Танцующий в песках

      Днем, когда еще невыносимо палило жаркое солнце, приземистый «туарег» с грузовым кузовом, покрытый желто-зеленым цветом, почти как армейским камуфляжем, арендованный, скорее всего у туристического агентства, остановился. Посреди накатанной колеи. Из джипа вышли наружу трое человек.
Водитель, давно небритый араб с бородой, который сразу открыл капот, чтобы охладился двигатель.
Пассажиры, потягивались, разминая конечности: молодой мужчина европейской наружности, девушка, весьма недурная на вид, блондинка с каре, в соломенной шляпке, и в солнцезащитных очках на половину лица.
Он из Германии, 26 лет, работает журналистом в местной газете Мюнхена, за скромную зарплату.
Она из Бельгии, 22 года, недавно окончила университет в Брюсселе, вместе они составляют новую супружескую пару, сразу после тихой свадьбы решившую провести медовый месяц в экзотическом путешествии.
— Джейн,  как тебе Сахара?
Обратился молодой мужчина к девушке.
— Одни пески, ничего интересного.
Ответила она.
— Я отойду в сторонку, дорогая.
— Только поскорей, Тедди.
Водитель араб принялся возиться внутри капота, над радиатором.
Тедди вскоре появился из склона, неся в руках странную вещь.
Она была выцветшего цвета, походила на мешок.
Подойдя к джипу, Тедди принялся руками отряхивать предмет от песка.
От приложенных движений, внутри его зашуршало.
— В нём что-то лежит, — радостно сказал он.
— Что за дрянь? — устало спросила Джейн.
— Не знаю. Нашел там, за барханом.
— Фу, выброси Тедд. Еще ты будешь подбирать грязное старьё!
— Это не старьё, милая. Надо посмотреть, что находиться внутри.
Вещь приобрела форму небольшого сморщенного рюкзачка, выцветшего цвета, наконец, очистившись от налипшего песка.
На одной лямке болтался небольшой амулет.
Он был крепко привязан шелковым шнурком.
Тедди поднес его ближе к лицу, внимательно рассматривая найденное изделие:
оно оказалось арабским талисманом, из серебра, в виде мусульманского полумесяца, с гравировкой, на верхнем луче подвешен крестик, в форме египетского анкха.
— Да пусть разверзнутся небеса, господин!
Встрял в разговор араб, до этого стоявший молча возле открытого капота.
— Я где-то уже видел этот рюкзак, с таким амулетом.
— И где же?!
— Он был с собой, у одного человека, туриста.
Из далекой страны. Видимо он отдал свою жизнь, чтобы спаслись другие.
— О чем ты говоришь, мерзкий араб?
Щёки девушки запылали огнем.
— Наверно это не имеет смысла, но я хочу узнать, что лежит там.
— Какого черта он вмешивается в наш разговор, Тедди?!
Может ты, ему скажешь?!
Гордо вздернула носик девушка, поправляя очки.
— Успокойся дорогая, не злись на него.
Она вправду злилась, злилась на всё: на это путешествие, на этого мужланского араба, на Тедди, который уговорил ее приехать сюда, потом взялся ковыряться в подобранном дерьме, на эту непредвиденную остановку, а ей хотелось как можно быстрей оказать в комфортном кемпинге.
Ей давно надоели: сама поездка, эти пески, пустыня, эта страна на севере Африки.
Она уже перестала делать селфи на айфон, на фоне арабских пейзажей.
Тедди стал отдирать застежки «молний», но они никак не поддавались.
Застопоренные въевшимся песком, наверное за много лет.
Мужчина водитель, его звали Мехмед, он уже много лет работал в сфере услуг, повидал многое: шлюх, проституток, эскортниц.
Поэтому не обращал внимания, почти ни на что.
Его дело сидеть за рулем, ехать куда прикажут.
Дальше без фантазий, без инициатив.
Он спокойно протянул Тедди арабский нож, вынутый из-за пояса.
Хотя у него имелись фантазии.
Этим острым лезвием он бы с радостью вспорол животик этой белокожей сучке с белыми волосами, за нанесенное оскорбление.
