Не признали

Абдул закончил читать бестселлер американского писателя и, прежде чем отложить книгу, мельком взглянул на выходные данные: тираж 100000 экземпляров, цена одной книги 100 рублей. Быстро прикинул в уме простую арифметику – десять миллионов рублей.
«Надо же, – подумал Абдул, – одна книга – и такая выгода. Трудно поверить, ведь это целое состояние. А я, несчастный бедолага, без малого тридцать лет вкалываю сельским учителем и – ни гроша за душой. Ну, наверное, так говорить тоже не очень правильно: кое-какое «добро» все же мне досталось. Теперь у меня голова в проседи, спина согнута дугой, во рту протезы вместо родных зубов, по утрам поясницу ломит, ноги еле тащатся… А сколько нервов безвозвратно загублено из-за этих нерадивых оболтусов? А тут этот самый писатель состряпал один роман и получил миллионный доход. Вопиющая несправедливость! Был бы хоть роман стоящий, напридумал ужасы и связал их узлом из небылиц. Одним словом, история какого-то маньяка, решившего уничтожить род человеческий. Тьфу! И читателю этот страшило-монстр по ночам будет сниться, держа его до рассвета в страхе… Такие истории могут придумывать только ли писатели? Разве мы не можем? Или нам нельзя? Кто знает, может у меня таланта побольше, чем у этого американского писателя. Ведь недаром говорят, что талант, заложенный природой в человека, нередко остается непотревоженным. Сколько в жизни интересных случаев, пиши о них днем и ночью, все равно не иссякнут. Разумеется, я понимаю, что большой дом возводится из маленьких кирпичей. И прежде чем написать роман, мне нужно хотя бы настрочить небольшой рассказ. Для пробы пера, для пробы творческих возможностей. А там, как говорится, маленькая тропинка сама выведет путника на большую дорогу…  Ну, а после книгу я мог бы издать не только тиражом в 100000 экземпляров. А почему бы не 500000?  Да это же капля в море для многомиллионных читателей. Тогда бы ручейком потекли бабки в мои руки. Думаю, тогда прекратились бы вечные причитания моей благоверной, мол, твоя зарплата не хватает на первые нужды, она как вода сквозь пальцы утекает, и долго еще нам оставаться в этой нищете?.. Первым делом, купил бы огромный дом на берегу моря, крутую иномарку, загулял бы по всем ресторанам в сопровождении грациозных длинноногих красавиц… А там и слава обо мне, как о талантливом писателе, об авторе такого–то бестселлера, сама облетела бы весь мир. Вот где, оказывается, собака зарыта! А почему бы и нет? Ручку в руки – и строчи! Мне что, надо всю оставшуюся жизнь опять работать только с каракулями учеников? Кто знает?..»
Как бы там ни было, Абдул машинально потянулся к ручке и бумаге. Минуту задумчиво уставился в потолок, будто собираясь пересчитать разгулявшихся мух, и начал строчить. Не прошло и двух часов, как стол покрылся разбросанными листами бумаги, как аллея парка опавшими листьями в осеннюю пору.  Так тоже может быть: не всегда пишущий может придержать ручку, когда в нем загорается воображение.
– Надумал писательством заняться? – с иронией спросила жена, заметив новое увлечение мужа.
– Если бы ты знала, милая, такую вещь сочинил, – с восторгом ответил Абдул. – Хочешь, почитаю: имей в виду – быть первым читателем не всем дано.
– И что же ты успел состряпать?
– Не состряпать, а написать. Первый рассказ – детище моего воображения.
– Не поздновато ли начал, муженек?
– Нет, милая, талант в любом возрасте может проснуться в человеке.
– Джан аллах, мне не до твоих писанин. Достань кошелок: мне надо сходить в магазин…
– Я тебе не казначей: сама достань себе деньги! – в сердцах воскликнул Абдул, разозлившись на жену, которая не соизволила уделить ему часок своего времени, и подумал: «И она мне жена родная, так сказать, половинка сердечная. Тьфу! Только и знает, «где деньги», «дай денег». Хоть бы раз поинтересовалась, что у меня на уме, что тревожит, чего хочу, что волнует… Дура! Видите ли, в магазин она собралась. Чтоб она никогда не возвращалась из этого магазина!»
Абдул, новоиспеченный писатель, оставив позади родные горы, спустился в город.
