Supremum vale

«МЕЖДУ НАМИ ХОЛОД В ТЫСЯЧИ КИЛОМЕТРОВ»

    Стабилизация моего разболтанного состояния проходила долго, трудно, в несколько этапов, каждый из которых уничтожал ту или иную частичку моего расколотого corazon, так что в конечном счете от горсти обломков, болтающихся in my chest, осталось лишь несколько никак друг с другом не соотносящихся фрагментов, при быстрой ходьбе издававшие звук, похожий на перекатывание бусин в мешочке, и только годам к двадцати пяти мне удалось - нет, не исцелиться полностью, но выйти в ремиссию, найти компромисс, выбрать из двух зол то, что импонирует больше: первой после самостоятельной отмены препаратов (как ни крути, но провести остаток жизни в целибате казалось мне полнейшей дикостью, - Гай Ланжерон был обычным человеком, жаждавшим хотя бы изредка вкушать сладкие плоды, произрастающие на амурном дереве) ко мне постучалась мадам Анорексия, свистящим шепотом твердящая, что раз мордой не вышел, то обязан держать себя в ежовых рукавицах и поработать над тем, чтобы мое тщедушное тельце ссохлось до масштабов манекена подростка, выставленного в магазине детской одежды, и, поделив еду на «плохую» и «хорошую», избегая жиров и углеводов, устраивая истерики всякий раз, когда мое подсознание брало верх, я, засыпавший под бормотание телевизора, обнаруживал себя посреди ночи в темной кухне с горстью арахиса за щекой, накрыв лицо подушкой, вопил от негодования, раздраженный несговорчивостью организма, требующего больше калорий, изнурял себя трехчасовыми тренировками и, заработав так и не диагностированную горе-медиками психосоматическую болячку (анализы, УЗИ и МРТ не выявили никаких отклонений, однако время от времени мой кишечник словно завязывался в узел, вынуждая скрючиваться на боку, обливаясь холодным потом), я, выбросив весы, начал питаться сбалансированно, купируя позывы вызвать рвоту напоминанием, как хреново корчиться от внезапно нагрянувшего приступа, исключив лишь крепкий кофе и газированные напитки, ну а едва я урегулировал проблемы с пищевым поведением, в дверь постучалось обсессивно-компульсивное расстройство, отравляющее vita нескончаемыми ритуалами (три раза проверить складки на занавеске, дважды прокрутить рычажки газовой плиты для железобетонной уверенности, что она выключена, уходя, дергать ручку, проверяя, заперта ли door, расставлять кружки исключительно ушками в правую сторону), выматывающими похлеще загонов с подсчетом БЖУ, и советы представить, что ты вот-вот откинешь копыта, на меня не действовали, - я продолжал с шизофренической маниакальностью осматривать обжитое пространство каждые пять часов, выискивая несовершенства, и хотя со стороны могло показаться, что данные привычки здорово облегчают существование, удовольствия от стерильного порядка, царящего в моих апартаментах, я не получал, поэтому решение резко сменить обстановку и несколько месяцев провести в элитном братстве, поощряющей полигамию, призывающей чтить древнеромульскую Венеру, не стыдиться частой смены партнеров благотворно повлияло на мою менталочку. В отличие от распространенных по миру сект, промышляющих похищением, подавлением воли и насильным удержанием членов, «Тайная Обитель» имела статус общины для избранных, попасть в которую можно лишь пройдя несколько собеседований и убедив президентшу Ирму Ривершварц (вдова основателя IT-компании с замашками куколда, обожавшего наблюдать, как его жену трахают бодибилдеры и на смертном одре наказавшем нести в массы грандиозную идею о том, что беспорядочные половые связи порицаться не должны) в том, что данный опыт тебе необходим, посему мающимся от безделья внукам миллиардеров, злоупотребляющих синтетическим героином, пронырливым журналистам, жаждавшим поделиться с читателями сенсацией, путь туда был заказан: доказав комиссии свою компетентность (а частности, отсутствие