Простые рифмы

Понедельник.

 Сон не шел. Ирина в очередной раз – наверное, в сотый раз за эту ночь перевернулась со спины на бок, вздохнула и потянулась к ночнику на тумбочке. По пути задела стакан с водой, чуть не опрокинула его.

– Ах, чтоб тебя!

Щелкнул, наконец, выключатель. Это Ниночка, дочка, учит, что надо пить побольше воды и утро начинать со стакана натощак. «Мам, ставь себе воду на тумбочку. Утром проснешься, сразу выпьешь, не забудешь».

Вот Ирина и ставила. Только бессонными ночами все время забывала про эту воду и часто задевала стакан то одеялом, то рукой. Хорошо, что он был наполовину пустой, в этот раз ничего не разлилось. Ирина усмехнулась, задумчиво произнесла:

– Стакан наполовину пуст.

Интересно, что сказал бы папа. Наверняка, что наполовину полон. Папу похоронили в прошлом году, но даже в возрасте 91 года он не расставался с чувством юмора и бодростью духа.

– Папочка, мне так тебя не хватает, – прошептала Ирина и расплакалась, как маленькая девочка.

Хорошо, никто не видит. Ни детям, ни внукам этого не понять – взрослая женщина, сама давно уже бабушка, никак не может смириться с уходом из жизни своего отца. И ведь его смерть не была неожиданной, последние полгода он угасал на глазах. Но для нее умер самый близкий человек, единственный друг. И в жизнь ворвалось одиночество.

Часы показывали полтретьего. Спать не хотелось совсем.

– Здравствуй, Одиночество... – вполголоса сказала Ирина, – Незванное, безмолвное...

Давнишнее, почти забытое ощущение горячей волны вспыхнуло где-то в районе сердца, кровь прилила к щекам, слегка защекотали кончики пальцев. Женщина сдернула одеяло, вскочила с кровати и босиком, не обувая ноги в тапочки, бросилась к столу, рывком распахнула ящик в судорожных поисках блокнота и ручки. Нужно было схватить ускользающую рифму и зафиксировать ее на бумаге.

Через четверть часа перед женщиной лежало несколько исписанных страниц с перечеркнутыми строчками и вставками.

Здравствуй, кареокое,

Здравствуй, златовласое,

Грустное, безмолвное,

Здравствуй, Одиночество.



Ты свою головушку

На грудь мне положи.

Ты меня, несчастную,

Нежно обними.



Ты губами тонкими

Прикоснись ко лбу,

Охлади бредовую

Голову мою.



Здравствуй, кареокое,

Здравствуй, серебристое,

Светлое, незваное,

Здравствуй, Одиночество!



Вдохновение вернулось, слабо улыбнулась женщина. Первые рифмы после... после почти полувекового перерыва.

Жаль, поделиться не с кем. Папа всю жизнь, с самого детства радовался ее стихам, говорил, что Иришке обязательно нужно писать. И вот, папы уже нет, а детям и внукам про одиночество точно не стоит показывать. Да и неловко как-то – тоже мне, поэтесса выискалась на старости лет!

В окно забарабанил дождь. Ирина поежилась – босиком, в ночной рубашке, она же замерзла совсем! А ведь пока сочинялись стихи, она этого и не замечала. Нет, не стихи. Стихи у Пушкина, Есенина, Цветаевой, и далее по списку. А у нее – так, рифмы. Простые рифмы.

Ирина забралась под теплое одеяло, выключила ночник и под мерный звук дождя провалилась в сон.

Утром ее разбудил телефонный звонок.

– Мам, ну слава богу! – раздался звонкий голос дочки, – ты так долго трубку не брала, я испугалась уже.

– Ниночка, это я разоспалась сегодня, пока до телефона дошла...

– А ты что, его рядом с собой на тумбочку не кладешь? Мы же говорили уже на эту тему! Это ведь удобно – под рукой телефон, вдруг что случится. Помнишь, как у тебя голова кружилась? Ты же встать не могла! А так – раз и позвонила мне.

– Да-да, надо на тумбочку класть.

– Вот ты всегда соглашаешься, но ничего не делаешь!

– Ниночка, ну не сердись, пожалуйста. Как там Аня и Петя?

– Все нормально, учатся.

– А Иван?

– Да все в порядке, мама! Работает Ваня, все как обычно.

Помолчали немного.

– Ты к врачу ходила? – с нажимом спросила Нина.

– К какому врачу, зачем?

– Мам, ну сколько можно! – раздраженно взорвалась трубка. – Опять снова-здорово! К неврологу тебе записаться надо!

Ирина отставила телефон от уха, перестала слушать. Она знала все, что может сказать дочь: что она совсем не заботится о своем здоровье и что таким образом подводит ее, Нину, ведь невозможно же каждый день напоминать об одном и том же, а если не дай бог что-то случится, то дополнительная нагрузка по лечению и уходу за мамой опять же ляжет не ее, Нинины, плечи.

– Мам, ну почему?! – в трубке послышались слезы. – Почему ты так себя ведешь? Как будто издеваешься надо мной!

– Ну девочка моя, ну пожалуйста, не плачь!

– Мы же все недавно обсудили, ты обещала, что пойдешь к врачу!

Ирина молчала. Не объяснишь Ниночке, не поймет. В поликлинику ходить без толку, не помогут никакие лекарства, только время зря терять. Да и неохота сидеть в очереди с такими же как она, старыми кошелками, слушать бесконечные разговоры про болячки да про цены в магазинах.

А еще эти взгляды врачей и медсестер: снисходительные, неприветливые, раздраженные. Поджатые губы, дерганые движения плеч... Слова обычные, тон нейральный, но язык тела не спрячешь – «Ну что вам дома на пенсии не сидится? Что вы ходите сюда все время и мозг нам выносите?»

– Может, ты забыла? – услышала она испуганный голос дочки. – Ты помнишь о чем мы разговаривали несколько дней назад?

– Помню, конечно. Не волнуйся, склероза у меня нет, – и, предваряя новый всплеск раздражения, добавила – Нина, мне уже почти 70, что ж ты хочешь? Головокружения не лечатся. И головные боли тоже.

– Ну почему же?! – снова взорвалась трубка. – Сейчас столько новых медикаментов появляется, какие-то новые способы лечения. Ты ведь даже не пытаешься облегчить свое состояние! Ты понимаешь, что это все может привести к инсульту?!

– На все воля Божья.

Не то, что бы Ирина была сильно верующей, но эта фраза, как универсальная формула, была ответом на все проблемы. Нина молчала. Ирине очень хотелось повернуть разговор в мирное дружелюбное русло, но она не знала, что сказать.

– Ну ладно, мам, я тебя услышала, – ледяным тоном проговорила дочь, – пока.

И наступила тишина, Нина положила трубку.

Ирина меденно побрела в кухню, поставила чайник. За окном снова зарядил унылый осенний дождь, под резкими порывами ветра желтые листья послушно облетали с деревьев. Чайник уже давно закипел, а женщина все стояла у окна, глядя на плачущую погоду.

Вторник.

Как и вчера, весь сегодняшний день пролетел впустую. Ирина ничего особенно и не сделала, а уже близилась ночь. Собиралась в магазин, но в дождь выходить не стала, обошлась тем, что в холодильнике, тем более, что и аппетита почти не было. Хотела сварить суп, но опять же – зачем? Себе одной готовить тоскливо. Думала сделать уборку, но не был сил, отложила на завтра.

Целый день еле слышно бубнил телевизор, включать его на тихом звуке уже давно вошло у Ирины в привычку – после смерти отца выносить тишину в квартире было просто невозможно. Раньше телевизор-то был практически не нужен. Все время с папой разговаривали, что-то постоянно читали, обсуждали, смеялись...

Она и сейчас иногда проговаривала свои мысли вслух. Понимала, что говорит сама с собой, но это ведь ничего, это просто как будто папа рядом. Это ведь не сумасшествие, точно нет.

– Ну вот, почти десять, пора ложиться спать, – сказала Ирина, – Мне уже заранее страшно, снова буду полночи ворочаться, пытаться уснуть.

Женщина налила воду в стакан, собиралась поставить его на тумбочку, но потом передумала. Какой прок? По утрам она все равно не пьет ее как надо, в лучшем случае сделает пару глоточков через силу и все. Так что смысла нет держать воду возле кровати.

– Смысла нет ни в чем, – вслух произнесла женщина и выключила свет.

Похоже, дождь, наконец, прекратился, только немного был слышен ветер за окном. Тихонько тикали часы, веки отяжелели, клонило в сон, но заснуть никак не получалось.

– Не спится, опять не спится, – сказала Ирина и замерла, прислушиваясь к мелодике фразы. – Не спится, мысли мои стремительные... в танце ночь кружится...

И снова, как и прошлой ночью, она вскочила к столу, зажгла свет и принялась писать. Стихи лились будто сами, без ее участия. Как будто возникало множество вариантов рифмы и Ирина просто выбирала наиболее точные и красивые. Писала, зачеркивала, писала вновь, ловила авторучкой летящие строки, прикрепляла их к листу бумаги...

Не спится, опять не спится.

Мой вихрь мыслей стремительных

Так точно и неукоснительно

Отсчет минутам ведет.



А ночь в тихом танце кружится

И россыпью звезд искрится.

Но сон, как пугливая птица,

Поймать себя не дает.



Про россыпь звезд, пожалуй, преувеличение. Откуда ей взяться, этой россыпи, промозглой московской октябрьской ночью? Но строчка звучала гармонично, вписываясь в общий настрой стихотворения, и Ирина ее оставила.

– Это просто так, – напомнила она себе, – я не поэт.

Легла в кровать, радуясь своему сочинительству и долго еще лежала с закрытыми глазами, силясь уснуть. Начала болеть голова, сначала потихоньку, потом все сильней. Боль разрасталась, давила на брови и глаза. Очень хотелось спать, боль прижимала голову к подушке и казалось, что вот-вот Ирину накроет сон и избавит от этого мучения. Но женщина знала, что даже если она и уснет, сон не принесет спасения. Состояние только ухудшится, боль станет совсем нестерпимой, до тошноты, до мельтешения в глазах. Нужно было сделать усилие и встать.

Ирина медленно поднялась и плавно, держась за стены и предметы, пробралась в кухню. Приняла обезболивающее, жмурясь и прикрывая от света глаза. Вернулась в комнату и аккуратно, так как любое резкое движение отдавалось в голове, села в кресло. Очень хотелось прилечь, но в вертикальном положении голова болела гораздо меньше, чем лежа. Старый проверенный способ – нужно немного посидеть с закрытыми глазами, подождать, когда начнет действовать лекарство и боль ослабит хватку. Тогда и принять горизонтальное положение можно. А уж как сладко спаться будет! До самого утра!

И вдруг Ирина увидела линии, которые разбегались от нее лучами. Спокойно подумала: «Я сплю и мне опять снятся эти дорожки». Она с легкостью встала и пошла по одной из них.

Сверкающие и разноцветные, пучком расходящиеся от нее и убегающие далеко за горизонт, они снились ей время от времени с самого детства. В этом сне она уже не была собой и даже не была человеком, а только лишь яркой точкой, а разноцветные дорожки были линиями развития событий. Во всяком случае, Ирина их так называла.

Она могла переместиться по одной дорожке, увидеть свое будущее, перепрыгнуть на другую и увидеть другое будущее, другое развитие событий, тоже свое. Это был сон, повторяющийся всю жизнь, но дорожки каждый раз были разными в зависимости от ее возраста и проблем.

Сейчас Ирина видела впереди свою смерть. Вернее, она не видела глазами в прямом смысле, она же была просто точкой, у нее и глаз-то не было. Но вне всякого сомнения – в конце самой короткой дорожки маячил конец ее жизненного пути. Ирина задумчиво постояла на этой линии и перешла на другую. Там она сидела в кресле и гладила серую полосатую кошку.

Была еще одна дорожка, вибрирующая, нечеткая. Но на нее тоже можно было переместиться. Здесь Ирина находилась в салоне самолета рядом с незнакомым мужчиной. Весь седой, с небольшой бородкой и смеющимися глазами, он что-то оживленно рассказывал, а Ирина улыбалась. Хотелось посмотреть еще и другии версии будущего, но на улице громко засигналила машина, женщина вздрогнула и открыла глаза.

Была ночь. Все это странное сновидение заняло не больше 15 минут. Голова еще болела, но не пульсировала как раньше. Ирина перебралась с кресла в кровать и сразу же уснула.



Среда.

Утром первым делом перечитала свое ночное творение и осталась довольна. Вслух сказала:

– По-моему, неплохо получилось!

Про свой сон почти забыла. Она никогда всерьез не воспринимала эти сновидения, не считала их пророческими и вообще о них не задумывалась. Помнится, в детстве рассказала папе об этих линиях разных вариантов будущего. Он тогда очень заинтересовался, долго расспрашивал ее, а потом сказал:

– Удивительная работа нашего мозга! Все, что тебя беспокоит в жизни, мозг ночью перерабатывает и предоставляет тебе в виде этой информации. Направо пойдешь – клад найдешь, налево пойдешь – коня потеряешь.

Ирочка засмеялась вместе с папой и с тех пор так всю жизнь и воспринимала эти свои необычные сны – просто работа мозга.

Сегодня, видно, для разнообразия, дождя не было, даже вышло солнце, переливаясь и заигрываясь в лужах. Ирина заставила себя одеться и отправилась в магазин – в доме уже почти все кончилось. На улице, возле подъезда стояла Лариса, соседка с верхнего этажа – стояла жмурясь и улыбаясь, подставив лицо солнцу. Маленькая, кругленькая, всегда радостно-добродушная, Лариса была одета в спортивный костюм, а в обеих руках держала палки для скандинавской ходьбы.

