновьями не делали. Парни уже выросли, поселились отдельно, но, к родительскому разочарованию, оставались холостыми. Олесь часто виделся со своей взрослой дочкой, однако она интереса к его нынешней семье не проявляла. Видимо сказывалось влияние матери.

В о й н а

            Стремление к национальной самоидентификации и несбывшееся единение с Европой привело к событиям на Майдане в 2014 году, которые закончились силовой сменой власти.  Разгулу неконтролируемой русофобии способствовали произошедшее российское военное отторжение Крыма и сепаратизм двух восточных областей. Всё это стало очередными шагами к приближающейся трагедии страны.
     24.02.2022 страна Украина проснулась в новой и страшной, уже забытой двумя поколениями, реальности – в войне. Как и в начале тех далёких сороковых годов, стали собираться толпы людей у военкоматов. Окружающий мир наполнился постоянной тревогой. Люба шла по продуваемой ветрами улице, а из проплывающих облаков природа плакала холодными дождевыми слезами. Увядшие мокрые, желтовато-бурые листья словно приклеились к мокрому асфальту. Звонкие команды офицеров на построение мобилизованных и добровольцев, как и восемьдесят лет назад, перемежались с глуховатым сдавленным женским плачем. Каждые полчаса от этого серого здания отходил автобус, из окон которого размахивали руками молодые парни с широкими улыбками и очень грустными глазами. Люба с первого дня стала за две улицы обходить это место по дороге домой. Шла кружным путём, но чувствовала, как незримый водоворот затягивает её к двухэтажному серому зданию, прямо к его раскрытым дверям.
    Уже на следующий день после российского нападения на Украину, Димка объявил, что вместе с двумя друзьями записался на курс начальной военной подготовки, давно открывшийся при воинской части на улице Стрыйской.
     - Если наши хлопцы отстоят Киев, то эта заваруха продлится не одну неделю или даже не месяц, - заявил он, - надо быть готовым.
 Так оно и случилось, в украинскую столицу русские не прорвались, и фронт на какое-то время замер.
        Ещё через несколько дней к матери на работу позвонил Ростик. Сердце Любино сразу сбилось с ритма, когда на экране телефона высветилось его имя. Не зря говорят: мать на расстоянии детей чувствует.
     - Мам, ты когда домой с работы приходишь? В четыре? Я в территориальную оборону записался, и нас через два дня на Житомирщину отправляют. Это на случай, если русские опять попытаются на Киев двинуться. Завтра вечером приеду прощаться.
        Прошло два месяца. Война уже прочно вошла в повседневный быт. То, о чём раньше знали только по дедовским рассказам, стало жестокой реальностью. Каждый день на военных участках кладбищ появлялись свежие горы цветов и сгорбленные людские фигуры рядом.
       В марте 2022 года Закон о всеобщей мобилизации на Украине был одобрен Верховной Радой. Тысячи и тысячи молодых парней и взрослых мужчин получили повестки из военкоматов. Кто-то из них срочно искал возможность перебраться в соседние страны, кто-то неожиданно находил у себя недуги несовместимые с военной службой. Сорокалетний Ростик и тридцатилетний Димка были среди тех, кто явился на призывной пункт точно в назначенное время. Там небольшими группами стояли люди, негромко обсуждая последние сообщения с фронта, прижимаясь к тем, кто уже скоро испытает на себе смертельное дыхание войны.
        Любины сыновья тоже стояли, каждый возле своего отца: Ростик рядом с Андреем, Дима – вплотную к Олесю. Эти двое пожилых мужчин что-то, как можно спокойней, говорили своим сыновьям. А ей непонятно было, зачем её любимые мальчики едут убивать людей, чтобы где-то другие, такие же люди, перестали убивать друг друга. Она, как птица, согнанная с гнезда, металась от одной пары мужчин к другой, пытаясь вставить хоть короткую фразу в их разговоры. Но каждый раз кто-то из сыновей обнимал мать за плечи, прижимал к себе, касался пересохшими губами её лба и отпускал, поворачиваясь к отцу. Наконец прозвучало: "По автобусам!". Оба сына, словно по команде, подошли к Любе, обняли с двух сторон, поцеловали в разные щёки и шагнули к отцам, протягивая руки для прощания. А Люба…… так и осталась стоять на зеленеющей лужайке парка, глядя в какую-то точку перед собой. Затем она, замерев в оцепенении, как в замедленной съёмке, опустилась на колени, закрыла глаза ладонями, а округлые женские плечи согнулись и затряслись от беззвучных рыданий. Тело стало чужим, сердце куда-то провалилось, только душа пыталась вырваться наружу и улететь в неизвестность.