Попутчица

         Долгое время я предпочитала путешествовать в плацкарте, кредит за жильё не оставлял возможности для сибаритства. Тогда, лет 15 назад мне досталось боковое место на вечерний поезд Москва-Челябинск. Билеты в плацкартные вагоны летом всегда нарасхват, потому пришлось довольствоваться так называемой боковушкой.
       На историческую родину в Ульяновск езжу каждый год. Попутчик –  всегда лотерея. На этот раз на верхней полке рядом со мной ехала женщина лет 55-ти: крепкая, большегрудая, с чётко очерченными скулами, прямым носом, и небольшими глубоко посаженными глазами. Её кожа на лице, испещренная сеткой мелких сосудов, была гладкой и только у самых уголков глаз морщинилась.
Мы разместили чемоданы под нижним спальным местом, которое трансформируется в два сидения и разделяющий их столик, и заказали чай.
Поезд уже вышел за пределы Москвы, и большинство пассажиров копошились в своих пространствах, отгороженных тонкими стенками из пластика и алюминия, расстилали постель, перекусывали. Проводница, раскачиваясь вместе с поездом, как опытный моряк на палубе, умело маневрировала держа в руках по несколько подстаканников с дымящимся коричневым напитком. Сейчас в стакане с подстаканником, как это принято в поездах, приносят кипяток, рядом кладут пакетик чая. А тогда, как правило, его приносили уже заваренным, и он казался необычайно вкусным.
Я думала лечь побыстрее, обменявшись несколькими обычными в таких случаях фразами с попутчицей. Узнала, что её зовут Марина, и выходит она в Инзе, то есть раньше меня, не доезжая Ульяновска. Но всё-таки перед сном заказали чаю. Этот чай в поезде, такой привычный приятный ритуал, запомнившийся с самого детства.  От него мне не захотелось отказаться и на этот раз, несмотря на глубокий вечер и нежелание разговаривать долго со случайной знакомой.
         Тонкие губы, видимо, давно не знавшие помады, она частно сжимала во время пауз, естественно возникавших во время нашей беседы. Светлая кофточка с мелким рисунком ткани оттеняла красноватый загар шеи, крупные руки женщина складывала перед собой, и уверенно опираясь на столик, занимала почти всё его пространство.
Марина прищурившись напряжённо посмотрела куда-то за моё плечо.
- Вот, такую же женщину я видела 35 лет назад в поезде. Не оборачивайся. Она не сильно изменилась, может быть и не она…, столько лет…
Марина сразу перешла «на ты», хотя в дочери я ей всё-таки не годилась. Я не возражала. Доверительное «ты» меня устраивает, как правило, больше, чем «Вы». Невольно захотелось обернуться, но пересилив себя, постаралась переключиться на чай и созерцание здания станции, освещённой фонарями, беззвучно лающую на поезд дворняжку, тяжело переваливающуюся пожилую женщину, ковыляющую, опираясь на палки для скандинавской ходьбы…, деревья, почти потерявшие свою зелень в вечернем свете и уже превратившиеся в подобия ночных призраков.
      «Тадам-тадам, тадам-тадам», - стучит поезд, какое мне дело до того, кто оказался за моей спиной, и кому нет до меня никакого дела?
- За столько лет не изменилась? Как же Вы её так хорошо запомнили? – спросила я просто из вежливости, и чтобы не застягивать паузу.
-А как не запомнить. Ехала на этом же поезде, молодая совсем девчонка была, 19-ти летняя. Она села также как ты со мной на боковое. Серьёзно так на меня посмотрела и говорит: «Хочешь жить хорошо и ни в чём не нуждаться?» «Конечно хочу», - отвечаю. «Ты верующая? Нет? Хорошо. Тогда я дам тебе молитву… непростую - сатане, да не бойся! Прочти её один раз, и всё у тебя наладится. И богатство придёт, и муж хороший будет», - сказала и протянула тетрадный листок бумаги, а на нём что-то  от руки написано. Ехала я, как сейчас в свою родную деревню, только не в отпуск, как теперь, а на каникулы из техникума.
