Сальто-мортале

Он сделал самое гигантское на своей памяти сальто назад. Нарушив все правила безопасности, сработал на влажной и скользкой поверхности из прелого листопада после дождя. Не видя ничего, нащупал руками минимальную зону для толчка: овальчик плотного покрова, присыпанного старой суховатой хвоей. Добавить оборотов бы неплохо, но отсутствие других ловушек даже позади гарантировать он не мог.

Ведь в эту он как-то попал. Наступил на желтоватую сеть опытной вязки, в три рядка толстое плетение.. Не видел её, «не считал» тем самым промельком в глазу, который тренер Муциев называл «житейской страховкой». Есть, ребята, страховка положенная, часть трюка. А есть инстинктивная, когда нервы «споймали» — что-то не так — и глазам передали.. Секите этот момент, ребят, в молоко не прыгайте! Аслан прыгнул.

Уже перегнутый пополам в подвисшей сетке живо вообразил, как тренер хлопал бы себя сейчас по лбу с коронной речью: «Вай, кретин!! Ты кретин, Асламбеков... Умом прыгай, потом ногами!». Ты же видел под живым паласом, заказанным словно отрезом на целый лес, какие-то длинные нитки, которых раньше не было. А под ноги ты смотришь всегда — привык. Сквозь опилки арены находил змею факира, клинки джигитов, стекляшки с кордебалета... Наткнуться на них в прыжке — словить настоящую травму, а не потешки показать с бутафорией.

Кутуряясь облапошенным карпом, хватая воздух из своего же пупка, зеркаля Царю Лесному со всею свитою ничем не великолепной чешуёй под перекрученным дождевиком с задранным исподним, Аслан устал. И от навязанных ассоциаций как-то больше всего. Какие ему грибы, какой он грибник?! Но он их видел, грибы, на одной шикарной картинке. Лес этот, типичный «грибной», куда надо было когда-то отправиться — и застрять после мгновенного тут заката.

А карп? Тоже ведь с картинки. Ну видал он готового в наваристой ухе, едал даже, но это же не то. То — это гибкая чернявенькая рыбёшка, вроде уже в масле зажаренная, подскакивает над всеми порожками горной речушки. Каждый прыжок у ней, бестии, — сальто-мортале, смертельный трюк над острыми камнями. А она не боится, резвится и завораживает. Легко работает, с огоньком, сама от себя кайфует...

Аслан подобрался эмбрионом, всё расслабил, всё напряг и выгнулся дугой в обратную сторону. Раскачал сеть, зазвенев нагруженной спиной об дерево.. Наверно, метра два от земли, но впереди снизу холодом несёт стылым, как из пустоты. Зато сук надёжный. Достал из боковины ножик, надрезал вязку перед собой наметинами, потянул до хрумкающего треска верёвок. Выпрыгнул, распрямляясь в полёте, но подгибая руки с ногами под себя. Приземлился в низкий «мостик», грохнув оземь черепки канувших в рюкзаке фонарика, телефона, контейнера с перекусом..

Шаря руками в том же положении, переваливаясь на своих мостках, нашёл то самое сухое местечко, повозил по крошеву тёплых земляных комочков вспотевшие ладони — и дивно прыгнул назад. Ещё потом, и ещё дальше, до тонкого березняка, где было светлее даже сейчас.

У небоскрёбного щита «Берегите лес!», выполненного с иллюминацией из дюжины несбережённых дубков, в съезде с чистенького шоссе грязный Аслан тормознул попутку. Доставая водиле мятые деньги из мятого кошелька (сухого остатка вообще всей походной амуниции), уже на ближней к гостинице заправке он выкинул в окошко ввосьмеро сложенную картинку. Пухлый уголок вылетел незаметно, не развернувшись. Не показав нарядности подосиновиков, смачности белых, прелестей маслят...

Особенно на вкусность лисичек («Ты всё попробуешь, Асланчик, сам найдёшь и попробуешь!») русская учительница тараторила-напирала. Прикрывая большим ярким листом в оскорбительно солнечном спортзале скуластое испуганное личико первоклашки-соседа, «самого гибкого мальчика в Беслане».