Роман на витках спирали, вторая часть

"НА ВИТКАХ  СПИРАЛИ"

роман

часть 2,

"КОРОЛЕВА  ОПЕРЫ"



Во второй части романа «На витках спирали»
под названием «Королева оперы»
рассказывается о ярком жизненном пути
главной героини повести Виктории вместе
с её «Вторым Я» Еленой Некрасовой-Васильевой
длиной в 66 лет, на котором встречались
не только «розы» успеха, но и «шипы» с болью и потерями.






1

Будильник, постоянно настроенный на 8:00 издал негромкий сигнал.
Она с трудом открыла глаза, лёжа в роскошной кровати с балдахином. В последние пять лет пробуждение становилось всё продолжительней, а для того, чтобы привести себя в «рабочее состояние», уже требовалось около двух часов.
Ночной сон больше напоминал дремоту, не принося отдыха ни уму, ни дряхлому телу.
Теперь можно медленно сесть и подождать, пока пройдёт головокружение…
Некрасивая худая рука, покрытая морщинистой кожей, привычно нащупала большую кнопку на тумбочке, стоящей рядом с кроватью.
Спустя несколько секунд, распахнулась дверь и в комнату вошли две женщины лет сорока.
– Доброе утро! Как самочувствие?
– Доброе утро, девочки… – скрипящим тихим голосом ответила она, – ничего нового, всё по-прежнему.
– Ваше утреннее лекарство, – сказала одна из женщин, вынимая из картонной коробочки блистер, и выдавливая из него таблетку.
– Вот вода для запивания, – сказала вторая женщина, подходя с небольшим подносом, на котором стоял стакан с тёплой водой.
Она положила в рот таблетку и протянула некрасивую дрожащую руку с выступившими синими венами к стакану с водой.
– Спасибо, Галочка и Зиночка, – проскрипела она, – а теперь давайте приводить старую ведьму в человеческий облик.
Галина и Зинаида уже более десяти лет работали в этом огромном современном 4-этажном доме, напичканном набором всяческих технических приспособлений и приборов, предназначенных не только для создания комфорта здесь, но и для того, чтобы легко и просто этот комфорт поддерживать.
Дряхлую старую владелицу этого дома Галя и Зина про себя просто называли Хозяйкой.
Десять лет тому назад две тридцатилетние подруги медсёстры, перебивающиеся на весьма скромные зарплаты в государственной поликлинике, обратились в агентство по трудоустройству. Там им предложили работу с длинным перечнем обязанностей.
Прочитав этот перечень, они поначалу хотели отказаться от предложенной вакансии, но, узнав о размере зарплаты, превышающей в три раза зарплату врача высшей категории, долго раздумывать не стали.
За прошедшие десять лет Галя и Зина превратились в цветущих сорокалетних женщин и с тревогой наблюдали, как старела и становилась всё более зависимой от их помощи и внимания Хозяйка.
Никто из огромного круга знакомых Хозяйки не догадывался, с каким трудом ей и её помощницам давался ежедневный «выход в люди». Но через два часа после утреннего визита Гали и Зины из спальни выходила величественная Королева изысканно и со вкусом одетая, с красивой причёской совершенно седых волос, в белых перчатках на руках и туфлях на не очень высоких каблуках. Профессионально сделанный макияж, снимал с её некогда очень красивого лица лет тридцать, и делал его просто красивым.
Люди, впервые увидевшие Королеву на профессиональных фотографиях в Интернете, изумлялись тому, что в этом году ей исполнилось 78 лет.  Неизменная в последние лет двадцать седина нисколько не умаляла красоты этой дамы, а очаровательная улыбка и задорный, полный энергии взгляд, поражал своей искренностью.
Спустившись по лестнице, напоминающей виток спирали, на третий этаж  она подошла к двери, возле которой красовалась табличка с надписью золотыми буквами:

Директор
вокальной школы
«НОВЫЕ  ИМЕНА»
нар. арт. Российской Федерации
Некрасова Е.А.

Она открыла дверь и вошла в приёмную.
Красивая, элегантно одетая секретарь лет пятидесяти, встала со своего места и пожелала Королеве доброго утра.
Ответив на приветствие, и подойдя к двери своего кабинета, она прикоснулась к золочёной кнопке на дверном косяке, напоминающей кнопку электрического звонка, и посмотрела прямо в стеклянный глазок, расположенный по центру двери на уровне её глаз. Послышался тихий щелчок, и дверь бесшумно открылась.
Усевшись в удобное кресло за большим рабочим столом, она несколько секунд отдыхала, а потом нажала одну из кнопок на небольшом селекторе. Послышался  тихий гудок вызова, и в воздухе за столом появилось чёткое голографическое изображение секретаря.
– Ирочка, скажи, пожалуйста, есть ли какие-то документы, требующие моей подписи?
– Пока нет, ответила секретарь, – но Павел Игнатьевич заканчивает подготовку заявок на участие наших учеников в 42-м Международном конкурсе юных вокалистов имени Елены Васильевны Образцовой. Вас связать с ним?
– Да, пожалуйста.
В воздухе появилось голографическое изображение 45-летнего мужчины с блестящей лысиной и аккуратной бородой.
Именно он – Павел Игнатьевич Смирнов – был не только её главным помощником, но и человеком, держащим в своих руках всю практическую деятельность вокальной школы «Новые имена» в последние 15 лет.
Свою вокальную школу Елена Антоновна открыла при поддержке правительства Москвы за счёт личных сбережений сразу после завершения карьеры певицы в свои юбилейные шестьдесят лет. И вот уже восемнадцать лет её детище живёт и процветает, принося пользу учащимся, педагогам и приобретает всемирную известность.
Елена Антоновна поговорила с Павлом Игнатьевичем о текущих делах, дождалась его прихода, чтобы поставить подпись на нужных документах и спустилась на второй этаж в большой зал, в котором с минуты на минуту должно было начаться прослушивание детей для участия в большой праздничной программе.
Зал, рассчитанный на 200 зрителей, был красиво и со вкусом обустроен.
Из-за закрытых дверей доносилось чьё-то пение. Елена Антоновна подошла к двери и, не открывая её, дождалась паузы в исполнении.
Только после этого она вошла в зал и все 20 учеников, 8 преподавателей и 4 концертмейстера, находившиеся в зале, встали и по взмаху кого-то из педагогов дружно по слогам сказали:
– Здрав-ствуй-те!
– Здравствуйте, мои дорогие, – ответила Елена Антоновна, – продолжайте, –  и, пройдя в свой любимый седьмой ряд, заняла место в середине.
Все преподаватели школы знали и принимали, как неписанное правило, что Елена Антоновна могла без приглашения появиться на любом занятии и молча послушать исполнение ученика или ученицы. Если после этого следовали только два слова «Неплохо. Продолжайте», то у педагога, словно гора сваливалась с плеч. Однако весьма часто у таких прослушиваний был и  другой вариант. Этого когда Елена Антоновна, дождавшись окончания произведения, просила педагога выйти с ней в коридор, чтобы сделать какие-то замечания, не считая возможным делать это при учениках.
Преподаватели, общаясь между собой, поражались чёткости и точности замечаний, которые им высказывала Елена Антоновна с глазу на глаз.
Все преподаватели школы знали одно из главных убеждений Елены Антоновны: если ученица показывает хорошее исполнение, то это совместная  заслуга её и преподавателя. А если ученица «блистает недостатками», то в этом виноват  только преподаватель.
Досидев до конца прослушивания, и сделав по обыкновению несколько точных замечаний педагогам, Елена Антоновна вышла из зала и неторопливо поднялась на третий этаж. Приоткрыв дверь в приёмную, она сказала секретарю:
– Ирочка, я пришла напомнить, что сегодня четвёртая пятница месяца.
– Я помню, Елена Антоновна, – ответила секретарь, – букет из 12 белых роз будет доставлен к 15:00.
Секретарь Ирина не могла забыть о том, что все 18 лет со дня окончания карьеры оперной певицы Елена Антоновна каждый месяц в четвёртую пятницу при любой погоде отправлялась на кладбище к могиле своей незабвенной мамы Маргариты Сергеевны Некрасовой. В букете должно быть непременно 12 белых роз в память события, произошедшего в жизни будущей Королевы оперы в 12-летнем возрасте, а именно встрече с этой удивительной женщиной. И если, будучи действующей певицей, Елена Антоновна могла посещать могилу своей матери только в кратковременные приезды в Москву, то теперь традиция ежемесячных поездок оставалась незыблемой.
Маргарита Сергеевна, прожив 75 лет, оставила своей дочери в наследство 1,5 миллиарда долларов и членство в совете директоров на равных условиях с её сыновьями и внуками. Фирма успешно продолжала свою деятельность, принося высокие дивиденды.
Личные доходы певицы Елены Некрасовой от гастролей и рекламы считались в оперном мире сказочно большими, хотя всё же уступали её доле от прибыли маминой фирмы.
Правда, в последнее время от взрослых внуков Маргариты Сергеевны – совладельцев фирмы – стали поступать роптания на предмет уменьшения доли Елены Антоновны, которая мало разбиралась в тонкостях бизнеса. Но сама она относилась к этому совершенно спокойно: карьера позади, все необходимые дорогостоящие приобретения давно сделаны, а проценты, набегающие с валютных вкладов, позволяли вести привычный образ жизни без тревоги о завтрашнем дне.
Да, собственно говоря, о завтрашнем дне и планах на будущее Елена Антоновна уже не думала, как это было в годы расцвета её вокальной карьеры, когда гастроли были расписаны на 5 лет вперёд.
Бывшая Примадонна и Королева оперы, как её давно назвали журналисты, отчётливо понимала, не строя никаких иллюзий, что её долгая и счастливая жизнь уверенно угасает.
«Слава Богу, что сохранил мне ясный разум, а дедушка Маразм пока обходит стороной, – думала Елена Антоновна, – а здоровье – так что на него сетовать? Когда тебе 78, и ты еще можешь не только проснуться, но и худо-бедно двигаться – это уже огромное счастье».
Год назад, когда самочувствие резко ухудшилось, Елена Антоновна вызвала своего адвоката и попросила составить завещание, согласно которому все её денежные средства должны быть переданы на нужды вокальной школы «Новые имена». Название школе дала сама Елена Антоновна, прекрасно помня, как 12-летней девочкой участвовала в экспериментальной программе с таким же названием. Именно оттуда и началось её восхождение на оперный Олимп.
Каждую ночь, лёжа в своей удобной огромной кровати с балдахином, которая автоматически настраивалась под анатомические особенности тела, Елена Антоновна, которой  почти каждый раз до 2-3 часов ночи не удавалось уснуть, предавалась воспоминаниям из своей долгой жизни.
Как правило, воспоминания приходили без всякой хронологии и какой-либо логической связи между собой. Но это были ненаписанные страницы её жизни, а писать какие-то мемуары и систематизировать свои воспоминания, несмотря на частые предложения  редакторов авторитетных изданий, Елена Антоновна не хотела, считая, что про неё в прошлом и так много было написано.
Сорок три года тому назад Елена Некрасова была 35-летней суперзвездой мировой оперы в расцвете жизненных и творческих сил. Но смерть Маргариты Сергеевны на 76 году жизни выбила Елену из рабочего состояния более чем на полгода.

*   *   *
Она как раз находилась на гастролях в Объединённых Арабских Эмиратах. Позади был триумф в Дубайской опере и дорогущие подарки.
В день смерти Маргариты Сергеевны, Елена пела партию Аиды в одноименной опере Джузеппе Верди в знаменитом “Royal Opera House”, что в городе Маскат. Так уж сложилось, что в этом театре она пела впервые.
Когда подъезжали к театру, Елена пыталась разглядеть однажды расхваленные Валерием Макаровым красоты и достопримечательности. Но снаружи здание театра не произвело на Елену особого впечатления.
Зато, попав внутрь, она была поражена потрясающей роскошью отделки с применением золота, мрамора и дорогих сортов древесины. Элементы восточной экзотики гармонично переплетались тут с современным стилем архитектуры.
Театр давно и по праву считался самым лучшим по технической оснащенности оперным театром мира. Петь в таком театре было одно удовольствие, несмотря на большую и очень сложную партию Аиды.
Вот остались позади три акта оперы, закончилась первая картина четвёртого акта и вот она – финальная сцена, в которой Аида с Радамесом поют:
Прощай, земля,
где мы так долго страдали,
Теперь разлука
больше нам не страшна,
Соединим мы навеки сердца.
Как далеки от нас земные печали,
Летим туда, где счастью нет конца,
Летим туда,
Где светлой жизни нет конца.

И, наконец, заключительная реплика хора жриц и жрецов:

– Великий бог!

Гром оваций, аплодисменты, цветы, выходы на поклоны. Триумф!
После премьеры должен был состояться пышный приём, организованный Шейхом Объединённых Арабских эмиратов.
Когда Елена шла со сцены в гримёрную комнату, ей навстречу попались администратор театра в сопровождение переводчика с арабского языка. По их настороженным и угрюмым лицам Елена поняла: что-то произошло.
Переводчик с арабского сказал, что полтора часа тому назад в театр пришло сообщение из Москвы о смерти Маргариты Сергеевны, но Елене не сообщали, чтобы не сорвать спектакль.
Включив всё своё самообладание, Елена смогла только спросить переводчика:
– Как мне добраться до аэропорта? – в ответ администратор что-то быстро заговорил, но переводчик, остановив его, сказал:
– Шейх Объединённых Арабских эмиратов уже знает о постигшем вас горе и приносит вам свои глубокие соболезнования, а его личный сверхзвуковой пассажирский самолёт уже ждёт вас в аэропорту.
За два часа полёта в роскошном салоне самолёта Елена не скрывала эмоций и дала волю чувствам.
Потом были похороны, слёзы, глубокая скорбь…

*   *   *
 Нервный срыв от невосполнимой утраты самого близкого ей человека повлиял  на состояние голосового аппарата. Петь, как обычно на высшем уровне, она не могла, а показывать более низкий уровень вокала не желала.
Неоднократные обследования у лучших врачей-фониатров показывали, что её голос находится в идеальном состоянии, а его незвучание связано с психологической травмой певицы.
В первые недели после смерти Маргариты Сергеевны Елена каждый день включала супер-ультрабук и пересматривала фотоальбом, хранивший тысячи фотографий, запечатлевших в хронологическом порядке практически всю семейную жизнь Елены и Маргариты Сергеевны.
В отдельной папке супер-ультрабука хранились большое количество видео фрагментов, которые Елена и Маргарита Сергеевна снимали небольшой видеокамерой. Её они непременно брали  с собой во все поездки.
А поездок по городам и странам до совершеннолетия Лены было очень много. Все каникулы были заняты такими поездками. Их даже перечислить было невозможно, если бы не фотоальбом.
После 18-летия Елены число поездок с Маргаритой Сергеевной сильно сократилось из-за начавшейся сольной карьеры. Однако Маргарита Сергеевна запросто могла себе позволить прилететь в любой город мира, чтобы повидаться с Леной и посмотреть “живьём” пение дочери в той или иной опере.
К своему 25-летию Елена Некрасова уже была весьма знаменитой и востребованной певицей мирового уровня. А Маргарита Сергеевна, прикинув, что наиболее часто гастрольные туры Лены связаны с Парижем, Веной, Миланом, Лондоном и Нью-Йорком, приобрела для своей дочери квартиры в этих городах, причём в шаговой близости от театров. Она не жалела денег, чтобы создать максимальный комфорт для жизни и работы своей любимицы.
– Да и чего их жалеть – эти бумажные шуршалки? – говорила Маргарита Сергеевна своим знакомым, которые удивлялись огромным средствам, вложенным в зарубежную недвижимость. Даже Владимир Борисович Мирков неодобрительно кивал головой, разговаривая по видео связи с Маргаритой Сергеевной. Но Маргарита Сергеевна считала иначе:
– Квартиры эти я всегда смогу продать, да еще и заработать на этом, так как проживание в них звезды мировой оперы автоматически увеличивает их стоимость.
Однажды, выйдя с Леной на балкон её 5-комнатной квартиры на 34-м этаже одного из Бродвейских небоскрёбов, находящихся рядом с “Metropolitan Opera House”, Маргарита Сергеевна сказала:
– А помнишь, доченька, как я тебя спросила, не страшно ли тебе стоять на горке в нашем бассейне?
– Конечно, помню, – улыбнулась Лена.
– Ты еще спросила, можно ли тебе оттуда сигануть? – они звонко захохотали, глядя вниз на спешащие по Бродвею и кажущиеся крохотными автомобили.
– А помнишь, мамулечка, как мы с тобой первый раз сиганули с парашютами?
– Ещё бы! – воскликнула Маргарита Сергеевна, – хоть мы тогда и прыгали в тандеме с инструкторами-парашютистами, но ощущение было еще то!!!
– Ты меня тогда снова спросила, не страшно ли мне, когда открылась дверь, и в самолёт ворвался ветер…
– Да-да-да! – засмеялась Маргарита Сергеевна. – А ты стоишь, смотришь вниз на землю и, перекрикивая шум, таким тоненьким голоском отвечаешь: «Нет! Не страшно!» – а у самой глаза, как блюдца, стали большими от страха!
– А я стою, держусь за поручень в 10 сантиметрах от бездны и не пойму, то ли это мои ноги так дрожат, то ли это штанины моего комбинезона ветер треплет, то ли это одно и другое одновременно. И всё равно, хоть страх, безусловно, был, я взглянула на тебя и поняла: с тобой, мамулечка, я способна преодолеть любой страх!
Они стояли, обнявшись, и  любовались видами Бродвея, освещенного ярким солнцем.
А через три дня состоялось первое выступление Лены в партии Золушки в одноимённой опере Джоаккино Россини в «Metropolitan Opera House”.
Один из самых больших оперных залов мира, вмещающий более 3 800 зрителей, стоя аплодировал блистательным исполнителям, но самые громкие овации сорвала она – Золушка Елена Некрасова.
Маргарита Сергеевна, часто посещая спектакли с участием Леночки в главных партиях, удивлялась тому, как прогрессирует вокальное и сценическое мастерство её дочери.
Она, не стеснясь своих эмоций, вместе с другими зрительницами заливалась слезами на последних тактах “Травиаты”, видя великолепную искренность чувств, исполненных Леной.
Но, когда  в других спектаклях, у которых в отличие от “Травиаты” был, как говорят англичане, “Happy and”, зрители по тридцать минут вызывали на поклоны Елену Некрасову, Маргарита Сергеевна, сама не понимая почему, как говорится, “ревела в два ручья” и ничего не могла с собой поделать.
Так вот своеобразно со слезами безмерной радости реагировала мать на успехи своей дочери и громкие аплодисменты в её адрес.

*   *   *
Через полгода после специальных занятий с психологом голос зазвучал по-прежнему блистательно. Елена Некрасова уже собралась возобновить карьеру, как вскоре последовал еще один удар: умер Владимир Борисович Мирков – человек сделавший из неё певицу экстра-класса.
Став знаменитой, Елена при малейшей возможности заглядывала в «Прокофьевку» к своему любимому педагогу и однажды случился настоящий праздник.
Постучав, как полагается в дверь кабинета, Лена зашла и увидела Миркова разговаривающего с Антониной Златиславовной.
Возгласы радости, поцелуи, счастье на лицах! Владимир Борисович еще раньше рассказывал Лене о том, с каким концертмейстером ему посчастливилось работать до прихода в «Прокофьевку». Показывал фото и видео фрагменты выступлений своих учеников в сопровождении Антонины Златиславовны.
Антонина продолжала следить за успехами своего коллеги, его учеников и, конечно же,  за триумфальными выступлениями его главной ученицы Елены Некрасовой.
И вот он наступил – счастливый момент личного знакомства.
Оказывается, Антонина Златиславовна тоже стала с недавних пор работать концертмейстером в школе «Новые имена». Её дети выросли, неплохо устроились в жизни, подарили трёх внуков, обещая на этом не останавливаться.
А Владимир Борисович сумел сагитировать Антонину попрощаться с провинциальной школой искусств и пополнить могучую плеяду московских концертмейстеров. Теперь они, как много лет тому назад, вновь в тандеме стали готовить новые певческие таланты.
 Шёл год за годом. Лена продолжала навещать Миркова и Антонину Златиславовну в «Прокофьевке» во время своих коротких приездов в Москву, привозя им разные диковинные подарки – пусть мелочь, а всё равно приятно.
И вот внезапный и подлый удар…
Вновь почти на полгода Елена Антоновна ушла в себя, почти не показываясь в обществе.
А вокруг жизнь в целом и оперная жизнь в частности продолжала своё стремительное и неудержимое движение.
И если поначалу различные Интернет-издания продолжали писать о ней и её блистательных ролях, то к концу первого года творческого молчания о певице Елене Некрасовой стали потихоньку забывать.
Только на 37 году своей жизни Елена Некрасова сумела не только  вернуть своему голосу былую красоту, тембр и силу, но и вновь занять своё место в когорте лучших певиц мира, которое она сохраняла в течение последующих 20 лет.
Но ничего не вечно в этом мире. После 57 лет Елена Антоновна стала ощущать, что её голос постепенно теряет свои качества, и сохранять его на прежнем уровне уже не представляется возможным. Она стала всерьёз задумываться о завершении карьеры, но театральные агенты, продюсеры, дирижёры и режиссёры каждый раз придумывали новые поводы для продления старых контрактов и заключения новых.
А голос всё чаще напоминал о необходимости снижения интенсивности гастрольной деятельности. Справляться с всё более частыми капризами голосовых связок становилось всё труднее.
И вот он состоялся – последний концерт в её карьере, дата которого была назначена на день её рождения.
Это был большой гала-концерт в Большом театре, который транслировали все ведущие телеканалы мира. Для участия в нём съехались и слетелись звёзды мировой оперы первой величины.
Сама юбилярша исполнила в этом концерте только два произведения: известнейшую каватину Нормы «Casta Diva»  из оперы “Норма” композитора Винченцо Беллини и свою коронную каватину Розины из «Севильского цирюльника».
Во время репетиции она случайно услышала короткий диалог двух скрипачей из оркестра:
– А не поздновато ли петь Розину в 60 лет?
– Ну, если в 60 выглядеть на 40, то, наверное, не поздновато.

2

Одевшись, словно для выхода на сцену, Елена Антоновна с букетом белых роз в сопровождении Гали и Зины спустились на первый этаж, и вышли к роскошному именному автомобилю «Cadillac Celestiq», собранному этой легендарной автомобильной фирмой персонально для неё – певицы Елены Некрасовой.
Подойдя к автомобилю спереди, она  ласково провела рукой в белой перчатке по отполированной золотой надписи на капоте «Queen HeleN». Последняя буква была заглавной, так как означала не столько окончание имени  Helen, сколько начало фамилии Nekrasova.
 Водитель в смокинге и белых перчатках открыл переднюю дверь, и нажал кнопку на маленьком пульте дистанционного управления. Переднее сидение выехало наружу и замерло в ожидании своей пассажирки.
Елена Антоновна удобно устроилась в кресле, водитель аккуратно пристегнул на ней ремень безопасности и вновь нажал кнопку на пульте. Сиденье вместе с Еленой Антоновной въехало внутрь «Cadillac Celestiq». Водитель поправил полы плаща  на Хозяйке и закрыл дверь.
Галя и Зина расположились на заднем сидение. В руках у Зины был небольшой саквояж с необходимыми лекарствами.
Елена Антоновна запомнила навсегда тот счастливый миг, когда она в свои 12 лет впервые села на переднее пассажирское сидение в автомобиле своей мамы. С тех пор она всегда садилась только спереди.
Приехав на кладбище, Елена Антоновна неторопливой походкой прошла по аллеям к могиле Маргариты Сергеевны, находившейся в идеально ухоженном виде: ни хвоинки сосновой, ни листочка, упавших с деревьев, там не было. Зная график посещения, секретарь Ирина давала распоряжение одной из уборщиц, работающей в школе «Новые имена» и та со школьным водителем наводила порядок на могиле непосредственно перед приездом Елены Антоновны.
Галя с небольшой дамской сумочкой, Зина с саквояжем и водитель с раскладным стулом шли позади Елены Антоновны.
Она садилась на удобный раскладной стул напротив гранитного надгробья, и, глядя в глаза приветливо улыбающейся с объёмной фотографии Маргариты Сергеевны, мысленно делилась с ней самыми последними новостями, произошедшими в последний месяц.
Если новостей было мало или же они отсутствовали, что бывало крайне редко, то Елена Антоновна вспоминала какой-либо случай из своей долгой гастрольной жизни.
Сопровождающие Елену Антоновну, как правило, находились в это время на приличном расстоянии, чтобы не мешать своим присутствием, и в то же время не терять её из виду.
Посещение кладбища всегда длилось около часа, после чего Елена Антоновна вставала и направлялась к своему именному «Cadillac Celestiq».
Сегодня, был как раз тот случай, когда новостей, стоящих внимания, не было, а в памяти всплыли светлые воспоминания.

*  *  *
Она сидела на третьей ступеньке, поджав ноги и опершись спиной к чаше маленького фонтана на площади Пьяцца-дель-Пополо, держа в руках раскрытый клавир “Севильского цирюльника”.
Несмотря на то, что партия Розины была уже хорошо проработанная и, как говорится, напетая, повторить речитативные диалоги никогда не помешает.
С блеском победив в Амстердаме на престижном Международном конкурсе оперных певцов “Operalia”, посвящённом девяностолетию выдающегося тенора и основателя этого конкурса Пласидо Доминго, она получила приглашение спеть партию Розины на родине великого итальянского композитора Джоаккино Россини в городе Пезаро, в котором проходит ежегодный россиниевский оперный фестиваль.
Лёгкий знойный ветерок  пытался шевелить страницы клавира, а старинный фасад театра Россини своими окнами, словно глазами, следил за двадцатилетней девушкой, одетой в обычные джинсы и светлую футболку.
Она легко дважды постучала указательным пальцем по экрану своего старого доброго смартфона, показавшего время 10:45, закрыла клавир “Севильского цирюльника” и, от души потянувшись, встала и медленно пошла в сторону служебного входа в театр. Приучив себя с детства не опаздывать к назначенному времени, она с удовлетворением отметила про себя, что до начала репетиции с концертмейстером в запасе было 15 минут.
До фестивальной премьеры “Цирюльника” оставалось еще  12 из 30 выделенных на репетиционный процесс дней. На послезавтра назначена первая репетиция с оркестром, а пока проходят обычные спевки певцов, исполняющих главные партии.
Она прекрасно знала, что куда бы ни приехала выступать за границей – везде встречала русских певцов и певиц, как молодых, так и постарше, заслуженных и народных.
Вспоминая себя худенькой двенадцатилетней девочкой, она с улыбкой и снисхождением относилась к тому благоговению и трепету, с которыми воспринимала молодых оперных певцов, сумевших добиться больших успехов на оперном поприще.
Она тогда и мечтать не смела о том, что через какие-то 7-8 лет будет петь на одной сцене со своими кумирами, обращаясь к ним запросто на “ты” и без какого-либо замирания сердца.
Позади послышались мужские голоса: высокий и низкий. Она прекрасно знала, кто догоняет её на подходе к театру: высокий и статный баритон, солист Московского театра “Новая опера” Александр Ершов и маленького по сравнению с ним роста заслуженный артист Российской Федерации, солист Большого театра тенор Валерий Макаров.
– Доброе утро, наша молодая Розиночка! – поприветствовал  своим певучим голосом Валерий.
– Здравствуй, донна Розина, – шутя, вторил Валерию Александр, – подучила речитативы, или вновь слегка напутаешь, как вчера?
– Здравствуй, Валера, и тебе привет, сеньор Фигаро, – ответила она в том же полушутливом тоне, – уверена, что сегодня всё пройдёт без запиночки.
Сквозь распахнутые двери служебного входа послышался небольшой шум, и вскоре появились три работника театра. Двое из них несли длинную раздвижную лестницу, а у третьего под мышками находились два больших рулона.
– Наверное, афиши будут укреплять, – догадался Валерий. И точно: работники приставили лестницу к афишному окну и, быстро развернув, закрепили на нём один из рулонов, оказавшийся афишей предстоящей премьеры “Цирюльника”. Потом работники перешли ко второму афишному окну, располагавшемуся симметрично первому, по отношению к главному входу в театр и стали закреплять вторую афишу.
Conte Almaviva – Валерий Макаров, – вслух прочитал Александр.
Figaro – Александр Ершов, – вслух прочитала Лена.
Rosina – Елена Некрасова, – вслух прочитал Валерий.
– Sono felice di vedervi, signori, sembra che non siamo ancora in ritardo  – раздался приятный бас.
– О, сaro Don Basilio, – почти пропел Валерий и, показав рукой на афишу, торжественно и синхронно с Александром сказал, – Ильдебрандо Д’Арканджело.
Высокий и сильно поседевший Ильдебрандо  улыбнулся, обнял Валерия и Александра за плечи, и, пропустив вперёд Лену, направил всех к служебному входу в театр.
Войдя внутрь театра, они разошлись по гримёркам, и начали распеваться.
В 11:05 по громкой связи всех певцов, задействованных в сегодняшней репетиции, пригласили на сцену.
Сначала, согласно либретто оперы, репетировали граф Альмавива (Макаров) и Фигаро (Ершов).
Это был обычный репетиционный процесс, невидимый зрителям, с остановками, повторами отдельных фрагментов и указаниями режиссёра-постановщика. Все исполнители уже не один год «варились» в подобных сборных театральных труппах, создаваемых на короткий промежуток времени перед премьерой, чтоб потом разлететься по всему свету, с весьма большой вероятностью встретиться в каком-то другом городе, другом театре и другой опере.
Требований было немало, но главные из них сводились к тому, что, невзирая на возраст, титулы и мировую известность все певцы и певицы должны были являться в указанное время с хорошо выученными партиями и оставлять за порогом театра личные обиды и возможную неприязнь по отношению друг к другу.
Лена села на стул, поставленный таким образом, что с этого места открывался отличный обзор на всю не слишком ярко освещенную сцену: для репетиции такого света было вполне достаточно. Красивый зал с партером, бельэтажем и четырьмя балконами, построенный, как и в большинстве других итальянских театров, в форме подковы, сейчас находился во мраке.