Страшно мне стало, и вокруг всё как-бы растворилось, смешалось, только вижу её глаза и слышу голос низкий, уверенный, будто в голову ввинчивающийся - не отвяжешься. Мне тогда одеться хотелось получше, за городского замуж выйти…
Бумажку с этой молитвой сатанинской она оставила на столе, передо мной, в окно уставилась, а вечер уже был, поэтому в окне всё хорошо отражалось, и в отражение следила за мной: возьму или нет.
Марина вздохнула глубоко и отхлебнула чая, уже изрядно остывшего.
-  С юности была я очень сильной и ничего не боялась. С любым парнем могла справиться. Всякое же в деревне было, когда загуляешься допоздна. Если кто и приставал, знаешь, как получал? Потом и приставать перестали, ведь в деревне всё про всех знают.
И всё-таки страхи были, боялась я не воров и насильников, а чего-то неведомого. Хоть и была комсомолкой, в неведомую, невидимую силу верила. Помню однажды сижу на кровати вечером, и вдруг холодом повеяло, хотя июль на дворе. Показалось мне в противоположном углу что-то белое, я будто одеревенела, голову повернуть боюсь, только глаза скосила, и вижу старец полупрозрачный, как облако. А я ни встать не могу, потому что ноги не идут, ни говорить. Потом вспомнила, что это домовой, наверное, явился, и спросить его надо: «К худу или к добру?». Так меня учили в деревне.
        Я еле проговорила совсем шёпотом, просипела скорее. Но он ничего не сказал, хотя я напрягала слух, и вся так съёжилась, потому что боялась услышать: «К худу». Кошу глазами, а его след простыл. Схватила я подушку и побежала спать в переднюю.
-Переднюю?
- Комната после сеней при входе в дом так называется, в ней у нас печка стоит и кухня там же.
Выбежала я с подушкой и забралась на печку под бок к бабушке.
- Машуль, что такое?
-Страшно, бабушка, померещилось что-то.
-А ты спи, не бойся. Помилуй, Матерь Божия.
           Так спокойно и тепло мне стало, а бабушка меня оглаживала потихоньку, пока я не заснула. Но ещё долго не могла после того случая в свою спаленку девичью заходить. А потом уехала учиться после школы в техникум. И вот, возвращалась домой на каникулы зимою…
Бумажку эту я взяла, так по-воровски, и даже на женщину не глянула. Сунула её в сумочку и пошла спать на верхнюю полку, на утро  выходила из поезда раньше своей попутчицы. Собиралась тихо-тихо, на цыпочках, но знала, что она не спит, а следит за мной. Я чувствовала и боялась её, только сумки собрала, бельё сдала, а она поворачивается и говорит: «Не забудь, счастье своё не упусти». Я кивнула молча и вышла на своей станции.
Как же хорошо было в свою деревню вернуться после города! Мама блинов испекла, потому что была суббота. Так у нас заведено: в субботу блины, а в воскресенье пироги. Холодно, зима,  а в доме печка, родители, бабушка. Соседи пришли на меня посмотреть, как я выросла и похорошела. И всё привычное такое, уютное.
      Только поздним вечером в тот же день потянула меня какая-то сила прямо на скотный двор и бумажка с той окаянной молитвой как-то в руках оказалась. Не скажу, что случайно, но будто вёл меня кто-то. Вошла я в хлев, и прямо перед коровой нашей ту самую молитву и прочитала. А корова мне в лицо теплом своим дышала, и глаза её огромные и добрые смотрели из темноты, и мне спокойно так стало, как с бабушкой на печке в ту давнюю ночь.  Ну, прочла и прочла, подумаешь. А вдруг поможет?