фанатичной веры в Самого Главного), страждущий получал по почте глянцевито поблескивающий, сверкающий всеми цветами радуги билет с кью-ар кодом, позволявшим въехать в один из номеров лос-демоньосского отеля «High Above» ровно на шестьдесят суток для посещения ознакомительных лекций и семинаров с последующим применением полученных knowlegdes на практике. Необходимость регулярного совокупления с Мастером, обучающим тебя расслабляться и отключать голову, совпадала с моей потребностью выбить застрявший между ребер клин, так что, облачившись в белую сутану, я с замиранием сердца отправился на обряд посвящения, выбрав в качестве наставника тридцатипятилетнего Левана Бренцони, максимально непохожего на томного метросексуала Янниса (коротко стриженный брюнет, крайне мужественный, с бледной кожей, черными глазами, покоривший меня своей неулыбчивостью и вайбами строгого папочки, поскольку в детстве я, не до конца осознавший природу своей тяги к отцу, часто забирался под одеяло к Вигго, едва ли улавливая скребущуюся in my mind неконтролируемой жаждой получить что-то еще помимо объятий) и, войдя в светлое помещение со множеством pillows, разбросанных по расселенному прямо на полу плотному одеялу, медленно разделся, повернувшись спиной к сидящему на табурете мужчине, вздрогнул, едва его теплые ладони легли на мои плечи («are you sure, boy?» - «yeah, please!») и постарался дышать ровнее, пока тот, кто согласился стать моим гидом в world of pleasure (среди предложенных кандидатур был высокий седой красавец, не понравившийся мне из-за высокомерного взгляда самоуверенного мецената и шестидесятилетний дед в хорошей форме, но переборщивший с автозагаром и пахнущий чем-то кислым), делал мне легкий массаж, проводя смоченными в ароматном масле пальцами по моей груди и готовый в любую моменту прекратить все по первому требованию, что, конечно же подкупало, и разомлев от его касаний, вызывающих чистейшее, без посторонних примесей удовольствие, я, опустившись на четвереньки, вскрикнул, едва his tongue заскользил по моей пояснице, заслышав шорох ткани, обернулся, рассматривая сдирающего с себя пиджак Левана, который, заметив мою заинтересованность, стал вытворять такие вещи, описывать которые я не считал верным при том, что к ханжам себя не причислял - по той причине, что подробное изложение его действий без детальной обрисовки бурлящих inside эмоций, чурающихся физического воплощения, оставляющих за собой право оставаться невысказанными, превратило бы данное произведение в низкосортного пошиба фанфик, затевавшийся исключительно ради того, чтобы возбудиться и помастурбировать (для этого существуют специальные сайты, не так ли?), but, trust me, в том, как он, балансируя на одной ноге, спешил снять с себя обувь и носки, как ненавязчиво прижимался обтянутыми кальсонами бедрами к моим ягодицам, как аккуратно придерживал за талию и хрипло спрашивал, в порядке ли я, как сжимал губами кожу на загривке и мочку уха, было намного больше чувственности, нежели в несдержанных, торопливых ласках Кальдерона, и когда Бренцони наконец-то задвигался, я, не сдерживая криков, поддался навстречу, намертво привариваясь лопатками к его бюсту, а при смене позы подметил бешено сменяющиеся гримасы on his face, сигнализирующие о том, что at present moment this person не претворяется, хотя нас, на секундочку, связывает только обязанность прохождения данного обряда, и я не ведаю, как он оказался here, чем дышал до вступления в должность Мастера, получил ли высшее образование, служил ли в армии, и едва его лицо исказил очаровательный тик, и он, излившись, обессиленный, упал на сверху и, не смея поцеловать (проанализировав задним числом траекторию полета взгляда мужчины , я умозаключил, что свое намерение он не исполнил, побоявшись, что я его оттолкну, поскольку