– Петровна! Ты посмотри только какой красивый день! – воскликнула она вместо приветствия.

– Здравствуй, Лариса.

– Здравствуй-здравствуй, – соседка внимательно оглядела Ирину. – Давненько я тебя не видела. В магазин собралась?

Ирина кивнула. Лариса улыбнулась и потрясла в воздухе своими палками.

– А я, как видишь, в парк.

– Да там же сейчас сплошные лужи!

– Что нам лужи! – задорно отмахнулась соседка. – А воздух какой! Как деревьями пахнет! Ты сама-то когда в последний раз в парке гуляла?

Ирина задумалась.

– Давно, несколько лет уж. Еще с папой, когда он мог выходить.

– Вот и я о том же! Гулять тебе надо! Дышать свежим воздухом, любоваться природой! Давай вместе со мной! Скандинавская ходьба – это такая потрясающая кардио-нагрузка...

– Лара! – воскликнула Ирина. – Какая кардио-нагрузка в моем возрасте?

– Ой, ну и какой у тебя возраст? Я даже постарше тебя на три года буду! Забыла, что ли – ты в школе моей подшефной была?

Ирина смутилась.

– Возраст, – продолжала Лариса, – он вот здесь, в голове!

Она выразительно постучала указательным пальцем по лбу. Ирина начала оправдываться.

– Ну все равно, здоровье у всех разное...

Наверняка у соседки был готов ответ и на это, но дверь подъезда распахнулась и из него быстрым шагом вышел молодой человек.

– Здравствуйте, – улыбнулся он женщинам, проходя мимо.

– Здравствуй, Максим.

– Хороший мальчик, – глядя в спину удаляющейся фигуре одобрительно сказала Лариса. – Слава Богу, отошел от смерти родителей. Помнишь, какой потерянный ходил? Смотреть было страшно.

– Конечно, помню. Горе-то какое – остаться сиротой в 20 лет, – вздохнула Ирина, а про себя подумала «Вон, мне уже под 70, а смириться с папиной кончиной никак не могу».

– Дааа, – удрученно протянула Лариса, – какие родители у него были: интеллигентные, внимательные. Так рано ушли... Эх, царствие им небесное! Ну, два года уже прошло. Как говорится – время лечит. Парень замечательный. Дай-то Бог, все хорошо у него будет. С девушкой недавно его видела, красивая такая, не знаешь, как зовут?

– С девушкой? Правда?

– Ну, Петровна, ты даешь! Он же твой сосед! Дверь в дверь!

– Ну и что? Что ж я, слежу за ним?

– Да я тоже не слежу! – рассмеялась Лариса. – Ты просто редко на улицу выходишь, вот ничего и не видишь-не знаешь.

– Ладно, Лара, пойду я. В доме шаром покати.

– Ну и мне пора. Ира, ты подумай насчет ходьбы-то. Присоединяйся, вместе гулять веселей!



В магазине выяснилось, что очки остались дома. Ирина досадливо поморщилась – она всегда смотрела на дату выпуска и срок годности продуктов, а без оптики цифры расплывались перед глазами.

Очень хотелось творог. Женщина любила, чтобы он был мягким, свежим, не позднее трех дней с даты производства. Ирина взяла в руки пачку, повертела ее, приближая к источнику света, прищуриваясь, силясь разобрать надпись. В конце концов, сдалась. Рядом девушка бодро складывала в свою тележку йогурты.

– Будьте добры, – обратилась к ней Ирина, – не могли бы вы помочь?

Девушка молча продолжала свое занятие, в ее ушах Ирина разглядела маленькие наушники. Разговаривая по телефону, прошел мимо мужчина. Неподалеку молодая мама успокаивала хнычущего ребенка. «Я невидимка» подумала Ирина. «Никто меня не видит, не слышит».

Ее взгляд остановился на сотруднице магазина, которая в соседнем отделе выкладывала товар на полку. Держа в руке творог, Ирина направилась к ней:

– Извините, пожалуйста, не могли бы вы посмотреть дату производства? Я без очков не вижу.

– У нас просрочки не бывает, – не поворачивая головы, сухо сказала женщина.

– Да, но мне хотелось бы знать... – начала Ирина, но фразу не договорила.

Женщина закончила свою работу и деловито направилась в подсобное помещение. Ирина растерянно смотрела ей вслед: «Я невидимка, я пустое место».

Творог в свою тележку она все-таки положила. Решила – в крайнем случае, из него можно сырников напечь. И зачем, спрашивается, было просить помощь у окружающих?

Возле дома умывался серый полосатый котенок. Ирина прошла мимо и открыла дверь в подъезд. Обернулась. Котенок зевнул и внимательно посмотрел на женщину.

– Ты очень милый. Но, извини, дружок, взять тебя к себе я никак не могу.

А в лифте на стене красовалась жизнеутверждающая фраза: «Мы сами создаем свое будущее!» Она была написана на альбомном листе крупными красными буквами, и от большого восклицательного знака веяло непоколебимой уверенностью.

Ирина снисходительно улыбнулась. Надо же, когда спускалась в лифте этого посыла миру еще не было. Молодежь. Для них – да, все впереди, они верят в свое прекрасное будущее.

Дома она рассеянно почистила пару картофелин и поставила их варить. Из головы не шел эпизод в магазине. «Я невидимка» крутилось в голове. Эти два слова могли бы стать основой стихотворения. Можно написать об одиночестве, о том, как постепенно незаметно для себя выпадаешь из общего жизненного потока и становишься никому не нужным, даже более того – становишься помехой, раздражителем.

Ирина села к столу и закрыла глаза. Идеи были, но рифма никак не хотела возникать. Женщина набросала несколько строк, зачеркнула. Принялась писать снова. Слова ложились на бумагу, она смотрела на них и подыскивала нужный ритм, подбирала созвучия, но все это было не то. Не было легкости, даже наоборот – ощущалась вымученная натянутость рифмы.

– Ну, значит, не получается сегодня, – сказала она вслух и порвала написанное.

Комнату явственно наполнял подгоревший запах. Ирина рассеянно подумала: «У соседей что-то горит», и в ту же секунду поняла, вспомнила, что оставила обед на включенной плите, помчалась в кухню. Вода уже выкипела, и картофелины одним боком слегка прилипли к коричневому дну кастрюли.

Женщина отшвырнула ее на соседнюю конфорку и в негодовании, в досадливой обиде на саму себя ударила кулаком по столешнице.

– Да что же это такое?!

Молниеносно появились слезы, покатились по щекам. Ирина старалась их унять, шмыгала носом, вытирала ладонями. «Не надо, не плачь», – уговаривала себя, – «Это пустяки, ничего страшного». Подумала, что папа обязательно перевел бы все в шутку. Наверняка сказал бы что-то вроде того, как быстро вареная картошка может превратиться в жареную.

Горелый запах отбил и без того вялый аппетит. Ирина открыла настежь окно и вышла из кухни. Посидела немного в кресле, не зная чем заняться. Потом ее взгляд упал на книжную полку, где рядком чинно стояли несколько объемных фотоальбомов.

Женщина с удовольствием взяла один и начала его листать. Последний год после смерти отца она часто проводила вечера вот так – с фотографиями на коленях и с мягкой грустью в сердце.

Сегодня Ирина выбрала альбом со снимками детей. Маленькие Ниночка и Алешенька с каждой перевернутой страницей становились все старше.

– Ах, да, это день рождения мамы, мы здесь все вместе. Алешеньке, наверное, года полтора? Ну да, правильно, а Ниночке почти пять. Ох, мамочка, мы даже и не знали, что ты больна, – Ирина смахнула слезинку. – Зачем же ты скрывала, даже папе не сразу стала говорить...

– Да-да-да, новогодний праздник в садике. Девочка моя, Ниночка, ты так красиво пела тогда! – говорила Ирина другому снимку.

– А здесь ты не хотела фотографироваться, я помню, смотри, даже нахмурилась слегка.

– Алеша, сынок... Соревнование по плаванию, второе место. А вот это через полгода, уже первое место, золотая медаль. Ты такой счастливый здесь...

– Алешенька, мальчик мой родной! – не выдержала, погладила пальцами лицо на фото. – Что-то давно ты не звонил! Надеюсь, у тебя все хорошо – там, в Берлине... Ох, так далеко отсюда.

Ирина вздохнула, отложила альбом, пошла в кухню. Холодный осенний воздух выстудил помещение, но запах пригоревшей еды до конца не выветрился.

Раздался звонок в дверь. Ирина удивилась, поспешила к входной двери. На пороге стояла внучка.

– Анютка! Ты? Заходи, заходи скорей! Вот это да!

Девушка переступила порог, принюхалась.

– У тебя что-то сгорело, что ли?

– Да ерунда, главное, я вовремя спохватилась.

Ирина приблизилась к внучке, начала проводить обеими руками по ее голове, от прямого пробора вниз по распущенным густым волосам.

– Красавица моя, как же я давно тебя не видела.

Аня отпрянула.

– Ай, баба Ира, ты что! Всю прическу мне испортишь!

Женщина виновато улыбнулась.

– Извини, не обижайся, – буркнула девушка, – я тоже рада тебя видеть.

Она прошла в кухню и поставила небольшой пакет на стол.

– Вот.

– Что это?

– Мясное рагу. Погоди, ты что, не ждала меня?

Ирина непонимающе смотрела на внучку.

– Я же тебе еще утром написала, что заеду! Мама вчера приготовила, новый рецепт, очень вкусно получилось. Вот – тебе сказала привезти. Так ты не знала?

– Нееет.

– Ну ваще! Я ж в ватсапе тебе написала! Понятно, не читаешь. Как всегда.

– Да я как-то... да и не помню я про этот ваш ватсап...

– Ба, ну сколько можно!

– Да-да, ты права, буду заглядывать в телефон. – Ирина поспешила сменить тему. – Как же кстати ты мне обед привезла! Ой, да тут мне одной много. Давай, вместе поедим!

– Не, я есть не хочу. Давай я лучше тебе с уборкой помогу. Полы помыть?

– Да что ты, Анюта, не нужно! Сядь просто, поговорим. Чай будешь? Вот только... у меня особо-то к чаю ничего нет.

– Да не нужно ничего.

– О! Я же творог купила сегодня! Давай быстренько сырники сделаю!

– Да не надо, я ненадолго, не суетись ты!

Но женщина все равно суетилась. Поставила на стол нарядные чашки из праздничного сервиза, насыпала в вазочку сушек, достала клубничное варенье. Нарезала дольками яблоки, красиво выложила их на тарелку.

Аня все это время вела активную переписку в телефоне и подняла глаза только когда засвистел чайник.

– Ба, я варенье не буду. Оно безумно вкусное у тебя, но там слишком много сахара. Вредно это.

Женщина виновато улыбнулась.

– Ну, расскажи как твои дела, как учеба.

– Нормально, – девушка взяла сушку и снова погрузилась в переписку.

Ирина молча ждала. Прошла пара минут. Аня улыбалась, глядя в телефон.

– Там у тебя что-то важное? – спросила женщина.

– Что? – Аня подняла на бабушку глаза. – Да не, это так просто...

– Что дома нового?

– Да ничего нового. – Ана отложила сотовый в сторону. – Баба Ира, слушай, я вот что думаю... Тебе нужно завести щенка.

Женщина удивленно подняла брови.

– Собака – лучший друг человека, скучать тебе не даст.

– Ты думаешь, я скучаю?

– А то, скажешь, нет! Гулять с ней будешь, из дому хоть выходить начнешь.

– Аня! Ни собаку, ни кошку, никаких других домашних животных я заводить не буду, – твердо сказала Ирина, – Это большая ответственность за них. А если вдруг со мной что-то случится? Что тогда?



Ближе к ночи разболелся желудок. Не надо было все-таки есть это рагу! Понимала же, что оно ей не подходит – слишком жирное, слишком пересоленое и острое. Ну, а что с ним было делать? Не выбрасывать же – Ниночка старалась, готовила, Анюта вон специально к бабушке приехала, привезла...

Заснуть удалось только к утру.



Четверг.

Днем позвонила дочка.

– Мамочка, как ты?

Ирина так обрадовалась этому ласковому заботливому тону, что ей вдруг ужасно захотелось поделиться с Ниночкой своими стихами.

– Ты знаешь, я на днях не могла уснуть, и представляешь – написала об этом стихотворение!

Она ожидала, что дочь удивится, начнет подробно расспрашивать и захочет его послушать, но Нина обеспокоенно сказала:

– Опять не могла уснуть. Мам, так нельзя, с этими нарушениями сна надо что-то делать. Я вот, собственно, по этому поводу и звоню.

Она замолчала.

– Да, я слушаю.

– Я записала тебя на понедельник к хорошему неврологу, – быстро, боясь, что мама может ее перебить, затараторила Нина. – Этого врача мне посоветовали на работе, я еще про нее много отзывов прочитала, все ее хвалят. Я в понедельник часов в 10 за тобой заеду и вместе поедем в медцентр. Это от тебя не очень далеко. Хорошо?

– Хорошо. Спасибо.

– Ну вот! – с явным облегчением радостно воскликнула Нина. – Договорились.

– А как же работа?

– Возьму отгул.

– Это же дорого, наверное? Ну, прием?

– Ой, ну что ты! Про деньги не беспокойся, даже не думай! Кстати, тебе рагу мясное понравилось?

