Цех

Die Hоеlle ist leer.
Alle Teufel sind hier.

W. Shakespeare

Нет, едва ли это грандиозное сооружение воздвиг человек!

Если бы правый глаз Заказчика, отбирая рабочих, проглядел объявления биржи труда, то, сопоставив технические характеристики с будущим объемом работы, с высокой вероятностью отказался бы от своего замысла, и если бы не левый глаз, одновременно просматривающий новости раздела генетики, то задумка все еще находилась бы в стадии разработки. Но если бы мозг не просчитал в мгновение ока все "за" и "против", то правая рука не перевела бы астрономическую сумму на поддержку идеи клонирования древнейших обитателей Ханаана – людей исполинского роста, наделенных огромной физической силой.

Возможно, поэтому, о тех, кто построил завод из обсидиановых глыб, пригнанных друг к другу так плотно, что в зазор едва ли проникла бы молекула, поговаривали приглушенными голосами, оглядываясь, словно нелепые предположения уже отправились по невидимым проводам к создателям, а там недалеко и до Заказчика, силою воображения сплетников превращенного в самого дьявола. Менее легковерные жители Земли исходили из других априорных знаний, основанных на опыте. Стихия демонических сущностей – разрушение, хотя всем ведь заправляет Бог… однако высказать вслух свои мысли не решился пока ни один человек, так как цель гигантского колосса носила привлекательный характер: исполнение желаний, а вольнодумство не поощрялось и в лучшие времена.

Сам обсидиановый камень казался наощупь прохладным, как и положено камню. Созданный природой в недрах земли, он был наделен противоречивыми свойствами. На вид невероятно тяжелый, при взвешивании он внезапно оказывался легким, как пушинка, а его угольная поверхность без источника света пугала мертвенным отливом. Свет же, наоборот, выявлял в красном минерале зеленые, фиолетовые и синие прожилки, яркие, словно весенние первоцветы. По слухам, камень обладал отзывчивой душой: на прикосновения он реагировал то морозным холодом, то огненным шипением. Если обсидиан пытались уничтожить, он высасывал жизненную волю, и простые смертные определили его талисманом неудачников, и уж, конечно, никакой строительной ценности в их глазах он не имел.

Обсидиановый завод с одним единственным цехом обещал стать раем на земле, и, в конце концов, пусть даже сотворили его черти, – какая разница, если результатом творения стало возможным получить то, что называется счастьем.

– Служба довольно простая, – отстраненно вежливо объяснял безликий, будто отлитый из резины Работодатель двенадцати напряженным соискателям разного пола, возраста и сословия. –– В течение одного часа вам надлежит поддерживать в Цехе работу определенного Механизма. Особых знаний и умений для этого не требуется. Вам лишь необходимо следить, чтобы Механизм не останавливался. Показатель позитивной работы — это цвет. Если сенсорный регулятор мигает красным, значит, ваши усилия не напрасны. Если цвет слабеет, как разбавленная водой капелька крови, и превращается в белое ничто, это означает, что мощность двигателя падает, и чтобы Механизм не остановился, группа должна сделать все мыслимое и немыслимое для того, чтобы регулятор вновь налился кровью, как слепень… Простите, я недавно побывал на очередной экскурсии в Иудейской земле, отсюда эта непредсказуемая ассоциация с насекомым… Однако, продолжу. Механизм очень чувствителен к смешанной энергии, выбрасываемой парами млекопитающих, простите, людей. Именно для этого вы и должны работать в парах, чтобы было из чего выбирать, так как свобода выбора это самое скользкое моральное понятие из всех понятий, с которыми я сталкивался. Чем большее…

– Насколько я помню, – нисколько не смущаясь, перебила женщина с аквамариновыми волосами и номером 7 на груди по имени Персефона. – Свобода выбора — это не более чем свобода участвовать в Божественном акте. Мы лишь подставляем ладони, а груз несет Бог.

– Вы серьезно? – удивился Работодатель. – Впрочем, это ваше право, как женщины высказывать вслух крамольные мысли. По счастью, здесь вы в полной безопасности. Тот, кого вы упомянули, вас не услышит. И прошу вас, не перебивайте. А лучше – пока помолчите. Это плохой тон – сбивать настройки в системе. Итак, чем большее количество человек что–то выбирает, тем легче им смириться с последствиями выбора, так как в случае провала всегда можно обвинить соседа. Если вы не забыли, эффективнее всего эта стратегия работала при расстрелах. Однако я вновь отвлекся. Механизм находится в особом пространстве, называемом Цех, нам просто удобно его так называть, в слове всего три буквы, а как известно, Бог любит троицу… однако и в этом моменте есть свои погрешности. Если с точки зрения Цеха пара сформирована неверно, он вас и на порог не пустит. А какие именно действия необходимы для восстановления продуктивности, подскажет сам Механизм.

Работодатель, наконец, сделал паузу, которой тотчас же воспользовалась пышнотелая дама в квадратных очках, с прилизанными волосами горчичного цвета и криво обрезанной челкой.

– Даже если придется сделать что-то безнравственное? – суховато протрубила она, бессознательным жестом натягивая на выпуклые колени черную юбку.

Персефона пригляделась к ней внимательнее: массивные колени, вкупе с грудями выглядят словно камни, которые дама насобирала за свои пятьдесят лет, а, теперь, видимо, решилась, наконец, применить совет Экклезиаста на практике*. На белоснежной блузке, вышитая черным шелком, извивается цифра 11. Персефона, славившаяся способностью давать имена в мгновение ока, в этот раз застопорилась, а мозг не провел ни одной ассоциации, кроме образа – дама самоуверенна и крепко стоит на земле. Она сжала свой талисман Шамир: сероватый медальон и приняла позицию наблюдателя, внимательно вглядываясь в лица кандидатов и вслушиваясь в слова.

(*совет Экклезиаста "время собирать камни, время разбрасывать камни")

– Я до конца не разумею, что означает для вас безнравственность, – спокойно возразил невозмутимый Работодатель. – В стенах завода нет понятий нравственности, равно как и совести, справедливости, возмездия и прочих добродетелей. Здесь наличествуют факты, с которыми требуется работать, а не подвергать их анализу, и уж, упаси Боже, не укладывать их в систему, из которой невольно монетизируется модель поведения. Вы подписали договор, где обязуетесь исполнять работу таким образом, чтобы Механизм не останавливался ни на мгновение. Повторюсь еще раз, noch mal, – голос его задребезжал. – Механизм подскажет сам, что его всколыхнет. А он может захотеть, чтобы вы вступили в половую связь с партнером, вырвали ему глаз, отрезали руку или размозжили голову.

При случайно проскользнувшем забытом наречии, за которое можно было схлопотать серьезные неприятности, Персефона заметила, что один из группы – мужчина лет сорока пяти с номером 16 на груди, на мгновение сузил карие глаза и пригладил ладонью ершистые темные волосы. Несмотря на заурядную внешность, в нем чувствовалось благородство, и Персефона мгновенно окрестила его "Рыцарем", и позже не единожды хвалила себя за то, что намотала на палец кончик спиралевидного локона, выкрашенного в глубокий аквамариновый цвет, чтобы намекнуть, что она тоже знает этот язык. 16 заметил ее жест и слегка вскинул брови, что не ускользнуло и от внимания Работодателя, однако он промолчал. Остальная группа ничего не заметила.

