Нарисуй мне жизнь 4

Начало см. http://proza.ru/2024/11/16/823

- Дед, а как нарисовать воду? – спрашивает темноволосый мальчик, всматриваясь в сруб колодца, в бездонной глубине которого прячется ключевая вода.
- Чтобы нарисовать воду, стань каплей, – отвечает мужчина с выбеленными временем висками, вращая ручку вертела.
- Чтобы нарисовать птицу, стань её глазами. Чтобы передать движение воздуха, стань листком на ветру, - говорит старик внуку, ставя на колодезный сруб наполненное до края ведро.
Мальчик делает пару глотков и, всматриваясь в своё отражение, задаёт самый важный вопрос: «А кем мне надо стать, чтобы маму нарисовать?»
- Чтобы нарисовать маму, никем становиться не надо, ты и так – часть её. Был, есть и будешь… - сильная рука деда гладит ребёнка по голове, бережно касаясь волос.
Мальчик счастливо улыбается старику и, обернувшись капелькой, возвращается назад к своему отражению в ведре с ключевой водой, чтобы, слившись с ним, вступить в новый день. Он несёт с собою краски, собираясь раздать их всем, кого любит, каждому - свою…

Художник окатывает студёной колодезной водой подошедшего Даню, который с криком отпрыгивает на безопасное расстояние.
- Сергей Романович, ну что вы, как маленький! Холодно же!
- Я не маленький, а большой и счастливый, Данила-мастер! Какие же мы с тобой всё-таки молодцы: колодец почистили, сад в порядок привели. Ты только посмотри: деревья все в цвету стоят, в августе яблочки с тобой есть будем. Вон та, высокая – дедова любимица мельба, у неё же не яблоки, а брызги шампанского, от одного только запаха голова закружится. Мужики сегодня ещё и баню доделать обещали. Всё, теперь можно в Фатьяновку за вещами ехать, до осени в бане поживу, а там, глядишь, ребята и мансарду достроят. – Художник ласково похлопал дерево по шершавому стволу, любуясь опавшими лепестками яблоневого цвета, похожими на миниатюрные ягодки полевой клубники на малахитовом блюде весенней травы. 
- А если вы в здесь, в Старой Рязани, жить будете, то как же я до вас доберусь? – задумался Данила.
- Да так же, как и раньше: сначала в Фатьяновку к родителям, а оттуда – ко мне на велосипеде. Транспорт я тебе со следующего гонорара куплю, - рассеял сомнения друга художник.
- Договорились, Сергей Романович! На обед мы скоро поедем? А то у меня в животе так бурчит, что даже кот перепугался. Вон, на ветлу залез и на ветке устроился, наблюдает.
Сибирский кот Степан расслабленно лежал на одной из нижних ветвей могучей, с перекрученным от старости стволом ветлы, не забывая при этом сканировать окружающее пространство зорким жёлтым глазом. О том, что хитрец только притворяется спящим, свидетельствовал его пушистый, совершающий вращательные движения хвост.    
 - Сейчас прямо и поедем, Даня. Пообедаем, передохнём, а потом я тебя домой в Рязань отвезу. Занятия на курсах ни в коем случае пропускать нельзя. Не забыл, что тебя родители ко мне только на этих условиях отпускают?
- Забудешь тут, когда каждую минуту напоминают… Сергей Романович, давно уже спросить хочу, что это у вас за медальон такой? Не могу понять, из чего он сделан.
- Дед подарил, - ответил художник, поправляя подвеску на серебряной цепочке, очертившей светлый полукруг на его загорелой коже. -  Он как-то по весне в саду кремневый наконечник стрелы нашёл и в серебро оправил. Хотел, чтобы «стрелка громовая» моим оберегом была. Только от собственной глупости ни один амулет не убережёт.
- Это вы всё про Сашу думаете?
- Про неё, Даня. Как вспомню, что ей наговорил тогда, так в глазах темнеет. Учись на моих ошибках: не давай уйти тем, кого любишь…

