Фехтовальщики. Свет и тьма 16

- Может, сейчас его и не дергать? – запоздало спросил Геннадий, когда они с Сергеем Ивановичем, одетые в белые халаты, уже подходили к палате. – Куда нам спешить?

- Да ладно уж, - почти виновато ответил Сергей. – Пришли уже.

Олег приподнялся в кровати при виде посетителей. В этой спецпалате он лежал один.
 
- Привет, Олег! – жизнерадостно поздоровался Сергей. – Мы к тебе. Это мой товарищ Геннадий. Зашли тебя проведать.

- Привет, - отозвался Олег. – Вообще-то, я отдохнуть хотел. Мне только что ультразвук делали, устал чуток.

Вид у него и в самом деле был утомленный, под глазами темнели синие дуги, щеки запали и покрылись щетиной, да и на голове появилась короткая жесткая щетка.

- Мы не надолго, - поспешил успокоить его Геннадий. Он поискал глазами стул, прошел к нему, перенес поближе к кровати и уселся. Сергей остался стоять у двери, скрестив руки на груди. – Сергей Иваныч рассказал мне о тебе, и меня твоя история заинтересовала.

- Какая история? – насторожился скинхед. – Ты кто, вообще? Из ментовки?

- Я не из ментовки. Скорее, даже наоборот. В том смысле, что мне такие парни, как ты, нравятся. Ты ведь скинхед, верно?

- А мне по барабану, нравлюсь я тебе или нет, - с вызовом ответил Олег. – Я тебе не телка, чтобы нравиться. Или ты гомик?

- Да ладно тебе! – рассмеялся Геннадий и, оглянувшись на Сергея, сделал насмешливую мину: во, мол, дает! Затем продолжал: – Я к тебе с серьезным разговором. Я секретарь местной организации Русской рабочей партии. Слыхал про такую? Нет? А зря. Потому что наши и ваши взгляды очень близки. Вы боретесь с черными, желтыми, красными, стоите на русской идее – мы тоже…

- Не совсем так, - нахмурился Скорцени. – Мы стоим на арийской идее. Мы за чистоту расы! Среди русских тоже много всего намешано, только называются русскими.

- Это что, вы у Гитлера нахватались? «Майн Кампф» начитались?

- А хотя бы! Не ваших же евреев Маркса с Лениным и черножопого Сталина читать!

- Ну, скажем, никакие они не мои, - терпеливо возразил Геннадий. – Но зачем вам, русским ребятам, под немецкую дудку плясать? Они ведь нас, славян, никогда за людей не считали, да и сейчас только делают вид. Вынуждены делать, между прочим! Потому как набили мы им крепко морду. Так для чего же нам к их идеям пристраиваться?

- А для того, что лучше идеи никто не родил! – Скорцени презрительно посмотрел на незванного посетителя, потом взглянул на Сергея. – Серега! Ты зачем привел ко мне этого болтуна? И вообще! Ты меня спас, притащил сюда… Спасибо, конечно! Но какого хера ты мне в душу лезешь, да еще с этим пидорасом?

- Погодь, Олежек, не кипятись! – мягко улыбнулся Сергей и, подойдя к кровати, сел на ее край. Его слегка покоробило неожиданное панибратское обращение юнца: на «ты» и «Серега», но в конце концов, он к Олегу тоже обращался на «ты». – Мы же тебе и твоим парням помочь хотим. В этот раз тебе повезло, я тебя вытащил, в другой раз меня рядом может не оказаться. Или ты не убедился, что против джигитов вы слабы?

- Ничего, мы с ними разберемся, я еще пацанов наберу, - упрямо возразил Олег. – И вы мне не нужны.

- А ты не торопись отказываться, - вновь вступил в разговор Геннадий. – И мы тебе нужны, и ты нам нужен. Первым делом, мы можем дать вам помещение, чтоб было, где собираться. Летом, ладно, в любой беседке можете тусоваться, а зимой? Второе, деньгами поможем. Как я понимаю, вы абы во что не обуваетесь, не одеваетесь, а спецприкид денежек стоит, а?