– А я в детстве мучил мух! Отрывал им лапки и смотрел, что будет дальше! – засмеялся номер 2, расплывшийся детина с чертиками в распахнутых, по–вороньи круглых глазах. Мысленные меры Персефоны определили его весом в 100 килограмм и заклеймили кличкой "Hippo". На нем единственном форменная одежда сидела косо. Наполовину выпущенная белая рубашка смотрелась изжеванной, черные брюки пузырились на коленях. Если бы не пытливый и слишком мудрый для его возраста взгляд, его можно было бы скинуть со счетов и не принимать его болтовню всерьез.

– Я не обещаю, что в стерильной чистоте Цеха вам повстречаются представители отряда двукрылых, но ваше умение может пригодиться при иных обстоятельствах! – Работодатель слегка растянул губы в глумливой гримасе, оглядел недоумевающую группу и, не удержавшись, добавил:

– В этом забавном эксперименте почти все, кто его проводил, оторвав мухе голову, бывали разочарованы; как будто изначально отсутствовала ясность, что без головы муха не сможет шевелиться. Впрочем, приматы всегда казались мне странными. В этом контексте "странный" означает "предсказуемый".

Ожидая естественной негодующей реакции, он наслаждался замешательством на лицах сидящих перед ним будущих работников. Самой, пожалуй, непробиваемой выглядела номер 10 – нескладная девица с широко расставленными водянистыми глазищами, тяжелой нижней челюстью и рыжим клоком волос, спадающим на лоб. Персефона тотчас же окрестила ее "Валери". Она напомнила ей девочку из четвертого дистрикта, которая напрасно добивалась внимания Мики. После грубого отказа ее голубоватые глаза перестали ненавидеть весь мир лишь в час ее смерти ровно 58 лет назад. Впрочем, ожидать от Мики мужского внимания заранее было предприятием гиблым. Все, что его волновало, лежало в сфере поведенческого анализа.

"Наверняка, при заполнении формы, Валери указала, что хочет быть самой красивой женщиной на Земле", – предположила Персефона. – "Едва ли ей близка идея дорасти до мужчины в умственном плане, чтобы соответствовать ему. Хотя… я тоже немногого добилась: как только Мика понял, что я превосхожу его по всем параметрам, он тотчас же устранился".

А Валери, подобно марионетке, дернула руками, вскинула студенистые глаза и пропищала:

– Я согласна на все!

Номер 11, которой Персефона так и не подобрала имя, смерила Валери уничижительным взглядом, который в иных обстоятельствах можно было принять за снисхождение, и заскользила по кандидатам далее, выбирая себе партнера. Вернее, отсеивая тех, кто мог вызвать подобную реакцию. Не обладая солверным мышлением* и высокой реактивной скоростью обдумывания, 11 невольно дала Персефоне повод, предполагая, ни разу не ошибиться. Впрочем, даже эмоции на лице придирчивой дамы были стандартными –– похоже вели себя все, кто считал себя специалистом в области человеческих отношений, и Персефона решила для удобства называть ее "Психологиня", а ее мозг моментально сократил слово до четырех последних букв.

(*солвер – программа, которая показывает пользователю теоретически оптимальные решения для конкретных ситуаций)

Начала Гиня с мужчины под номером 12 в возрасте, которому древними народами приписывались свойства волхва*. Подтянутый, с прямой осанкой и расправленными плечами, усиками и широкими бровями похожий на отставного военного, он оттолкнул Гиню резными крыльями носа, указывающими на внезапные вспышки гнева. Хотя, если сочетать их с точки зрения азбуки, то они могли бы составить комичную пару совсем как в нашумевшем десяток лет назад сериале "Гиня и Генерал".

(*60 лет)

По Рыцарю Гиня скользнула заинтересованным взглядом самки, однако ей хватило ума держаться от него подальше – уж слишком землисто–пепельным оттенком истощенного лица напоминал он библейского Иова. Подобные праведники, потерявшие и близких и состояние, интересовали разве что Мику.

Собственно, предсказать поведение людей, лишившихся самого дорогого, не составляло большого труда, а интерес представляли последствия их взаимодействия с миром –– именно этот тип людей по мнению Мики способен был не только влиять на события, но и менять мышление миллионов, не ставя подобных целей. Отсутствие тщеславия заставило Гиню двинуться дальше, к смазливому малому с неровными зубами и длинными волосами с номером 6 на впалой груди.

При первичном осмотре он вызывал симпатию, однако Персефона насмотрелась на подобных типов: большинство из них паразитировали на чувстве женского сострадания; встречались и откровенные социопаты, позиционирующие себя как "мачо".

"Наверняка, он будет заливать, что зубы ему повредили в драке, когда он защищал честь девушки", – мелькнуло в голове Персефоны. – "Да, именно об этом он начнет мусолить девятке – изящной блондинке, а–ля Мерилин. Она и в униформе выглядит секси, а то, что расстояние между губами и носом у нее минимально, вряд ли будет его волновать. Ну, а низкий лоб, как у неандертальца, перевесит энергия ее вагины. Они созданы друг для друга!"

И помимо воли она вновь взялась за самое непривлекательное занятие, уже стоившее ей карьеры – формирование пар.

Она мысленно свела с Генералом номер 8. Именно этот тип – тривиальные женщины с внешностью Проводницы, начинающие восхождение по социальной лестнице с должности кассира, отбивающего товар, нуждались в примитивных проявлениях любви: кормление и создание уюта. Проводница так же могла найти применение нерастраченным силам Генерала, или, что казалось вероятнее всего, утихомирить его деловую активность и удовлетворить его бездонную требовательность. В конце концов, любой мужчина в возрасте нуждается и в горячей пище. И выкинув Гиню из головы, Персефона перешла к следующей возможной паре.

Номера 1 и 14 подходили друг другу идеально. Первая, скромная женщина средних лет с горделивой посадкой головы и безукоризненным пучком темных волос на затылке, бесстрастная, как игрок в покер. Больше всего она походила на вдову, уставшую от сочувствия. Второй – слегка развязный мужчина с восточным разрезом насмешливых глаз, любитель плыть по волнам и смотреть на вещи сквозь призму цинизма, становящийся порядочным семьянином в случае брака именно с хладнокровной женщиной, которая при случае может выглядеть как служанка, а при случае как королева. Он напомнил Персефоне малоизвестного корейского писателя Чоу Мо Вана, написавшего роман о путешествии в будущее.

"Вдова и Писатель, неплохо", – продолжала прогнозировать Персефона. – "У них есть будущее".

Далее формирование приобрело характер закономерностей. Номер 10, отталкивающую Валери, Персефона свела с номером 15, несомненно, фанатом старых добрых норвежских игр в спасение мира. Три татуированных полосы, нанесенные на центр овального загорелого лица, дополнительно придавали ему сходство с легко внушаемым асасином.

"А уродливой женщине нужен именно такой защитник: наемный убийца", – продолжала делать выводы Персефона. – "И финал вытекает из начала: остались Гиня, Hippo, Рыцарь и я. Что ж, великолепное солверное обоснование аксиомы, что мы с ним созданы друг для друга, а вот парочка Гиня – Hippo скорее, могла бы проиллюстрировать модель отношений "мамочка–сыночек", хотя язык даю на усекание, что эта циклопическая женщина с холуйской мучнисто–белой рожей терпеть не может детей!"

