Не родись красивой 7

Утром в субботу Настя поднялась ни свет ни заря. Баба Маня, которая сама просыпалась рано и первым делом выходила на улицу, любила говорить, что вставать надо как можно раньше, чтобы успеть сделать как можно больше. Настя, как только услышала, как скрипнула дверь в коридоре, подскочила с кровати и тоже вышла, шёпотом спросив:

- Я сейчас воды наношу и себе, и Вам. Вы ведь Рогульку свою кормить будете?

- Конечно же, её, кормилицу нашу. А ты почему так рано встала? Неужели решила жить по присказке: кто рано встаёт, тому Бог подаёт?

- Именно так, - ответила с улыбкой Настя, прошмыгнув в комнату соседки. Взяв ведро, вернулась в коридор, а потом направилась на улицу.

- А-а-а, я, кажись, догадываюсь. Ты, наверное, бедненькая, и глаз ночью не сомкнула. Всё переживала за выступление? Правду я говорю?

- Угу, - призналась Настя. Она смогла задремать всего на пару часов, а так снова и снова повторяла своё выступление. Это ведь не шутка - выступление перед жителями всей деревни. И не простое выступление было. Приближалась памятная дата - семидесятилетие со дня Великого Октября. Насте предстояло рассказать, как много за это время было сделано в стране. Каждое слово из своего доклада она знала наизусть, но всё равно боялась. Большие надежды возлагала на деда Ермолая. Он уважаемый человек во всей округе, за словом в карман не полезет и в обиду её не даст. Ночью, когда Настя в сотый раз пересказывала доклад, вдруг подумала, что Ермолаю Васильевичу может нездоровиться в этот день. Всё-таки человек он пожилой. От этих мыслей стало ещё тревожней на душе. Наверное, это состояние страха и неуверенности заметила баба Маня. Поэтому и успокаивала Настю, а та уже бежала к колодцу в своём тонком плащике, под которым был свитер. Конец октября выдался в тот год тёплым, но ночью и ранним утром уже чувствовалось дыхание приближающихся холодов.

Настя дожидалась первой зарплаты, чтобы купить себе и сыну тёплую одежду. Подумала, что, наверное, сходит в комиссионный магазин. Там можно было купить вполне приличные товары по сносным ценам. Ничего дорогого Настя себе позволить не могла. Вытянув два ведра воды, она несла их согнувшись. Не привыкла она к такой тяжести, не приходилось ей до того, как приехала в Барсуки, держать в руках сразу два десятилитровых ведра. А ей предстояло сбегать к колодцу несколько раз. Нужно было навести порядок в комнате и вымыть пол не только себе, но и бабе Мане и деду Ермолаю. Настю никто не заставлял помогать старикам. Делала она всё по доброй воле. Они отнеслись к ней с добром, и ей хотелось отплатить им тем же. А чем она могла им помочь? Только тем, что воды принесёт, да в доме приберётся.

За тот неполный месяц, что Настя прожила в деревне, она научилась не только печку топить. Постигла Анастасия Игоревна ещё одну деревенскую премудрость - мытьё пола веником из прутьев. Поначалу она не понимала, что это и как делается, но потом приспособилась. Дед Ермолай из прутьев навязал несколько таких веников. Сказал, что до весны им всем хватит, и теперь Настя натирала пол то одной ногой, то другой. Сама про себя смеялась, что заодно и физкультурой занимается. Потом обдавала пол чистой водой и видела, какие белёсые доски. Каждая гладкая, видны отметины дерева.

Первым делом Настя вымыла пол у бабы Мани. Больше соседка ничего не дала делать, сказав, что и сама в силах справиться.

- Тебе за чистый пол спасибо, доченька, а остальное я сама потихоньку сделаю. Это согнуться мне трудно, в глазах рябит. Если всю работу на тебя повесить, то тебе и жить будет некогда, только знай, возись с нами, стариками, - усмехнулась баба Маня. Хоть отказывалась она от помощи, но Настя заметила, что соседке приятна её забота. Баба Маня просто так Настю от себя не выпустила. Мало того, что молока дала, так ещё протянула что-то белое, сложенное в несколько раз. - Это скатерть тебе мною связанная. Лежала у меня припасённая, ждала своего часа, вот он и пришёл.

Настя развернула скатерть ручной работы, связанную крючком и ахнула: тонкие белые нити переплетались, образуя невероятной красоты узор. В доме у бабы Мани были связаны и салфетки, и скатерть, и даже вазочки. Их она надела на обычные бутылки, поставив сухие цветы. Выглядело всю по-домашнему и уютно.

- Какая красота! - с нескрываемым восхищением казала Настя. - теперь и у меня будет так же, красиво, как и у Вас. Ещё сегодня занавески новые на окна сошьём с Глашей. Моя комната преобразиться.

В этот момент раздался голос маленького Никитки, и Настя побежала к себе. Но сын только повернулся на другой бок и снова уснул. И Настя пошла к Ермолаю, шаги которого были уже слышны в комнате. Баба Маня вызвалась посидеть с Никиткой, пока его мама будет наводить порядок соседу. В отличие от бабы Мани дед Ермолай за порядком особо не следил, точнее, не обращал на такие мелочи внимания. На столе у него лежали книги и газеты. Стоило Насте прийти, Ермолай Васильевич с серьёзным видом окинул её своим пронзительным взглядом и сказал:

- Ты, детка, не бойся. Пока я с тобой, никто тебя не обидит. Сегодня тем, кто придёт на политинформацию и начнёт возмущение своё высказывать, я найду что ответить. Так что ты говори то, что собираешься сказать.

