Не рецензии. То, что мы потеряли

1. То, что мы потеряли: ностальгируем о крепких триллерах нулевых.

Это было тогда, когда на тему "мирового заговора" работали не конъюнктурщики из новостных медиа — а литераторы. Причём довольно интересные, все межотраслевики: разные "архи" (между археологами и архитекторами), опытные журналисты (как Гранже), медики, профайлеры, криминалисты... Которые ещё не знали, что десять лет спустя будут востребованы сами по себе, без примесей словесности. Пока же свои узкие экспертные знания они обжигали до кирпича, закрывающего нишу написания только популярной книги — и никакой другой.

Витрина бестселлеров первой половины (?) нулевых делилась между фикшн "в духе Дэна Брауна" и нон-фикшн в разрезе "где я уже сообразил и выгреб все деньги". А также почти неотличимыми (ни оком, ни эхом) ироничными детективами и мелодрамами-антилибидо от одних и тех же многоруких литературных негров.*

При этом в мире укреплялся тренд на глобализм. И в общей толчее авторов возникло разделение: "мани, мани" — пашня американцев, иронии нужен национальный колорит в тиражах Донцовой, амурные истории пишут вообще любые бородатые дядьки-графоманы, для обложки прозываясь Лавандой Милоликой...

Ходко продавались ещё у нас, например, тот же Стивен Кинг, Александра Маринина, пособия для тамады (тосты, анекдоты, застольные игрища выдуманных предков) и "Все секреты олигарха, коего я видел только на смурном фото с зумом на километр, зато в гондоле в Венеции". Но это всё были или универсальные для ментальных запросов "произведения", или особые авторы. А вот отвечать за "мир без границ" на книжном рынке пришлось триллерам в состоянии аффекта.

*Литературный негр — наймит с пониженной креативной ответственностью, стилист-имитатор, пишущий заказуху под конкретного автора.

2. Кстати, размах Дэна Брауна, инспирировавшего перерождение мирного приключенческого эпоса в ястребиный межкультурный экшен, оказался никому не по плечу!

Но ясно всем стало одно: шляпу, улыбку и флёр Индианы Джонса к глобалистским тенденциям не прифотошопить. Поэтому как в мире больших вещей есть нижний уровень (там дирижабль — а тут свистулька в виде дирижабля), так и среди топов беллетристики того периода имелись списки. Большой и маленький.

В первом значились те самые, что "в духе Дэна Брауна". Даже движение в литературной среде огульно возникло — браунизм, очень схожее с броуновским в физике. Авторы метались туда-сюда, заучивая слова, на разрыв между участием в "Поле чудес" (а как монетизировать новый лексикон, пока не забыл?) и посещением лекций о сети тайных колодцев в древней Месопотамии. Они искали слишком масштабный секрет — и плутали впотьмах, отправляя своих героев в незнакомые им самим Мекку, Иерусалим, Ватикан... С Богом иди уже, раскрывай заговор!! Но герои не поддавались, неизменно оказываясь в заброшенном бункере в навечно занесённой и безлюдной Сибири. Где будили храпящего мишку, который и пояснял им, не без понятной лютости, за свою берлогу..

В маленьком же списке появились разумные, собравшиеся с мыслями авторы. Они тоже отрабатывали не запятнанную конкурентами "ещё одну теорию заговора", но действовали локально. Почему здесь впервые и выделились европейцы: они использовали подходящую к повестке еврозону, уместно передвигая персонажей между соседними странами. Акценты в истории при этом можно было расставить любые, начав хоть с Геракла, хоть с Адама.

И Гранже (вот и добрались)) с его триллерами-фортиссимо, набирающими обороты, неоднократно возглавлял этот шорт-лист. А уж с "Багровыми реками" на определённом этапе ему и вовсе не было равных в нашем условном списке.

3. Чему немало поспособствовала очень живая экранизация, вышедшая и довольно скоро после книги, и на пике славы таких картин в целом. Получившийся сакральный триллер успешно входит в резонанс с первоисточником, передавая импульсные толчки сюжета и наделяя "лирических героев" реальным темпераментом.

После несомненной удачи ленты комиссара-пропойцу представляешь только Жаном Рено, пёсиком Снупи, аскетичным вегетарианцем — пока мясо не подали! А копа с проблемной мигрантской биографией и неуправляемым гневом — исключительно холёным доберманом Венсаном Касселем. Настолько типажи с артистами слились, что даже переиздания "Багровых рек" в наши дни по-прежнему украшены старой киноафишей.

Однако роман Гранже, изначально вполне сценарный, имел и самостоятельную мощную рекламную кампанию. Критики на всех континентах были благосклонны к творению и автору, а публика сохраняла к невротично-кровавым загадкам (непокобелимое) непоколебимое любопытство.

Романисту, действительно, удалось многое. И главное — не распылиться! Вместить "культ университетского городка" в европейские реалии, а тёмные опыты с евгеникой, "улучшением породы человеков", не вынести за грани предельно понятного зла, записав себя безотмывно в опасные ксенофобы или в безумные открыватели "архивов III Рейха". Важно было не впутаться в нацистский контекст, обжигающий пятки.
Потому Гранже ледоколом форсирует тему бесценности личности в глобальном мире. У него получается и это, потому что в произведении, закрученном на шараде из патологий и преступлений, сюжетные повороты становятся в очередь! Прежде всего писатель делает выводы, к которым нужно прийти, и ведёт к ним с мерцающей свечкой через весь мрак повествования.

Вот и чем чёрт не шутит — и чему Господь не улыбается?.. У наглого француза вышел лучший триллер своего времени. Ещё и самый сдержанный: по нормам морали и принципам гуманизма.