Слова молитвы той сатанинской я много лет всё никак забыть не могла, хотя больше полностью её не читала, но вспоминалась она частенько. Её я тебе не скажу, и не проси.
Я завертела головой, давая понять, что не претендую. Было ближе к полуночи, а это время для меня совершенно дремотное, я плохо соображаю и обычно сплю. Но рассказ увлёк, заказав ещё чаю продолжала слушать очень внимательно, кажется, даже редко мигала, и потому глаза резало от усталости.
- И что-же, счастье обещанное получили?
- Замуж я скоро действительно вышла, за городского, и квартиру успела получить в Советском Союзе, потому что на заводе проработала 20 лет. Нормально жили, двух сыновей родила. Но через 20 лет супружества напала на меня страсть такая, что я себя забыла.
        Пошла торговать, потому что на заводе сокращения начались, тогда в 90-х многие на рынке торговали, увидела я одного мужчину, яркого такого, в белой рубашке, сильного, мускулы сквозь рубашку проглядываются, голос низкий с акцентом. Да всё это не важно, а то удивительно, что я голову совсем потеряла.  Он грузин, жилья своего не имел. Сначала ему квартиру сняла, а уже через месяц перешла к нему жить, потому что не могла без него, будто душило меня что-то, дышать, кажется, не могла, если его день не видела.
Муж у меня выдержанный, сплюнул в сторону, когда нас вместе увидел, только и сказал: «Спасибо, что в дом не привела».  Он остался с мальчишками, правда, один тогда уже в армию пошёл, а второй только 9-й класс заканчивал.
Мне казалось тогда, что снова жить начинаю, всё чувствую, как юная девушка, впервые влюбившаяся. Но недолго счастье это длилось, Вахтанг работать почти перестал, я его, грузина своего ненаглядного кормила, одевала, а он бить меня начал, издеваться. Видел, что без него не могу. Сыновья перестали со мной общаться, презирали. Разве можно их винить?
       Самое странное, что я о них помнила как-бы сквозь пелену, будто они остались в какой-то далёкой, прошлой жизни. Только снились мне иногда, и я просыпалась на мокрой подушке. А потом опять забытьё и только он один, Вахтанг мой – смысл всей жизни, всё ради чего жила. Даже не хотела, чтобы он работал, потому что ревновала. Глупо это, конечно. Молодой мужчина, силища такая в нём, он только больше на баб стал внимание обращать – времени много, меня дома целыми днями нет, я же за двоих вкалывала.
И всё чаще такое началось - прихожу, а его дома нет, часов в 12 ночи покажется, наврёт что-нибудь, а я чувствую запах чужих духов, чужого пота и женского нутра, будто собака, волчица! Не могло этого быть на самом деле, потому как Вахтанг  с порога в ванну шёл и долго мылся, но я чувствовала. До тошноты противно, а сделать ничего не могу, на утро готовлю завтрак, глажу ему рубашку и бегу на работу. И одна мысль: «Только бы не ушёл». Гордости женской во мне совсем не осталось, вот что!
А он видел это и издевался, угрожал, что уедет домой, в Грузию, или ещё куда-нибудь.
Так два года продолжалось. Один сын из армии пришёл, второй 11 классов заканчивал, а я мотаюсь со своим любимым, света белого не вижу. Однажды на улице встретила его с другой. Шли они ко мне спиной и обнимались. Не выдержала и схватила её за белые крашенные кудри, да как начала трясти! Вахтанг оттаскивать меня начал, а я мёртвой хваткой вцепилась, как собака охранная, как зверь какой-то.  Он тогда руки мои  даже не смог разомкнуть и хрястнул чем-то тяжёлым по голове, может, и своим кулачищем, я и обмякла…
Очнулась в больнице, скорая привезла, женщина какая-то сердобольная вызвала, не он. Пролежала я в палате три недели с сотрясением мозга. И одна неотвязная мысль:  «Что-же делать, как дальше жить? И откуда-то из сознания мысли такие выплывают: «А зачем жить-то? Чего от жизни ждать? Пожила и хватит, всё видела, дети со мной не общаются, муж не вспоминает, Вахтанг не любил, зачем жить-то?»
