Фехтовальщики. Свет и тьма 15

Олег опять остался один. Но говоря точнее, в палате он не был один. Кроме него в ней находились (или, как говорят в больницах, лежали) еще три пациента: молодой строитель-таджик, сильно побившийся при падении с лесов, пожилой дядя, неудачно упавший на даче со стремянки, и средних лет алкаш, весь покрытый то ли лагерными, то ли просто блатными татуировками, попавший случайно под машину. У самого Олега имелись только две «татушки» - две маленькие восьмерки на шее и примерно такого же размера свастика в правой подмышке. Восьмерки олицетворяли две восьмые по счету буквы немецкого алфавита, «HH», что в свою очередь было аббревиатурой приветствия «Heil Hitler!», ну а свастика говорила сама за себя. Все трое его соседей по палате уже выздоравливали, со дня на день ждали выписки и к появлению скинхеда, избитого азербайджанцами, отнеслись по-разному. Таджик ничего не сказал, только приподнялся на кровати, посмотрел на вновь прибывшего черными, ничего не выражающими глазами, и вновь уставился в потолок. Он вообще ни с кем, ни о чем не разговаривал, а либо молчал, либо еле слышно тянул какую-то одну и ту же заунывную песню. Пожилой дядя сокрушенно заметил: «И за чем вас туда понесло, на этот рынок? От этих абреков надо держаться подальше!» Алкаш же, доведенный уже почти до белого каления вынужденным воздержанием, решительно одобрил действия бритоголовых. «Эти чурки совсем обнаглели! Водяру паленую по сто рэ толкают! Ей красная цена – двадцатник, а они – по сто рэ! Ты в следующий раз на них пойдешь – меня свистни. А я корешей соберу. Мы им покажем!»

Но Олег не слушал эти разговоры. Он думал о своей ране, о крови, сочащейся из нее в легкие, о намерении доктора перевести его в интенсивную терапию, о насмешливом и безжалостном предсказании Антона… «Чертов мушкетер! Свалился на мою голову! За дружка решил отомстить… А ведь они сами с дружком на нас тогда и напали. Мы их не трогали, и знать не знали. Хотели просто проучить ту маленькую сучку, чтоб не выеживалась… Реву еще ни за что, ни про что заколол… Мы тут за Россию бьемся, а он херней тешится! Нет, в натуре, выйду из больнички, найдем этого пидора и конкретно замочим. Падлой буду, замочим!»


Так сложилось, что как раз в этот день Антон и Люся вернулись с Байкала. Они жили там в палатке на берегу небольшой звонкой речки, впадающей в озеро, ловили рыбу, купались в бодрящей, кристальной воде, смотрели вечерами на звезды и делились друг с другом мечтами. О чем мечтают юноша и девушка, когда им по восемнадцать лет, и первая любовь окрашивает весь мир в волшебные цвета, когда сердце переполнено радостной силой и нет ничего невозможного, и нет преград – стоит только взяться и все получится? Вглядитесь в себя, читатель, вспомните свои мечты, и вы поймете.

Антон простился с Люсей у двери подъезда ее дома и отправился к себе, в свою отдельную однокомнатную квартиру, которую мать с отчимом нашли ему в том же доме, где Синицыны жили раньше, до того, как Ангелина Семеновна и Сергей Иванович поженились и съехались в общую квартиру. Там он помылся, переоделся и, взяв пакет с привезенным с Байкала копченым омулем, поехал к маме. То есть, к маме и отчиму. Дочери отчима, Оля и Наташа, недавно уехали в лагерь отдыха.

За ужином, а точнее, уже за пивом под омулька, Сергей Иванович поведал пасынку о своем вчерашнем приключении, о том, как чуть не схлестнулся с двумя джигитами, спасая избиваемого ими русского парня.

- Помнишь, мы слышали по телеку про пацанов, которые китайцев с рынка шуганули? Так вот, это оказался один из них. В этот раз они за азеров взялись, но силенки не рассчитали.

- И сильно его избили? – поинтересовался Антон.

- Прилично. Он уж без сознания лежал, и кровь из горла текла. Отбили ему легкие. Я его в свою машину затащил и в нашу больницу привез. Его в особую терапию определили.

