Кузнец кн2 ч5 гл12

Глава 12. Переплывая в новый век
      Такой грандиозной тризны я не помню. Ни масштабом костра, ни размером выросшего кургана, ни тем даже, что вина было выпито меньше, чем когда бы то ни было, ни тем, какое количество людей присутствовало при действе.
      Костёр подожгли я и Ньорд. Сигню и Сольвейг держались вместе, немного в стороне.
       Не Рангхильду провожали сегодня навсегда. Сегодня ушла и Свея.
       Новый конунг Единой Свеи не пожелал убить прежнего с одним условием, что никогда больше ни следов, ни упоминаний о нём и его людях, ни о его дроттнинг не будет на этой земле…
        – Увози с собой всё, что касается вашей Свеи. Что останется, я сожгу и развею, – сказал Ньорд.
      Сольвейг повернула к Ньорду, гордая, прямоспинная, как все Торбранды, и объявила:
       — Я не уйду из Свеи, Ньорд. И у славян мне нечего делать, я и языка-то не знаю толком… И вообще…  Здесь мой муж, мои дети, те, что умерли младенцами, мой брат, мои родители. Мне нечего искать на новой земле, оставьте меня здесь.
       Ньорд долго смотрел на неё:
        — Ты останешься линьялен Брандстана?
      Тут мы все оборотились на него.
       — Ты предлагаешь мне…
       — Я не собирался сохранять Свею единой страной, слишком много мороки, между сыновьями разделю. Пока была бы жива Рангхильда, я не собирался трогать Брандстан, и… Ну, словом, Сольвейг, если тебе некуда идти, оставайся линьялен Брандстана, веди мою вотчину, как вела некогда Сонборг. Но… – он посмотрел на Рауда. – Что скажет Рауд, твой наследник?
      Рауд поднялся, будто ледяной, как фигуры на зимние праздники, и сказал:
      — Я и мой сын останемся, если ты позволишь, Ньорд.
       — Рауд… — выдохнула Сигню…
      Он посмотрел на неё, улыбнулся спокойно:
       — Как ты называешь меня, Сигню, «братишка»? Мне тоже нечего искать в новых землях. Моя жена осталась где-то в Свее… Может быть, Боги сподобят её вернуться?
       Ньорд нахмурился, отвернувшись, и сказал:
       — Оставайтесь, здоровая ветвь Торбрандов. Мне будет за кого отдать дочерей замуж. Старшей моей дочери на будущий год семнадцать, бери её, Рауд, себе в жёны. А младшую, которой четыре, выдадим за твоего сына, когда войдут в возраст. Объединим йорды. Сделаем то, чего не смогли с Сигурдом…
       Молчание повисло над всеми нами. Не начатая битва оканчивается победой Ньорда. Что будет со Свеей? Останется надежда на возрождение. Останется надежда на то, что норвеев изгонит, если не Ньорд и его дети, то, может быть, внуки. А кому царствовать на этих обезлюдевших, разрушенных, сожжённых, вытоптанных просторах, покажет судьба.
       Мы уходим. Той же ночью уходим на восток в Брандстан. Отходят рати Ньорда, уходит и наше, маленькое против его, войско. Нам здесь нет больше места.
       — Сигню! – я окликнул Сигню.
       Она обернулась, посмотрела на меня, повернула коня. Сигурд тоже остановился, но не двинулся за женой, стал смотреть на нас издали.
      В свете факелов лицо Сигню ещё прекраснее и нежнее. Она смотрела на меня, глаза кажутся такими тёмными, тёплыми...
       — Я умру скоро, Сигню, — пересохшим горлом сказал я.
      Она подъехала ближе. Совсем близко, бедро к бедру.
      — Нет, Ньорд, — она смотрела на меня и будто видела то, чего я ещё разглядеть не мог. — Без тебя Свеи не станет вовсе. Только ты можешь удержать и изгнать норвеев, они подчиняются тебе. Сделай это… нет больше Нашей Свеи, нашей с Сигурдом. Но значит, не наше тут было время. И не наше место. Быть твоей Свее. Ты сильный, ты – Особар, ты можешь всё.
      Она так близко... я мог бы схватить её и перетянуть в своё седло, пришпорить коня и ускакать. И никогда больше не отпустить её… Но она всегда была очень далеко, даже когда была моей телом, разве я владел ею? И сейчас она смотрела чёрными зрачками, мне казалось, я весь утопаю в них:
       — Ты можешь всё, — повторяет она. — Боги выбрали тебя для Свеи. Прощай, не вспоминай меня. Живи, Ньорд!
       И вдруг она наклонилась ко мне через седло и провела ладонью по моей щеке… это прикосновение я буду помнить до смерти… Я хотел тебя. Украсть твою любовь, подчинить… Но ведь я никогда не верил в любовь… Вон он, Сигурд верит, ждёт тебя, придерживая коня. И он в последний раз посмотрел на меня. Вы оба меня изменили. Как Свею, которую я разрушил… С ним вы и уходите навсегда из моей жизни… узнаю я ещё что-нибудь о вас? Услышу ли? Сможете ли вы пересечь море, примут вас на том берегу?..

