Конец високосного года 69

-Буду. Но недолго. Потом сразу вернусь к тебе. Я с тобой хотел поговорить. О медицине. Но не о твоём случае.
- О случае Рубинштейн?
- Я теряю хватку, - говорю, помолчав. - Ведь чуть не спросил, откуда ты знаешь.
- И откуда я знаю? - в его глазах искорки веселья.
- Мне должны были сразу сообщить, что у тебя температура. И я должен был сразу прийти. Но не пришёл. Значит, отвлёкся на что-то более важное. Новых поступлений быть не может, карантин. Новых заболевших - тоже, перевели бы сюда. Отяжелеть внезапно некому - ты знаешь всех, кто остался в отделении. О форс-мажоре немедицинского характера тебе мигом бы донёс Чейз. О чём-то ещё, что прямо из ряда вон, я бы сказал, не заходя к Айо. Значит, что-то достаточно важное, чтобы меня отвлечь, но не настолько важное, чтобы я с этого начал. Что остаётся? Рубинштейн.
- И поскольку она была в коме, но не умерла - об этом ты бы сразу мне сказал, значит, наоборот, вышла из комы, - завершает он мою дедукцию
-Я сейчас к тебе вернусь, - говорю.
В палате у Харта и Орли работает телевизор. Это хороший признак - умирающие телик не включают и телепрограммами не интересуются.
На экране – запись трансляции тенниса. Русская юниорка разделывает маститую француженку, и хотя счёт давно известен. Орли с интересом следит взглядом за метанием спортсменок по корту.
Харт выглядит хуже и за игрой не следит. Подхожу к нему, щупаю пульс, просматриваю лист наблюдений. Температура выше, чем хотелось бы, а оксигенация ниже. Это не очень хорошо, но, с другой стороны, с его медкартой ждать чудес не приходится – хорошо, если без ИВЛ обойдёмся. А впрочем, не так уж всё и плохо.
- Леон, ты откашливаешься? Леон, не спи! Давай, посмотри на меня.
- Я, - говорит, - задолбался откашливаться, потому и сплю. Я – в порядке. Лучше скажи, как там Лайза?
- Лайза очнулась, - говорю. – Глаз, который мы оставили, видит. Ложе под протез выглядит нормально – хоть сейчас ставь, - на этом хорошие новости у меня кончаются. А плохих говорить не хочется. И я их аккуратно объезжаю, говоря:
- Ну, ей ещё будет нужна реабилитация, там пока не всё гладко, но будем надеяться на лучшее. Ты мочишься?
- Ну… - неопределённо тянет он.
- За сутки меньше литра, - встревает Орли.
- А знаете, - говорю с весельем, которого не чувствую. – Правильно мы вас в одной палате свели – будете друг за другом следить. Сейчас тебе поставят на сутки катетер, Лео. Я понимаю, не слишком радостно. Но нужно будет поизмерять и попроверять мочу – сам знаешь, где у тебя слабое место: почка одна, и не совсем твоя. Значит так: спать только на кислороде. Во сне дыхание угнетается, а насыщение крови у тебя не шикарное. Еду есть.
- Слушаюсь, господин генерал, - он шутливо салютует двумя пальцами к виску.
- Леон, - вспоминаю я о недособранном анамнезе. – Скажи, а до того, как мы начали играть в это «за стеклом», у тебя не могло быть контакта с кем-нибудь больным этим вирусом? Ну, может, в гостинице, в самолёте…?
- Могло, конечно, - пожимает он плечами. – Я у попутчиков мазки не брал.
- У Крейфиша жена заболела, - припоминает Орли. – Он ещё ехать не хотел и потом всё звонил, как она там.
«У Крейфиша. Так. Крейфиш тоже заболел. Ладно. Всё равно тут уже ничего не докажешь, хотя… иммуноглобулины могут показать… Да нет, много времени прошло…»
Словно слышу голос Хауса: «Да какая тебе теперь разница, амиго, кто первый, кто второй, и что откуда получилось – вопрос не ретроспекции, а перспективы. Думай лучше, как лечить, а не почему заболели. И так понятно, почему – вирус. Ты что, непременно хочешь наследодателя вычислить? Хочешь так от Ньюлана защититься?»