Желудок слегка сдавило и Ирина машинально положила на него руку.

– Ну... интересное блюдо... Правда, немного островато для меня.

– Это я из интернета рецепт взяла. Все мои были в восторге! Буду готовить теперь! И главное, нетрудно – все нарезал, сложил, и в духовку!

– Да. Очень удобно.

– Ой, мам, ладно, пойду работать. Обеденный перерыв заканчивается.

– Нин, подожди... Ты не знаешь, как там Алеша? Давно не звонил, у него все хорошо?

– Ну, наверное. А почему ты сама ему не позвонишь? Только сидишь и ждешь.

– Ну как же... Вдруг я невовремя, помешаю ему...

– Ой, ну в чем проблема? Будет занят – трубку не возьмет, сам потом перезвонит. Так ты ж и написать ему можешь, не обязательно звонить! Ладно, мам, я побежала.

– Ну, хорошего дня. Целую тебя.

Ирина посидела немного в задумчивости, потом взяла со стола свои стихи и зашла в папину комнату. Теперь, когда папы не стало, она не любила сюда заглядывать. Редко получалось просто, без эмоций и воспоминаний, вытереть пыль с мебели или сделать влажную уборку. Сейчас же Ирина решительно села за большой письменный стол.

Ах, сколько времени отец проводил за ним! Все время что-то писал, чертил, это когда еще работал. Да и потом, уже выйдя на пенсию, женщина постоянно видела его за этим столом. И все время он ей ласково улыбался и говорил: «Нет, что ты, Ириша, ты не помешала, заходи».

Мама у Ирины была строгая, требовательная, а вот папа – человек-праздник. Шутки, анекдоты, фонтан идей и фантазий, баловство – все детство и юность промчались радостным веселым калейдоскопом! Странно, что два таких разных человека, как папа с мамой, были счастливы вместе. Видимо, дополняли друг друга.

Ирина родилась в этой квартире и, можно сказать, прожила здесь всю свою жизнь. Несколько лет неудачного замужества, когда она переехала к мужу, были не в счет.

Женщина взяла в руки общую семейную фотографию, стоящую на столе. Это последний снимок папы, его день рождения, девяностолетие. Отмечали здесь, в этой квартире, всей семьей, с детьми и внуками. И Алеша из Германии приехал. Как было хорошо!

– Я на днях написала два стихотворения, – в пространство сказала Ирина и прочитала их вслух.

Да, кивнула своим мыслям, ничего особенного. Так, просто рифмы, незамысловатые рифмованные строки.

Интересно, вдруг подумалось ей, папа действительно видел в ней поэтический талант? Он ведь был очень эрудированным, тонко чувствующим музыку и литературу. Если разобраться, странное сочетание, какая-то невероятная смесь – прагматик до мозга костей, математик, инженер и в то же время большой романтик и гуманитарий.

Пока она росла, папа все время говорил, что ей обязательно нужно много читать, развиваться, предлагал произведения разных писателей и поэтов, по сути формировал ее литературный вкус. Но величие признанных классиков всегда давило и укрощало ее пылкое стремление к сочинительству. Девочка начинала стесняться своего желания писать, ведь как можно осмелиться называть свое рифмоплетство стихами, если в мире существует такая глобальная мощная поэзия?

Эта мысль очень беспокоила ее и как-то раз она поделилась ею с папой. Он ответил что-то в том смысле, что все великие поэты и писатели тоже были детьми, с чего-то начинали и тоже вдохновлялись произведениями своих предшественников. Это Ирочку немного успокоило, но все равно не примирило с глубокими сомнениями относительно своего таланта.

И все-таки было очень приятно, когда папа оживлялся при виде ее творчества. Он очень бережно брал из ее рук эти творения, читал и перечитывал. И всегда комментировал, хвалил удачную рифму или красивое сравнение.

Интересно было бы перечитать свои старые стихи, вдруг подумала Ирина. Она ведь просто отдавала их, никогда больше не видела, да и не особо в них нуждалась. Написала что-то на листике, порадовала папу и практически забыла.

«Может быть, они лежат в этом столе?» с невероятным волнением подумала женщина. После смерти отца год назад все в его комнате оставалось нетронутым. Открыть ящики его стола, да еще и рыться в них казалось Ирине чуть ли не преступлением.

Долго сидела, то протягивая руку к верхнему ящику, то отдергивая ее. Наконец решительно сказала вслух:

– Это глупо! Все равно рано или поздно нужно будет это сделать!

Наверху лежали мамины фотографии. Разные: черно-белые и цветные, любительские и из фотоателье – на всех на них мама была совсем молодой. Она то смеялась, то смотрела серьезно, то слегка улыбалась. Была и пара свадебных снимков, и несколько фото с маленькой новорожденной Ирочкой.

Под фотографиями лежала толстая тетрадь. Ирина открыла ее, прочитала пару строк... Сердце заколотилось с бешеной скоростью.

«23 апреля 1957г. Иришке 2 года 3 мес.

Меня не покидает чувство, что я должен начать излагать на бумаге свои наблюдения. Настена смеется, называет меня Великим Фантазером, но осмелюсь предположить, что необычное поведение Ириши имеет под собой основания».

Женщина захлопнула тетрадь. Потом открыла ее с конца, страницы веером листались к началу. Вся тетрадь была исписана папиным аккуратным почерком. Вся тетрадь о ней. Сначала папа ставил даты, потом просто, без чисел, писал возраст дочери; и – вот они, ее стихи, то переписанные папиной рукой, то вклеенные в тетрадь, это же те самые листочки, которые она отдавала ему! Ее почерк, детский, с крупными буквами, постепенно меняющийся с возрастом... Вот же оно, именно то, что она хотела увидеть и ради чего открыла ящик стола – вот они, все здесь, ее простые рифмы, которые она в своих мечтах изредка позволяла себе называть стихами.

Но не только. Здесь были и папины наблюдения о ней, размышления, вопросы... Все ее детство и юность в этой тетради в клетку.

Как получилось так, что она не знала о ее существовании? Как папа мог столько лет вести этот дневник и ничего ей не сказать? Это же его рука: ровные буквы, легко читающийся почерк, структурированные записи, подчеркивания некоторых фраз, восклицательные знаки на полях, отступы, комментарии... Пожелтевшая от времени бумага, разные оттенки синего – сразу видно, записи велись в разное время. В начале, похоже, чернильные ручки, потом шариковые; некоторые записи поблекли, некоторые насквозь отпечатались с обратной стороны листа, видимо чернила были слишком жирные и с годами проступили на другой стороне. Эта тетрадь, несомненно, занимала очень важное место в его жизни.

Ирина встала. От резкого движения закружилась голова, пришлось постоять немного, чтобы мир снова обрел равновесие.

– Ну, пап! Ну, знаешь! Просто нет слов.

Она хотела было вернуть эти записи обратно в ящик и выйти из комнаты, но почему-то вместо этого снова села и открыла тетрадь.

«Я уже давно заметил, что очень часто девочка смотрит куда-то мимо, а также протягвает руку вперед, как будто трогает что-то. Иногда делает рукой волнообразные движения. Ни педиатр, ни воспитательницы в яслях не находят такое поведение странным. Более того, по всем показателям Иришка – здоровый ребенок, не отстающий в развитии от нормы.

Однако вчера произошло событие, которое и послужило толчком к этим записям. Я держал Ирочку на коленях, мы листали «Колобок» и называли цвета. Я говорил ей «это трава, она какая?– зеленая, а солнце? – солнце желтое». Вдруг она протянула обе ручки вперед и сказала «ка», потом левой как будто что-то потрогала и сказала «нёнЁ».

Красный? Зеленый? – спрашиваю я. Ириша радостно кивает. Она не смотрит в книжку, только перед собой, переводит взгляд с одного несуществующего предмета на другой. Я несколько раз спрашивал, просил показать то красное, то зеленое, и каждый раз она тянула ручки к чему-то, чего я не видел».

Вот, значит, как... Неудивительно, что мама назвала папу Великим Фантазером. Ребенок просто повторял цвета!

Зазвонил телефон в другой комнате, вроде, и негромко совсем, но Ирина от неожиданности вздрогнула. «Может, Алеша?» – пронеслось в голове, и следом «Нет, Алеша позвонит завтра. Это предлагают какие-то услуги, можно не подходить».

Женщина снова погрузилась в чтение папиного дневника. Папа записывал слова и короткие фразы, которые девочка произносила в детстве, все это было очень мило и трогательно, ничего необычного. А потом – запись с восклицательным знаком на полях.

«15 июня 1957 г, Иришке 2 года 5 мес.

Сегодня сидели на ковре и играли с кубиками. И. брала кубики одного цвета и выстраивала их в линию, потом брала другой цвет и собирала другую линию. Она охотно переключалась, когда я предлагал построить башню или домик, но через некоторое время снова возвращалась к своему занятию.

29 июня 1957г.

После двухнедельных наблюдений могу с уверенностью сказать, что Иришина игра с кубиками носит стабильный характер.

Ряды из кубиков всегда одноцветные.
Она всегда выстраивает их по направлению от себя и вперед.
Линии расходятся, образуя непараллельные отрезки, берущие начало в одной точке.
Цветовой порядок рядов нефиксирован.
После того, как все линии построены, И. радуется и называет цвета или поочередно трогает кубики».
– Папа! – воскликнула Ирина, – Поверить не могу! Обычную детскую игру ты превратил в детектив!

Она встала и взволнованно прошлась по комнате, выглянула в окно, но ничего не увидела – мысли были заняты дневником. Папа, ее любимый папа, всю жизнь верящий только в науку, оказывается, был предрасположен к тайнам и мистике и хотел видеть в своем ребенке необъяснимый феномен! В это невозможно было поверить! Оказывается, она совсем не знала своего отца!

«3 августа 57г.

Как бы мне хотелось установить круглосуточное наблюдение за И, ....»

– Что?! Круглосуточное наблюдение?

«... ее пребывание в яслях, общение с другими детьми, поведение в совместных играх. Как много это могло бы дать материала для анализа! Но, к сожалению, это невозможно.»

– Вот, значит, как – материал для анализа!

«Необходимо усиленно развивать словарный запас И. Пока она не может назвать то, что строит из кубиков. Я сознательно сам не предлагаю ей готовые ответы (это поезда? стены? дорожки?), поскольку дети очень внушаемы.



7 августа 57г.

Вчера я купил еще 2 набора кубиков. Гипотеза: И. начнет ставить одноцветные кубики друг на друга, выстраивая стены.



10 августа.

Гипотеза неверна. И. по-прежнему строит непараллельные отрезки, количество которых теперь просто увеличилось.



27 октября 57г. Ирише 2г.9мес.

Вчера И. подошла к нашему аквариуму, похлопала по нему ладошкой и расплакалась. Поскольку она всегда с удовольствием наблюдает за рыбками и с радостью участвует в их кормлении, ее внезапные слезы выглядели очень странно. А сегодня утром 2 рыбки плавали брюшком кверху. Я выловил их, пока И. не видела».

Ирина подняла глаза на папину фотографию.

– Невероятно! Ты всерьез предположил взаимосвязь моего поведения и смерть двух рыбок?



«30 октября.

Сегодня мы построили домик из покрывал, подушек и простыней. Стенами были два кресла. И. очень понравилась эта игра. Когда перед сном стали все разбирать, мне пришла в голову мысль сложить простыни и покрывала узкими полосами и выложить их на полу подобно тому, как И. выстраивает кубики. Она с интересом наблюдала за моими действиями, а потом прошлась по одной полосе (!), вернулась в начало и прошлась по другой! И так повторила со всеми 4 полосами.

Гипотеза: линии кубиков – это дорожки».

Ирина всерьез разволновалась. Отложила тетрадь, пошла в кухню выпить воды. Дорожки – да, с самого детства она их помнит, разные варианты будущего во сне, просто работа мозга, игра воображения... Неужели она видела их прямо с раннего возраста? И даже строила их из кубиков? Да как же такое возможно?!



«31 декабря 57г. Ирише 2г. 11 мес.

Вчера мы втроем наряжали елку. Иришку брали на руки и помогали ей вешать шары. Вдруг она отчетливо сказала «Бах!» и через несколько секунд «Упал!» Не прошло и пяти минут, как с верхней ветки соскользнула игрушка и вдребезги разбилась. Скорее всего, мы ее плохо закрепили.

Настена считает это совпадением, но я думаю, что И. могла предвидеть это падение...»

– Что? Еще и предвидение?! Не девочка, а прямо чудо-ребенок! – с сарказмом воскликнула Ирина.

«... В совокупности с историей с рыбками эта гипотеза выглядит достоверно. Однако, несомненно, для утверждения слишком мало вводных данных».

Ирина почувствовала, что у нее кружится голова. За чтением она и забыла вовремя поесть. Наспех пообедав, женщина вернулась в папину комнату. Читать дневник именно здесь казалось логичным и правильным.

Дальше шли довольно обыденные записи: восхищение быстрому развитию дочки, умильные и забавные детские фразы, а также несколько вклеенных рисунков. Ничего особенного Ирина в рисунках не углядела, да и папа их никак не комментировал. Наверное, просто считал их детскими шедеврами и решил сохранить.

«3 года 3 мес. На днях к нам приходили Лавацкие с полуторогодовалым сынишкой. Мы пили чай, а дети играли на ковре. Вдруг Иришка встала, подошла к нам и отодвинула от края открытую коробку шоколадных конфет. Я не успел ничего сказать, и тут мальчик подполз к столу и попытался встать. Он схватился за край скатерти и потянул его вниз.