Персефона, покрутив Шамир, со стопроцентной уверенностью сказала бы, о чем думает Гиня, которая в данный момент времени буравила ее оценивающим взглядом энтомолога–фаната.

"Женщина лет 35, со счастливым номером 7, правильными чертами лица, спортивной фигурой, собранными на макушке в спиральный хвост синими волосами, с виду хрупкая, как фарфоровая кукла, однако проступающие сквозь рубашку накачанные мускулы намекают, что ее выковали из дамасской стали. Она из тех, кого волнует справедливость, и конфликты она улаживает не совсем дипломатичными способами. Она не будет молчать, если при ней обидят слабого".

Персефона вновь намотала на палец спиралевидный локон, и этот жест вывел Работодателя из дурманного забытья. Оживившись, он затараторил, растягивая безжизненные губы в насмешливой улыбке.

– Простите, пауза немного затянулась. Я понимаю, вы присматриваетесь друг к другу, изучаете, пытаетесь угадать, кто на что способен, но, уверяю вас, вы все ошибаетесь. Никто никогда не знает, на что он способен или как поведет себя в тех или иных обстоятельствах. Никогда не знаешь, кто станет охотником, а кто жертвой. Наблюдая за вами, я заметил, что за это время ни разу не изменился в лице только номер 16. Скажите всем, 16, что вы хотите получить после часа работы в Цехе? Вы не кажетесь человеком, который солжет, лишь бы не выглядеть смешным.

"Что тут гадать!" – фыркнула Персефона. – "Если потребуется жертва, это будет Гиня, а охотником буду я. Все это уже было. 4, 5 и 13, Иисус, Иуда и Пилат. То, что неподвластно даже Шамиру. Вся соль в палиндромности, но об этом знаю только я, и едва ли я выдам все секреты. Конечно, если в обмен мне предложат действительно что–то стоящее, однако я сомневаюсь".

Рыцарь между тем поднялся и ответил громовым голосом:

– Я хочу получить свободу!

Работодатель, ухмыльнувшись, вдруг преобразился, словно натянул клоунскую маску, и, хихикая, продолжил:

– Ваш ответ слишком абстрактен, номер 16. Через час вы все получите желаемое, если выполните условия контракта. Но вы один пожелали свободу для дочери–самоубийцы, которая по каким-то вашим убеждениям, совершенно нами непонятыми, томится в аду, но ведь все знают, что ад не существует! Его нет. Он давно пуст! Die H;lle ist leer! Alle Teufel sind hier! – закончил он устрашающим шипящим свистом.

"А, ясно", – мгновенно сообразила Персефона. – "Все черти здесь, это и есть мы, нас 12, плюсом этот резиновый кукловод. Так я и знала, что это ловушка. 13. Чертова дюжина. Окончание цикла… Наконец–то!"

И пока она ощупывала изящными пальцами шероховатую поверхность талисмана, Рыцарь, непрерывно сжимая и разжимая кулаки смотрел в клоунское лицо и с едва скрываемой ненавистью. Персефона окинула его внимательным взглядом, поняв буквально "кожей", что за его внешним бесстрашием скрывается беспомощность, и в ней внезапно пробудились давно похороненные чувства. Она тоже поднялась и без волнения высказала свои наблюдения:

– Раз вы взяли его в проект, значит, вероятность того, что он получит то, зачем пришел, довольно высока. Из этого следует, что ад существует.

– Уважаемая 7, – развел руками Работодатель, изгибаясь, словно эдемский полоз. – А признайтесь–ка нам, какое количество невинных детей вы принесли в жертву ради вашего справедливого видения мира? Вы считаете правильным, убить одного ребенка ради того, чтобы выжила тысяча, и мы полностью разделяем ваше мнение. Так зачем же вы обратились в нашу компанию? Вернуть загубленные жизни, априори низвергнув мир в пучину… это так странно. В этом контексте "странно" означает "непоследовательно". Или... неужели вы решили расстаться с Шамиром? Черт бы побрал эту свободу выбора! Verdammt!

Невозмутимая Персефона, не заботясь об ответе, не ожидала, что на ее защиту кинется номер 6, Мачо. Он вскочил, едва не опрокинув стул, и по–ребячески запальчиво воскликнул:

– Чего вы пристали к девушке, зачем выдаете ее секреты? Если она все еще не в тюрьме, значит, кому–то было выгодно, чтобы она убивала! И что, вы теперь про всех скажете, кто и зачем пришел?

– Ну–ну, – Работодатель насмешливо прищелкнул языком. – Вы ставите не на ту лошадь, сударь. Ее зовут Персефона, что в переводе с греческого означает "человек-убийца", но, к сожалению свободу выбора придумали не мы. Лично я голосовал против. И я сомневаюсь, что вы знакомы с народной мудростью. Мал золотник, да дорог. Впрочем, не ошибается тот, кто ничего не делает. А вы, милейший, мнимый борец за справедливость, проливший ливни пустых слов, как натуральный пустозвон, защищаете номер 7 будто самку, словно намереваетесь с ее помощью улучшить собственный генетический код. Однако вы постоянно забываете, что вы, люди, всего лишь горстка плоти и костей, легко обращающихся в пыль. И в попытке протянуть время обращения как можно дольше, вы и не думаете о том, что один всегда опаснее тысячи, а если их два, это начало конца. И для мира выгоднее выжечь целую страну, чем оставлять в живых одного человека. Впрочем, я сомневаюсь, что вы и библейские истории читали. Кто их вообще сейчас помнит…

"Пожалуй, соглашусь в этот раз с автоматом", – подумала Персефона. – "Пустозвон подходит юнцу больше, чем Мачо".

– К чему все эти бесплодные разговоры?

Гиня, последовав примеру говорящих, встала, стыдливым жестом одернула юбку, сплела пальцы с длинными ногтями и сложила их на животе, словно довольная паучиха. –– По профессии я учитель в начальной школе, и не понаслышке знаю, каково это терпеть выходки иных невоспитанных школяров! Я, к примеру, пришла сюда с единственным желанием – чтобы в мире не осталось больше ни одного ребенка, и я не стыжусь своего желания. Видимо, мое желание не так уж нездорово, в противном случае я бы не прошла естественный отбор!

– Вы ненавидите детей? – свысока поинтересовалась Вдова. – А вот я хочу, чтобы воскресили моих утонувших близнецов. Видимо, это тоже кому-то выгодно, раз я здесь!

– А у меня самое примитивное желание, – Писатель скрестил ступни и поправил ворот рубашки. – Я пожелал вернуться в прошлое, год в так 1966, мне этот 2046... как Splitter im Arsch!

– Да вы уникальная коллекция! – Работодатель осклабился и захлопал в ладоши. – Столько взаимоисключающих желаний мы еще ни разу не обслуживали за такое короткое время! И раз уж вы самостоятельно ступили на стезю откровенности, то давайте выслушаем и остальных.

– Я хочу всегда оставаться восемнадцатилетней, – кокетливо улыбнулась Мерилин.

– А я хочу оприходовать всех женщин земли до тридцати лет! – похвастался Пустозвон.

– Я хочу, чтобы мой бывший муженек лишился конечностей и стал игрушкой в цирке уродов, – покосившись на Генерала, ядовито призналась Проводница.