3

Взрослея и становясь всё более самостоятельной девушкой, успешно идущей к своей мечте, Лена никогда не забывала того, какой она появилась в доме Маргариты Сергеевны, и какой, благодаря этой великолепной и красивой женщине, она стала.
Лена не по кинофильмам знала примеры «зажравшихся» от бешеных родительских денег и живущих в скуке от полного достатка, так называемых, «детках-мажорах».
Это были циничные молодые двадцатилетние старики и старухи без серьёзных целей и увлечений, которые смысл жизни видели в шумном грохоте ночных клубов, в танцах до рассвета, в сигаретах, наркотиках, пьяном угаре и в утреннем пробуждении, которое у них начиналось часов в пять после полудня.
Друзей, в глубоком понимании этого понятия, и которых в принципе не может быть много, у Лены не было. Зато было много коллег и товарищей по музыкальному цеху. Так же как она, они были увлечены своими делами и своей карьерой, поэтому, как выразился кто-то из них, «каждый гребёт в свою сторону». По большому счёту, никто из знакомых Лене певцов и певиц не страдали от отсутствия друзей. Лена тоже не была исключением.
Не потому ли чувство любви до потери рассудка миновало Лену и в подростковом возрасте, когда у девочки расцветают все чувства, и сейчас, когда она стала взрослой красавицей, стремительно набирающей известность оперной певицей.
Вращаясь в сравнительно узком кругу единомышленников, у Лены не было времени заводить знакомства и связи за пределами этого круга. Зато уже было немало попыток со стороны мужской певческой братии оказывать ей не только знаки внимания, но и неприкрытые намёки на романтические отношения, которые Лена мягко, но довольно решительно отвергала, потому что, как правило, все эти предложения исходили от женатых мужчин. Становиться роковой разлучницей, исподволь разрушая чужую семью, ей совершенно не хотелось. А роль любовницы её не прельщала ни с материальной, ни с физиологической точки зрения.

*  *  *
– Дорогая Леночка-Розиночка, – послышался со сцены голос Валерия Макарова, – зрители замерли в ожидании твоей каватины…
Нет, что касается, зрителей, то Валерий, конечно же, пошутил, а вот что касается каватины Розины…
Любой, даже начинающий любитель классической музыки знает, что в опере “Севильский цирюльник” великий Джоаккино Россини создал целый фейерверк вечных мировых хитов. Это и ария графа Альмавивы, и каватина Фигаро, и знаменитая ария Дона Базилио “Клевета” и, стоящая на особом счету каватина Розины.
История музыки знает немало гениальных исполнителей этих арий. Но только каватина Розины отличается наличием нескольких вариантов исполнения, один другого виртуозней.
Французский писатель и друг Россини  Мари-Анри Стендаль в своей книге “Жизнь Россини” свидетельствует, что великий композитор не имел ничего против, если певицы, исполняющие его и без того трудные арии и каватины, добавляли “отсебятину”, еще больше усложняя авторские колоратуры и фиоритуры, чтобы с самой лучшей стороны показать свою виртуозность. Некоторые из таких “отсебятин” были зафиксированы в нотах и продолжили самостоятельную жизнь, как варианты того или иного произведения.
Педагог Лены Владимир Борисович поступил с каватиной Розины по-своему. Он взял и на основе исполнений выдающихся певиц современности, таких как Чечилия Бартоли, Джойс Ди Донато, Эллина Гаранча и Ольга Перетятько, создал обобщающий вариант, по своей виртуозности превосходящий каждый из перечисленных в отдельности.
Показав свой вариант 17-летней Лене, которая к тому времени уже училась в выпускном классе, Мирков сказал:
– Есть такое крылатое выражение: “Бумага выдержит всё”. То, что я вот здесь написал – это сильно, красиво, виртуозно и уникально. Однако это пока лишь значки на бумаге. Мы с тобой сегодня начинаем работу, которую неспешно и по крупинкам будем проделывать целый год, оттачивая каждый звук.
А потом тебе лишь придётся поддерживать каватину Розины в рабочем состоянии, чтобы она у тебя, Боже упаси, не “запылилась” и не “заржавела”.
Именно этот вариант каватины Розины во многом помог Лене победить в Амстердаме на престижном Международном конкурсе оперных певцов “Operalia”.
Лена, оставив на стуле клавир «Севильского цирюльника», вышла на сцену, выслушала короткие пожелания режиссёра-постановщика, сидящего в четвёртом ряду зрительного зала и кивнула концертмейстеру, что на языке певцов всего мира означает: «Я готова, можно начинать».
Прозвучали двенадцать тактов вступления, и Лена запела:

Una voce poco fa
qui nel cor mi risuono;
il mio cor ferito e giа,
e Lindor fu che il piago.

Режиссёр-постановщик слушал пение без остановок. Он, будучи весьма авторитетным человеком в оперном мире, заранее посмотрел выступление Лены в гала-концерте лауреатов конкурса “Operalia” и понял, что вмешиваться в вокальное содержимое исполнительницы нет никакой необходимости. Он лишь дал несколько указаний на предыдущих репетициях по поводу движения по сцене и жестов руками. 
Предварительные спевки таили в себе определённые трудности, как правило, не вокального, а сценического характера. На совершенно пустой сцене нужно было представить, что слева от тебя стоит стол, за которым тебе нужно начать исполнение. В глубине по центру будет находиться закрытое окно, к которому ведут три ступеньки лестницы, и у которого исполняется часть каватины. Справа будет дверь, которую нужно сначала открыть, а потом не забыть закрыть, чтоб не нарушить логику следующей мизансцены.
Иногда на таких репетициях на помощь певцам приходил обычный кусочек мела, с помощью которого прямо на полу сцены рисовали большой прямоугольник с надписью внутри «Стол», или на похожем прямоугольнике в другом месте появлялась надпись «Окно» или «Лестница», «Шкаф» и тому подобное.
Так ориентироваться на сцене, и выполнять предварительные указания режиссёра было значительно проще.
Однако такие репетиции, требующие от исполнителей хорошего воображения, длились недолго. Вскоре на сцене появлялись настоящие декорации, и выполнять замысел режиссёра становилось легче.
Примерно за неделю до премьеры начинались костюмированные репетиции, в сопровождении оркестра, что было самым важным этапом репетиционного процесса.
Лене очень нравился этот этап подготовки к спектаклю, так как он был максимально приближен к действительности.
Накануне премьеры все исполнители главных партий взяли «день молчания». С этой маленькой, но очень важной хитростью ведущих певцов и певиц мира вынуждены были считаться все театральные режиссёры. Практически сутки до премьеры певцы старались не только ничего не петь, но и ни с кем не общаться, чтоб не нагружать свой голосовой аппарат и дать ему набраться силы.
И вот наступил он – день фестивальной премьеры.  Волнение чувствовалось сразу при входе в длинный коридор  театральных гримёрных. Исполнители главных партий вели себя по-разному, но волнение чувствовалось и в их поведении. Ильдебрандо Д’Арканджело ходил по прямой линии 10-12 шагов в одну сторону, потом обратно, что-то напевая себе под носом,  Саша Ершов сидел на стуле, закрыв глаза, а пальцы его правой руки выбивали какой-то лишь ему знакомый ритм, Валерка Макаров постоянно с кем-то тараторил, много улыбаясь и жестикулируя.
Только она – Елена Некрасова – внешне казалась совершенно спокойной, лишь только горячие волны вновь, как и тогда, в третьем туре конкурса преподавателей в музыкальной школе имени Сергея Прокофьева, подкатывали откуда-то из-под нижних рёбер к самым ключицам.
Но она, прекрасно зная себя, позабудет своё волнение уже на первом своём выходе на сцену. Как хорошо, что в этом выходе еще не надо петь… Впрочем, если бы даже понадобилось пение, то оно, несомненно, и в лучшем виде состоялось.
Отчего же так волнуются такие опытные мастера? Да потому, что Пезаро – это не только оперный фестиваль, это не только родной город великого Россини, это, уважаемые любители музыки, – Италия! Здесь по отношению к певцам и певицам традиционно существуют только два варианта: или успех, или провал. Причем вчерашний успех не является гарантией для успеха сегодняшнего. Впрочем, с провалами в истории оперы тоже случалось всякое…

4

Шесть лет учёбы по экспериментальной программе «Новые имена» дали свои поразительные результаты. Не только Лена, но и практически все ребята, заслуженно отобранные в эту программу, становились лауреатами новых престижных конкурсов, как в России, так и за рубежом. Лучших из них уже начинали вводить на роли второго и третьего плана в различных театральных постановках.
Занимаясь у Владимира Борисовича Миркова, Лена достигла того исполнительского уровня, который позволял ей занимать лидирующее положение среди участников программы «Новые имена». 
Она первой из всех однокашников в свои пятнадцать лет была приглашена на крохотную роль Барбарины из «Свадьбы Фигаро» В. А. Моцарта в постановке театра «Геликон-опера».
Вскоре была чуть более длинная партия Прилепы в «Пиковой даме» Чайковского в театре имени К. С. Станиславского.
Участников программы «Новые имена» приобщали не только к реальной театральной практике, но и к тонкостям взаимоотношений между режиссерами, дирижёрами, и, конечно же, партнёрами по сцене.
В год своего совершеннолетия все участники программы получали дипломы о средне-специальном образование, как после окончания музыкального колледжа. Разница была только в  специальности, указанной в дипломе: «Певец, артист музыкального театра».
С трудоустройством выпускников по программе «Новые имена» тоже проблем не было, так как все эти ребята практически сразу были под пристальным наблюдением директоров, режиссёров и художественных руководителей ведущих театров страны.
 Больше половины участников программы стали студентами Московской консерватории и ГИТИСа. Это была определённая страховка на будущее: если по каким-либо причинам карьера певца или певицы не заладится, или внезапно прервётся, то можно будет уйти на преподавательскую работу.
Уйдя с головой в любимую учёбу, в которой практически отсутствовали предметы математического цикла, а география, химия, физика и биология были сведены в единый предмет «Естествознание», Лена постоянно чувствовала надёжную и неутомимую поддержку Маргариты Сергеевны Некрасовой.
И, хотя это уже не были прежние отношения взрослой женщины-наставника с наивной, искренней в своей непосредственности девочкой-подростком, ничего хорошего не видевшей в своей жизни, большая любовь и взаимоуважение с годами только укреплялись.
Владимир Борисович справедливо считал, что лидирующее положение Лены среди участников программы «Новые имена», пришедшее к ней сразу еще во время отборочного конкурса, было связано не только с его талантом педагога, не только с талантом Лены, но и с чудесным талантом и большими финансовыми возможностями Маргариты Сергеевны. Она мастерски и, казалось, без особых усилий создавала для своей дочери идеальные условия для жизни и учёбы. Именно этого не хватало большинству однокашников Лены, даже не смеющих мечтать о подобных комфортных условиях.
Однажды, когда Лене шёл 16-й год, ей, как обычно, позвонила мама и сказала, что уже едет за ней и будет минут через двадцать. Она, не торопясь, прошла по аллее от центрального входа «Прокофьевки» и, остановившись на тротуаре Токмакова переулка, стала дожидаться маму.
Внезапно возле неё затормозил большой чёрный «Ford Explorer», из которого молниеносно выскочили два человека в масках на лицах и, схватив Лену, быстро усадили её на заднее сиденье. Она даже пикнуть не успела.
Машина рванула с места, а Лена почувствовала, как ей на голову одели такую же маску, как у похитителей, только задом наперёд и она ничего не видела.
Еще через секунду её резко повернули вполоборота и уверенным движением завели ей руки за спину. Щелкнули наручники.
«Не бойся ничего и не паникуй!» – всей своей сущностью услышала Лена какой-то внутренний голос.
Они довольно долго куда-то ехали. Если поначалу машина постоянно совершала повороты то влево, то вправо, то вскоре, видимо, выехали на какую-то прямую дорогу.
Примерно через полчаса машину закачало на дорожных ухабах и, наконец, она остановилась.
Лена услышала, как открылась дверь и её молча подтолкнули к выходу. Она боялась оступиться и упасть, но чьи-то сильные руки подхватили её и куда-то повели.
Потом было шесть скрипучих ступенек и не менее скрипуче открывшаяся дверь.
Она поняла, что её усадили на жесткий деревянный стул. Какой-то знакомый, как показалось Лене, голос сказал:
– Сиди спокойно и не дёргайся. Это похищение с целью выкупа. Сейчас мы позвоним твоей матери и, если она согласится с нашими условиями, мы отпустим тебя на все четыре стороны.
Лена почувствовала, как чья-то рука залезла в её дамскую сумочку.
– А вот и смартфон! – сказал другой, не знакомый Лене сиплый голос. – Видать мать пожалела для своей дочери денег на дорогую модель.
– Ничего она для меня не пожалела! – воскликнула Лена.
– Заткнись и помалкивай, пока тебе слово не дали! – грубо оборвал её сиплый голос.
Послышался набор номера на смартфоне.
– Да, Леночка, я уже близко, через три минутки подъеду! – послышался голос Маргариты Сергеевны.
– Это не Леночка! Твоя дочь нами похищена! – сказал сиплый голос.
– Что за чушь? Кто вы?
– Закрой рот и слушай сюда! Если ты привезешь чемоданчик с десятью миллионами рублей туда, куда я тебе скажу, с твоей дочерью ничего плохого не случится.
– Откуда я знаю, что Лена у вас? – волновалась Маргарита Сергеевна.
– А вот сама посмотри, – Лена почувствовала, как с неё резко сорвали маску и навели камеру смартфона.
– Лена, доченька, где ты находишься? – надрывно спросила Маргарита Сергеевна.
– Мамулечка, я не знаю… – Лена растерянно оглядывалась по сторонам какого-то деревенского дома с некогда белой русской печкой.
– Всё! Хватит! Убедилась, в чём хотела? Гони деньги! И не вздумай обращаться в мусарню. Даём тебе два часа, а если к тому времени ты не раскошелишься, то мусора найдут твою красавицу где-нибудь в сточной канаве.
– Но для начала мы её пустим по кругу! – раздался знакомый Лене голос, – чего такой красоте зря пропадать? – и оба похитителя засмеялись.
– Где и когда я должна вам предать деньги? – продолжая волноваться, спросила Маргарита Сергеевна.
– Через два часа возле перекрёстка трассы Е-115 с трассой А-113. Стой одна на автозаправке с чемоданом в руке и смотри без шуток, иначе… Обладатель сиплого голоса снова навёл смартфон на Лену, а второй  похититель, щелкнув раскладным ножом, подвёл его к шее Лены и неторопливым движением, случайно слегка царапнув по коже, сверху вниз стал разрезать блузку до пояса джинсов.
– Ты всё поняла?
– Да! Я всё сделаю, как вы хотите, только не трогайте мою дочь!
– Ну, что? Кажется всё чики-пуки? Через два часа мы с тобой будем миллионерами! – радовался сиплый голос.
– Так-то оно так, но всё равно как-то стрёмно! – ответил знакомый Лене голос. Она никак не могла вспомнить, кому может этот голос принадлежать. В её возрастной группе точно такого голоса нет.
– Ну, что, красава, ты тут посиди, не грусти, скоро выйдешь на свободу.
– Мне очень нужно в туалет, – сказала Лена.
– Так валяй прямо тут, – весело ответил сиплый голос, – и тебе хорошо и нам приятно посмотреть.
– Слушай, зачем ты так, это уж слишком, – сказал второй голос.
– Да ладно! Шутю я! За такое бабло можно и в туалет девочку сводить.
Он помог Лене подняться со стула и повёл к выходу из дома. Метрах в десяти от дома на углу двора, поросшего высоким бурьяном, виднелся обычный деревянный сортир.
– Я не могу со связанными руками, – жалобно промолвила Лена.
– Может, тебе помочь еще и джинсики снять? Так я готов! – противно засмеялся сиплый, – ну ладно, ладно! Сказал же – шутю! – он достал из кармана связку ключей, и найдя на ней маленький ключик, раскрыл замок наручников, – заходи, не боись! Подглядывать не буду.
Лена зашла в туалет и закрылась изнутри на обычный железный крючок. Сиплый отошел от туалета, сел на ступеньку крыльца и закурил.
Внезапно Лена ощутила темноту в глазах, а голова резко закружилась. Она поспешила сесть на деревянное сиденье и потеряла сознание.

*  *  *
Маргарита Сергеевна несколько секунд смотрела на экран своего смартфона. Нужно было что-то делать, но она в растерянности не знала с чего начать.
Она развернула машину и на огромной скорости помчалась обратно в свою фирму. Запыхавшись, она влетела в свой кабинет, села за рабочий стол и замерла на несколько секунд, решая, кому сначала звонить: своему адвокату или…
Внезапно включился принтер, стоящий на её рабочем столе и выпустил листок, на котором крупным жирным шрифтом был напечатан текст:
 
«Лена в опасности. Её похитили какие-то придурки. Если бы они были профессионалами, то ни за что не позвонили бы вам с её смартфона. Вот геолокация дома, в котором удерживают Лену: 56.107358, 37.960818. Срочно звоните в полицию, пусть высылают группу для задержания преступников».

Маргарита Сергеевна дважды прочитала текст и, поняв, что ничего лучше пока придумать не может, взяла себя в руки и позвонила своему бывшему однокласснику, полковнику Мытищинского государственного управления МВД России по Московской области. Тот, выслушав чёткую, хоть и очень взволнованную речь Маргариты Сергеевны, сказал:
– Рита, успокойся, оперативная группа выедет с минуты на минуту.
А в это время Лена, находящаяся в деревянном туалете, пришла в сознание и ощутила, как внутренний голос сказал ей: «Сохраняй спокойствие. Скоро тебя освободят». Она вышла из туалета и в сопровождение сиплого прошла в дом. Наручники на неё больше не надевали.
Несмотря на то, что оба похитителя постоянно находились в масках, Лене показалось, что глаза второго похитителя со знакомым голосом тоже ей знакомы, хотя с уверенностью что-то утверждать она не могла.
Какое-то время все молчали. Потом сиплый стал нервно ходить по дому.
– Ну, что? Час прошел. Ждём еще пятнадцать минут и потихоньку поедем на встречу с прекрасным?
– Что-то мне как-то не по себе, – сказал знакомый голос, – а если мамаша всё же сообщит мусорам?
– Если бы она хотела сообщить, то не стала бы так сразу соглашаться на наши условия, а стала бы тянуть резину.
Прошло еще полчаса. Похитители всё больше нервничали, постоянно курили, дым густой пеленой висел в воздухе, отчего у Лены даже разболелась голова.
– Так! – Сказал сиплый. – Встали и пошли к машине. Эй, красотулечка, не спи, а то замёрзнешь!
Они вышли на крыльцо, осмотрелись вокруг и направились через маленький двор к калитке в покосившемся старом деревянном заборе. Дойдя примерно до середины двора, Лена внезапно ощутила внутренний приказ, сопротивляться которому было совершенно невозможно: «Резко развернись и беги в дом!».
Она развернулась и со всего духу побежала к дому, услышав за своей спиной грозный окрик:
– Стоять на месте! Работает опергруппа!
Лена, думая, что окрик был адресован ей, замерла, и оглянулась. Неизвестно откуда взявшиеся четыре вооруженных пистолетами сотрудника полиции уже надевали наручники на похитителей.
– Доченька, милая моя, с тобой всё хорошо? – торопилась навстречу Лене крайне взволнованная Маргарита Сергеевна, увидев разрезанную до самого пояса джинсов блузку и маленькую уже запёкшуюся царапину на шее, – Они били тебя?
– Нет, мамулечка, но мне было очень страшно, особенно когда вот этот разрезал мою блузку, – она показала рукой на одного из похитителей.
Оперативники сорвали с них маски, и Лена вмиг узнала того, чей голос и глаза ей показались знакомыми. Это был ученик «Прокофьевки» из старшей возрастной группы, который в последние две недели увивался за Леной, то, приглашая её в кафе, то, рассказывая скабрезные анекдоты, то, делая ей пошлые намёки на интимную близость.
– Понятно, – облегчённо вздохнула Маргарита Сергеевна, – ну, теперь он нескоро сможет кому-то на что-то намекать.
– Да, – раздался рядом приятный голос крупного седовласого мужчины,  – загремит по трём статьям: за похищение человека, за вымогательство крупной суммы денег и за сексуальные домогательства.
– Знакомьтесь,  – улыбнулась  Маргарита Сергеевна, – это мой бывший одноклассник, а теперь полковник, начальник уголовного розыска, а это моя любимая дочь Лена.
– Теперь можете успокоиться, всё самое страшное позади, – ответил полковник.

5

До летних каникул перед последним годом обучения детей по экспериментальной программе «Новые имена», оставалось две недели.
По распоряжению руководителя программы, учащиеся должны были пройти очередную концертную практику, но не в театрах Москвы, а в провинциальной сельской глубинке, где привыкшие к просторным московским сценам учащиеся школы «Новые имена», должны были показать своё искусство на крохотных сценах сельских домов культуры.
Были сформированы 4 концертные группы, заказаны 4 микроавтобуса, и в понедельник 10 июня учащиеся школы разъехались, согласно жребию, в буквальном смысле слова на все четыре стороны. Группе Лены Некрасовой по жребию досталась поездка в северном направлении.
В её группе ехали еще две девочки, два мальчика и руководитель группы Максим Николаевич, один из преподавателей школы «Новые имена»,  взявший на себя еще и функцию концертмейстера. Вместе с ними в микроавтобусе ехало, занимая место в проходе, электронное пианино.
Выехав ранним утром, микроавтобус взял курс на Ярославскую область. Проехав старинный Ростов Великий, была сделана первая остановка в посёлке Семибратово, где в местном доме культуры состоялся концерт при полном аншлаге: все 50 мест в зале были заняты, да еще зрители стояли в проходах.
Спели. Сели в микроавтобус, перекусили тем, что взяли с собой, и поехали дальше.
Минут через 40 подъехали к дому культуры в Великом селе и повторили ту же программу, что и в Семибратово.
Вновь двинулись в путь. Проехали через весь Ярославль. Переехали по автомобильному мосту через Волгу, успев полюбоваться её видами с большой высоты, и еще через 50 минут после этого оказались в селе Вятском, больше напоминающем типичный русский город начала ХХ века.
Здесь было несколько музеев, и в каждом из них был свой маленький концертный зал.
Выступление было намечено на 19:00. а после него  вся концертная бригада и водитель были приглашены на ужин и вечернюю экскурсию по музеям села.
После экскурсии дружной компанией прошлись по магазинам и закупили провизию для завтрашнего дня.
Переночевали в уютной местной гостинице, а утром вновь сели в микроавтобус и поехали обратно в сторону Ярославля, но, не доезжая до него, повернули направо и сделали остановку в посёлке Кузнечиха, в котором оказался вполне современный двухэтажный дом культуры.
Несмотря на утреннее время, зал дома культуры, рассчитанный на 200 мест, был заполнен более чем на половину – рабочее время, однако!
После концерта – снова в путь, который, на сей раз, привёл юных артистов в левобережную часть города Тутаева. Микроавтобус остановился у двухэтажного здания с надписью «Кинотеатр «Экран».
После жаркой езды в знойный день, кинотеатр встретил приятной прохладой помещения и весьма малоприятным прохладным приёмом у зрителей, большинство из которых были случайно изловленными и загнанными на концерт школьниками местной школы.
Видя совершенно неподготовленную публику и, поняв, что это же не Ярославль и даже не его пригороды, ребята вместе с руководителем Максимом Николаевичем стали на ходу менять программу концерта, чтобы хоть как-то расшевелить зрительный зал.
Лене даже показалось, что под конец концерта артистам это удалось. Однако вскоре она поняла, что ей лишь показалось то, что поначалу показалось.
Ребятня, интуитивно почувствовав последний номер концерта и, сделав несколько хлопков вежливости в ладоши, в считанные секунды с грохотом и гамом испарились из зала, оставив на месте человек десять взрослых тётушек-пенсионерок.
После концерта сели в микроавтобус и, съехав на берег Волги слева от переправы, устроились на “перекус”, как в шутку назвал эту процедуру один из мальчишек концертной группы.
Подкрепившись, и полюбовавшись широкими волжскими просторами, они вновь поднялись вверх.
Немного пропетляв по улицам города, уступающим по качеству асфальта улицам села Вятское, уверенно двинулись дальше в село Савинское.  Там, как сказал руководитель группы Максим Николаевич, их ждёт вкусная уха из свежей волжской рыбы.
Минут через 30 съехали с плохонькой асфальтированной дороги, которая заставляла всю группу дружно подпрыгивать на ухабах, на дорогу, ведущую в Савинское. На первых же метрах этой дороги всем стало очевидно, что та дорога, по которой они только что ехали, была не такой уж плохонькой.
К счастью, этот кусок дороги вскоре оказался позади, и дальше асфальта уже не было. Микроавтобус теперь раскачивало не так резко, а за ним поднималась бурая непроницаемая пыльная стена.
На «огромной» скорости в 10 км/час, максимально возможной для данного сельского «автобана», подъехали к Савинскому дому культуры.
Водитель заглушил мотор, ребята-артисты вышли из салона и по-настоящему ощутили звуки и запахи деревни.
Правее дома культуры, отделенные высоким неухоженным кустарником неопределённой породы, располагались широкие и длинные картофельные грядки с высокой сочной ботвой, на которой уже появлялись жёлтые цветочки.
Неподалеку благоухала характерным запахом большая куча свежепривезённого навоза.
Где-то недалеко надрывались петухи, а рядом с громким жужжанием летали крупные шмели и не менее крупные слепни, которым больше всех понравился водитель Сергей, непрестанно машущий руками и пытающийся с помощью крепкого русского мата отогнать «проклятых кровососов».
На входной двери дома культуры висел полуторакилограммовый замок. Ребята-артисты вопросительно посмотрели на Максима Николаевича. Тот растерянно молчал, обдумывая ситуацию.
– Мне нужно в туалет, – шепнула Лене одна из девочек.
– Мне тоже, – ответила Лена и, обратившись к Максиму Николаевичу, спросила, – можно мы поищем туалет?
– Что значит можно, если нужно? – попытался пошутить, сильно озадаченный «тёплым приёмом» Максим Николаевич.
Лена и присоединившиеся к ней остальные девочки дошли до конца дома культуры и, повернув за угол, увидели уникальное строение.
По виду это был типичный сортир на 4 кабинки. Запах, доносившийся оттуда, тоже недвусмысленно намекал о назначении этой конструкции. Однако дверь у первой кабинки была перекошена и покачивалась на одной нижней петле. На второй двери красовался еще не слишком поржавевший замок, запрещающий кому ни попадя воспользоваться благами цивилизации эпохи романтизма, находящимися за дверью. На третьей кабинке дверь вовсе отсутствовала, спокойно валяясь в подсыхающей луже. И только четвёртая дверь – Та-дам! – висела ровно, плотно закрывая вход в заветное помещение, а главное – на ней не было замка, и даже была на месте ручка!
Обрадовавшись, Лена с девочками подошла к этой двери и, взявшись за ручку, потянула на себя. Дверь легко открылась и…
Девочки секунд десять молча хлопали изумлёнными глазами от увиденной неожиданности. За дверью всё было, как полагается: и длинное деревянное сиденье, и большая дыра в нём. Не хватало только малости – задней стены, которая отсутствовала напрочь. Зато вместо стены открывался неплохой пейзаж на картофельные грядки и трёх женщин, одетых явно не для прогулки по Арбату, пропалывающих бурьян.
Девочки громко засмеялись, увидев неожиданную картину, и показывая руками на отсутствующую стену.
Женщины, подняв над грядками раскрасневшиеся лица, недоумённо смотрели на девочек, думая, что те смеются над ними.
Максим Николаевич, услышав звонкий смех, поспешил к девочкам и, поняв, что привело их в такое состояние сам начал неудержимо хохотать.
Тем временем, женщины в картофельнике выпрямились и стали зло посматривать в сторону смеющихся.
– Простите нас, – сказал, сдерживая смех, Максим Николаевич, – я привёз артистов из Москвы. Договаривались с главой вашей администрации, что нам для концерта будет предоставлен дом культуры, а он закрыт на замок.
– Так вам Михалыча надо, что ли? – спросила одна из женщин.
– Ну, если вашего заведующего домом культуры зовут Михалычем, значит, его, – ответил Максим Николаевич.
– Погодь чуток, – сказала женщина и, порывшись в старом пакете, достала кнопочный мобильник.
– Алё! Михалыч? Тута, тебя артисты спрашивают… Какие, какие? Из Москвы… Чего ты мне там орёшь?.. Вот приходи и сам разбирайся!.. Чего??? Сам иди туда!!!
– Русишь культуришь, – шепнула на ухо Лене одна из девочек, и они захихикали, отвернувшись в сторону.
– Ну, чего расхихикались? – сказала женщина, – сейчас придёт.
Всей «разведгруппой», не спеша, вернулись к автобусу. Водитель Сергей с сигаретой в зубах и большим пучком травы продолжал сражение со слепнями. Мальчишки сидели внутри микроавтобуса и листали свои смартфоны.
Вскоре послышался топот. Из-за поворота показался крупный седовласый мужчина, бегущий трусцой и топая огромными резиновыми сапогами «сорок последнего» размера. Грязная майка-безрукавка вся была в дырах и разноцветных пятнах, руки почти до локтей были перепачканы чем-то похожим на машинное масло, вместо брюк на нём было грязное, замасленное галифе.
– Здравствуйте, – поприветствовал мужчину Максим Николаевич, – вам разве не сообщили о приезде московских артистов?
– Здравствуйте, – превозмогая одышку, ответил заведующий домом культуры, – сообщили, как же! Дык-ить, вы должны приехать завтра, то есть 11 июня, а вы вона – уже здесь!.. – Девочки и Максим Николаевич удивлённо переглянулись.
– Извините, – негромко спросила Лена, – а у вас в Савинском какой сегодня день?
– Дык-ить, десятое, поне… Ой! Батюшки-святы! – стукнул себя по лбу Михалыч, оставив темное пятно от грязных рук. – Заработался, раскудри ж меня через коромысло! И вправду, сегодня ж вторник, 11 июня… А что ж делать-то? – он вопросительно посмотрел сначала  на Максима  Николаевича, потом на ребят.
– Что делать?.. – задумчиво ответил Максим Николаевич, – наверное, все будем продолжать заниматься начатым делом: мы поедем дальше по маршруту, а вы, как я понимаю, пойдёте ремонтировать какую-то технику.
– Да ласточка моя, «Нивушка», раскудри ж её через коромысло, совсем зачахла…– жалобным тоном сказал Михалыч, – а вы на меня жаловаться будете, наверное… – посмотрел Михалыч на Максима  Николаевича, и столько мольбы было во взгляде этого, затюканного бытом, человека, что руководитель концертной группы тут же поспешил успокоить заведующего домом культуры.
– Что ж, ребятки? По коням! – шутливо прикрикнул Максим Николаевич, и ребята направились к микроавтобусу.
Они уже уселись на свои места, а Максим  Николаевич еще минут пять выслушивал извинения и объяснения Михалыча. Наконец, сказали друг другу «До свидания» и Максим Николаевич сел в микроавтобус.
– До свидания, ребята, может, свидимся еще как-нибудь, – махал вслед тронувшемуся микроавтобусу перепачканной рукой Михалыч.
– Нет уж, –  хмуро буркнула сидящая рядом с Леной девочка.
– Вася, – спросил один из мальчишек, – а ты чего молчишь? Костью подавился, что ли?
– Какой костью? – недоуменно спросил тот.
– От свежей волжской рыбы, которая в обещанной ухе плавала! – микроавтобус затрясло от хохота хорошо поставленных юных голосов.
Несколько минут ехали, обсуждая несостоявшийся концерт и столь же не состоявшуюся уху.
– Максим  Николаевич, – громко сказала Лена, – а мы с девочками так и не решили нашу проблему.
– Серёжа, – обратился Максим  Николаевич к водителю, – нашей группе необходимо освободиться от переработки волжской ухи из Савинского, – снова начался хохот.
– Понял вас, – сказал водитель, – сейчас организую. – Микроавтобус въехал на участок плохой асфальтированной дороги, по бокам которой росли деревья вперемешку с кустарником. Водитель остановил микроавтобус, обернулся к пассажирам и торжественно объявил:
– Господа артисты, певцы и певуньи – туалет! – девочки идут направо, мальчики налево.
– Можете не торопиться, – вслед ребятам крикнул Максим  Николаевич, – по времени концерт в Савинском еще только начнётся, а следующий и заключительный пункт наших двухдневных гастролей, – он заглянул в свой довольно большой электронный планшет, – село Богдановка.
Минут через десять продолжили путь. Если бы водитель Сергей, который впервые ехал по этому маршруту, ориентировался лишь на Алису из Яндекс Навигатора, то концертная группа давно бы заблудилась в неизвестном месте, в которое волны сотовой связи недолетают. На помощь пришел современный атлас автомобилиста в виде высококачественных изображений карт с подробными названиями даже маленьких населённых пунктов.
Больше часа заняла дорога в село Богдановка. Дом культуры стоял метрах в двадцати от дороги и представлял собой большой серо-коричневый бревенчатый двухэтажный дом. Собственно говоря, вторым этажом дому служила мансарда в три окна и чердачным окошком над ней, которое назвать третьим этажом можно было бы, но… не нужно. Крыльцо и мансарда были выкрашены голубой краской.
Концертная группа вышла из микроавтобуса и уже собиралась направиться по дорожке, выложенной крупной тротуарной плиткой, и ведущей к крыльцу дома культуры, как дверь открылась, и навстречу им бодрой походкой вышел невысокого роста мужчина лет пятидесяти.
– Здравствуйте, я заведующий Богдановским домом культуры Андрей Звонарёв, а вы, как я полагаю, концертная группа из Москвы.
– Здравствуйте, очень приятно, Максим Николаевич, – протянул руку Андрею руководитель концертной группы. – А  мы к вам из Савинского едем, после большого концерта с продолжительными аплодисментами, – сказал Максим Николаевич и, обернувшись к ребятам, подмигнул. Ребята от неожиданности прыснули от смеха.
– Надо же, – внезапно растерявшись, сказал Андрей Звонарёв, неужели Михалыч вспомнил свою должность. В Савинском лет триста ничего не проводилось, кроме пьяных дискотек, да и те уж лет пятнадцать проводить некому и не на чем: старая аппаратура изломалась, а новой не купили…
– Да не волнуйтесь вы, – засмеялся Максим Николаевич, – это я так по-дурацки пошутил, – и он рассказал Андрею Звонарёву и про дом культуры, и про навозную кучу, и про супер-туалет, и, конечно же, про колоритную фигуру заведующего в галифе и промасленной дырявой майке. Все вместе посмеялись над рассказом, и Звонарёв сказал:
– Так чего мы тут стоим, как не родные? Милости прошу к моему шалашу! – и вся группа последовала по плиточной дорожке.
– Вот наши хоромы, – с какой-то особой теплотой сказал Андрей и стал показывать фотографии участников художественной самодеятельности, развешанные в деревянных рамках на стенах небольшого коридора. Среди них были фотографии и самого Андрея с гармошкой в руках. В других рамках виднелись грамоты за организацию и проведение межрайонных фестивалей «Под весёлую гармонь».
По обстановке внутри стало понятно, что дом культуры не просто существует, а живёт и продолжает своё прямое предназначение очага культуры в сельской местности во многом благодаря усилиям этого весёлого и энергичного человека.
Лена Некрасова, внимательно осматривая достопримечательности дома культуры, шепнула девочкам, стоящим возле неё:
– Посмотрите, вроде и не так уж далеко от Москвы уехали, но это совсем другой мир и другая реальность.
– Да, – сказала одна из девочек, – можно всю жизнь прожить в Москве и даже не догадываться, что есть совершенно другие условия жизни.
– Скажите, – обратилась к Андрею Звонарёву другая девочка, – а вот это, – она показала пальцем на аккуратно сложенные поленья возле печи, – очень похоже на дрова… они настоящие?
– А какие же еще? – удивлённо вскинув вверх брови, воскликнул Звонарёв, – самые настоящие, сам наколол. У нас тут газа нет. Вода из колодца. Правда, у большинства селян в колодцах установлены погружные водяные насосы, чтоб вёдрами воду в дом не носить.
Да, кстати, – вспомнил Звонарёв, обращаясь к Максиму Николаевичу, – концерт, как и планировалось, начнётся в 17:00, ну, может, на 15 минут позже. Зрители будут. Наши местные богдановцы, как узнали, что к нам едут молодые артисты из Москвы, сказали, что обязательно придут. А пока давайте чай пить.
Андрей сходил куда-то и вскоре появился, держа в руках большущий самовар. Приятно запахло дымком. Оказалось, что самовар не электрический, а настоящий старинный. Тут же из шкафа на стол Андрей вынул две кастрюли, завёрнутые красивыми полотенцами с вышитыми вручную орнаментами.
– Вот пирожки с луком и яйцами, – показал Андрей на одну кастрюлю, – а вот с картошкой и грибами. Это наши местные участницы художественной самодеятельности напекли специально для вас. Таких пирожков вы в Москве вряд ли попробуете.
Обалденные ароматы  свежезаваренного чая и пирожков, долетевшие до юных артистов, изрядно проголодавшихся после «гостеприимного» Савинского, разбудили в них неудержимый аппетит.
– А сколько чашек в этом самоваре? – спросил один из мальчиков.
– Ну, в чашках я не мирил, – с удивлением ответил Звонарёв, – да и чашки разные бывают. Это ведёрный самовар, то есть на 10 литров, так что всем хватит, да не по одной чашке! Ну, а если чего – снова накипятим! Пейте, гости дорогие, а вода дырку найдёт!
– Да-да, найдёт! – уплетая пирожок, сказала Лена, – так и вспомнила, как мы все вместе в Савинском искали эту дырку! – вся концертная группа дружно расхохоталась.
– Ну, у нас тут практически то же, что и в Савинском, – серьёзно сказал Звонарёв и, улыбнувшись, добавил, – но двери и стены все на месте!
К 17:00 к дому культуры по одиночке и маленькими группами стали подходить зрители. В основном это были люди пенсионного возраста. Молодёжи почти не было – кто на работе, кто на учёбе в Ярославле.
Как и обещал Звонарев, зал был полон. Сцена, шириной 6 метров, вовсе не казалась той святыней искусства, к которой приучали ребят в школе «Новые имена». Но, видя близко перед собой, такие милые лица и добрые глаза простых людей, с какой-то детской непосредственностью ловивших каждый звук и каждый жест, доносившийся со сцены, молодые артисты выкладывались, как говорится, по полной.
Вместо запланированных 40 минут, концерт шёл уже два часа и Максим Николаевич уже начал беспокоиться, что подготовленной программы может не хватить. Но выручил Звонарёв, сказав зрителям, что артисты поработали на славу, и что им еще надо отправляться в обратный путь.
После тёплого прощания, ребята-артисты сели в свой микроавтобус и отправились в обратный путь в Москву. Дело шло к вечеру, правда, солнце еще было довольно высоко.
Уже сидя в микроавтобусе, приняли решение ехать в Москву без остановок на ужин, чтобы к часу или двум ночи быть на месте.
Около полуночи Лене позвонила мама.
– Здравствуй, доченька! Как дела?
– Здравствуй, мамулечка! У нас всё хорошо. Мы только что проехали Королёв, впереди уже видно Мытищи.
– Я поняла, сейчас пойду к машине и поеду в «Прокофьевку». Там и встретимся.
– Хорошо, – сказала Лена, – и, повернувшись к окну, прошептала в смартфон, – мамулечка, я так по тебе соскучилась…
– Я тоже скучаю, моя хорошая. Кажется, не виделись целую вечность. Но ничего. Скоро встретимся, я тебя крепко-крепко целую, – сказала Маргарита Сергеевна, а сама подумала: «Вот не прошло еще и двух суток, а мы так скучаем… Господи, что же будет, через год или два, когда у Леночки начнутся гастроли? Как мы сможем прожить разлуку в неделю, или в две, или в целый месяц? Разве только мобильная видеосвязь придёт нам на помощь…»