Да вообще она иноверка, очень порочна.
Ведь после ее талии, обтянутой в джинсы, видны даже ее трусы.
Конечно, она не носит хиджаб.
По учению Корана, тут греха совсем не будет.
Мехмед от раздражения сплюнул на песок, сел в джип на свое место.
Ножом Тедди взрезал плотную брезентовую материю.
Просунул руку в образовавшуюся прорезь, вытаскивая оттуда тетрадь.
К одной стороне обложке прикреплена зажимом авторучка.
Он осторожно раскрыл тетрадь, проведя ладонью по первой странице, смахивая попавшие песчинки. Страница исписана, ровным почерком, правда, строчки чуть потускнели от прошедшего времени.
Те написанные слова на русском языке, он, с некоторым трудом, узнал.
Тедди отчасти являлся русскоязычным, хоть и немцем, родившимся в Германии.
Его мама, она тогда была еще маленькой дочкой, вместе с ее родителями эмигрировали из СССР. 
— Тедди!! ты что делаешь?!
Закричала Джейн от нахлынувшей злости на всё подряд.
— Мы еще долго будем здесь стоять?!
— Да заткнешься ты, наконец, или нет?!
Не менее громко прорычал Тедди в ответ
— А ты вздумал меня унижать перед посторонним?!
Взорвалась Джейн не на шутку.
— Да пошел ты!! Завтра же уезжаю к себе, в Бельгию.
— Да вали куда хочешь, май дарлинг! Делай, что хочешь, факинг бич!
Только отвяжись от меня, плиз!
Джейн открыла дверцу джипа, садясь внутрь, она проговорила:
— Я подаю документы на развод! А что будешь делать ты?!
— А я остаюсь здесь. У нас еще неделя оплачена вперед.
Она с силой хлопнула дверью, возмущенно накинулась на водителя:
— Что стоим?! Недоумок!
Тедди обошел джип, сел на пассажирское место, рядом с Мехмедом.
— Домой, в кемпинг, плиз, — приказал он.
Араб раздраженно помотал головой, ведь от этой чертовой парочки, теперь не будет никаких чаевых. И даже благодарностей не дождешься!
Он нехотя вылез из салона, тоже хлопнул крышкой капота.
Джип от сильного удара недовольно затрясло.
Поэтому он еще долго стоял на одном месте, отказываясь заводиться.
Наконец, двигатель после произносимых арабом ругательств, грубо заурчал.
Джип резво сорвался, взметывая колесами песок на дороге.
На обратном пути к перевалочному кемпингу, находившемуся возле крупного оазиса, Тедди стал размышлять над словами Джейн, — «что ты будешь делать».
Он не знал на самом деле, чем будет заниматься в дальнейшем, но тут его ладонь нащупала тетрадь, скомканный рюкзачок, они лежали на коленях.
Непроизвольно их положил так на себя.
Раскрыл тетрадь, пролистнул несколько исписанных страниц, затем погрузился в чтение. Он больше ни на что не обращал внимания: ни на тряску в салоне, ни на занемевшую шею, ни на утомившиеся глаза.
Усталость все-таки победила, пришлось оторваться от тетради.
Он бережно погладил пальцами доставшийся ему амулет, привязанный к рюкзаку.
Теперь Тедди видел заранее: поначалу он перечитает текст, а потом станет понятно.
Возможно, из него что-то выйдет, вроде набросков, зарисовок, или цикла будущих статей на сайте газеты.
Назовет их, к примеру, вроде «записок путешественника», или нет.
Лучше сразу сделать книгу, под названием…
Да, какое название? Будет у нее.
Может «последнее приключение»?
Нет, не то.
Тут мысленные образа сами собой сложились в голове, когда он отрешенно смотрел на окружающую действительность, мелькающую за окном джипа.
«Танцующий в песках», да, это намного лучше.
Потом сделать этот мир немного полезнее, чем он есть.
Но по приезду в лагерь, он, конечно, от всей души извинится перед арабом водителем, за себя, за Джейн, даст ему чаевые, наконец, спросит как его имя, пожмет ему крепко руку на прощание.
