Глава 16. Тони, ООН и прочие

   "Давайте напишем письмо Тони Блэйру", -  серьёзно сказала Саманта и посмотрела  вокруг, ожидая реакции.


   На этот раз друзья собрались в поселке L, где Ирина принимала всю компанию.


   Яков подавился коньяком и закашлялся, бросая негодующие взгляды на жену.


   Ивар приподнял брови, словно требуя разъяснений. Одна Ирина с энтузиазмом
восприняла предложение.
   "А почему бы нет?"-  вопросила она,  энергично блестя глазами.
   "Почему бы нет? Ну, давайте напишем Биллу Клинтону, Папе Римскому или
прямо в "Спортлото"..." -  насмешливо прокомментировал Ивар.


   Как выяснилось, Ирина нашла статью в "Ди Вельт", где говорилось о ноте
британского посла в Латвии, выражающей озабоченность фактами нарушениями прав человека в отношении нелатышского населения. Ивар родился в Риге,
так же как Яков с Самантой, и друзья остро переживали всё происходящее в
республике.


   "Давайте напишем премьер-министру, - продолжала Саманта, - он понимает наши проблемы, если его посол передает такие ноты".


   "Да будет тебе, - отмахнулся Ивар, - любое посольство штампует подобные ноты дюжинами и никто их всерьёз не воспринимает. Их пишут для самооправдания - вдруг кто-нибудь скажет в будущем, что вы видели несправедливость и ничего не предпринимали - тут-то дипломаты вытащат свои ноты с "глубокой озабоченностью" и так далее".


   Давным-давно, во времена господина Горбачева, когда тот в апогее своего красноречия обещал добавить "свежую кровь" в узкую "касту" министерства иностранных дел, Ивар наивно купился на соловьиные речи. Он даже набрал книг по дипломатии, срочно отпечатанных для "новой волны", и теперь считался "экспертом".


   "Все эти обращения - херня", -  наконец прокашлявшись, заявил Яков.
   "А ты предлагаешь сидеть, сложа руки, и ждать пока  полиция пинками вышибет
тебя из лагеря и выдаст латышам?" - с нотками конфронтации воскликнула Саманта.

   "Все мужчины одинаковы", - заявила Ирина,  - Ивар тоже только сидит и вздыхает, а  всю нагрузку несу я. Ты, наконец, написал письмо отцу, а?"
   Она вызывающе посмотрела на Ивара.


   "Знаешь что, - мгновенно взорвался он, - это моё дело, когда и кому писать".


   "Я тоже всё должна делать одна, - возмущенно продолжала Саманта. У меня
целый портфель забит письмами от адвокатов. - Ты думаешь этот, - она кивком
указала на Якова, - написал хоть один ответ?"


   "Ну да, ты улаживаешь все дела, - заводясь, проворчал Яков, - а я всего лишь
грязь у тебя под ногами".


   "Давай лучше выпьем, - попробовал разрядить обстановку Ивар, - а то мы сейчас перегрыземся".


   Всё время одно и то же, думал он,  женщины верят, что чем больше они суетятся и "заботятся", тем лучше идут дела. А если ты не присоединяешься к этой демонстрации активности, они достанут тебя до мозга костей.


   Он наполнил стаканы и, не ожидая женщин, молча выпил с Яковом, как
если бы они принадлежали к тайному братству, которое понимало друг друга без лишних слов. Яков тут же поднялся из-за стола и вышел из комнаты с лицом темнее грозовой тучи.


   "И пи…уй, - Саманта  выбросила ладонь в сторону едва закрывшейся двери. - Сейчас он будет разыгрывать поруганную невинность..." 


   Ивар внутренне подивился, что будут говорить о нём, когда и он выйдет из комнаты. Он чувствовал полное опустошение,  словно всю энергию моментально выпустили у него из тела. О, боже, даже за обеденным столом ему не дают покоя.  Чего они, черт возьми, добиваются?


   "Вы что,  ничего лучше придумать не можете, кроме как вымещать на нас
своё раздражение?" - спросил он.


   Вся атмосфера обеда была испорчена. Почему, когда долго ждешь чего-то,  и надеешься порадоваться, и мирно посидеть, всё выходит как раз наоборот? Он не хотел теперь ни этого коньяка, ни этого обеда, он ничего теперь не хотел.


   "Почему у меня башка должна трещать от забот, а ему всё хоть бы хны? -
обиженно вопросила Саманта. - Что ни предложи - "бессмысленно", "херня",
"ничего не выйдет", "глупость" ".



   "Отчего бы не написать Тони Блэйру? - подала голос Ирина. - Если не получится, мы ничего не теряем".