Орли получает стероиды – на всякий случай. У него всё хорошо. Оксигенацию держит.
- Я вам потом напишу, на что у вас аллергия, и на что может быть перекрёстная, - говорю. – Выучите. Это надо знать наизусть.
- Меня приходил расспрашивать этот ваш супервизор, - вдруг говорит Орли. – Не поленился полный защитный костюм надеть. Расспрашивал, были ли у меня аллергические реакции и раньше и спрашивали ли меня о них, когда положили сюда. И вообще про всю эту историю с обсервацией расспрашивал, а я не знал, о чём ему нужно говорить, а о чём не нужно. По-моему, он под вас копает, Джеймс.
- Да, - говорю. – По-моему, тоже.
- Он по всем прошёл. И Бич, и Крейфиш, и девочки – в каждой палате побывал  и каждого расспросил.
- Возьми, - говорит Харт, - и сам напиши на него жалобу. Он вам должен помогать с эпидемическими мероприятиями, а он компромат собирает.
- Да нет, - говорю, вспомнив про вакцину. – Он помогает. Орли, у вас диета с исключением вероятных аллергенов – не очень вкусно. Но что поделаешь. И старайтесь лежать на животе. А ты, Лео, если можешь, вставай иногда на четвереньки в постели с опорой на руки  - представляешь себе, о чём я говорю?
- О! – оживляется он. – Собачкой? И  в кислородной маске? Джим, ты снимешь меня на телефон?
- Лучше пусть тебя дочка Чейзов нарисует в такой позиции, - предлагает Орли. – Послушайте, Джеймс, а зачем ему это?
- Такая поза улучшает кровообращение почек, - объясняю, - и позволяет дыхательным мышцам работать с меньшим сопротивлением.
И перехожу от них в другую палату. А заканчиваю опять у Хауса.
- У тебя самого-то, - спрашивает он, в такой амуниции оксигенация не падает?
- Падает, а что поделаешь?
- Как они там? – спрашивает неопределённо, но я понимаю, про кого.
- У Харта с почками плохо.
- С почкой. Считать до двух не умеешь?
- Диурез вроде упал, - говорю.
- Считать не умеешь? – повторяет он.
- Буду считать. Сейчас ему повесят мешок.
- А раньше не догадался… - это не вопрос, это лёгкое сожаление и, может быть, он даже имеет в виду не меня. – Ну, давай, что там с Рубинштейн?
- Ты, - говорю, видел операцию. Как Корвин перерезал ветку артерии?
- А вот так, - говорит, взмахивая рукой. – Скальпелем – вжух!
- Кто виноват?
- Варга.
- А если не формально?
- Корвин. Ну, и ещё, может, тот пальцем сделанный педиатр, который не заметил, что парню нужен соматотропин.
- Хаус, - спрашиваю, помолчав. – Почему ты взял карлика хирургом?
- Он меня загипнотизировал. На собеседовании, прикинь - смотрю ему в глаза, думаю: нет, не надо брать, какой из карлика хирург - и – оба-на - он уже кого-то режет. А я стою, как дурак, и хлопаю глазами. Представил?
Смотрю на него молча и ничего не показывая лицом.
- Я – хромой, - говорит он уже совсем другим тоном, и глаза уходят от меня в сторону и вниз. – Хромой инвалид. Когда-то Кадди дала мне шанс…
- Круговая порука? – вот тут я позволяю себе насмешку на полную катушку. – Кармический долг? Обет?
- Херня! – резко перебивает он. – Корвин крут. Реально крут.
- У него комплекс. И из-за этого комплекса он чуть не зарезал пациентку, причём публично известную.
- Выгони его, - предлагает Хаус. И мы оба понимаем, что слова просто летают между нами, как мячики, а на самом деле мы совсем о другом.
- Лучше выгнать комплекс, - говорю. – А крутого хирурга оставить.
- Блавски? – приподнимает он бровь.
- Не для него.
- Сузуки?
- Перебор.
- Тогда кто? Сё-Мин?
- Вообще-то вариант, - говорю. – Но это в перспективе. А стол для удара об него лицом у нас уже вполне сегодня.