Антон посмотрел на мать: Ангелина Семеновна работала как раз в отделении интенсивной терапии. Она кивнула в знак того, что она в курсе и добавила:

- Да, его вчера вечером к нам перевезли, я ему капельницу ставила. Весь в синяках, голова разбита… Но, конечно, главное – это легкие. Врачи говорят, что у него еще раньше рана была, а теперь ее опять раздолбали.

Антон насторожился и посмотрел на отчима.

- Точно так, - с готовностью доложил тот. – Он сам мне рассказывал. Его в Москве кто-то заточкой кольнул, врачи еле спасли.

- Ох уж эти ваши мужские мальчишеские игры! – вздохнула Ангелина Семеновна. – Все бы вам бить да колоть друг друга. Ни себя не жалеете, ни других. – И посмотрев на сына, добавила: - Ты вот тоже, Антоша, выбрал себе спорт – саблями друг друга бьете! Нет чтобы теннис какой, или футбол… Сабля ведь – оружие, им человека и убить можно.

К подобным маминым вздохам Антон давно привык, поэтому привычно ответил:

- Мам, ты прекрасно знаешь, что сабли у нас спортивные, убить человека ими нельзя.

- Так уж и нельзя? – не поверил Сергей Иванович. – При желании можно убить и карандашом.

- Не знаю, - серьезно ответил Антон. – Не пробовал. – И обращаясь к матери поинтересовался: - Как думаешь, долго этот парень у вас пролежит? Что врачи говорят?

- Думаю, недели четыре. А может и все шесть.

- Ого! Его что, так серьезно избили?

- У него запущенный абцесс легкого. Возможна даже гангрена.

- Что, и умереть может?

- Ну, умереть мы ему не дадим, - усмехнулась Ангелина Семеновна, - но инвалидность хоть сегодня можно оформлять. А уж если его еще раз так поколотят, его и до больницы не довезут.

«Значит, я не ошибся, - подумал Антон, – жить Скорцени немного осталось. А он мне не поверил, не бросил свои дурацкие игры. И не нашел ничего глупее, чем полезть на кавказцев. Это тебе, дорогой, не китайцы и не гомики, эти ребята умеют дать отпор. Ладно, отдохни, подлечись, а потом я с тобой еще раз поговорю». Честно говоря, у него не было нестерпимого желания продолжать разборки со скинхедами. Интуиция подсказывала, что в его сибирском городе эти доморощенные фашисты не сумеют пустить корни, не приживутся. Насколько он знал из школьного курса истории, даже противостояние русофобов и русофилов никогда не переваливало через Уральский хребет, а уж о таком понятии как чистота расы в Сибири и не слыхивали, русские служивые здесь издавна брали в жены раскосых туземок. Однако он обещал Скорцени, что не оставит в покое его и его бойцов, если они «не угомонятся», а обещания надо выполнять. Конечно, в одиночку сделать это трудно, но кого он мог привлечь? Пожалуй, только Денис с готовностью отозвался бы на его призыв, но Дениса нет… «Да что это я? – мысленно оборвал себя Антон. – Был бы жив Дэн, не было бы вовсе этих проблем, не было бы у меня и таких знакомцев как Скорцени и его скинхедовская банда, да и вся жизнь текла бы  по-другому…» Тут его мысль вдруг застопорилась, словно бы натолкнувшись на что-то мягкое, податливое, но неуступчивое. А Люся? Люся, Люсёна, вошла в его жизнь после смерти Дэна, вошла легко и естественно, как клинок входит в ножны. А была бы она у него, если бы жизнь текла по-другому? Кто знает? Как все странно и неоднозначно в жизни!..

Тут опять заговорил Сергей Иванович, но уже на другую тему.

- Омулек хорош! – похвалил он, смакуя нежную байкальскую рыбку. – Спасибо, что привез. А мы тут с мужиками на днях на рыбалку собираемся. Не хочешь с нами поехать?


- И какие же, если не секрет?

- Именно секрет, - с легким вызовом ответил юноша. Но мать посмотрела на него укоризненно, и он, чтобы смягчить свой ответ, пояснил: - Люсины родители к бабушке в деревню собираются – у нее юбилей, и я хочу с ней поехать.

- Ну и что же тут секретного? – удивилась Ангелина Семеновна. – Поезжай! А сколько же ей лет будет?