– Самые скромные желания у меня, – тотчас же отозвался Генерал. – Я хочу, чтобы мне варили на завтрак настоящую манную кашу, на обед свежий куриный бульон, а на ужин жарили биточки.

– Я хочу выиграть конкурс "Мисс Вселенная", – заявила Валери.

– Я хочу убить человека, – признался Асасин.

– Я хочу, чтобы у меня была мама, – едва вымолвил покрасневший Hippo.

– Ну, так давайте перейдем к делу! – обрадовался Работодатель. – Предлагаю, не мешкая ни минуты, разбиться, наконец, на пары, я сам сгораю от любопытства, как лягут карты, а как же мне нравится словечко "разбиться"! В начале было слово, и слово было у…

Выгнув левую руку над головой, он застыл, рот его, полузакрытый, прошипел конец фразы невнятно, после чего Работодатель обмяк и, словно сдувшийся воздушный шар, опустился на обсидиановый пол. Впрочем, замешательство группы длилось всего секунду: бесформенная резиновая груда в мгновение ока преобразилась в прежнего нанимателя – уверенного в себе, даже безукоризненный костюм его не пострадал.

– Итак, начинайте! – провозгласил он, гадко улыбаясь. – "И последние станут первыми", впрочем, это шутка. Где это видано, чтобы числа повернули в обратную сторону! По счастью, никто не захотел спасения мира, впрочем, "красота спасет мир", как вы обманчиво полагаете.

Валери зыркнула по его безупречной фигуре с такой неприязнью, что никто не засомневался, что рыжеволосая бестия вцепится сейчас этому холую в горло. Асасин в это мгновение, почувствовав родственную душу, поднялся, приблизился и склонил перед ней колено:

– Если вы не против, я готов приложить все усилия для того, чтобы стать для вас отличным напарником!

Валери покраснела до корней волос, потупилась и, не сдержавшись, улыбнулась. Холод покинул ее стальные глаза, и они заблестели нежным перламутровым блеском, какой возникает после взрыва, когда гарь и пыль оседают на землю, а сквозь эти частички виднеется солнце.

"Ее он, возможно, и убьет", – сделала вывод Персефона. – "В принципе, это закономерно".

Пустозвон и Мерилин поднялись одновременно и, взявшись за руки, отошли чуть поодаль. Молодчик уже что-то зашептал на ухо блондинке, и та разразилась ужимками, прикрывая гладкой рукой рот, чтобы не расхохотаться во все горло.

– Отличный выбор, – льстивым голосом произнес Работодатель, оглядывая остальных. – Решайтесь, каждая следующая пара едва ли станет лучше предыдущей.

Нечестные обидные слова подстегнули Проводницу, и она, встав, направилась к Генералу, протянув для приветствия руку. Генерал молча пожал ее жилистую ладонь и поставил стул рядом с собой. Они уселись, словно давно женатая пара.

– А ты чем-то на моего бывшего похож, – Проводница по-свойски поправила ему воротничок рубашки. – Мы с тобой поладим! Пока он не сдох, супчики мои не жрал, ну, это дело прошлое.

Генерал провел языком по иссохшим губам и потупил глаза, а Персефона отметила, что Цех их не пропустит. И, предупреждая движение Гини, она подошла к Рыцарю, слегка коснувшись его руки, все еще сжатой в кулак. Он еле заметно улыбнулся и принес для нее стул.

– Ну, я бы и солвер не открывала, мой выбор очевиден! – Вдова поднялась и пересела к Писателю. – Если вы еще и любите иногда перекинуться в "очко", то вы мой лучший друг!

Писатель, промолчав, естественным движением поднес ее руку к губам.

– Вот и славно! – Работодатель разразился жидкими аплодисментами, которые никто не поддержал. – А на десерт у нас дама, мечтающая о мире без детей и тинэйджер, мечтающий о маме! Воистину, наступил конец света! Чтож, проходите, вас уже заждались.

Он приблизился к двери, ведущей в Цех, прикоснулся к панели, мерцающей лиловыми искорками и заставил дверь плавно раствориться.

– Прошу вас!

Гиня по-лакейски пригнула голову и решительно двинулась вперед.

"И первые будут отданы на заклание", – пронеслось в голове Персефоны, а Рыцарь негромко процитировал: "If you strip away the myth from the man*…", после чего в мозгах Персефоны все разложилось по полочкам. Осталось лишь немного подождать и приложить все усилия, чтобы, наконец, освободиться от всех этих знаний Шамира, которые, подобно камню Сизифа мешали ей обрести счастье. Шанс обнулить историю человечества выпадал один раз в миллион лет.

*если вы развенчаете миф о человеке... (Опера "Иисус-Христос Суперзвезда", Эндрю Ллойд Уэббер, слова принадлежат Иуде).

Следующей поднялась Проводница. Таща Генерала за руку, она бормотала под нос:

– Когда варишь куриный супчик, при закипании появляется пенка. Я ее никогда не снимала, она не сливки, а, бывший, видя ее, рыгал…

Внезапная сирена прервала ее на полуслове.

Из проема, ведущего в Цех, выползли голубоватые шипастые щупальца и, извиваясь, образовали защитную решетку.

– К сожалению, ваша пара не будет допущена к работе, – печально развел руками Работодатель. – Если представить на минутку, что мир опустел, а вы остались, то у вас не будет шансов выжить, ведь продукты следует где-то добывать, и вы примете голодную смерть, несомненно, став мучениками, но вы мне кажетесь наименее подходящими на эту роль.

– They will be poor always, pathetically struggling*… –  прошепелявил он. – Мы уже имели с этим дело, но вы не расстраивайтесь, прогнозы утешительные. Человечество все больше и больше находит естественное питание не только неполезным, но и безумно дорогим, так что ради вашего желания пришлось бы менять климат целой планеты, как этого хотел сербский изобретатель Тесла, а для этого придется пойти еще дальше – оживить его!

(*бедные будут всегда страдать от голода "Иисус-Христос Суперзвезда", Эндрю Ллойд Уэббер, слова принадлежат Христу).

– Вы еще скажите, что если и моих детей воскресят следом, то эта тема станет модной, – язвительно заметила Вдова. – Ставлю 80 к 20, что меня тоже не пропустят в Цех! Впрочем, я была уверена, что вся эта затея вранье!

– Ну почему же, – не согласился Работодатель. – Вопрос в том, ради чего вранье. Вот ваша ирландская родственница во время гибели знаменитого лайнера, рассказывала детям сказки, про то, что «жили они долго и счастливо», так что, если цель вранья – спокойствие, то даже я "за"!

– Я отказываюсь даже приближаться к двери в Цех! – бросила вызов Вдова, глядя на Писателя в упор. –– Уверена, вы тоже понимаете, что в прошлое вы не попадете никогда, так что предлагаю вам вариант, о котором говорят "лучший из худших": вы тоже отказываетесь, и мы с вами попробуем уехать куда-нибудь на край мира и создать иллюзию счастья. У меня есть деньги, так что в какой-то мере мне безразлично, есть ли они у вас. Я не буду утверждать, что вы не пожалеете о вашем выборе, но из 2046-го еще никто не возвращался, вернее, вернулся только один, однако счастья ему это не принесло.