6

Юная стройная 18-летняя красавица стояла, повернувшись лицом к окну, а спиной к большой и красивой кровати с балдахином.
За 66 лет, прожитых в теле Леночки Васильевой, произошло столько событий, что обычному человеку было бы невозможно вспомнить даже малую их часть.
Но в астральном  мире бежевой бесконечности, в мире максимально возможного комфорта без боли и болезней, без интриг и предательства, в мире, где само существование человеческой души стремится к добру и счастью, причём не только для себя, но и для других, особенно для тех, кто еще выполняет свою земную миссию, так вот в этом мире ничего не пропадает, и ничего не забывается, превращаясь в накопленный опыт, помогающий продвижению по виткам Спирали Совершенства.
Как и 66 лет тому назад, когда она сообщила в записке 12-летней Леночке Васильевой, что через 30 минут её жизнь полностью изменится, потому что все её усилия были направлены на свершение этого события, так и сейчас только она знала, что её второму «Я» остаётся 24 часа и 23 минуты до окончания её земной жизни.
Вика относилась к этому неумолимо приближающемуся событию без излишнего пафоса, скорби или истерики с вырыванием на себе волос.
Они с Леной прошли длинную жизнь. Вика сдержала слово – да и не могла поступить иначе – и стала для Лены Ангелом -Хранителем.
Она смогла оградить её от массы неприятностей, от проделок завистников, от сексуальных домогательств со стороны власть имущих подонков, от нечестных на руку финансовых агентов и еще от разных бед и невзгод.
Вместе с Леночкой она выходила на лучшие сцены театров мира и пела, пела, пела… Они были заняты главным делом своей жизни, старательно обходя острые конфликты и различного рода западни.
Был даже период великолепного счастья, когда Вика просто забывала о существовании певицы Елены Некрасовой, потому что она сама и была Королевой оперы Еленой Некрасовой.
Она смогла осуществить мечту своей короткой земной жизни и в новом теле прожить триумфальную и длинную карьеру.
Да, очень часто приходилось читать в прессе и Интернет-изданиях о невероятных по качеству и трудности исполнения виртуозных оперных партиях, которые удавались певице Елене Некрасовой лучше других выдающихся певиц. Но в этом заключался не только эффект подключения астральной энергии, но так же огромный талант и ежедневный совместный труд над собой  их обеих – Вики и Лены.
Именно подключение астральной энергии помогло элементарно выжить в условиях «соковыжимания», которыми занимались ведущие театральные режиссёры-постановщики.
Они приглашали молодых, полных сил и амбиций певцов и певиц, недостатка в которых не было, на самые ходовые партии и, преследуя в первую очередь финансово-кассовый сбор, с помощью невероятной гастрольной интенсивности выжимали из молодёжи все силы. А когда кто-то из них не выдерживал, его просто прекращали приглашать и забывали о нём, как об использованном и более не нужном материале, немедленно заменяя другим, не менее амбициозным талантом.
Трудно даже перечислить, сколько сотен перспективных певцов и певиц, начав блистать на мировых сценах в свои 22-24 года, вынуждены были заканчивать карьеру к 32-35 годам, в лучшем случае переходя в малоперспективные провинциальные театры или в эстраду.
Елену Некрасову, благодаря усилиям Вики, эта участь не только миновала, но и сделала Королевой оперы.
«Что ж? – размышляла Вика, – уже через 24 часа 14 минут мы встретимся в бежевой бесконечности. Леночке, то есть Елене Антоновне, придётся столкнуться со всеми премудростями астрального мира, с которым когда-то столкнулась я сама и познакомиться со своим настоящим Ангелом Хранителем. Наши пути разойдутся навсегда…
Как странно… Ведь нам даже не о чем будет поговорить, потому что Она – это Я, и соответственно, Я – это Она. Наш опыт, нераздельно просуществовавший 66 лет, окончен… почти…
Я не жду от тебя благодарности, моё дорогое и любимое второе Я. Скорее мне нужно благодарить тебя за предоставленную возможность прожить заново мою прерванную первую земную жизнь. Хотя всё что я делала для себя, я делала и для тебя. Надеюсь, что в своей астральной жизни ты самостоятельно сможешь достичь новых высот на витках Спирали Совершенства.
24 часа и 9 минут… Нет, я не покину тебя раньше времени. Я не торопилась на протяжении 66 лет, не буду торопить последнее событие твоей земной жизни и сейчас. Ни мне, ни тебе просто некуда торопиться – у нас впереди Вечность...

*  *  *
Вика ненадолго переместилась в бежевую бесконечность. За последние десятилетия она осуществляла эти перемещения крайне редко. И не только потому, что в них не было особой необходимости, а потому, что, слившись в единое целое с Леной Некрасовой, вела настолько активный образ жизни, что оставлять своё второе Я даже на несколько часов не представляла возможным.
Как и раньше, Вика старалась на много шагов вперёд предусмотреть не только свои действия, но и варианты ответных действий. Но как же был прав её Ангел Хранитель, говоря, что все ответные действия людей предусмотреть невозможно.

*  *  *
Сидя в аэропорту «Шереметьево» в ожидании своего рейса на Берлин, Елена Некрасова, 22-летняя солистка камерной сцены им. Б. Покровского Большого театра России, задумчиво смотрела в огромное панорамное окно, за которым стояли самолёты, проезжали желтые в чёрную полоску специальные автомобили аэродромного обслуживания, чуть дальше были видны взлётно-посадочные полосы, с которых то и дело взлетали самолёты.
Мыслями Елена была уже на сцене удивительного по архитектуре и акустике зала Берлинской филармонии, где должны были на этой неделе состояться первые её выступления.
На сей раз Некрасову пригласили петь вместе с молодыми певцами и певицами из «Молодёжной оперной программы» Большого театра имени её основателя  Дмитрия Вдовина в качестве самой титулованной молодой певицы России. А через четыре дня после этого здесь же должен был состояться её большой сольный концерт, состоящий из супер-хитов мировой оперы.
15 минут тому назад Елена с грустью попрощалась с мамой, которая привезла её в «Шереметьево». Расставание на целую неделю было для обеих дам весьма грустным и значительным событием.
Они настолько сроднились за прошедшие десять лет, что вынужденная разлука в 1-2 дня переносилась ими очень трудно. Маргарита Сергеевна, зная, что любой её звонок может быть несвоевременным для Лены, перед каждой разлукой просила Лену при малейшей возможности звонить ей.
И Лена звонила по несколько раз в день маме потому, что сама испытывала в этих небольших коротких разговорах огромную потребность. Таким образом, Маргарита Сергеевна была в курсе всего, что происходило в жизни её любимой дочери.
Откуда-то справа послышалось бряканье. Елена мельком глянула и увидела уборщицу, которая одной рукой орудовала широченной шваброй с мокрой тряпкой на ней, а другой толкала небольшую металлическую тележку на колёсах, на которой стояли три ведра: с мусором, с чистой водой и с грязной водой.
– Попрошу поднять ноги, – донёсся хрипловатый некрасивый голос уборщицы, которая стала возить шваброй, протирая пол под сидениями пассажиров, ждущих свой рейс.
«Почему уборщицы, как правило, такие толстые?» –  подумала Елена. Вдруг в сумочке завибрировал смартфон. Елена достала его – звонил Владимир Борисович Мирков.
– Здравствуй, Лена! – сказал Мирков, – говорят, у тебя завтра начинаются выступления в Берлинской филармонии. А ты мне ничего не сказала об этом…
– Я хотела вам сделать сюрприз – привезти видео моих выступлений. Моя знакомая из «молодёжки» Большого театра обещала снять моей же видео камерой.
– Понял. Тогда заранее благодарю. А ты где сейчас?
– Я в Шереметьево. Скоро должны объявить регистрацию.
– Ну, хорошо. Удачи! Желаю быть в голосе! С Богом!
– Спасибо, Владимир Борисович, – сказала Елена и услышала рядом собой раздражённый хриплый голос.
– Ну, долго мне еще ждать, когда ты ноги поднимешь? Или ты их только раздвигать научилась? Вон, какие шмотки дорогущие напялила и сидит тут!
– Извините, – возмутилась Елена, почувствовав, как краснеет от крайнего возмущения её лицо, – что вы себе позволяете?! И какое вам дело до моих, как вы выразились, шмоток?!
– Ишь, как её понесло! Видно правда глаза так и колет? – прохрипела уборщица, не глядя на Елену.
– Это возмутительно, – не сдержавшись, выкрикнула Елена и почувствовала внезапное головокружение с потемнением в глазах. Впрочем это длилось лишь одно мгновенье.
– Слова-то какие нахо… – внезапно оборвала свою речь уборщица, взглянув Елене  в лицо. – Оп-паньки! Ленка? Ты, что ли? Васильева? Офигеть!!!
Елена, подняла глаза на уборщицу и обомлела: перед ней стояла толстуха Кристина, с которой они не виделись больше десяти лет. Впрочем, если бы не виделись и двести лет, то Елена об этом всё равно жалеть не стала.
Если раньше Кристина была несимпатичной конопатой рыжей толстушкой, то теперь перед Еленой стояла противная толстущая бабища лет пятидесяти с виду, без конопушек, а ярко-рыжие когда-то волосы были покрашены в чёрный цвет, что придавало всей колоритной фигуре Кристины весьма вульгарный вид.
– Кристина? – только и смогла выдавить из себя Елена.
– Ну, наконец-то, узнала! – противно засмеявшись, сказала Кристина, – а я тебя тоже не сразу узнала! Вон ты у нас какая теперь модная! Нашла, видать себе какого-то богатенького Буратино. Он тебя тыр-пыр, а ты его, видно, доишь по полной программе. Молодец, девка!
Лена была настолько возмущена, что даже задохнулась от досады, ощутив лёгкое головокружение с потемнением в глазах, и только смогла шёпотом выдавить из себя:
– Вот ты как была противной мерзкой девчонкой, так стала…
– Ну, и какой я стала? Не нравлюсь, что ли? – опёршись на швабру, подбоченилась Кристина.
– … стала еще хуже, – закончила свою мысль Елена и, взявшись за ручку своего чемодана на колёсиках, собралась уйти отсюда подальше.
– Глянь-ка, на неё, какая цыпа! Могла бы по старой дружбе и в буфет сводить, выпили бы грамм по сто, а?
– О какой дружбе ты говоришь? Это, во-первых, а, во-вторых, я не пью совсем даже со своими лучшими коллегами, а уж с тобой и подавно пить бы не стала!
– Брезгуешь, значит? Какая злопамятная!
– Я не злопамятная! Просто память хорошая. Буду счастлива, если больше никогда тебя не увижу. Прощай! – Елена быстрыми шагами стала удаляться прочь от этого олицетворения наглости и мерзости. Пройдя метров 25, она уже почти дошла до эскалатора, ведущего на первый этаж, как вдруг услышала отчаянный хриплый мат Кристины.
Елена непроизвольно оглянулась и увидела матерящуюся Кристину, с которой потоками стекала грязная вода.
«Как её угораздило так пролить на себя воду?» – только успела подумать Елена, как вдруг ведро с чистой водой само по себе поднялось над тележкой, сделало движение от Кристины и в следующий момент, словно управляемое невидимыми руками, сделало резкий выпад вперёд. Вся вода мощной струёй окатила Кристину, частично смывая с неё грязь от первого ведра.
Кристина, не понимая совершенно ничего, стала максимально быстро для своей неповоротливой фигуры поворачиваться то влево, то вправо, ища глазами того, кто окатил её дважды подряд. И тут Елена увидела, как с тележки в воздух взлетело ведро с мусором, приблизилось к Кристине, перевернулось и высыпало содержимое ей на голову.
Пассажиры, до этого сидевшие спокойно в ожидание своих рейсов, с удивлением смотрели на матерящуюся сквозь слёзы Кристину и не понимали, как всё это могло произойти.
Когда Елена собралась встать на ступеньку эскалатора, чтоб поехать вниз, она увидела, как по параллельному эскалатору по направлению вверх, перепрыгивая через две ступеньки, мчится наряд полиции.
«Как вовремя я ушла» – подумала Лена  и вновь ощутила головокружение с потемнением в глазах.
Через три минуты прозвучал голос диктора о начале регистрации на рейс до Берлина, и Елена Некрасова направилась в нужный сектор, а Вика, став снова единым целым с Еленой, с удовлетворением оглянулась на свой «хулиганский» поступок.
«Ну, не должно зло в виде нескрываемого грубого хамства постоянно оказываться безнаказанным! – считала Вика, – а Кристина давным-давно заслужила наказание и сейчас еще легко отделалась… Впрочем, я даже не собираюсь просчитывать последствия, которые могут постигнуть Кристину, но то, что она огребла полную охапку позорных неприятностей – это факт.
Люди, привыкшие постоянно унижать других, особенно более слабых, крайне тяжело переносят собственные унижения, да еще разборки с полицией».

*  *  *
Прилетев в Берлин, и разместившись в отеле «Grand Hyatt Berlin», находящемся в 5 минутах ходьбы от Филармонии и недоступном из-за высокой стоимости проживания для участников «молодёжки» Большого театра, Елена решила спуститься в ресторан поужинать.
Она села за свободный столик, сделала заказ официанту и собралась позвонить маме, чтобы сообщить о благополучном приезде, как вдруг услышала рядом с собой голос:
– Ну, вот, наконец-то, мы встретились! А я смотрю: ты это или нет?
Елена оторвала взгляд от смартфона и внимательно взглянула на молодого мужчину. Перед ней стоял Вадим Некрасов – младший сын Маргариты Сергеевны.
– Вадим? Ты? Какими судьбами? А я вот только прилетела в Берлин и собиралась позвонить маме, что благополучно добралась! Вот для неё будет сюрприз!
– Сюрприз, увы, не получится, – ответил Вадим, – мы с мамой разговаривали по телефону часа два тому назад. Я ей сказал, что сейчас приехал в Берлин по делам своей фирмы, а она мне подсказала, что ты должна вот-вот прилететь и остановиться в этом отеле. Кстати, я остановился здесь же на девятом этаже.
– А я на седьмом, – ответила Лена.
– Я счастлив, что мы можем вот так беседовать с глазу на глаз вживую, а не с помощью видео связи.
– Ну, в принципе, нам и по видео связи раньше ничего не мешало чаще общаться, но вы с Алексеем, всё время заняты то работой, то семьёй и лишний раз забываете позвонить маме. А ей так важно просто услышать ваши голоса и увидеть вас и ваши семьи.
– Да, сестрёнка, ты права. Но маме ведь никто не запрещал звонить нам, когда ей захочется.
– Ты, знаешь, я всегда удивлялась и не перестаю удивляться выдержке нашей мамы. Она, будучи весьма влиятельной и властной бизнес-леди, которая могла бы свободно открывать ногой двери высоких кабинетов, никогда этого не делает.
Мало того, она считает весьма неудобным первой звонить тебе, или Алексею, или мне. А вдруг у тебя важная встреча, или переговоры, или ты просто отдыхаешь после тяжёлого дня.
У меня также, то репетиции, то концерты, то спектакли. Поэтому она, не желая позвонить в неподходящий момент, всегда просит меня звонить ей. И, что самое интересное – она рада любому моему звонку, даже когда этот звонок застаёт её во время какого-нибудь важного совещания.
– Я понял тебя, сестрёнка! Обещаю прямо с завтрашнего дня звонить маме чаще. Подожди! Это что же получается? Мы с тобой сегодня встретились впервые за десять лет нашего знакомства?
– Да, так получается. Я вот о чём сейчас подумала. Мы все – мама, Алексей, ты и я – далеко не бедные люди. Правда, до недавнего времени без материальной поддержки мамы еще неизвестно, как сложилась бы моя судьба. Это сейчас со мной заключены контракты, и я самостоятельно неплохо зарабатываю, правда, в сравнении с  вашими доходами от бизнеса, это довольно скромные суммы. Но мне на всё хватает, я ни в чём себя не ограничиваю.
Впрочем, я не об этом хотела сказать. А о том, что ваш с Алексеем и мамой бизнес отбирает столько сил и времени, что на простые семейные отношения остаются лишь маленькие крошки.
Маме очень хочется и с внуками понянчиться, и с невестками поболтать о том, о сём. Но… какое-то чувство отчуждения всё равно витает. И не потому, что твоя жена испанка, а у Алексея американка.
– Ты намекаешь на то, что мы с братом стали далеки от традиций русского гостеприимства? Да, это так, не спорю. Мир, в котором мы с Алексеем давно живём – это совершенно другой мир. Но нам некогда скучать по прошлой жизни. Ведь всё, что у нас с Алексеем есть, работает, к сожалению, не в России. Да и твоя работа, сестрёнка, тоже в подавляющем большинстве проходит за пределами нашей Родины.
– Совершенно с тобой согласна. Однако в сравнении с тобой или Алексеем мне намного проще: у меня пока нет ни мужа, ни детей, ни всех тех семейных обязательств, которые есть у вас с братом.
Не зря одна из маминых знакомых как-то сказала ей про меня: «Твоя Леночка – как птичка певчая: порхает по странам и живёт в своё удовольствие!».
Мама ей на это сказала, мол, большего непонимания работы певицы еще не слышала.
Ох, Вадим, если бы ты знал, как я благодарна Богу за то, что у меня есть такая добрая, умная и всё понимающая мама!
– Мы с Алексеем тоже благодарны нашей маме. Ведь наше благополучие и профессиональный успех – это в первую очередь её заслуги. Зная тонкости международного бизнеса, его подводные камни и разные уловки, она не только помогла нам с братом  создать начальный капитал, но и плодотворно консультировала по всем важным вопросам.
Это уже потом мы с Алексеем, приобретя опыт, стали всё более преуспевающими бизнесменами.
И не думай, сестрёнка, что мы, судя по твоим лёгким упрёкам, всегда были такими далёкими от нашей мамы.
Первое десятилетие нашей жизни в бизнесе даже близко нельзя было назвать полностью самостоятельным. Мы были на связи с мамой не то, что ежедневно, а даже по несколько раз в день разговаривали с ней.
Хотя, согласен: это в основном были разговоры о делах, контрактах, счетах, кредитах и прочих сугубо профессиональных вопросах.
Внезапно у Лены в сумочке завибрировал смартфон. Она достала его и с искренней радостью сообщила Вадиму:
– Звонит мама! Сядь ко мне ближе! – Вадим взял стул и сел рядом с Леной. – Здравствуй, мамулечка! А я только вот собиралась позвонить тебе! Смотри кто рядом со мной! – Лена направила смартфон  так, чтоб стало видно и её, и Вадима!
– Добрый вечер, мои хорошие, – раздался из динамика голос Маргариты Сергеевны, – как я рада, что вы встретились!
– Мамулечка, мы так хорошо поговорили с Вадимом. Он обещал, что теперь будет часто тебе звонить! Ну, скажи, маме, что это так! – обратилась Лена к Вадиму.
– Мама, сестрёнка мне прочитала мораль, хотела даже в угол поставить, но тут, в ресторане, оказался дефицит углов. Но, несмотря на это, я действительно пообещал Леночке, что буду тебе звонить намного чаще, чем в последнее время. А ты же меня знаешь: раз пообещал, то слово своё сдержу!
– До чего же мне приятно такое слышать! – радостно ответила Маргарита Сергеевна. – Как настроение, доча?
– Рабочее, мамулечка! – ответила Лена. – Завтра прогон нашей совместной программы с «молодёжкой» Большого театра, послезавтра наш концерт, потом на следующий день у меня репетиция, а еще через день после него моя сольная программа с Берлинским филармоническим оркестром. Дирижировать будет старик Марко Армильято.
– Ну, уж прямо старик, – улыбнулась Маргарита Сергеевна, – ему, вроде, еще и семидесяти нет?
– Но его так часто называют молодые певцы, – ответила Лена, – и не столько за возраст, сколько за огромный опыт. Говорят, что с ним легко петь. Он очень тонко чувствует малейшие нюансы певцов. Вот после репетиции обязательно поделюсь с тобой своими впечатлениями.
– Подожди, доча, – вдруг вспомнила Маргарита Сергеевна, – А что у тебя в день между репетицией с Армильято и сольной программой?
– Согласно контракту, мамулечка, у меня день молчания. Как обычно, перед большим концертом, нужно накопить силы для голоса. Но тебе я всё равно позвоню, не волнуйся!
– А я и не знал таких тонкостей, – вмешался в разговор Вадим, – день молчания! И что все певицы пользуются этим днём молчания?
– Практически все, – ответила Лена, – физиология, понимаешь ли! И никуда от неё не денешься. Некоторые певицы перед особо важными спектаклями с большими партиями вообще берут три дня молчания. Но это заранее обговаривается с агентами или оперными менеджерами.
– И что? – не унимался Вадим, – на самом деле певицы молчат целый день или даже три дня? И даже шёпотом не переговариваются?
– Представь себе – молчат, как рыбы, – улыбнулась Лена, – а шёпотом говорить нам нельзя в день молчания. От шёпота нагрузка на голос намного больше, чем при пении или обычном разговоре.
– Ого, сколько интересного я узнал? – удивился Вадим. – Выходит, что мы,  обычные любители музыки, так мало знаем о певцах и певицах.
– Это еще что? – сказала Маргарита Сергеевна, – им еще и кушать нельзя всё, что хочется! Порой слюнки текут, а внутренний голос шепчет: «Не смей!». Так, ведь Леночка?
– Конечно, так, мамулечка! – ответила Елена. – Помнишь, как сильно была озадачена наша прекрасная и любимая повар Арым, когда я ей рассказала, что с завтрашнего дня мне нельзя есть ничего острого, перчёного и маринованного?
– Да, помню, – ответила Маргарита Сергеевна, – ты в одночасье приняла такое решение в семнадцатилетнем возрасте, вернувшись домой после мастер-класса с Ольгой Александровной.
– А кто такая Ольга Александровна, что так круто повлияла на Леночку? – спросил Вадим.
– Это великая певица Ольга Перетятько! – Воскликнула Маргарита Сергеевна, – ты не мог не слышать это имя.
– Вот оно что! – удивился Вадим, – конечно же, слышал! Одна из самых виртуозных певиц современности. Лично я всегда слушаю её с огромным удовольствием. Правда, лишь с помощью Интернета.
– Она еще очень милая и заботливая, – сказала Лена, – очень жаль, что возраст сказывается даже на таких великих певицах. Когда тебе вскоре светит 60-летний юбилей редкие певицы остаются на большой сцене. Зато у Ольги Александровны теперь появляется время для того, чтобы поделиться своим колоссальным опытом с молодыми певицами.
– Представляешь, Вадик, – с гордостью сказала Маргарита Сергеевна, – после мастер-класса Ольга Александровна сама предложила Леночке позаниматься у нее, причём совершенно бесплатно! И это притом, что каждый её урок стоит больших денег.
– Мало того, – сказала Лена, – Ольга Александровна была не против того, чтобы на наших с ней занятиях присутствовал мой преподаватель Владимир Борисович.
Кстати, он смог увидеть на этих занятиях такие приёмы, которых не только он, но и практически никто из хороших вокальных педагогов не знали.
– Вот это да! – восхищенно воскликнул Вадим, – интересно, почему Перетятько сделала нашей Леночке такое снисхождение? – он посмотрел на Лену, которая, сильно покраснев, опустила глаза в пол.
– Ольга Александровна в разговоре с Владимиром Борисовичем назвала Леночку своей преемницей на большой сцене, – с гордостью ответила Маргарита Сергеевна, – и сказала, что будет внимательно следить за восхождением новой оперной примадонны. С тех пор прошло четыре с половиной года. А в прошлом году Лена дебютировала в партии Сусанны на сцене Венской государственной оперы. А партию графини пела Ольга Александровна. Представляешь?
– Это в «Свадьбе Фигаро» Моцарта? – спросил Вадим, обратившись к Лене.
– Да, – негромко ответила Лена.
– Но это же крупный успех, не так ли? – восхищенно спросил Вадим.
– Наверное, – пожала плечами Лена, – только Ольга Александровна мне еще раньше посоветовала не зацикливаться на своих прошлых успехах, а постоянно двигаться вперед, чтоб не «забронзоветь»… Да и мой преподаватель Владимир Борисович Мирков того же мнения.
– Вот оно что… – задумчиво ответил Вадим. – Я где-то читал интересное высказывание о выдающихся артистах: как стать «звездой» и не схватить «звёздную болезнь»? Это не про тебя ли, сестрёнка?
– Нет, – опять покраснев, ответила Лена, – я пока не выдающаяся…
– Вот умница! – воскликнул Вадим, – ты слышала, мама? – Я, говорит, пока не выдающаяся!!!
– Ну, это Леночкино утверждение весьма спорное, – с улыбкой и гордостью за дочь ответила Маргарита Сергеевна, – это она между нами такая тихая и скромная. Я тебе настоятельно советую, Вадик, при первой же возможности посмотреть на Леночку в оперных спектаклях. И желательно не по Интернету. Вот где ты увидишь настоящее преображение своей сестры!!!
Ну, что ж, мои дорогие? Всем нам нужно отдохнуть. Завтра и у вас, и у меня будет напряженный день, хотя у меня и сегодняшний был какой-то очень суматошный. Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, мама! – сказал Вадим.
– Спокойной ночи, мамулечка! – улыбнулась Лена.
– Сестрёнка, можно задать тебе глупый вопрос? – спросил Вадим.
– Конечно, можно.
– Почему ты пользуешься такой старой моделью смартфона? Хочешь, прямо сейчас зайдём и купим тебе самый лучший «Айфон»?
– Спасибо, Вадим, не надо. Мне этот смартфон очень-очень дорог не тем, что он какой-то крутой или  еще там чего!
Я, безусловно, давно могла купить самую современную и крутую модель, но не считаю это необходимым. Это мой первый в жизни смартфон, который мне подарила мама.
Случилось это в самый первый день, когда я стала жить в нашем доме. Мама мне еще тогда сказала, мол, поставь будильник в своём смартфоне на 18:00. А я ей с удивлением сказала, что у меня нет смартфона. Потом оказалось, что он лежал на компьютерном столе рядом с ноутбуком. Я его поначалу просто не заметила, а мама забыла мне о нём сказать, ведь тот день у нас был таким насыщенным приятными событиями!
Ты представляешь, я, словно первобытный человек, сначала даже не знала, как включить этот смартфон. Но под ним оказалась записка, в которой маминым почерком было написано, что нажать. А дальше я уже сама и с помощью «Великого Гугла» научилась всем премудростям.
– Тогда всё понятно, – с умилением ответил Вадим, – собственно говоря, и правда, зачем гнаться за крутой новизной, если эта модель смартфона вполне справляется со своими задачами. Ну, что? Пройдёмся немного по улице и спать?
– Давай пройдёмся, – ответила Лена, – только недалеко, а то я город практически не знаю.
– Я тоже, – смеясь, ответил Вадим, – значит, не заблудимся! Тем более, что в наших смартфонах всегда можно включить навигацию для пешеходов. – Вадим позвал официанта, расплатился за ужин и они с Леной вышли на вечернюю улицу.
– Кстати, а как у тебя знание немецкого языка?
– Весьма поверхностное, – ответила Лена, – свободно общаться пока не могу. Зато с итальянским и английским – никаких проблем. У нас в музыкальной школе имени Сергея Прокофьева, в которой я училась по экспериментальной программе «Новые имена», этим языкам уделяли особое внимание. Английскому – как языку межнационального общения, а итальянскому – как главному оперному языку. Впрочем, за немецкий язык тоже придётся взяться. Мой оперный менеджер составил гастрольный план на ближайшие два года и, согласно ему, мне много придётся петь в Австрии и Германии, а, значит, подолгу жить здесь. Вот заодно и язык освою до приемлемого уровня.
– Это же прекрасно, когда знаешь несколько языков, – ответил Вадим, – у меня, например, английский и испанский на приличном уровне – это сильно помогает в общении с партнёрами по бизнесу.
– Только немножко грустно оттого, что мои племянники, то есть твои сыновья, почти не знают русского языка.
– Да мне и самому от этого как-то не по себе, но что поделаешь? Живу в Испании, жена испанка, дома все говорим по-испански. С сыновьями, когда они были маленькими, пытался говорить по-русски, но потом я как-то отпустил этот процесс на самотёк, а пацаны самостоятельно не стали совершенствовать русский язык. Да и всё их общение с друзьями и в лицее происходит на испанском. Русский оказался невостребованным.
Лена с Вадимом еще около часа прогуливались неподалеку от отеля, разговаривая на разные темы. Потом вернулись в отель и разошлись по своим номерам. Завтра, как справедливо заметила Маргарита Сергеевна, у них предполагался напряженный рабочий день.

