Ярость закамуфлированного стрелка

***

Стрелок, о котором пойдет речь, осознал себя стрелком в ранней молодости, когда впервые выстрелил из дзенской рогатки в сторону Воробьевых гор и на время топографически убил их, сделал на пару часов неприглядным и не посещаемым весь высокий правый берег в излучине Москвы-реки, а устроивших за ним вслед за тем погоню сотрудников правоохранительных органов обессмертил наповал, вызвав трещину в их физической оболочке, не оставив им ни малейшего шанса на последующую реинкарнацию. Карму же свою он этим поступком необратимо испортил. (При этом сильно досталось и воробьям, заметим мы в скобках.) Ему удалось, запустив себя, как стрелу из лука (ибо ему нравилось изречение Ницше: «Человек есть стрела тоски, брошенная на тот берег»), сбежать из родного дома, добраться извилистыми путями духовных странствий и перебежек до горных хребтов Бурятии и засесть там на некоторое время в позе смеющегося Будды. В этих местах он и стал оттачивать свое мастерство по стрельбе из разного вида оружия собственного изготовления и одновременно совершенствовать искусство таиться от всех и каждого, прикидываясь тем и этим. За годы тренировок и длительных, как сама жизнь, медитаций, он пришел к выводу, что лучшее оружие для нанесения вреда реальному или фантастическому противнику – это японский длинный лук юми, изрядно, правда, модифицированный нашим яростным закамуфлированным стрелком под свои духовные нужды. Лук его был в несколько сот километров длиной, что, конечно, не могло не поразить человеческое воображение, но не являлось предметом зависти того же, к примеру, Стрельца (старого космического служаки из гвардии бог знает какого звездного полка). Стрельба для закамуфлированного стрелка была необходимым условием для выживания в нечеловеческих условиях галлопирующей вселенной и растущей с каждый мгновением энтропией. Стрелы, носимые им в колчане, каждая из стрел, заслуживают особого комментария, ибо это были не просто бамбуковые штырьки с заостренным наконечником, с оперением из перьев Феникса или птицы Рух, призванные изящно и с максимальным уроном пронзать материальную и духовную оболочку врага, но целая коллекция стрел с самым широким диапазоном язвящего и смертоносного действия.  Так, например, одна из стрел, названная им «Утро стрелецкой казни», способна была, отправленная им в полет, достойно встретить одновременно до двухсот противников, причем наносимые ею раны были не только колотого, но также рубленого, рваного и размозженного характера. Враг, кем бы он ни был, в какой бы рунический камуфляж не рядился, не отделывался простой констатацией своей смерти еще до момента ее наступления (бывает и такое); при виде летящей в него стрелы и отделяющихся от нее множества других стрел, количество которых равнялось общему числу супостатов, он впадал в ступор от внезапно возникшей в его мозгу четырехмерной экспозиции суриковской картины «Утро стрелецкой казни», ибо это было утро и его казни. Другая стрела под названием «Стрелка», взявшая себе в качестве кодового обозначения имя всемирно известной собаки-космонавта, что на пару с собакой «Белкой» в 1960 совершила полет в открытый космос на советском космическом корабле «Спутник-5», была не менее летабельна и летальна по своим параметрам, нежели первая. Эта стрела – уменьшенная тысячекратно ментальная копия указанного космического корабля. Попадая в цель, она ненадолго выводила душу жертвы на орбиту планеты Земля, в то время как тело его подвергалось здесь, на Земле, таким перегрузкам и радиации, что после скорого возвращения откомандированной души обратно в присущую ей телесную субстанцию, душа обнаруживала себя заключенной в темницу, больше напоминающую кладбище радиоактивных отходов, чем человеческое тело. Третья стрела называлась «Стрелка компаса». Его намагниченный конической формы ядерный наконечник, попав в тело несчастного, действовал магнетическим образом: он сводил его с ума яркими видениями ядерного апокалипсиса, спасение от коего виделось ему только на Северном магнитном полюсе, куда он и обречен был после уязвления указанным наконечником отправиться, чтобы отыскать там прообраз священного магнетрона, способного довести до точки кипения первобытный бульон вечной мерзлоты, сковавшей метеозависимое сердце планеты. Четвертая стрела носила название «Железнодорожная стрелка». Эта стрелка могла столкнуть лбами разные группировки одного и того же вражеского войска, пустить по ложному маршруту отборные полки боевых зомби и даже целые дивизии роботизированных звероящеров, переводить эшелоны с военной пиротехникой с железнодорожного пути на трамвайный, с трамвайного на караванный, с караванного на морской, с морского пути на воздушный, с воздушного на звездный, а там уже и на Млечный Путь. Пятая стрела, «Стрела Зенона», или летящая неподвижная стрела, способна часами, а то и месяцами, годами, столетиями висеть в миллиметре от цели, оставаясь при этом невидимой, не нанося