Здравствуй, Лё!

  Проснувшись, я неловко перевернулся и, вероятно, свалился бы с кровати, но Ро, робот-няня,   которого я упорно — как в раннем детстве – называл "Лё", мягко подхватил меня. Я сморщился, потёр кулаками веки.  Мне очень хотелось хоть когда-нибудь, дрыгая ногами, упасть на пушистый ковёр...
Глаза мои непроизвольно наполнились слезами от невозможности объяснить свои чувства, но Лё моментально отреагировал и чётко скомандовал:

 – Елисей! Нужно сказать: "Здравствуй, Ро!" Плакать нельзя. Проанализируй причину негативных эмоций. Почему ты в данный момент испытываешь стресс?

 – Иди отсюда! — я пихнул его ногой.
Я ничего не хотел анализировать. Я хотел свалиться с кровати на пол и хохотать. Но как? Это было запрещено. Лё был со мной неотлучно –днём и ночью...

 – Минус один балл по поведению, – голос Лё стал холодным,  механическим. – Во время завтрака ты не получишь десерт.

    Я с облегчением вздохнул. Какое счастье, что иногда получается обойтись без десерта! Настроение моё немного улучшилось, но показывать это было опасно: Лё мог приплюсовать  мне балл за хорошее настроение, и тогда мне точно пришлось бы давиться подслащенным стевией пудингом или клубникой со взбитыми растительными сливками. Я не любил сладкое...

    Я сделал каменное лицо и пошёл умываться – робот ехал за мной по пятам.  Он умел шагать, имел человекоподобную конструкцию, но предпочитал мягко катиться на  колёсиках, встроенных в подошвы конечностей.

  Как же мне сейчас хотелось пробежаться от кровати до душевой!  Проскакать несколько метров, сделать колесо! Но всё это было допустимо лишь в определённое время, в соответствии с предписанным педиатром режимом дня.
Мне разрешалась физическая активность через полтора  часа после завтрака, но, когда Лё отконвоировал меня в специальный зал нашей жилой секции, я уже совершенно не хотел бегать.  Нехотя,  нога за ногу, я подходил к различным лазалкам и прыгалкам – Лё неотлучно следовал позади, готовый подстраховать меня в случае падения.

    Единственной радостью от такой тренировки была встреча с Матрёной – моей ровесницей из четыреста восьмидесятой секции  –  няня-робот всегда приводил её на площадку одновременно со мной. Я знал, что Матрёна – тоже из таких, как я. Запасной ребёнок.

  Мы с Матрёной вяло занимались предписанными физиическими упражнениями – висели на шведской стенке, перебирали ногами на беговой дорожке, а сами переглядывались, перемигивались, а иногда — если повезёт – коротко переговаривались.

    Помню, в то время я стеснялся общаться с другими детьми. Слова застревали у меня в горле. В таких случаях Лё заботливо подсказывал:

 – А сейчас ты должен произнести: "Здравствуй, Игнатий!"
Я молчал. Лё списывал очередной  балл за поведение и вёл меня на очередную консультацию к детскому психологу.  Всё было бесполезно – при виде ровесников я замыкался и даже иногда прикрывал руками рот.

  Но с Матрёной всё было иначе. В этот раз, как только мы оказались рядом, я  легко шепнул  ей:

– Здравствуй, Мотя!

– Привет, Лёся! – отозвалась девочка.
Сзади ко мне подкатил мой Лё, к Матрёне – её роботесса Ро-са.

 – Десять минут – перерыв на общение, потом продолжим тренировку, – сказала Ро-са. Она была немного другой модели, и потому считалась как бы девочкой, хотя особой разницы между нашими робонянями я не видел.

 – Лёся, ты ведь тоже запасной, да? Мама к тебе  часто приходит? Она красивая? –затараторила  Мотя.
– Да, она приходит раз в неделю, проверяет, всё ли в порядке, – ответил я, – она красивая, очень красивая!
– А моя –раз в месяц, потому что нас у неё много. А кто твои остальные запасные?