– Я не буду притворяться, что мне необходимо время на раздумье, – Писатель снова поцеловал ее руку. – И буду с вами честен: все, что я могу предложить, это мои истории, которые никто никогда не напечатает, уж слишком они далеки от того, что считается стандартом. Возможно, я даже не смогу ответить на ваши чувства, если они у вас вдруг появятся... и я не фанат детей.

– В любом случае, это лучше, чем знать наверняка, что твое желание невозможно выполнить технически, – Вдова наклонила голову и сжала губы, метнув в Нанимателя недружелюбный взгляд.

– Wahlfreiheit, sei verdammt! Свобода выбора, будь она проклята! – выругался тот на запрещенном наречии. – Это худшее, что существует, и лучшее, что человек имеет, впрочем, если оживить всех мертвецов, они перегрызут друг другу глотки за место под солнцем, а земля хоть и больше "Титаника", однако шлюпок на ней еще меньше. Будь я человеком, я бы позавидовал тому, кто умеет плавать!

– Ну, тогда и мы отказываемся! – капризно протянула Мерилин. – Если все так хреново, то какой смысл мне оставаться восемнадцатилетней? Да и я кажется, нашла свое счастье, –– она потрепала Пустозвона по щеке. – Он сказал, что хочет оприходовать всех женщин до тридцати, то есть он умрет через два дня, он мне уже признался, что ему 29 лет, а я хотя и блондинка, но иногда соображаю.

– Отлично! – обрадовался Наниматель. – Даже я бы не додумался сложить два и два, хотя наш покровитель уверен, что эффективно работают лишь упрощенные схемы. А номер 9, кажется, согласен с мнением дамы.

– Согласен, что поделать! – вздохнул Пустозвон без воодушевления.

– Чтож, – Наниматель вытащил из кармана калькулятор. – Из 12 вычитаем 6 и получаем тоже 6, а это число в какой-то мере самое непознанное, даже оба покровителя не могут сойтись в мнении, какие же свойства ему оставить. – Он замолчал. – Находиться ли в данной реальности или в проявленной… Хто его знает, куда оно вывернет.

Пожалуй, только Персефона обратила внимание на исковерканную словоформу. "Хто вместо Кто", – перевела она на язык Шамира. – "Ставлю сто к одному, что я была права, когда поддержала Мику в его проекте "Тысяча против одного", возможно, не измени он название на "Один против тысячи", то мир бы нас услышал. Я на верном пути".

Сжав крепко руку своего избранника, она смело зашагала к двери, будто не слыша предупреждающий голос Работодателя: "И последние станут первыми!" Цех ее пропустил, и следующие пары – Hippo с Гиней, Валери и Асасин также вошли беспрепятственно.

– Вы любите свинину? – огорошила Персефона Гиню во время перехода по длинному коридору. – Впрочем, не отвечайте, это уже не имеет никакого значения. От вашего ответа ничего не зависит.

– Тогда к чему вопрос? – обиделась Гиня. – Вы не кажетесь глупой.

– А вы умной, – отфутболила Персефона.

– Вы преследуете какую-то цель? – догадалась Гиня. – Какую?

– Вы работали с детьми, – объяснила Персефона. – А у меня по индексу Халла детское сознание, и если я не кажусь вам глупой, а вы мне умной, то руку даю на отсечение, что вы ненавидели детей по одной единственной причине: ученики оказались умнее вас. Вот почему вы хотите, чтобы в мире не осталось ни одного ребенка. Ваши системы изжили себя, вы противитесь новому, потому что они отлучат вас от кормушки, а все, что вы хотите, это вкусно поесть и сладко поспать, но вы лучше меня знаете, что не хлебом единым сыт человек. Проще говоря, вы трясетесь за свою задницу, как шакал из старой детской сказки. Чтобы спастись, он отгрыз собственный хвост, а, чтобы его не изловил враг, он придумал авантюру, в результате которой все его сородичи отгрызли себе хвосты, но я вас понимаю. Говорят, умным тяжело живется среди глупых, но это неверно. Тяжелее глупым среди умных, ведь они понимают, что они по сути, дерьмо, а это неприятно.

Персефона усмехнулась адской усмешечкой.

– Вы ненормальная, – все, что смогла выдавить из себя Гиня.

– В ваших глазах, несомненно, да, – согласилась Персефона. – И как вы понимаете, я не хочу, чтобы этих глаз стало в разы больше...

– Я вас не понимаю, – сухо ответила Гиня.

– Ничего, – Персефона покрутила кончик волос. – По моему опыту, все, кто встает у меня на пути, быстро прозревают.

– Пришли, – облегченно выдохнул Асасин, который, слушая диалог, чувствовал нарастающий внутренний дискомфорт. Ему уже хотелось свернуть шею этой девице с синими волосами.

Группа остановилась возле красно–черной ширмы. Рыцарь раздвинул шевелящиеся занавеси, и вошедшая группа была немного обескуражена.

Небольшое квадратное помещение совсем не походило на Цех. Скорее, ближе всего стало бы описание лаборатории, где ассистенты, наблюдая за некими процессами, в ожидании, пока что–то закончится, гоняют чаи.

Слева от входа на медном постаменте высилась прозрачная сфера, в ней мерцали красные точки, от подножия к стене тянулся провод, прикрепленный к черному экрану. А справа был накрыт для чаепития стол на шесть персон. Одинаковый черный сервиз, выкрашенный изнутри красным, чайник, из которого валил пар и конфетница с безвкусными и дешевыми леденцами "Астрель".

"Астрель" кучкуется с "Аспиной", – пронеслось в голове Персефоны. – "Самым душманским чаем, отдающем аммиачным болотом. И где его только раскопали? Фирма загнулась в 2028–м".

– Надо же, какой антиквариат! – восхитилась Гиня, взяв в руки одну из чайных чашек и рассматривая ее со всех сторон. – Это же захиревшая компания "Эксма"!

– И я даже знаю, где она прокололась! – неожиданно встряла Валери. –– Ненавижу это красно–черное дерьмо!

– Ты права, красотка, – поддержала Персефона. – Я тоже помню, как у этих посредственностей вытянулись рожи, когда их пинком под зад выселили из шикарного офиса. Ну, проблема всех людей в том, что они коллируют* даже то, чему это не вредит. Работают либо простые схемы, либо законы 80 к 20, а так называемая "золотая середина" хороша лишь тогда, когда она проходит в слитке золота платиновым разделителем.

(*коллировать – уравнять ставку в покере)

– Смотрите! – истошно завопил Асасин. – Точки белеют!

Шестеро человек разом обернувшись, уставились на сферу, а затем на экран. Надпись еще не зажглась, а Персефона уже знала ответ. "И последние станут первыми", –– повторила она про себя. –– "Это утверждение для дураков. Первый тот, кто первым сел за стол и открыл счет". И пока пятеро соображали, она заняла место во главе стола, расстегнув блузку и обнажая талисман с Шамиром.

"Сядьте за стол и съешьте по леденцу", – прочла Гиня вслух.

– Как в "Алисе" Кэрролла! – робко подал голос Hippo. – Я бы согласился немного уменьшиться в размерах!

Он прокосолапил к столу, плюхнулся наискосок от Персефоны, схватил "Астрель", развернул оранжевый фантик и сунул леденец в рот.

– У Елены была аллергия на цитрусовые, – поделился Рыцарь, усаживаясь справа от Персефоны и угощаясь. –– Это имя моей дочери... Как вы считаете, это правда, что ад не существует?

