Осколки-ГлаваVI

   ...Солнце сбежало наконец от надоедливого контроля туч и открыло глаза Вилору. Он поднялся с цветастой весёлой скамейки и побрёл на вокзал. Дождь исчез, оставив за собой следы в виде разнообразных луж. Командировка его была не из удачных, препарат не подействовал на умирающего больного так, как ожидалось, и причину этого он и должен был выяснить…

  Данные отдела статистики по применению мериллита утверждали, что изменения к лучшему наступали в 80 – 85 процентах случаев применения лекарства. Ох уж эти проценты! Ведь Вилор знал по имени каждого больного, как выжившего, так и умершего.
 Значит, здесь этот Ющенко принадлежал к тем пятнадцати процентам, коим, увы, было суждено умереть. Вилор прокручивал в голове причины неудачи, но так и не пришел, ни к какому выводу. Ранее было известно, что часть неудач происходило от недозировки препарата. Лекарство просто не действовало при малых дозах. При малой же дозировке препарата, процесс выздоровления не происходил вообще, как будто бы лечение не осуществлялось вовсе. При хронических, неизлечимы, современной медициной, болезнях, эффект плацебо и малых доз не срабатывал.

  Однако, при передозировке, летальный исход был также предопределён, как будто раковые клетки получали дополнительный допинг и размножались с утроенной силой. Оппоненты Вилора в Конторе вообще ставили его препарат под сомнение. Посему учёные, а тем более и те, кто непосредственно отвечал за конкретного больного, и опасались, прежде всего, передозировки лекарства, чтобы не сделать ещё хуже.
 Он с грустью подумал: «Процент неудач будет всегда, ткм более, при невозможности сделать на сто процентов верную диагностику, от которой и зависит дозировка в каждом случае. Диагностика, - превыше всего, этот лозунг должен звучать постоянно в голове у каждого практикующего врача, подобно партийному лозунгу: "Сталин это Ленин нашего дня!»

 Кроме того, Зимин прекрасно понимал, что даже двум больным с одинаковым диагнозом должна быть предписана разная дозировка средства, исходя из истории болезни, анамнеза, конституции больного и прочих неравных условий. Лекарство действовало хоть и эффективно, но избирательно до странности.

  Иногда доходило и до трагиказусов: у них в закрытом стационаре Института наблюдался и лечился вскоре после войны один из высших партийных деятелей, страдавший неизлечимой саркомой сердца, правильная доза мериллита поставила его на ноги, совершив чудо. Но, тем не менее, жизнь сановника вскоре трагически оборвалась: он был арестован и вскоре расстрелян, как «враг народа» или скрытый космополит, короче, стал неугоден самому Хозяину, поэтому никто так и не понял, в чём была его вина, и была ли вообще. Пропаганда лишь делала своё дело, а ей Зимин никогда не верил, памятуя исчезновение отца и наказы Деда…

  В тот раз Вилору подумалось, что, умирая от болезни, человек зачастую обретает намного более лучшую участь, чем иногда продолжая жить свою почти предсказуемую жизнь. Вернее, продолжая влачить своё никчёмное существование, которым  обладатель сего весьма сильно дорожил.

   Одно теперь было несомненно: вопрос излечения каждого конкретного больного всегда зависит от конкретной дозы мериллита, которая должна быть строго индивидуальной для каждого пациента. Дозу назначает врач. А врачей подобного профиля у них практически нет, работы же ведутся с особой секретностью.
Эти секретные инструкции по применению новых средств пока были разосланы всего по семи основным городам страны вместе с базовым препаратом, - мериллитом. Трёхдневные курсы повышения квалификации для местных врачей были явно  не достаточны.

 В данном случае доза явно была недостаточной, ведь больной прожил довольно непродолжительное время, после того, как ему начали вводить препарат. Так что срочный приезд Зимина сюда ничего не решал, и последний прекрасно понимал это. Он был бессилен перед этой частной смертью.

  Так, размышляя, Вилор Зимин дошёл до вокзала, где до отправления его столичного поезда оставалось минут двадцать. Он подошёл к перрону, отыскал свой вагон, добрался до купе, и, не обращая внимания на попутчиков, забрался на верхнюю полку и сразу же уснул, как только поезд пришёл в движение. Напряжение уходящего дня было слишком сильным, его можно было убрать лишь хорошим сном, что Зимин и сделал.