Баба Нина

Когда я был маленьким, жил в деревне на окраине, там была улица в три дома – Гулькина. Потом по бокам улицы вымерли, а наша осталась.
Школы не было, что говорить, не было: ни больниц, ни аптек, ни детского сада, ни тем более магазина.
За самым необходимым ездили в соседнюю деревню, за десять километров в горку. И в школу ходили пешком.
Рядом с нашим домом жила бабушка Нина. Она была одной из первых, что поселились в этих местах.
Это  была маленькая, немного сутулая женщина, которая ходила в платке, и постоянно им тёрла глаза, ведь ничего практически не видела.
Мне нравилось у неё бывать. Правда мамка частенько за это ругала.
– Чего ты к ней всё таскаешься? Старуха совсем из ума выжила, сын в город зовёт, а она упёрлась. Не ты бы, давно уже бросила бы это всё и уехала.
– А папка?
– А что папка?
– Его бы бросила?
Мать прикусила губу, отвернулась к окну и замолчала.
– Ладно, иди, но чтобы к обеду дома был.
И я бежал к бабе Нине сломя голову! А она , будто по шагам моим, меня узнавала.
– Заходи, сынок, заходи, чай пить будем, – улыбается.
– Да я не на долго. Помочь надо чего?
– Да-к, справляюсь, пока. Спасибо, касатик.
Садись, садись. Я пирогов напекла. Твои любимые!
Скот держала, по хозяйству всё сама, и картошку садила, огород в чистоте держала, дрова колола, всё сама! Я поражался её трудолюбию и силе духа. Это в таком возрасте,  до магазина за десять километров идти, и покупки на себе тащить...
– Как в школе дела?
– Да, нормально. Курицын только опять задирается.
– Ну, ничего, сегодня, завтра– выходные. А там две недели и каникулы.
– И снова в лес пойдём, да?
– Пойдём, коли мамка отпустит,– щурится.
Баба Нина поставила на стол пироги, чай и варенье.
– Не отпустит, так я убегу!
– Полно тебе...
– Бабушка Нина, расскажи мне какую -нибудь историю из жизни.
– Чего ж не рассказать, расскажу. Родилась я в 1905 году. Не знаю, можить и раньше, но бумага этим годом датируется. Жили мы бедно, родители на уборочной трудились. Потом война была. Тяжёлое время было... – бабушка Нина промокнула глаза платком.– Помню, уже детки у меня были, пошла с уборки урожая домой, а себе за пазуху пару колосков пшеницы положила, иду, а саму трясёт. Если поймают– плохо будет. А по-другому никак, дети голодные. Пронесла. Стыдно-то как было потом! Ну, ничего, ради деток можно...
– А сколько у тебя их было?
– Толик был, младенцем сгинул. Витя с Васей в городе живут. Варя по соседней улице жила, в прошлом году схоронила. Молюсь, чтоб меня прибрал. Не берёт...
Я любил бабушку Нину, как свою. За жизненные истории, за правду, душевное тепло, она для меня была больше, чем соседка.
– А я бы не хотел чтобы ты умирала. Никогда -никогда.
– Устала я... А я ведь тебе уже рассказывала это. А ты молчишь, слушаешь,– улыбается.
– А я бы каждый день слушал, да мамка не пускает. А это кто на портрете? Я его раньше не видел...
– А это я. Мне здесь лет двенадцать. Нашла недавно в сундуке, думаю поставлю. Чего лежит без дела. Нет, нет, да погляжу на себя.
– Красивая!
– Мне цыган один сказал тоже самое, и чтобы краской не пользовалась. А я тогда губы чуть подвела. Послушала его, и за всю жизнь больше ни разу краской-то и не мазалась.
Я ещё раз посмотрел на портрет. Мне казалось, что женщина, изображённая там была лет тридцати, а может сорока, но никак не двенадцати. Это какими раньше взрослыми детьми казались!
– А знаешь, я к тебе завтра ещё приду.
– Приходи, касатик, приходи. Я калины тебе с сахаром напарю.
Я уходил в таком приподнятом настроении, что глаза горели до самого вечера.
А на утро собирался, ни свет ни заря, снова.
Она любила очень меня, и жизнь, хоть и не сознавалась в этом.
И вот сейчас, я взрослый мужчина, у самого дети. Смотрю на себя, на сверстников своих, и порою, так стыдно. Все ноют, ноют... «Сахар недостаточно сладкий, уксус не достаточно кислый».
Все глубоко несчастны. А почему? А потому, что не ходят десять километров до магазина, чтобы соли купить. Не работают на земле.
Забыли запах свежескошенной травы, цвет ночного неба, звук пролетающих птиц.
Однажды, поздним вечером, снова нахлынули воспоминания, я оделся, сел в машину и уехал в Гулькино.
От деревни совсем ничего не осталось. Кое-как отыскал свою улицу. Бурьян – стеной! Смотрю, а сквозь него выглядывает калина. Я протоптал к ней тропинку, обнял ствол и заплакал. Да так горько, горче ягод её!
Сел на землю рядом, запрокинул голову вверх, а там звёзды величиною с кулак! Я таких с детства не видел. Гляжу, любуюсь, слёзы текут...
Не в этот ли счастье?!