Ведь мир такой простой, и одновременно сложный.
*
Записи из найденной тетради одного искателя.
*
Жизни, в которых мы не проживали, почему-то всегда кажутся нам чистым вымыслом.
*
Наверно не имеет значения, где ты побывал, что видел, чем занимался.
Со смыслом, или просто так.
Важнее передать через себя, через написанные строчки чернильной ручкой, свои впечатления, какие врезались в память, ту оригинальную атмосферу, возможно другим людям.
Я не знаю.
С собой, в объемном туристическом рюкзаке, у меня лежит толстая тетрадь, она специальная, сделана для путешествий.
Поэтому по пути исканий, буду делать записи в ней, для себя.
Наверно, чтобы не забыть, окончательно, кто я еще, что нашел, а что потерял.
Время не остановить.
Оно идет и идет себе, по кругу солнцестояния.
Кто ты?
Постоянно спрашивает жизнь с меня, спрашивают проходящие люди на улицах.
Да кто я такой?
Спрашиваю сам себя.
Нет ответа. Сложно ответить по-настоящему.
Ведь моё имя не стало брендом, как у тех, кто выбился из заурядного строя.
Бродяга, надо с этим жить.
Только как, если есть границы и табу на всех материках и островах.
Нет, не так, хотя бы одним глазом увидеть настоящую жизнь, сам огромный Мир, а не впитывать впечатления с экрана телевизора.
Взобраться на Эверест, плевать, что там кислородное голодание, а потом наступает смерть.
Лишь бы увидеть вживую красоты горными пиками пронзённого неба под тибетской крышей.
Но чудес не бывает, как итог: работы нет, дома нет, семьи нет, здоровья тоже нет.
Нет ничего. Что же тогда есть в остатке?
Когда ты касаешься пустоты, это не имеет значение.
Хорошо когда едешь куда-то очень далеко, кто-то дома тебя ждёт.
А если никто не ждёт, от слова совсем.
Наверно плохо. Что ж плохо, так плохо. Надо смириться.
Но разве это имеет значение, когда стоишь на перепутье всех дорог.
«Жить», что за выражение?
Есть два понятия: жажда жизни, когда человек цепляется за нить существования всеми способами.
Есть усталость от жизни, когда человек кончает с ней разными вариантами.
Не хочет жить и всё тут, что поделаешь с ним, разве в психбольницу лежит принудительная дорога.
Я видел и встречал на пути таких людей.
А неутраченная память, словно воскресший туман из мира мертвых, гнала и гнала по степи табун за табуном черных кобылиц мне в мозг воспоминания о самом начале путешествии.
Это было год назад.
Тогда удачно подзаработал немного денег.
Пришлось выложиться и пахать круглыми сутками на работе, но деньги этого стоили.
Меня потянуло в Африку, поэтому отправляюсь туда поздней осенью, чтобы попытаться найти ответы на несколько вопросов давно мучивших меня.
Нет, не так: кроме этого, еще имелись две весомые причины, буквально прячущиеся в голове. Они очень важные, по сути, это главные аргументы, которые заставляют меня завыть внутри себя немым волком, сорваться с места, бежать как ужаленному на самый дальний край света, туда, где, наверное, заканчивается горизонт.
Но об этом чуть позже.
Путешествие не задалось с самого начала.
Билеты подорожали на глазах, деньги обесценивались, проблемы нарастали подобно грязному кому катящемуся под уклон сизифовой горы.
В общем кутерьма та ещё.
То нога отнимется ни с того ни сего, то на глазу вспыхнет глазной ячмень, то где-нибудь стрельнет невпопад и заболит до нервных судорог.
По сравнению с икотой и артериальным давлением, сущая мелочь в многострадальном теле.
Вроде не грешил, не материл соседей, не обижал никого, сам не обижался на злые шутки, милостыню подавал тем кто просил, перед отъездом, хоть несколько рублей, но всё-таки.
Под конец сборов обнаружился парень под дверью.
Юнец, что с него взять. Убежал из дома в поисках лучшей жизни.
Просил помощи у меня.
Я бы взял его с собой туда, вдвоем оно всяко веселее в дальней дороге.