регламентом, сочиненным госпожой Ривершварц, kisses не предусматривались) и уткнулся носом в ключицу, мне сделалось так легко и привольно, будто таскаемый on the shoulders груз испарился в одночасье, и последующую неделю я провел в эйфории, вспоминая, как чуткие hands Левана нежили мои ягодицы, как наши руки непроизвольно сплетались в замок, как казалось, словно эти кисти созданы специально, чтобы оставлять мазки на холсте моей кожи. То, что произошло на мистерии в тот утро, напоминало, пожалуй, впервые услышанную песню: сперва ты, продираясь сквозь дебри аранжировки (тягучие треньканья гитары, щебет рояля, тяжелая поступь барабанов) едва различаешь треть куплета («медленный» или «не длинный»?), а потом находишь актуальный текст в Интернете, запоминаешь его и недоумеваешь, почему твой неабсолютный слух расшифровал «тени сомнений новый день оставит позади» как «но не сумей его надеть, меня останови», that’s why, совершенно случайно подслушав разговор распределителей Вито и Лиры, обсуждавших, почему сеньор Бренцони отказался ублажать некую Кару Никколини, положившей на него глаз, я, отыскав кабинет Мастера, ворвался в него без стука, застал собирающего чемодан Левана, при моем появлении выронившем шуршащий пакет, набитый принадлежностями для бритья, выяснил, что напоминаю ему почившего супруга Майо (сгорел за полгода от неизлечимой аутоиммунной дряни), огладив подушечками больших пальцев покрытые шершавой щетиной щеки, потребовал поцеловать меня, и мы, занявшись любовью уже по-настоящему, без предварительной суеты с нарядами, свечами и прочими церемониями, обменялись номерами телефонов, и я, заверив, что стану навещать его как можно чаще, вернулся в Рио-де-Феврейро, устроился администратором в тату-салон и, понимая, что недовольство собственной внешностью снедало меня и до выходки сводного братца, запланировал несколько различных процедур бодимодификаций, сознавая, что, возможно, поступаю опрометчиво, несся на всех парах по скользкой дорожке, влекомый инерцией и остановился лишь когда в отражении на меня таращился не испуганный шкет, а привлекающий всеобщее внимание фрик, не имеющий ничего общего с Джи Ланжероном: инъекции, растворяющие верхний слой кости, наделили точеностью мой грубый нос, дорогостоящая хейлопластика придала тонким губам объем, введенный в радужку пигмент превратил my gray eyes в фиолетовые очи сказочного сильфа, ну а шрамы в области ребер, имитирующие жабры, псевдозмениная чешуя чуть ниже скул и райские кущи на предплечьях дополнили образ эгоцентричного чудака, наслаждающегося вниманием в свой адрес. Мой босс, Кайлер Дюваль, с которым я изредка спал, преследуя цель своевременно избавляться от напряжения, (Бренцони знал о наличии у меня еще одного любовника и мирился с этим, но сам довольствовался только моим обществом и отрицательно качал головой на мое предложение обзавестись постоянным бойфрендом, чтобы не зависеть от моих довольно-таки редких приездов), познакомил меня с фотографом Эвангелиной Ромм, уговорившей меня поучаствовать в эротической фотосессии для журнала «Apple of Discord», и между мной и Кайелеттом Де Ла Маром, весьма привлекательным юношей с потрясающей фигурой и пышной шевелюрой, ниспадающей волнами на плечи, вспыхнул бурный роман, потому что, более восьми часов позируя обнаженными, трогая друг друга за различные части тела, замирая на длящиеся бесконечно минуты в провокационных позах, созерцая едва прикрытые узенькой полоской плавок гениталии и целуясь - так, чтобы получившиеся снимки отображали подлинную страсть, трудно остановиться, учитывая, что оба мы были молоды, посему, желая разбить оковы незавершенности, попрощавшись с довольно ухмыляющейся Эвангелиной и, стоя под душем, довели начатое до конца, не ограничившись петтингом, и даже узнав, что он, грубо выражаясь, является собственностью