– Как вам сказать... – Персефона тоже взяла конфету и медленно освободила ее от фантика. – Когда-то я была замужем за человеком по имени Аид. Ну... Мне удалось вырваться. Правда, ценой… в общем, не важно.

Развернув конфету, она машинально поднесла ее к Шамиру, и лишь потом съела.

– Я продал все свое имущество, чтобы попасть в этот проект, –– признался Рыцарь, заглядывая Персефоне в глаза с надеждой. –– В лучшем случае мне хватит на две ночи в гостинице. Наверное, это ужасно, скажете вы.

– Вы не можете знать, что я скажу, – тихо ответила Персефона. – Вы хотите, чтобы ваша дочь вернулась из ада. Но это ваше желание. А ее вы спрашивали? Может, у нее другие планы.

– Мне приходили в голову подобные мысли, – Рыцарь машинально взял еще один леденец. – Только...

Он не договорил, возмущенный вопль прервал его.

– Вот же факанный шит! – ругалась Валери, занявшая место по левую руку от Персефоны. – Мало того, вкус отстойный, так я еще и личинку какую-то проглотила!

Персефона, отобрав у Рыцаря леденец, посоветовала Валери устроить рвоту, сунув два пальца в рот, однако едва девушка поднесла руку к губам, как Гиня, вскочив со своего места по правую руку от Hippo, взвизгнула и вцепилась Валери в плечо.

– Если леденец выйдет, то красный станет белым! – зашипела она. – Вы совсем что ли думать разучились?

– Я смотрел одну киношку, – Hippo жевал уже третий леденец. – "Чужой", там по сюжету инопланетяне использовали людей как инкубатор. Личинка может быть монстром.

Сидящий напротив Hippo Асасин недоверчиво хмыкнул:

– Нам надо съесть леденцы, и точка. Надо подождать. Если на экране появится надпись: "Выблюйте леденец", тогда и будем блевать.

"Похоже, никто ничего не заметил", – развеселилась Персефона. – "Было сказано "Съешьте по леденцу", форма единственного числа, толстячок зажевал три, а чертова сфера как была красная, так и осталась. А времени до конца часа как до конца света. Но что делать? На остальных мне наложить, а вот Рыцарь будет очень сильно разочарован, когда поймет, что его надули. Может?" – Она сжала Шамир. – "40 минут, чтобы сколлировать свое будущее. Вот уж ситуация. Или пан, или пропал. Сто к одному, одна крайность. Одна..."

Валери, потянувшись за чайником, налила кипяток в красно-черную кружку, отпила глоток и закашлялась. Потом смачно выругалась и покосилась на экран возле сферы. Гиня, обернувшись, облегченно вздохнула и перекрестилась:

– Слава богу, огоньки стали еще ярче. Ну, можно теперь и по чайку.

Обслужив себя, она принялась отпивать бурду от "Аспины" с таким видом, будто это был шартрез.

Hippo, приканчивая последнюю как он выразился, "астрельку", издевательски прошепелявил:

– Я читал первую расширенную версию "Чужих", там страниц десять посвящалось писанию роста монстров. Когда личинка внедряется в тело, ее поливают мочой...

Он внимательно оглядел остальных, но никто не уделил ему должного внимания.

– Давайте о чем-нибудь попроще, – предложила Персефона. – Вот как вы все думаете, что было первым: курица или яйцо?

– Здесь не может быть единого ответа, – повелась Гиня. – Все очень ситуативно.

– Курица была первой, – брякнула Валери.

– Первым был петух, – довольно откинулся на спинку стула Hippo.

– А мне кажется, что первым было яйцо, – отозвался Рыцарь.

– Правильно, – согласилась Персефона. – Именно в яйце была спрятана Кощеева смерть, и чтобы не заморачиваться с идентификацией, ее представили в виде иглы, а все вы проходили начальный курс геометрии. Игла –– элемент циркуля, циркуль нужен для того, чтобы нарисовать круг, а круг ближе всего к такой фигуре, как овал, овальным же было создано и яйцо. Иглой ставится точка, то есть финал. А если подумать, то немецкий попал в немилость именно из-за иглы. Какой-то умник вякнул, что на немецком разговаривают с врагами, ну и человечество решило, что враг – это тот, кто условно имеет дом не в один этаж, а в три.

Терять ей было нечего, и она объяснила присутствующим:

– Игла на немецком звучит как "Nadel". Здесь есть эти две буквы АD, которые произносятся как "АД", первая звучит как "Н" и означает отрицание, "Е" это "Есть", принимать пищу, или утверждение. Отбрасываем первую и последнюю буквы, читаем наоборот – еда, читаем с конца – "ЛЕД", это состояние воды при низкой температуре, а "ЛЕН" — это не только растение, это еще и лень. И Лена – имя вашей дочери. Она та, что должна будет поставить точку. Все сходится. 

Она дотронулась до руки Рыцаря, чувствуя, как вместе с выбалтыванием самой потаенной тайны к ней возвращается способность чувствовать.

– И слово "Nadel" это слово действия, еще можно выжать из него "ДЕЛА", значит, мы вытащим девочку из ада, вернее, из иглы, то есть, ад существует в этом случае для нее. Ну, а, по моему опыту, рыбку не вытащишь из пруда без труда, а рыба в раннем христианстве символизировала Христа. Так что пока все идет так, как расписано, ну и по расписанию нужна жертва.

– А к чему был вопрос про курицу и яйцо? – спросил Асасин. – Я и про иглу ничего не понял!

– Так можно все, что угодно объяснить с точки зрения самого низкого показателя теста Халла, – язвительно заметила Гиня. – Детское сознание самое нестабильное. Я знаю, что говорю, в моем классе было уже пять таких отморозков, которые заявляли, что Эдем населяли четыре персоны, а не две. Но это же бред! Чем больше народу, тем меньше кислороду – это истина! А с истинами спорить нельзя! Понимаете? – она брызнула во все стороны слюной, – нельзя!

– Я проходил тест Халла, – признался Hippo. – Это самый бессмысленный тест из всех тех, с которыми я сталкивался. Он составлен таким образом, что высший уровень мышления словно переворачивается, или опрокидывается, и все, кто родился гением, становятся по тесту дебилами, все их чморят на уроках и заставляют заниматься полной ерундой, например, после десяти минут письма вставать и соглашаться, что он устал, пока писал, и еще и хором орать этот тупизм!

– Я бы за такое расстреливала, – выдавила Валери с ненавистью. – Я проходила этот тест, и он меня тоже раздражал. У моей матери кроме меня было еще трое детей, и я часто помогала ей стирать. Самым жутким было выжимать белье, да у меня от этого пальцы сделались такими крепкими, что я могу задушить любую шваль, а уж того, кто бы заставил меня трясти ими в воздухе и приговаривать "ваши пальчики устали", я бы загрызла.

– Так я не понял, к чему был вопрос про курицу и яйцо? – наседал Асасин.

– Ни к чему, – Персефона взглянула на часы. – Надо убить время, только и всего. Дольше всего длится именно один час. А, раз уж в начале было слово... Кого вы собираетесь убить, если не секрет?

– Я думал, вы спросите, почему, – удивился Асасин.