     …С какой тоской я остался на этом берегу! Много свеев осталось здесь, в Брандстане под рукой моей матери. Я её наследник, моего наследника, сероглазого Рагнара, я сейчас держал на руках, этой осенью ему будет три. Жениться на дочери Ньорда… Что же… не всем доводится быть счастливыми в любви. Вот и Агнета оставила меня. Долго плакала, прежде чем сказала, что не может продолжать нашу любовь, что не может дольше предавать Берси, который её так любит… А мне что же… А Агнета смотрит незамутнённым уже любовью взглядом и говорит: «Ничего же не могло быть…Только мучили бы друг друга»...
      И вот они погрузились на ладьи. Двенадцать кораблей тех, кто захотел пойти за Сигурдом и Сигню в неизвестные дали и к неизвестной судьбе. Куда ведут их норны?..
      Я не один остаюсь, но как я буду без всех вас, тех, с кем прожил всю жизнь? Стирборн, мой самый близкий друг, мы с тобой жили общими интересами, взглядами, у нас были жёны, наши дети росли вместе, они стали молочными братьями в эти тяжёлые времена. Но теперь ты уходишь…
     Торвард Ярни, счастливый молодожён, который в аду войны нашёл своё счастье и везёт теперь с собой свою молоденькую жену, смотрит своим вечно юным взглядом.
      Исольф, ещё больше закрывшийся после смерти Льювы. Но с необыкновенно расцветающим лицом, когда взгляд его обращается к Харальду, его сыну, такого Исольфа я не знал никогда прежде. Такого Хальварда Исольфом не назвал бы никто…
       Берси… мой счастливый соперник. Что ж, если ты, правда, любишь Агнету… Возможно, я любил её слишком мало. Люби её за нас двоих.
       Гуннар, каменная глыба. Даже стрелы отскакивают от тебя, но ты навеки и безнадёжно влюблённый в свою дроттнинг…
     Сигню. Мне казалось, я влюблён в мою двоюродную сестру. Боги! Как давно это было… А Гуннар так и смотрит на неё просветлённым взглядом.
     Боян, божественный голос, как настоящий посланец Асгарда среди нас, твои песни, твои истории и сказки навсегда останутся в Свее и теперь пересекут море. Их уже давно рассказывают детям, их знают взрослые. Ты уходишь, но ты навсегда останешься здесь, в Свее…
      И Гагар уходит. Остался бы, но уходят Хубава и Ганна, а они связаны все трое, сколько я их помню, друг без друга никуда.
     Но Легостай остаётся с нами. Решил остаться со своей линьялен, которой служил многие годы, даже сын его уходит, но сам старый воевода остаётся в Свее. И мать, я видел, сильно приободрилась его решением. Старый, проверенный годами и войнами воевода стоит войска. Ничего, и войско мы соберём. Сигурд многому научил нас всех.
     Сигурд и Сигню, вы последние, подобные Богам, йофуры Свеи, вы сами как Асы, вы и уходите теперь от нас будто обратно в Асгард…

     …Нет, мы не шли в Асгард. Мы шли в неведомые ещё для нас земли в надежде быть принятыми. В надежде быть понятыми, потому что наша земля изгнала нас. Мы шли через море в надежде на новую жизнь…
      Четыре дня страшная буря мотала наши корабли, будто испытывая на стойкость наше решение. Будто Боги проверяли, достойны мы всё же своей новой судьбы. И отпустили. Потрёпанные, но целые, все двенадцать наших кораблей на пятый день при ясной погоде и попутном западном ветре споро шли в сторону восточного берега Нашего моря.
      Первым мы высадились на том берегу, где некогда стоял город Вышеслава, моего деда. Поразили меня всё ещё целые, хотя и разрушаемые уже ветрами и морем широкие лестницы из камня, выдолбленные в скалах, но украшенные некогда  мозаикой  по каменным перилам. Теперь она осыпалась и размывалась морем. Ещё несколько лет и ничего от мозаики не останется. Сколько продержится лестница…
      На глазах Хубавы и Ганны выступили слёзы, едва наши корабли приблизились к знакомой им гавани. А как они плакали, найдя такой запущенной лестницу и почти развалившуюся уже пристань:
       — О-хо-хо, ай-яй-яй... Ты и вообразить не можешь, Лебедица, сколько кораблей стояло в наши времена здесь, какие купцы ходили по этой лестнице! Какой невестой спустилась на корабль твоего отца твоя мать, наша Лада!
      — О, ваш прекрасный Сонборг показался нам по приезду настоящей деревней, – подхватила Ганна. — Это потом уж и Эйнар и вы с Сигурдом преобразили его… А ты, Боян, помнишь?
       — Лестницу помню… но и ничего больше. Сколько мне было лет? — отозвался Боян, тоже разглядывая лестницу во все глаза.
       — Когда родилась Сигню, тебе исполнилось… десять… А, ты помнишь, Ганна? Сколько было Бояну?
       — Да, так… нет, восемь?