богатой дамочки, великодушно разрешавшей своей игрушке практиковать защищенный половой акт с представителями собственного пола, продавшим себя миллиардерше, because в четырнадцать сбежал от ублюдочных родителей, зачавших его для того, чтобы он пожертвовал свою почку умирающей от пиелонефрита сестре, я, проникнувшись симпатией к новому другу, внезапно осмыслив, что по истечении почти восьми лет давно уже прекратил тосковать по Кальдерону-младшему и не грохнулся бы в обморок, столкнувшись с ним, допустим, в магазинчике, поставил мачеху в известность (парадокс, но с Джульеттой я созванивался чаще, чем с занудным батюшкой, не одобрявшим мои увлечения пластическими операциями, пирсингом и критиковавшим за отказ поступить в университет, игнорируя тот факт, что его сын читает серьезную литературу, владеет несколькими языками и не обязан скучать в душной аудитории для получения заключенного в позолоченную рамочку сертификата, подтверждающего высокий уровень интеллекта), что планирую переехать в Лос-Демоньос, убедил bel ami бросить стерву, тешащую свое эго втаптыванием в грязь целиком и полностью зависящего от нее парня и начать все с чистого листа в Долливуде, благо денег на моем счету даже учитывая тягу к транжирству оставалось предостаточно, чтобы платить за аренду роскошной квартиры, покупать качественные продукты и найти работу по душе. Бренцони, поладивший с доброжелательным Кайелеттом, изведав прелести menage a trois, предложил заключить союз, и пятого февраля, за четыре года до начала апокалипсиса (наша смерть, мне дополинно известно, будет восхитительна, милосердно стремительна и совершенно безболезненна), в выдавшуюся пасмурной среду, мы узаконили наши отношения, и, пока Де Ла Мар стоял в очереди за сладкой ватой, а Леван нарезал круги, отчитывясь перед своей сестрой, сломавшей ногу и потому умолявшей отложить свадьбу на месяцок-другой, я, откинувшись на неудобную спинку скамейки, запрокинув head, уставился на cielo, understanding, that большую часть of my youth растратил впустую, идя на поводу у памяти, точка зрения которой значительно отличалась от исконной, существенно деформировала Гая, а сберечь здравый рассудок мне удалось лишь потому, что Джи Ланжерон - весьма незначительная пылинка, дрейфующая в космическом вакууме и вследствие крошечных (как в прямом, так и в переносном смыслах) габаритов попросту не способен, растратив запасы топлива, сколлапсировать, провалиться внутрь себя, трансформироваться в черную дыру, и в этом, бесспорно, есть свои плюсы, потому как, to my mind, стать бешено вращающимся пульсаром с нестабильным магнитным полем, располагающим хоть какой-то энергией, во сто крат выигрышнее, чем метаморфозировать в прожорливую область пространства-времени с чрезвычайно мощной гравитацией, поглощающей кванты любого излучения, и пускай с нынешними спутниками меня связывала не первостепенная и сакральная love (любовь - банальное слово, изнасилованное nowadays во все щели, не передающее всех оттенков of feelings in my damaged heart: привязанность, горчащая сладость, доверие, уважение, раненная, сочащаяся вязким ядом нежность [открыть бы словарь и добавить еще несколько эпитафий на могильную плиту, возвышающейся над трупом наивной версии меня, но лень]), our relationships, не зиждящиеся на инстинкте избавиться от tension в паху, намного прекраснее скудных подачек Янниса, и хорошо, что я without doubts преодолел данный этап и созрел для того, чтобы, заливаясь соловьем на заре, прочирикать «la vie est belle, сколько бы помоев ни выплеснулось на наше темя», ведь, коль вам не к чему стремиться и нечего преодолевать, оглянитесь, - вдруг вы не заметили, как умерли и right now находитесь в королевстве строго взирающей на вас со своего трона Персефоны, замещающей отлучившегося покормить Цербера и подремать Аида.