Друзья подошли к припаркованному у забора внедорожнику «Нива» светло-серого цвета.  Сорвав янтарный, пахнущий мёдом цветок одуванчика, Данила сказал: «Сергей Романович, помните, как вы говорили мне, что машины тоже могут улыбаться и что их улыбки становятся заметней в дождливую погоду, когда они фары зажигают. Так вот ваш «кроссовер» не улыбается, у него серьёзное лицо».
- Но согласись, что оно очень даже приятное, - ответил художник, распахивая дверь. – Давай залазь, пассажир!
Машина плавно снялась с места и покатила по ухабистой дороге, ловко огибая рытвины. Уже через пятнадцать минут Сергей остановил автомобиль у дома с улыбчивыми голубыми глазами-окнами, в палисаднике которого отсвечивали кремовым и бордовым цветом тугие головки полураскрытых пионов.

Прихлёбывая густую, пахнущую укропом деревенскую окрошку, Данила лишний раз отметил, как сильно мать художника Мария Григорьевна напоминает датскую принцессу Дагмар, давшую жизнь последнему российскому императору. То же нежное, удлинённое лицо с тёмными росчерками бровей, те же бархатные глаза. Да и двигалась она плавно, словно танцуя. «А что удивляться, если Сергей Романович сам на Николая Второго похож, - подумал парень, потянувшись к принесённой Марией Григорьевной расписной керамической тарелке с пирожками. Поставив в центр стола бело-голубой молочный кувшин, женщина присела на массивный, с резной спинкою стул и спросила: «Ну, какие новости у вас, ребята?».
- Всё идёт по плану, мам, - ответил Сергей. – Сегодня бригадир шабашников из Кутуково приезжал. Посмотрел дом и сказал, что наши фатьяновские мужики хорошо фундамент поправили, там ведь только одна угловая опора подмыта была.  Да и сруб – брёвнышко к брёвнышку, дед его на совесть строил, смотрел на годы вперёд. Для внуков и правнуков, наверное, старался…  Бригадир уверен, что сруб вес надстройки выдержит, на следующей неделе крышу разбирать начнут. Мне теперь срочно эскиз мансарды делать надо.
- А что там будет, сынок?
- Мастерская и спальня, мама. Чтобы и работать ничто не мешало, и отдохнуть можно было.
- Сергей Романович хочет, чтобы его дом был на усадьбу академика Пожалостина в Солотче похож. И чтобы там мхом и тмином, как в рассказе Паустовского, пахло, - вступил в разговор Данила, откладывая в сторону пирожок с картошкой.
- Ну, если как в рассказе, то тогда вам потребуется такую же рыжую таксу для полного соответствия завести, - улыбнулась Мария Григорьевна.
- А что, непременно заведём.  Правда, Сергей Романович? Кот Степан у нас уже есть!
- Я тут, Серёжа, одну твою картину продала. Мужчина молодой приезжал, машина дорогая, но номера не московские, – сказала женщина, передавая сыну объёмистый пакет.
- Это хорошо, мама, мне деньги сейчас очень нужны. Цену сбить не пытался?
- Нет, сынок. Как только увидел, что с яблонь на картине цвет опадает, так сразу всю сумму и выложил. А ещё просил тебя портрет по фотографии нарисовать, задаток вот в конверте оставил.
- Дай-ка мне, мам, на фото взглянуть, - попросил Сергей.
С кусочка глянцевой фотобумаги на художника смотрели выразительные тёмные глаза. Полные, чувственные губы незнакомки слегка улыбались ему. Длинные пальцы девушки касались светлых, плащом ниспадающих на хрупкие плечи волос, слегка отводя их от лица.
- Чтобы нарисовать женщину, надо стать мужчиной, который её любит, - задумчиво произнёс художник. – Что ж, в эту женщину можно влюбиться. Когда он за портретом вернуться хотел?
- Через две недели. Успеешь, сынок?
- Надо успеть, мама.
- Сергей Романович, - обратился к товарищу Даня. – Мы с вами уже столько лет дружим, а я до сих пор не знаю, как вы свои картины оживляете. Вы мне каждый раз другое говорите!
- Я ведь тебе много раз объяснял, что тут всё дело в том, как краски на холст накладывать. Надо, чтобы многослойное изображение получалось, как на голограмме. Помнишь японские открытки? Повернёшь их под другим углом, и бабочка крыльями взмахнёт. Или красавица в кимоно подмигнёт и улыбнётся.
- Ну вот, вы опять за своё: каждый знает, что картина получается, когда краски на холст наносят… - насупился паренёк.
- Даня, ему дедушка секрет своих красок передал. Серёжа ведь с малолетства у него учился. Николай Георгиевич замечательным художником был и человеком хорошим, ко мне, как к дочери, относился. Мне даже мать как-то сказала, когда я ещё невестой была: «Ты, Маша, словно не за Романа, а за свёкра со свекровью замуж выходишь», - вступила в разговор мать художника.