Скорцени скептически усмехнулся, опять посмотрел на Сергея, но ничего ему не сказал, а Геннадию ответил усталым голосом, опустившись на подушку и прикрыв глаза: - Ладно, я подумаю, звучит заманчиво. А ты-то что с нас хочешь иметь?
Партийный секретарь тоже посмотрел на Сергея (Видишь, лед трогается!) и ответил:

- Да так, разные мелочи. Есть, например, парочка проблем, которые мы сами решить не можем, а с вашей помощью…

- Конкретно!

- Да вот хотя бы с тем же Али-Бабой… Почему в нашем сибирском городе должен процветать азербайджанец и перекрывать дорогу русским людям? Мы пытались поставить его в рамки законным путем, но, увы, коррупция национальности не имеет, кое-кому он хорошо отстегивает. Вы попытались проучить его своим методом и получили по зубам. Но если мы объединимся…

- Конкретно!

- Конкретно, на рынке Али-Бабы может возникнуть пожар, сразу в разных концах. Конечно, ночью, когда там никого нет, кроме охраны.

- Это интересно. – Олег оживился, вновь приподнялся в постели, открыл глаза. - Нужен коктейль Молотова, бутылок десять.

- Мы не на майдане, - усмехнулся Геннадий. - Коктейль Молотова – это игры для детей. Мы снабдим вас термитными шашками.

- Это что за хрень?

- Развивает температуру в две тысячи градусов. Горит металл, потушить нельзя ничем. Ей танк можно сжечь.

У Скорцени загорелись глаза.

- Круто! Это нам подходит! Это мы повеселимся!

Геннадий широко улыбнулся, довольно посмотрел на Сергея и, поднимаясь со стула, подвел итог:

- Ну вот и договорились. Выздоравливай, набирайся сил, а потом и все детали обсудим. Если будут какие пожелания-предложения, можно через Сергея.
Сергей тоже поднялся и с готовностью кивнул:

- Само собой! Я с Олегом на связи. Все порешаем.

Однако Олег жестом остановил собравшегося уходить партийного функционера.

- Есть пожелание, - сказал он, глядя снизу вверх неподвижными стальными глазами.

– Пушка нужна. И две обоймы патронов.

- Какая пушка? – изумился Павлюк. – Ты что, парень, охренел?

- Любая, - невозмутимо ответил скинхед. – Плюс две обоймы. Термитные шашки могёшь, значит и волыну надыбаешь. Или разойдемся, как в море корабли.

- Шашки это одно, а пистолет – совсем другое.

- Я знаю. Пистолет стреляет.

- Я смотрю, ты, парень, с юмором. Однако, где ж я возьму тебе пистолет? Да и зачем он тебе?

-  Это мое дело. И это не юмор. Не будет пушки, не будет и остального. Чао!

- Ну, ладно, - пожал плечами Геннадий. – Напрягусь. Может, и достану.

- Вот достанешь, тогда и разговор будет. А то ботинками хотел нас купить!
Разогнался!

Выйдя за дверь товарищи по Русской рабочей партии переглянулись.

- Это ж законченный бандит! – с легкой оторопью в лице произнес сын хлебопромышленника.

- Нормальный парень, - пожал плечами потомственный водитель. – Таких у нас, на Руси, на самом деле, большинство. Просто ты далек от народа, в эмпиреях витаешь.
Однако Гена Павлюк в эмпиреях не летал. Азербайджанец Али-Баба был его главным конкурентом в городской торговле, и подрезать ему крылья было необходимо не столько в партийных целях, сколько исходя из личных интересов. Но если личные интересы совпадают с общественными – что в том плохого?

*******************************************************

Прошел месяц. Антон и Люся возвращались в город на поезде. Ехали они в полупустом плацкартном вагоне, а попутчиком у них оказался православный священник. Правда то, что он священник, открылось не сразу, так как одет мужчина был не в рясу, а в обычную светскую одежду – клетчатую рубашку и брюки. Однако рубашку он носил навыпуск, и была она подпоясана узеньким ремешком. Лет ему на вид было около пятидесяти, длинные волосы были стянуты под затылком в косичку, а давно не стриженная борода весело кустилась на груди. Ехал он откуда-то издалека, во всяком случае, расположился в купе основательно, иконку на окошко приладил, отварную картошечку и малосольные огурчики на столике разложил, молитву собрался творить, руку уже поднял с двуперстием...
 