Настя довольно кивнула, а потом взяла ведро и снова пошла к колодцу. В этот раз ведро было только одно. Она его вытянула и шла к бараку, когда открылась дверь в коридор, где жили Алевтина и Гена. На пороге появилась сама Алевтина с пустым ведром. Увидев Настю, удивилась:

- Что это ты, соседка, с самого утра воду носишь? Дня тебе не будет, что ли?

- У меня сегодня дел очень много. Выступление предстоит в Межуевке, так что надо всё успеть.

- Да ты что? Правда? Мой Генка в Межуевку отправился. - Он ведь оттуда родом. К мамке пошёл, говорит, надо успеть до заморозков огород перекопать и в сарае всё сложить, - сказала Алевтина не слишком весёлым тоном. Когда упомянула про свекровь, даже зубы сжала: - У нас у самих работы не початый край, а для него на первом месте мама. Как только меня угораздило замуж за него выйти, сама не пойму.

Слушать душеизлияния соседки у Насти не было времени. В любую минуту мог проснуться Никитка. Хоть с ним и осталась баба Маня, он начал бы капризничать, а ей предстояла ещё уборка у Ермолая.

- Побегу я, Алевтина, сама понимаешь, что сынок меня ждёт.

- Ну, ступай. Скажи только, когда ты в Межуевку собираешься?

- К четырём часам назначено, но я раньше выйду. Со мной Ермолай Васильевич собирается, а у него ноги больные, так что идти быстро мы с ним не сможем, - ответила Настя. Она уже поняла, что у Алевтины появились какие-то нехорошие мысли и догадывались, какие именно. Поэтому и поспешила сказать про деда Ермолая. Пусть ничего такого Алевтина и не думает.

Время в тот день пролетело как-то незаметно. Настя бегала целое утро, хлопотала. Сначала уборка, потом она пошла к Глаше. Правда, толком сшить ничего не смогла. Попробовала, но начало рвать нитку. Глаша сбегала за мамой.

- Не переживай, моя мама сейчас придёт и поможет. Вместе мы быстро управимся, так что не расстраивайся!

Анна Никитична быстро подрубила две занавески и показала их Насте:

- Вот какие получились! Зелёненькие, свежие, не занавески, а одно загляденье! Ничего, девонька, обживёшься потихоньку и ещё так полюбишь наши Барсуки, что уезжать отсюда не захочешь!

- У меня теперь и скатерть, и занавески, скоро и вязаные коврики будут. Баба Маня обещала связать. Никитка ведь топает по полу, а он холодный. Когда половики постелю, теплее станет, - сказала Настя. Ей и не хотелось никуда уезжать. Нравилось ей в этой глубинке среди этих простых людей. Была она здесь, среди них, своей. - Я тогда пойду соберу Никитку, приведу его к вам.

... В три часа Настя и дед Ермолай выдвинулись в путь. Шли и не слишком быстро, и не слишком медленно, в среднем темпе. Пожилой сосед был человеком обязательным и пунктуальным. Не любил опаздывать, поэтому и поторапливался. Хоть и болели ноги, а старался темп не сбавлять. Настя переживала и просила его идти медленнее, но он не соглашался:

- Нет, Настенька. Тот, кто опаздывает, других не уважает, а значит, и к нему уважения от людей не будет. Не хочу, чтобы потом вся Межуевка говорила, что новая жительница позволяет себе время у них отнимать, заставляя себя ждать.

Настя спорить не стала. Шла и про себя снова и снова повторяла слова, которые ей предстоит сказать жителям Межуевки. Тем временем, Ермолай Васильевич вспоминал то время, когда в лесу, мимо которого они проходили, шли бои. Настя собиралась позже расспросить соседа о том трудном времени. Видела, как соседу тяжело рассказывать о годах войны.

Незаметно дошли до Межуевки, показавшейся Насте небольшой заброшенной деревней. В самом начале стояли пустые дома, хозяева которых уехали в город в поиске лучшей жизни.

Местные жители собрались в конторе, уселись на две длинные лавочки. Настя окинула всех присутствующих взглядом, насчитав двадцать два человека. Деревня была маленькой. В основном пришли пенсионеры, которые и жили в Межуевке. Настя стояла возле небольшого стола, за которым важно устроился Ермолай Васильевич. Был он в старом парадном кителе с орденами и медалями. Для ветерана это мероприятие было чем-то вроде выхода в свет. Зная, что будет находиться в центре внимания, дед Ермолай надел на себя свой единственный наряд.

Настя стояла возле стола с докладом в руках, но не читала, а всю информацию передавала своими словами. То и дело её пытался кто-то перебить, но дед Ермолай сразу же ударял кулаком по столу и строго произносил:

- Цыц! Все вопросы потом! Дайте девоньке договорить!

Где-то в середине Настиного выступления в конторе дверь отворилась. Вошёл Генка и, извинившись, занял место напротив Насти. Ей почему-то стало не по себе. Каким-то недобрым взглядом окинул он её с головы до ног. Настя чувствовала себя так, как чувствует себя кролик перед удавом. Хоть Генка ничего не говорил и не делал, не по себе было только от одного его вида..