Так мне спокойно вдруг стало, вот он выход – можно и не жить, и не бороться ни за что, и не думать ни о чём. Вышла я из больницы спокойная совсем, прихожу, Вахтанг дома, как ни в чём не бывало в белой рубашке у телевизора, холодильник пустой, а у него взгляд уверенный, наглый, как у избалованного сынка: «Корми, мать, коли пришла».
И опять мы сошлись, только я ревновать перестала, а только обдумывала, как же мне с жизнью своей горемычной покончить? Утопиться? Повеситься? Отравиться? Броситься под электричку? Выброситься из окна? Начала читать про самоубийц, ни одной статьи в газете и в интернете не пропускала. Жуткие подробности старалась не замечать. И пугало меня только из детства воспоминание о том, что в деревне на нашем кладбище самоубийц не хоронили, поэтому мне хотелось, чтобы никто не понял, что я сама... И родителей жалко было, они думали, что у нас всё хорошо. Мы, не сговариваясь, в семье все так решили, что родители ничего обо мне знать не должны. Они и не знали. Только не понимали, почему муж мой Серёжа перестал их навещать.
И мысли о самоубийстве меня стали так успокаивать, что я даже перед сном не о своём Вахтанге думала, а о том, как я скоро всё это оставлю, отмучаюсь. А он меня подозревать стал в измене из-за моего спокойствия,  испугался, наверное, что брошу его. Стал следить за мной, с работы встречать. И представляешь, однажды я с рынка шла и знакомого встретила, с завода. Идём, смеёмся, вспоминаем свой цех. Смотрю на встречу мой грузин глаза кровью налились и смотрит в упор и головой кивает в сторону «Пошли мол». Я глаза опустила и за ним молча двинулась.  Он, только вошли в квартиру, даже снять обувь не дал, начал бить.
Я же сама сильная, но только успевала руками закрываться от огромных кулачищ, его это разозлило ещё больше, и он на кухню побежал. У меня волосы растрепались и на глаза упали, я на кушетку присела, только встать успела и к двери кинулась, а он выбегает с ножом и ко мне. Тут-то моя сила мне сослужила службу, спасибо Господи. Не поверишь, но вырвала я у него этот нож из рук! За лезвие схватила и выкрутила как-бы. Сама поранилась, но не сильно, повезло…
Марина замолчала, лоб  её увлажнился, да и вся кожа на лице и шее заблестела. Я заёрзала от нетерпения: «А дальше-то что?»
- Выхватила нож, а он зубами заскрипел от злости, но уже не посмел на меня наброситься, а наоборот попятился в комнату из коридора, а я в дверную щель швырнула нож подальше на лестничную площадку, а ноги будто деревянные , затекли. Повернулась от двери, а у него в руках табуретка, с круглым таким бордовым сидением и занавески в комнате этой квартиры съёмной тоже бордовые, солнце закатное через них просвечивало, и в глазах у меня от этой картины покраснело, будто кровь стала мерещиться. И я почувствовала, что убьёт он меня сейчас. Спиной к входной двери попятилась и открыла её чуть-чуть, да как закричу, даже не помню, что кричала, кажется «мама». А он кинулся и дверь ногой прихлопнул.
Опять мы начали бороться, кто кого одолеет, только мне важнее было над ним верх взять, чтобы не умереть от любовничка. Тут только я поняла, что жить хочу! И сыновей увидеть, и в свою деревню к родителям поехать, и молока парного только что из-под коровы напиться. Вот так вдосталь, всласть, не отрываясь, как было иногда после работы в огороде или в колхозе в школьной юности. Голодная придёшь, а тут дойка вечерняя, и молоко тёплое, парное, потому что пар от него идёт. И мама иногда как отольёт его в трёхлитровую банку или кувшин глиняный, я припаду к нему и пью, и опять сила в меня вливается вместе с этим молоком.