- Здравствуйте! – поздоровалась Люся, останавливаясь на пороге купе.

Мужчина обернулся, руку опустил, взглянул на молодежь веселыми глазами.

- Доброго здоровья! Заходите! Прошу к столу, чем Бог наградил…

Антон забросил на верхнюю полку рюкзак, Люся поставила на нижнюю сумку, достала из нее завернутую в бумагу жареную курицу и большую бутыль с молоком.

- А нас вот бабушка наградила!

Ребята присели к столу, Антон достал карманный нож, начал пластать курицу.

- Меня Антоном звать, а это Люся. А вас как?

- Меня-то? – Попутчик добродушно улыбнулся. – Это смотря кто зовет. Я ведь священник, поп по-народному. Прихожане зовут меня батюшкой. Официальные люди – отцом Николаем, а вы можете звать Николаем Васильевичем.

- Вот и на! – с удивлением произнес Антон и посмотрел на Люсю. Та не удержалась и смешливо прыснула. – Первый раз со священником встречаюсь. Вы и не похожи вовсе на попа, разве что борода…- И, подвигая к попутчику курицу, добавил: - Берите, не стесняйтесь! Нам, все равно, ее всю не съесть. И молоко пейте!

- Благодарствую, однако нынче пост. А моя картошечка и огурчики к вашей курице вполне подойдут, так что не побрезгуйте, без обиды.

- Пост? – Антон опять удивился. – А мы и не знали. Я про рождественский пост слыхал, но что бы летом!..

- Летом суть два поста – Петров и Успенский. Сейчас как раз время Успенского. Вы, как люди не воцерковленные, можете есть все, что хотите, а для меня – это грех. И еще… Вы уж, простите Христа ради, но я должен помолиться. – И, обратившись к иконке, изображающей Христа-спасителя, отец Николай перекрестился и прочел «Отче наш» и еще что-то.

За трапезой разговор возобновился.

- И все-таки вы какой-то странный, - продолжил свою мысль Антон. – В городе я видел несколько раз священников – они в черных рясах ходят, с большими крестами…
А вы в обычной одежде.

Отец Николай рассмеялся.

- Так я ж не обычный поп! Про старообрядцев слышали? Их еще староверами или раскольниками зовут.

Антон и Люся переглянулись. Люся произнесла неуверенно:

- В школе что-то проходили… По истории. Боярыня Морозова… Еще картина есть такая… Кажется, Сурикова.

- Фильм еще недавно был хороший, по телевизору, - добавил священник. – «Раскол» называется. Только раскольниками нас несправедливо зовут. Раскол не мы учинили, а Никон вместе с царем «тишайшим», Алексеем Михайловичем. Собственно, придумал его царь, а Никон, патриарх, исполнил. С тех пор государственная церковь по новым обрядам живет, а мы – по старым, как Апостолы завещали, за это нас гоняют уж триста лет, потому и не привыкли мы напоказ рясы носить.

- Это ж когда было? – с недоумением спросил Антон. – Какой раскол? Сейчас двадцать первый век! Кто сейчас в Бога-то всерьез верит?

Священник посмотрел на него ласково.

- А кто ж по-вашему весь этот мир создал? Кто красотой его наделил нам на радость? Неужели вы, юноша, верите, что все это возникло само по себе, случайным образом?

- Вы еще скажете, что и человека Бог создал, вылепил из глины? Неужели вы сами-то верите в эти сказки?

- Вы знаете, Антон, верить можно во что угодно. Можно веровать в Бога, можно верить в авторитеты. Вам только кажется, что все на свете можно доказать. Даже ученый, что-то доказывая, всегда вынужден опираться на нечто недоказуемое, на аксиомы.

- Что-то вы слишком мудрено говорите, - прервал его Антон. – Скажите просто: вы сами верите в Бога или только бабушек утешаете царствием небесным?

- Утешаю не я, утешает молитва, обращенная к Богу. А вы, чувствую, как раз к бабушке ездили?

- Да, - ответила Люся. – Ей девяносто исполнилось. Вся родня собиралась…

- Великое это дело, - кивнул отец Николай, – когда молодые старых не забывают, тогда и традиции сохраняются. Долго у бабушки гостили?

- Три недели, - ответил Антон. – Я на охоту сходил. Козу подстрелил.