*  *  *
После тёплого приёма в филармонии немецкими зрителями концертной программы, представленной участниками молодёжной программы Большого театра, состоялся торжественный ужин, организованный Официальным музыкальным сообществом  Русской Музыки в Германии.
Сообщество было создано бывшими гражданами Советского Союза, имевшими немецкие корни, и получившими возможность после падения Берлинской стены 9 ноября 1989 года выехать на постоянное место жительства в Германию. Переводчики на этом ужине не понадобились, так как с принимающей стороны были, в основном, люди пожилые, для которых как немецкий, так и русский языки были в равной степени родными.
После красивых и, что очень важно, не надоедливо-длинных речей о немецко-русской музыкальной культуре и содружестве выдающихся музыкантов обеих стран, состоялся небольшой и совершенно не запланированный заранее концерт с использованием белого рояля «Bluthner».
Сначала пели уже не молодые немецкие певец и певица, а потом эстафету приняла «молодёжка» Большого театра.
Надо ли говорить, что молодые и полные желания прославиться русские певцы и певицы старались, как говорится, на всю катушку, чуть ли не толкаясь в очереди к роялю.
Только Елена Некрасова оставалась в тени. Она прекрасно разобралась в ситуации и не имела ничего против того, чтоб молодые и амбициозные певицы и певцы «молодёжки» впустую «драли горло».
Почему впустую? Да потому, что организаторы данного ужина ровным счётом ничего не могли сделать ни для популяризации новых фамилий русских певцов, ни для организации какого-либо гастрольного тура.
Всем этим обычно занимаются оперные агенты и менеджеры. А из присутствующих в этом зале молодых певцов только Елена уже работала с оперным менеджером, имея уже составленный гастрольный план на ближайшие два года. Остальные участники «молодёжки» об этом ещё только мечтали.
Кроме того, на завтра у Лены была намечена репетиция с легендарным симфоническим оркестром Берлинской филармонии и дирижёром Марко Армильято. Поэтому было весьма разумно приберечь вокальные кондиции для завтрашнего дня, который предварял сольный концерт.
А уж этот концерт, в случае успеха у публики и рецензентов, открывал новые горизонты и заманчивые перспективы.
По окончанию торжественного ужина и концерта организаторы и молодые певцы попрощались и «молодёжка» всем своим составом направилась в свой отель. Елена же, попрощавшись с коллегами, направилась в другую сторону, так как путь в отель «Grand Hyatt Berlin», в котором она остановилась, был весьма коротким и не совпадал с маршрутом основной группы.
– Лена, подожди! – послышался прекрасный баритон. К ней, отделившись от основной группы, подошел 26-летний баритон из «молодёжки» Олег Баринов, – можно я тебя провожу? А то на улице ночь. Не страшно одной?
– Да не особенно. А чего страшного? – Ответила Лена, – у меня удачное расположение отеля: и до филармонии 450 метров и до этого музыкального общества немногим больше.
– Ну, всё равно я провожу. Мне так спокойнее будет.
– А чего это ты вдруг разволновался? – улыбнулась Лена.
– Ну, как тебе объяснить?.. – замялся Баринов.
– Объясни как есть, – сказала Лена, – не люблю, когда люди начинают юлить и ходить вокруг да около.
– Нравишься ты мне очень, – выпалил Олег.
– Интересно чем? – Лена вопросительно взглянула прямо в глаза Олегу.
– Ты  красивая, независимая, от тебя веет какой-то особенной силой и уверенностью. Я уже не говорю о пении – нашим безголосым курицам из «молодёжки» до тебя, как до неба!
– Так-так-так! – каким-то особенным и весьма недружелюбным тоном сказала Лена, остановившись напротив Олега. – Это что такое только что было? Попытка возвысить меня и облить грязью девочек из «молодёжки».
– Да нет, отчего же…
– Знаешь, дальше можешь ничего не говорить. – Лена аккуратно взяла двумя пальцами пуговицу на пиджаке Олега. – То, что ты сейчас сказал – это подлость.
– Но почему сразу подлость? – пытался как-то оправдаться Баринов.
– А как еще это называть? – с лёгким возмущением сказала Лена, – занимаешься вместе со всеми девушками и парнями «молодёжки», живёшь в одном и том же общежитии, питаешься в одной столовой с ними, приехал вот сюда, а за глаза называешь девочек «безголосыми курицами».
– Ну, ладно, прости, ляпнул, не подумав. А что касается «куриц», то это всего лишь моё мнение и не более того.
– Вот и оставайтесь вдвоём.
– Как вдвоём? С кем?
– Вдвоём с твоим мнением. А я уже почти пришла. Вот мой отель. Всего хорошего. Прощай! – Лена оставила Баринова в замешательстве и, не оглядываясь, быстрыми шагами направилась к отелю, возвышавшемуся в пятидесяти метрах впереди.

*  *  *
Войдя в холл отеля, и взяв на ресепшине ключ-карту от своего номера, Лена задержалась у огромного жидкокристаллического экрана, показывавшего новости музыкальной жизни Берлина.
В конце выпуска новостей прошёл красочный анонс большого сольного концерта Елены Некрасовой с филармоническим оркестром под управлением Марко Армильято.
«Елена Некрасова» – вспомнила Лена случай, когда она, будучи  двенадцатилетней девочкой, «прозевала» свой вызов на сцену, где её ждал Владимир Борисович Мирков, лишь потому, что не успела еще привыкнуть к своей новой фамилии.
Лена улыбнулась своему воспоминанию и, не торопясь, прошла к одному из лифтов.
Она нажала кнопку вызова лифта и достала из сумочки свой смартфон, чтобы посмотреть прогноз погоды на завтра.
Открылась дверь лифта и Лена сделала шаг вперёд.
Вдруг она ощутила, как кто-то подтолкнул её, успев войти вместе с ней. Дверь закрылась, и лифт остался стоять на месте, ожидая нажатия кнопки с номером этажа.
– Стой спокойно и не дёргайся! – негромко прозвучала угроза и Лена увидела пред своими глазами сильную мужскую руку с небольшим раскладным ножом.
Только сейчас она глянула в зеркало кабины лифта и увидела стоящего за её спиной Олега Баринова. Он поднес лезвие ножа к шее Лены и полушёпотом сказал:
– Только один звук – и ты труп. Поняла?  Жми на кнопку. – Лена, понимая, что сейчас лучше не делать резких движений, прошептала:
– Жми сам… седьмой этаж…
Лифт быстро поднялся, двери открылись, и в длинный коридор вышла в обнимочку влюблённая парочка и направилась к номеру 707. В коридоре никого не было, но с обеих его сторон висели камеры видео наблюдения. Поэтому Баринов и разыгрывал «на камеру» роль влюблённого Ромео, чтобы не вызывать подозрения своими действиями на случай, если служба видео наблюдения сейчас видит его с Леной.
Подойдя к своему номеру, Лена провела карточкой по электронному замку и открыла дверь. Баринов подтолкнул её внутрь номера и торопливо закрыл за собой дверь.
– Ты сошёл с ума? – негромко спросила Лена, и в её голосе не слышалось какого-либо страха или попытки умолять Баринова уйти.
– Нет, просто мы с тобой недоговорили там, на улице, – нервно ответил Баринов, и Лена заметила, что у него от сильнейшего волнения дрожат не только руки, но и голос.
– А мне так, наоборот, показалось, что дальше говорить было не о чем, – спокойно ответила Лена, понимая, что лучше не провоцировать Олега, находящегося в состоянии крайнего возбуждения. – Впрочем, если ты так хочешь продолжения разговора, тогда, пожалуйста, я тебя слушаю.
Только прошу, давай короче, а то ты с «молодёжкой» завтра вечером улетаешь в Москву, а у меня важная репетиция и мне просто надо  отдохнуть. И убери свой дурацкий ножик. Мне тут бежать некуда.
Баринов опустил руку и, сложив ножик, убрал его в карман.
– Я же тебе по-человечески признался, что ты мне очень нравишься, а ты мне стала читать мораль и назвала подлецом.
– Прости, но я тебя подлецом не называла. Я лишь сказала, что говорить «за глаза» нехорошие вещи про своих коллег по «молодёжке» – это подлость.
– Это одно и то же. Ты что же? Вообразила себя вот такой самой умной, самой правильной, самой неприступной? Да знаешь ли, скольких вот таких, как ты, пигалиц я обломал? Сколько из них сами мне на шею вешались? А почему? Ну, спроси меня, почему?
– Хорошо, – спокойно ответила Лена, – почему?
– Потому, что мой отец генерал-майор юстиции, очень богатый и влиятельный человек, его многие уважают, а кто не уважает – тот просто боится. А кто в своё время не боялся – тому носят цветочки на могилку. Тебе это понятно?!
– Нет, – негромко и без страха ответила Лена.
– Что тебе, не понятно?! – раздраженно воскликнул Баринов.
– Мне не понятно, при чём тут ты? Отец твой, видимо, добился определённого влияния, создал вокруг себя что-то типа местечковой империи, на взятках создал богатство. А ты-то чего добился, кроме того, что прикрываешься именем своего отца, да хвастаешься количеством «обломанных» девушек?
– Это не твоё дело! – со злостью прошипел в лицо Лене Баринов. – Просто мне нравится обламывать неприступных недотрог. А ты пока у меня оказалась самой неприступной.
– Значит, тебе я нужна не потому, что как ты выразился, сильно нравлюсь тебе, а лишь потому, что я должна стать очередной жертвой в твоей коллекции? Очередной покорённой вершиной, так сказать?
– Ну, почему сразу жертвой? Я ведь могу и полюбить по-настоящему, и денег никаких не пожалеть…
– Ну, да, конечно, ведь тебе не жалко разбазаривать папины деньги, не тобой заработанные. И любить по-настоящему, приставляя нож к горлу девушки, ты тоже можешь. Я тебя правильно поняла? Или, может быть, кроме ножа, у тебя есть еще какие-нибудь наручники, верёвки, ремни или чего там еще возникает в твоей больной фантазии?
– Слушай, мне этот гнилой разговор уже надоел! Ты заколебала меня своими нравоучениями. – Баринов полез рукой в карман брюк, вынул свой раскладной ножик и приказал: 
– Ну-ка, раздевайся, да по-быстрому! – и направил свой нож в сторону Лены. Она почувствовала лёгкое головокружение с потемнением в глазах.
– Нет, это ты слушай меня, – Баринов с некоторым удивлением услышал, что голос Лены прозвучал как-то излишне ровно и монотонно. Еще через мгновение он понял, что внезапно забыл, что собирался сделать.
– Сейчас я буду говорить, а ты беспрекословно станешь выполнять мои приказы. Тебе это понятно?
– Да, – робко ответил Баринов, ощущая на себе пронизывающий насквозь всю его сущность взгляд.
– Сложи свой нож. Теперь отдай его мне. Подойди к выключателю и включи свет. Хорошо. Теперь смотри прямо в мои глаза. Сейчас я сосчитаю до трёх. На счёт «три» ты забудешь моё имя и фамилию. Раз… два… три! А сейчас я сосчитаю до пяти. На счёт «пять» ты забудешь своё имя, фамилию и откуда ты приехал. Раз… два… три… четыре… пять!
Теперь повернись. Так, хорошо. Сейчас ты выйдешь в коридор, дойдёшь до лифта, спустишься вниз. Когда выйдешь на улицу, повернёшь направо и пойдёшь до первого попавшегося полицейского участка.
 Запомни кодовое слово для выхода из состояния транса: zweiundzwanzig. Повтори:
– Zweiundzwanzig, – как сквозь сон повторил Баринов.
– Иди, – спокойно и без каких-либо эмоций сказала Лена.

*  *  *
Лена, подчиняясь указаниям внутреннего голоса, не торопясь, разделась, приняла душ, легла в кровать и вскоре уснула.
Вика дождалась, когда крепкий сон овладеет Леной, и переместилась на улицу.
Она в одно мгновение очутилась возле полицейского участка и увидела фигуру Олега Баринова, стоящего метрах в десяти от входа. Он делал какие-то нерешительные движения, то направляясь к входу, то поворачивая влево от него, то останавливаясь и направляясь вновь к входу.
Стоящие рядом полицейские вскоре обратили внимание на странного молодого человека.
«Пробуксовочка вышла, – подумала Вика, – непонятно только в чём причина… Возможно она кроется в крайне возбуждённом состоянии Баринова во время его покушения на Лену... Поэтому мой гипноз подействовал непредсказуемо. Попробую скорректировать его поведение».
Вика довольно быстрым шагом пошла к Баринову и, не останавливаясь, сказала:
– Не топчись тут, иди в участок, – и пошла дальше.
Баринов послушно повернулся к входу и зашагал по ступенькам.
Войдя внутрь полицейского участка, Баринов сразу же был остановлен одним из офицеров. Олег прекрасно видел и слышал, как к нему обращаются, но не смог ничего понять, так как из всего богатого немецкого языка он знал только две фразы: «Хендэ Хох» и «Гитлер капут».
Подошел второй офицер и спросил первого:
– Was ist passiert?
– Seltsamer junger Mann. Er kam und schweigt , – ответил первый полицейский.
– Verstehen Sie Deutsch?, – спросил второй полицейский. Баринов стоял, не зная, что отвечать.
– Mein Name ist Walter, wie heist du?, – спросил второй полицейский и медленно повторил вопрос, показывая сначала рукой на себя, а потом на Баринова. Тот, наконец, понял, о чём его спрашивают, и ответил:
– Меня зовут… Как же меня зовут? Я не помню, как меня зовут! – его взгляд тревожно бегал по сторонам.
– Er scheint Pole zu sein?, – спросил первый полицейский.
– Nein, seine Rede erinnert eher an Russisch , – ответил Вальтер и спросил Баринова:
– Bist du Russe, kommst du aus Russland? , – Олег услышав знакомые слова, утвердительно закивал головой выкрикнув:
– Ес! Ес! Русланд! Россия! Раша!
– Heinrich, weist du, ob Peter hier ist? Er ist einer der Ostdeutschen, die aus Russland zu uns kamen, – обратился Вальтер к первому полицейскому.
– Ja, ich habe ihn gesehen, ich rufe ihn jetzt hierher, – первый полицейский куда-то ушел и вскоре вернулся с Петером, которого когда-то раньше в России звали обычным русским именем Петя.
– Кто вы? – спросил Петер Баринова.
– Я… я не знаю… не помню… – растерянно бормотал тот.
– А ваша фамилия?
– Я ничего не помню…
­– Вы приехали к нам из России?
– Да-да! – обрадовался Баринов, – из России!
– Откуда именно?
– … не помню… – ответил вновь погрустневший Баринов.
– Er kann sich an nichts erinnern. Er weis nur, dass er aus Russland kam , – сказал Петер своим коллегам.
– Seltsam. Es weist keine Verletzungen auf , – сказал Вальтер. – Давайте пока закроем его в изоляторе временного содержания, а потом пусть его осмотрит доктор.
Всю ночь Баринов провёл в изоляторе, именуемом в России «обезьянником» в компании еще трёх человек. Они пытались о чём-то говорить с Олегом, но тот лишь всё больше раздражался, не понимая ничего из сказанного. Больше всего его выводило из себя то, что эти трое явно что-то говорили о нём, при этом смеясь, и показывая на него пальцами. В конце концов, он послал их на русском языке по широко известному адресу и, отвернувшись, постарался уснуть. Но настоящий сон не приходил, а мучительная дремота и сидение на жёсткой деревянной лавке не могли принести Олегу ни отдыха, ни покоя.
Около девяти утра в полицейский участок пришло сообщение о пропавшем русском певце из Москвы и прислана его фотография. Дежурный офицер сразу же вспомнил странного молодого человека, самостоятельно пришедшего в их участок, и сообщил своему начальству.
Баринова вызвали на допрос и стали задавать элементарные вопросы, кто он, как фамилия, и тому подобное. Но никаких вразумительных ответов получить вновь не удалось.
После этого был приглашен руководитель, привёзший «молодёжку» Большого театра для опознания своего пропавшего певца.
Однако странности на этом не закончились. Руководитель, естественно, узнал Баринова и официально дал немецкому офицеру показания. Зато сам Баринов руководителя не узнал и вновь ничего внятного сказать не смог.
Далее началась обычная бюрократическая волокита, столь характерна для Германии. Только вмешательство российского консула после обеда в этот же день смогло ускорить процесс по передаче Баринова в Российское посольство.
Наконец, Баринов в сопровождение российского консула и руководителя молодёжной группы вышли на крыльцо полицейского участка и направились к посольскому автомобилю, припаркованному невдалеке.
Народу на тротуаре было не очень много. Руководитель молодёжной группы открыл заднюю дверь и показал жестом Баринову, мол, садись на сиденье.
В это время рядом с машиной проходила какая-то девушка, на которую ни консул, ни руководитель, ни тем более Баринов, не обратили никакого внимания, и отчётливо громким мелодичным голосом произнесла:
– Zweiundzwanzig!
Ни руководитель, ни консул, ни водитель автомобиля не поняли причину, по которой Баринов внезапно забился в истерике, выкрикивая сквозь слёзы и рыдания:
– Я вспомнил! Я всё вспомнил! – и, обращаясь к руководителю молодёжной группы, быстро затараторил:
– Николай Петрович, я вас узнал, но я не понимаю, что со мной было! Словно бес какой-то попутал.
– Не волнуйся, Олег. Успокойся. Сейчас мы приедем в Российское посольство. Там тебя уже ждёт наш доктор. Он тебя осмотрит и выслушает. А пока мы едем, может быть, ты вспомнишь, куда пошел после приёма и концерта в сообществе  Русской Музыки в Германии?
– Я пошел проводить… Ну, да! Я пошёл кого-то проводить до отеля… – начал вспоминать Баринов.
– Ты не помнишь, кого провожал? – удивился Николай Петрович.
– Н-нет…
– Но наши ребята сказали, что ты пошёл провожать Елену Некрасову.
– Разве? Помню, что была какая-то девушка…
– Прекрати валять дурака! – повысил голос Николай Петрович. – Еще скажи, что ты никогда не видел Некрасову.
– Я… я не знаю, –  совершенно подавленно бормотал Баринов, – возможно, видел…
– То есть, ты хочешь сказать, что пошел провожать какую-то девушку и не помнишь, кого именно? – воскликнул Николай Петрович.
– Ну, да, – пожимая плечами, ответил Баринов.
– Но почему ты это сделал без моего разрешения? Разве на инструктаже перед поездкой вашей группе не сообщили, что держаться нужно только всем вместе?
– Сообщили, но…
– Никаких «но»! – возмущался Николай Петрович. – Я уже получил выговор от начальства, а по приезде в Москву могу вообще стать « невыездным», а в худшем случае лишиться своей должности в Большом театре. Но это ладно! Что было дальше? Ты проводил Некрасову до отеля, а потом?
– А потом… Да что же такое? Я не помню, что было потом…
– Что значит «не помню»? – заорал Николай Петрович, – немедленно прекрати изворачиваться и говори всё, как было!!!
– Николай Петрович, успокойтесь, – вмешался консул, сидящий на переднем пассажирском сидении, – я понимаю ваши чувства, но пусть теперь, когда пропавший певец Баринов нашелся, всем этим делом займутся компетентные органы.

*  *  *
Лена появилась в филармонии без десяти одиннадцать.
Она всегда старалась появляться перед назначенными встречами с запасом около десяти минут.
А сегодняшняя встреча была не только не простой репетицией с симфоническим оркестром, но еще и первой встречей с выдающимся дирижёром современности Марко Армильято.
Эта репетиция и особенно послезавтрашний сольный концерт, были очередной ступенькой в карьере певицы Елены Некрасовой, поднявшись на которую, было можно и нужно ожидать новых заманчивых предложений и контрактов.
Волновалась ли она? Да, да и еще раз да! Вновь знакомые подкатывания горячих волн из-под нижних рёбер до самых ключиц, вновь предательски взмокшие ладони…
«Какое счастье, что до начала репетиции еще 10 минут… нет уже только семь… Так спокойно, – сказала сама себе Лена. – Как там говорил мне Владимир Борисович? Зачерпни своё волнение и отдай его мне…
Как жаль, что этот добрейший человек сейчас не рядом со мной… А если попытаться сделать движение руками, будто я сгребаю с себя моё волнение и оставляю его… – тут Лена оглянулась по сторонам. – Да! И оставляю его вот на этом подоконнике…»
Лене показалось, что волнение пошло на убыль. От созерцания собственного внутреннего состояния Лену отвлекло звучание настраивающегося оркестра.
Она открыла дверь и вошла в огромный пятиугольный концертный зал Берлинской филармонии.
Сделав несколько шагов, Лена остановилась, слегка растерявшись и не зная, что ей делать дальше.
Оркестр продолжал настраивать музыкальные инструменты, и никто не обратил внимание на одиноко стоящую девушку.
Вдруг позади Лены раздался приятный голос:
– Buongiorno, signorina!
Лена оглянулась и увидела знакомую по  видео трансляциям и фотографиям улыбку Марко Армильято.
– Buongiorno, maestro! – улыбнулась Лена, почувствовав, как разрушается и опадает осколками её волнение.
Это лицо, эти руки с дирижёрской палочкой, эта милая улыбка седого и великого музыканта не оставляли Лене Некрасовой никаких других чувств, кроме полной готовности следовать за ним в мир большого искусства.
– Che cosa? Il tempo di familiarizzare! Marco Armigliato! E tu sei Elena Nekrasova.
– Sono felice, maestro, che dopodomani cantero sotto la tua guida. , – ответила Лена.
– E sono felice di lavorare con cantanti russi. In precedenza, ho dovuto lavorare spesso con Anna Netrebko, Olga Peretyatko, Maria Guleghina, Aida Garifullina...
– Ho studiato per qualche tempo con Olga Peretyatko.
– Oh, questa e una cantante incredibile, una vera prima donna. Sono sicuro che meriti il   tuo insegnante. Bene, e ora di iniziare. L’orchestra ti aspetta!, – Армильято жестом предложил Лене пройти впереди него и они направились в центр зала, где находилась необычная сцена, со всех сторон окружённая местами для зрителей. Армильято бодро запрыгнул на дирижёрское место и обратился к оркестру:
– Buongiorno amici. Iniziamo le prove nell’ordine dei brani indicato nel programma del concerto.
Начался прогон послезавтрашней программы. Армильято внимательно следил за исполнением Елены и после каждого произведения делал для себя в партитуре красным карандашом небольшие пометки.
Некоторые произведения прерывались на полузвуке, Армильято и Елена уточняли темп, его замедления и ускорения, после чего вновь исполняли данный фрагмент арии с учётом уточнений.
Всего в этом концерте у Лены было 12 арий из разных опер, да еще у оркестра были четыре популярных произведения после каждых трех арий Елены.
Первая половина репетиции прошла на одном дыхании. Оркестр играл и звучал превосходно – ведь не за красивые глазки он считался одним из самых лучших оркестров мира.
По ходу репетиции Лена нашла возможность хорошо рассмотреть зал. Нет, на фото и видео она много раз видела этот зал. Но теперь, когда она впервые вышла на эту знаменитую особенную сцену без привычных театральных кулис и занавеса, сцену, которую со всех сторон окружают места для зрителей, надо было определиться с тем, в какую сторону смотреть и куда направлять свой звук.
Именно этот вопрос она и задала Армильято во время 10-минутного перерыва в репетиции. Они спустились со сцены и сели в первый ряд зрительного зала.
– Не волнуйтесь, синьорина, акустика у этого зала прекрасная, – сказал Марко Армильято, – пойте прямо на зрителей, которые будут сидеть перед вами.
– А как мне быть со зрителями, которые сидят слева и справа от меня и особенно тех, кто позади.
– По этому поводу я вспомнил хорошую фразу, которую услышал от Анны Нетребко: «Не берите дурное в голову!» и пойте, как сейчас пели на репетиции. А зрители сами разберутся, что им хочется увидеть, и что услышать.
Видите ли, среди завсегдатаев этого великолепного зала есть такие, которые покупают билеты только на места, которые позади оркестра. Оттуда видно весь оркестр, как на ладони, и дирижёра, обращенного и к оркестру, и к этим зрителям лицом.
А то, что эти зрители не увидят ваше прекрасное лицо – это уже, как говорится, их проблемы.
– Я вас поняла, маэстро, – с благодарностью сказала Лена. – Как же права была Ольга Александровна Перетятько, когда сказала мне, что с вами легко и приятно работать.
– Я с удовольствием могу вам сказать, что мне с Ольгой тоже было легко и приятно работать. Впрочем, с вами тоже.
– Благодарю вас, маэстро!
– А знаете почему?
– Пока нет, но ваше мнение для меня очень важно.
– И Ольга, и вы несёте музыку в себе. – Армильято особенно выделил слово «Музыку». – Тоже самое могу сказать и про Чечилию Бартоли, и про Джойс Ди Донато, и про Эллину Гаранча и еще про многих, с кем довелось встречаться на разных концертных площадках мира.
А вот с певицами, которые несут себя  в музыку (Марко весьма иронично выделил слово «себя») дело обстоит значительно сложнее.
Они постоянно пытаются изобретать велосипед там, где это совершенно не требуется. Из-за этого получаются споры, трения во взаимоотношениях и, в конце концов, страдает не только нервная система всех причастных к такому исполнению, но и сама музыка.
Со сцены послышался характерный нарастающий звук настраивающегося оркестра. В какой-то момент по взмаху смычка концертмейстера партии первых скрипок оркестр замолк, и в огромном зале Берлинской филармонии наступила удивительная тишина.
– Ну, что ж, прекрасная Елена? Оркестр вас ждёт! Прошу! – Марко сделал красноречивый жест рукой, приглашая Лену пройти первой на сцену. Когда она вышла на сцену, совершенно неожиданно раздались аплодисменты оркестра.
– А что случилось? – спросила, шепнув на ухо Армильято Лена, – почему оркестр аплодирует?
– Не волнуйтесь, – ответил дирижёр, – если оркестр во второй части репетиции аплодирует солистке, значит, первая часть репетиции ему понравилась! Заметьте, такое случается далеко не каждый день.
Вторая часть репетиции пролетела почти незаметно. Лена по-немецки поблагодарила оркестр, сказав: «Vielen Dank fur ein wundervolles Spiel», сорвав новую порцию аплодисментов.
Потом она вышла из филармонии и, не торопясь, прогулочным шагом более часа гуляла по красивейшим аллеям Большого Тиргартена.
Появившееся откуда-то издалека чувство голода, стало быстро нарастать, и Лена направилась в отель обедать.
«Завтра у меня день молчания. Это хорошо, – думала про себя Лена. И хотя сегодняшняя репетиция совершенно не утомила ни меня, ни мой голос, добавлю-ка я к завтрашнему дню молчания еще и половину сегодняшнего дня. В данном случае отдых лишним не будет. Вот только позвоню маме, расскажу последние новости и всё: молчок до пос