И все эти мысли за раз, за какие-то секунды, за какие-то малые долечки времени у меня в голове пробежали. А все вместе об одном – жить хочу! Тут я всей силой оттолкнула его и дверь открыла, а он сзади, опять со спины, представляешь! Меня этой табуреткой! Я только увидела, что на лестничной клетке люди появились, на шум, наверное, сбежались – двое мужчин и женщина, по лицу у меня с головы струйка тёплая побежала. Вывалилась я вперёд из двери и будто провалилась в темень – сознание потеряла.
Скорую вызвали, и я снова в больнице очутилась, в травматологии, но заявление в милицию опять не написала, Вахтангу только пригрозила, когда он заявился с букетом и извинениями. Тут заметила, когда мы в больничном коридоре сидели, как на него медсестра беленькая, молоденькая косится, а у него, кажется, даже сквозь халат мышцы играют, красивый мужик, что тут скажешь. Такое зло меня взяло, такая ревность опять навалилась, кровь к лицу прилила, и мне жарко стало, даже задышала тяжело от отвращения, ревности, обиды.
-Ты что? – спрашивает.
-Уходи, не могу больше так. Уезжай, не хочу тебя видеть, тяжко мне. – говорила тяжело, и голос рвался на каждом слове. – И с квартиры съезжай. Я за неё больше платить не буду, я ухожу. Не уйдёшь, не отстанешь – напишу заявление в милицию!
В глазах его звериный огонёк блеснул. А потом, выдохнул так с облегчением, видно, вспомнил, что я его посадить могла, но не стала, и на том спасибо! Встал и пошёл молча, и так бодро, пружинисто, поводя плечами, будто освободился, и даже не оглянулся.
У меня не просто сотрясение было, а даже небольшая трещина в черепе. Уколы кололи и жидкость из гематомы выкачивали шприцом. В общем, намучилась я, но на пользу только, эта боль помогла от Вахтанга душой отвязаться. И ещё больше я за свою больную голову схватилась: «Что же я со своей жизнью сделала? Ведь всё же хорошо у меня было, и муж, и дети.»
Не знаю, может, скучно стало от этой решённой раз и навсегда жизни, может новизны захотелось. Но всё равно, ненормальное в этой страсти было что-то, будто вели меня, а не я решала, что делать. Тут то я и вспомнила о молитве сатанинской, которую много лет назад прочитала и душу свою отдала на поругание.
В мою палату тогда женщину новенькую положили. Она вывихнула ногу, а так как в больнице места мало, её определили к нам. Зовут Надеждой, светловолосая, круглолицая, такой уравновешенной и мирной она мне показалась, что это меня злить начало. Ведь тоже в больницу попала, а семья у неё далеко, в Курганской области,  она в Подмосковье полгода всего, приехала подработать, вроде бы радоваться нечему, а она тихая и довольная. Меня она раздражать стала, я её не приняла, и какую-то злобу на неё затаила в первые же часы знакомства. Сижу или лежу, но не разговариваю с ней, игнорирую.
Так эта Надежда сама старалась со мной заговорить и как-то обратить на себя моё внимание, а я только буркну что-нибудь в ответ, и к стенке отвернусь. Потом подумала: « Что-же на меня нашло, глупо же». И через силу начала с ней говорить, нас в палате трое всего было, и моя соседка Тамара уже во всю с Надеждой общалась, шутила. Мне, наверное, в одиночестве не захотелось оставаться перед выпиской.
И как-бы между делом я сказала, что странною молитвой помолилась в юности, и с того момента в церковь не хожу, и даже  пасхальную службу по телевизору смотреть не могу. А когда приезжаю к родителям в деревню, то через силу иду в храм, потому что совсем не пойти нельзя. Но самое интересное, что я никогда не задумывалась о том, почему стала церкви сторониться, и почему тяжесть чувствую, когда туда прихожу. Никак не связывала я это с той сатанинской молитвой. А когда начала говорить с Надеждой, то всё сложилось, связалось.