– Остальные? — я растерялся, – это кто?
– Не знаешь разве, что ты, скорее всего, у мамы не один? У меня в соседней секции живёт сестра, её Евлампией зовут. Она рассказала, что нас, запасных, бывает много. Она про всё это знает, потому что раньше была основной, но потом заболела, и её перевели в запасные... Вот смотри. Когда мама хочет ребёнка, она сдаёт в медицинскую клинику свою клеточку, и ещё есть папа, который тоже что-то там – я пока не знаю что – сдаёт. Из всего этого в пробирке получается несколько маленьких деток. Они растут в специальном мешке, а потом они вылупливаются, как цыплята из яйца. Ты видел, как вылупливается цыплёнок из яйца? Я фильм смотрела!  А потом врачи  отдают маме только одного малыша – самого  красивого, а те, кто не очень красивый – становятся запасными и живут с робонянями. Таких детей  обычно сразу много – пять или даже шесть.
Понимаешь? А если вдруг что-то случится с основным ребёнком, то маме разрешат забрать к себе того, кто самый красивый и умный из оставшихся... Скажи, а ты хотел бы жить с мамой?

   Я не знал. Я всегда жил с Лё. Тот оберегал меня, учил ходить и говорить, кормил. А мама... Да, я всегда очень ждал её прихода, радовался, что можно прижаться к живому человеку, постоять, вдыхая приятный аромат маминого геля для душа... Но жить постоянно вместе с ней – как это? Зачем?

– Наверное, нет, не хочу, – ответил я, – я бы лучше жил в одной секции с тобой. Мы бы могли вместе играть...

– Вот вырастем – будем жить вместе в одной секции, да? – обрадовалась Матрёна, – некоторые взрослые так делают, мне Евлампия рассказала!
– Елисей, приступай к упражнениям на батуте, – скомандовал Лё.
Я помахал Моте и послушно пошёл прыгать.

 До того разговора я ни разу не задумывался, как устроен наш мир.
Дом наш казался мне бесконечным – тысячи и тысячи крошечных жилых секции, и в каждой – мальчик или девочка со своим роботом.

  На каждом этаже была своя площадка для физических упражнений, игровая комната, учебный класс. В длинных коридорах – изумрудные ковры, имитирующие травяной газон, на окнах – искусственные комнатные растения. Из окон была видна большая спортивная площадка,  которую я посещал дважды в неделю. Напротив, за площадкой – точно такой же огромный и длинный дом.

  Был у нас и живой уголок, где мы могли посмотреть на разных жуков, бабочек, кроликов и котят. Особенно я любил котят. Какой же чудесный рыжий котик Мурзилка жил в нашем живом уголке! Его можно было гладить – он сам привставал на задние лапы и тянулся к моей руке... Было время, когда я, засыпая, думал о том, что Мурзилка мог бы жить со мной в одной секции, спать на моей кровати... Но Лё ни за что не позволил бы мне забрать Мурзилку к нам. "Как бы избавиться от противного Лё?" — постоянно размышлял я. Конечно, так ничего и не придумал. И тогда я начал мечтать о будущем: "Вырасту – буду жить в одной секции с котёнком и с Матрёной!"

 – Елисей, минус балл за невнимательность, – пробубнил сзади Лё, – я тебе уже во второй раз предлагаю вымыть руки перед обедом,  – после обеда  ты не получишь шоколадную конфету.
Я показал роботу язык – меня научил так дразниться тот самый  Игнатий, с которым я никогда не здоровался.  Робот не ответил  – просто смотрел на меня  сиреневыми глазами-камерами.  Видимо, в его программе не было информации о том, как следует реагировать на высунутый язык...

Вечером Лё привёл меня на плановую консультацию к психологу. Мы долго ехали в скоростном лифте-капсуле – сначала вниз, потом вбок, а затем опять немного наверх.
У кабинета нас ждала мама – я не ожидал её здесь увидеть и очень обрадовался. Мама  погладила меня по голове, поправила завернувшийся воротник и мягко подтолкнула к двери кабинета.

 – Здравствуйте, Агафья Степановна, – сказала мама.

 – Так, Елисей Ремезов, шесть лет, обучается по программе "Запас Отечества-4"...  – психологиня никогда не отвечала на  приветствия.