   "Яснее ясного, что не получится, и всё тут, -  отозвался Ивар. - Срать он хотел на нас с нашими проблемами. Помните, мы писали в Верховный комиссариат ООН по беженцам? Ну и?"


   Вдохновение на лицах обеих женщин слегка увяло.


***


   Около двух лет назад, когда Бундесамт отказал им в политическом убежище
они набрались храбрости и написали прямо в Женеву, в штаб-квартиру ООН.

   "Я слышала, что она (верховный комиссар ООН) сама была беженкой, - сказала
Саманта. - Она поймет".


   "Придя к власти, люди понимают только одно - собственную выгоду", - с циничной усмешкой заметил тогда Ивар.


   Он точно помнил дату, 7 октября 1996 года. Ивар настоял также на письме в
офис Верховного комиссариата  в Бонне:
   "Эти типы не любят, когда кто-то поверх их головы обращается к начальству.
Кроме того, если они будут знать, что и Женева в курсе дела, у них появится
"стимул" к действию".


   Наивный кретин!
   Через семнадцать дней они получили ответ  - из Бонна.
   Некто по имени Аня Клюг (Аня Умная) выражала свою признательность за
их письмо. Как бы между прочим она отметила, что штаб-квартира в Женеве переслала письмо Ивара в Бонн - "по соображениям компетенции".


   "Короче, - перевел Ивар, - можешь прыгать, как хочешь, но всё равно попадешь к нам, намекает Аня Умная".


   Точно так же работала старая бюрократическая машина в Советском Союзе -
местный "божок" творил несправедливость и ты жаловался в Москву. Центральные власти возвращали твою жалобу "божку", и тот вызывал тебя "на ковер" и говорил: "Так ты, сукин сын, правду искать решил, я тебе покажу правду..."


   "В Бонне только шеф может быть иностранцем, остальные сотрудники -
немцы", - сказала Ирина, исходя из своего посольского опыта.


   В американском посольстве, в Тбилиси, даже секретарь посла была девушка-
грузинка (потом, писали Ирине её бывшие ученики, секретаршу "с позором вышибли", и хотя никто не говорил за что, Ирина догадывалась.) Так что, считала Ирина, их письмо попало в руки к немцам, ну а немцы, само-собой, не допустят, чтобы на их Бундесамт пала тень.


   "А может у них и в Женеве есть "своя" секретарша", - предположил Ивар.
   Он возмущался только из-за одного: вы адресуете письмо в Женеву, Верховному комиссару. Вы ожидаете ответа от неё, пусть не лично, пусть от секретаря, или от кого-то, кто скажет, что Верховный комиссар поручил ему ответить - разумеется, комиссар получает тысячи писем в день и физически не может отвечать всем - вместо этого, какой-то "невидимка" отфутболивает твое письмо в Бонн, там выискивается некто Аня Умная и вешает тебе лапшу на уши.


   Аня Умная отвечала, что Верховный комиссариат ООН не может повлиять на
рассмотрение прошений об убежище.


   "Вы посмотрите, как они подменили вопрос, - возмущался Ивар. - Мы не просили их "повлиять", я писал, что Бундесамт требовал от меня секретную информацию о российских воинских частях в Грузии. Это ничего общего с "гуманитарной миссией" не имеет. Или же ООН не волнует, что программу помощи беженцам фактически используют, как "крышу" для сбора шпионских сведений?"


   Когда молодая женщина из Бундесамта  спросила Ивара о политических симпатиях русских офицеров, он принял это за обычный интерес к России и рассказал об "опросах", опубликованных  его газетой. Но когда она  вдруг заинтересовалась числом военных баз и количеством солдат, в голове у Ивара  сработал "звоночек".


   Он отказался отвечать и отношение женщины моментально изменилось.
Ивар тогда ещё не знал, что немецкий закон запрещает задавать подобные вопросы, просящим политического убежища. Просто он не хотел влезать в дерьмо, здорово пахнущее шпионажем. Может быть, он даже испугался.


    В общем, письмо в Женеву не удалось, а ответ из Бонна говорил, можешь
тявкать сколько угодно, никто тебя не услышит.


***


   "Вы желаете повторить эксперимент с его "величеством" мистером Блэйром? -
спросил Ивар. – Ну, прекрасно, пишите текст, я переведу".


   Лично он больше не верил в обращения к "выдающимся" личностям, в ООН или ещё куда-либо. Только сейчас он осознал фразу, брошенную одним западным дипломатом давным-давно на неофициальной "тусовке" в Тбилиси: "Everywhere is the same shit" (Повсюду одинаковое говно).


