Как слово наше отзовётся

            
– Вседержитель Благой, взгляни, что они творят?! – ахнул ангел, заглядывая в горницу через правое от божницы окошко.
С уст боговидца ещё не слетели последние знаки препинания, как его крылатый товарищ, примостившийся прод левым от божницы окошком, произнёс нараспев:
– Нехорошо…
Известное дело, с разных точек зрения мы видим один и тот же предмет  по-разному. Например, лицевая и оборотная стороны Луны. Но на событие, о котором вот-вот пойдёт речь, с какой стороны ни посмотри – разницы нет. И то, что оба ангела льют слёзы о случившемся, и слёзы их не остановить, как не остановить воды Арагвы и Куры, подтверждает догадку автора: в горнице действительно произошло что-то совершенно ужасное, и этому, как ныне говорят, ужастику – нет сравнения.
                * * *
– Деточка, пожалей!
На руках молодого солдатика повисла старуха, заслоняя собой кровать, на которой недвижно лежал завёрнутый в одеяла человек.
– Болезный он, не жилец…
Солдат оттолкнул старуху, передёрнул затвор и произвёл короткую очередь в потолок.
– А ну, вставай!
Человек не шевельнулся. Вояка сорвал с него верхнее ватное одеяло, потянул на себя второе байковое, но помешала старуха. Подвывая, подобно зверю, она распласталась поперёк кровати.
– Деточка, он не встанет, прализованный он! На кой ляд тебе такой?..
– Погодь, мать!
Солдат ухватился за край байкового одеяла и сорвал вместе со старухой с лежащего человека последнее прикрытие.
– Вста-а…
Старая сказала правду. На белой некомканной простыне лежала совершенно худая, будто недолепленная, восковая анатомическая фигурка, лишь отдалённо напоминающая человеческое тело. Глаза несчастного глядели в потолок и никак не отзывались на происходящее.
С минуту солдатик смотрел на уродца и, подобно оводу, запустившему хоботок в живую плоть, впитывал в себя его немощь. Затем плюнул в пол, будто срыгнул лишнее, и мотнулся к выходу. За порогом он обернулся, достал из подсумка гранату и, хоронясь за толстую дубовую дверь, метнул заместо себя в горницу.
                * * *
Утро. Семейный разговор за завтраком. Рядком сидят: Остап, глава семейства, хозяйка Флора и восьмилетний сын Стёпчик.
Хозяин:
– Скоро холода. В зиму с хозяйством идти хлопотно. Надо б кур проредить.
Флора обращается к сыну:
– Стёпчик, радость моя, выбери трёх самых красивых петушков – их оставим, а прочих сегодня же и чикнем.
Стёпчик:
– Мама, мне жалко, они все хорошие!
Флора:
– Стёпчик, мне тоже жалко, но папа сказал…
Стёпчик:
– Мама, они клюют с рук. Они верят нам!
Остап:
– Успокой мальца. Дело решённое.
Флора:
– Вот видишь, папа говорит: надо.
Стёпчик:
– А тот коротышка, которого мы зовём Лотрек, его тоже?..
– Ну, конечно, тоже. Он же хромой.
– Мама... я не могу.
– Что значит «не могу»?! – Остап встаёт, обходит стол и, отодвинув стул, на котором сидит Стёпчик, встряхивает мальчика за шиворот. – Надо, значит, надо.
– Папа! Я…
– Можешь! Ты будущий солдат и должен уметь всё.
Хозяин сдёргивает со стены кнут. Флора повисает на руках мужа.
– Остапушка! Я… я сама их…
– Погодь, мать! – Остап отстраняет жену, толкает толстую дубовую дверь и выходит с сенцы.
Опершись на притолоку, он оборачивается и, потирая кнут о голенище, велит сыну:
– Бегом в курятник! Отсаживаешь трёх петухов – выбор за тобой – возвращаешься и получаешь от матери – ха-ха-ха – кусок пирога!
Остап смеётся. Он доволен тем, что выговорил сразу так много слов.
– Ну, Стёпочка, иди, – шепчет Флора, – а я пока пирожок испеку…
               
                * * *
– Г-господи, что они творят?! – плачут ангелы, глядя, как ребёнок сползает со стула и, пряча глаза, направляется к двери. – Через четырнадцать лет такое случится…