физико-математического урона атакуемому, но, тем не менее, разрушая его психику призванным докучать ему день за днем на всем протяжении жизни парадоксальным вопросом, на который у него не могло быть ответа: «Почему ничто не пребывает в движении, если занимаемое пространство равно ему по протяженности?» Шестая стрела – это не просто стрела, а целая гроздь стрел. Речь о стрелах Амура. Отправляемые в полет наугад, они всегда попадают в цель. Они способны, пролившись скифским огнедышащим дождем, любую, даже до зубов вооруженную терракотовую армию превратить в армию расплавленных оловянных любовников, обескровливающих себя в однополых камасутровых схватках и потешных антивоенных секс-играх. И это лучшее, что могло бы с ними случиться на поле сражения (лучше всю жизнь подвижнически страдать от геморроя с запорами, чем быть преследуемым зрелищем апофеоза войны в виде берущей тебя в окружение диорамы с клацающими черепами убитых детей и женщин). «Стрела автокрана» – седьмая стрела – тяжела на подъем, но зато как легко бы она расправилась, отправленная в полет мановением мысли, с железобетонными гвардиями и непробиваемыми легионами кого бы то ни было. Летит она медленно, а разит сверхточно, заочно и очно. Все, что останется от противника – портландцементная космопыль и прочий строительный биомусор. И это еще не все стрелы в арсенале закамуфлированного стрелка. Приложенные к тетиве, они представляют смертельную опасность для всех, кто решит потревожить его в часы стреловидных дневных медитаций. Его медитации – это его Евангелие от Лука. Его ярость, копившаяся годами, ждет своего апогея. Его искусство стрельбы из сверхдлинного лука не знает равных.  Кто тот стреляный воробей, тот гусь лапчатый, который увернулся бы от его стрел? Даже стрелки стрелковой роты капитана Франса Баннинга Кока и лейтенанта Виллема ван Рейтенбюрга, запечатленные по прихоти кисти Рембрандта в «Ночном дозоре», оживи они вдруг, ничего не могли бы противопоставить ярости закамуфлированного стрелка. Он мог бы стрелять даже клавиатурными стрелками «влево», «вправо», «вверх», «вниз», будь у него недостаток в других видах стрел. Он мог бы стрелять стрелками брюк, как не умели ни Робин Гуд, ни Леголас, ни Вильгельм Телль. Он мог бы приложить к тетиве стрельчатые окна и стрельчатые своды готической архитектуры и отправить их с помощью одного точного выстрела за пределы небес, доведя всю закодированную в них устремленность к Всевышнему, венчающего собой мишень всего сущего, до точки в конце невозврата. Он научился стрелять из любого положения в пространстве, будь то Евклидово пространство или пространство Минковского, стоя на одном большом пальце левой ноги на натянутом между двумя вавилонскими башнями горящем тросе канатной дороги, а то и стоя на голове (буквально), упавшей с плеч последнего самурая, сидя на загнутом кверху крае крыши буддийского храма, дацана, или лежа на животе спящего мирным сном японского сумоиста, прибывшего с кратким визитом в столицу буддизма в России Улан Удэ, чтобы побороться за титул чемпиона мира по игре в молчанку, а также полулежа или полусидя в состоянии легкого отглагольного опьянения внутри одноместного списанного батискафа, опущенного на дно Байкала с тем, чтобы осмотреться и решить, можно ли там поставить пьесу Максима Горького «На дне» или нет. Некоторые стрелы закамуфлированного стрелка летают, как гипотетические тахионы, со скоростью, превышающей скорость света. Но так ли это важно. Его лук – это адронный коллайдер, змея, кусающая себя за хвост. Истинный Уроборос. Его мозг – дисциплинированный лучник, запрограммированный на интеллектуальный поиск машинописных мишеней, исписанных именами тех, кто приговорен к Растрелли. Он истинный мастер кюдо, трансгрессивной его разновидности, не признающей никаких границ между внешним и внутренним Памиром, позавчерашним и завтрашним Тибетом. Не стоит сомневаться в его искрометной всепобеждающей черной меткости. Он может попасть даже в бозон Хиггса, копошащийся в носу американского работающего на бензине бизона, причем с расстояния в сотни тысяч километров. Он может попасть в лампочку Яблочкова, зажженную над головой Адамовой Евы, во всякую движущуюся неподвижность и подвижную недвижимость. Не для этого ли он довел свои нервы до натянутой звонкости тибетских колоколов? И вот он приходит в неописуемую лучшими японскими каллиграфами ярость, этот трансгрессивный закамуфлированный стрелок. Он почуял непреходящую мишень. Почуял всеми дефибрилляторами своей души. Он готовится к дзен-стрельбе. Лук его вознесен. Он виден от Улан Удэ до Великих Лук всеми, кто умеет смотреть дальше дверного глазка. Имеющий глаз-ватерпас – увидит его в самую первую очередь. А кто не увидит – услышит краем вкушаемой после рыбалки душистой ухи. Услышит, как тетива вдруг издаст канонический звук монохорда. Еще секунда – и что-то случится поверх всех барьеров. Стрелок одержит победу над солнцем. Вот что случится. Дзансин.

***