       — Восемь? Или семь…
       Мы хотели подняться по лестнице в город, и первые шедшие уже скрылись наверху. Но через несколько мгновений с криками:
       — Назад!
       –– Берегитесь!
      Сбежали вниз и нас, едва выгрузившихся, вернули на корабли. А сверху летели тучей стрелы. К счастью не доставая, не коснувшись нас.
       — Кто это?
       — Кто знает? — задыхаясь и спеша, наши загружались обратно в драккары, в страхе опрокидывая сходни. — Какие-то дикари, лохматые, вроде норвеев…
       — Где ж славяне?
       — Это точно не славяне.
       Идти на север от города Вышеслава было никак нельзя, там финны, всегда бывшие враждебны свеям. Южнее, те же воинствующие дикари, что встретили нас здесь. И мы пошли вдоль берегов, вначале скалистых, а потом таких заболоченных, что пристать не было никакой возможности. Вошли в широкую мутную, медленную реку, потом открылось озеро. Но берега вязкие, не подойти.
       — Идём дальше, Сигурд?
      Сигурд вглядывался вдаль с носа ладьи.
      — Идём, — сказал он, не отрываясь от дали. — Пока сможем идти. Боги сами укажут нам, где остановиться.
      И Боги указали. Из большого озера новая река, быстрее и чище, понесла нас ниже и ниже на юг, пока на рассвете все наши корабли не остановились внезапно, прилипнув ко дну большого прекрасного озера как раз напротив высокого холма, будто нарочно поставленного здесь посреди этих прекрасных лугов и перелесков, полных воздуха, солнца, свободы для того, чтобы на нём вырос город…
       — Кай!
       –– Сигурд!
       –– Не сдвинуть ладьи с места! Увязли мы в ильмени этой!  Не сдвинемся… — кричали со всех сторон.
      Сигурд посмотрел на меня:
      — Вот он, холм наш, а, Сигню? Взгляни! Боги привели нас…
      — Я лучше не видела места нигде. Даже в Свее. Здесь будто в прекрасном сне.
        На сколоченных плотах, кто пешими, вода неглубока, мы добрались до берегов. Да, прекраснее нет места нигде на земле.
      И мы разбили лагерь. Завтра зачнём работу. А сегодня пир. И танцы, и радость как никогда ещё. Мы свободны. Мы нашли землю, что примет нас… И Боян пел как никогда. И звёзды с неба светили сегодня ярче и веселее.
       — А ты, Свана, в ожидании, али старые глаза обманывают меня? – спросил Гагар, и это услышали все.
      И я счастливо кивнула. Какая радость охватила всех. Счастливое предзнаменование…
      Но в разгар нашего праздника незнакомые люди из темноты вышли к нам. Одеты, как обычные бондеры, но добротнее как-то, плотнее, нахмуренные, с кольями и рогатинами, подпоясанные топорами. Длинные холщовые рубахи, вышитые добрыми рунами, обветренные лица, насмешливые серые глаза с прищуром:
       — Хто вы, пришлый народ? – спросил старший, приглядываясь к нам зоркими светлыми глазами.
       Сигурд вышел вперёд:
       — Мы свои, русские, – сказал он по-русски.
       — Иде ж свои? – усмехнулся мужик, подмигивая своим. — Вижу по всему, свеи вы.
       Тогда подошла и Сигню:
       — Мы и русские, и свеи. Нас Боги привели сюда. Не гоните нас.
      А снизу с озера кто-то крикнул:
       — Шуй, у их лодьи все днищами залипли! Не для наших вод лодьи-то, не для мелких... Для морей строены.
       Сигурд посмотрел на того, кого назвали Шуй:
       — Мы не со злом, Шуй. Мы с добром пришли к вам. Нас мало, и идти нам более некуда. Вот жена моя, княгиня, мои дети здесь, мои братья и сёстры. Не хотите принять нас  — убейте, но не гоните, уходить нам некуда.
      Шуй долго смотрел, удивлённо моргнув светлыми ресницами:
     — «Убейте»… — он покачала головой. — Да вы чё там, в Свее своей, совсем уже забыли, как гостей встречают добрые-то люди?! Коли с добром, дак не тронем мы вас, живите, — говорит он. – И вспоможем ещё.
     Сигурд воодушевляясь словами и приветом Шуя, оглядел всех своих, и сказал:
       — Шуй, мы город хотим строить здесь. На этой земле. На этом вот холме.  Красивый, сильный город, краше которого и не видал никто. Гордый будет город. Наш с вами город. Ваш город. Русский.
       — Русский? – опять прищурился Шуй,  пристально, пронизывая, глядя на меня. – Русский можно. А так то… свеев мы, знаешь, гоняем отседова… и не раз. Не обижайся.
     Сигурд, улыбаясь, протянул Шую руку. Тот, сплюнув через левое плечо, усмехнулся и пожал ладонь князя крепкой мозолистой рукой.
      — Рука-то у тебя, князь, как у кузнеца. Железная.
     Я засмеялся:
    — Так я и есть кузнец…