9. Новгородские закаты

9. НОВГОРОДСКИЕ ЗАКАТЫ. Действия вечников были расценены в Москве, как «измена Православию» - ни больше, ни меньше. Было даже принято решение организовать общерусский «крестовый поход» на Великий Новгород. Во все низовские города немедленно полетели «разметные грамоты» с подробным перечислением пакостей и шкод новгородских. Религиозная окраска предстоящего похода должна была сплотить всех его участников и заставить всех без исключения князей прислать свои войска на «святое дело». Разумеется, вряд ли стоит всерьез полагать, что без всей этой идеологической обработки кто-то из удельных князей смог бы отказаться от участия в намечавшемся деле. Нет, конечно же. Просто и в те времена на Москве сидели ушлые ребята. Уже тогда они понимали, что одним только государевым страхом формирующуюся нацию не укрепить. Нужна еще и общая идея. И чем чаще нация будет сражаться за общую, понятную всем идею, тем сильнее она станет, и тем крепче она будет привязана к своему политическому центру.

23 мая 1471 года произошло то, что и должно было произойти, но чему по-прежнему не хотели верить в Новгороде Великом - великий князь Иван III, успевший к тому времени разобраться с Казанью, объявил вечевой республике войну. И всем сразу стало понятно, что Москва к этой войне готовилась давно, и у неё уже все «на мази»: все планы на предстоящую кампанию уже составлены, все сметы сверстаны, все воеводы знают, куда им вести свои полки, да и войска великокняжеские уже вовсю палят бивуачные костры в ожидании приказа о выступлении. Вот почему в тот же день без промедления передовые московские отряды ушли в предрассветный туман с тем, чтобы внезапно вынырнуть во владениях вечевой республики и сразу же принудить новгородцев растянуть свои силы по всей ширине громадного фронта, которым в одночасье стала московско-новгородская граница. Воеводы Василий Федорович Образец и Борис Тютчев Слепой с устюжанами и вятичами отправились воевать Двину. Непобедимый Даниил Холмский с московскими дружинниками двинулся к Русе, куда по непроверенным слухам на соединение с новгородцами уже спешили ливонцы. Василий Иванович Оболенский-Стрига с татарской конницей нахлынул на берега Мсты. Федор Юрьевич Шуйский с псковской ратью вошел во владения Новгорода со стороны Пскова. Чуть позже к новгородской границе разными путями отправились Михаил Верейский и братья великого князя, Юрий, Андрей Большой и Борис. Наконец, страшно зашевелилась, загремела железом, заскрипела обозными колесами, зарокотала тысячеголосым хором голосов, стронулась с места и, медленно набирая ход, начала втягиваться в узость лесных дорог громада главной великокняжеской рати. Её вел сам Иван III. Вместе с ним шли все князья, бояре, дворяне, воеводы, служилые ханы и царевич Данияр Касимович. В Москве остались сын великого князя Иван Молодой и брат, Андрей Меньшой. У стен Торжка к огромному великокняжескому войску примкнули тверские полки.

То, что произошло дальше, трудно даже назвать войной. Великокняжеская рать приступила к выполнению своего задания - к работе, давно задуманной, тщательно спланированной, беспощадной и страшной в той въедливой дотошности, с коей она исполнялась. Началось планомерное разорение Новгородской Земли. Низовские полки уничтожали все, что встречали на своем пути. Агитационная работа в армии была поставлена неплохо и москвичи в том походе проявили какое-то особенное остервенение, всех новгородцев они считали изменниками и врагами хуже, даже, чем ненавистные ордынцы или литва.

После того, как псковская рать взяла Вышегород, а Даниил Холмский с москвичами 24 июня выжег дотла Руссу, новгородцы, наконец, пришли в себя и по Ильменю выдвинули навстречу московитам свою пехоту. Между Ильменем и Русой на Коростыне произошла первая в той войне стычка – большая свалка, в ходе которой новгородцы были разбиты и, потеряв до 500 своих, поспешно отступили. Немногим, попавшим в плен, Холмский велел резать носы, губы и уши и пинками гнать их назад, в Новгород, другим в назидание. В тот же день, или утром следующего дна в тылу у корпуса Холмского высадился еще один новгородский отряд, прибывший к Руссе по Ильменю. С новым вражеским отрядом москвичи поступили так же, как и с первым. После этого дела боевой дух у «оппозиционеров» начал спадать, и они, все еще рассчитывая на поддержку Запада, решили втянуть Ивана в переговоры, с тем, чтобы выиграть для себя и для Казимира еще хоть немного времени. В великокняжеский лагерь отправились послы с уверениями в преданности государю и в желании скорейшего заключения мира. При этом вечники ссылались на то, что их войска якобы еще даже не сражались с московскими ратями.  Иван, однако, уже был осведомлен о победе Холмского под Русой, разговора не получилось, и послы отъехали ни с чем. Страшная «работа» ратная продолжилась с прежним размахом. Даниил Холмский получил приказ соединиться с псковской ратью и двигаться к Новгороду, а Михаила Верейского Иван нацелил на городок с несимпатичным названием Демон.