*  *  *
Она поднялась на седьмой этаж, вошла в свой просторный номер, нашла, висевшую на видном месте табличку «Please do not disturb» («Просьба не беспокоить») и собралась повесить её на ручку с внешней стороны двери.
Внезапно раздался стук в дверь. Лена открыла и увидела на пороге Николая Петровича – руководителя группы «молодёжки».
– Здравствуй, Лена!  Прошу прощения за беспокойство. Можно войти?
– Да, конечно, пожалуйста, входите. – Николай Петрович вошел и сразу закрыл за собой дверь.
– У нас ЧП! – негромко, почти шёпотом  сказал Николай Петрович. – После вчерашнего приёма и концерта в сообществе Русской Музыки в Германии что-то совершенно невероятное произошло с Олегом Бариновым. – Лена слегка насторожилась. Какие-то весьма смутные и невыразительные воспоминания о вчерашнем вечере попытались всплыть в её памяти, но так до конца и не всплыли.
– Он сам пришёл в полицию в невменяемом состоянии, не мог вспомнить ни своё имя, ни фамилию, ни откуда он приехал. Его только полчаса тому назад благодаря вмешательству Российского консула освободили. Сейчас он находится в посольстве, его состояние, похоже, пошло на поправку.
Скажи-ка мне вот что: после вчерашнего концерта Олег пошёл провожать тебя до отеля. Так?
– Да, – ответила Лена.
– Но ты же знала, что таким образом он нарушал инструкцию по пребыванию здесь, и ничего ему не сказала?
– Николай Петрович, я не понимаю, что за претензии у вас ко мне? Во-первых, Олег уже взрослый мальчик и должен сам отвечать за свои поступки, а, во-вторых, я его не просила меня провожать и к себе его не привязывала.
– Ну, да, да. Прости. Из-за всей этой нервотрёпки сам не знаю, чего несу. А ты не заметила в его поведении ничего странного?
– Нет, не заметила. Но повздорить с ним успела.
– А по какой причине повздорили?
– Он стал меня расхваливать как певицу, одновременно поливая грязью девочек из «молодёжки», называя их «безголосыми курицами».
– И всё?
– Нет. Еще я сказала ему, что такое недостойное поведение попахивает подлостью. И ушла в отель. – Ответила Лена, у которой, словно воспоминание о каком-то давно увиденном кино-детективе, всплыли в сознании обрывки воспоминаний о событиях вчерашнего вечера в её номере.
– И вы больше не виделись? – спросил Николай Петрович, заметив лёгкое раздражение в настроении Лены.
«Скажи ему, что больше не виделись, так как ты пошла спать» – прозвучал в сознании Лены внутренний голос, которому невозможно было сопротивляться.
– Нет, не виделись. Я пришла в свой номер и вскоре уснула, чтоб приберечь силы для сегодняшней репетиции.
– Понятно, – сказал Николай Петрович. – Кстати, как прошла репетиция?
– Очень продуктивно, и с весьма положительными эмоциями.
– Эх, жаль, что наша группа вечером улетает в Москву. Очень хотелось увидеть твой успех. Но как говорится, не судьба. Зато не понятно, что эта самая судьба приготовила мне. В Москве начальство Большого театра уже второй день на ушах стоит из-за этого Баринова. В полиции взяли у него анализ крови на наличие наркотиков и алкоголя. Результат сообщат сегодня вечером в посольство. Если состояние Олега окажется вызванным наркотиками, то его певческая карьера на этом закончится. Если нет, то всё равно его сразу положат на обследование и неизвестно чем это всё закончится.
– Печально всё это как-то… – задумчиво сказала Лена.
– Да уж! Весёлого мало, – ответил Николай Петрович. – Ну ладно, не буду больше мешать своим присутствием. Желаю успеха и шквала аплодисментов! До свидания!
– До свидания, Николай Петрович, – сказала Лена и только сейчас заметила, что до сих пор так и держит в руках табличку «Please do not disturb». Она повесила табличку на ручку с внешней стороны двери, защёлкнула замок и прошла в комнату.
В сознании  какими-то малосвязанными обрывками вновь всплывали события вчерашнего вечера, и стало нарастать какое-то чувство необъяснимой тревоги.
Внезапно появилось непреодолимое желание включить телевизор. Лена подошла к столу, на котором стоял большой жидкокристаллический экран, и взяла пульт дистанционного управления, лежащий под ним. Она нажала на первую попавшуюся кнопку переключения каналов.
Несколько мгновений экран оставался тёмным. Вдруг зазвучала приятная негромкая музыка и на фоне ухоженной клумбы с цветами и фонтана, несущего вверх струи искрящейся воды, появилось лицо красивой девушки, показавшееся Лене очень знакомым. Её взгляд был направлен прямо на Лену.
– Замри, смотри на меня и слушай, – спокойным тоном сказала девушка с экрана. Сейчас я сосчитаю до трёх и на слове «три» ты забудешь все свои тревожные мысли о вчерашнем вечере. Вчера ты невдалеке от отеля попрощалась с Олегом Бариновым и больше его не видела, не слышала и не будешь о нём думать. Раз… Два… Три…
А сейчас ты пройдёшь в ванную комнату, наполнишь ванну, полежишь в тёплой воде с душистой лавандовой пеной, примешь душ, а потом нажмёшь на кнопку слива воды и вместе с водой отпустишь все свои ненужные страхи, переживания и волнения.
Потом позвони маме и предупреди, что завтра ты ей звонить не будешь.  День молчания не зря придуман задолго до твоего рождения.
Завтра больше спи и набирайся сил. Будь умницей, моя хорошая. Да пребудет с тобой успех!
Экран погас, хотя Лена не нажимала кнопку выключения.
Медленно положив пульт под телевизор, Лена пошла в просторную ванную комнату, и стала выполнять указания, только что полученные с экрана телевизора.
Нажав на кнопку слива воды, Лена стала феном подсушивать свои красивые волосы, физически ощущая прилив спокойствия и умиротворения.
Настроение, подпорченное руководителем «молодежки», улетучилось. Хотелось смеяться и петь что-то весёлое и задорное, но…
Позволить себе такое Лена просто не могла, так как еще с самого начала учёбы в музыкальной школе имени С. Прокофьева была приучена выбирать приоритеты между тем, что сильно хочется и тем, что целесообразно и необходимо.
Поэтому она вышла из ванной комнаты, взяла свой любимый смартфон и позвонила маме.
Рассказав о впечатлениях сегодняшнего дня, Лена наперёд извинилась перед мамой за то, что завтра не позвонит.
Маргарита Сергеевна – эта прекрасная и мудрая женщина – конечно же,  с пониманием отнеслась к сказанному.
Они тепло попрощались, как обычно, используя в своей речи большое количество уменьшительно-ласкательных слов.
Лена удобно улеглась в широкой кровати и со счастливой улыбкой уснула.

*  *  *
Следующий день был не только днём молчания, но и днём спокойствия.
Лена  поднялась с кровати в десятом часу утра. Далее она всё делала нарочно неторопливо: сходила в ресторан на завтрак, около двух часов гуляла по Большому Тиргартену и, дойдя до Бранденбургских ворот и, сделав несколько селфи на их фоне, вернулась в отель.
После обеда побывала в Берлинской картинной галерее и с удовольствием рассматривала оригиналы, а не цифровые репродукции, как в первые недели своей жизни в мамином доме, шедевров Дюрера, Боттичелли, Рафаэля, Тициана, Караваджо, Босха, Брейгеля, Рубенса и Рембрандта.
Лена не заметила, как пролетели три с половиной часа. Лишь лёгкая усталость в ногах намекала на необходимость отдыха, а в сознание всплыло небольшое сожаление по поводу того, что за это время удалось посмотреть далеко не все залы картинной галереи.
«Но ведь я же не в последний раз в Берлине, – думала Лена, – и в следующий приезд обязательно сюда вернусь».

*  *  *
На следующий день Лена спустилась в вестибюль отеля, держа в руках четыре чехла с концертными платьями.
Она решила, что раз её сольный концерт был разделён на четыре блока по три арии в каждом, то и петь каждый блок она будет в другом платье. Между блоками будут оркестровые произведения, за время которых она вполне успеет сменить одно концертное платье на другое.
Вызвав такси, она аккуратно разложила платья на заднем сидении, и поехала в филармонию.
В полдень в одном из небольших репетиционных кабинетов филармонии вновь состоялась встреча Лены с Марко Армильято.
Это была своеобразная встреча на троих. Кроме Лены и Марко в кабинете был немолодой концертмейстер.
Армильято, держа в правой руке дирижёрскую палочку, встал за небольшим столом, на котором были сложены партитуры, подготовленные к сегодняшнему концерту.
Концертмейстер сидел за роялем, на котором тоже стопкой лежали ноты произведений, которые вечером должны прозвучать в исполнении Лены и оркестра.
Начали прогон всей программы по принципу «mezzo voce», то есть в полголоса. Главной задачей такой репетиции было еще раз пройти все темповые отклонения и задержки.
Армильято внимательно и без каких-либо трудностей улавливал все тонкости исполнения Лены, а концертмейстер чётко улавливал все жесты и мимику дирижёра. Такие репетиции – обычное дело в мире оперы, чтобы не приглашать лишний раз оркестр.
Нет, конечно, любая певица или певец может приглашать на репетиции оркестр столько раз, сколько пожелает, но оплачивать огромную денежную сумму за каждую репетицию придётся из своего кармана. Но так можно не только остаться без положенного гонорара, но еще и задолжать внушительную кучу денег.
К сожалению, за границей всегда большая проблема с пианистами. Ни театры, ни филармонии не предоставляют концертмейстеров для индивидуальных занятий.
В обязанности концертмейстера входит только аккомпанемент на репетициях с режиссером и дирижёром. Найти концертмейстера здесь не просто, а его услуги очень дорогие по сравнению с российскими мерками, хотя и несравнимо более дешевые, чем услуги оркестра.
Вот и получается, что пред большими сольными концертами певцам, согласно контракту, бесплатно предоставляется одна репетиция с концертмейстером и одна с оркестром.
Зная эти тонкости репетиционной подготовки, Лена далеко не сегодня поняла, какие огромные возможности для певцов есть в Российских театрах. Безвозмездные неограниченные занятия с пианистами – одна из таких возможностей. Наши концертмейстеры всегда помогут: на диктофон все запишут, ритм простучат, доли разметят, перед спектаклем распоют, еще и вкусняшкой угостят!
А тут, заграницей, всё иначе и возмущаться или переживать по этому поводу бессмысленно – другой мир и этим всё сказано.

*  *  *
Вернувшись после репетиции в отель и плотно пообедав, Лена поднялась в свой номер и, сидя в удобном кресле, некоторое время просто переключала каналы телевизора, на задерживаясь подолгу ни на одном из них.
Почувствовав, что её начинает клонить в сон, она выставила будильник своего смартфона на 18:00 и, не вставая с кресла, уснула под негромкое бормотание телевизора.
Время промелькнуло незаметно. Прозвонил будильник и Лена начала собираться в филармонию, сложив в большую спортивную сумку четыре коробки с концертными туфлями.
Начало концерта, как обычно было заведено здесь, было в 20:00, а появиться на «рабочем месте» надо было за полтора часа, чтоб не создавать нервозность для администратора филармонии.
Появившись в филармонии, и сообщив администратору о своём прибытии, Лена прошла в гримёрную комнату, расчехлила и развесила свои концертные платья, достала из сумки коробки с туфлями, расставила их в соответствии с платьями и, не спеша, нанесла лёгкий макияж, подчеркнувший и без того красивые от природы черты лица.
К 19:30 Лена уже была одета и начала распеваться. В 19:45 в гримёрную комнату заглянул администратор, убедился, что певица полностью готова и сообщил, что в зале аншлаг и что деньги за рекламу этого концерта потрачены не зря.
«У каждого свои проблемы» – подумала Лена и направилась к двери, ведущей на сцену зрительного зала.
Стоя у закрытой двери, она вновь ощутила горячие приливы волнения и нарастающее чувство какой-то особой наэлектризованности.
«Дорогой Владимир Борисович, – мысленно обратилась Лена к своему бывшему преподавателю, – если бы вы только знали, как мне сейчас не хватает вашей поддержки и ваших волшебных рук…»
– Ох, я, кажется, опоздал, – раздался рядом приятный тенор Марко Армильято, – синьорина, а вы уже заняли очередь за помидорами?
– За какими помидорами? – Лена, не ожидавшая подобного вопроса, повернулась к дирижёру, широко раскрыв от удивления глаза.
– А это разве не вход в овощной ларёк? – с совершенно серьёзным видом спросил Армильято, одетый в чёрный фрак и держащий в правой руке свою пластиковую дирижёрскую палочку. – И что? Желающих попасть за эту дверь много? – он еще пытался сохранить серьёзное лицо, но его глаза недвусмысленно намекали, что Марко еле сдерживает смех.
– Нет, не много, – ответила Лена, наконец-то сумевшая оценить шутку дирижёра, и взглянула в лицо Армильято. Они встретились взглядами и взорвались звонким хохотом. – Скажите, маэстро, можно я вас обниму?
– Конечно можно, – ответил Армильято, – только сегодня  и только для вас – это бесплатно!
Лена обняла обеими руками Армильято и на несколько секунд прижалась щекой к его плечу. Она физически почувствовала, как быстро уходит из неё волнение и нарастает чувство уверенности в собственных силах. Марко по-отечески погладил Лену по голове и почти шёпотом спросил:
– Ну, что? Готова?
Лена взглянула прямо в его глаза и ответила:
– Готова!
Только сейчас они оба заметили стоящего рядом с ними администратора, заслоняющего своей фигурой входную дверь на сцену, и внимательно смотрящего на запястье своей левой руки с дорогими наручными часами. Поднятая правая рука администратора недвусмысленно означала, что еще нужно немного подождать.
И вот администратор опустил свою правую руку, а левой рукой с дорогими часами открыл дверь. Армильято, повернувшись к Лене, шепнул:
– До скорого свидания через четыре минуты, – и шагнул за дверь. Уже на первых шагах дирижёра Лена услышала волшебство аплодисментов большого зала.
Она осталась за дверью. До её выхода к взыскательной берлинской публике оставалось еще около четырёх минут.
Стихли аплодисменты и из тишины появились волнующие, стремительные, полные задора  и блеска интонации увертюры В. А. Моцарта к опере «Свадьба Фигаро».
Начался «Блок Моцарта», как условно назвала первую часть своего концерта Лена.
Увертюра закончилась. Раздались громкие аплодисменты.
Администратор распахнул перед Леной входную дверь и она, не глядя по сторонам, направилась  на сцену, сопровождаемая аплодисментами зала.
«В сольных концертах очень важно сразу,  в первом же произведении показать зрителю, что ты пришла не просто постоять на сцене, а убедительно донести до него своё видение великого искусства» – вспомнились слова Владимира Борисовича.
Встала возле Марко Армильято. Посмотрели друг другу в глаза. Улыбнулись.
Взмах дирижёрской палочки и зазвучало короткое вступление к арии Фьордилиджи из оперы «Так поступают все женщины».
По продолжительным аплодисментам и крикам «Brava!» Лена поняла, что начало концерта удалось.
Вместе с этим она почувствовала, что остатки волнения улетучились окончательно и дальше уже ничего не мешало выкладываться, как говорится, по полной.
Вторым номером искромётно прошла ария Керубино «Non so piu cosa son cosa faccio» из первого акта «Свадьбы Фигаро».
Завершала «Блок Моцарта» ария Церлины «Batti, batti, o bel Masetto…» из оперы «Дон Жуан».
Поклонившись зрителям, Лена, провожаемая сочными аплодисментами,  ушла со сцены.
Администратор заботливо открыл перед ней дверь, при этом, негромко сказав, что, мол, начало удалось, и было прекрасным.
Улыбнувшись администратору, и сказав «Danke», Лена быстро прошла в гримёрку и переоделась во второе платье.
Когда она подошла к входной двери на сцену, оркестр еще продолжал играть вступление к опере «Травиата». Начался «Блок Верди».
Труднейшая большая ария Виолетты из оперы «Травиата» вызвала долго не затихающие аплодисменты.
Идущая следом ария Эболи из оперы «Дон Карлос» стала своеобразной передышкой и для Лены, и для зрителей.  В ней ведь не было ни виртуозных пассажей, ни эффектных колоратур
Последующая ария «Джильды» из оперы «Риголетто» продолжила нарастающий успех.
И вновь поход в гримёрку для переодевания в третье платье перед «Блоком Пуччини», пока оркестр играл мелодию «Nessun Dorma» из оперы «Турандот».
Этот блок Лена открыла Вальсом Мюзетты  из оперы «Богема», продолжила арией Чио-Чио-Сан из оперы «Мадам Баттерфляй» и завершила арией Лауретты «O mio babbino caro» из оперы «Джанни Скикки», взорвав зал пятиминутными овациями.
Струнная группа оркестра постукивала смычками по пюпитрам – знак признательности и уважения к солистке.
Пока Лена переодевалась в четвёртое платье, оркестр заиграл увертюру к опере «Итальянка в Алжире», начав, таким образом, заключительный блок концерта, или, как его назвала Лена, «Блок Россини».
Каждый предыдущий выход Лены на сцену сопровождался нарастающими аплодисментами, но выход на «Блок Россини» превзошел все предыдущие! Зрители были в предвкушении музыки великолепного Джоаккино Россини, и Лена не разочаровала их.
Сначала была невероятно насыщенная «мелкой» техникой каватина Арзаче  из оперы «Семирамида», затем финальная ария Анжелины из оперы «Золушка», после которой Лене более пяти минут пришлось раскланиваться пред зрителями, и, в завершение сольного концерта, словно вишенка на торте, с блеском была исполнена каватина Розины из оперы «Севильский цирюльник» в редакции Владимира Миркова.
Зал взорвался громовыми аплодисментами и овациями, дружно скандируя «Бис».
Марко Армильято подошел к Лене и прокричал, с трудом преодолевая гром аплодисментов:
– Сможешь спеть на «бис»?
– Конечно! – ответила Лена.
– Тогда после 4 тактов вступления начинай со слов «Io sono docile, son rispettosa…». Хорошо?
– Да.
– Но это практически вся вторая половина каватины!
– Ничего страшного, спою, – уверенно ответила Лена.
Армильято поднялся на дирижёрское место, поднял руки и, дождавшись тишины в зале, негромко сообщил музыкантам:
– Lalla parola “Moderato” nona battuta
Оркестр сыграл вступительные 4 такта, Лена с блеском спела. Зрители, кажется, сошли с ума и, пуще прежнего, требовали «Бис».
Через пять минут аплодисментов и оваций стало понятно, что второго «Биса» не избежать.
Однако зрители не унимались и требовали третий «Бис».
– Ну, как? Силы еще остались? – прокричал на ухо Лене Армильято.
– Не знаю, кажется, нет, – ответила Лена, – но если третий «Бис» будет последним, то я не против.
После третьего «Биса» Армильято повернулся лицом к зрителям и сделав руками круговое движение, призывающее к тишине, объявил по-немецки:
– Wir danken unseren lieben Zuschauern. Das Konzert ist vorbei.
Он взял Лену за руку, они поклонились в очередной раз зрителям и, сделав привычный жест правой рукой, пропустил певицу вперёд, следуя за ней из зрительного зала.
За дверью их встретил администратор и с восторгом быстро начал говорить что-то хвалебное. Но Лена слушала его невнимательно, потому что её знаний немецкого языка было явно недостаточно, чтобы понять такую быструю и эмоциональную немецкую речь.
Но главная мысль администратора была понятна:  такой триумф в этом зале был далеко не у каждой певицы.
Сказав администратору «Vielen Dank»1, Лена в сопровождении Марко Армильято зашла в гримёрную комнату.
– Ну, что прекрасная Елена? Это не просто успех! Это настоящий триумф!
– Спасибо, дорогой маэстро, – ответила Лена, – но половина моего успеха – это ваша заслуга! Я впервые пела с таким чутким и способным поймать малейшие нюансы дирижёром. – Вдруг на лице Лены вспыхнула эмоция глубокой озабоченности. – Ой, как неудобно получилось!
– Что именно? – спросил Армильято.
– Да вот за всеми этими «Бисами» я забыла поблагодарить музыкантов, а они сегодня были великолепны.
– Как говорила Анна Нетребко: «Не берите дурное в голову», – ответил Армильято. – Музыканты были счастливы аккомпанировать такой прекрасной певице.
А вашу благодарность я им передам на ближайшей репетиции. Что ж? Сегодня распрощаемся. Надеюсь, до новых встреч на лучших концертных площадках мира.
– Я тоже очень буду надеяться на новые встречи с вами, – ответила Лена.
Марко Армильято, грациозно откланявшись, вышел из гримёрной комнаты, а Лена, чувствуя, как на неё горой наваливается усталость, переоделась из концертного платья в свою обычную, подобранную со вкусом одежду, зачехлила другие свои платья, собрала в коробки все четыре пары концертных туфель, упаковала  их в большую сумку и, осмотревшись, не забыла ли чего, вышла из гримёрной комнаты.
По коридору навстречу ей почти бежал администратор.
– Как? Вы уже уходите? Но это невозможно! В вестибюле вас ждут зрители на автограф-сессию.
– А это обязательно? – спросила Лена, всерьёз почувствовав необходимость в тишине и отдыхе.
– Безусловно, обязательно! – воскликнул администратор, – вы же не можете не понимать, что между успехом у зрителей и ненавистью у них же пролегает очень тонкая грань.
Впрочем, – перейдя на обиженный тон, сказал администратор, – если вам безразлично, как вас встретит берлинская публика в следующий ваш приезд, вы можете к ней не выходить на автограф-сессию. Я покажу вам другой выход из филармонии.
Лена прекрасно понимала, что администратор абсолютно прав, а что касается растущей усталости, то её можно и нужно потерпеть.
– Вы были очень убедительны, – сказала Лена администратору, ведите меня на автограф-сессию, только вот, что делать с этим, – она глазами показала  на занятые чехлами и сумкой руки.
– Я с удовольствием вам помогу, – заулыбался администратор, забирая у Лены и чехлы с платьями, и сумку с туфлями. – Пойдёмте скорее.

*  *  *
Спускаясь по лестнице в вестибюль филармонии, Лена не ожидала увидеть такого большого количества зрителей.
Громкие аплодисменты и приветственные возгласы встретили её. Ощущение было весьма непривычным: одно дело смотреть на зрителей со сцены на приличном расстоянии, и совершенно другое ощущать их дыхание рядом с собой.
Администратор показал Лене на большой стол, за который для её же удобства нужно бы сесть и ставить толстым маркером свои автографы на билетах, на программах концерта, на красивых календарях и календариках,  и еще на множестве разных предметов, которые подсовывали благодарные зрители Лене.
Более часа длилась эта автограф-сессия и Лена была весьма удивлена организованности и дисциплинированности почтенной публики, выстроившейся в очередь за получением автографа от неё – русской певицы Елены Некрасовой.
Сама Лена весьма скептически относилась к культу автографа, однако прекрасно понимала, что если есть люди, которые хотят получить автограф знаменитости, значит им это важно и необходимо. И совершенно прав администратор филармонии, что публике в этом случае надо подыграть.
Когда был подписан последний автограф и выслушана последняя хвалебная фраза от седовласой пожилой немки, Лена обратилась к администратору:
– Das ist alles? Ich bin frei?
– Ja, naturlich, danke, dass Sie mir zugehort haben.
– Wo sind meine…, – Лена хотела спросить, мол, где её платья, но не могла вспомнить слово «платье» по-немецки.
– Keine Sorge, deine Kleider liegen im Auto am Eingang , – администратор сделал жест рукой, предлагая Лене пройти с ним.
Они вышли из филармонии, и в глаза Лене бросился большой чёрный «Мерседес».
Администратор раскрыл перед Леной дверь и она, поблагодарив, села на переднее сидение. Бросив беглый взгляд на внутреннюю роскошную отделку салона, Лена вспомнила крылатую фразу Остапа Бендера из знаменитого романа Ильфа и Петрова «Золотой телёнок» о том, что автомобиль не роскошь, а лишь средство передвижения. «Ничего себе средство передвижения! Да это самая настоящая роскошь! Хотя всё таки излишняя…» – подумала Лена, и машина мягко тронула с места.
Через какую-то минуту они подъехали к отелю и Лена собралась забрать свои вещи, но водитель быстро сказав: «Nein, ich nehme es selbst mit, wohin du sagst»5, перекинул через левую руку все четыре зачехлённых платья, правой рукой взял большую сумку с туфлями и проводил Лену до самого номера.
Повесив свои платья в большой шкаф-купе, и положив туда же на нижнюю полку сумку с туфлями, Лена  вновь ощутила не только всё более наваливающуюся на неё усталость, но и сильное чувство голода.
«Опять придётся немного отложить отдых» – с небольшим сожалением подумала Лена, и вышла из номера, направляясь к лифту. По пути в ресторан она позвонила маме, которая, несмотря на позднее время, сразу же ответила на звонок.
– Здравствуй, мамулечка!
– Здравствуй, Леночка! Ну, как прошёл концерт? – взволнованно спросила Маргарита Сергеевна.
Лена коротко рассказала о том, что всё прошло хорошо, ни слова не упомянув о громком триумфе и первой в её жизни автограф-сессии. Но пообещала значительно подробнее рассказать завтра вечером, когда прилетит в Москву.
Маргарита Сергеевна, уловив нотки сильной усталости в голосе Лены, прекрасно понимала, что сейчас дочери нужен элементарный отдых и не стала расспрашивать о каких-либо подробностях.
Поужинав, Лена поднялась в свой номер, разделась и плюхнулась в кровать. В сознании не осталось ни эмоций, ни желаний – лишь какая-то почти космическая пустота главенствовала над всем.

*  *  *
Вика, воспользовавшись крепким сном изрядно уставшей Лены, прошлась по номеру, подошла к окну, некоторое время постояла, глядя на ночной вид Берлина, открывавшийся из окна.
– Что ж? Вчера мы с Леночкой хорошо поработали. Теперь она проспит не менее 10 часов. И пусть. Ей, в отличие от меня, отдых нужен.
А я пока «сгоняю» в Москву и разузнаю продолжение истории с Олегом Бариновым. Хотя торопиться, в общем-то, некуда. Там сейчас ночь и все «действующие лица» спят. Ну-ка, сориентируюсь по времени. Здесь сейчас час ночи, значит, в Москве уже три часа. Да, действительно торопиться некуда. При желании можно даже не пользоваться моей способностью к перемещениям, а спокойно добраться на самолёте. Хотя нет: перемещаться мне всё-таки привычней.
В начале девятого утра Вика появилась в общежитии, в котором жили участники молодёжной программы Большого театра.
Их специально поселили в современном общежитии, чтобы создать для молодых певцов максимально возможный комфорт за смехотворную оплату. Кроме того, участников «молодёжки» так было удобнее  при внезапной необходимости собрать всех вместе в любой момент.
Пользуясь давно открывшейся для неё возможностью быть невидимой, Вика решила сначала узнать, что говорят о происшествии с Бариновым участники «молодёжки».
Из обрывков фраз между уже проснувшимися участниками «молодёжки» Вика узнала, что в 9:00 у них будет собрание всей группы. Никакой иной вразумительной информации почерпнуть не удалось. Да это и не удивительно: певцы – яркие индивидуалы и в первую очередь думают только о себе, а не о происшествиях, случившихся с кем-то другим.
Вика невидимо проследовала через служебный вход камерной сцены Большого театра за девушками и юношами из «молодёжки».
Все собрались в небольшом репетиционном зале. Появился Николай Петрович.
– Здравствуйте! – сказал он, вставая так, чтоб видеть всех «молодёжников».
Все в курсе о происшествии с Бариновым, поэтому лишний раз пересказывать факты не буду.
Сейчас он находится на обследовании в психиатрической клинической больнице №1. Там, наверное, разберутся и с его поведением, и со странностями его памяти. Однако есть еще нечто такое, что отныне касается всех вас.
Мне с утра позвонили и сказали что анализ крови, взятый у Баринова в Берлине и аналогичный анализ, сделанный вчера поздно вечером в Москве, показывают приём Бариновым так называемого «Хайпа». Говорят, что этот наркотик весьма популярен среди молодёжи.
Так вот, в 10:00 сюда приедет врач с медсестрой и у всех вас, я подчёркиваю – у всех без исключения – возьмут анализ крови на наличие или отсутствие наркотиков. Тот, кто не сдаст анализ, сегодня же будет отчислен из молодежной группы, а тот, у кого найдут следы хоть какого-нибудь наркотика, будет отчислен завтра. Вопросы есть?
– А что с Бариновым?
– Он уже отчислен. Нам в театре еще только не хватало наркоманов и психов. А в связи с тем, что в этом печальном событии были задействованы Министерство иностранных дел и Министерство культуры, то певческая карьера Баринова может считаться оконченной. Еще есть вопросы?
– А вы не знаете, как прошёл сольный концерт Некрасовой? – спросил кто-то из девушек.
– Сам не видел – не до этого было мне, но в Министерстве культуры сказали, что концерт прошел с блистательным триумфом и «бисами». Еще какие вопросы? Никаких? Тогда сидим и ждём приезда медиков. – Николай Петрович внимательно посмотрел в лицо всем участникам группы и сказал, – судя по вашим спокойным лицам, переживать вам не о чем.
Но приказ из Министерства культуры вот, – Николай Петрович показал лист с печатью, – и отчитываться по нему придётся мне. Так что давайте без обид.
Вика, получив практически всю необходимую информацию, прямо из этого кабинета переместилась обратно в Берлинский отель «Grand Hyatt Berlin». Лена еще спала крепким сном.