- Вроде девяносто. Да просто неясно еще, поедут они или нет.

На самом же деле, во время этого разговора, Антон думал о раненом им в Москве скинхеде, убийце его друга, о том, как с ним поступить, когда тот выйдет из больницы. «Как все причудливо сплелось! – размышлял он. – Скорцени убил моего друга, я почти убил Скорцени, но он выжил – спасли московские врачи. Теперь Скорцени чуть не убили азербайджанцы, его отбил у них мой «патриот»-отчим, а выхаживает в больнице моя сердобольная мать. Может, рассказать им, кто он такой, этот молодец, которого они чуть ли не за героя почитают? Так ведь тогда и про все остальное придется рассказывать, а зачем людей грузить попусту? Хватит того, что я Люсёну нагрузил. Сам заварил эту кашу, сам буду и расхлебывать».

- Ну, в общем, дня через три они собираются отчалить, так что, на рыбалку с вами я, Сергей Иваныч, не ездок.

- А надолго Люсины родители едут? – поинтересовалась Ангелина Семеновна.

- Как я понял, где-то на неделю, но мы с Люсей можем и задержаться. Там Люсин дядя нам, вроде, даже охоту обещает. Это ж интересно! Я никогда из настоящего ружья не стрелял.

- Мы тоже с ружьями ездим, - заметил Сергей Иванович. – Сам я, правда, не охотник, хотя от бати даже двустволка осталась. Если хочешь, можем взять, постреляешь!

- Я не ребенок уже, чтобы просто пострелять, - возразил Антон. – Я на настоящую охоту хочу сходить, чтоб недельку по тайге побродить, в зимовье пожить…

- Да отстань ты, Сережа, со своей рыбалкой! – вмешалась Ангелина. – Мальчик с девушкой хочет поехать, их дело молодое… - Ее радовало, что сын стал совсем взрослым, что он такой рассудительный и серьезный, не шалопай, каких по улицам много болтается. И Люся – девушка славная, по математике его подтянула. И дальше вместе в университет поступят, будут учиться на пару.

- Да я что? – пожал плечами Сергей, наливая себе очередной стакан пива. – Мое дело предложить, его дело – отказаться.

И подумал, что завтра надо заскочить в партийный офис, поговорить с Геной Павлюком, секретарем городской организации. Такие парни, как этот бритоголовый Олег – просто находка для партии. Настоящие патриоты, борцы за русское дело! Царя в голове, конечно, у них нет, так это дело наживное.

А Антон подумал, что постарается побыть в деревне подольше. Скорцени все равно в больнице, а гоняться по городу за его «бойцами» ему не хотелось. Честно говоря, ему и сам Скорцени поднадоел. Нарвался вот на кавказцев, бока ему намяли, глядишь, еще на кого-нибудь нарвется. Мир не без добрых людей.

***********************************************************

Геннадий Иосифович Павлюк, секретарь городской организации Русской рабочей партии, ни дня в своей жизни не трудился в качестве рабочего. Лет десять назад он закончил автодорожный факультет местного политехнического института, успешно переименованного в университет, однако и в качестве инженера себя не проявил, не построил ни одного метра дорог. Русским он тоже был лишь наполовину, по маме, а папа… Папа Геннадия не был юристом, как у широко известного московского политического деятеля, также пекущегося о русском народе. В советские времена он был директором крупнейшего в городе хлебозавода, а при капитализме стал его владельцем, и с его помощью неудавшийся автодорожник сделался удачливым торгашом, или, согласно новоязу, «ритейлером». Однако, Геннадий имел натуру ищущую, мятежную, а потому не удовлетворился спокойным и сытым уделом бизнесмена средней руки. Хотелось ему позаседать в городской, а то и в краевой Думе, возглавить какой-нибудь комитет, чтобы иметь не только деньги, но и власть, чтоб шли к нему на поклон люди и людишки с своими просьбами и проектами, а от него бы зависело, дать этим просьбам и проектам ход или притормозить. Для понимающего человека такое местечко огромные потенции имеет, а Геннадий Иосифович был человеком понимающим. Поэтому он огляделся, прочувствовал социальную конъюнктуру и вступил в Русскую рабочую партию, ячейка которой в городе только-только создавалась. Московский ЦК с радостью поддержал молодого энергичного сибиряка, и вскоре Гена Павлюк занял пост городского секретаря со всеми вытекающими: то есть мог баллотироваться в депутаты и пробиваться во власть. Правда, первые же выборы его слегка отрезвили – он не набрал даже одного процента голосов, однако лиха беда начало. Он был уверен, что время неодолимо работает на русскую идею. Он ясно видел, что растущее засилие кавказцев и китайцев в торговле, а узбеков-таджиков на рабочих местах, неумолимо накаляет настроение коренных, то есть русских жителей. Можно, конечно, призывать людей отвечать своей активностью на активность приезжих, можно заботиться о создании новых рабочих мест, но зачем? Гораздо проще играть на их озлоблении, получать новые голоса и шагать в Думу.