14 июля Даниил Холмский с пятитысячной московской ратью и несколькими сотнями татар переправился через Шелонь и неожиданно наткнулся на мощное новгородское войско, в котором по разным источникам насчитывалось до 40 тысяч ратников. Раздумывать было некогда, и Холмский, собрав все силы в кулак, бросил свой отряд в атаку. Поначалу численный перевес позволил вечникам какое-то время сдерживать атаки дворянской конницы – этого любимого детища Ивана III, но на долгое сопротивление их уже не хватило. После яростной бескомпромиссной схватки новгородская пехота побежала. Более десяти верст москвичи гнали бегущих, оставив за собой кровавый ковер из 12 тысяч тел. В свой лагерь московские дворяне и татары пригнали 1700 пленников.

Более чем вероятно, что и численность новгородского войска и число новгородцев убитых в сражении на Шелони более поздними московскими летописцами было завышено в пропагандистских целях. Это, однако, нисколько не умаляет масштабов произошедшей трагедии. В бою на берегу Шелони прекратила своё существование не только главная новгородская рать, вместе с ней в том бою ушла в небытие и сама новгородская вечевая республика. Уставшая от жизни, заплывшая жирком, накопившая в своих сундуках богатства, но растерявшая по пути к материальному благополучию и свободолюбивый дух, и энергию, и задор, и умение, а главное - желание воевать, новгородская демократия по всем статьям проиграла молодой, битой врагами, полуголодной, алчной, а потому и крайне энергичной, московской монархии. Спросите: плохо это или хорошо? Ответить на этот вопрос однозначно невозможно, поэтому ответим уклончиво. Для относительно небольшой, построенной по европейскому образцу парламентской республики, в которую в итоге мог превратиться Великий Новгород, это плохо, очень плохо. Для огромного централизованного государства, окруженного со всех сторон врагами, ежегодно тысячами теряющего своих детей, но умудрившегося в итоге сплотить в монолит несколько десятков народов и с их помощью освоить шестую часть земной поверхности, это просто здорово! И пусть каждый сам решает, что лично для него важнее.

Последним к Руссе прибыл Иван III. Немедленно начались суды и правеж над пленниками. Знатным новгородцам: сыну Марфы Дмитрию Исакову, боярам Василию Селезневу Губе, Киприяну Арбузееву и Иеремию Сухощеку, как ярым сторонникам Литвы, отрубили головы. Иных пощадили, сохранив жизнь, но лишив свободы - в железах отправили в Москву. Большинство рядовых ратников отпустили на все четыре стороны.

Война тем временем продолжалась. Городок Демон сдался Михаилу Верейскому без боя. Даниил Холмский опустошительным смерчем прошелся по Новгородчине, разорив села и городища до самой Нарвы. 27 июля пришли вести с Двины: 12-тысячная судовая рать Василия Гребёнки пыталась пробиться к Устюгу, но московский воевода Василий Образец, собрав 4-тысячную судовую рать из вятчан и устюжан, выступили ей навстречу и остановили вечников на реке Северная Двина. Не исключено, впрочем, что нападающей стороной были именно московиты, а Гребенка пытался их отбросить. Там же на Северной Двине произошла кровопролитная битва, продолжавшаяся по слухам от темна до темна. Вывалившись на берег всей толпой, новгородцы попытались воспользоваться своим численным преимуществом, смять московитов и сбросить их в реку. Однако и этот бой доказал, что боеспособность республиканских войск уже не идет ни в какое сравнение с боеспособностью великокняжеских ратей. Республика потерпела очередное серьезное поражение. На плечах бегущего противника московские воеводы прошлись по Двине и привели её к покорности.

Помощи от Казимира новгородцы ждали две недели, слали к нему гонцов, но те возвращались назад ни с чем. Ливонский магистр, своевременно и правильно обработанный московскими послами, просто не пропустил их в Литву. Терять, тем не менее, новгородским боярам было уже вроде бы и нечего. В городе было объявлено осадное положение: пораженцев, требовавших открыть ворота и сдаться великому князю, казнили, посады выжгли, усилили стражу. Вскоре в городе начался голод, а известие о казни Иваном новгородских бояр вызвало настоящую панику. Кроме того, некто Упадыш, за одну ночь забил клиньями дула 55 новгородских пушек на стенах и башнях, войдя в историю, как первый русский артиллерист, имя которого, сохранили летописи. Когда же в виду города появились первые отряды московитов, народ высыпал на улицы и уже в открытую начал требовать от Марфы хлеба и мира. Вот тут аристократия новгородская, наконец, поняла, что ей есть, что терять, и с великим князем нужно договариваться, пока свои же башку не снесли. В августе многочисленное посольство во главе с Феофилом прибыло в великокняжеских лагерь и просило у московских бояр и князей заступничества перед государем. 11 августа сам Иоанн III принимал послов у себя. Договор, который он согласился утвердить, был довольно жестким, но для вечевой республики далеко не «смертельным». Новгородцы обязались в течение четырех месяцев перечислить в великокняжескую казну 15500 рублей, возвращали Москве Вологду, берега Пинели, Мезены, Немьюги, Выи, Поганой Суры, Пильи горы, обязались платить «черную» дань, признали верховную судебную власть государя. Москва взамен возвращала республике Торжок и Двинскую землю. 
 
1 сентября великий князь вернулся с богатой добычей в столицу. Марфу и её сторонников в тот раз не тронули. Новгород Великий стался народной державой, но свобода его отныне целиком и полностью зависела от государевой воли.