Только как, а я не бог, чтобы его уменьшить и в карман спрятать, будто бездомного котёнка.
Да своих проблем хватает.
Помощь ближнему своему, она такая: двойственная.
Дорога в ад вымощена благими намерениями.
Дал хлеб ему с колбасой.
Под утро он ушел, куда, не знаю.
Я дверь не открыл, мало ли что у него, неразумного.
Жестко, но мир жесток, люди достаточно жестоки по сути как звери, несмотря на все заверения блаженных экспертов.
Помнится, дело было в Крыму, где по слухам живут самые добрые люди на свете.
Я приехал на сломанном автобусе в незнакомый город у моря.
Ночь, темнота, ливень.
Кричу, стучусь во все двери, где развешено объявления »сдам жильё».
Ноль ответа и ноль внимания.
Да к черту нехорошие воспоминания, надо думать о будущем, или хотя бы о насущном.
Теперь пришла пора спускать ещё один плот надежды, в маленький океан дней, являвшийся моей жизнью.
Ты зачем летишь туда? Спрашивают.
Наверно так нужно, было, и стало.
Африка, что может быть жарче, что можно себе представить.
Зачем? Арабика, отвечаю им.
Свобода. Там нет рабов. Там, они простые, как дети.
Кого-то избили, кого-то сбили, кто-то идёт домой после рабочего дня, кто-то стоит в закоулке магазина и просит милостыню, кто-то молится, кто-то кричит.
Большое видится через призму малого, или на расстоянии.
Но как это уложить в разуме.
Понять, как возможно, устроено.
Перелет за перелетом, часовые и климатические пояса следуют одни за одними.
Вместе со странами в них расположенными, попадая изо дня в ночь, переходя из лета в зиму, или наоборот.
Когда судьба сталкивает в одном месте, в тесном пространстве столь разных людей из множеств наций на планете.
В самолете, вместе со мной летели: арабы, французы, негры, немцы, китайцы, много других людей, различных по цвету кожи и вероисповеданию.
Рядом сидел китаец, с женой.
Он поделился со мной, своей порцией алкоголя, когда по салону с передвижного столика стали раздавать бесплатные напитки.
Наверно чувствуешь себя одним из олимпийских богов, когда выпиваешь парочку виски или коньяка. Они так же пили амброзию, или небесный нектар, потом смотрели на нас с высоты, бесстрастно наблюдая за нами.
Ведь так красиво смотреть сверху вниз.
Когда горы выглядят букашками, люди песчинками, мириады из мириад, составляя единый бархан.
Города видятся кальмарами, от уплощения в центре, тянутся в стороны щупальца дорог и шоссейных трасс.
Или как паучки, которые раскидывают паутинки, среди зеленых пастбищ.
Огромные портовые мегаполисы, словно смешные моллюски, корчащиеся на морском берегу.
Коричневая земля морщинится складками горных хребтов, взрезывается голубыми нитками рек, глядит черными пятнами больших озер и водохранилищ.
Такое также трудно уразуметь, как если это неотвратимость течения, где мы все куда-то плывем.
Непоколебимость судьбы, которая может в любой миг измениться.
Такова шутка мироздания.
Мир устроен с тонким юмором, подчас и горьким.
Он огромный и маленький, одновременно.
Понять это тоже непросто, как непреложные истины, что такое любовь или вера.
Если смысл странствий, это само путешествие.
Даже проделанное, без всякого смысла.
Снова такое чувство, будто стою на крыше перед выбором высоты.
Необратимость судьбы, как она есть.
Она идет впереди меня, ступая тяжелыми шагами, предвещавшая череду испытаний.
Она катится колесами шасси самолетов по взлетной колее.
Я тенью иду вслед за ней, к призрачному гейту.
Едва  открывшемуся проходу в иные миры.
Вот он, момент истины, самопознания себя и мира.
Человек должен выживать, как говорят некоторые.
Да никому он не должен.
Мы все идём, подстраиваемся к социуму, к миру, ползём через силу, грызём зубами, но всё равно двигаемся вперед.
Но я могу танцевать, словно в сказке.