   Письма и обращения не работали в Советском Союзе, и на Западе с его хваленой демократией на них тоже плевать хотели. Однако Ивар не желал спорить с Самантой и Ириной. Время от времени они паниковали и бросались делать нечто, как они думали, важное, для получения убежища.


   Они писали в посольства, они даже отправили послание самой Маделейн Олбрайт, которая как раз оставила пост посла Соединенных Штатов при ООН и стала государственным секретарем. Письмо, зарегистрированное и с уведомлением о вручении, так и не вышло из Германии. По крайней мере, Ивар был в этом убежден.


   Четыре недели они ждали уведомления о вручении и, наконец, карточка пришла. Штамп такой неразборчивый, что невозможно было разобрать даже дату, вместо подписи - закорючка.


   Ивар заявил,  что это подделка, а Ирина возразила, что паранойя, оставшаяся у него в башке с советских времен, отнюдь не поддельная. 


   "Твои письма в Израиль "теряются" тоже из-за моей "паранойи"? - огрызнулся Ивар.


   Среди всех посольств "Кенгуру" оказались самыми порядочными. Австралийцы, по крайней мере, ответили. Они обосновали свой отказ. Ответ, конечно, не был приятным, но это был ответ.


   Он, писала австралийка из своего офиса в Бонне, не убедил её, что у его семьи
были проблемы в Грузии.


   А как он мог её "убедить" в трех строках, втиснутых в анкету? Или ему нужно было расписаться на десять листов и ещё обронить слезу на чернила для пущей
правдоподобности? Как эта "западная" девчонка с гладкой дипломатической карьерой, сидя  в своем кондиционированном офисе, могла понять, перед каким выбором он стоял и чем рисковал. А, без толку говорить. По крайней мере, она сделала, что могла, по своему "кенгуровому" соображению.


   Канада тоже выслала им анкеты на переселение, но отфутболила их вообще
без каких-либо объяснений.


   Американские идолы Ирины прислали брошюрки со статистическими данными о населении Гарлема и другой полезной информацией типа "вы не можете вступить в ряды американской армии, не имея вида на жительство".


   Похоже было, что их "право на выезд в третью страну", в случае, если немцы
решат депортировать их "домой", было таким же бесполезным, как и все другие
права "азюлянтов". Никакая "третья" страна не даст им "добро" на въезд.


   "Я представляю, сколько пустозвонов ломали копья, настаивая на важности "права выбора третьей страны", где-нибудь на Ассамблее Объединенных Наций", - желчно думал Ивар.


   Затем Ирина "доставала" его до тех пор, пока он не позвонил Бельгийскому
консулу.


   "Шанса нет, что какая-то из стран, подписавших Шенгентское соглашение,
даже поверхностно просмотрит наши "дела", какое бы решение ни приняли немцы", - подвел Ивар итоги разговора с консулом.


   Вот так, и здесь закон "местного божка".


***


   После того как женщины утомились, вспоминая их попытки найти выход,
Ивар выскользнул из комнаты. Он спрятал в кармане пару сигарет и отыскал Якова во дворе.


Яков угрюмо сидел под сосной и смотрел, как его дочь копалась в грязной песочнице.

   Ивар облокотился было о дерево, но тут же отдернул руку, замазавшись
пахучей смолой.


   "Она ведет себя так, будто я вообще ничто", - проговорил Яков, кивком
благодаря за сигарету.


   Ивар понимающе вздохнул.
   "Моя требует, чтобы я мыл тарелки вместе с ней, - сказал он, присаживаясь на корточки. - Я говорю, дай я сам всё сделаю, так нет, я должен "участвовать" и мыть тарелки в четыре руки".


   "Когда у меня  денег было, как грязи на улице,- бесцветным голосом продолжил Яков, - она никогда так со мной не разговаривала".


   Он обернулся и заорал на Алису, которая подбиралась к помойному ящику с
явным намерением залезть в него. Алиса сделала вид, что отошла от других ребятишек, но, казалось, невидимая веревка тянет её назад. Яков заорал ещё раз.


   "Когда, отышачив день на погрузке, я возвращался домой с аритмией и негнущейся спиной, - говорил Ивар, - Ирина была воплощением нежности и понимания. Теперь она говорит, что у меня руки растут из жопы, что я лентяй, неудачник, и что она одна несет всё бремя забот. Ни одна неделя не проходит без скандала, иногда двух".


   "Ты это мне говоришь?" -  Яков щелчком отбросил окурок в песок. - Мы каждый день скандалим".


   Мужчины поднялись и направились в комнату, где их жены, судя по заплаканным лицам, тоже занимались подсчетом обид.


   Якову пора было пить крепкий кофе, забить коньячный запах жвачкой и ехать домой.
   Прошел ещё один день.


***