Тридцать два

Годовщина смерти Деда, тридцать два года. Дед уже не воспринимается как часть жизни. Бабушка ещё эмоционально присутствует где-то на пространствах души, а Дед психологически уже – история. Что-то такое, что было то ли в жизни, то ли во сне, то ли в давнишнем кино.

Время идёт очень быстро и очень мощно. Вот, был же целый человек! Была целая жизнь, до краёв наполненная событиями, впечатлениями, ощущениями, радостями, скандалами, переездами, работой, стихами, воспоминаниями, расчётами; десятки тысяч дней, каждый из которых был забит событиями и светотенями – а теперь ничего совсем от этого не осталось, как и не было. Он существует в живой памяти буквально пяти человек и только. И то, разумеется, не вся его жизнь, а какие-то её случайные редкие отсветы, которые почему-то не потеряла чья-то память.

Вот, я помню 1984-й год, было это сорок лет назад. Я маленький, сижу дома, на полу в коридоре. Яркое солнце идёт из кухни. На кухне бабушка, а Дед – у себя в комнате, я их не вижу. Я кричу: «Бабулёк-мотылёк!». Бабушка из кухни на это отвечает что-то шуточное. Я кричу: «Дедулёк-мотылёк!». А Дед говорит: «Бабулёк – мотылёк, а Дед – шмель». Я хорошо помню и знаю на тот момент, что он там, в комнате, собирается в Москву, в командировку, на ФПК, что он завтра уезжает. Вот ведь – это же было в моей жизни, вот именно это и реально было! А воспринимается сейчас как какой-то сон. Да ведь, собственно, теперь это и есть сон, фрагмент без начала и конца, существующий только в моей памяти. Отсвет мгновения, памятью по какой-то неведомой причине не потерянный. И никто на Земле больше не знает об этом событии, а если и узнает (например, прочитает эти строки) – то не событие узнает, а только его описание. А событие-то было живое, наполненное звуками, светом, воздухом, ощущениями… Но его нельзя передать или показать кому-либо. Вот ведь как здесь всё устроено.

Чтобы отойти немного от личного опыта, можно легко представить себе такую же сцену, только с другими людьми, спроецировав её на какой-нибудь условный 1934-й год, на полвека глубже «моего» 84-го. Что, не могло такого там быть? Да могло же и даже наверняка было с кем-то, пусть и немного по-другому выглядевшее, по-другому сказанное, пусть и бывшее с кем-то другим, дело-то пустяковое. Какой-то мальчик сидел дома на полу и разговаривал с дедушкой и бабушкой, и был 1934-й год... И также точно потом, сорок лет спустя, как и я сейчас, тот уже давно выросший мальчик вдруг вспомнил о дедушке и бабушке, сидя где-то в другом месте, на стуле, в 1974 году. Но только того мальчика, наверное, уже и нет на свете, и нет ни стула его, ни 34-го, ни 74-го года, и событие это такое маленькое-премаленькое, но всё-таки реально бывшее, растворилось уже совершенно.

Воды Леты текут неостановимо.