Несомненно, конфеты оказались бы на полу, если бы не Иришка. Более того, могла и полететь чашка с чаем. Настя сидела с краю. Поскольку все наше внимание было приковано к поведению дочки, она успела вовремя подхватить чашку и не дать ей упасть.

Считаю этот случай еще одним доказательством в пользу дара предвидения».

– Ага, уже дар предвидения! – язвительно воскликнула Ирина, но уже чувствовала как в сердце закрадывается желание верить папиным выводам.

«3г. 5 мес.

И. уже не выкладывает дорожки из кубиков, да и в целом, кубики занимают ее гораздо меньше, чем раньше. Она с удовольствием слушает стихи, причем мне кажется, что предпочитает их сказкам и историям.



3г. 7 мес.

Случай на Оке. В один из дней И. наотрез отказалась заходить в реку. Мы стали расспрашивать почему, ведь всю прошлую неделю она с радостью купалась. И. сказала «Я порезалась, очень больно». Мы не могли понять, где и когда она порезалась, а она не могла объяснить. Только говорила «там» и показывала на воду.

Мы решили не настаивать на ее купании. Я немного поплавал, пока мои девочки оставались на берегу. А при выходе из воды, я чуть было не напоролся на большой кусок стекла возле берега. Донышко от разбитой бутылки с острыми краями.

Не его ли И. имела в виду, когда сказала, что порезалась?
Почему «порезалась», а не «порежусь»?
Гипотезы:

грядущие события предстают перед И. в виде свершившихся.
события не детерменированы, И. может корректировать свою линию поведения».
Ирина отложила тетрадь в сторону и задумалась. Она помнила эту историю, как и историю с коробкой конфет, которую она вовремя отодвинула от края. Но помнила она их исключительно по рассказам родителей. О чем она думала тогда, что чувствовала, что хотела или не хотела – всего этого в памяти не было.

«3г. 10 мес.

Я стал читать И. не только детские стихи, но и Есенина, Блока, Тютчева. В основном, описания природы. Пушкина, разумеется, тоже».

Ирина улыбнулась. «Пушкина, разумеется, тоже». Конечно, Пушкин для папы был на недосягаемом пьедестале гениальности. Если он даже в преклонном возрасте мог по памяти читать большие куски из «Евгения Онегина»!

«4г. 1 мес.

Начали с И. играть в рифмы. Я предлагаю слово (например, кошка) и мы по очереди называем рифмы (кошка – окошко, картошка, лукошко и т.д.)»

Так вот когда началась эта игра! В 4 года! Ах, сколько радостных вечеров они с папой провели за этими рифмами! Сами придумывали правила, которые с годами постепенно усложнялись.

Сначала выигрывал тот, кто больше всего называет рифмованных слов. Потом слова надо было объединить в четверостишие. Потом стали играть на время – кто за 10 минут напишет стихов больше и интереснее. Потом задавалась тема, например «Осень» или «Дружба» и нужно было сочинить именно по теме.

Маму тоже пытались включить в игру, но после ее нескольких неудачных попыток она сказала, что лучше будет слушать их творчество и определять победителя. Но все это, конечно, уже было гораздо позже, не в 4 года. И длилось, наверное, вплоть до старших классов школы.

«4г. 6 мес.

Только что перед сном читали «Волшебника Изумрудного города». Когда я дошел до слов «дорога в Изумрудный город вымощена желтым кирпичом», И. вдруг спросила: А почему у Элли только одна дорога?

Я так растерялся, что не сразу нашелся, что сказать.

Я: Только одна дорога ведет к Гудвину.

И.: Жалко.

Я: А сколько должно быть дорог?

И.: Ну, не знаю.

И тут я задал совершенно бессмысленный вопрос: Ириша, а сколько дорог у тебя?

Но она меня сразу поняла! И сразу ответила:

По разному. Иногда много, иногда мало.

Невероятно! Я обдумывал, что еще спросить, но тут вошла наша мама и сказала, что уже давно пора спать.

Как часто И. видит свои дорожки?
Когда? При каких условиях?
Дорожки показывают ее будущее? Насколько далекое?
Как И. видит события: как киноленту? как картинку? она сама является участником или видит себя со стороны?
Если дорожки цветные, то как цвет коррелируется с событием?
Дар предвидения – это прямое следствие способности видеть дорожки будущих событий?
Разные дорожки – это разные события в ее жизни?
Видит ли И. дорожки окружающих людей? Их будущее?
Ирина снова отложила чтение, снова задумалась, вспоминая. Был в детстве период, это точно, когда она считала, что дорожки разных событий видит каждый человек. Потом поняла, что только она.

Следующий абзац был с пометкой восклицательного знака на полях.

«Важно, чтобы И. не считала себя особенной, не рассказывала окружающем о своем даре. Быть не такой, как все, может принести ей много горя».

– Ах, папа! Так вот почему... Ты хотел меня уберечь.

Ирина положила тетрадь на стол и закрыла глаза. Удивительная находка дневника, сильные противоречивые эмоции, которыми сопровождалось чтение, водопад детских воспоминаний – все это так вымотало женщину, что ей вдруг ужасно захотелось спать.

Она легла на папину кровать прямо так, в одежде и накрылась пледом. Мысли наскакивали друг на друга, перемешивались и заплетались. Ирина очень быстро уснула и проснулась также быстро, сразу открыв глаза.

Было уже темно, только свет от уличного фонаря падал приглушенным отражением на стену. Несколько долгих секунд Ирина рассматривала ее и не могла понять, где находится. Потом разом все вспомнила и повернулась на другой бок, лицом к комнате.

Плотные шторы не были задернуты, и фонарь, игнорируя тонкий тюль, прямо с улицы заглядывал своим светом в комнату. Ирина как завороженная смотрела на пустой рабочий стол с единственной тетрадью, освещенной уличным электричеством. «Сейчас я встану, сейчас...» подумала женщина и тут же снова уснула.



Пятница.

Ирина открыла глаза ранним утром. Она чувствовала себя выспавшейся и бодрой – прямо невероятный подарок, давно, очень давно такого не было. Посмотрела на часы и изумилась: проспать почти 12 часов подряд, да еще не в своей кровати, да еще в домашней одежде, а не в ночной рубашке – это было уж совсем сродни чуду!

Женщина с удовольствием приняла душ, почувствовала, что ужасно проголодалась, пошла в кухню готовить омлет. Поняла, что впервые со дня смерти папы хочет кофе. Поставила варить на две чашки – так, как привыкла, и потом долго медленно смаковала кофе вместе с бутербродом – отпивала маленькими глотками, наслаждаясь вкусом и не переставая удивляться на свой аппетит.

За едой ни о чем, будто, и не думала – просто с удовольствием завтракала, но закончив и оставив немытой посуду, что тоже было на нее непохоже, поспешила к папиной тетради.

Последующие страницы не таили сюрпризов. Папа восхищался успехами своей доченьки, продолжал записывать ее забавные фразы, рассказывал о совместных прогулках и играх. И вот они – первые рифмы пятилетней Ириши.

«Мамочка моя родная!

С днем рожденья поздравляю!

Я тебя так люблю

И стихотворение дарю».

 Да-да-да! Ирина помнила это неуклюжее четверостишье, милое тем, что сочинил его маленький ребенок. А уж папа как гордился!

Впоследствии, Ирочка не раз хотела повторить этот успех – она пыталась сочинить стихи-поздравления и на папин день рождения, и на Новый год, и маме на 8 марта. Даже про первый полет человека в космосе, про Юрия Гагарина, тоже думала написать. Это было невероятное грандиозное событие, о котором говорили везде: в доме, по радио, в детском саду, во дворе, в транспорте, и шестилетней девочке своими стихами тоже хотелось прикоснуться к общему ликованию.

Но почему-то ничего не получалось. Фразы рифмовались очень плохо и радостное настроение не передавалось на бумагу, как будто не выходило сочинять на заказ, к определенной дате или событию.

Хотя, с другой стороны, когда играли с папой в рифмы – это ведь тоже как будто на заказ нужно сочинить и к тому же быстро, и ничего, всегда получалось. Парадокс.

И вот снова в дневнике на полях стоит восклицательный знак.

«6 лет.

Сегодня Настена рассказала, что домой из детского сада И. вдруг отказалась идти по обычному маршруту. Она остановилась на полпути и сказала «Давай пойдем не так», предложила небольшой крюк. Объяснить почему не стоит идти вперед, И. не могла. Просто повторяла «Там плохо».

Что это было? Каприз? Интуиция? Что крылось впереди? Может, там ничего и не было, никакой опасности?»

Ирина отложила чтение и задумалась. Этот эпизод она помнила очень хорошо, картинка прямо стояла перед глазами: заснеженная аллея, освещенная фонарями, деревья в искрящемся инее, с обеих сторон пятиэтажные дома, в большинстве окон горит свет. Их обычный путь, по которому она ходит каждый день: утром в одну сторону – в детский сад, вечером в обратную – домой.

Но в этот раз нужно было обойти это место, пойти другой дорогой. Что-то опасное ждало впереди, в конце аллеи, какая-то непоправимая беда, Ирочка это просто знала. Она очень боялась, что мама не послушает, тем более, что и связно объяснить она ничего не могла; и мама, конечно, удивилась этой неожиданной просьбе изменить маршрут; и девочка чувствовала, как не хочется ей, уставшей после работы, обходить несколько домов в то время как есть знакомый краткий путь. Но мама согласилась. «Прогуляемся» сказала она.

Вечером дома родители вдвоем стали расспрашивать дочку, но так ничего и не выяснили. Ирочка не стала говорить, что ей приснилась эта аллея, что она уже ходила там и знала, почему нужно непременно обойти ее, но проснувшись, забыла, почему, и осталось только чувство тревоги; что уже завтра на этом месте все будет хорошо и безопасно, как было и вчера, и в предыдущие дни...

Девочка могла все это рассказать, но боялась, что фраза «видела это во сне» будет звучать смешно и неубедительно.

«6 лет 4 мес.

Сегодня, поднимаясь домой после прогулки, ...»

Ирина улыбнулась. Да, папа не очень жаловал лифт, говорил, что кататься на третий этаж – это баловство, этак можно совсем разучиться ходить. Исключения были только когда несешь тяжести, тогда лифт дозволялся.

«... мы увидели в подъезде горшок с засохшей геранью. Очевидно, кто-то из соседей выставил его из дома, собираясь позже отнести на помойку. Настена сказала: «Ой, цветок погиб». Эти слова прямо взбудоражили Иришку. Она пришла в сильное возбуждение, начала плакать и повторять «как это погиб, почему?» Мы не могли ее успокоить.

 Дома она с удовольствием поливает цветы вместе с мамой и хорошо знает, что растениям для жизни нужна вода. И. слезно просила разрешить забрать герань домой. Говорила, что, мол пусть поживет у нас, мы ее будем поливать.

 Чтобы успокоить ребенка мы занесли засохшее растение домой, и И. сразу бухнула в него стакан воды. Было очевидно, что растение не оживет. Настя со своей прямотой твердо сказала об этом И. и стала объяснять почему – показывала на потрескавшийся комок земли, на цвет и состояние стебля и листьев растения, на то, что вся налитая в горшок вода вышла в поддон, значит, корни уже высохли, а почва не удерживает влагу. Но И. упрямо твердила, что герань не умрет. Она уже не плакала, просто с уверенностью повторяла одно и то же.

 Интересно, на сколько дней ее хватит, чтобы признать очевидное и смириться с правдой жизни.



Поздний вечер.

Сегодня перед сном И. сказала, что снова польет растение. Мы молча наблюдали. И тут она заговорила стихами. Она обращалась к герани, трогала землю в горшке, гладила засохший стебель и желтые хрустящие листья. Мы прямо замерли как складно, экспромтом, у нее получались рифмы. Я поздно спохватился, схватил ручку и бумагу, едва успевая записывать. Боялся вспугнуть Иришкино вдохновение, но она не обращала на нас внимание. Успел записать сосем немногое.

Цветочек, не погибай,

Пожалуйста, не умирай.

Я тебя так люблю

И водичкой полью.

И снова ты оживешь.

И снова ты зацветешь».



– Это я сочинила в 6 лет? Экспромтом? – вслух воскликнула Ирина.

«Прошедшие несколько дней я наблюдаю за поведением И. Стихами она больше не разговаривает, к герани интереса не проявляет. Но! Это невероятно, однако придется признать, что растение постепенно меняется. Это уже не тот засохший цветок, который мы занесли домой.

 Сегодня, две недели спустя, можно смело говорить, что растение ожило. Этого не может быть, но это произошло у нас на глазах. Чудо».

Ирина укоризненно глянула на фотографию отца.

– Папа, ну ты же взрослый человек! Герань очень неприхотливое растение. Мы его полили, поставили в правильное освещенное место. И все! Никакого чуда!

Женщина просмотрела дальнейшие записи, надеясь найти в них мамину реакцию. Мама ведь вообще не принимала слово «чудо», она говорила, что не нужно плодить мракобесие, что всегда есть разумное объяснение происходящему, просто мы не всегда знаем или учитываем какие-то факты.

Но про цветок папа больше не писал. Он вернулся к размышлениям о линиях-дорожках.

«Ирише 6 с половиной лет.