"Какой, интересно, робот учил эту тётю?" – подумал я: Лё никогда не разрешал начинать разговор, не поздоровавшись с  собеседником.  Впрочем, сейчас Лё в кабинете не было, а потому я молча сел в кресло рядом с мамой.

 – Сегодня у нас важный этап – консультация по профориентации. От неё зависит, в какой  род войск будет в будущем зачислен Елисей, – торжественно изрекла психологиня и надула и без того неприятно полные губы.

 – В какой вид войск? – переспросила мама, – а почему именно в войска? Может быть, он захочет попробовать что-то другое, невоенное? Он обучается игре на аккордеоне, и мне передали, что в последнее время он был весьма успешен на уроках музыки...

 – В соответствии с законом о выращивании запасных детей, вы не можете самостоятельно решать, кем станет Елисей.  Он содержится за счет государства и по достижении четырнадцати лет будет направлен на военную службу, – торжественно произнесла психологиня, – он должен отдать долг вырастившей его стране!

 – Нет, да, я всё понимаю, но он ещё животных любит... Может быть, есть какие-то ветеринарные подразделения? – голос мамы стал растерянным и умоляющим. Я вдруг с удивлением осознал:  ей важно, чтобы мне было хорошо.

  – Хорошо, я записываю  Елисея в биологический класс. Он будет специализироваться на разработке биологического оружия. Консультация окончена. Следующий! – психологиня нажала кнопку на столе.

 – Лёся, не расстраивайся, всё ещё может поменяться, –  торопливо зашептала мама, наклонившись к моему уху, – я не могу сейчас тебе всё рассказать, да и камеры кругом... Но ты учись пока  там, куда тебя определили... Я тебя люблю, Лёся, – она вдруг поцеловала меня в щёку. Я растерялся, не зная, как ответить на неожиданную ласку.

 Перед нами открылась дверь лифта, Лё издал сигнал, который означал у него: "Поторопись!" – и мы с мамой расстались.

 ...Я так и не узнал, сколько у меня было  запасных биологических братьев и сестёр. Может быть, не так и много:  разве иначе мама переживала бы так за моё будущее? А она переживала... Я знал, что периодически она просит перевести меня в другой класс – или по причине неважного здоровья освободить от службы в вооруженных силах. Но, увы,  в моей судьбе до четырнадцати лет – до совершеннолетия – ничего так и не поменялось...

    Чем старше я становился, тем меньше свиданий с мамой мне разрешалось. В четырнадцать  меня перевели в военно-биологический лагерь, где я, в соответствии с указаниями командира, занимался испытанием действия генетически модифицированных грибков на различные живые организмы – рутинная, не очень сложная работа.

  Робот Лё, вырастив меня, отправился на переплавку... Иногда – посреди забитого различными рабочими задачами дня, всегда как-то невовремя – я вдруг случайно вспоминал бесстрастный взгляд его сиреневых камер и украдкой тёр глаза – от моих воспоминаний их почему-то неприятно пощипывало...

  С Матрёной мы иногда болтали по видеосвязи — она жила в соседнем лагере, совсем недалеко, – стажировалась как сиделка и медицинская сестра. У меня теплилась надежда, что когда-нибудь мы получим отпуск и сможем увидеться...

   В лагере мне выделили комнату, где выпускникам биологического отделения разрешалось держать домашних животных – вернее, никто не додумался ввести запрет. Если честно, нам никто ничего не запрещал – считалось, что мы, запасные, дисциплинированны и  полностью подготовлены к службе — да так оно и было...

   Что и говорить: немного освоившись в лагере,  первым делом  я унёс из лаборатории выбракованного  после опытов котёнка – он был слишком слаб, чтобы в будущем  использовать его ещё раз. Глаза у малыша были ещё мутными, сиреневыми – и они мне вдруг кое-что напомнили. Я посадил котёнка на кровать и провел пальцем по его рыжей шёрстке.  Он сделал неуверенный шаг на дрожащих лапках, потянулся к моей руке  и тонко,  требовательно мяукнул. Я вздохнул и сказал котёнку:

– Ну, что ж, здравствуй, Лё!