И теперь, сидя напротив лысого и грузного сотрудника газеты в очках, да еще курившего вонючую сигарету, он внимательно наблюдал, как время от времени вздрагивали его густые брови, и как он, то и дело, выкрикивал обрывки слов «вах», «н–да», «ого–го», «эллелей»…
«И как не задыхаются в этом дыму курильщики? Отравляют всем воздух, гадят окурками, где попало, воняют, как коты после прогулок в навозе… Житья от них нет. Этот тоже пускает дым прямо мне в лицо. Назло, чтобы показать свое превосходство…» – сердился Абдул, отгоняя от себя рукой клубы серого дыма.
– Послушай, уважаемый. Что это за белиберда? – наконец, подняв голову, поверх очков уставился на него сотрудник газеты.
– Что вы сказали? Это мой рассказ.
– Какой рассказ? Эта писанина и не пахнет рассказом.
– Да как вы смеете?
– А что вы хотели? Я люблю называть вещи своими именами. Рассказ, дорогой мой, – художественное произведение, которое строится на определенных требованиях. И что это за сюжет понять невозможно. Какой-то глупец одолжил соседу деньги, а потом из–за этих денег жена его наложила на себя руки… Суд… тюрьма… Все у вас переплелось как паутина. Друг мой, так не бывает в жизни, никто тебе не поверит. Да и в рассказе, пусть оно художественное произведение, все должно быть как наяву, все детали должны быть аккуратно упакованы, как книги в шкафу…
– У меня разве не так? А вы почитайте еще разок.
– Увольте, нет желания испытать вновь такого «удовольствия», – улыбнулся газетчик.
– В жизни и хуже бывает…
– Ну, так или иначе, ваш рассказ не состоялся, и он не может быть опубликован в нашей газете.
– Черт бы вас побрал! Вы же меня совсем не понимаете?
– Во-первых, прошу не ругаться. А, во-вторых, как вы выразились, я не могу ничего понять в этой вашей писанине. Найдите себе другую газету и не морочьте мне голову! – хамство автора вывело из себя сотрудника газеты, и он кинул рукопись в руки хозяина.
Абдул не поспешил обратно в горы.
Спустя полчасика, он разговаривал с редактором литературного журнала, с крупной женщиной средних лет, с лицом, на котором почти ничего не сохранилось от ее прародительницы: все было напудрено и накрашено, брови как две тонкие черные ниточки, большой рот, как раскрывшийся бутон розы, огромные кроличьи глаза так часто открывались и закрывались под длинными ресницами, будто в них были смонтированы автовключатели. На указательном пальце правой руки ноготь была такая длинная и искривленная, как клюв орла. Время от времени она протягивала к лицу Абдула этот самый палец-клюв, как бы собираясь, улучив момент, ударить им по носу автора.
– Вроде бы кое–что есть в вашем рассказе: что-то необычное и загадочное. Вот только не хватает блеска. Понимаете? – говорила она, придавая своему лицу томное выражение. Без труда можно было угадать, что она считает себя умной и сообразительной женщиной.
– О каком блеске вы говорите, уважаемая? – в тревоге спросил автор, задумываясь: «Не хватает блеска? Зато вам хватает блеска, жаба болотная! Копаете, выискиваете чего–то, чтобы не опубликовать мой рассказ в своем журнале. Я это сразу заметил…»
Широкий крашеный рот расплылся в улыбке, тоже как бы говоря: «Не знаете, что такое блеск произведения? Бедный мой писака. И о чем вы только думали, когда марали столько бумаг своими глупыми приключениями?..»
– Послушайте, отец, я вам подскажу, что делать, – подала голос хозяйка кабинета. – Отнесите–ка свой рассказ к Максуду.
– Никакого Максуда я не знаю.
– Он издает собственную независимую газету, как сейчас говорят, с демократическим уклоном. И рассказ ваш будем ему как раз: материал для его газеты прямо-таки сенсационный.
– В этом большом городе как я найду Максуда?
– Не отчаивайтесь, отец, я вам напишу и адрес и номер мобилы…
Даже не попрощавшись, Абдул выскочил из кабинета этой накрашенной хозяйки литературного журнала, и скоро оказался у редактора свободной газеты.
Максуд встретил его радушно, словно родного человека. Поздоровался тепло, пожав его руку обеими руками. Он показался Абдулу совсем крохотным молодым человеком: в огромном черном кресле его тело казалось утопало, и лишь маленькая голова с округлым лицом, обрамленным редкой смолистой бородкой, выглядывало как из укрытия.