Два года назад я поставил перед собой задачу найти ответы на ряд вопросов относительно природы линий, которые видит ребенок. Сбор и анализ экспериментальных данных, полагаю, можно завершить. Выводы и предположения:

1. В младенчестве И. видела дорожки постоянно, но постепенно, взрослея, утратила эту способность. Сейчас, в 6 лет и 6 мес. она понимает, когда я о них ненароком спрашиваю, но видит их редко. Возможно, вскоре эти линии совсем исчезнут из ее жизни.

2. И. видит дорожки в случае возникновения опасности для нее лично, а также в состоянии крайнего возбуждения, неважно, радости или стресса.

3. Дорожки показывают только ее ближайшее будущее, будущее окружающих людей И. не видит. Остается неясным, почему дорожек всегда несколько.»

У Ирины вдруг потемнело в глазах, ненадолго, на несколько секунд, и следом закружилась голова. Женщина закрыла глаза. Неприятное чувство – чувство беспомощности, чувство, что ты совсем не можешь контролировать свое тело. И, конечно, чувство страха. «Если вдруг что... никто и не узнает. Не успею позвонить».

Мысль была не новой – недомогания как-то зачастились в последнее время. Дочь права – надо показаться врачу. Хотя, с другой стороны, Ирина думала, что она готова к уходу из жизни и даже будет рада. По крайней мере, совсем не против.

Внезапная смерть, однако, почему-то пугала. Хорошо было бы знать заранее, попрощаться с близкими, заснуть и больше не проснуться, не проснуться в этом мире...

Головокружение, вроде, отпустило. Можно было продолжать чтение. В папином повествовании Ириша пошла в первый класс, делала успехи в школе, радовала родителей. И, конечно, сочиняла стихи – вместе с папой, играя в рифмы, а папа сохранял их здесь, в этой тетради.

«7 лет 7 мес.

Иришка не честолюбива. Мне кажется, она совсем не помнит своих стихов. Как будто написала и забыла. Тем не менее, я убежден – они играют в ее жизни колоссальную роль».

И все. Больше никаких пояснений. Что он хотел сказать? Какую роль?

«7 лет 11 мес.

Еще один необычный случай. На прошлой неделе я принес с работы билет на елку. Сколько счастья было! А на днях И. затемпературила, приходила педиатр – ангина. Конечно, ни о каком представлении не могло быть и речи. И. прямо расплакалась от огорчения! Мы ей сказали, что, если она поправится за 2 дня, то на елку пойдет. Конечно, понимали, что за такой короткий срок ангина не лечится.

 Сегодня вечером я предложил сыграть в рифмы. И. прямо сходу сочинила стихотворение. Хорошо, у меня была в руках тетрадь с ручкой, успел записать.

Лоб не горячий, совсем не горячий!

С куклой играю, с мишкой и мячиком.

Книжку читаю, устала лежать.

Я не болею! Мне можно гулять!



 Ее возбужденное состояние очень было похоже на то, полтора года назад, когда она разговаривала стихами и поливала засохшее растение.

 Гипотеза: завтра утром мы обнаружим, что И. поправилась.



Утро.

Гипотеза подтвердилась. Температуры нет, горло слегка покрасневшее, без налетов. Собираемся на елку».



Ирина отложила чтение. Да, она помнила эту елку, свою болезнь накануне и как отчаянно хотела поправиться. И ведь не просто хотела. Семилетняя девочка, засыпая, представила себе зеленую сверкающую линию, она прямо мысленно создала ее, переместилась на нее, представила себя в нарядном платье, в хороводе детей на новогоднем празднике.

А еще шептала свои рифмы, которые рождались прямо так, спонтанно и которые она ни за что не смогла бы повторить утром. Что-то про елку в Клубе Машиностроителей, куда обязательно нужно было попасть завтра, про Деда Мороза и Снегурочку, про нарядную лесную красавицу, украшенную яркими шарами и гирляндами, высокую, до потолка...

Утром родители несколько раз осматривали ее горло, меряли температуру, никак не могли поверить, что признаков ангины нет. Только девочка не удивлялась, ведь все так и должно было быть. Она захотела поправиться и поправилась.

Ирина вздохнула. Было кое-что, что она никогда никому не рассказывала, даже папе, да и во что всерьез сама никогда не верила. Это было вроде игры: если она что-то очень сильно хотела, то мысленно выстраивала линию и на ней представляла себя с желаемым. Это могла быть игрушка или какое-то событие, например, поездка или вот тот новогодний праздник. И даже однажды много лет спустя это был человек, Анатолий.

Лучше всего такие ментальные игры получались непосредственно перед засыпанием или в первые мгновения после пробуждения. Это был период, когда Ирина понимала, что уже не спит, но еще до конца не проснулась – некое зыбкое состояние не-сна-и-не-бодрствования, но именно тогда она чаще всего и видела свои линии-дорожки и встраивала в этот рисунок еще одну – дорожку-желание.

Всю жизнь в это играла, но никогда всерьез не верила, что это она сама создает свое будущее. А вот папа, похоже, верил, хотя и не знал всего.

Было очень обидно и непонятно. Почему отец никогда не показывал ей эту тетрадь, не делился своими наблюдениями и выводами? Ну, в детстве, ладно, пусть – не хотел, чтобы она считала себя особенной и отличалась от сверстников. Но потом, во взрослом возрасте?

Он всегда отстаивал научный подход во всем и даже в годы повального увлечения спиритизмом, ясновидением и экстрасенсорикой очень остроумно высмеивал поток подобных телепередач и статей в прессе.

А тут, оказывается, втайне верил в необъяснимое, не поддающееся научному анализу? Верил в феномен своей дочки, скрытно наблюдал за ней? Это было очень трудно принять Ирине, и непонятно, что было больнее – тот факт, что папа оказался лицемером или то, что она всю жизнь прожила обычной жизнью, не используя свой дар в полную силу.

А, может, и дара никакого нет? Может, это все-таки, папины фантазии?

Ирина посмотрела на часы, рассеянно отметила, что надо бы поесть, время близилось к вечеру. Но аппетита не было совсем, наверное, это потому, что утром плотно позавтракала. И женщина снова погрузилась в чтение, надеясь за ровным красивым почерком найти ответы на свои вопросы.

На последующих страницах дневника папа размещал ее рифмы. Похоже, он записывал или вклеивал все, что она писала: милые, забавные, трогательные, наивные, пафосные – каких только стишков здесь не было! И о природе-погоде, и о дружбе, и о любви к Родине, и о героях прочитанных книг.

Какие-то стихи Ирина помнила и даже помнила при каких обстоятельствах она их сочинила, но большинство казались абсолютно незнакомыми. Это-то и вызывало сильное недоумение. Женщина удивленно вскидывала брови, разводила руками и постоянно то вслух, то про себя задавала один и тот же вопрос: «Это что, я написала?»

Но еще более удивительным казалось то, что папа больше не описывал интересные случаи. Вместо подробного рассказа, как в начале тетради, была только скупая запись – возраст дочки и ничего не значащее слово или фраза.

«8 лет 2 мес. – щенок»

 «8 лет 7 мес. – горка на площадке»

 «9 лет, день рождения – подружка Люба, подарок»

 Эти записи очень интриговали, Ирина пыталась вспомнить истории, которые стояли за ними, но ничего не вспоминалось. Боже, как же невероятно давно это было!

Почему папа перестал описывать каждую историю? У него не было времени? Или, может, он решил, что хватит и одной короткой фразы, так как эти случаи он помнит? Ведь писал он для себя.

Неожиданно где-то наверху, над головой, загрохотал перфоратор. Ирина вздрогнула. Соседи, ремонт. Всю неделю тишина, а в выходные хоть из дома беги! Сегодня даже раньше начали, в пятницу.

Ирина умом понимала: ну что людям делать, ремонт – он всегда громкий, нужно немного потерпеть. Но терпеть не получалось. Как будто женщина за все свои 67 лет вычерпала полагающийся лимит терпения и человеколюбия.

Раздраженная, она перешла из папиной комнаты в свою и плюхнулась в кресло. Здесь как будто потише немного, хотя тоже звуки довольно громкие и неприятные. Вот еще и стук молотка подключился...

Снова уткнулась в тетрадь, стараясь не обращать внимание на отсутствие тишины. Рифмы, шутки, опять рифмы, перемежающиеся короткими записями, которые наверняка были значимыми для папы, но не несли никакого смысла сейчас для читающей дневник женщины. И вот снова восклицательный знак на полях.

«10 лет 7 мес.

Невероятный, удивительный разговор! И. поделилась со мной, что время от времени ей снятся линии-дорожки, которые отходят от нее. (Я ошибался! Они не исчезли полностью из ее жизни!) Она может по ним двигаться и видеть альтернативные истории своей жизни.

Вот оно! Наконец стало понятно, почему дорожек несколько, это линии ее возможного будущего!

Информация:

Линии не просто прямые, они разветвляются, образуя новые события.
Когда И. по ним передвигается, она сама становится сверкающей точкой.
И. видит разные варианты будущих событий.
И. видит только ближайшие события, а не далекое будущее.


Выводы и предположения:

Вариативность ближайшего будущего указывает на то, что от Иришкиного выбора пути зависит ее будущее дальнейшее.
Ее осознанный выбор влечет появление новых дорожек и ответвлений.
Предначертанной судьбы нет. Мы сами строим свое будущее».


А вот последний пункт вполне в папином духе, усмехнулась женщина. Наше счастье – в наших руках!



«11 лет 2 мес.

Наблюдения последних 4-5 лет дают основания утверждать, что И. способна предсказать ближайшее событие не только свое, но и другого человека. Однако:

Человек не должен быть абсолютно посторонним, должна быть хоть какая-то с ним связь.
Сама И. должна находиться в рассеянном состоянии. Если заданный вопрос застает ее врасплох и если нет времени подумать, то она абсолютно точно говорит то, что произойдет».


Ирина недовольно нахмурилась.

– Папа! Ну что еще ты выдумал?!

Снова сверху загрохотал перфоратор. И женщина вдруг вспомнила игру «Угадайка», которую как-то предложил папа и которая прижилась в их семье на долгие годы. Собственно, с ремонта у соседей она и началась...

Маму тоже вовлекли в эту игру. Она заключалась в том, что нужно было задавать друг другу неожиданные вопросы – в любом месте, в любое время, спонтанно, без предупреждения – и дальше сверять ответ в духе «угадал-не угадал». Также велся счет, у кого больше всего правильных ответов.

– Когда закончат ремонт соседи?

– Что мама приготовила сегодня на ужин?

– Кого мы увидим во дворе, когда подойдем к дому?

– Через сколько минут подъедет наш автобус?

– Сколько пятерок будет в классе за диктант по русскому?

Ирочка всегда лидировала. Конечно, она тоже ошибалась, но подавляющее большинство правильных ответов было всегда за ней.

Забавно, что папа еще любил спрашивать: «С каким счетом сыграют...?» И дальше шли названия разных футбольных команд. Вот этот вопрос никогда не нравился девочке. Она часто восклицала «Да откуда же я знаю?!». Папа при этом подмигивал и неизменно парировал «А про соседей и друзей откуда знаешь?»

– Я просто хорошо угадывала, – прошептала Ирина, не совсем веря своим словам.

В ответ наверху застучала молоток. «Когда же они закончат ремонт?» сама себя спросила женщина. Погрузилась в раздумья и поняла, что не знает. Вспомнила основное игровое правило «Угадайки» – не раздумывать, отвечать первое, что придет в голову.

Женщина почувствовала сильную усталость. Неужели папа прав и она обладает необъяснимыми способностями? И снова, снова мысль-обида: ну почему он скрывал все это от нее?!



Солнечный день, яркое голубое небо. Дорога из желтого кирпича, уходящая вверх и ныряющая за горизонт. По обеим сторонам высокие стройные деревья. Ветки слегка раскачиваются, зеленые листья рукоплещут.

Мужчина идет впереди, Ирочка пытается его догнать.

– Папа! Подожди!

Он оборачивается, смеется, но не останавливается, не ждет ее. Идти в горку все сложнее, ослепляющее солнце бьет в глаза, Ирина ставит ладонь козырьком.

– Папа, я не успеваю!

Мужчина снова оборачивается, улыбается, качает головой. И вот он уже на самом верху, не догнать. Ирина бежит вперед, папина фигурка все уменьшается, уходит за горизонт.

– Подожди меня!

Женщина открыла глаза. Сон, просто сон. Неудивительно, что приснился папа, второй день она читает его записи! Удивительно другое – она и не заметила, как заснула. Прямо так, сидя в кресле, с тетрадкой на коленях, да еще под шум ремонтных работ.

Вдруг подумалось «сейчас Алеша позвонит», поискала глазами сотовый. Рингтон прозвенел, когда она взяла телефон в руки.

– Мам, привет!

Женщина жадно вглядывалась в лицо сына, какое же счастье, что существует видеосвязь!

– Сынок, родной мой! Как ты там? Как дела?

– У меня все хорошо! Поздравь меня, я получил оффер.

– Что-что? Я не поняла.

Алексей весь светился.

– Я тебе не рассказывал, я искал другую работу последние 3 месяца, проходил разные интервью. Короче, мне сегодня прислали оффер! Меня взяли на очень крутую позицию!

– Ой! Алешенька, я так рада! Поздравляю!

– Да! Спасибо! Я с понедельника приступаю.

– Это так хорошо! – радость сына моментально передалась и ей.

– Мам, послушай, – Алексей помялся немного, – Я скорее всего не смогу приехать на Новый год.

Ирина по инерции продолжала улыбаться.

– Как? Почему?

– Ну я же тебе говорю – новая работа, с понедельника приступаю.

– Но Новый год...

– Да, знаю, еще через два с половиной месяца, но я скорее всего не смогу, я же новый сотрудник. Не получится.