 *  *  *
Она просыпалась долго и весьма нехотя. Сквозь плотные шторы в номер Лены пробивался прекрасный солнечный день. Она включила свой смартфон и увидела цифры: 10:59.
«Ого, – подумала Лена, – ничего себе я проспала! Больше 10 часов! Впрочем, я заслужила вчера такой сон, да и торопиться совершенно некуда, а до вылета самолёта в 18:00 еще куча времени».
Она встала с кровати. Подошла к телевизору и включила его. Как раз начался выпуск новостей. После текущего блока политических событий, был показан короткий репортаж из Берлинской филармонии о прошедшем вчера с триумфом концерте певицы Елены Некрасовой.
Как обычно в таких случаях бывает, слова корреспондента перемежались с крохотными видео фрагментами самого концерта и оваций зрителей. В конце репортажа прозвучало объявление о том, что все, кто не смог лично присутствовать на этом концерте, могут его посмотреть по указанному адресу в Интернете.
Лена успела на пульте телевизора нажать кнопку стоп-кадра и скопировать в смартфон Интернет-адрес.
Потом она вошла по этому адресу и действительно нашла полную версию своего концерта.  «Прекрасно, – обрадовалась Лена, – будет что показать и маме, и Владимиру Борисовичу». Сама же просматривать концерт не стала. Решила продолжить отдых без музыки, пения и просто погулять по улицам Берлина.

*  *  *
Самолёт рейсом до Москвы вылетел без задержки и без пятнадцати девять вечера приземлился в Шереметьево. Войдя в здание аэропорта, Лена позвонила маме и сообщила, что только что прилетела.
– Вот и хорошо, а я уже жду тебя на автостоянке, – ответила Маргарита Сергеевна, – сейчас пойду тебе навстречу и помогу с вещами.
Через несколько минут они встретились и радость этой встречи, казалось, была безграничной.               
– Вот прямо не знаю, что со мной, – взволнованно сказала Маргарита Сергеевна. – Лишь неделю не виделись, хотя и по видео связи разговаривали, но я так соскучилась – сил просто нет!
– Мамулечка, милая моя, – ответила Лена, – я тоже ждала с нетерпением вот этой минуты. Ох, если бы ты знала, как мне приятно возвращаться домой! У меня столько впечатлений от этой поездки! Я тебе всё-всё расскажу. Но даже потом, когда, кажется, говорить уже будет не о чем, я буду ощущать рядом с собой твоё присутствие, и этого мне будет достаточно для полного счастья.
– Как же я тебя люблю! – сказала Маргарита Сергеевна и, крепко обняв Лену, поцеловала в щёчку.
– Мамулечка, ты опять плачешь?
– Это от радости, моя хорошая, – ответила  Маргарита Сергеевна, – некоторые люди в старости становятся очень сентиментальными и я не исключение.
– Мамулечка, любимая моя, не говори больше о старости, ты самая молодая, самая лучшая мама в мире. Я это точно знаю!
– Ой! Захвалила ты меня совсем.
– Но это же на самом деле так! – не унималась Лена.
И две дамы – не очень молодая и очень молодая – обвешавшись чехлами с платьями и сумками, пошли к автостоянке.


7

Приобретённый опыт позволял Вике избегать острых ситуаций и конфликтов, неизбежных в мире высокой конкуренции вообще и в мире оперы в частности, где многие из более или менее известных певцов и певиц учились выживанию с помощью распускания сплетен и слухов о конкурентах, не гнушаясь мелких и крупных подлых поступков.
Пообещав однажды 12-летней Леночке стать её Ангелом-Хранителем, Вика была постоянно и неустанно готова отвести беду от своей подопечной.
Пока Лена была подростком, вставать на её защиту приходилось очень редко. Но когда у Лены началась певческая карьера, Вике всё чаще приходилось использовать свои Пять феноменальных способностей.
Самой Первой из них стала способность перемещаться  в пространстве-времени со скоростью мысли. Если в самом начале своей астральной жизни Вика из невидимой людям энергетической сущности постепенно становилась всё более заметной, иногда шокируя окружающих её людей своим внезапным появлением, то потом, набравшись опыта и поднявшись на новые витки Спирали Совершенства смогла, наоборот, из видимого всем образа превращаться в «невидимку». И это была её Вторая феноменальная способность.
Третью способность – Гипноз – и Четвёртую способность – Реинкарнацию – Вика обнаружила практически одновременно во время своей самой первой реинкарнации в маленькую девочку из торгового центра.
Каким-то шестым чувством Вика осознала, что её новыми способностями не стоит разбрасываться налево и направо, поэтому гипноз использовала лишь для осуществления реинкарнации и в самых крайних случаях, когда ни другого выхода, ни времени для принятия иного решения не оставалось. Её гипноз без осечек действовал как на людей, так и на животных.
Пятая феноменальная способность Вики  заключалась в использовании немыслимых даже для самых лучших спортсменов мира физических кондиций. Опять же только в исключительных случаях Вика вместо силы собственных, далеко не богатырского сложения мышц, использовала неограниченную энергию астрального мира.
Владея в разумных пределах этими пятью  феноменальными способностями, Вика смутно стала догадываться, почему некоторые герои русских народных сказок и былин были наделены похожими качествами.
Вероятнее всего, эти сказочные персонажи на самом деле были реинкарнантами, подобными ей – Вике, которые удивляли окружающих их людей невиданной силой, волшебством или колдовскими чарами, за что и попали в историю, как персонажи сказок и былин.
«А что? – размышляла на досуге Вика, – реинкарнация и сказки – это же весьма интересная тема для какой-нибудь научной диссертации.
Впрочем, такая работа заранее обречена на неудачу. Никто же из учёного мира не поверит ни в реальное существование бабы Яги, ни в колдунов, ни в волшебников, ни в богатырей, сражавшихся с многоглавым Змеем Горынычем, ни в самого Горыныча.
Тем более, никто не поверит мне, если я начну в подробностях описывать и даже демонстрировать свои возможности, на подобие щуки из сказки «По щучьему веленью».
Собственно говоря, эта щука – типичный пример реинкарнации души в животное.
А все чудеса, описанные в этой сказке – элементарные вещи, доступные как мне, так и другим Реинкарнантам.
К сожалению, это только для меня всё так просто. А обычным людям и даже большим учёным, такие вещи объяснить не удастся.
Скорее всего, эта затея закончится банальной психушкой, как у одного моего знакомого по фамилии Неробеев.
Так что не буду я тратить свои силы впустую, а продолжу защищать и лелеять моё второе Я – Леночку Некрасову  – для достижения нашей общей с ней мечты, даже если для этого понадобится задействовать все пять моих феноменов.
Если раньше я могла, при необходимости ненадолго покидать тело Лены лишь во время её сна, то, спустя десять земных лет, у меня появилась возможность, когда этого требовала ситуация, отделяться от моего второго Я, не вводя её в состояние сна. Лишь небольшое головокружение с потемнением в глазах могла ощутить Лена, когда я выходила из её тела и вновь возвращалась в него».
Вот так, неспешно рассуждая, Вика, не имея возможности перемещаться в будущее дальше достигнутого ею уровня на витках Спирали Совершенства, еще не знала, что очень скоро ей придётся задействовать все пять феноменов, чтобы и Лену уберечь, и певческую карьеру не угробить.

*  *  *

По громкой связи прошло сообщение, что до начала спектакля остаётся 5 минут. Внезапно в гримёрную к Елене Некрасовой зашел работник сцены и сказал, что её срочно хочет видеть тенор, с которым у нее вскоре после начала оперы большой дуэт.
Ничего не подозревающая Лена вышла из гримёрной комнаты и стала искать тенора. Ей сказали, что он уже за кулисами. Найдя его, Лена спросила, зачем, мол, он её искал. Тот лишь удивлённо вскинул брови и, окинув взглядом Лену, только спросил:
– Я не звал тебя… А ты в этих балетках собираешься выходить на сцену?
– Нет, я буду петь в туфлях, а чтоб ноги не уставали, так как петь сегодня придётся много, я собиралась одеть их перед самым выходом. – Сказав это, Лена пошла в гримёрную и уже, открывая дверь, услышала, как оркестр заиграл увертюру.
«Еще четыре минуты, пока звучит увертюра, у меня есть»  – подумала  Лена, взяв  в руки туфли не на очень высоком каблуке. Потом она села на стул, сбросила тапочки-балетки и по очереди просунула ступни в туфли. Со сцены донеслась музыка заключительного раздела увертюры.
Лена быстро встала и вскрикнула от боли: что-то острое больно впилось в обе пятки. Она села на стул и, сбросив туфли, увидела, как на пол закапала кровь. Боль усиливалась. Лена подняла одну туфельку и увидела острие гвоздя торчащего из места, в котором каблук переходил в пятку. В дверь торопливо постучали и, не спрашивая разрешения, вошел взволнованный ассистент режиссёра:
– In 3 minutes you will sing, and you…  – тут он обратил внимание на капли крови и окровавленные туфли. – Oh, my God! What is this? 
Он поднял одну туфельку и снова ахнул: в каблуки снизу были не до конца вбиты гвозди таким образом, что своим остриём они не выходили во внутреннюю часть туфли, но стоило лишь встать, как под весом Лены гвозди вошли в каблуки полностью, и прокололи ей пятки.
– Что вы стоите? – превозмогая растущую боль, сказала Лена, – вытащите из каблуков эти дурацкие гвозди.
– Но… мне нечем это сделать? – растерялся ассистент.
– Вот держите, – Лена отдала ему обычные прямые ножницы, – у вас руки сильнее моих. Ассистент быстро сообразил. Усевшись на стул, он зажал туфлю между колен, обхватил головку гвоздя, не до конца сравнявшуюся с набойкой каблука, лезвиями ножниц и, покраснев от напряжения, с большим усилием вытащил один гвоздь. Спустя несколько секунд, он проделал такую же манипуляцию со вторым гвоздём.
Тем временем Лена, достав ватные диски, протёрла от крови свои пятки, затем щедро смочила их духами «Chanel №5» и, увидев, что ассистент уже протер её туфли своим носовым платком, быстро обулась и, превозмогая боль, прихрамывая, пошла на сцену.
Дуэт и следующую за ним большую арию Лена исполняла, так, словно не было никакого инцидента. После арии у нее была восьмиминутная пауза, которую она хотела использовать для повторной дезинфекции проколотых пяток. Но возле гримёрной комнаты её уже ожидал администратор театра, ассистент режиссёра и дежурный врач.
Продезинфицировав травмированные пятки Лены, врач предложил ей сделать обезболивающие уколы, но она, представив, что к двум проколам добавятся еще два, отказалась от предложения.
Остаток спектакля прошел с нарастающим успехом у зрителей и немного утихающей болью в пятках. Это, безусловно, радовало. Однако уже утро следующего дня показало, что радость была преждевременной. Наступать на пятки было очень больно. Врач, пришедший осмотреть Лену, принёс тюбик с мазью экстракта алоэ, которая имела обезболивающий эффект, но предупредил, что на полное заживление уйдёт не меньше недели.
С этого случая Вика предельно внимательно следила за окружением Лены во время непосредственной подготовки к спектаклям и старалась не упустить из виду никакие подозрительные действия возможных конкурентов.

*  *  *
Как-то раз Вике даже удалось «похулиганить», как в давным-давно прошедшее время первых её перемещений.
У Елены Некрасовой в гримёрной обычно находился миниатюрный электрический нагреватель, представляющий собой мягкий длинный чехол. В него можно было вставить пластиковую бутылку с минералкой без газа и установить необходимую температуру, которая поддерживалась столько времени, сколько было необходимо, в отличие от термосов, в которых о постоянстве температуры не могло быть и речи.
Елена на всю жизнь запомнила правило Владимира Борисовича Миркова о том, что безопасная температура для напетого голоса певицы – это 30 градусов, поэтому, увидев однажды такой подогреватель, Елена приобрела его и пользовалась постоянно.

*  *  *
Примечательный случай произошёл во время очередного исполнения россиниевской оперы «Золушка» в “Metropolitan Opera House”.
Во время потрясающего по своей красоте секстета, в котором принимают участие все главные персонажи, Вика, прекрасно зная, что Лена справится со своей партией в лучшем виде, невидимо встала в длинном коридоре, вдоль которого  слева виднелись 22 двери, ведущие в гримёрные комнаты.
Внезапно в конце коридора появилась молодая женщина и быстрыми шагами подошла к гримёрной №7. «Интересно, – подумала Вика, – чего тебе понадобилось в гримёрке Некрасовой?»
Она вошла в гримёрку вслед за женщиной и увидела, как та достала из кармана брюк картонную упаковку с какими-то таблетками и, выдавив из блистера одну, подошла к гримёрному столу, на котором стоял электрический нагреватель с минералкой. Она расстегнула замок-молнию на чехле нагревателя, отвернула пластиковую крышку и бросила таблетку внутрь бутылки.
По всей вероятности таблетка была быстрорастворимой, потому что, упав на дно бутылки и быстро выпустив столбик мелких пузырьков, она исчезла из виду. Женщина, на миг задумавшись,  выдавила еще одну таблетку и тоже бросила в бутылку.
Дождавшись окончания реакции растворения, женщина привела всё в первоначальный вид и собралась покинуть гримёрную комнату.
К своему ужасу она услышала звук сработавшего дверного замка. Безуспешно подёргав за ручку двери, женщина достала мобильный телефон и, попыталась дозвониться до кого-то.
Но тут началась какая-то чертовщина. Стул, подвигавшись сначала на полметра вправо, потом на полметра влево, поднялся в воздух и полетел прямо к женщине. Она в ужасе успела отпрыгнуть в сторону и стул грохнулся у двери.
Потом по комнате стала летать верхняя одежда и большое махровое полотенце Елены Некрасовой, до этого спокойно висевшие на золоченых вешалках.
Женщина, с широко открытыми от ужаса глазами, потеряла дар речи и оперлась спиной к стене: к ней, громко топая о пол, направлялись женские туфли.
Внезапно негромко раздался хорошо поставленный женский голос:
– Кто ты? Как тебя зовут?
– М-марта я… меня з-зовут М-марта, – заикаясь, ответила женщина по-английски, но с заметным акцентом.
– Кто тебя сюда прислал, и что за таблетки ты бросила в бутылку?
– Я… это… меня прислала… заплатила большие деньги, – она замолчала.
– Говори, а то будет хуже! – так же негромко, но с нотками недвусмысленной угрозы прозвучал женский голос, после чего со стола поднялась круглая картонная коробочка с тальком и, подлетев близко к Марте, выпустила целое облако, опылившее  до смерти перепуганную преступницу.
– Алиция… – прошептала дрожащая Марта.
– Ты хочешь сказать, что тебя наняла убить Некрасову Алиция Сушиньска?
– Да… – ответила та, – но не убить.
– А что же? – строго спросил невидимый голос.
– Там не яд… там сильное слабительное, – сквозь слёзы  пролепетала Марта.
– И зачем это понадобилось Алиции?
– Она просчитала, что если Хелен Некрасова в антракте сделает несколько глотков из этой бутылки, то начало сильной диареи у неё должно совпасть с финальной сценой триумфа Чэнэрэнтолы.
– Ах, ты ж мерзкая польская русофобка, – с негодованием воскликнул невидимый голос. – Ну, погоди! Сегодня ты у меня запоёшь! Нет, спеть, к сожалению, ты уже не успеешь… Значит, ты у меня запляшешь, да еще как!
Польская певица, не входящая в когорту лучших певиц мира, но сильно желавшая любой ценой туда попасть, исполняющая роль Клоринды в сегодняшнем спектакле, раньше была неоднократно замечена в нескрываемой неприязни к Елене Некрасовой, в лице которой выражала своё негативное отношение ко всему русскому – культуре, музыке, литературе. А теперь надумала еще устроить позор Некрасовой!
– Бери бутылку! – приказал Марте невидимый голос, – и бутылка сама себя расчехлив, взлетела со стола и оказалась перед лицом преступницы. – Пей! – та  сделала два глотка и отстранила руку с бутылкой. – Нет уж! Пей всё! «Drink to the bottom, drink to the bottom, drink to the bottom!» – Пропел невидимый голос.
Марте не оставалось ничего иного, как допить остаток жидкости.
– А теперь иди в гримёрную Алиции, да поторапливайся. – Сработал дверной замок, дверь сама распахнулась и Марта быстрыми шагами направилась к гримерной №14.
– Теперь молча сиди здесь и жди, когда тебя выпустят, – сказал невидимый голос, и за Мартой закрылась дверь.
Спустя несколько минут, Марта почувствовала подозрительное бульканье и начавшиеся рези в животе. Она бесполезно подёргала ручку двери и стала метаться по комнате, лихорадочно ища глазами какую-нибудь подходящую ёмкость. Однако, как назло, ничего подходящего в гримёрной комнате Алиции Сушиньской не оказалось.
Вика в считанные мгновенья успела переместиться в театральный буфет, взять бутылку минералки и, вернувшись в гримёрную положить её в чехол-нагреватель.
Начался антракт. Елена Некрасова вошла в свою гримёрную комнату и подошла к столу. Расстегнув молнию на чехле электронагревателя, взяла бутылку с минералкой, но тут же поставила на место: бутылка показалась Елене слишком холодной. Она посмотрела внимательней и увидела, что электрический шнур, идущий от нагревателя, лежал на столе, а штепсельная вилка не была вставлена в розетку.
– Вот растяпа! – вслух отругала сама себя Елена, – забыла вставить вилку в розетку.
Ей не столько хотелось пить, сколько нужно было увлажнить пересохшее после приличной певческой нагрузки горло. Елена набрала в рот холодной воды из бутылки и, дождавшись, когда та нагреется, медленными глотками проглотила.
Только сейчас она обратила внимание, что её верхняя одежда, туфли, полотенце и другие вещи находятся не на своих местах. Левый угол гримёрной комнаты был обсыпан каким-то порошком, а круглая коробочка с тальком лежала на столе почти пустая.
Елена встала, и уже направилась было к двери, чтобы позвать администратора и пожаловаться на кем-то устроенный беспорядок в гримёрной. Но в этот момент услышала внутренний голос, противиться которому было решительно невозможно:
– Не волнуйся, никуда не ходи и не жалуйся. Виновники этого беспорядка будут наказаны.
Елена вернулась к столу и через несколько секунд в гримёрную вошли ассистенты-костюмеры с шикарным платьем для финального выхода. Ассистенты натренированными движениями помогли Елене переодеться.
Прозвонил второй звонок, и через динамик громкой связи послышалось приглашение к выходу на сцену.
Она повернулась у зеркала кругом, придирчиво осмотрев финальный наряд и, оставшись довольной, пошла к двери, которую перед ней заботливо открыла одна из ассистентов-костюмеров.
Перешагнув низенький порог из гримёрной в коридор, Елена увидела какую-то возню слева у гримёрной №14. Там о чём-то громко галдели театральные уборщицы, слышны были возгласы Алиции Сушиньской, прерывавшиеся громким женским рыданием, туда торопился с саквояжем дежурный врач, а по воздуху доносились запахи деревенского сортира, благоухающего в знойный летний день.
Елена уже было повернула вправо, но не успела сделать и пяти шагов к выходу на сцену, как вновь услышала внутренний голос:
– Максимально сосредоточься только на себе и своём пении, что бы ни происходило на сцене!
Когда она подошла к правой стороне сцены, большой мужской хор во фраках уже был выстроен в двух метрах от занавеса. Позади хора красовалась подвижная декорация, изображающая гигантский праздничный торт, на который в самом конце должна взойти по узкой лесенке, невидимой зрителям, вместе с принцем Рамиро она – Золушка Елена Некрасова.
С левой стороны сцены уже приготовились папаша дон Маньифико с дочерями Тисбеттой и только что подбежавшей к ним запыхавшейся Клориндой – Алицией Сушиньской.
Согласно либретто, в финале поёт лишь Золушка в сопровождение хора. Остальным действующим лицам великий Россини не дал спеть ни звука.
Публика, знающая содержание оперы, всегда ждёт финальное рондо Анжелины, предвкушая услышать великолепие сложнейших колоратурных пассажей, поэтому всё внимание обращает на исполнительницу…
На следующий день авторитетнейшее издание «The New York Times» выпустило рецензию на этот спектакль, в которой, в частности, говорилось:
«Опера «Cenerentola» – всемирно известная комическая опера великого Россини и это известно любому, даже начинающему любителю оперы. Но комизм, который пришлось увидеть зрителям вчера, превзошёл все мыслимые ожидания, оставив ряд вопросов к режиссёру-постановщику.
Игра оркестра и пение хористов были безупречными. Исполнители главных партий завораживали своим виртуозным мастерством, а зрители были на седьмом небе от счастья вновь видеть лучшую исполнительницу партии Анжелины последнего десятилетия Хелен Некрасову.
Но, как нам кажется, в финале режиссёр-постановщик заставил исполнительницу партии Клоринды Алицию Сушиньску быть слишком экстравагантной, явно переигрывая статическую бессловесную роль в финале.
Сначала она сильно споткнулась не понятно о что при выходе на середину сцены в сопровождении дона Маньифико и Тисби, чуть не уронив их, вызвав тем самым смех у зрителей. Потом её пышная шляпа трижды сползала на лицо и Алиция тщетно пыталась выйти из этого неловкого положения.
В следующей мизансцене, когда принц Рамиро жестом показывал семейству дона Маньифико уступить дорогу Анжелине, Алиция, зацепившись своим длинным белым шарфом за декорацию торта, повалилась навзничь и, прихватив за собой дона Маньифико, вместе с ним громко грохнулась на пол, вызвав бурю смеха пополам с негодованием зрителей.
Но самое смешное произошло при выходе на поклоны, когда с Алиции, совершившей красивый реверанс, внезапно упало её платье, и она предстала пред уважаемой публикой в нижнем белье. Как ни пыталась Алиция прикрываться упавшим платьем, но даже зрители последних рядов на балконе 4-го яруса увидели её панталоны в цветочках!»

8

45-летний французский оперный режиссёр-постановщих Анри Бланкар, известный не только своим талантом создавать осовремененные трактовки классических опер, о чём с поразительной регулярностью трезвонили средства массовой информации, но и талантом давать молодым певицам возможность выступать в самых престижных постановках, предварительно проведя время в его спальне, сидел за столом своего домашнего кабинета. 
Бордовый тяжёлый халат, накинутый на голое тело, зажатая губами, дымящаяся кубинская сигара, широкий рабочий стол, уставленный дорогими фарфоровыми миниатюрными статуэтками на оперную тематику, бокал, на треть наполненный французским коньяком показывали зажиточность этого весьма симпатичного мужчины, находящегося в расцвете физических и творческих сил. На стенах рабочего кабинета висели картины современных французских художников, которые лет через сто после своей смерти, возможно, будут признаны выдающимися.
Анри Бланкар, попивая коньяк, и пуская кольца сигарного дыма, пристально всматривался в черты молодой красивой женщины на большом мониторе компьютера.
«Такой красотке непременно нужен успех, – думал Бланкар, – именно за этим она и приехала в Париж после годичного перерыва в своей карьере. Где-то писали, что у неё что-то случилось в семье, из-за чего начались проблемы с голосом и она больше года не показывалась на оперных сценах. Что ж?  Парижская «Opera Garnier» в моём лице может стать тебе хорошим трамплином для продолжения твоей блистательной карьеры… А может и не стать,  – криво улыбнулся Бланкар».
Будучи весьма пунктуальным и расчётливым человеком, Анри Бланкар никогда не торопился. Будучи хорошим шахматистом, он старался в жизни, словно в шахматах, продумывать наперёд свои действия таким образом, чтоб не попадать в цейтнот и непременно добиваться поставленной цели.
«Сегодня в полдень состоится сбор временной труппы для постановки «Травиаты». Состав подбирается неслабый. Только на партию Виолетты Валери три певицы приехали, на партию Альфреда два шикарных тенора и два баритона на партию Жоржа Жермона, да и все остальные партии продублированы неплохими солистами мирового уровня. Представляю, как они будут друг перед другом стараться, чтобы попасть в премьерный состав, хотя через день запланировано исполнение вторым составом… Но у них же у всех амбиции – им всем подавай красную дорожку и зелёный свет…»

*  *  *
Елена Некрасова вышла из «Мальт- Астотеля» и махнула таксисту, который тут же подъехал. 
– Opera Garnier,1 – сказала она таксисту и машина резво тронулась с места. Ехали недолго.
– Je vous en pris2, – сказал таксист, останавливая машину.
– Combien dois je payer?3, – спросила Елена.
– 15 euros, – ответил таксист. Елена расплатилась и вышла. Справа возвышалось всем своим архитектурным великолепием здание некогда главного оперного театра Европы.
«Как хорошо, – подумала Елена, что 19-й век давно ушёл в историю. А ведь тогда, какой бы ты ни была певицей – известной или очень известной в своей стране, но если ты не получила признание Парижа, то не могла считать себя европейской знаменитостью. Какое счастье, что мировое признание у меня уже есть, точнее было и покрылось пыльцой забвения. Нужно лишь стряхнуть, да погромче эту пыльцу, а “Гран-Опера” для этого очень хороший вариант”.
 Она преодолела 10 ступеней и, пройдя широкую площадку перед арочными порталами, вошла в хорошо знакомый вестибюль, который каждый раз восхищал её своей фантастической роскошью.
Широкая центральная лестница через 21 ступеньку заканчивалась небольшой площадкой, с которой на второй этаж расходились вправо и влево две более узкие лестницы из 19 ступенек каждая. Если посмотреть  на эти лестницы со стороны, то они сильно напоминали латинскую букву Y.
Елена всегда являлась на все назначенные мероприятия с запасом в 10-15 минут. Правилу, выработанному с детства “Лучше подождать 10 минут, чем опоздать на полминуты”, она не изменяла никогда.
Коридоры и входы в партер Елена могла бы найти с закрытыми глазами. Сколько раз она пела в этом красивейшем театре, срывая аплодисменты и овации! Но всё это было до вынужденной паузы.
“Театральная публика не желает помнить твои былые триумфы, – размышляла Елена, двигаясь по коридору к одному из входов в партер, – ей подавай здесь и сейчас всю себя на блюдечке с золотой каёмочкой. Сможешь это сделать – тебя тут же превознесут на самые верха, а нет – не жди пощады! Вмиг растопчут и позабудут как тебя звать… Вон конкуренция какая… Надо же режиссёру-постановщику, как его там – Анри Бланкару – пригласить на партию Виолетты трёх солисток мирового уровня!
Впрочем, чему удивляться? В опере одни умеют петь, другие умеют играть на музыкальных инструментах, третьи умеют танцевать. А режиссёр-постановщик, как часто шутят артисты в кулуарах, ничего не умеет, зато страстно жаждет мировой славы и добивается её за счёт артистов. Скоро этих режиссёров будет больше, чем певцов…”
Елена вошла в пустой и тёмный зрительный зал. Лишь на сцене тускло горел дежурный свет. Она достала из своей сумочки старенький смартфон и, стукнув, как обычно, 2 раза пальцем по экрану увидела цифры: 11: 46.