– Я вас слушаю, дяденька? – подавшись вперед из кресла, спросил Максуд.
Абдулу пришли на ум слова, когда–то услышанные от одного аксакала на годекане: «Остерегайтесь людей двух типов: тех, кто при встрече любят лобзаться, и тех, кто здороваются с вами обеими руками…»
Тем не менее, Максуд сразу взялся за рассказ и начал читать, одновременно делая правку текста карандашом и комментируя.
– … Вот это понимаю. А вот лишнее предложение, и без него ваш рассказ не пострадает. Вах, машааллах, дяденька, главный герой рассказа жестоко отомстил своим обидчикам. Правильно, так и надо им, этим злодеям! Не надо щадить их! Сидел бы он у себя дома, а не выпендривался. Такого типа я еще не встречал ни у одного писателя. Это плюс, это положительно, дяденька. Талант! Я сразу заметил: из вас выйдет хороший писатель, а это не мало значит. Жаль, однако…»
Следя за каждым движением Максуда, недавнее разочарование Абдула постепенно стало переходить в надежду.
«Слава Всевышнему, наконец–то хоть один человек нашелся, который понимает меня, одобряет мою рукопись, – думал он. – Как часто мы ошибаемся, оценивая человека по его внешности. Этот сморчок Максуд, невзрачный на вид, оказывается, хорошо разбирается в литературе. Умный редактор, потому, наверное, и организовал он свою собственную газету. Много начитался и знаний понабрал – это точно. Пусть ему всегда сопутствует удача! Молодец! С таким умом он далеко пойдет. Это точно!»
– Дяденька, рассказ ваш состоялся, разве что некоторые упущения… Но это ерунда!
– Я очень рад, сынок, что тебе понравилось мое творение.
– У меня не бывает этих самых «то да се», «вокруг да около». Стоящий рассказ – это однозначно! Какой сюжет! Какая динамичность! Острота! Блеск! Да, да, блеск!
«Вот те раз! А эта жирная пава говорила, что блеска не хватает», – вспомнил Абдул редактора литературного журнала.
– Думаю, вы и раньше писали… Публиковались?
– Увы…
– Это даже лучше: читатель тоже, как капризная барышня, любит все новое. Ваши будущие творения будут еще более содержательными и оригинальными… Ну, а теперь, дяденька, доброго пути и удачи вам, – Максуд протянул рукопись Абдулу.
– Возвращаете? Не понимаю?
– А что делать, дяденька?
– В свою газету не станете публиковать?
– В газету? – улыбнулся Максуд. – Вы шутите? Я же прочитал ваш рассказа и мнение свое высказал.
– Я надеялся, что опубликуете… Говорили же, что рассказ состоялся, что он и читателям понравится..
– Верно, очень даже состоялся. Правда, рассказ не для моей газеты. Понимаете, не тот формат… Читатели не поймут… Не примут…
– Странно как–то получается, почему нельзя? – не унимался Абдул.
– Дяденька, моя газета чисто демократическая, свободная, народная…
– Как же так? Не думал, что и ты откажешь.
– Вы не отчаивайтесь: в городе столько газет и журналов, хоть пруд пруди…
– Эй, слушай, что происходит? Почему меня никто не понимает?
– Успокойтесь, дяденька, вам надо предложить рассказ в литературное издание. Скажем, м-да…
– Чтоб сгорели в аду все вы и ваши издания! Негодники! Бездари! Понасажали всех на наши бедные головы! Будьте все прокляты, шайтаны!
Добрался до дома Абдул поздно вечером. Не поздоровавшись ни с женой, ни с детьми, уселся напротив камина, достал свою рукопись и стал одну страницу за другой кидать в огонь. Ему было жаль и казалось, что он сжигал не листы бумаг, а денежные купюры, которые уносили с собой миллионное состояние. И не только: пламя камина, как сказочный аждаха, пожирал все его несбывшиеся мечты.
«Как жаль, что никто меня не услышал, и никто не захотел признать мой талант, – рассуждал он. – Ведь я был так близок к своей удаче: стоило бы им опубликовать мой первый рассказ, и все пошло бы как по маслу. Весь мир узнал бы о моем таланте, а там – всего один шаг и до романа, который, несомненно, стал бы знаменитым бестселлером. Как жаль…»
Спустя некоторое время, Абдул, полулежа на диване, читал толстенный детектив другого американского писателя…