– Ааа... не получится...

– Мам, я знаешь что думаю? Приезжай ты ко мне. Я билеты куплю, ты насчет денег не беспокойся. Погуляем по Берлину, ты ведь уже больше 7 лет у меня не была!

Вдруг стало очень тоскливо.

– Алешенька, ну я не знаю... Ну как я полечу одна?

– А что такого?

– Ну как, в моем возрасте...

– При чем тут возраст?! Ты не представляешь, как много людей в Европе любят путешествовать! И это люди, которые гораздо старше тебя! Даже целыми экскурсионными группами! Тут главное самочувствие! Как твое здоровье?

– Ну так, ничего, все нормально.

– Мам! Приезжай, пожалуйста! Я прямо настаиваю!

– Да, да, надо подумать, это просто неожиданно как-то.

– Расскажи как твои дела. Чем занимаешься?

– Да все как обычно, сынок. Хотя ... представляешь вчера в письменном столе нашла дедушкин дневник. Я и не знала о его существовании! Там он записывал... мои стихи... все мои детские сочинительства!

Ирина ждала, что сын заинтересуется самим фактом находки, начнет ее расспрашивать о стихах. Чего уж греха таить! – женщина очень хотела прочитать ему свое последнее, про бессоницу. Но Алексей услышал новость по-своему:

– Мама! Ты все-таки начала разбирать дедушкины вещи! Помнишь, после похорон в его комнату зайти спокойно не могла...

– Да, конечно помню...

– А тут даже шкафы открыла!

– Не шкафы. Только один ящик стола... Ну да, рано или поздно нужно этим заняться.

Ирина очень хорошо понимала, чему сейчас радуется ее сын: он думает о том, что постепенно ее боль и горечь утраты проходит. А как на самом деле? Проходит ли?

– Алеша, – неожиданно, без всякой связи вдруг спросила Ирина, – ты... по-прежнему один?

Сын слегка поморщился от досады (ах, как хорошо она знала этот взгляд!), но ответил доброжелательно, без тени раздражения.

– Да. Один.

Улыбнувшись, добавил:

– Как только появится девушка, я тебя сразу с ней познакомлю!

«Я не доживу» мелькнула в голове непрошенная мысль, но Ирина улыбнулась в ответ.

– Конечно!



Суббота.

И снова заснуть не удалось. «Наверное, уже полтора часа ворочаюсь» подумала Ирина и открыла глаза. На часах было 00:01. День обнулился, наступила суббота.

Ирина полежала еще немного, послушала ветер: вот он проносится мимо, а потом, будто передумав, бросается на оконное стекло, несильно, просто заявляя о себе.

– Пойду заварю чай, – вслух сказала женщина, и добавила, словно оправдываясь, – раз уж все равно не спится.

Встать постаралась плавно, без резких движений, но голова все равно слегка закружилась и неожиданно защемило под левой лопаткой. Эх, старость – не радость. Какая простая, затертая фраза! И как же в ней много смысла, который начинаешь понимать только с возрастом...

Ирина легла на спину, сделала несколько глубоких вдохов-выдохов. Левая лопатка не унималась. И снова подумалось «если вдруг что... никого рядом».

Какая-то непроходящая усталость... Заснуть бы так, чтобы не просыпаться больше. Пусть весь мир движется дальше без нее – суматошный, нервный, неспокойный мир; мир, где столько боли и насилия, страданий и слез, отчаяния и несправедливости. Мир, в который приходишь хрупким и беззащитным и из которого таким же хрупким и беззащитным уходишь, наедине с самим собой, со своими мыслями; рождаешься в одиночестве и умираешь в одиночестве; и по сути все люди – это люди-одиночки, которые слоняются по жизни как дрейфующие льдины в надежде найти любовь, дружбу, понимание, поддержку, и все это ради одной только цели – разделить свое «я» с кем-то еще, чтобы не чувствовать оглушающей пустоты.

– Если вдруг что... – почему-то эта фраза не давала покоя, и Ирина медленно повторила ее вслух, как бы пробуя на вкус.

А потом оттолкнулась от этих трех слов, начала сплетать вокруг них рифмы. Нужно было сесть к столу, срочно записать этот созвучный мелодичный поток фраз, но встать не получилось, головокружение пригвоздило ее к подушке.

Тогда женщина схватила с тумбочки телефон, преодолевая дурноту нашла на сенсорном экране приложение диктофона и стала наговаривать свои простые рифмы...



Почти 3 часа ночи. Ирина и не заметила, как провалилась в сон, даже слегка затекла рука, по-прежнему сжимавшая телефон... Ну вот зачем проснулась? Спала бы себе и спала до утра!

Вспомнила, что хотела выпить чай, медленно встала, направилась в кухню. Ничего не болит, голова не кружится! Прямо счастье!

В кухне поняла, что чаем ограничиваться не стоит – проголодалась. Поставила варить гречневую кашу, бросила на сковороду пару котлет из морозилки. Раз все равно весь режим сна-бодрствовния наперекосяк, почему бы не поесть среди ночи? Тем более аппетит – гость редкий.

Принесла из комнаты в кухню папин дневник (нельзя оставлять без присмотра готовящуюся еду), открыла.



«Иришке почти 12.

Я: Расскажи, как ты пишешь стихи. У тебя часто бывают очень необычные интересные рифмы. Как ты их находишь?

И.: Не знаю, никак.

Я: Ну ты же как-то подбираешь рифмы, значит их ищешь.

И., подумав: Если я ищу рифмы, то ничего не получается или получается плохо. Их не надо искать, это они сами меня находят.

Восхитительный ответ!»



Ирина улыбнулась. Да, ответ что надо! Она поймала себя на мысли, что читает о себе как о постороннем человеке.



«12 лет 10 мес.

Весь вечер сидела в своей комнате. Вышла сердитая, заплаканная, сунула мне новые стихи и опять закрылась у себя. Поссорилась с друзьями.



Имя Андрей я сожгла

И по полю пепел развеяла,

А поле презреньем засеяла

И чистой слезой полила.



Имя Галина расплавила

И сплав этот в озеро бросила.

Предательства черное озеро

Не замарает меня.



А имя Вадим разбила я

Осколками пальцы изрезала

Но рада, что больше не склеить их

Как и не собрать никогда.



Все, что мне было так дорого

Я с болью в душе уничтожила.

Свое зачеркнула я прошлое

И стерла в нем имена.»



– Вот это да! – воскликнула Ирина. – Боже, сколько пафоса!

Очень живо вспомнились те школьные события. Они вчетвером были лучшими друзьями и вчетвером издавали стенгазету: Андрей – главный редактор и идейный вдохновитель, он всегда находил интересные темы, Галка – художник-оформитель, а они с Вадиком писали статьи, причем Ира часто сочиняла еще и небольшие забавные четверостишья.

В тот раз она отказалась писать о двоечнике Коле и пыталась убедить друзей, что это низко – высмеивать в стенгазете, которая будет висеть в классе целых 3 недели, одного бедного одноклассника. Ему и так досталось на Совете отряда, все его ругали и упрекали, а он стоял один у доски, весь красный и, похоже, был готов сквозь землю провалиться.

Никого она не убедила. Друзья считали, что нужно правдиво отражать жизнь коллектива, не замалчивать проблемы и что карикатуры и шутки лучше всего простимулируют Колю исправить свои отметки. Андрей даже поставил вопрос ребром:

– Мы с тобой по-разному понимаем задачи стенгазеты. Может, нам не по пути?

– Не по пути! – вспыхнув, крикнула Ира и вылетела из класса.

Она ведь даже была слегка в Андрея влюблена...

Да, вздохнула женщина, переворачивая котлеты на сковороде, ссору-то она помнила, свои стихи – нет.

«27.11.67

Прошла почти неделя. Прошу Иришку помириться с друзьями, она молчит. Вижу, что злится.»



– Ты просил меня с ними помириться?! Папа, зачем?

«28 ноября.

Попросил И. написать стихи своим друзьям, что-нибудь хорошее и доброе. Зыркнула на меня, хлопнула дверью.

Опасения: боюсь, с ребятами может случиться что-то плохое. Не дай бог».

Ирина почувствовала, что ей не хватает воздуха. Прошептала:

– Да что ты такое говоришь!

Сердито захлопнула тетрадь, снова тут же открыла, нашла место, где остановилась. Насколько она помнила, к Новому году они уже помирились, а 15 января одноклассники приходили к ней на день рождения, и ничего с ними не случилось. Да и вообще, с чего бы?

«25 декабря.

Опасения не подтвердились, с детьми все в полном порядке. Предположения о силе стихов:

Они не могут никому навредить.
Они меняют только ее будущее».
Женщина озадаченно уставилась в пространство. Это что же – папа считал, что ее простые рифмы имеют силу, сродни колдовству? Прошептала, будто разговаривая с отцом:

– Да нет же, неправда. Это просто игра. Представишь себе что хочешь, и это случается... Да, скорее всего, и то не всегда. Так, совпадение.

«Вопросы:

Стоит ли рассказать И.?
Как я могу научить ее управлять этим даром, если я сам не понимаю механизм действия?
Что сделать, чтобы оградить ее?»
Вот они, папины сомнения, его неуверенность, переживания за своего ребенка, желание защитить. Интересно, а мама знала? Невозможно представить, что она тоже верила в необъяснимые способности дочки, но все же... Родители ведь были очень близки, возможно, мама и знала об этой тетради.



Поев и заставив себя помыть посуду, которая уже немного скопилась в раковине, Ирина вернулась с тетрадкой в кровать. Прислонила подушку к спинке, облокотившись на нее, села.

«13 лет, день рождения – торт.

13 с половиной – Борька.

13 лет 7 мес – библиотечные книги».

И далее в том же духе почти на две страницы. Возможно, это были какие-то эпизоды, подтверждающие папину теорию о ее способностях, но эти строчки, к сожалению, ни о чем ей не говорили. Все это было так давно, все уже стерлось из памяти, вытеснилось другими событиями.

«15 лет.

Моя девочка выросла. Похоже, влюбилась. Ночью слышно как она ходит в своей комнате, не спит допоздна. Уверен, есть и стихи, но она их не показывает».

«Да нет, папа, влюбилась я позже, а в 15 лет переживания были другого масштаба: о смысле жизни, о том, кем я хочу стать, о том, что хочется прожить ярко, принести пользу своей стране. Да-да, я помню, в школе об этом часто говорили. И стихи тоже, кажется, были, но я стала стесняться. Писала и выбрасывала».

«16 лет.

Вчера говорили о высшем образовании. И. не знает, куда хочет поступать. Мы с Настеной считаем, что раз она с детства сочиняет, то ей прямой путь в Литературный институт. Я спросил «Почему ты пишешь стихи?». А сегодня вечером она принесла мне свой ответ.

Почему я пишу стихи?

Потому что мне это нравится.

Потому что магию рифмы

Сотворить иногда получается.



Потому что наружу просится

Сложных мыслей и чувств простота.

Я пишу, потому что пишется.

Я пишу стихи просто так.



Вот и прозвучали эти слова: Магия рифмы».

 Ирина всплеснула руками.

– Это невероятно! Я говорю, что пишу стихи просто так, просто потому что мне так хочется, а ты видишь совсем другое!

Слегка клонило в сон, надо бы поспать. Вон, уже светать скоро начнет. Однако было трудно оторваться от тетради, тем более, что до конца осталось не так много.

«18 лет.

Вчера поздней ночью горел свет в Иришиной комнате. Было тихо, я решил, что она заснула, хотел зайти выключить лампу. Но она сидела за столом. Глаза горят, щеки пылают.

Я: Пишешь?

И.: Колдую.»

Ирина сразу поняла, о чем речь. Ту ночь она помнила очень хорошо. Что-то вроде магии, наверное, было. Она просто не хотела верить...



Третий курс Литинститута. В их группе появляется Толик, перевелся с другого факультета. Высокий, красивый, с ослепительной улыбкой, душа компании – все девчонки без исключения заглядывались на него.

А Иру впервые накрыло с головой сильным чувством. Любовь-одержимость, ни о чем другом и думать не могла. Невозможным счастьем было просто находиться рядом, дышать одним с ним воздухом. Невыносимым страданием было видеть как он смотрит на Раю и как она улыбается ему.

И однажды бессонной ночью это случилось. Ира мысленно нарисовала красную линию, поместила на нее Толика и себя. Пусть он смотрит только на нее, улыбается только ей, пусть он обнимает и целует ее, и никого больше нет вокруг, лишь они вдвоем.

Линия была нестабильна, рассыпалась, а Ира снова и снова собирала ее, игнорируя другие светящиеся дорожки. Не нужно ей другое будущее, только с ним!

Это была какая-то невероятная смесь отчаяния, упрямства и мольбы, направленная вовне. Линия с Анатолием дрожала и разрушалась, и Ира поняла: чтобы зафиксировать ее, сделать стабильной нужны правильные слова, нужны рифмы. Села к столу, схватила ручку и тетрадь, и искомые фразы тут же нашлись...

Я разведу костер,

А на него – котел.

В ночь в непроглядную тьму

Я ворожить начну.



Капну в котел росы,

Немного живой воды,

Добавлю букет алых роз

И чистых девичьих слез.



Брошу свое кольцо,

Умою в зелье лицо.

Смешаю мечтанья и сон,

Грешные желанья и стон.



Ягод лесных нарву,

В мягких руках разотру.

Добавлю свой смех и свой вздох

И нежный березовый мох.



Будешь в моем плену,

В сладком ночном бреду.