Она мне рассказала, что Иисус Христос мне поможет, если я поверю в Его Жертву. Приму Его как своего Спасителя и защитника во всех невзгодах. На Кресте от ответил за все наши грехи, даже будущие, а от нас только вера требуется. Конечно, вера – только первый шаг к Богу, но без него ничего не получится.
Меня тогда от этих слов замутило будто и в глазах потемнело, закружилось всё. Оказалось потом, что я в обморок упала, но меня Надежда подхватила, не дала опять удариться моей несчастной головой.
После выписки сразу домой вернулась никого не спросив, это же моя квартира, я же её на заводе получила. Приняли меня молчком. Через несколько дней я вечерком ужин получше приготовила, накрыла на стол, позвала Витю, мужа моего и говорю: «Давай опять вместе жить». А он отвечает: «Ты нагулялась, теперь я хочу погулять». Что тут скажешь? Смирилась, жили как соседи. Но я поумнела, и старалась получше одеться, старалась повкуснее приготовить. Смотрела на него по-новому: хороший же мужчина, видный, высокий.
А с Надеждой мы телефонами обменялись и стали созваниваться. Пригласила она меня в церковь, но не православную, а в ту, которую сама ходила,  евангельскую. Зашли в одно помещение нашего Дома культуры, не в главный зал со сценой, а поменьше, но тоже довольно просторное и светлое: на стульях люди сидят, на стене крест, на небольшом возвышении несколько молодых ребят и девушек под гитару поют – непривычно, непонятно. Священник, а точнее пастор помолился за всех присутствующих и проповедь начал читать о том, что спасение и сила духовная даётся нам от Бога через Иисуса Христа. Сила Его для нас в Его пролитой на Кресте Крови.
У меня так голова начала болеть, что  не вытерпела и застонала даже. Чувствую, что как бы не в себе стала, голова болит, кружится, я верчу ей и остановиться не могу. А боль всё нарастала, потом я отключилась, забылась на какое-то время, будто под наркозом была.
Открываю глаза, вижу, пастор стоит рядом смотрит своими серыми глазами, так сосредоточенно, и молится. Так спокойно стало на душе впервые за много-много лет, и, чувствую, слёзы из глаз бегут, я их не вытираю даже. Пастор, его Александром Фёдоровичем зовут, улыбнулся: «Всё хорошо теперь у Вас, Мария, будет. Вы только Бога о помощи просите. Не забывайте о Его силе.»
Но ты не думай, что если человек к Богу пришёл, то у него всё сразу наладится. Я после того богослужения так и решила: «Закончились мои мучения, теперь всё хорошо и легко будет». Нет, не так, но надежда не покидает меня никогда и помощь с небес никогда не опаздывает, это точно.
Марина вздохнула. Я подумала, что женщина завершила свою невольную исповедь.
- Пришли мы с Надеждой после церкви ко мне домой, до вечера чай пили и беседовали, тогда она мне поподробнее рассказала и о церкви христианской, что не здание это вовсе, и не храм, а собрание верующих во славу Бога. И всё, что я с детства знала урывками от мамы и бабушки в голове у меня сложилось, как-то всё выстроилось, мне понятно стало, и ещё легче от этого на душе сделалось. Тогда я впервые Бога поблагодарила за то, что жива осталась, и так много хорошего в своей жизни вспомнила, что опять в горле запершило и глаза резануло от слёз!
Вечером муж на дачу уехал, мы же так за два года моей гульбы и не развелись с ним, а сын к подруге ночевать ушёл. Одна я в трёхкомнатной квартире осталась. Поздний вечер в начале июля ещё светлый, задёрнула занавески, но сквозь их тёмно-зелёную ткань пробивался вечерний свет. Он мешал мне заснуть, я ворочалась и вдруг  увидела, как занавеска зашевелилась. Сначала подумала - сквозняк из форточки, а ноги словно ватные, не могу с кровати встать и форточку закрыть.