В партийном офисе Геннадий Иосифович бывал редко. Обычно там дежурила секретарша Зиночка, а «товарищ» Павлюк разъезжал по своим торговым (пардон, ритейлерским) делам. Однако на этот раз он получил звонок от Сергея Ивановича и подъехал в офис в условленное время. Несмотря на жару, был он одет в добротный пиджак (английский, за триста долларов) и не менее добротный галстук (итальянский, за сто). Впрочем, в офисе жары не было, ее успешно перебарывал японский кондиционер.

- Ну-ну! – деловито произнес он, обменявшись с коллегой по партии дружеским рукопожатием. – Что там за фашист у тебя в друзьях объявился?

- Какой фашист? – искренне обиделся Сергей. – Нормальный русский парень. Конечно, у него сумбур в голове, но основа-то здоровая! И он не один – за ним целая группа, человек десять. Думаю, надо с ними поработать, поискать общий язык.

- Вот и поработал бы! – усмехнулся Геннадий. – Ты его спас, к твоим словам он с доверием отнесется. А я для него кто? В лучшем случае функционер хитрожопый.
 
- Да я-то поработаю, - согласился Сергей. – Но мне кажется, что на первый разговор надо прийти вдвоем. Чтобы он сразу увидел, что за мной стоит партия, что ими заинтересовались серьезные люди, а дальше уж я продолжу. Тем более, что я в больнице работаю, в любой момент могу к нему зайти.

- А долго он там будет лежать? Сильно его покалечили? Да, и звать-то его как?

- Звать его Олег. Олег Скворцов. А побили его изрядно, супруга моя говорит: месяц пролежит, а то и полтора. Она у меня медсестра, как раз за ним смотрит. Но это ничего, парень молодой, оклемается. А главное – у него группа!

- Да-да, ты об этом уже говорил. – Партийный секретарь задумался, постучал пальцами по столу. – Идея, конечно, интересная. Особенно, если понимать (а мы с тобой понимаем), что не все задачи можно решить, так сказать, парламентским путем. Иногда надо и кулак показать. Народ – он кулак уважает!

- Вот и я говорю! – радостно подхватил Сергей. – Нужны нам такие ребята.

- А вот это еще и не факт. – Геннадий посмотрел на собеседника с умным видом. Чему-чему, а этому он за недолгую свою политическую жизнь научился. – Посмотреть надо на этих ребят, потолковать. Больно уж херовый хвост за ними тянется. Одно слово – скинхеды! Как бы нам электорат не распугать.

- Так за чем дело стало? Давай завтра и зайдем к нему, к Олегу, потолкуем.

- А он в состоянии? Ты ж говоришь, его побили крепко.

- В состоянии. На самом деле, у него просто открылась какая-то застарелая болячка, и наши врачи взялись его всерьез лечить. А так он себя чувствует вполне сносно.

- Ну, лады, коли так. Значит договорились. – Геннадий благодушно откинулся в кресле и улыбнулся. – Пивка не желаешь?
 
- За рулем, - кисло ответил Сергей, поднимаясь со своего кресла. – Я с утра выясню, когда лучше прийти, и звякну.

- Звякни, звякни, - откликнулся секретарь, отворачивая крышечку с горлышка прохладно бутылки темного стекла, извлеченной из встроенного в тумбу стола небольшого холодильника. – Это ты молодец, что обратил внимание на этого парня. Поговорим с ним, обязательно поговорим!

Однако их разговор с Олегом Скворцовым состоялся лишь через три дня, потому что у Олега понялась температура, и лечащий врач деловые визиты к нему временно запретил.