– Причина, по сути, не важна, – пожала она плечами. – Гораздо занимательнее вопросы "кого" и "как" и, по моему опыту, абстрактная цель обычно остается недостигнутой. Она актуализируется только если дело идет о простых числах, например, о тройке. Это число можно представить, как сумму 1 и 2, а можно как сумму трех единиц: 1, 1, и еще раз 1. А если все это перевести в область человеческих отношений..., то получается премного любопытно.

– Например? – заинтересовался Hippo. – А вы не думали, что 3 можно получить и вычитанием, и делением? Нас шесть человек, и, если нас разделить на 2, как раз и получится 3. А это попахивает "фильмом для взрослых".

– В этом случае, конечно же, делить надо на 3, – согласилась Персефона. – Вы же обратили внимание на дугообразные разводы на столе, которые разграничивают пары?

– Ну есть, да, – Валери провела пальцами по фиолетовой линии. – Что это за хрень лиловая? А две – зеленая и синяя.

– А мне интереснее послушать про четырех персонажей Эдема, – подал голос Рыцарь.

– Там особо ничего интересного нет, поверьте. Ева, Адам, сам Бог и его ассистент. – Поморщилась Персефона. – Ну, если с точки зрения индекса Халла, то дело даже не в количестве и числах, а в формах и размерах. Адам и Ева по сути имеют мало значения, дело в змее и яблоке. Змей длинный, то есть его можно представить в виде линии, а яблоко круглое, круг имеет центр или точку. В общем, змею нужна была точка, чтобы перестать быть бесконечным, вот и вся истина.

– А что дальше? – Hippo посмотрел на Персефону восхищенными глазами.

– А дальше, мальчик, было скучно, – хмыкнула Персефона. – Как обычно, все пошло не так. – Создатель понял, что их стало четверо и решил эту лавочку прикрыть. Заставил змея соблазнить Еву, а этим двум тупарям внушил, что яблоня — это дерево познания. Но он же знал, что знания множат скорби. Множат? Понимаете? Если есть умножение, то есть и деление. В слове "деление" есть корень "ЛЕН" – эти буквы есть в "игле" на немецком. "ДЕЛ" это тоже его корень.

– Не понимаю, – покачал головой Hippo.

– Ну, смотри, 2 делится на себя и 1, то есть – это идеальные отношения. Двое и Бог, и больше никого. Появился змей – их стало 3, но это еще полбеды, 3 тоже делится на 1 и на себя, и на этом надо было ставить точку. Но чтобы ее заиметь, нужно яблоко, а если есть яблоко, то появляется число 4, а оно уже делится на 1, на себя и на 2. То есть делителей 3, а не 2, а три это либо 2 плюс 1, либо 1 плюс 1 плюс 1, именно здесь Бог и прокололся. Если написать в один ряд 111 это будет код рая. А все, что больше или меньше, это – ад. И единственное, что можно сделать, это убрать одну единицу и вернуть все на круги своя. И, кстати, существует еще двоичная система счисления, в ней 3 это 11. Ничего не напоминает?

– Смотрите! – Асасин показал сначала на сферу, резко изменившую цвет, затем на экран.

"Поменяйтесь местами в один ход, чтобы в левой части стола сумма чисел стала 27, а в правой 34".

– Что за хрень? – разозлилась Валери. – Как это понимать?

– Двое должны пересесть, – медленно ответила Персефона. – Но в этом случае… – она не договорила.

– А как сосчитать? – задумался Асасин. – Ни калькулятора, ни ручки с листом.

– Вы, – Рыцарь указал рукой на Гиню, – должны пересесть напротив меня, а вы – он показал на Валери, сесть напротив нее – он показал на Персефону, вот и все.

"Это начало конца", – подумала Персефона с каким–то облегчением. – "Не была уверена, что дотяну. Неужели…" – она сжала Шамир.

Гиня встала одновременно с Валери. Они пересели, и рыжая бестия хищно оскалилась.

– Я всегда мечтала сидеть между двумя мужиками! – захихикала она, но никто не обратил на нее внимания. Все буравили глазами сферу, которая заискрилась кроваво-красным цветом.

– Что ж, – удовлетворенно хмыкнула Гиня. – Осталось немного, – она зыркнула на Персефону. – Мне неприятно сидеть рядом с вами, но 16 минут я потерплю.

– Ну… – Персефона обмакнула палец в отвратительно красный чай. – Тогда пусть все будет по максимуму.

Она поднялась и провела новые линии на столе, оградив себя и Гиню, Рыцаря и Hippo, Валери и Асасина.

– По-моему солверному опыту, эта светящаяся мразь сейчас потребует кого–то удавить, число три в сказках сакральное, никто не делает что-то ни меньше, ни больше, это только этот камикадзе учил, что прощать надо до семидесятисемижды раз, однако он ошибался, работают только простые схемы, но он был хорошим человеком, разве что запутавшимся, как ваша дочь – она повернулась к Рыцарю. – Вопрос в другом – он стал нулевым пациентом, и уже от него человечество заразилось дурными идеями, такими, как самоубийство, к примеру. Но оно ничего не значит, так как человек наделен свободой выбора – то есть каждый сам решает, жить ему или нет. И прежде чем кого-то спасать, лучше спросить, а надо ли это кому-то. По опыту лучше всего каждый спасает себя сам. Но мне жалко его, провисеть три дня за то, чтобы потом извратили все, что ты говорил, и сделать его козлом отпущения, типа он взял на себя наши грехи – это слишком, поэтому... жертва должна быть другой. 

– Осталось двенадцать минут! – довольно улыбнулась Гиня. – Так что можете нести этот бред и дальше, я даже послушаю, давно не слышала такой белиберды!

– О, – отозвался Hippo, – что-то я затупил! – Если сложить наши цифры, то я и этот чувак – он показал на Рыцаря, это 2 и 16 равно 18, складываем опять – 9. Эта парочка – он показал на Асасина и Валери 15 и 10, то есть 25 или 7, а вы, дамы, 7 и 11, то есть 18, и опять девятка! 979, а вроде как число зверя это 666.

– Это все домыслы, – отозвалась Персефона. – Работают только простые схемы, я это уже говорила – ну и деление тоже имеет значение. Если разделить год, в котором мы живем, на 2, получится 1023. А теперь разделим эти числа старым дедовским способом – 10 и 23. 10 это номер Валери, а 23 это сумма 7 и 16, то есть, я и он – она показала на Рыцаря. Теперь складываем – 1, 2 и 3 будет 6, то есть шестеро отсюда выйти не должны. Остается пять. И – 5 это тоже простое число. Оно делится на 1 и на себя. И это единственное нечетное неприкосновенное число. Как там, this Jesus must die*. Но все не линейно, а запутанно, и в этой истории больше всего пострадали другие, так что, кому она нужна?

(*Этот Иисус должен умереть. "Иисус Христос Суперзвезда". Эндрю Ллойд Уэббер. Слова принадлежат первосвященнику Каифе)

Персефона усмехнулась дьявольской усмешкой, встала и схватила Гиню за шею. Сжимая ее в кольцо, как змея, Персефона выглядела настолько опасной, что никто не шевельнулся. Когда все было кончено, сфера побелела, однако экран остался нем.

– И что теперь? – прошептала Валери. – Наши желания не сбудутся?