*  *  *
Анри Бланкар вошёл в небольшую комнату, находящуюся в непосредственной близости от сцены.
Здесь среди множества больших и маленьких мониторов, каких-то пультов с фейдерами, кнопками  и ручками уже находились два работника сцены.
– Привет, ребята! – сказал Анри, – вы можете включить видеокамеры наблюдения за зрительным залом?
– Один момент, – сказал один из работников и сделал несколько щелчков на соответствующем пульте.
– Скоро в зал будут входить певцы и певицы, приглашенные для “Травиаты”. Мне интересно, кто из этой троицы придёт первой, кто второй и кто третьей, – Анри Бланкар положил перед работниками сцены три фотографии, и вышел из комнаты.
Он пошел по служебной лестнице в свой театральный кабинет на третьем этаже и по пути размышлял: “Два солиста на одну партию – это обычное дело, которое всегда более-менее спокойно можно решить во время репетиционного процесса. Но когда на одну партию трое – это, как правило, скандал и нервотрёпка. Мне, конечно, лестно, что за право участвовать в моих режиссёрских премьерах уже дважды доходило до драк между уважаемыми оперными примадоннами. Но, впрочем, если таскание друг дружки за волосы считается дракой, то со стороны это выглядело не очень эффектно. И всё же факт остаётся фактом.”
Анри Бланкар открыл ключом дверь своего кабинета, подошел к столу и взял подмышку большой планшет с диагональю 24 дюйма, который обычно используют пианисты-концертмейстеры для своей работы.
Планшет был в состоянии воспроизводить попарно нотные страницы в натуральную величину с очень высокой чёткостью, а листать страницы можно было с помощью лёгкого прикосновения пальца. И хоть техника эта была далеко не новая, но пользовалась у музыкантов любовью и большим спросом из-за своего удобства сохранять в памяти и быстро находить сотни произведений.
Анри вышел в коридор, закрыл за собой дверь на ключ и, продолжая держать подмышкой планшет, направился в обратный путь на сцену.
“А идея мне нравится, – размышлял Анри, – проследить, в каком порядке появятся претендентки на партию Виолетты. По крайней мере, если не сразу, то в ходе первых репетиций можно будет придраться к третьей по счёту певице и, сказав ей “До свидания”, продолжить работу с оставшимися двумя. И, конечно же, дать предпочтение той, которая явится первой. Раз ты пришла первой на сбор труппы, значит, у тебя действительно есть желание петь в этой постановке. А если ты пришла третьей, то, видимо, тебе не очень важно не только участие в спектакле, но и то, что о тебе подумает оперная труппа в целом, и  режиссёр, то есть, я в частности”.
– Ну, как дела? – спросил Анри, входя в комнату к работникам сцены.
– Пока пришла только одна дама. Сразу видно, что это не случайная прохожая, а именно певица. Вот сам посмотри, – работник показал рукой на монитор. В седьмом ряду с края, едва освещенная тусклым светом со сцены, сидела молодая женщина.
– Дай чуть больше света на сцену, – попросил Анри.
Послышалось несколько лёгких щелчков, и сцена осветилась значительно ярче. Теперь Анри без сомнения узнал, сидящую в зале Елену Некрасову.
– Так-так-так, – оживился Анри, – кажется, что-то начинает проясняться.
Через минуту в зале стали по одному появляться приглашённые певцы и певицы, а за ними потянулись небольшими группами артисты хора, который исполняет важную роль в первом действии оперы.
Анри Бланкар, сидя вместе с работниками сцены, продолжал по монитору наблюдать за входящими артистами. Вот вошла вторая претендентка на роль Виолетты – немолодая, довольно известная немецкая певица Эмма Шеффер, и села на свободное место в первом ряду.
Тем временем поток входящих почти иссяк. Анри посмотрел на большие электронные часы, закреплённые на стене, высвечивающие зелёными цифрами 11:59, не спеша, встал и, дождавшись смены цифр на 12:00, вышел из служебной комнаты и направился в зрительный зал.
Анри вышел на правый край сцены и, пройдя по довольно узкому проходу мимо оркестровой ямы, спустился в зал, встал посередине между первым рядом и барьером оркестровой ямы.
– Здравствуйте, уважаемые дамы и господа! Меня зовут Анри Бланкар, а для тех, кто не в курсе, я – режиссёр-постановщик, с которым вам придётся работать в ближайшие 4 недели.
В это время громко хлопнула боковая входная дверь и  в зал, споткнувшись непонятно обо что, не вошла, а шумно ввалилась дама лет 30. Все, сидящие в зале, непроизвольно устремили свои взгляды на неё.
– Извините… простите за опоздание… так уж получилось, еще раз извините… вот не успела, простите пожалуйста, – как струя из крана летела извиняющаяся тирада опоздавшей дамы и, казалось, что этому потоку слов не будет конца .
Анри Бланкар заметно покраснел и был похож на вулкан, в котором раздражение от нескончаемых слов и возмущение оттого, что его перебили в самом начале приветственной речи, готовы были привести к мощному взрыву.
Потом он и сам удивился тому, что смог большим усилием воли сдержать свой гнев и не очень громко сказать лишь две короткие фразы:
– Мадам, все, кто хотели принять участие в нашей встрече, уже здесь. А вас я прошу покинуть театр.
В зале послышался лёгкий гул голосов, исходящий главным образом из хора, который в полном составе из 80 человек занимал 5 рядов кресел в зрительном зале.
Опоздавшая певица, ощущая на себе пристальные взгляды сидящих в зале артистов, и испытывая от этого еще больший позор, развернулась и вышла.
«Вот и хорошо, – подумал Бланкар, – из трёх претенденток одна выбыла» – и вслух продолжил:
– Так вот, дамы и господа. Видит бог, я не хотел начинать наше 4-недельное сотрудничество с того, что сейчас скажу, но, как вы понимаете, меня только что вынудили обстоятельства.
Каждому из вас был разослан график репетиций. Я сам никогда не опаздываю и другим не позволяю. Если кого-то это правило не устраивает, можете прямо сейчас покинуть этот зал. Помните, что незаменимых людей не бывает не только среди хористов, но и среди солистов. Итак, даю одну минуту на размышления.
По истечении минуты из зала никто не вышел.
– Что ж? Воспринимаю ваше молчание в качестве согласия. Будем считать торжественную часть оконченной.
Сейчас 12:10. Прошу быть на сцене в 13:00 исполнителей партий Виолетты, Альфреда, Жоржа Жермона, концертмейстеров и хор. А вас, мадам Некрасова, прошу подойти ко мне.
Артисты встали и начали движение кто на сцену, кто в коридор. Елена подошла к Анри и взглянула ему в глаза. Он, увидев сногсшибательные глаза Елены, сначала отвёл в сторону свои глаза, но тут же почувствовал, как что-то заставило его замереть и смотреть прямо в глаза Елены.
– Приятно познакомиться, – сказал Анри, как заворожённый, не отрывая своих глаз от глаз Елены.
– Взаимно, – ответила Елена.
– Как странно. Что мы раньше с вами не встречались.
– Действительно, странно, – ответила Елена, – ведь я здесь неоднократно пела и в «Золушке», и в «Любовном напитке», и в «Севильском цирюльнике»…
– А я в это время, видимо, был где-то далеко и занимался своими постановками, – сказал Анри, невольно понимая, что влюбился в Елену с первого взгляда и всерьёз. Сколько женщин было у него до сегодняшнего дня – даже вспомнить трудно, но чтоб испытывать такой прилив чувств к женщине, которую вот так близко увидел впервые – такого у него еще не было.
Нет, конечно, он видел фото и видео Елены Некрасовой раньше, но действительность затмила все предыдущие впечатления.
Однако привычки, наработанные годами, никуда не исчезли. Вот и сейчас Анри загадал: если Елена ответит положительно на его предложение встретиться вечером, то премьеру будет петь она. Если же нет, то… Анри даже не хотел продолжать мысль, прекрасно понимая, что влюбился в эту красавицу, как мальчишка.
– Да, – сказала Елена, – чем более известными мы становимся, тем меньше принадлежим себе. Но мы же с вами понимаем, для чего всё это делали?
– Вы, безусловно, правы, – сказал Анри, – а как вы смотрите на то, чтобы провести сегодняшний вечер в уютном ресторане с видом на Эйфелеву башню?
– Отрицательно, – сказала Елена, и Анри от удивления резко вскинул брови, – мне больше нравится ресторан «Жюль Верн» на самой башне, – закончила мысль она.
– О! У вас, оказывается, оригинальный изысканный вкус, – воскликнул Анри, одновременно вспомнив свою патологическую акрофобию1, – а вам не страшно будет на высоте 125 метров над землёй?
– Всего 125? Нет, конечно! Мне лишь немного было страшно, когда мы с мамой прыгали с парашютом с высоты 4 000 метров.
– У вас очень смелая мама! –  воскликнул Анри, и вы ей под стать!
– Мама умерла почти год тому назад, – грустно вздохнула Елена, – а с того памятного прыжка с парашютом прошло и того больше – 18 лет.
– Простите, не хотел причинить вам боль столь грустными воспоминаниями.
– Ничего страшного, – ответила Елена, – так как на счет «Жюль Верна»?
– О, мадам! – воскликнул Анри.
– Пардон, месье, я – мадемуазель, – поправила Елена.
– Простите, – еще громче воскликнул Анри, – вы меня еще больше удивили. Скажите, где вы остановились?
– В «Мальт – Астотеле», – сказала Елена.
– Я заеду за вами в 20:00, хорошо?
– Хорошо, – ответила Елена.
– Тогда до встречи на первой спевке на этой сцене через полчаса.

*  *  *
Елена только собралась пройти за сцену в любую свободную гримёрку, чтобы распеть свой голос, как почувствовала на себе пронзительный взгляд. У неё на пути стояла известная немецкая певица Эмма Шеффер и прямо поедала глазами Елену.
– Что, позабытая русская певичка? Успела перехватить нужного человечка? – Со злой иронией спросила Эмма на английском языке с сильным немецким акцентом.
Елена, услыхав столь неприкрытую неприязнь, не растерялась и постаралась максимально спокойно и беззаботно ответить:
– Представляешь? Успела! Может, еще и потому, что далеко не все 42-летние бабушки нравятся мужчинам. А некоторые, – тут она недвусмысленно посмотрела на Эмму, – так и совсем не нравятся!
В отличие от Эммы, которая выглядела на все 50 лет, и на самом деле два месяца тому назад стала бабушкой, Елена в свои 36, выглядела максимум на 25.
– Junges russisches Schwein, – прошептала Эмма, – откажись от партии Виолетты или уступи её мне.
– Nein, Alte deutsche Schlampe , – тебе не Виолетту петь, а возле вонючего туалета кричать «Занято!». И на этом «Adieu!», – с милой улыбкой сказала Елена и пошла своей дорогой.
– Ну, посмотрим. Кто из нас будет кричать… – услышала вдогонку Елена.

*  *  *
Вика решила остаток дня провести параллельно с Леной. Небезосновательно предчувствуя угрозу от Эммы Шеффер, Вика понимала, что, не находясь в теле Лены, у неё будет значительно больше возможности для действий и контрдействий.
Обладая на данный момент возможностями, о которых даже не подозревала на начальном этапе своего восхождения по виткам Спирали Совершенства, Вика чувствовала себя совершенно спокойно и уверенно в любой ситуации. Однако не о себе она сейчас беспокоилась, а о Лене, у которой уже был горький опыт общения с соперницами и завистницами.
Хорошо еще, что значительная часть брошенных в адрес Лены угроз оказались лишь словами, сотрясавшими воздух. Однако были и такие угрозы, против которых приходилось активно действовать, чтобы свести усилия недоброжелателей если не к нулю, то уж точно к минимуму.
Если разобраться по-человечески, то Эмме не меньше Елены жизненно необходима партия Виолетты, так как славы и денег много не бывает. Обе певицы были способны взорвать оперный мир, блеснув выступлением в премьере «Травиаты» через 4 недели. Но у Елены было преимущество не только в возрасте. Она была младше Эммы почти на 6 лет, но внешне выглядела и того моложе – лет на 25, что не могло не сказаться на более выигрышном восприятии зрителями партии Виолетты.
Однако, если взглянуть на ситуацию с другой стороны, то Эмма могла бы как-нибудь по-другому начать разговор с Еленой, без оскорблений и угроз. Язык дипломатии еще никто не отменял.
Но Вика  с детства помнила два высказывания своего любимого папы:
– Никогда не начинай драку первой, – гласило первое папино высказывание, а второе было полушутливым стишком:

Против лома нет приёма?
Вика, есть такой приём!
Чтоб не пострадать от лома –
Надо взять такой же лом!

Помня этот стишок, Вика вложила в уста воспитанной и весьма сдержанной в подобных случаях Елены серию ответных грубых слов в адрес Эммы, которая, по всей вероятности, не ожидала такого отпора.
А еще Вика никогда не забывала той 12-летней Леночки Васильевой, для которой слово «Нет!», сказанное в чей-то адрес, уже можно было считать героическим поступком. Лене значительно проще было справиться с обидами, нанесёнными ей кем-то, зарывшись лицом в подушку и проплакавшись, чем открыто протестовать.
Вика прекрасно понимала, что с этой чертой характера больших успехов Лене достичь будет нереально, поэтому при возникающей необходимости, она брала инициативу на себя и постепенно учила своё второе Я приёмам защиты собственного достоинства.

*  *  *
В 19:57 Анри Бланкар, подъезжая к входу «Мальт–Астотеля», увидел Елену Некрасову, одетую в элегантный светло-коричневый брючный костюм, подчёркивающий достоинства её прекрасной стройной фигуры.
– О, прекрасная Елена, – воскликнул Анри, выходя из своего электрокара «Тесла» премиум-класса, и открывая  пассажирскую дверь, – моя скромная карета к вашим услугам.
Елена легко, словно девчонка, сбежала по лестнице и села на переднее сидение электрокара.
Анри закрыл за Еленой дверь, сел за руль и, нажав на нём какую-то клавишу, сказал:
– Тэсси, составь маршрут.
– Куда едем? – спросил приятный женский голос.
– В ресторан «Жюль Верн» – ответил Анри.
– Маршрут построен. Поехали?
– Поехали, – ответил Анри.
Электрокар плавно тронулся и, быстро набирая скорость, поехал по вечерним улицам Парижа. Елена с удивлением увидела, что Анри даже не держит руки на руле. Анри, перехватив взгляд Елены, сказал:
– Не удивляйтесь и не беспокойтесь. Машину ведёт бортовой компьютер, но при желании или необходимости я могу взять управление на себя.
– Такую машину, наверное, легко угнать? – сказала Елена, – произнёс: «Тэсси составь маршрут» и готово!
– Наоборот, – возразил Анри, – Угнать эту машину практически невозможно. Водитель каждый раз проходит двойную идентификацию.
Сначала я должен приложить вот в эти выемки свои указательный, средний и безымянный пальцы. Компьютер отсканирует с них отпечатки и, если они совпадут с заложенными в его память, он включит вон ту зелёную лампочку, а видеокамера отсканирует сетчатку моего правого глаза. Только при совпадении этих данных электрокар станет послушней самой умной в мире собаки.
Внезапно электрокар включил экстренное торможение и остановился. Анри и Елена увидели, что впереди дорогу им перекрыл черный минивэн, из которого вышли четыре вооруженные пистолетами человека с детскими масками медведей на лицах.
Окружив электрокар, они открыли двери, и один из них сказал, обращаясь к Анри:
– Вы нас не интересуете. Нам нужна Елена Некрасова. Сейчас она пересядет в наш минивэн, и мы спокойно уедем.  А вы отправляйтесь ко всем чертям.
– Мадемуазель, вашу ручку! – сказал другой человек Елене.
– Я никуда с вами не поеду, – воскликнула Елена и тут же почувствовала как сильная, пахнущая табачным дымом рука закрыла ей рот.
– Мадемуазель, не заставляйте меня делать вам больно. А ну, быстро пошла! – рявкнул бандит, и Елена почувствовала, как её грубо схватили за воротник пиджака и чуть не вынесли на тротуар.
– Оставь мою женщину, – крикнул Бланкар, выскакивая из электрокара и отталкивая стоящего рядом с ним бандита. Второй бандит замахнулся, чтобы ударить Анри, но тот, увернувшись, нанёс бандиту встречный удар в живот, заставив бандита согнуться пополам. Бланкар в два движения оказался возле бандита, удерживающего Елену, и нанёс тому короткий удар в челюсть, но в этот момент один из бандитов оказался у Бланкара за спиной и ударил его по затылку рукоятью пистолета.
Анри потерял сознание и мог бы сильно удариться об асфальт, но его поддержал один из бандитов, не дав упасть. В следующее мгновение двое бандитов подхватили безжизненное тело Бланкара и поволокли к минивэну.
Елена почувствовала, как та же сильная рука схватила её сзади за шею и подтолкнула в направлении минивэна, садясь в который, она краем глаза успела заметить, как один из бандитов захлопнул дверь электрокара, оставив  тот стоять у тротуара.
Окна минивэна были сильно тонированы. Впрочем, если бы вместо них были обычные стёкла, Елена всё равно не смогла бы запомнить маршрут, по которому они ехали: она очень плохо знала Париж.
Ехали довольно долго, петляя по каким-то узким средневековым улочкам. Наконец, остановились у подъезда какого-то старинного здания. Один из бандитов похлопал по щекам Анри, приводя его в чувство. Открыв глаза, и издав негромкий стон, Анри попытался ударить бандита, но, на сей раз, ему это не удалось.
– Свяжите ему руки, – приказал один из бандитов. Двое других завалили лицом вниз Анри и, заведя его руки за спину, связали их обычным брючным ремнём.
– Вот и хорошо, а теперь осмотреться по сторонам и вперёд!
Елена, выйдя из минивэна, успела заметить безлюдную улицу, мощеную квадратной гранитной плиткой, но названия этой улицы, к сожалению, видно не было.
Войдя в тускло освещенный подъезд, вся группа стала спускаться по довольно узкой, длинной и местами выщербленной лестнице вниз.
Открылась металлическая дверь, из-за которой Елену опахнуло запахом подвала и  сырости. Вошли внутрь и оказались в большом подвальном помещении с высоким потолком и каменными, сырыми стенами, никогда не видевшими краски.
Щелкнул выключатель, и взору Елены предстала малоприятная картина. Вдоль стен стояли деревянные лавки сделанные из толстых досок. Ближе к середине стояла тяжёлая деревянная конструкция, напоминающая какой-то станок, назначение которого Елена пока не успела понять. С железных крюков, торчащих с потолка, свисали толстые капроновые верёвки, заканчивающиеся короткими, но широкими ремнями с пряжками.
– Чего вам от нас надо? – раздался голос Анри Бланкара.
– От тебя – ничего. Мы тебе сразу об этом сказали, а ты на нас в драку! Так бы сидел сейчас в своём кабинете и попивал коньячок.
– А что вам надо от меня? – с тревогой спросила Елена. И тут откуда-то из тёмного угла послышался хорошо поставленный женский голос.
– А я тебе сегодня сказала, что от тебя требуется! – Елена узнала голос Эммы Шеффер. – Последний раз тебя спрашиваю: откажешься от партии Виолетты?
– Но почему я это должна делать?
– Ты молодая, красивая, у тебя всё еще может наладиться и без этой премьеры, а для меня она, возможно, последний шанс остаться в высшем обществе мировой оперы.
– Но мне тоже необходимо вернуться в это высшее общество после годичного перерыва. И почему бы тебе сразу не подойти ко мне и по-человечески не поговорить? Вместо этого ты набросилась на меня с грязной руганью.
– Ты тоже не молчала, – со злостью ответила Эмма.
– Но, заметь не я начала всю эту суматоху! – начала волноваться Елена.
– Значит, по-хорошему у нас не получается, так? – угрожающе спросила Эмма.
– Видимо, так, – ответила Елена.
– Тогда раздевайся!
– Что? Зачем?! Ты что, совсем с ума сошла на старости?!
– Ах ты, сучка русская! Ты снова посмела назвать меня старухой?! Эй, медвежата, – обратилась Эмма к бандитам, – разденьте её.
– С удовольствием, – воскликнул один из бандитов и с еще одним напарником схватили Елену за руки.
– Не трогайте Елену, – воскликнул Анри, и в другом конце комнаты началась недолгая потасовка с глухими ударами по телу.
– Привяжите его, чтоб не мешал, да суньте ему в рот что-нибудь, чтоб молчал, а мы с Еленой поговорим немного. Неправда ли? – Эмма больно сжала нижнюю челюсть Елены большим и указательным пальцами.
– Сама разденешься или тебе помочь?
– Ты мне за всё ответишь, – с трудом выдавив слова, сказала Елена, почувствовав, как сильным рывком стоящий позади бандит свёл её локти за спиной, а второй бандит расстегнул на ней брюки, которые тут же свалились на пол.
– Какой прекрасный вид снизу, – с издёвкой сказал один из бандитов и обратился к двум другим, которые уже успели крепко связать Анри и плотоядно пялились на обнаженные ноги Елены, – ребята, а вам интересно, каким будет вид с верху?
– Еще бы! Такую красоту не каждый день видим!
– Ну, хватит зубоскалить! – прикрикнула Эмма Шеффер, – эта красота не про ваши медвежьи рожи. А вы  еще долго собираетесь возле неё так стоять? – спросила она у бандитов, таращившихся на полуобнажённую Елену, – или эрекция затмила вашу медвежью память?
Бандитам хватило несколько секунд, чтоб оставить Елену в образе Венеры со знаменитой картины Сандро Боттичелли.
– Ганс! – крикнула Эмма куда-то назад. Елена только сейчас, когда глаза хорошо привыкли к полумраку, увидела в дальнем тёмном углу дверь в какое-то другое помещение. – Можешь приступать, а вы, медвежата, помогите ему.
– Да я, собственно говоря, уже 5 минут тому назад начал, – ответил Ганс. – Неплохая прелюдия может получиться, главное – всё естественно.
Бандиты стали помогать какому-то полному мужчине выносить штативы с различными лампами и электрическими шнурами.
– Ну что, красотка? Холодно стоять босыми ногами на сыром полу? Подожди, сейчас тебе будет жарко!
– Что ты хочешь сделать? – в ужасе спросила Елена, тщетно пытаясь прикрыть руками свою наготу.
– Сейчас мы будем снимать фотосессию в стиле БДСМ и небольшой видео ролик с групповым сексом. В главной роли будет русская певица Елена Некрасова!
А Ганса я пригласила потому, что это один из лучших фотографов немецкой порно-индустрии. После того, как его высококачественные фотографии разлетятся по Интернету, твоя карьера моментально закончится. Ни один театр не рискнёт пригласить грязную порно-шлюху даже на роль, типа «Кушать подано».
– Я не хочу в этом участвовать… – не на шутку перепугалась Елена, – я не буду ничего такого делать!
– А вот это ты видела? – Со злым смешком спросила Эмма, подходя к стене и снимая с крючка кожаную плётку. – Когда мои медвежата подвесят тебя за руки вон  к тому крюку на потолке и пройдутся раз 50 по твоему красивому телу этой плёткой – ты сама станешь их умолять, чтоб они делали с тобой всё, что захотят. А они такие изобретательные! Да еще по полу будешь ползать, умоляя меня о прощении за свои слова.
Тем временем штативы были расставлены в разных местах, щелкнули выключатели и яркий свет, от которого сразу стало тепло, заполнил все помещение.
– Медвежата, вот вы двое. Как настроение?
– Настроение на без пяти двенадцать, – радостно ответили два бандита, оставаясь в медвежьих масках.
– Ну, так раздевайтесь, чего медлить? Ганс, у тебя всё готово?
– Да, фрау Эмма!
– Сначала сними небольшой видеофрагмент. Зрителям будет интересно не только увидеть реальную «клубничку», но и услышать визг и крики плачущей русской певички.
Бандиты в считанные секунды обнажились и, не спеша, направились к Елене.

9

Вика стояла у дверей «Мальт-Астотеля» и наблюдала за Еленой Некрасовой, стоящей снаружи в ожидание Анри Бланкара.
Она ничем внешне не отличалась от людей в вестибюле отеля. Вика интуитивно чувствовала какое-то пока непонятное нарастающее напряжение. Она понимала, что это напряжение связано с опасностью для жизни Лены, но пока не могла определить ни степень этой опасности, ни место, откуда она могла исходить.
«Душа может свободно совершать перемещения как вниз по виткам Спирали Совершенства, так и вверх» – говорил когда-то мой ангел Хранитель, – размышляла Вика. «Но вверх возможно подняться только до достигнутого ранее уровня на витках Спирали Совершенства». Говоря проще, я легко и многократно совершала перемещения в прошлое, но переместиться в будущее невозможно. А жаль. Сейчас эта способность мне бы очень пригодилась.
Вика увидела подъехавший к «Мальт – Астотелю» электрокар и вышедшего из него Анри Бланкара. Вот к нему, сбежав по ступенькам, подошла Лена Некрасова. Вика не слышала их разговора, но по их лицам поняла, что эта встреча для них взаимно приятная.
«Что ж? Попробую проследить за ними – подумала Вика. – Такой электрокар спутать с другими автомобилями невозможно».
Она проследила взглядом за электрокаром Бланкара и когда тот, проехав метров 300, показал правый поворот, мгновенно переместилась в точку поворота и вновь внимательно следила за передвижением электрокара.
Вика всей сущностью ощущала, как нарастает чувство опасности для Лены. И вот она случилась! Электрокар Анри Бланкара был подрезан черным минивэном.
Вика видела все быстро происходящие события, но не предпринимала никаких действий.
Разделаться с бандитами в медвежьих масках, напавшими на Анри и Елену, Вика могла в два счёта. Но бандиты были вооружены, а это означало, что в любой момент кто-нибудь из них мог выстрелить и убить или ранить Елену или Анри.
Поняв, что это не ограбление с целью наживы, Вика  решила не торопить события. Догадываясь, что в данном случае бандиты выполняют чьё-то указание, и в данный момент смертельная угроза для жизни Лены и Анри минимальная, Вика  решила проверить свои предположения и узнать заказчика этого покушения. Ведь не зря же у Елены состоялась малоприятная стычка с Эммой Шеффер.
Вика, перемещаясь за чёрным минивэном, легко проследила маршрут его движения до самой улицы Кремьё, 22.
Сделавшись невидимой, и, спустившись в подвал за бандитами и пленниками, Вика увидела заказчицу похищения Эмму Шеффер и, узнав её замыслы, мгновенно переместилась в «Opera Garnier».
Вика прекрасно понимала, что действовать только силой в данной ситуации нельзя. Нужно было срочно искать выход из ситуации по принципу «Чтоб и волки были сыты, и овцы целы».
По крайней мере, нужно было делать всё таким образом, чтоб ни Елена Некрасова, ни Анри Бланкар, ни Эмма Шеффер физически сильно не пострадали. Несколько ссадин и синяков уже полученных Анри от бандитов, в расчёты Вики не входили.
Ворвавшись в кабинет директора театра, Вика, воспользовавшись могучим и хорошо отработанным приёмом телепатии, в считанные мгновения объяснила ему, в какой смертельной опасности находятся режиссёр-постановщик Анри Бланкар и оперная певица Елена Некрасова, которую похитили бандиты, нанятые Эммой Шеффер.
Директор, находясь под телепатическим влиянием Вики, немедленно связался с Национальной Жандармерией быстрого реагирования, а Вика торопливо вышла из кабинета.
Только сейчас директор осознал, что забыл спросить у юной красавицы, кто она. Впрочем, это было для него в данный момент не самым важным. Он в первую очередь испугался за репутацию театра и за вполне вероятный срыв широко разрекламированной премьеры «Травиаты».
Через три минуты две оперативные группы мчались с разных сторон к улице Кремьё, 22.
Вика прекрасно понимала, что оперативным группам понадобится минут 10, чтоб доехать до указанного дома. Но за это время с Еленой может случиться непоправимое. На размышление и расчёты времени не было совсем. И Вика начала действовать.
Появившись в подвале, ярко освещенном постановочным светом, Вика быстро подошла к смертельно перепуганной Лене и, как обычно, пристально взглянув прямо в её зрачки, стала Еленой Некрасовой.
Два бандита, направлявшихся к Елене, на которых из одежды были только маски медвежат, уже предвкушали интересную забаву с обнажённой красавицей.
Вдруг они  увидели неизвестно откуда появившуюся здесь девушку, которую даже разглядеть не успели, потому что она промелькнула мимо них и будто прошла сквозь красивое тело Некрасовой, растворившись в нём.
– Ты это видел? – спросил один из бандитов.
– Да, но я не понял, кто это и куда она испарилась.
– Мальчики, а чего вы растерялись, – вдруг спросила Некрасова совершенно спокойным тоном, в котором от растерянности и смертельного испуга, казалось, не осталось и следа.
– Действительно, чего стоим? – крикнула Эмма.
– Да твои медвежата сильны только тогда, когда у них в руках пистолеты, – с издёвкой сказала Некрасова, обращаясь к Эмме. – Ну, идите ко мне, медвежата недоделанные, – Елена протянула свои руки навстречу бандитам, – возьмите даму за ручки.
Бандиты взялись за руки Елены и тут же, взвыв от боли, встали перед ней на колени. Елена сжимала своей левой ладонью ладонь одного бандита, а правой ладонь второго бандита, от чего те корчились и стонали.
– Мальчики, вы уже не хотите сделать мне ничего плохого? – спросила Некрасова.
– Отпусти руку, сука! – простонал один из бандитов.
– Да, пожалуйста, – ответила Елена, – а это тебе за суку, – в следующее мгновение послышался отчетливый хруст сломанных костей в кисти и отчаянный вопль бандита, катающегося по полу и медленно отползающего к стене. – А ты ничего не хочешь мне сказать? – спросила Елена второго, заметив боковым зрением, что к ней идут два оставшихся бандита.
– Нет, то есть, отпусти… пожалуйста…– прохрипел тот.
– А ну, стоять на месте, – крикнула Елена бандитам, пытавшимся подойти к ней с двух сторон, и резким движением развернула стоящего перед ней на коленях второго бандита и, обхватив его голову своими руками, крикнула, – еще шаг и я сверну ему шею.
Бандиты остановились, не зная, что делать.
– Чего остановились, – крикнула Эмма, – вы мужики или такие же тряпки, как эти двое? Быстро свяжите её и подвесьте за руки на крюк.
– Вы что? Плохо слышали? – каким то монотонным голосом сказала Елена, глядя прямо на бандитов и отталкивая от себя бандита, чью голову только что сжимала своими ладонями, – слушаем только меня и не отвлекаемся, вам понятно? – бандиты закивали головами, – вот ты, – обратилась Елена к одному из бандитов,– повтори фразу, которую только что сказала Эмма.
– Быстро свяжите её и подвесьте за руки на крюк, – медленно, как в полусне повторил бандит.
– А ты слышал приказ? – спросила Елена второго бандита, – тот утвердительно закивал головой.
– А теперь повернитесь в обратную сторону, – бандиты послушно повернулись, – выполняйте, что вам приказано.
Бандиты быстро подошли к Эмме и, схватив её, упирающуюся ногами в пол, поволокли мимо Елены к свисающим с потолка веревкам  с широкими ремнями. В считанные секунды наработанными движениями, которыми они по всей вероятности нередко пользовались, бандиты застегнули ремни на запястьях Эммы и натянули верёвку так, что Эмма стояла с высоко поднятыми руками, не имея возможности сделать и шагу.
– А теперь снимайте с себя брючные ремни, – приказала Елена стоящим возле Эммы бандитам. – Теперь ты, – Елена ткнула пальцем в грудь бандита, – свяжи ему руки за спиной и усади к стене.
Бандит послушно выполнил приказание.
– Теперь сядь у стены рядом с этими инвалидами, – велела Елена бандиту, – сейчас я сосчитаю до трёх. На счёт «три» ты уснёшь и проснёшься только тогда, когда я скажу «одиннадцать».
Бандит сел, опершись спиной к стене, закрыл глаза и уснул.
– А ты, лучший порнограф, всё еще снимаешь? – спросила Елена Ганса, который стоял у штатива с видеокамерой, боясь пошевелиться. – И тебя не смущает, что я стою перед тобой совершенно голая? – тот пролепетал что-то нечленораздельное, – Останови съёмку! – приказала Елена, – достань флешку из камеры… так хорошо… отдай её мне, – Ганс протянул Елене флешку и тут издалека послышались звуки полицейских сирен. – Забудь про эту флешку! – сказала Елена Гансу и, подняв свою одежду, стала быстро одеваться.
Вскоре послышался топот по лестнице и в подвал вошли жандармы из группы быстрого реагирования.
– Ого, сколько вас тут! – Воскликнул старший офицер группы, – Встаём, медленно выходим наверх и садимся в спецфургон, а вы, мадам Шеффер, вы, мадемуазель Некрасова и вы, месье Бланкар проходите в полицейский минивэн. Все начали выходить под присмотром жандармов, только один из бандитов продолжал сидеть у стены.
– А  тебе что? Особое приглашение дать? – обратился офицер к бандиту.
– Одиннадцать, – громко сказала Елена, бандит очнулся и, направляемый жандармом, пошёл к выходу.