Неспешную беседу прервал колокольчик велосипедного звонка, а затем кто-то прошёлся по двери костяшками пальцев, словно отбивая лёгкими палочками по тугому боку барабана знакомый каждому ритм «Спартак - чемпион!».
 «Это Алексей Трофимович, почтальон», - с улыбкой сказала Мария Григорьевна. А затем не то произнесла, не то пропела глубоким грудным голосом: «Заходи, Алёша, а то, не ровён час, в двери дырку простучишь!»
На пороге появился невысокого роста мужчина с брезентовой сумкой через плечо, поправляя фуражку пограничника с зелёным околышем.
- Добрый день честной компании! – поздоровался почтальон, оглядывая сидящих за столом яркими голубыми глазами. – Ну, Серёжа, пляши! Письмо тебе пришло: может, деловое, а может, и любовное.
Сергей вышел из-за стола, зная, что спорить с Алексеем Трофимовичем бесполезно. Ещё в молодости Кравчук показал сельчанам силу и упорство характера, женившись на первой на всю округу красавице, которая к тому же была на полголовы выше его. Раскинув руки, парень прошёлся по горнице в танце, лихо отбивая ритм цыганочки по высоким голенищам воображаемых сапог.
- Хорош, ох и хорош, чертяка! Ну как есть, артист! Держи своё письмо, Серёга, порадовал ты сердце моё стариковское, - восхищался почтальон, вручая художнику письмо. - Молодец, что в Фатьяновку вернулся и дом дедовский отстраиваешь. Да и мужикам нашим работу дал, им теперь некогда магазин штурмом брать, когда туда водку привозят. С этой перестройкой грёбаной народ совсем озверел: как увидят машину с товаром, так и летят в сельпо с шашками наголо. Валя, бедная, на работу приходить боится: опасается, как бы магазин по кирпичику не разобрали.
- Это точно! – подключился Данила. – У моего старшего брата друг недавно женился. Свадьба в кафе «Восход» была, два дня гуляли.  Администраторша их сразу предупредила: никаких, мол, бутылок на столах быть не должно. Так они вино, как компот, в графины переливали. Народ этим «компотом» в дугу на «безалкогольной» свадьбе наквасился, словом, весело было!
-Да уж, - усмехнулся Алексей Трофимович. – Ситуация знакомая… Ладно, хорошо с вами, да надо и честь знать! Буду выдвигаться: мне вон ещё полсумки писем и газет разнести надо. 
- Тогда пойдём, провожу тебя до калитки, заодно и курам зерна насыплю, - сказала хозяйка дома, поднимаясь со стула. -  Они, наверное, голодные…