– Ну почему, – пожала плечами Персефона. – Как раз теперь все будет в норме. Вы с парнишей станете первыми на земле, так как история только что обнулилась, и ты будешь единственной женщиной, так что конкурировать тебе не с кем. Парень хочет убить, так убьет. Ты скушала личинку, из нее точно кто-то вылупится, но точно не монстр, раз твой спутник хочет убить человека, а убьет он его по одной простой причине – никто не хочет растить чужого ребенка, ну и вы нарожаете своих, и безо всяких Каинов.

– А что буду делать я? – захныкал Hippo.

– Ты будешь двигать идеи и изобретать разные штуки, но так как ты один, то массового производства никогда на настанет.

– И у меня не будет даже девушки? – у него погрустнели глаза.

– Ну где ж я найду тебе под стать: без комплексов и умную? – задумалась Персефона. – Хотя... женщине нужен мужчина, который бы не любил ее, а оценил, так что... есть у меня одна задумка. Кстати, гейм овер, – она встала. – С большим удовольствием вылью это дерьмо в другое дерьмо.

Она взяла чайник и вылила "Аспину" в сферу, в которой плавало белое Ничто. Стеклянная поверхность съежилась и пошла трещинами, едкий чай, проникнув внутрь, залил все белое, и оно, уменьшившись в размерах до ячменного зерна, перестало светиться, приобретя желтоватый оттенок.

– А можно это взять? – поинтересовалась Валери.

– Нет, – отказала Персефона. – Пусть лежит. Оно не действует только когда рядом есть люди, так что давайте отсюда валить.

В молчании пятеро кандидатов выбрались из Цеха. И едва они прошли через ворота, как позади что-то грохнуло, ухнуло, стены сложились и осыпались в пыль.

– Что это было? – испугалась Валери.

– Это было число 4, – загадочно улыбнулась Персефона. – В слове "ЦЕХ" три буквы, а когда мы вышли из "ЦЕХА", сработал родительный падеж, и букв стало четыре. Буква "А" считается буквой создателя, ну и здесь сработала истина – разрушается только то, что построено не им.

– А куда делся этот резиновый мудак? –– вспомнила Валери Работодателя.

– Скорее всего, подобно крысе, покинул тонущий корабль. – предположила Персефона. – Если сложить все номера оставшихся, то будет ровно 50, это новый уровень, но я промолчу, все это откроется постепенно. – Она сняла Шамир и провела по его поверхности. – Я знаю, кому я его отдам, – она взглянула на Рыцаря. – Это тот случай, когда выбора нет.

Покинув завод, пятерка оказалась на площади, где находился амфитеатр, уменьшенная копия Колизея. Сидения были заняты ангелами, а на середине арены стояла невменяемая девушка с распухшим лицом утопленницы. Скрюченный знаком вопроса секретарь оглашал зычным голосом:

– 30 небесных монет раз, 30 небесных монет два…

– 1 адский Шамир, – выступила Персефона, и все ахнули. – Мал золотник да дорог, – хмыкнула она, повторяя слова робота. – По сути, Шамир не имеет цены, в нем – все, что вам нужно – не только знания, но и пособие, КАК их применить, и даже больше – КОГДА.

– Продано! – закричал секретарь, забирая талисман.

Девушка, очнувшись, бросилась на шею Рыцарю с криком "папа". Минуты оказалось достаточно, чтобы ее синюшное лицо порозовело и ожило.

– Ну вот, один получил, что хотел, – констатировала Персефона. – Остальное – дело времени. Все кончено, теперь нужно разделиться. Нас стало шестеро, а это опасное число.

– Подождите! – заволновался Hippo. – Выходит, все дети, которых вы убили, теперь оживут?

– Сведения об убийстве сильно преувеличены, – ответила Персефона. – Был убит только один, но, если его воскресить, это будет откат к старому, поэтому лучшее, что можно сделать, это не дать ему стать тем, кем он стал. Пусть изготовляет мебель, у него хорошо получалось. А 6 делится на 2 и 3. И в нашем случае все сложилось удачно, потому что отсюда ведут три дороги. И пары сложились удачно. Елена и Hippo, Валери и Асасин, я и вы. Так что уже можно прощаться.

– А существует вероятность, что история опять повернет в ту же сторону, это же привычный путь? – спросил Hippo. – Что тогда делать?

– Конечно же, существует, – Персефона покрутила аквамариновый локон. – Ну, вам с Еленой надо завести собаку для верности, уж что-что, а дети вам не нужны. А делать... – она подошла к Елене, нагнулась к ее уху и что-то прошептала. Елена кивнула, и вскоре они разошлись каждый по своим дорогам.

– Что вы ей нашептали? – поинтересовался Рыцарь, когда они дошли до ворот небольшого домика, которым неожиданно–ожидаемо закончилась дорога.

– Я.… впрочем, это тайна. Но – по моим расчетам, дойти до нее можно и без Шамира, иначе я бы ничего вашей дочери не сказала.

– А все–таки?

– Я сказала, что все, что ей надо будет сделать – это нарисовать дугу и поставить точку. Точка самое важное. 

– Так, – Рыцарь почесал переносицу. – Важно не где, а КОГДА...

– Дуга должна быть нарисована 4 ноября, а точка поставлена 6 декабря, но здесь могут быть и погрешности. Все остальное – год и время кто–то должен будет вычислить самостоятельно.

– Но ведь еще ничего не изобретено, – подумав, сказал Рыцарь. – Ни чисел, ни дат… И…

– Да, все правильно, – улыбнулась Персефона. – Если я сейчас все выложу, то никому не будет стоить повернуть информацию вспять и позволить одному шарику столкнуться с другим. Вот для этого и нужна дуга – надо заключить маленький шарик в круг, только и всего. Чтобы нарисовать дугу, нужен циркуль, а нарисована она должна быть после того, как два шарика столкнутся. И это самый необъяснимый парадокс из всех парадоксов. К сожалению, пока никто его не открыл, об этом упоминал лишь один писатель, бывший еще и математиком. Так что… Шамир вернулся туда, откуда пришел, а даже если я расскажу вам об этом эффекте, то вы нигде не сможете его применить, а знания без применения не знания, а предположения и домыслы. Дайте руку.

Рыцарь протянул ей ладонь.

Персефона подула на кожу, и через мгновение в центре ладони образовалась рана, из которой потекла кровь.

– Не понимаю, – покачал головой Рыцарь.

– Чтобы запустить эффект палиндромности причины и следствия, надо уколоть ладонь, потому что кровь не может пойти ни с того, ни с сего. У всего должна быть еще и причина. Чтобы уколоть, мне нужна игла, та самая "Nadel", над которой трясся Кощей. А если вы помните, то в сказке герой ломает иглу, чтобы Бессмертного умертвить. Это и есть один из парадоксов. Бессмертного умертвить нельзя в привычном понимании этого действия. Здесь нужна игла. А иглы у нас нет. В общем, выкиньте это из головы и думайте о том, что, если бы палиндромность была пригодной, ее давно ввели бы в обращение. А Шамир я отдала. Он, в принципе, мог при случае стать и иглой.

– А можно еще вопрос? – замешкался Рыцарь. – Вы сказали, что код рая это 111, а у ада есть код?

– Есть, – помедлив, призналась Персефона. – Это число 14. И это мое число… иначе я бы не выжила в аду, так что… в общем, сейчас мы в таком положении, когда числа еще не появились. И, если честно, я хочу сделать невозможное: построить новый Цех.

2019 год