Хочу, чтобы меня любили

Ирка сбежала из мамкиного дома, когда ей исполнилось 16. Мысль о поступлении хоть куда-нибудь стучала в висках весь девятый класс. В училище, в колледж, хоть дворником, лишь бы койку в общаге дали. В доме, квадратных метров которого хватало на всю семью с избытком, воздух выдавался по карточкам. Ирке на него не хватало. Любой окрик матери, требующей дочь, уничтожал и кислород, и свободу. Галине Федоровне жизнь выдала так много внутренней силы и энергии, что ей с лихвой бы хватило этого, чтобы поставить на ноги какой-нибудь загнувшийся комбинат или завод. Но, впитав с детства народное убеждение, что женщина должна заниматься семьей и домом, она, даже не попробовав применить силу по назначению, слила ее в домочадцев, коим приходилось разбираться с последствиями почти ядерной войны. Разрушительное воздействие Галины Федоровны на мужа и детей было обусловлено именно ее нерастраченным потенциалом. В выделенной при делении атома энергии нет ничего плохого, когда она направлена на обогрев домов и строительство пароходов. А на голову людям бомбы сбрасывать не надо. В правилах безопасности Галина Федоровна была не сильна, психологию не уважала, поэтому искренне причиняла домашним добро и пользу. От которых хотелось сдохнуть. И Ирке, и отцу. Старших сыновей Галина Федоровна по необъяснимой причине любила нежнее.

Хозяйством мать семейства занималась самоотверженно. По весне 20 соток земли сначала перекапывались, затем щепетильно засаживались. Осенью собранный урожай запихивался в банки, консервировался и переезжал на полки подвала. Затем всю зиму звучали упреки в неактивном поедании закруток, а по весне они сменялись необходимостью освобождать банки для новых заготовок. Порядок действий с годами не изменялся, количество распаханных соток и закруток в перерасчете на выросших и разъехавшихся детей со временем не уменьшалось, жалобы на непосильный труд ради неблагодарных отпрысков не прекращались. Запас сил требовал себе труда. Галина Федоровна не умела жить иначе, но она не оставляла права и другим на собственную жизнь. Особенно доставалось Ирке. 

Как только Ирка чуть подросла и уже могла помогать по хозяйству, мать поторопилась ей объяснить, что рожать ее не хотела и аборт не сделала только потому, что отговорил ее отец Ирки, хоть и не сильно желавший заиметь очередного ребенка, но точно знавший, что за подобного рода грехи жизнь по голове не погладит.  Мать таким признанием хотела пробудить в дочери совесть с самого детства. Раз уж дали ей жизнь, то надо быть за это благодарной и матери во всем помогать. Совесть в Ирке лет до 10 развивалась приличными темпами, и попрекать ее рождением часто не приходилось, девочка вполне себе росла трудолюбивой и понятливой. Только очень хотела, чтобы ее любили.

Порцию любви матери заработать было сложно, по пустякам она собой не разбрасывалась. А с поставленной задачей воспитать из дочери нормальную женщину, хозяйку с золотыми руками, раз уж та родилась на этот свет, Галина Фёдоровна справлялась хорошо. К 12 годам Ирка была первоклассным клининг-менеджером, приличным агрономом, умела не только печь пироги, закатывать огурцы, помидоры и компоты, но и варить сыр. Куры, кролики, козы и коровы были почти друзьями Ирки. Жизнеобеспечением последних девочка была озабочена летними днями.

Ирка хотела танцевать и петь, Галина Фёдоровна считала это распущенностью и отправляла Ирку в музыкальную школу. И там, и там музыка, но перебором пальцев на аккордеоне не подцепить заразы с той скоростью, с какой это можно сделать, выделывая па на сцене. В неблагонадежности дочери не было никаких сомнений. Ирка не спорила, лишь бы платой за покорность была любовь матери. Платить за благоразумие Галина Фёдоровна не собиралась, не для того она Ирку в 35 рожала.

К 13 годам в голове подростка прочно закрепилось понимание, что с ней не все в порядке, иначе бы все было, как у других, и мамка Ирку бы любила. А раз дела обстоят так, то надо постараться и заслужить любовь матери. В том, что мама любить умела, Ирка видела на примере старших братьев.

К 14 годам Ирка начала, по мнению Галины Федоровны, бунтовать. По утрам не поднять, в огород без боя не отправить, только чуть внимание матери над Иркой ослабевало, она умудрялась спрятаться в своей комнате и мгновенно заснуть. Смотрела на нее Галина Федоровна и диву давалась, как такой непутевой можно быть. А дальше то что? По борделям?..