Почтальон и Мария Григорьевна вышли на крыльцо, рядом с которым колыхались на ветру тяжёлые гроздья сирени, заливая палисадник волнами лилового бархата.
- Кругом всё в цвету, а у меня на сердце такая тяжесть, – поделилась с другом юности женщина. – Ну скажи, Алёша, разве это нормально для молодого парня больше года бобылём жить?
- Маша, он ведь у тебя настоящий мужик, с понятием. Ему сначала дом обустроить надо, а уж потом жену в него привести. Так что всему своё время, - успокоил Кравчук расстроенную хозяйку.
- Нет, Трофимыч, тут другое… Что-то у него там, в Рязани, не сложилось. Он не говорит ничего, но я сердцем чую. Сергей ведь в деда – однолюб. Николай Георгиевич как овдовел, так больше и не женился, во внуке утешение нашёл, душу в него вложил. А мне, видать, внуков уже не дождаться… - горькие слова тяжестью свинцовых гирек ложились на по-молодому ровные плечи Марии Григорьевны, заставляя их согнуться.
- Да что ты, Машенька, словно хоронишь его. Парню-то двадцать семь годов всего, у него вся жизнь впереди. Может быть, это письмо от зазнобы его?
- Я тоже так подумала, поэтому и вышла с тобой, не хотелось ему мешать…

Письмо пришло из «Родины», от Бабочек. От бумаги пахло не только духами Леры Светленькой, но и хорошим настроением, отчего друзьям сразу захотелось улыбнуться и, как в былые времена, выкинуть какую-нибудь штуку.  К письму прилагалось приглашение на премьерный показ фильма «Асса», на котором, помимо подписи директора, красовалась внушительная кинотеатральная печать.
- Вот это да! У нас все чуваки и в школе, и на курсах в педе только про этот фильм говорят!  Там же не ВИА «Поющие гитары», а Гребенщиков с Цоем поют, это полный улёт!  Хорошо, что письмо дойти успело, показ ведь через неделю уже! – Данила чуть не прыгал от переполнявшего его возбуждения.
- Да, девушки настоящими друзьями оказались, не забывают. Приятно, когда о тебе помнят… А ты, Даня, когда у них в последний раз был? – спросил художник, пряча письмо в нагрудный карман светлой рубашки.
- Давно… - признался Данила. – У меня времени на работу в активе теперь совсем нет: взялся за учёбу, на следующий год – выпускные экзамены. И вам с дедушкиным домом помогаю…
- Это я и сам знаю, но ты всё-таки в Рязани живёшь, мог бы как-нибудь к ним в методический и заскочить. Ну да ладно, это дело поправимое. Значит, в следующую субботу в «Родину» на премьеру едем?
- Голосую обеими руками!
- Погоди-ка, друг любезный, - спохватился художник. - Мы ведь с тобой в следующие выходные в село Пёт собирались на закрытую церковь смотреть. Помнишь, я тебе ещё её фотографии показывал?
- Помню, Сергей Романович. Там купола – словно пламя свечи. А один, самый большой, на шлем витязя с вашей картины похож. Но церковь-то вон сколько лет уже простояла, не обвалится же она за несколько дней, правда ведь? Через две недели и съездим…

Отвезя Данилу в Рязань, Сергей уже в восьмом часу вечера припарковал машину на стоянке слева от Южного оборонительного вала Старорязанского городища. Низкое предзакатное солнце погрузило в розовое марево пушистые метёлки высокой луговой травы и высветило голубые звёздочки прячущихся в ней соцветий душистого горошка. Широкая пойма реки Оки раскинулась перед художником, улыбаясь ему глазами бесчисленных стариц и озёр. Между откосом крутого берега и рекой виднелась крыша дедовского дома.  Мужчина всей грудью вдохнул воздух, поражаясь его медовому вкусу, и подставил лицо ветру, отпуская душу в полёт навстречу стае кучевых облаков. Безымянная луговая птичка села на вершину полуразрушенной арки церкви Бориса и Глеба, а затем, ударившись о землю, обернулась девушкой. Тонкая фигурка в сияющем нимбе волос протянула навстречу художнику руки. И тогда он нарисовал в воздухе зелёный на белом стебле цветок, совсем как тот, что когда-то искал, но так и не смог найти в степи романтик Николай Рубцов. Цветок он отослал любимой, но Саша его подарок не приняла…

Продолжение см.http://proza.ru/2024/12/05/857

На иллюстрации фоторабота Марии Анашиной «Панорама поймы Оки».