*  *  *
Дав показания в одном из кабинетов Национальной Жандармерии, Елена сильно облегчила работу следователю и ускорила ход следствия, предоставив флешку из видеокамеры Ганса.
Она испытывала сильное смущение при мысли о том, что на видео, совершенно посторонние мужчины из Национальной Жандармерии, смогли во всех подробностях рассмотреть её обнажённое тело. Но Лена прекрасно осознавала, что из двух бед в данном случае она выбрала меньшую.
Ни Елена, ни Анри не знали, что в адрес руководства Национальной Жандармерии из Администрации президента Франции и Генерального секретариата министерства культуры поступила настоятельная просьба о неразглашении подробностей расследования этого дела.
Елена, как всегда, говорила только правду и чётко отвечала на вопросы следователя. Однако у него возникло несколько крупных сомнений по поводу показаний Елены и того, что он увидел на видео, снятом Гансом.
– Скажите, мадемуазель Елена, как вам удалось скрутить двух здоровенных бандитов, которые, судя по видео, должны физически значительно превосходить вас? Не затруднит ли вас показать мне свои руки?
– Пожалуйста, – сказала Елена и протянула свои красивые ладони с длинными музыкальными пальцами следователю.
– И как в этих нежных руках может находиться такая недюжинная сила?
– Вам пожать руку? – с улыбкой спросила Елена.
– Нет-нет, благодарю, – вспомнив фрагмент видео, ответил следователь. – Но это невероятно, такого не может быть!
– А такое может быть? – спросила Елена, очаровательно улыбнувшись, после чего она встала и подошла к столу следователя, на котором стояла  невысокая металлическая лампа с абажуром, напоминающая большой гриб. Она взяла эту лампу в ладонь и сжала несколько раз, превратив лампу в кучку измятого металла.
– А как вам понравится такое? – Елена взяла стул, положила его на стол следователя, потом взялась за нижний конец ножки большим и указательным пальцами и на вытянутой руке подняла стул. – Вам еще нужны доказательства?
– Пожалуй, нет. – Только и смог ответить, ошарашенный увиденным, следователь. – Скажите, а ваши устные приказы, которые беспрекословно исполняли бандиты, это...
– Гипноз, – ответила Елена, – но, к сожалению, это качество у меня проявляется только в экстремальных ситуациях, когда я чувствую смертельную угрозу.
– А как давно вы заметили у себя это качество? – спросил следователь.
– В двенадцатилетнем возрасте, но какое это имеет отношение к данному делу?
– В принципе, никакого, – ответил следователь, – просто профессиональный интерес. Ну, и тогда последний вопрос: скажите, пожалуйста, почему обладая гипнозом и такими редкими физическими способностями, вы сразу не скрутили бандитов и их главаря Эмму Шеффер?
– Очень просто. Когда на нас с Анри на улице напали бандиты, я еще не знала наверняка, кому нужно меня похищать, поэтому решила немного подождать, когда всё прояснится.
– Прекрасно. Только вот есть небольшая неувязочка во всей этой истории.
– Какая?
– Как вам удалось сообщить в полицию?
– А я и не сообщала, – уверенным тоном ответила Елена, – это сделала одна из моих юных поклонниц, с которой мы разговаривали в холле отеля, перед моей встречей с Анри Бланкаром.
Именно ей удалось проследить за минивэном бандитов, а потом сообщить об этом директору «Гран Опера».
– А почему именно ему она решила сообщить?
– Видимо, потому, что он влиятельный и очень известный человек, словам которого, безусловно, поверят высокие полицейские начальники, а она – всего лишь юная поклонница моего творчества, и пока к её словам прислушались бы, пока начали действовать, мы бы с вами сегодня здесь не разговаривали. Согласитесь.
– Соглашаюсь.
– Неплохо бы еще узнать имя и фамилию этой моей поклонницы, чтобы хорошенько поблагодарить, вы мне не поможете?
– Вы знаете, у нас и без этого работы невпроворот, – занервничал следователь, – а поиском людей занимается другое ведомство Национальной жандармерии. Вам лучше обратиться туда. А у меня к вам вопросов больше нет.
– Значит, я могу быть свободна?
– Да-да, конечно, вот только подпишу ваш пропуск, – сказал следователь.
– Прощайте, – сказала Елена и легко коснулась своей туфелькой боковины тяжёлого стола, за которым сидел следователь. Стол с грохотом отъехал к боковой стене кабинета, как будто столкнулся с грузовиком.
Лена вышла в коридор и увидела сидящего на скамейке Анри Бланкара. Тот вскочил и быстро пошёл навстречу Елене, слегка прихрамывая.
– Дорогая Елена, вас тоже отпустили?
– Да, вопросов ко мне больше нет, – ответила Елена.
– Меня тоже отпустили, – сказал Анри, – благодаря вашим смелым действиям и особенно флешке, которую вы отобрали у фотографа, следствию не пришлось долго искать виновных и пострадавших. И всё же я испытываю огромную неловкость оттого, что не смог вас защитить… мне стыдно, и я не боюсь вам в этом признаться…
– Что вы, Анри, я же видела, как вы, словно лев, бросились меня защищать и там, на улице, и потом в подвале. Так что, как говорят у нас в России, не берите дурное в голову, а тяжёлое в руки.
– Елена… вы – невероятная женщина! – искренне восхитился Анри, – что я могу сделать для вас?
– Отвезите, пожалуйста, меня в отель. Я устала и хочу спать. Ах да! Вспомнила! Ведь ваш электрокар остался без присмотра на какой-то улице…
– С ним ничего не случится, – ответил Анри, – но я могу на такси проводить вас до самого отеля или…
– Или, что? – спросила Елена.
– Или пригласить вас к себе домой. Поверьте, у меня вам будет не хуже, чем в отеле. – Он настолько искренне посмотрел в глаза Елене, что та, не раздумывая, ответила:
– Тогда поехали к вам.

10

Вика, понимая, что Лене в апартаментах Анри ничего не угрожает, решила на время оставить их вдвоём.
Искренний, как казалось Вике, а не похотливый интерес Анри к Лене и её готовность отвечать искренностью ему, всё это могло быть началом большого счастья, вмешиваться в которое, на сей раз, Вика не хотела.
Впервые за 36 лет своей жизни Лена имела шанс испытать счастье семейной жизни, которое не успела испытать она.
Поэтому Вика не хотела вмешиваться в естественный ход событий и решила в эти дни быть отдельно от Лены, чтобы потом посмотреть, как будет развиваться ситуация.
В следующие три дня Вика совершила ряд интересных перемещений в места, куда раньше не заносила её фантазия.
Первым перемещением был город Кейптаун. Вика постояла на площадке маяка Кейп Пойнт и удивлялась человеческой условности.
Если, стоя на маяке, провести взгляд слева направо, то увидишь бескрайний океан, если провести взгляд, наоборот, справа налево, то увидишь тот же бескрайний океан – никакой разницы, казалось бы, но…
Слева находится Индийский океан, а справа Атлантический, хотя ни цветом, ни солёностью они не отличаются. Просто кто-то решил, что граница между океанами проходит здесь.
Спустившись к воде океана, не зная точно какого, Вика потрогала босой ногой воду и отдёрнула её. Вода была холодной, градусов 18 не более. Чуть позже она узнала, что температура воды в этих местах редко достигает 21 градуса.
Второе перемещение ей захотелось сделать в качестве сравнения ощущений, и она перенеслась на архипелаг Огненная земля, где в течение двух часов «прыгала» по большим, маленьким и совсем крохотным островам, с лёгкостью проделывая путешествие, на которое обычному путешественнику потребовалась бы неделя, если не больше.
Природная красота этих мест была восхитительной, к тому же еще и погода благоприятствовала, что бывает здесь нечасто. Но крайний Юг не был щедрым на тепло, а Вике вдруг захотелось именно тепла и чистой лазурной воды.
И она отправилась в третье перемещение за один день. На сей раз, это была Шри-Ланка с её шикарными, не заваленными телами отдыхающих, пляжами и тёплая вода круглогодичного лета.
Вика не стала перемещаться в бежевую бесконечность астрального мира, чтобы не потерять счет часам и дням.
На второй день она побывала на трибунах Уимблдонского теннисного турнира в Лондоне, посмотрела в буквальном смысле слова сногсшибательную игру между хоккейными клубами “Бостон Брюинз” и “Монреаль Канадиенс” в канадском городе Монреаль и успела с разных точек понаблюдать за тренировкой швейцарских прыгунов с трамплина в австрийском высокогорном местечке Штамсе.
На третий день Вика переместилась в португальский Назаре, и несколько часов смотрела на огромные по 20 и более метров волны, разбивающиеся у подножия маяка  «Farol da Nazarе» в форте Святого Михаила Архангела и на бесстрашных серфингистов, пытающихся «оседлать» эти грохочущие горы воды, разбивающиеся до состояния пены и водяного тумана. Снующие в безопасных, но всё равно рискованных местах смельчаки на гидроциклах помогали серфингистам с доставкой на волну и на берег.
Здесь время не шло и не бежало. Оно летело. А так как до Парижа отсюда было всего «два лаптя по карте», как когда-то говорил Викин папа, то вечером Вика была в «Гран опере» на вечерней спевке ансамблей солистов.
Это была обычная репетиция, во время которой певцы и певицы на сцене выполняли указания режиссёра-постановщика, находящегося в зале.
По окончанию репетиции Вика решила невидимо проследовать за Еленой. Как она и предполагала, за три прошедших дня отношения между Еленой и Анри превратились в настоящую романтическую феерию.
После театральной репетиции Елена вышла из театра и, не спеша, пошла пешком по тротуару. Она не прошла и 250 метров, как возле неё остановился электрокар Бланкара, открылась передняя дверь, Елена села в машину и они поехали.
Поужинав в каком-то ресторане Бланкар и Некрасова вновь сели в электрокар и, набирая скорость, помчались на предельно разрешённой скорости, легко маневрируя по улицам вечернего Парижа, не нарушая ни одного правила дорожного движения.
Вика робко догадывалась, куда могут направляться  двое влюблённых, и решила за ними проследить, хотя каким-то шестым чувством понимала, что  не надо бы этого делать. Это уже позднее она догадалась, что никакого шестого чувства не было, а всего лишь была подсказка её прекрасного Ангела-Хранителя, пытавшегося в очередной раз отвести от неё неприятные эмоции.
Она невидимо последовала вслед за Леной и Анри в его апартаменты на 4 этаже старинного элитарного дома. И только лишь успела закрыться за ними входная дверь, как они бросились в жаркие объятья, осыпая друг друга поцелуями, и успевая шептать нежные слова, одновременно расстёгивая, друг на друге одежду. Пока они добрались до роскошной спальни Анри, от их одежды не осталось и следа.
Вика не стала заходить в спальню, из которой громко доносились звуки пылкой страсти и высшего наслаждения.
Она переместилась на берег Сены рядом с Мостом Искусств, взошла на мост  и, дойдя до середины, остановилась, опершись руками в железный парапет.
Вика  направила задумчивый взгляд в сторону острого мыса острова Сите, от которого влево до набережной Лувр и вправо до набережной Конти раскинул свои могучие крылья каменный арочный мост Неф.
– Зачем я проследила за ними? – думала Вика, – совершенно не трудно было догадаться, что между ними могут возникнуть более чем романтические отношения. Так и произошло…
Отчего мне сейчас так не по себе? Что за необъяснимое чувство сейчас владеет мной? Я никогда раньше не испытывала ничего подобного… Впрочем, торопиться некуда… Становиться Еленой Некрасовой мне сейчас совершенно не хочется. Нужно проанализировать ход событий в мельчайших деталях и сделать правильные выводы. Ах, если бы еще твёрдо знать, что они действительно будут правильными…
Итак, что я имею? У меня есть мой двойник, с которым я живу почти четверть века. Мы живём жизнью друг друга и помогаем всем, что есть в наших возможностях. Ошибочно думать, что Лена лишь выполняет мои указания. Я только контролирую и корректирую её поступки. Благодаря Елене, я иду к осуществлению мечты  всей своей короткой жизни.
Да, мне было суждено прожить лишь 18 земных лет, но моя начавшаяся карьера оперной певицы могла быть вполне успешной.
Неблагодарное дело, говорить о том, что могло бы произойти, но не произошло, поэтому на опыте Лены я не только смогу узнать, кем бы я стала, но и сделать всё необходимое, чтобы наши с Леной мечты осуществились.
Сколько раз мне приходилось вмешиваться в её жизнь, отводя полностью, или сводя до минимума различного рода неприятности…
Возможно, мне не следовало так плотно опекать её? Тогда практически невозможно просчитать, в какие истории и неприятности она могла бы попасть!
Я не отпускала от себя Лену надолго, но в последние годы это всё чаще происходило в оперных спектаклях, когда она пела на сцене без меня. Зачем я это делала? Да затем, чтоб не подавлять полностью её сущность, её стремления и желания.
Я помню своё чувство, чем-то похожее на моё нынешнее,  в тот момент, когда мне удалось влюбить друг в друга Леночку Васильеву и Маргариту Некрасову. Видя, как крепнет их любовь, я безмерно радовалась и… Да-да! Ревновала Лену к Маргарите, а Маргариту к Лене. Ведь у них была настоящая искренняя любовь! А я, которая всё это подготовила и создала, вынуждена была фактически довольствоваться ролью наблюдателя со стороны.
Было ли мне это неприятно? Нет… Точно, нет! Я понимала, что всё подготовленное мной на тот момент – всего лишь начало большой и интересной жизни.
Да, я многие годы – фактически до начала карьеры у Лены – продолжала своё существование рядом с ней, отфильтровывая прочь, и, не обращая внимания, на какие-то свои мелкие обиды.
Мне, как ракете-носителю, нужно было вывести на высокую околоземную орбиту мою подопечную и в её лице стать той, кем я не стала в своей земной жизни. И у нас получилось!
Так почему же мне сейчас так противно вспоминать то, что я видела полчаса тому назад. Снова ревность? Или обида? Или то и другое вместе? И возможно ли это назвать предательством Лены по отношению ко мне?
Но ведь меня же никто не заставлял отпускать «в свободное плаванье» моё второе Я именно в момент наибольшей вероятности её сближения с Анри Бланкаром.
И на что я надеялась? Что Лена останется в её 36 лет целомудренной 12-летней девочкой и будет дальше подчиняться моим указаниям?
Но ведь она взрослая женщина, а Бланкар стал её первым в физиологическом смысле мужчиной! Да, многие  в Париже знают его любвеобильность и не исключено, что их с Леной романтические отношения не будут вечными.
Но пусть уж будет так, как того хочет Лена. А я пока буду где-то рядом: на улице, в театре, на репетиции, на премьере, в конце концов, но только не в их спальне.
Никогда в юношеские годы не интересовалась фильмами с «клубничкой», в отличие от многих своих сверстников и сверстниц, не хочу смотреть их и сейчас, особенно в исполнении моего второго Я.
Да! Теперь я точно знаю своё чувство. Нет! Не чувство, а состояние! Имя ему – Ревность!

 11

Четыре недели бурно и стремительно развивающихся романтических отношений, клятв в любви, репетиций и блистательной премьеры неожиданно закончились.
Волна восторженных рецензий Интернет-изданий набирала обороты.
Оперный агент Елены помог заключить выгодные контракты на ближайшие полгода с минимальными перерывами в 2-3 дня в новом гастрольном туре.
Список оперных партий впечатлял:

Нью-Йорк, партия Церлины в опере «Дон Жуан»  В. А. Моцарта;
Лондон, партия Чио-Чио-сан в опере «Мадам Баттерфляй» Дж. Пуччини;
Вена, партия Розины в опере «Севильский цирюльник» Дж. Россини;
Амстердам, партия Памины в опере «Волшебная флейта» В. А. Моцарта;
Дубай, партия Мюзеты в опере «Богема» Дж. Пуччини;
Сидней, партия Джильды в опере «Риголетто» Дж. Верди.

Особой трудности в этом гастрольном туре Елена не должна была испытывать, так как все партии были ею хорошо наработаны ранее.
Трудность была  в  другом: как прожить почти месяц без любимого Анри?
Елена отдавала себе отчёт в том, что за 4 недели, прожитых вместе с Анри, её чувства к нему безудержно росли. Поначалу появились даже робкие мысли о замужестве, но начавшийся гастрольный тур и продолжение карьеры оперной певицы не предполагали значительной паузы для проведения свадебных мероприятий.
Елена с сожалением думала о том, что в ближайшие полгода, а возможно, и значительно дольше, в случае появления новых контрактов, ей придётся разрываться между любимой работой и любимым человеком.
Сидя в сверхзвуковом пассажирском самолёте, взявшем курс на Нью-Йорк, Елена с нежностью и счастливой улыбкой вспоминала прошедшую бессонную ночь прощания с Анри, ночь, полную любовной страсти, от которой ноющая тяжесть внизу живота еще не утихла.
Елена попросила стюардессу не будить её до самой посадки и уснула крепким сном.
Прилетев в Нью-Йорк, она успела подняться в свою 5-комнатную квартиру на 34 этаже, принять душ, переодеться и появиться в «Metropolitan Opera» в 18:00.
Она каждый день созванивалась с Анри по видеосвязи. Они рассказывали друг другу последние новости.
Однако через неделю Елена стала замечать, что Анри стал сокращать длительность их видео разговоров, ссылаясь на различные деловые встречи и переговоры.
Еще через неделю она недвусмысленно почувствовала более прохладный тон в его голосе, а их разговоры стали еще короче.
За три дня до Нью-Йоркской премьеры «Дон Жуана» Елена взяла «певческую паузу» и улетела в Париж, чтобы вечером следующего дня вернуться обратно в Нью-Йорк.
Вечерний Париж уже зажёг уличные фонари, когда возле элитарного дома, в котором жил Анри, затормозило такси.
Елена расплатилась с водителем, быстро поднялась на 4-й этаж и встала у двери перед видео камерой, считывающей данные о сетчатке глаза. Дверь, как это бывало ранее, не открылась.
Елена слегка удивилась и нажала кнопку электрического звонка, издавшего мягкий, но хорошо слышимый звук.
Из-за двери послышалось шарканье шагов – так обычно ходит в своих домашних тапочках Анри.
– Кто там? – послышался, как показалось Елене, настороженный голос Анри.
– Это я – Елена.
– Какая Елена? – с недоуменным интонацией прозвучал голос Анри.
– Анри, милый, что за шутки? Открывай… – Елене показалось, что за дверью происходит какой-то диалог шёпотом. Внутри у Елены начала нарастать тревога.
В конце концов, дверь открылась и на пороге в своём тяжёлом бордовом халате и тапочках на босых ногах, преграждая Елене путь в апартаменты, стоял весьма растерянный Анри.
– Дорогая… привет… ты ничего не сообщила… – сбивчиво бормотал Анри, – я не ждал твоего возвращения так рано.
– Ты разрешишь мне войти, или мы вот так и будем стоять, как чужие?
– Ну… я даже не знаю, – начал что-то мямлить Анри. Елена, догадавшись о причине такого поведения своего любимого человека, прошла внутрь, слегка отодвинув Анри своей левой рукой, и прямиком направилась в спальню.
– Елена, не ходи туда! – послышался вдогонку голос Анри, но она уже толкнула дверь и увидела, что под одеялом на широкой кровати, на которой она с Анри признавались в любви друг другу в порыве бурных страстей, кто-то прячется, укрывшись с головой.
Она резким движением сдёрнула одеяло и увидела молодую красивую девушку, полное отсутствие одежды на которой недвусмысленно намекало на цель её нахождения здесь.
– Елена, я тебе сейчас всё объясню, – пробормотал Анри.
– Спасибо, не надо, – холодно ответила Елена, – не волнуйся, ни драки, ни истерики, ни скандала не будет. Я только заберу свои вещи, которые оставила у тебя.
Она забрала несколько своих сувенирных безделушек, побросав их в пластиковый пакет, и, не поворачивая головы в сторону Анри, лишь бросила короткое:
– Прощай.
Анри, словно парализованный, стоял посреди спальни, обернувшись спиной к новой любовнице, провожая глазами уходящую Елену, не сказав ни слова.
Елена, понимая, что сейчас не самое подходящее время для выхода эмоций, вышла на улицу, поймала такси и поехала обратно в аэропорт. Узнав, что ближайший рейс на Нью-Йорк только через четыре часа, она переоформила билет и села в зале ожидания.
Она из всех сил пыталась взять себя в руки и сдерживать свои эмоции, чтобы не привлекать к себе излишнее внимание со стороны других пассажиров. Но слёзы лились в два ручья, и их нужно было просто выплакать.
Впервые в своей жизни Елена испытала настоящее предательство. И от кого?  От человека, которого считала любимым! Человека, который осыпал её такими словами, комплиментами и чувствами, которых ей до этого не приходилось познать. Она поверила ему! И что теперь?
Мысль о премьере, которая должна состояться уже через два дня, вернула Елену к действительности. Слёзы, даже молчаливые, не благоприятствовали состоянию голоса, а он нужен был ей сейчас в полном блеске.
Вернувшись в Нью-Йорк, Елена сосредоточилась только на подготовке к предстоящей премьере. Клавир оперы «Дон Жуан» всё время находился под рукой, несмотря на то, что вся партия уже была хорошо отрепетирована.

*  *  *
– Ну что? – размышляла Вика. – Кажется, Лена в полной мере испытала все «прелести» большой искренней любви.
Правда, спуская себя со всех мыслимых и немыслимых тормозов, она прекрасно понимала, что в их с Анри отношениях может быть и другая сторона. Но, находясь в состоянии любовной эйфории, Лена не желала думать о плохом, хотя где-то в глубине души её глодал червь сомнения. Ведь она знала, что Анри – еще тот бабник, но, как и многие женщины до неё, считала, что уж с ней-то он изменится и  всё у них будет в порядке.
И всё же хорошо, что я не стала вмешиваться в эту ситуацию.
Лена сама скоро осознает все положительные и отрицательные стороны своего любовного опыта и впредь будет более разборчивой с выбором партнёров.
Стоп!
С каким выбором?
Каких партнёров?
Где гарантия, что её искренностью и пылкостью не воспользуется кто-нибудь еще, подобный Анри?
Еще хорошо, что их отношения закончились без последствий в виде беременности Елены!
Всё-таки, получается, что Анри не такой уж гадкий альфа-самец. По крайней мере, ничего не известно, чтоб у него были дети от его огромного количества любовниц. Иначе мог бы разориться на алиментах.
Значит, мне вновь придётся брать инициативу на себя и вернуть Лену в профессию без лишнего разбрасывания сил на любовные похождения.
Впрочем, ей и самой после предательства Анри не скоро придёт в голову заводить новый любовный роман. А я уж постараюсь оградить её от разных неприятностей подобного рода.
Что же получается?
Я забыла невольное предательство Елены по отношению ко мне?
Я простила её?
Да! Да и еще раз да!
Ну, и пусть, что совсем недавно она смогла испытать то, что я так и не испытала.
Всё равно Лена еще не устала от пения, её манят огни рампы, гастроли, красивые театры и волшебство аплодисментов. Именно в этом она видит суть своей жизни. Я тоже еще не напелась и не устала от аплодисментов.
А как же моя ревность? Тут всё просто: не будет поводов – не будет и ревности. Значит, оставляем вместе с Леной недавний сладкий опыт с горьким привкусом, и продолжаем жить, вопреки всем невзгодам, занимаясь пением и гастролями.

*  *  *
Прошло полгода. Елена шла по набережной Сиднея. Два дня тому назад с крупным успехом в Сиднейской опере прошла постановка оперы «Риголетто», в которой Елена с блеском исполнила партию Джильды.
Впереди был трехнедельный перерыв в гастрольном туре, и лишь 20 января нужно было появиться в Зальцбурге и спеть партию Фьордилиджи в опере В. А. Моцарта «Cosi fan tutte». («Так поступают все женщины»)
А сегодня, 31 декабря, Елена решила задержаться в Сиднее, чтобы увидеть красочную встречу Нового года.
Если раньше, когда в гастролях появлялись перерывы хотя бы в 3-4 дня, Елена  из любой точки земного шара стремилась в Москву, чтоб увидеться с мамой, Владимиром Борисовичем и Антониной Златиславовной, то сегодня ей никуда не нужно было торопиться. Никто из самых близких людей её уже не ждал, и при упоминании этого факта лишь невольно начинало щемить где-то внутри.
Ехать в прекрасный дом, в котором она прожила 25 лет и куда устремлялась при малейшей возможности, почему-то не хотелось. Да, там всё так же было в идеальном порядке, но входить в дом, зная, что не встретишь самую лучшую на свете женщину – маму Маргариту Сергеевну – было очень грустно.
Поэтому Елена решила, что на эти зимние каникулы в Москву не поедет.
Часы показывали 23:35.
На набережной Сиднея собрались сотни тысяч людей, предвкушавших традиционную встречу Нового года по-сиднейски.
Несмотря на ночь, было около 20 градусов тепла. Отовсюду звучала громкая и самая разнообразная музыка.
На мосту Харбор-Бридж профессиональные акробаты и танцоры показывали красочное шоу. В глазах рябило от пёстрых одежд ярких нарядов жителей и гостей города. Это был своеобразный Новогодний карнавал.
Вдруг послышался отсчет: десять, девять, восемь… Это неисчислимо-многотысячная, разноликая и ярко костюмированная толпа начала отсчёт последних секунд уходящего старого года.
– Три, два, один – раздалась такая канонада, что на её фоне летний гром показался бы хлопком новогодней хлопушки и затерялся где-нибудь между взорвавшими ночное небо разноцветными шарами и фантастическими цветами вспышек фейерверков.
Мост Харбор-Бридж оказался по всей своей длине площадкой для могучих всплесков тысяч выстрелов, вздымавших в небо разноцветье грохочущей красоты.
На баржах в гавани и на берегу вокруг оперного театра тоже были пусковые установки, запускавшие  фейерверки самых необычных тонов.
Елена почему-то вспомнила старинную поговорку: «Когда говорят пушки – музы молчат». Эта поговорка вполне соответствовала Сиднейскому фейерверку: ровно 30 минут не было слышно ничего, кроме грохота взрывов в небе и выкриков многотысячной толпы на земле.
Когда затихли выстрелы и взрывы, в уши назойливо ворвался многоголосый шум толпы и антимузыкальная какофония. Вся эта шумная звуковая палитра плотно заполнила всё вокруг и, казалось, спрятаться от неё совершенно невозможно.
Елена начала ощущать нарастающий дискомфорт от непомерного шума. Ей почти болезненно захотелось тишины.
Она стала пробираться сквозь толпы народа в сторону центра Сиднея. Чем дальше оставалась набережная с гаванью, мостом и оперным театром, тем тише становилось вокруг. Впереди возвышался огромный «Novotel», в котором Елена жила с начала репетиционной подготовки к опере «Риголетто». Казалось, что отель стоит рядом, но понадобилось минут пятнадцать, чтоб войти в его холл.
Поднявшись в свой большой и просторный номер с панорамными окнами, через которые открывался прекрасный вид на гавань, оперный театр и Харбор-Бридж, Елена несколько минут любовалась видами Сиднея.
Наслаждаясь тишиной, она разделась и легла на широкую удобную кровать.

12

День прошел обычно. После утреннего пробуждения и приведения внешности в надлежащий вид с помощью Гали и Зины, Елена Антоновна зашла в свой кабинет и просмотрела на голографическом экране подборку новостей, собранную специально для неё секретарём Ириной.
Потом прошла по коридорам своей школы, ненадолго останавливаясь возле дверей некоторых классов, слушая пение учеников и учениц.
После обеда её пригласили на второй этаж в большой зал для прослушивания учениц, отправляющихся на днях в Петербург на 42-й конкурс юных вокалистов имени Елены Васильевны Образцовой. Девочки для этого конкурса уже были отобраны при участии Елены Антоновны.
Ученики и ученицы вокальной школы “Новые имена” начали принимать участие в конкурсе имени Образцовой с 34-го конкурса.
Это был первый и единственный конкурс, на котором школа Елены Антоновны осталась без званий лауреатов.
Зато на последующих конкурсах лауреаты из числа учащихся вокальной школы “Новые имена”  в разных возрастных группах стали правилом, а не исключением.
Прослушав учениц, Елена Антоновна осталась довольна уровнем и качеством исполнения. Сказав детям и преподавателям слова напутствия, она собралась в свои апартаменты на четвёртом этаже.
Дойдя до третьего этажа, Елена Антоновна почувствовала внезапно навалившуюся усталость.
Если бы это было возможно, она прямо тут и легла бы.
Сделав значительное усилие над собой, она постояла немного на третьем этаже и, отдохнув чуток, превозмогая бешеное сердцебиение и сильнейшую одышку, добралась до четвёртого этажа.
“Зря я 20 лет тому назад отказалась от предложения архитектора, разрабатывавшего проект этого дома, сделать лифт” – уже не в первый раз пожалела Елена Антоновна.
Шагать по ровному полу было значительно легче, чем по лестнице. Сердце заработало чуть спокойнее, одышка тоже пошла на спад.
Как только она вошла в свою спальню, к ней тут же подошли Галя с Зиной, помогли раздеться и лечь.
Сделав замер давления, Галя с Зиной переглянулись: 240 на 120.
Такое запредельное давление не было редкостью для Елены Антоновны, поэтому Галя с Зиной прекрасно знали, что нужно делать в таких случаях.
Обычно после всех манипуляций Елена Антоновна спокойно засыпала, а утром её давление оставалось в пределах возрастной нормы.
Сейчас сон не приходил. Хозяйка спокойно лежала, отдыхая после тяжёлого восхождения по лестнице.
– Девочки, – твёрдым голосом, совершенно не похожим на тот скрипучий, который по обыкновению бывал у неё по утрам, – вы можете идти. А я сейчас постараюсь уснуть.
– Хорошо, Елена Антоновна, – сказала Зина, – мы, как обычно, будем в соседней комнате.
Они вышли из спальни Хозяйки в коридор и, открыв следующую дверь, вошли в свою дежурную комнату.
Она удобно лежала в своей шикарной кровати. Её взгляд был направлен куда-то в сторону дальней стены. Никакие мысли или воспоминания не тревожили сейчас её рассудок.
То ли под воздействием укола от давления и успокоительного лекарства, то ли от простой усталости Елена Антоновна без тени тревоги увидела молодую девушку, внезапно появившуюся у дальней стены. Она была повёрнута спиной к Елене Антоновне и поправляла красивые золотые настольные часы, стоящие на комоде, и подаренные когда-то давно шейхом Кувейта.
– Кто вы? – негромко, но без страха и тревоги спросила Елена Антоновна. – Девушка, не спеша, повернулась и подошла к кровати.
Елена Антоновна сразу узнала это красивое лицо. Она видела его тысячи раз.
А эти пристально смотрящие прямо в глубину сознания глаза, после взгляда которых, обычно на какое-то мгновение наступало обморочное состояние, забыть было совершенно невозможно.
Елена Антоновна всей своей сущностью ощутила, как перед ней замелькали в обратном порядке сотни эпизодов  её прошлой жизни, и в каждом из них появлялось вот это красивое юное лицо.
Внезапно мелькание прекратилось, и она увидела спальню в детдоме, шесть кроватей, на одной из которых она спала долгих четыре года, окно напротив  и эту же девушку…
– Кто вы? – спросила Леночка Васильева 66 лет тому назад, не зная, кто стоит перед ней.
– Кто вы? – спросила Елена Антоновна Некрасова, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что знает правильный ответ.
– Я  – та, которая почти всю твою сознательную жизнь заменяла тебе Ангела-Хранителя.
Мы почти всё время были с тобой единым целым.
Мне не хочется сейчас говорить много, потому что у нас осталось только семь с половиной минут.
Потом у тебя будет возможность в мельчайших подробностях проанализировать твою яркую и счастливую жизнь.
А в этой твоей земной жизни я хочу успеть сказать тебе слова благодарности за то, что мы однажды смогли встретиться, после чего твоя жизнь стала моей, а моя твоей.
Мы с тобой одновременно стали Леночкой Некрасовой и прожили долгую и весьма насыщенную, недоступную другим людям жизнь…
Однако же… как быстро несётся иногда земное время… Три минуты и двадцать секунд…
– Скажи мне, Ангел-Хранитель, – негромко спросила Елена Антоновна, – а как твоё настоящее имя?
– Вика…
– Неужели та самая Вика, которой гордился Владимир Борисович Мирков и смерть которой переживал долго и мучительно?
– Да, – негромко сказала Вика, – это я.
– Вика… – тихо сказала Елена Антоновна, а потом еще тише добавила, – Виктория… значит… – она попыталась улыбнуться, – победа…
Она закрыла глаза…
Вика подошла ближе…
Нагнулась…
Поцеловала в лоб семидесяти восьмилетнюю Леночку Васильеву и тихо прошептала:
– До скорой встречи в мире бессмертия.