Прощание с Урюмом

Прощание с Урюмом
(из дневника)


Один раз в год маленький пушистик приходил к нам во двор - в ноябре. Плакал, голодный и тощий. Едва помещался на ладони , или грудном кармане.
А однажды , как выпал снег , я заметил на крыше низкого чулана воришку. Я курил на высоком крыльце, крыша лежала, как на ладони , и, несмотря на темень, белого котенка я хорошо различил. Он воровал хлеб , наломанный птичкам на утро . Увидев меня , метнулся обратно, хлеб покатился в сторону. Я вышел в переднюю часть двора.
Оказалось, котят двое. Наверное, два братца. Черный , прятавшийся у дровяника, и этот белый, сиганувший в пролом. Уши у белого были рыжими и стояли не ровно, торчали, как сухие надломанные листья березы. Вероятно, черный был младше брата, ну на минуту, на две. И потому робел - стоял на шухере. А белый воровал. Увидев меня на крыльце, схватил кусок и , в спешке теряя его, спрыгнул в снег.
Там был заброшенный курятник, где они , по-видимому , и приютились. Дверка курятника висела на одной петле, ее на ветру качало, она скрипела, внутрь курятника стлалась начинающаяся метель. И- боже мой! Дрогнуло сердце – зачем таким малышам выпала эта судьба? Ведь какое-то время они держались в холоде и голоде!
Их перестала кормить мать. Значит, им месяца два-три. Их не задушили коты – ради новой течки у самки, как делают львы…

На крышу чулана я крошил белый хрустящий хлеб. Такой вкусный привозили в наш магазин. Ржаной птичкам нельзя! Нарезал сала, часть покупал, часть дарили новые друзья из села. Тяжелые рулеты из шкур. Рассыпал семечки подсолнуха.
Поначалу сало котятам ,конечно, не доставалось, его уничтожали еще вечером. Сороки, чужие кошки . Сало нарезать на мелочь я не любил. Долго и муторно . Квадратики липнут друг другу, на морозе схватываются, все равно получается ком, синичке и воробью не под силу. Пальцами разъединять на доске – каторга.
И стал я прибивать гвоздями целые шматы к обрезкам тяжелых досок. Коту не утаранить. Эти коты сытые, соседские. Они у меня и развешанную чехонь в сарае с прыжка срывают. Залезут повыше бечевы, на которой висит просунутая под жабрами рыба, прыг – и остается на бечеве только рыбья голова…
Но как бы я не прибивал, не привязывал бичевой сало , коты, упираясь в доску лапами, с силой сытное лакомство отдирали.
Пришлось делать висячие кормушки-домики. Вот они были неприступны для жулья.
Братцы, Черный и Белый, были дикие. Фыркали и драпали от меня, задрав хвосты. Месяц я приближал и приучал их к крыльцу. Сначала кидал вкусняшки в пролом ограды, к соседям, поближе к распахнутой двери курятника. Но сколько я ни пас, котята не выходили, казалось, их вообще не было. Лишь отвисшая дверка скрипела на ветру, да внутри курятника вырос сугроб. А следов на снегу не было.
Однако к утру хлеб исчезал.
Так кто же уносил хлеб? Сороки, крысы, другие голодные кошки?
И однажды увидел! Оба брата сидели в проломе и следили за мной. И тогда я стал носить им кашу с намятой рыбой. Которой кормил тех- уже живших в веранде. Клал побольше - с расчетом на непрошенных гостей.
Это длилось долго. Не по глупости котят. А потому что они осознали, что жизнь у них одна. Две крошки, вышедшие не так давно из теплой утробы матери, оказались одиноки на большой, холодной заметеленной планете.
     Им предстоит бороться за жизнь.
В мозгу у них пульсирует тонкая ниточка, что успела оставить им мама. Тот самый инстинкт самосохранения. Страх и осторожность. И это отличает их от других зверушек, живущих с человеком. Посмотрите на щенка и котенка. Диких. Котенок в кровь порвет вам ладонь. Если успеете его схватить. А щенок, виляя отросточком, ляжет на спину, поднимет лапки, подставит пухлый живот. Хоть под нож. Хоть под матерые клыки.

2


Под Москвой, где мы жили на даче 20 лет, диких псов почти нет. Ну, один. И мощный. Он вожак. Пришел невесть откуда. И стал князем. Захватил удел. И к нему по ночам стекаются от домов разные породы. Они кормят вожака кошками. В основном самцами , вышедшими жизнь покласть ради кошачьей любви.
Одни псы ложатся в засады, другие гонят. Коты утопают в сугробе, и мелкие псы , настигнув, терзают их для стола его превосходительства. Например, Альпийского овчара, что завелся тогда у нас. У него в прислужниках был ротвейлер, живший у цыган.
Я видел этих псов ночами - с азартными глазами, с улыбкой до коренных зубов, галопом несущихся по снежной опушке –то парами, то по трое, оглашающих ночной морозный воздух переливчатым лаем.
И видел их днем – возле хозяйских ворот, лежат, мирные и добродушные. Глянешь – мило повиляют хвостом.
     Я вырос в казанском поселке и ни разу не слыхал, чтобы собаки ели котов. Это неслыханно! Гонять гоняли. Для острастки… А в Москве вот едят. Это Москва. Там кур доят.
Однажды у Ленинградского шоссе я выгуливал Буча. Поводок отцепил. Он умный ,шагал рядом, терся теплым плечом о колено. И вдруг откуда ни возьмись, появился серый лохматый кот. Буч кинулся, они покружили ,и кот бросился вниз по склону, к дереву. В ужасе я закричал, что было мочи. Снегу было много, - и Буч догнал беднягу у самого комля.
Я все кричал…
А Буч, довольный выигранным состязанием, носом валял ошарашенного кота в сугробе и слегка подкидывал. Играл.
Ну ,конечно! У него самого семь кошек в доме. Иные при встрече в коридоре , особенно кошки, боксируют его лапами по морде.