Потом смотрю, занавески раскачиваться из стороны в сторону стали, словно маятники, всё сильнее и сильнее, и кровать подо мной ходуном начала ходить. Я вся сжалась и креститься стала, а потом, как закричу: «Кровь Иисуса на мне». А голос низкий будто всю комнату наполнивший так что непонятно откуда и раздавался говорит: «Ты нужна мне! Не отпущу!» Слышу гул, вопли какие-то мерзкие, завывания. Но опять кричу: «Нет! Нет! Я уже не твоя! Иисус Христос – Мой Спаситель!» 
Не помню сколько это продолжалось, но то ли мне почудилось, то ли правда колокола зазвонили, и всё стихло сразу. Шторы раздвинула, открыла окно – рассвет поднимается, а я ослабевшая от этой непонятной борьбы пошла искать псалом 90 «Живые помощи», который на поясе иногда носят. Мне его мама много лет назад дала, он так и пролежал без надобности в шкафу. Тут только про него вспомнила, хотя эта почти невыносимая для человека борьба закончилась.  Я поняла, что с Божьей помощью победила.
Опять всё обыденным в квартире стало, привычным, будто и не было ничего. Но я свет везде включила, и ушла на кухню, неприятно было в той комнате находиться,  разложила раскладушку и уснула. Днём сын Николай, это мой старший, пришёл, как всегда молча. Я подошла к нему, а он словно ёжик, колючки распустил, будто ждал от меня нападения. Обняла его впервые за два года: «Прости сынок, мамку свою!» А он в ответ: «Ладно, мама, ты не плачь только, надоело на тебя, несчастную смотреть.».
В тот же день к мужу на дачу отправилась. Подумала, если у него есть кто-то, развернусь и уеду, но он был один. Только и сказал: «Вот и молодец, что приехала.»
Ой, второй час ночи! Спать давай, а то мне рано вставать.
Я не возражала, она опять настороженно посмотрела мне через плечо, но никого не увидев, начала вслед за мной расстилать постель.  Я скоро провалилась в сонное небытие, убаюканная мерным движением поезда.
Когда проснулась утром, моей попутчицы уже не было. До Ульяновска оставалось несколько часов пути. Умылась, сдала бельё проводнице, трансформировала нижнюю постель в столик и пару сидячих мест. Сижу и щурюсь от солнечных лучей, сквозящих так радостно через всё, чему подвластно их проникновение. Вчерашний рассказ, сам образ Марины стали отходить куда-то в прошлое, как начинают забываться детали накануне просмотренного фильма.
Вдруг напротив меня села пожилая женщина с тяжёлыми золотыми серьгами в ушах и ярко крашеными чёрными волосами, её массивные бёдра облегали коричневые велюровые брюки. Незнакомка старалась быть доброжелательной, но её холодный пристальный взгляд, заставил меня невольно скрестить руки, словно отгораживаясь я откинулась назад. Мне казалось, что женщина пытается проникнуть в мой мозг и прочитать по слогам все мысли.
- Здравствуйте. Я со вчерашнего вечера за Вами наблюдаю.
- Зачем? – удивилась я её прямолинейности. Казалось, она просто экономит время и проговаривает привычную для себя речевую заготовку.
- Я хорошо знаю людей, многое могу о Вас рассказать прямо сейчас. Хотите?
- Не надо, я всё про себя знаю.
-Вы словно защищаетесь. А я просто помогаю людям, только тем, кто мне понравился. Например, таким как Вы. Красивым, умным, но немного… несчастным.
- Какая-то цыганская песня…
-Ну, это слишком мелко. Вы же хотите быть абсолютно счастливой и ни в чём не нуждаться?