- Домашнюю, небось?

- Почему домашнюю? Дикую. Косулю. У меня в рюкзаке голова, чучело хочу сделать, могу показать.

Отец Николай шутливо поднял вверх обе руки:

- Верю, верю! Можешь не показывать. А чем, вообще, в вашей деревне народ живет? Не одной же охотой?

- Ой, да там пять домов жилых и осталось! Слава Богу, дядя Павел, мамин брат не уехал, он лесником работает, а то бы бабушке совсем тяжко было жить, в девяносто лет.

- Да, - согласился священник, - возраст солидный. Ты вот, Люся, сказала «слава Богу»… А ведь и в самом деле, мы должны постоянно Его славить. И благодарить!

- За что нам его благодарить? – Антон посмотрел скептически. – За цунами, землетрясения, пожары? За войны, терроризм и прочие ужасы? Если бы Бог был, разве он допустил бы все это? А если все это происходит с его ведома, то мы не благодарить его должны, а ругать, ненавидеть!

- Ругать нам надо самих себя. А ненавидеть вообще никого нельзя. Ненависть сжигает душу. В существование души-то вы верите? Вы же ощущаете себя как личность?

- Ощущаю. Не верю, а именно ощущаю. Именно, как личность. Пока я жив, эта личность существует. Но когда я умру, она исчезнет, никакого Антона Снигирева не будет. Бессмертной души нет, ни в какой рай или ад она не попадет.

- Откуда вы это знаете? Вы можете только верить в это, или не верить. А что вы чувствуете, когда совершаете что-нибудь нехорошее? Ну, зло кому-нибудь нечаянно причинили, кого-то обидели и не извинились.

Антон задумался.

- Тошно бывает. Выть иногда хочется. Совесть мучает.

- Это душа болит. А совесть – это и есть Божий голос. Бог – он в каждой душе есть, в каждом человеке, независимо от того, верует человек в него, или нет. Совесть подсказывает нам, в ладу с Богом мы живем или нет. Правда, некоторые люди упорно заглушают в себе этот голос, и творят зло за злом, и душа их делается черной. Такие люди губят себя и свою душу.

- И как же ваш Бог на это смотрит? Зачем он позволяет людям губить свои души? Ведь он же всесилен! Он может всех людей сделать добрыми! Почему он не делает этого?

- Нам не ведом замысел Божий, - кротко ответил священник. – Мы знаем только, что он надарил нас свободой выбора. Возможно, он сделал так чтобы сделать нас счастливыми. Потому что свобода – основа счастья. Но в любом случае, каждый человек в силах сделать свою душу либо чище, либо чернее.

Антон задумался. Люся, глядя на него, тоже притихла, потом посмотрела на часики и засобиралась в туалет – умыться. Когда она вышла, Антон взглянул на по-прежнему улыбчивого священника и спросил:

- А что же сделать, чтобы душа болеть перестала?

- Если некрещенный, то прежде всего – покреститься, - с готовностью ответил тот.
– А потом исповедаться и покаяться.

- А что значит «исповедаться»?

- Рассказать все без утайки о своем прегрешении, о том, из-за чего душа мается. А «покаяться» - значит искренне самому себе и Богу пообещать, что подобного более не будешь творить. Трудно это, очень трудно, но другого пути нет. И давно болит душа?

- Больше года.

- Значит велик грех. Но и великие грешники очищались.

- Как вас найти, батюшка?

- Телефон есть на чем записать?

- Есть. – Антон достал из кармана мобильник и набрал, продиктованный священником номер.

- Если надумаете креститься, имейте в виду – во время поста не крестим, а пост закончится через десять дней. Но советую прийти в ближайшее воскресение, посмотрите, как служба идет. Молодежи у нас много, сами увидите. А Люся, что, тоже некрещенная?

- Ну да.

- Вдвоем приходите. Потом и обвенчаем вас.

Антон смутился:

- Да мы еще не зарегистрированы.

- Но ведь живете? – В глазах отца Николая мелькнули лукавые искорки.

- Живем.

- Греховно живете. ЗАГС – это для государства, а венчание – это пред Богом, пред душой. И кроме того – это красиво, всю жизнь будете помнить.

- Это посмотрим. А прийти – придем.