       И вот январь.
      Гулящие коты почти все съедены по поселкам. А хозяева все ищут их ,ищут. Бедная девочка, что встретилась мне у магазина,  все развешивает по заборам фотографии своей любимицы в бантике…
Происходит странное. Малые дворовые собаки сами начинают прятаться. Хорониться ночью во дворах. Наступила страшная пора и для них.
Тот самый собачий каннибализм.
Дача моя находилась у леса ,ниже торчали кочки, за ними речка.
Однажды морозной ночью я услышал от речки дикий горловой душераздирающий крик – предсмертный.
Я опешил: отчего такой страшный крик? Песик провалился и тонет в речке? Уносит под лед. Но где там! На речке этот лед сейчас толщиной с полметра. А после все понял. И слухи вспомнил.
У нас в поселке поселился охотник с Дальнего востока. Как раз у него пропала на днях болонка. И он рассказал о собачьей жизни в стае , когда лютый холод и голод.
Его собачку в ту ночь душила самка алабая.
Заманила джентльмена.
Эта брошенная на недостроенной даче сучка алабая, подросла, окрепла и через пару лет возглавила местный клан. Родила Буча от немецкого овчара. Покормила и бросила. Карапуз в полтора месяца , он едва поспевал за быстрой стаей. А однажды вовсе отстал, потерялся в осенней чернильной ночи и начал пронзительно рыдать под нашими окнами…

3

В Урюме , На Волге, собак много. Обычно собираются они возле ДК после полудня, встречать и сопровождать до дома своих малолетних хозяев. Это когда на автобусе привозят из соседнего села Пролей Каша наших школьников. Свою школу у нас сломали в пору повальных оптимизаций.
    Особенно активны псы в базарные дни - по четвергам .От площади , куда приезжают грузовики с товаром , идет повсюду резвый собачий гвалт. Бесятся , играют, толкают друг друга грудью, а уж выявится залетный чужак ,так его обижают ,что становится жаль его и приходится заступаться.
      Местных кошек псы не трогают. Так помчится дворняга за котом и бросит: а ну, потеть зря…

Новеньких котят я приманивал и приближал к крыльцу. К веранде, где берлога из ватных матрасов и одеял. Там жили четыре других кота, постарше.
Вчетвером им было тепло. Даже жарко, не смотря на морозы. А пятый кот, тоже черный , – «Кувыркун», не мог привыкнуть к веранде. Он – из первых, я о нем прежде писал: когда я выносил кашу с лещом к воротам и мигал в темноту фонариком, он несся ко мне и подскакивал, как заяц, при этом кувыркался через бок. Он тоже был черный. Ночевал ночь и уходил на неделю. Я два года думал, что это девочка, звал Кувыркуньей. Все не мог поймать. Даже за едой, когда хватал его, он выскальзывал, как ласка. И только на третий год я увидел, что это кот.
 
 
 Эпилог


 Месяц май. Груженая «Нива» стоит у ворот. Меня выселяют из дома, который я купил на свои кровные. Так бывает.
Я уезжаю. Прощаюсь с полюбившейся усадьбой, с котами. 
Милые, вас не отравят? НЕТ! Я УВЕРЕН!
Коты, будто все понимают. Они сытые. В объемной жестяной миске осталась после их завтрака перловая каша, сваренная с большим судаком и размятая.
Новичок Рыжий жмурится. Ему месяцев семь, он пришел во двор недавно,  в ноябре. Напоказ вопил у сарая. Глаза его , с низко опущенными вниз уголками, напоминают крылья стрекозы при взмахе. Когда ест, всегда плачет, - привилегия младщенького.
Кувыркун – в отдалении, - грызет на грядке огурец. Кашу он только чуть попробовал. Странный!
Белый, первенец, устроился возле меня по праву. На черном лбу у него сидит комар, и кот прядает ухом.
Другой Белый, с рыжими ушами, что воровал хлеб с крыши, опять выкинул коленце - тащит за глотку к яблоне задушенную матерую крысу.
Черный, его робкий братец, сидит у меня на коленях. Он нежный, очаровашка. Он больше никогда не будет спать у меня под мышкой.
    Глаза наполняются туманом, теплым, детским… Ребята, я о вас никогда не забуду. Артельный рыбак Миша начнет получать от меня денежные переводы на рыбу. Будет сбрасывать к вам в палисад мелочевку – сорожку, сапу, окунишек. . Да и грызуны тут водятся стаями…
А пока прощайте! Она не отравит. Ведь у меня больше нет родных на земле, кроме вас.

24 окт - 30 нояб. 23г. Отрывки из уничтоженной повести.