Тебя постигнет недуг,

Его любовью зовут.



В сердце твоем – я одна.

В мыслях твоих – я одна.

Без меня ни покоя, ни сна.

 Как воздух тебе я нужна!



Уже утром ночное стихосложение показалась девушке временным помешательством, а линию, которую она так упорно создавала – плодом воспаленной фантазии. Стихи лежали на столе, аккуратно переписанные, без помарок и зачеркиваний. Ира их перечитала, обозвала себя дурой набитой, скомкала тетрадный листок и выбросила в корзину под столом.

А теперь – вот же он, этот листок! Разглаженный и вклеенный в дневник. Еще одно потрясение: это что, ее деликатный тактичный папа, который даже в ее комнату не входил без стука, втайне рылся в корзине для бумаг?!

Ирина еще раз перечитала свои стихи, стала припоминать... В тот год как раз в продаже появилась книга Булгакова «Мастер и Маргарита», да еще и без цензуры, полным авторским текстом. Весь их курс зачитывался, а сколько было обсуждений и жарких споров! Так что эта ночная рифмованная игра в ведьму не на ровном месте появилась.

Ворожба или нет, но через несколько дней они с Толиком уже встречались, а где-то месяц спустя Ира привела знакомить жениха с родителями. Анатолий был красив и обаятелен как киноактер, рядом с ним девушке иногда казалось, что ее сердце не выдержит, разорвется от счастья.

Что мама думает о молодом человеке, было неясно, она всегда была эмоционально сдержанной, а вот папу Ира читала как книгу – папе Толик не понравился. Весь вечер он улыбался и был очень внимателен и корректен к молодому человеку, но Ира понимала, что это только оболочка. Понимала, но упорно старалась убедить себя, что ей только так кажется, ведь Анатолий очаровывал всех, он просто не мог не нравиться!

Как бы то ни было, но через несколько месяцев молодые люди поженились. Им обоим только исполнилось 19 лет. Весь период до свадьбы Ира старательно избегала разговоров с отцом, боялась неодобрения. Но папа молчал.

Женщина завела этот разговор много лет спустя, когда уже ее собственная дочь собиралась выходить замуж.

– Скажи, папа, ведь Толя тебе не понравился с самого начала.

– Да, не понравился. Сразу было ясно, что это самовлюбленный эгоист.

– Почему же ты мне ничего не сказал тогда? Позволил выйти за него замуж?

– А ты бы послушала?

Нет. Не послушала бы. Папа был прав.

– А мама что думала?

– Мама считала, что рановато вам жениться, юные совсем, но не хотела свое мнение тебе навязывать. Тем более, что нашего мнения ты и не спрашивала.

После свадьбы счастливая Ира переехала к мужу и сразу прониклась любовью к его маме – мягкой уступчивой женщине, которая прямо боготворила своего сына. Свекровь сильно болела и переносила свои невзгоды со стоическим смирением и по-настоящему христианской кротостью. Она еще успела немного понянчить Ниночку, свою внучку, но рождение Алеши уже не застала.

На четвертом курсе беременная Ира перевелась на заочное отделение. Ее жизненный темп замедлился, но одновременно появились новые заботы и хлопоты, а также и новые приоритеты: ухаживала за свекровью, вела домашнее хозяйство, прислушивалась к растущему маленькому чуду в себе.

А муж продолжал жить интенсивной задорной студенческой жизнью. Для него будто ничего и не изменилось. Ире казалось, что она словно сошла с поезда. Весь состав вместе с Толей и однокурсниками мчится вперед, а она осталась на перроне.

Выяснилось, что духовной близости между ними не было и как будто пропали общие темы и интересы. Толик много говорил о себе, ведь он писал роман и абсолютно всерьез называл его гениальным, говорил о своих грандиозных планах и о своем блестящем будущем, которое неминуемо наступит как только он закончит произведение и оно выйдет в свет.

Ира, как и свекровь, восхищенно слушала и полностью разделяла мнение Анатолия о его невероятном таланте. Однажды, правда, написала четверостишье и показала его мужу.

Твое «люблю» не равно моему

Не потому, что больше иль меньше.

Мы неравны по природе своей:

Ты мужчина, я – женщина.



Она помнила эти рифмы так хорошо, как будто они были написаны совсем недавно. И также хорошо помнила реакцию Анатолия. Он быстро пробежал стихи глазами, криво усмехнулся и небрежно положил их на стол.

– И что?

«Как – что?!» чуть ли не закричала Ира. Я тебя ужасно люблю и верю, что и ты меня любишь, просто ты это не показываешь, но я так хочу от тебя внимания и заботы, а еще посмотри на меня, увидь меня – я пишу стихи, я ведь никогда тебе не рассказывала!

Но ничего этого она не сказала. Вспыхнув (прямо почувствовала как пылают щеки), схватила со стола свои рифмы и порвала бумагу на клочки.

– Ничего.

А потом начались его измены. Ира уговаривала себя, что ей просто так кажется, что ничего такого нет. Анатолий мало бывал дома, практически не интересовался подрастающей Ниночкой. К тому же, его роман оказался никому не нужным. Мужчина стал впадать в раздражение, говорил, что издатели некомпетентны или вымогают у него взятку, чтобы напечатать.

Ире, сказать по правде, роман не понравился. Но она старательно поддерживала мужа. Отвечала, что все это временно, талант обязательно пробьется, нужно не отчаиваться и не сдаваться.

Через три года после рождения дочери на свет появился сын. А еще через два года Анатолий однажды сказал:

– Я уезжаю.

– Как? Куда?

– Не знаю, неважно куда. Для начала в Ленинград. Мне нужно вдохновение, нужен свежий глоток воздуха.

– Я думаю, нам стоит подать на развод, – спокойно сказала Ира, она уже давно все обдумала.

Толик равнодушно пожал плечами:

– Как знаешь.

Это был невероятно тяжелый год, самый тяжелый в ее жизни. Развод как крушение надежд на счастье в браке, но самым трудным было принять факт, что муж ушел не к кому-то, не к женщине, которую полюбил, а ушел просто от нее, от жизни с ней и детьми – это значит рядом с ней ему было плохо, значит, это она не смогла создать счастливую семью.

С маленькими детьми Ира вернулась к родителям. И в тот же год выяснилось, что мама болеет и ее уже не спасти...

Ирина встала, прошла в ванную и умылась холодной водой. Непросто все это вспоминать. Анатолия она с тех пор больше и не видела. Алименты он исправно платил, но с детьми совсем не общался. Впрочем, безотцовщиной Нину с Алешей назвать было никак нельзя – ее папа, их дедушка, прекрасно выполнял роль отца. А вот самой Ире больше не хотелось ни отношений, ни замужества.

То четверостишье, которое она написала специально для Анатолия и которое потом порвала, было последним. Больше стихов Ирина не писала. Ежедневные заботы вспугнули вдохновение, вытеснили желание сочинять. Она даже ни разу не приняла участие в игре в рифмы, которую ее папа затеял уже с подрастающими внуками. Совсем не хотелось. Да и игра не прижилась, детям она оказалась не очень интересна.

Папин дневник подошел к концу. Оставалось пара чистых листов в конце тетради и еще одна запись, еще одни стихи.



Если бы только я мог

Просто забрать твою боль.

Ту, что давит тебя,

Ту, что тянет на дно.



Ту, что грызет изнутри,

Лишая покоя и сна.

Ту, что в сердце твое

Скользкой змеей заползла.



Как твою боль мне унять?

Беды в руках растереть,

Чтобы, расправив крылья,

Могла бы ты снова взлететь?



– Боже мой, что это? – слезы моментально засверкали в глазах. – Папа, это твои стихи? Мне? Ты написал их для меня?

Ни даты, ни подписи. Но Ирина была уверена, что стихи предназначены ей. Когда он их написал? Почему не показал? А, может, есть еще одна тетрадь с его стихами, может, он тоже всю жизнь сочинял, а она и не знает?

Ирина пристроила подушку поудобнее, накрылась одеялом и закрыла глаза. Столько открытий случилось, столько вопросов повисло без ответа, столько воспоминаний ожило вместе с чтением этого дневника! Возможно, это еще не все находки, надо заняться разбором папиных вещей. Не сейчас, потом...



Родители стояли, обнявшись, под большим раскидистым деревом и смеялись. Они были такими молодыми, такими счастливыми, прямо как на одной фотографии, которая хранилась в домашнем альбоме.

– Мамочка! – крикнула Ирина и проснулась.

Радостно светило осеннее солнце, даже сквозь закрытые шторы было понятно, что за окном погожий денек. Наверху, перекликаясь с дрелью, стучал молоток – ремонт у соседей шел полным ходом.

Вставать было неохота, но и оставаться в постели смысла не было. Ирина по привычке приготовила овсяную кашу, вяло проглотила несколько ложек. Шум сверху действовал на нервы.

– Нужно выйти за хлебом, – вслух сказала женщина.

На лестничной площадке она столкнулась с соседом. Молодой человек, как и она, закрывал дверь своей квартиры. Поздоровались.

– Максим, ты уезжаешь? – вырвался неожиданный вопрос.

Спросила и сразу же пожалела. Во-первых, не хотелось быть любопытной, совать нос в чужую жизнь. А во-вторых, с чего она решила, что он уезжает? Большой рюкзак за плечами – не показатель, сейчас молодежь так ходит, сплошь и рядом видишь таких парней и девушек.

Максим слегка удивленно посмотрел на соседку.

– Да, в отпуск на неделю.

– О, рада за тебя! Отдых, новые впечатления, это очень важно.

– Да, – парень помедлил немного и, улыбнувшись, добавил. – На Кипр лечу.

Ирина хотела промолчать (всегда была убеждена, что нельзя давать непрошенные советы), но не смогла. Максима она не считала чужим, мальчик рос у нее на глазах. К тому же он был почти того же возраста, что и ее внучка, немного старше, а представить Анечку, в одиночестве путешествующую куда-то далеко, было очень волнительно. Поэтому женщина сказала:

– Максим, ты поосторожней, пожалуйста. Все-таки один в чужой стране...

– Нет, что вы, Ирина Петровна, не волнуйтесь, я не один! Я с Аленой лечу, это моя девушка, мы в аэропорту встречаемся. И на Кипре будем жить в доме у маминой подруги. Она уже давно в гости к себе звала.

– Ой, как хорошо!

На улице молодой человек посмотрел в экран своего телефона.

– Говорит, что такси уже здесь.

– Кто говорит? – не поняла Ирина.

– Приложение. – Максим повертел головой, кивнул в сторону соседнего дома. – Вон, я его вижу. Немного не доехал. До свидания, Ирина Петровна! До встречи через неделю.

– До свидания, Максим! Хорошего отдыха.

– Спасибо!

Ирина смотрела, как парень спешит к машине и думала о том, какие они уверенные, спокойные, даже в какой-то степени бесстрашные – все они, представители другого поколения. Как ловко пользуются гаджетами, как быстро могут найти нужную информацию, как не боятся оказаться в незнакомом месте, в незнакомой обстановке, с какой легкостью реагируют на непредвиденные обстоятельства и устраняют проблемы. Это даже не одно поколение – и дети ее такие, и внуки. Мир, несомненно, принадлежит им.

Максим открыл дверцу такси, обернулся и помахал Ирине рукой. Женщина помахала в ответ. Она была искренне рада за этого паренька: за то, что несмотря на горькую утрату – смерть родителей он все-таки нашел в себе силы доучиться в Университете, за то что нашел работу, за то, что встречается с девушкой, за эту поездку на Кипр, где живет какая-то чудесная мамина подруга, которая заботится о нем.

Ирина вспомнила тот вечер, когда папу увезли на скорой. Максим был рядом, сидел ночью в ее квартире, даже не столько говорил и утешал, сколько слушал, и это было так трогательно, так по-родному и так нужно ей тогда, иначе пришлось бы остаться одной в опустевшей квартире наедине с тяжелыми невыносимыми мыслями. Это уже потом, утром, когда ей позвонили из больницы и сообщили о смерти отца и завертелся вихрь похоронных дел, она была в окружении детей и внуков.

Женщина встряхнулась, отгоняя тяжелые воспоминания. Погода была чудесной: солнце манило, призывая хотя бы на время забыть о горестях, еще не до конца облетевшие листья яркими брызгами выделялись на фоне ясного неба.

Ирина медленно шла, любуясь осенними красками. Возле детской площадки остановилась. Сегодня там был аншлаг – мамочки с колясками, папы, бабушки и дедушки, маленькие детки, дети постарше, радостный гомон, беготня, возня на горке и качелях, мячик, отбивающий неровный ритм...

Она почему-то не смогла пройти мимо, захотелось стать частью этой разновозрастной группы. Ирина села на единственную свободную скамейку. Когда-то очень давно она гуляла здесь со своими детьми. Таких красочных горок и сооружений в те годы не было, они появились относительно недавно, но площадка стояла незыблемо еще со времен ее детства.

Вот так незаметно и проходит вся жизнь. Сначала ты ребенком играешь здесь, потом приводишь сюда своих детей, а не успеешь оглянуться – уже и внуков.

Сидеть на солнышке было очень приятно. Ирина закрыла глаза, проваливаясь в дремоту. И снова пришла мысль о том, что хорошо бы так заснуть и проснуться уже в другом мире. И даже если другого мира нет (что верующему человеку думать не полагается), все равно хочется покоя и забвения. Хватит с нее волнений и тревог, хватит недомоганий и боли.