За теплоту и нежность матери Ирка многое бы могла отдать и хоть что сделать. Поэтому и на теплицу, и на ранние подъемы, и на упреки с утра до ночи была готова, лишь бы за любовь. Случались у них и интимные минуты, когда Галина Федоровна прижимала голову дочери к груди и причитала: «Ох, Ира, что же с тобой дальше-то будет? Кто ж тебя такую, солоху, полюбит? Кто же женится то на тебе?» Ирка не обижалась на слова, она их и слышала-то краем сознания в такие моменты, главное мама была рядом.

Женщины Галина Федоровна в подрастающей Ирке видеть не хотела. Округляющиеся формы ее расстраивали, а взросление дочери она открыто бойкотировала. А Ирка, не имеющая возможности обсудить ни с кем происходящих в ней изменений, тихонько прощалась с жизнью. О менструациях она до 13 лет не знала ничего, и мама рассказать об этом не спешила. Кроме обвинений в появившемся запахе пота и слишком быстро пачкающихся волосах, Галину Федоровну интересовала лишь длина юбки дочери.

В школе, по привычной случайности, как раз пришло время изучать язву кишечника, страшную скрытую в недрах организма болезнь, распознать которую можно было по периодическим кровотечениям при отсутствии сопутствующих болей. Ирка сразу поняла, что с ней, но о своей смертельной болезни не стала говорить никому. Мама, на любовь и без того скупая, узнав о недуге дочери, и совсем могла бы ее разлюбить. Язва была очень серьезная и открывалась каждый месяц. Почти год Ирка умирала от страха и болезни, борясь с ней тоннами туалетной бумаги, за трату которой получала от матери нагоняи. Ирка, девочка неглупая, поняла, что долго она не протянет, потому решила навестить в соседней деревне любимую подругу Катю, открыть ей свою страшную тайну и заранее с ней попрощаться. Катю новость сломала, судороги живота и хохот не позволяли ей прийти в себя долгие несколько минут. Ирка была обескуражена реакцией подруги и новой инструкцией к выживанию.

Вечером в дневнике Ирка по традиции сделала запись о встрече с подругой и о радостном исцелении. Галина Федоровна, как постоянная тайная поклонница дневника дочери, на следующее утро обвинила девочку в сокрытии происходящих с ней явлений. Боящаяся потери последних крох достававшейся ей материнской любви, Ирка оправдания себе не находила, но вопрос, почему мама не рассказала ей заранее о женском взрослении, задала. Галина Федоровна убедила ее, что только так могла уберечь дочь от грязи и гадостей этого мира. К слову сказать, о менструациях Ирки до поездки к любимой подруге знали и старшие братья, и отец, и сама Галина Федоровна. Не знала только Ирка.

Однажды Ира вернулась домой, а в гостиной ее ждала вся семья. На полу лежали не отстирываемые ни средствами, ни молитвами окровавленные трусы, которые девочка, чтобы скрыть от всех свою ужасную язву, стирала, тайно сушила под подушкой и затем прятала в своем столе целый год, наивно полагая, что кроме нее, в стол с личными вещами никто не залезет. Галина Федоровна пинала трусы ногами и истошно орала, что дочь развела грязь у себя в столе и не стыдно ей за это ни перед братьями, ни перед отцом. Истерику матери Ирка пережила оцепенением. Когда все стихло, она решила повеситься на гардине в своей комнате. Карниз упал, а с ним обрушилось и полстены. На шум сбежались все. Быстро сообразив, в чем дело, мать забилась в истерике, потому что испорченная гардина была ее любимой и когда-то доставалась с величайшим трудом. Она орала на дочь, дочь ревела, катаясь на полу от горя, брат пинал ее ногами и обвинял в разрушении дома. И только отец, как приведение, сидел в соседней комнате и молчал. 

Сдав экзамены в 9 классе, Ира начала собирать свои вещи и готовиться к переезду, еще даже не выбрав места дальнейшей учебы. Ей было безразлично, где и на кого учиться, лишь бы в городе, лишь бы подальше от матери. Она поступила в техникум, получила место в общаге и уехала начинать новую жизнь. Желание быть любимой, хоть кем-нибудь, уехало с ней.
 
Ирина мужиков выбирала каким-то особенным образом. Чем больше кандидат в женихи напоминал инвалида, тем большее ее к мужику и тянуло. Девушку окрыляла надежда, что уж такой, несчастный и никому не нужный, ее, Ирку, точно полюбит, и душа у него будет самая прекрасная. Выбирала мужиков Ирка так, будто в комнате у нее и зеркала никогда не висело, и фотографий в альбоме со школьными подругами не водилось, и другие мужики ей в след не оборачивались. Несчастьем своим выбирала.

«Хочу, чтобы меня любили», - фоном всю жизнь звучало в ириной душе, вперемешку с сомнениями, что на чужую любовь она имеет право. Себя от матери Ирина увезла, но достать мамку из себя не получилось.