Что ее держит здесь? Дети твердо стоят на ногах, внуки уже давно выросли и хорошо знают, чем хотят заниматься в жизни. Ну, Анюта ладно, уже студентка-первокурсница, а Петьке-то всего четырнадцать, а такой рассудительный и прагматичный! Да уж, другое время, другое поколение.

Ирина представила себе, что ее хоронят. Вот гроб опускают в могилу, а на кладбище не так уж много людей: сын, дочь с зятем, внуки, ну, скорее всего, сваты – родители зятя. Кто еще? Наверное, несколько соседей, уж Лариса точно будет. Вот и все близкие люди.

Неужели и правда это все? А друзья? Друзья – явление сезонное, во всяком случае у нее. Ирина всегда была окружена близкими по духу людьми, так ей казалось, но все эти дружеские отношения не выдерживали испытания временем. С переменой места работы, с изменениями в личной жизни (переезд, свадьбы, рождение детей) люди постепенно растворялись, исчезали из ее жизни.

Так что да – хоронить ее будет человек 8-10, не больше. Поплачут немного, погорюют, но не очень сильно и не очень долго. И это несомненно хорошо! Нельзя прорастать в ком-то настолько интенсивно, что с его смертью будто и сам перестаешь жить. Как, например, она сама не может смириться с уходом отца.

Смерть пожилого человека – это естественное событие, и она бы совсем не хотела, чтобы по ней убивались близкие. Пусть живут своей яркой насыщенной жизнью, пусть завоевывают мир, достигают своих целей, пусть будут счастливы! А она будет покоиться в земле, слово-то какое хорошее – «покоиться», и ее уже совсем не будет волновать этот сумасшедший бушующий мир.

Кто-то дотронулся до ее пальцев. Ирина открыла глаза. Прямо перед ней стояла маленькая девочка, ну никак не старше пяти лет. Серьезно спросила:

– Ты спишь?

– Нет, – улыбнулась женщина. – Не сплю.

Девочка кивнула, уселась рядом и принялась болтать ногами. Что-то было в ней смутно знакомое, непонятно почему.

– Как тебя зовут?

– Фима.

– Какое интересное имя, – сказала Ирина, а про себя подумала: «Ну прямо мода пошла сейчас называть детей на старинный лад». – Полное имя Серафима, да?

– Угу.

Женщина поискала глазами взрослых, кого-нибудь, с кем пришла сюда эта малышка, но детская площадка продолжала жить своей активной жизнью. Никто не смотрел на них, никто не спешил к девочке.

– Фима, а ты одна здесь гуляешь?

– Неа, не одна.

Ирина хотела спросить «А с кем ты здесь?», но тут девчушка посмотрела женщине в глаза и улыбнулась, и у Ирины снова возникло иррациональное чувство, что она ее знает.

Хотя, конечно, это все игра воображения. Девочку она могла видеть... ну, например, с мамой, где-нибудь ... ну, например, в магазине. Просто почему-то случайно запомнила этого ребенка, вообще-то память на лица у Ирины всегда была очень хорошей.

Фима перестала болтать ногами, достала из кармашка конфету и протянула ее Ирине.

– Вот, возьми.

Это было так неожиданно, что женщина решила, что ослышалась. Обычно это взрослые раздают детям сладости, а тут было наоборот. Девочка терпеливо ждала.

– Ты меня угощаешь конфеткой? – наконец, спросила Ирина.

– Да.

Ирина снова внимательно осмотрела детскую площадку в надежде увидеть, с кем же здесь Фима. Как-то было неловко брать у ребенка угощение, хотелось что-то дать ей в ответ, но ничего с собой не было.

– Ты грустная, – вздохнула девочка. – Возьми, это тебе.

Ирина взяла, наконец, конфету. «Мишка косолапый».

– Спасибо, Фима. Это моя самая любимая.

– И моя тоже!

Малышка вскочила вдруг со скамейки и помчалась на горку. Ирина смотрела, как она смеется, скатываясь вниз, встает, поднимается по лестнице снова, и снова весело съезжает. Сколько энергии, сколько радости и задора в этих маленьких существах! А ведь когда-то и сама Ирина была такой же.

Женщина развернула конфету и как когда-то очень давно, так давно, что уже почти забыла, отправила ее целиком в рот. Вкус детства, вкус праздника и восторга, объятия родителей, запах маминых духов, папины смеющиеся глаза – вот оно – чистое сверкающее абсолютное счастье!

Вкус медленно растворялся на языке. Ирина подумала о том, как много в жизни маленьких радостей, этих капелек счастья, нужно просто уметь их замечать и ценить. Весь мир полон удивительных ярких сюрпризов, в нем столько любви и красоты, столько доброты и сострадания, столько созидания и творчества!

Ирина закрыла глаза и еще какое-то время с удовольствием посидела возле солнечной шумной площадки. Потом поднялась, собираясь уходить. Стала высматривать Фиму, очень хотелось хотя бы помахать ей рукой на прощание, но среди детей девочку так и не увидела. Наверное, она уже ушла. Скорее всего, была здесь со старшим братом или сестрой.

Дома, уже переодевшись, Ирина поняла, что про хлеб она совершенно забыла. Выходила же в булочную, но так до нее и не добралась! Второй раз собираться не было ни желания, ни сил. Есть почему-то тоже не хотелось. Выпив горячий сладкий чай, женщина легла в кровать и практически сразу уснула.

Ее без конца тревожили и звуки ремонта, и громкая музыка, и сигнализация автомобиля под окном, и звонок в домофон. Но каждый раз, ненадолго открыв глаза, Ирина снова закрывала их и снова погружалась в сон.



Воскресенье.

Невыносимая головная боль окончательно разбудила ее. Еле-еле доковыляв до кухни и выпив обезболивающее, Ирина подумала, что надо бы лекарство держать поближе, в тумбочке возле кровати.

Сильно мутило и очень хотелось вдохнуть свежий воздух, но дойти до окна и открыть его было очень тяжело.

Ничего, ничего, сейчас голова начнет проходить, нужно только дать немного времени, сейчас лекарство начнет действовать. Как она уже устала балансировать на этой грани – плохое самочувствие и хорошее, боль и отсутствие боли!

Через час немного отпустило, но все равно виски пульсировали. Ирина умылась холодной водой, стараясь делать как можно меньше движений, аккуратно и плавно наклоняя голову над раковиной и также медленно возвращаясь в вертикальное положение. Потом зашла в кухню, выпила еще одну таблетку, задумчиво посмотрела на остальные.

Раздался телефонный звонок.

– Мама, привет! – громко сказала Ниночка.

– Привет.

– Я тебя разбудила?

– Нет-нет, просто немного голова болит, но я уже выпила лекарство. Сейчас пройдет.

– Мам, ты же помнишь, мы завтра к врачу едем.

– Да, в понедельник, я помню.

– Ну вот, я заеду где-то в 10.15. Ты уже будь готова к этому времени, хорошо?

– Хорошо. Нина... я очень рада, что ты позвонила. Как вы? Может, придете сегодня в гости?

– Не, мам, сегодня не получится. Ваня сейчас уехал по делам, а вечером мы встречаемся с друзьями.

– Ааа... Ну ладно. А с кем встречаетесь?

– Да ты их не знаешь. Давай, может, в следующие выходные ты к нам приедешь? Ой, мне же вчера Лешка звонил! Говорит, зовет тебя к себе, но ты что-то не очень хочешь.

– Да не то, что я не хочу. Просто, понимаешь, я так давно не летала, да еще одна. Даже не знаю. Как-то страшно, что ли.

– Ну, я так и сказала. Короче, знаешь что мы придумали? Мы все поедем в Берлин на новогодние каникулы!

Нина прямо выпалила эту новость, Ирина так хорошо представила сейчас свою дочь – взволнованную, улыбающуюся, ожидающую от своей мамы такую же бурную радостную реакцию.

– Ой! Правда? Какие хорошие новости! – Ирина постаралась вложить в свои слова как можно больше энтузиазма.

– Да! В общем, мам, как твой загранпаспорт? Там срок еще не вышел?

– Какой срок?

– Паспорт на 10 лет дается, потом нужно переоформлять. В каком году ты его делала?

– Да я не помню уже. Мы вместе с дедушкой делали.

– Ну ладно. Я завтра все равно у тебя буду, посмотрим. Если что, нужно будет подавать документы на новый.

– Ой, а как же...

– Да ты не волнуйся, сейчас паспорт быстро делают, успеем.

Ирина подумала, что она совсем не горит желанием всем этим заниматься, да и поездка эта ее тоже почему-то не прельщает. Хотя, даже странно, ведь сына увидеть так хочется...

– Ну ладно, мам, пока, до завтра.

– Нина, подожди. Дай, пожалуйста, трубку Ане.

– Ане? А ее дома нет, ушла с друзьями гулять. А что, зачем?

– Да нет, ничего, так просто, хотела услышать ее голос. А Петя? Петя дома?

– Мам, что с тобой? – с подозрением спросила дочь.

– Да ничего со мной. Петю давно не видела-не слышала. Так что он там делает? Можешь дать ему трубку?

– Пойду посмотрю...

Ирина ждала, но интуиция ей подсказывала, что внук занят более важными делами, чем разговор с бабушкой.

– Мам, он там от своего шутера оторваться не может.

– От чего?

– В компьютерную игру играет с друзьями, привет тебе передает.

– Ну, ладно. Ты тоже всем привет передавай – и Ивану, и Ане, и Пете. Всех вас люблю.

– Да что стряслось-то?!

Ирина рассмеялась.

– Ну вот почему, если говоришь, что любишь своих близких, они сразу начинают подозревать какой-то подвох? Просто, понимаешь, мы так редко говорим это друг другу.

– Да, – усмехнулась Нина. – И правда. Мы тоже тебя любим. Пока, увидимся завтра!

– Может, увидимся, а может и нет, – задумчиво протянула женщина, когда дочь уже положила трубку.

Папина тетрадь никак не давала ей покоя. Он всю жизнь верил в ее необычный дар, все детство и юность наблюдал за ней, но так и не рассказал ей об этом. А есть ли у нее в действительности все эти способности? Может, когда-то давно и были, но за всю жизнь она их подрастеряла? Папа бы сказал «нужно провести ряд экспериментов».

«Хватит и одного» мысленно ответила Ирина отцу. Она все обдумала и решилась. Страшно, конечно, но это ничего, пройдет.

Сначала женщина принялась за уборку. Хорошенько в обеих комнатах вытерла пыль, помыла полы, начистила ванную комнату и кухню. Это в общем-то заняло весь день – головокружения периодически прерывали ее бурную деятельность, приходилось садиться и пережидать приступы.

Ела очень мало, больше пила воду и чай. В папиной комнате задумчиво посмотрела на письменный стол. Она же вчера планировала заняться его разбором, но поняла, что сегодня уже сил на это нет. Завтра. Если, конечно, она завтра проснется. «Вот и проэкспериментируем» – улыбнулась женщина.

В прихожей повернула собачку замка на входной двери. Пусть дверь останется незапертой, так проще. У Нины, конечно, есть ключи от ее квартиры, но, скорее всего, завтра она с собой их не возьмет. Дочь подъедет к дому, а когда не дождется и не дозвонится до нее, то поднимется и просто откроет дверь.

Оставалось решить вопрос с папиной тетрадью. Ирина завернула ее в черный пакет и аккуратно поставила в практически пустое мусорное ведро. Если завтрашний день наступит, то она легко ее вытащит. Ну, а если все пойдет, как задумано, то незачем ее близким знать про этот дневник, пусть выбросят его вместе с мусором.

Весь день в домашней суете уборки Ирину терзало ощущение, что она о чем-то забыла, о чем-то важном. И уже вечером, наконец, вспомнила – стихи! Ее простые рифмы, возможно, последние в этой жизни. Она их надиктовала вчера ночью, но, вот ведь странно, совсем их не помнила, помнила только, что они предназначались для ее близких.

Женщина села к столу, достала блокнот и ручку, включила свою аудиозапись и стала записывать под диктовку. Несколько раз перечитала, кое-где немного подправила, улучшила рифму. Потом аккуратно переписала и оставила лист на столе. Вот теперь, действительно, все.

Всем, кого люблю.



Если вдруг что, то помните –

Я из жизни уйти не против.

Круговерть, наконец, остановится.

Канитель, слава Богу, закончится.



Если вдруг что, то знайте –

Я ведь с вами совсем не прощаюсь.

В этой жизни я просто растаю.

В другой жизни я вновь появляюсь.



Если вдруг что, не печальтесь

И незачем слез отчаянных.

За горизонтом случайностей

Мы встретимся.

Я обещаю.



Ирина надела новую ночную рубашку и легла в кровать. За окном яростно стучал дождь. Женщина поцеловала свой нательный крестик, который всегда носила и по памяти прочитала молитву: «В руки Твои, Господи Боже мой, предаю дух мой. Ты же меня благослови, Ты меня помилуй и жизнь вечную даруй мне. Аминь».

Ирина закрыла глаза и мысленно создала желтую кирпичную дорогу, а по обеим сторонам – ряд высоких деревьев. Она поместила себя на эту дорогу и медленно пошла по ней, в горку, щурясь и прикрывая глаза от ослепительного солнца. Деревья приветливо махали ей ветками, и шелест-шепот зеленой листвы успокаивал и приободрял.

Краем зрения она видела другие дорожки, которые разноцветными всполохами появлялись и исчезали рядом, но ей они были неинтересны. Она шла вперед, к горизонту, за которым, несомненно, ее ждали молодые счастливые папа с мамой.



Август – октябрь 2024